Щербинин Дмитрий. Вэлра

   Кровь разливалась вокруг нее и по асфальту - то было большое темное пятно, будто бы кто-то пролил ведро с густой краской. Прибывая в состоянии близком к бредовому, не понимая явь это, или же кошмарный сон, Саша отметил все-таки, что хорошо, что она лежит лицом вниз и он видит только волосы.
   А вот и машина с красным крестом подъехала, беззвучно вышли из нее люди в белых халатах, положили тело на носилки, вот погрузили в машину - вот также беззвучно уехали.
   Саша, смертно бледный, вцепившись в периллу, смотрел теперь на мужчин, стоявшем на противоположном балконе, и вдруг понял, что они обращаются к нему:
   - Эй, молодой человек! - махнул ему рукой полный человек, с потным лицом и черными усами. - Вы, припомните хорошенько - ничего ли прошлой ночью подозрительного не видели, или не слышали. Часу во втором - у вас, ведь окно открыто - здесь всего десять метров - вы должны были заметить.
   - Я... нет... То есть - да. - заплетающимся языком, едва смог выдавить Саша, но тут же выпалил. - Но что произошло? Что же произошло то? Почему она разбилась?
   - А вы ее знали? - тут же впился в него "басистый".
   - Я... нет... Аню то, то есть знал... Но что же...
   "Басистый" остановил его речь властным движеньем руки:
   - Из квартиры некуда не уходить, через минуты мы будем у вас. Там обо всем и поговорим.
   Сказавши так, "басистый" и двое его спутников вышли с балкона - остался только один, который заметил Сашу первым; все это время он простоял совершенно недвижимым и, даже, глазом не моргнул, точно призрак...
   А Саша так и стоял, схватившись за периллу, все не мог понять, как это могло произойти, что Аня - эта девушка, которая так отчетливо и так долго, так мучительно Жила в его сознании - лежала мертвая. Не мог осознать, что не увидит ее больше идущей, что ясное ее живое личико...
   - Эй, да звонят же тебе! - окликнул Сашу тот, который стоял на балконе в десяти шагах - голос был ленивый, тянущийся, сонный - видно ему это дело ничего кроме скуки не вызывало, да была еще досада от того, что разбудили в столь ранний час.
   Говорил тот, который заметил Сашу первым и сохранял все это время молчание.
   А Саша понял, что в дверь, действительно, трезвонят; прорвался через белье, бросился по квартире и, пока бежал к двери, надеялся, что они все объяснят и выйдет чудесным образом так, что Аня останется в живых.
   А через пол часа, он уже сидел за столиком на кухне и отвечал на вопросы "басистого".
   - Так когда вы виделись с Анной N в последний раз? - спрашивал этот человек, представившийся следователем.
   - Вчера. Часу в третьем дня. Погода стояла странная, все небо - в золотой дымке, и весь воздух, хоть и яркий, но призрачный какой-то. Но, что же с Анечкой то случилось? Вы расскажите мне поподробнее? Она что же...
   - Расскажите о вашей встрече подробнее. Все-все расскажите - постарайтесь вспомнить каждое слово, ее интонацию, как она выглядела. Может, намекала на что?
   Саша прекрасно помнил их давешний разговор. Он, человек вообще сильно рассеянный в делах бытовых, (недаром говорили, что он не от мира сего) - в чувствах своих был внимателен чрезвычайно. Так все немногие беседы с любимой девушкой свой, произошедшие даже и полтора года назад, когда он впервые ее увидел - все эти коротенькие диалоги он бережно хранил в своей памяти; часто вспоминал, повторяя их вновь и вновь.
   Вот и теперь он, прикрывши глаза, часто останавливаясь, но почти слово в слово передал давешний свой разговор с Аней.
   - Так, значит она была раздражена вашим преследованием и не однократно повторяла про полет? - спрашивал следователь, быстро черкая что-то в свое блокноте (Сашины ответы также записывались и на пленку).
