Страница:
Прежде всего желательно разобраться в политических взглядах самого Алехина.
22 мая 1928 года в Париже Алехин вступил в масонскую ложу «Астрея». Вот что написано о политических взглядах Алехина в отчете одного из руководителей ложи Николая Тесленко:
Известно также, что ложа «Астрея», состоявшая преимущественно из русских аристократов, до 1933 года определенно придерживалась антисоветской ориентации, однако после прихода к власти в Германии Гитлера стала лояльной по отношению к Советскому Союзу. И Алехин, во всяком случае в тридцатые годы, ярко выраженного антисоветизма отнюдь не демонстрировал: в 1935 году письмом в редакцию «64» поздравил шахматистов СССР с годовщиной Октябрьской революции, а в 1938 с готовностью вступил в переговоры о матче с Ботвинником. А может Алехин действительно хотел вернуться в Москву? Хотя версия эта «усилиями» А.Котова и В.Панова уже навязла у всех на зубах, ничего невозможного в ней нет. Не исключено, что Алехин подумывал о таком шаге, но вполне обоснованно опасался его совершить.
Сразу после войны Алехина обвинили в коллаборационизме, пособничестве нацизму; среди прочего — и это главное — чемпиону мира приписывалось авторство антисемитских статей, опубликованных в 1941 году в «Pariser Zeitung». Стоял вопрос о лишении Алехина титула чемпиона мира.
Справедливы ли были выдвинутые против Алехина обвинения?
Итак, начало войны застает чемпиона мира в Буэнос-Айресе на «турнире наций». Лидер французской команды демонстративно не здоровается с членами немецкой и даже не выводит своих игроков на матч с Германией. По окончании Олимпиады он может остаться в Аргентине, как поступают многие европейские мастера, или уехать в США — его четвертая жена весьма состоятельная американка. Однако супруги садятся на пароход и возвращаются в пылающую Европу. Причина прозаическая: недвижимость в Дьепе. Но вместо того чтобы быстро от нее избавиться и уехать в Америку, Алехин добровольно вступает во французскую армию в качестве переводчика и, похоже, только после капитуляции Франции предпринимает попытки покинуть Европу.
Уехать ему не удалось, и в военные годы чемпион мира принимает участие в ряде турниров на территориях оккупированных немцами стран. А что он должен был делать?! Кстати, в тех же турнирах играли Керес, Боголюбов, Помар, Штольц…
Гораздо серьезнее выглядит второе обвинение, касающееся печально знаменитых статей в «Pariser Zeitung». Ознакомимся с некоторыми фрагментами.
В конце войны Алехин резко сдал и в шахматном отношении и в физическом. Врачи констатировали цирроз печени, и дни чемпиона мира были сочтены. Тем не менее сразу после окончания войны Алехин возобновил переговоры о матче с Ботвинником, и шли они весьма успешно. Только вот попутно Алехину приходилось оправдываться за военные грехи, а верили ему далеко не все.
Назовем вещи своими именами: чемпиону мира поверили те, кому выгодно было поверить, и не поверили — кому выгодно было не верить. Перед нами ярчайший пример политизации шахматного спорта, в ее самом крайнем, апофеозном проявлении. Ведь в том далеком 1946 году никто и не пытался докопаться до истины; главные действующие лица «процесса Алехина» стояли исключительно на страже собственных интересов. «Главной ударной силой» обвинения выступала Шахматная федерация США, что и понятно: Америка располагала сразу двумя реальными претендентами (Файн и Решевский), а чемпион принял вызов Ботвинника. Естественно, американцы пытались устранить Алехина, лишить его чемпионского титула, сорвать любое соревнование с его участием. Защищала же Алехина, в основном, советская федерация, что также объяснимо: чемпиону, согласному играть в первую очередь с Ботвинником, Советы готовы были простить что угодно.
Трудно винить национальные федерации двух крупнейших держав за то, что каждая из них действовала в интересах своего шахматного движения. Вся эта возня стала возможной только благодаря исторически сложившейся нелепой системе выявления сильнейшего. Если бы для определения чемпиона регулярно проводилось специальное соревнование с участием всех достойных, никого бы особо не волновало, играет ли в очередном таком турнире неизлечимо больной Алехин, пусть даже он победитель предыдущего