   - Ну, да - я же сам ей сказал, что увидел ее птицей летящей. А она потом все это так повернула... Так, что и не знаю, как теперь к ней подойти.
   - Только у гроба вы можете теперь к ней подойти. А что вы слышали ночью?
   - Ночью - да вот... вроде крик какой раздался - и все. Да - только вскрик один. - Саша вообще не стал упоминать ни про какие явления, которые он теперь он относил на счет болезненного воображения (так он умолчал о темном облачке, о "птице Гамаюн", и о синем сиянии).
   Следователь, тут же почувствовал, что Саша, что-то скрывает, стал выспрашивать:
   - Быть может, имя ваше слышали? Может, какие-то слова? Еще какие-нибудь детали: следствию все важно, тем более - из вашего рассказа можно понять, что девушка эта вам небезразлична.
   - Нет - точно больше ничего не видел. Но вы расскажите, как все было - я должен знать. Может, она жива? Не может быть такого...
   "Басистый" открыл какую-то папку и сухим, официальным голосом принялся читать:
   - Анна N, в ночь на девятнадцатое июня - примерное время половина второго, при не выясненных обстоятельствах сбросилась или же была сброшена с балкона восьмого этажа, корпуса... Тело было найдено утром - жильцом... выгуливающим свою собаку. Далее следуют снимки. Можете взглянуть.
   - Нет, нет - я уже видел. Довольно.
   - Читаю дальше: "Квартира с балкона которой произошло падение пять дней пустовала. Дверь оставалась, и была заперта. Экспертиза подтвердила, что дверь не отворялась ночью, таким образом остается непонятным, каким образом Анна N проникла на указанный балкон...
   Читавший захлопнул папку, молвил:
   - Это все.
   - Что же...
   - Вам больше нечего добавить.
   - Нет. Но каким образом, есть у вас какие-то предположения? Может - это просто сон.
   - Нет, молодой человек - это жизнь. Есть предположение, что к самоубийству, если это было самоубийство, ее подтолкнуло психическое расстройство.
   - Да вы что! Она такая... такая крепкая была! Она хоть и жесткая, но очень жизнерадостная! Она очень умная! Да какое там психическое расстройство!
   - Ладно. - следователь поднялся. - мы уходим, а вы постарайтесь вспомнить получше вашу последнюю встречу. Подумайте о том, что выбрала она балкон как раз против вашего. Вспомните ваш разговор "о полетах", еще раз прикиньте не мог ли именно он подтолкнуть ее к этому шагу. Квартиру не покидайте. Мы с вами свяжемся.
   "Басистый" и двое его помощников ушли, оставили Сашу наедине с недоумением, с незнанием, что делать дальше.
   * * *
   Дома он сидеть не мог, да и наставление "басистого" проскользнуло как-то мимо его ушей...
   И вот он вышел на улицу уверенный, что встретит Вэлру, он направился в сторону городского парка и, когда проходил возле полукилометрового белого корпуса, то послышался ему из распахнутых окон плач - он согнулся, и побыстрее пробежал это, когда-то желанное, а теперь жуть наводящее место.
   По мосту прошел он над урчащей дорогой, и вот перед ним парк...
   Он пребывал в таком состоянии, что все ожидал какого-то чуда, и сознание его, пребывало где-то у грани потустороннего мира - если рядом и проходили какие-то люди, то он их совсем не замечал, но, зато ожидал и был уверен, что встретиться с Вэлрой.
   И вот на одной из дорожек парка они встретились. Вэлра, похоже, ждала его, вот легко взметнулась, вот уже рядом с ним.
   Саша, вдруг ужаснулся ее присутствия, немного отступил; да так и замер, всматриваясь, не в силах отвести взгляд от черных очей ее - он ведь сам искал этой встречи!
   Но теперь, глядя в необычайные черты ее, в эту, действительно бесконечную бездну в очах ее, он понял, что темное облако, которое он видел за окном Аниного дома, и птица Гамаюн с лицом Вэлры, так же, как и ночное сияние, это, вовсе не следствие болезненного воображения, но все это было на самом деле. И еще он понял, что это Вэлра виновата в смерти Ани.
   И вот теперь, глядя в эти черные очи и, уже зная ответ, он, все-таки, спросил:
   - Это вы сбросили Аню?
   - Да. - вновь темная бесконечность в очах ее пришла в движенье, и жутко, и дивно было глядеть туда.
   - Но... - Саша и не знал, что спросить, что сказать дальше...
   Весь солнечный, июньский мир отошел куда-то в сторону - все эти солнечные аллеи, безоблачное небо над ними, голоса птиц - не значили больше ничего.
   Саша ожидал некоего откровения. Он ждал чуда. Он не испытывал ненависти или отвращения к Вэлре, была печаль по Анне, но и она стала меркнуть, когда вновь заговорила своим необычайным, переливчатым голосом Вэлра. Теперь каждое слово, исходящее от нее, пылало страстью - то гневом, то ненавистью, каждое слово пело, каждое слово звучало силой.
   - Ты, Саша, наверное многое хочешь у меня спросить, но прибываешь в такой растерянности, что не можешь. Вот твой первый вопрос: "Но почему?", а потому что - Я Тебя Люблю. - и вновь эти слова прозвучали громом, такая сила в этих созвучиях была, что Саша, почувствовал, как душа его обнялась с пламенем, и едва из тела то не вырвалось.
   - Я вижу, как тебя передернуло от слов моих. Да - так твои очи то и вспыхнули, так кровь в лицо и бросилось, даже и задрожал весь, а теперь и побледнел. А, ведь, как часто это: "Я тебя люблю" звучит среди вас, людей. Какие это вялые, и ничтожные, то испугом, то корыстью перекрученные словечки! А какая в них сила, если за ними настоящая Любовь стоит! Как же редко это среди вас, людей, бывает! Вы просто забыли, что такое Любовь, вы опошлили Это чувство, самое огромное, самое великое во всем Мироздании - вы позволяете себе, как пустышку, в суе упоминать это слова. Но я, так долго тебя искавшая - Я Тебя Люблю. А - опять передернуло! Так, знай же, какую боль, какую жалость к тебе, единственному, и ненависть к той, нынче уже мертвой, испытала я тогда, наблюдая за вами на лестнице. Уж не знаю, как сдержала тогда себя, как не рванулась сразу же, как не задушила ее! Да как она смела! Как она смела причинять тебе, Любимый, страдания?! Да во мне все взвилось, когда я услышала, что она смеет, так обращаться к Тебе... Но заглянула я в твою душу и тогда гнев просто взревел во мне! Сколько же ты мучился из-за какой-то девки, сколько в душе мучений претерпел, сколько раз ты умирал от отчаянья, и возрождался лишь потому, что где-то в глубине чувствовал, что эта любовь не настоящая. Если бы это была настоящая, Единственная Любовь, и ты был бы отвергнут - тогда бы ты не возродился. Ты не борец - ты не стал бы бороться за свою любовь до конца, ты бы погрузился в безысходное отчаянье. Но, Я Люблю Тебя, я на все ради тебя готова, и мне малейшее страданье причиняемое тебе кем-то или чем-то - уже самой страданье гораздо большее приносит! А тут, какая-то девица причинила тебе такие муки, из-за нее ты, Любимый, целые месяцы мучался, а она все твои муки презирала, она смеялась над тобой, она каждым своим словом твою душу топтала - и это, видя, как ты, Любимый, мучаешься. Что же я должна была делать с твоей мучительницей? Сбросить из окна - то слишком быстрая смерть для нее, но Я Люблю Тебя, и потому я могу быть милосердной. Вместо месяцев твоих мучений, ее ожидали лишь несколько мгновений полета до каменьев мостовой. Да и то, бедняжка, не выдержала - она умерла падая - у нее от страха остановилось сердце. И скажи, прежде чем винить меня, чтобы ты сделал с мучителем своей Любимой Девушки... Ах да - для вас физическое гораздо значимее душевного хотя, поверьте - душевная боль может быть куда сильнее боли физической... Ну, хорошо - вам нужна плоть. Так вот, если бы злодей терзал: ломал кости, сдирал кожу, жег раскаленным железом, выворачивал наизнанку вами нежно любимую девушку - неужто бы вы оставили его без наказания? Неужто бы вы спокойно прошли мимо него? Не верю! А я увидела, как она терзала Вас, увидела все ваши муки - а они пострашнее будут упомянутых мук физических! Она, ведь, презреньем своим - тебя так терзала! Да она тебя хоть поддержать как-то должна была, пока я не пришла, а она - мучила! Вот за это я ее и наказала! И не раскаиваюсь, потому что Я Тебя Люблю! Я сама любые муки ради Тебя принять готова. Веришь ли ты мне? Да меня уже и не страшат никакие муки, после того, как долго я тебя искала, после всего того, что я в этих поисках пережила. А теперь я тебя поцелую.
   Вэлра приблизила свой лик к Саше, вот обняла его за шею своими мягкими руками; вот прильнула своими теплыми губами к его губам.
   Юноша и опомниться не успел, как она уже отпрянула - очи ее сияли, вся она, казалось, теперь разрастется и охватит, и объемлет его...
   - Второй твой вопрос: "Но как?" - а вот этого я тебе объяснить не могу. Можно сказать, что это волшебство такое - эта Анна прошла до туда, даже и не видя ничего вокруг. А потом, когда она уже стояла на краю, я привела ее в чувство и шепнула на ухо: "Если Саша, когда увидит свет в ночи, вспомнит и позовет тебя, то - ты можешь жить дальше. Если же вспомнит меня - полетишь вниз". И вот я протянула между балконами сияющую нить - по ней она и пошла. Свет объял и ее фигурку - ее ты и увидел, но имя то выкрикнул мое, в чем я и не сомневалась...
   - Но ты...
   - А еще ты хочешь узнать, что же будет дальше. А дальше я хочу познакомить тебя с моими родителями и братьями. Пошли за мною.
   Она взяла Сашу за руку и вот, по аллеям, среди голосов птиц, прошли они в дальнюю часть парка; там - за невысокой оградой начинался настоящий лес - на смену аккуратным рядам парковых деревьев приходили настоящие заросли.
   Они пошли по тропинке вдоль ограды и, неожиданно, лес за ней окончился там раскрылось поле, над которым возносилось темных тонов исполинское сооружение, напоминающее одновременно замок и пирамиду.
   Было видно, что строение это находится очень далеко, однако и на таком расстоянии, чувствовалось, что размеры его колоссальны - это была целая гора, в одночасье выросшая над землей...
   Саша не помнил, чтобы за парком было такое поле, не знал он и, что подобное сооружение возводиться где-то неподалеку от его города - он вообще не слышал, чтобы подобные постройки возводились где-нибудь на земле.
   Вот к строению подлетела некая птица, в когтях которой на тросах виден был темный блок - из здания, навстречу этому блоку, вырвался некий отросток, схватил его, пристроил к стене. Подлетела еще одна птица - тоже с блоком и тут Саша отметил, что птица должна быть не меньше метров тридцати, чтобы переносить такие блоки.
   Впрочем, Саша был настолько обескуражен рассказом Вэлры, что и не стал спрашивать, что это за постройка...
   Тут он обнаружил, что ограждение парка открывается решетчатыми вратами, с золотистым, украшенном изумрудами, алмазами и иными драгоценными камнями гербом, на котором изображена была часть звездного неба, под ней - конская подкова; еще ниже - уходящая вдаль, среди лесов и полей дорога.
   А рядом с этими распахнутыми вратами, на территории парка разместился маленький цыганский табор.
   Три повозки, запряженные, могучими лошадями стояли так, что образовывали круг. И повозки и лошади были темными. А в центре круга повисла густая тень и, там же, горело синее пламя, подле которого сидело на земле пятеро фигур.
   - Сейчас я вас познакомлю. - Вэлра потянула Сашу в центр круга.
   Вот несколько шагов: тут Саша увидел лица родственников Вэлры. Три ее брата - то были цыгане с широкими приветливыми лицами, с густыми черными волосами, и с глазами черными, пронзительными, в глубине которых время от времени проскальзывали зеленоватые искры. Широкий разворот плечей показывал в них силу богатырскую. Но на братьев едва ли обратил внимание Саша...
   Родители Вэлры: мать это старуха кожа на лице которой изгнила - плоти же в ней вообще не осталось. Эта темная кожа прилипала вплотную к костям и во многих местах разрывалась, обнажая желтую кость. Нос ее, также костяной загибался дугой почти до самой земли; вместо же глаз светились два черных, наполненных колдовской жизнью шара. Волосы совершенно белые и такие длинные, что уходили в одну из повозок. У отца Вэлры не было лица - там лишь тьма непроглядная - просто тьма, которая смотрела - внимательно смотрела на Сашу. Из рукавов темной рубашки также тьма выступала - образовывая контуры необычайно длинных (сантиметров в двадцать) пальцев...
   Саша, только их увидел: вырвался от руки Вэлры, развернулся, да со всех сил бросился прочь.
   Он бежал, не разбирая дороги, рассекал кустарник, проскальзывал между деревьями, но, как бы быстро не бежал - голос юной цыганки был рядом, будто она спокойно летела рядом и шептала ему на ухо:
   - Чего же ты испугался? Неужто вида моих родителей? Но, ведь, это только образы - лишь немного не привычные для вас образы. Неужто ты думаешь, что если нос несколько более длинные, чем принято, если нет плоти, и если вместо лица и рук - тьма, значит - это есть зло? Какая глупость! Да, когда я была среди вас, пока я ждала тебя, я видела многих - внешне красивых, ну а внутри столь ужасных отвратительных, что если бы это внутреннее, проявилось вместо внешней ухоженности, так окружающих бы просто выворотило! А ты не смей так пренебрежительно относиться к моим родителям - они мудрее будут и тебя, и меня, и всех остальных людей вместе взятых!
   Голос звучал столь отчетливо, что Саша, все-таки, повернул на него голову и увидел, что рядом с ним летит темное облачко, а в нем черты - Вэлры. Темные очи с укором смотрели на него.
   Саша вскрикнул, но продолжал бежать - вот споткнулся обо что-то, стал падать и тут подхватили его сильные руки, поставили на ноги.
   Он вернулся назад, к цыганским повозкам! Он споткнулся об зацеп отдной из них и, если бы его не успел подхватить один из братьев Вэлры так, непременно, упал бы в синее пламя.
   - К пламеню предков лучше не прикасаться тому, кто не знает святых заклятий. - молвила тут старуха с упирающимся в землю носом.
   А из тьмы, заменяющем лицо отца Вэлры, вырвались огненные язычки, а вместе с ними и слова:
   - Будь внимателен, юный человек. Не торопись, не суетись; не беспокойся, а лучше представься, да присядь вместе с нами.
   - Саша. Сашей меня зовут...
   Тут юноша покосился на братьев Вэлры, они уселись рядом и о чем то негромко переговаривались, не обращая на него никакого внимания; между повозок прошла Вэлра, положила ему свои мягкие руки на плечи, жарко поцеловала в щеку. Негромким, но сильным, переливчатым голосом молвила:
   - Ну, вот я и привела тебя. Видишь ворота - за ними начинаются наши земли. Видишь - птицы строят нам дом? В него мы будем возвращаться после тысячелетних странствий. Как много тебе, да и мне тоже предстоит еще узнать!
   - Куда вы хотите меня увезти? - чуть не плача, спрашивал Саша. - Что это за "ваши земли", что это за птицы, как странствия могут быть тысячелетними?
   - Посмотри мне в глаза. - прошептала Вэлра, и такая в этом голосе сила была, что Саша не мог не посмотреть - голос звал, голос захватывал волю, воображение, ласковыми руками он поворачивал его голову...
   Эти очи в которых бесконечная тьма - тьма заполненная образами. Эта бездна, скрепленная печалью. В ней сила - ее слова искренни, в них нельзя не поверить, в них сама истина:
   - Любимый, единственный любимый в бесконечности. Для тебя тысячелетия невообразимо большие сроки, по твоему не может быть таких странствий... Но знай же, что тысячелетья становятся песчинками в пустыне одиночества, каплями в кровавом океане, когда ищешь Любимую Душу - Единственно Любимую Душу среди бесконечных миров. Тысячелетья - да что тысячелетья, Любимый! Тысячелетья прах, даже - время прах! Даже время погибает, затухают светила, гибнут среди океанов тысячелетий галактики, но поиск продолжается, Любимый... Так я искала тебя, так неужто ты думаешь, что оставлю теперь?! Миры, бесконечность, время - поверь, все смертно, все прах - даже боги затухают и разгораются вновь. И только стремление двоих - пусть разделенных бесконечными просторами - нетленно! Я нашла тебя! Я Люблю Тебя!
   И тут голос ее был подхвачен голосом тысяч громов - тот рокот (пока далекий) доносился из-за ограды, со стороны полей - там, за строящейся громадой, темнела не туча - нет, некая темная бездна! И вся она рокотала, и вся перекликалось гласом тысяч ослепительных разрядом - все бездна рокотала, и из под наружных, самых громких разрывов, слышался еще рокот бесконечных глубин.
   А очи Вэлры! Это же были не человеческие очи! Эта ночь, каких-то невообразимых межгалактических просторов, эта ночь видевшая бесконечно многое, чего и не мог вообразить человеческий разум.
   И тогда Сашу охватил ужас - холодная дрожь пробирала его тело. Он попятился, он вновь споткнулся, но ухватился за край повозки - попятился дальше.
   И он зашептал страстно, с мольбою зашептал:
   - Прошу, не преследуйте меня больше... Я не хочу! Вэлра, мне страшно, мне страшно рядом с тобою. Ты... ты бездна! Да ты поглотишь мою душу!... Мне жутко с вами, оставьте же меня! Я никогда - слышите вы - никогда не пойду за эти ворота!
   И он вновь бросился прочь. Вновь он рассекал кусты, вновь проскальзывал между деревьев, но на этот раз голоса Вэлры не было - зато позади переливалась громами бесконечная бездна, и Саша понял, что ему от нее Никогда не уйти.
   Но он все же бежал и, через какое-то время вырвался на асфальтированную дорожку, тут увидел и привычные очертанья небоскребов - которые казались совсем маленькими, ничтожными против здания, которое возводили тридцатиметровые птицы.
   И он бежал до своего дома - вот, тяжело дышащий, ворвался в свою квартиру, запер дверь, метнулся в комнату, повалился на неубранную кровать и, обхвативши голову, застонал: "Я просто болен. Просто болен, болен, болен!.. Этого ничего не было - это все галлюцинации".
   И потянулись минуты, часы. Саша то лежал на кровати, то вставал, проходил ко столу, садился в кресло - смотрел на занавешенное бельем окно. Потом ему стало душно от того, что окно закрыто и нет простора - некуда взору метнуться - и он сорвал все белье, скомкал его в кучу, отнес в ванную и там на пол бросил... Выбежал на балкон: воздух был душный, листья тяжело, устало шевелились - шелест их был приглушенный, казалось, что они умирали.
   Далеко, за городом, со стороны парка, собиралась гроза; пока еще грозовые тучи едва были видны, они наливались белым сияньем, однако, раскатов пока не было слышно.
   Саша посмотрел вниз, в проеме между ветвями деревьев асфальт - на нем никаких следов утренней кровищи, более того - детвора там начертила уже классики, и девочки прыгали через резинку. Прыгали без единого звука, будто немые, или мертвые...
   - Я болен. Я болен. - прошептал Саша. - Просто, перенапрягся вчера из-за Ани, все это время проспал, и никакой цыганки не было, и Аня жива - все мне привиделось. Я спал все это время.
   И тут он услышал знакомый, ленивый голос:
   - Вам же сказано было - оставаться в квартире. А вы куда убегали?
   Тут Саша вздрогнул - попятился: в десяти шагах от него, на соседском балконе стоял тот самый утренний. Он стоял на том же самом месте, где и за несколько часов до того. Не моргая, внимательно смотрел он на Сашу.
   Тогда юноша бросился в ванную, подхватил какую-то простыню и, вернувшись, занавесил ей балкон; а, когда уселся за стол, услышал из-за простыни властный голос:
   - Никуда больше не вздумайте отлучаться...
   Саша зажал уши и, испугавшись, наступившей мертвой тишины - тут же разжал их. Все равно была тишина - слишком тихо, слишком. С улицы - ни звука; только тикают в душном воздухе часы.
   И ему страшно стало от этого размеренного "тик-так", ему страшно стало за уходящие неведомо куда, умирающие секунды. Ему захотелось ухватиться за любую из этих секунд, узнать у нее что-то, поговорить с нею, но с каждым "тик-так" - умирала секунда.
   Он подбежал к часам, сорвал их со стены, тоже отнес в ванную - швырнул на покрытый бельем пол.
   И вот он стоит в своей комнате, обхватил руками голову, оглядывается: вот шкаф заставленный книгами, рядом - детские его игрушки - машинки, солдатики. А еще глобус, школьные учебники, наклейки с собаками и кошками. Ему страшно стало за свою жизнь - он, вдруг, задумался зачем он раньше жил, и как он раньше жил - и о понял, что - ни зачем, и никак. Вся жизнь его показалась пустой и бессодержательной - все помыслы его, все хождения его куда-то - уже мертвыми, ни за чем не нужными...
   "Я любил Аню, каждый день думал о ней? Но зачем? Зачем эти страдания, бесконечные воспоминания редких мгновений проведенных рядом с нею? Не за тем ли, чтобы прикрыть собственную духовную пустоту? Не за тем ли, чтобы забыть, что кроме этой иллюзии у тебя ничего и нет..."
   И тут он вспомнил, что - есть. Была такая девушка - Женя, которую он долго и страстно любил до Ани - тоже безответно, но Женя была девушкой доброй, очень энергичной и, всегда хотела видеть в Саше друга - не отвергать его, по крайней мере.
   Теперь ему показалось странным, что он, пока любил Аню, совсем забыл про те месяцы неразделенных страданий о Жене. Ведь, он любил ее столь же страстно, как и Аню; ведь он, даже, и стихи ей какие-то посвящал, и в душе не раз в любви вечной клялся, и слез немало, от мук своих неразделенных пролил. И вот он набрал ее номер...
   Пока длились гудки, в голове билась отчаянная мысль: "Только бы она была дома! Только бы... иначе..."
   Но вот трубку подняли:
   - Да.
   - Здравствуйте. А Женя дома?
   - А, Саша - это ты? - голос удивленный.
   "Как же я мог не узнать этого светлого голоса? Ведь сколько раз я мечтал услышать его вновь? Как же мог ошибиться - ведь, он мне показался совсем чужим. Просто - голосом из толпы".
   - Женечка - это Саша тебе звонит.
   - Да, да - ну, как у тебя дела? - ей, действительно, интересно было послушать Сашу - так как Женя, вообще, любила общаться с людьми. Любила слушать речь, да и сама говорить могла часами.
   Саша вздохнул:
   - Да вот все нормально. То есть - нет - совсем даже не нормально...
   Тут, казалось, над самым его ухом прокашлялись и Саша понял, что "сонный", стоящий в десяти шагах, слышит каждое его слово. Тогда юноша прошептал в трубку: "Подожди, пожалуйста" - закрыл балкон, и, вновь взявши трубку, спросил со страхом: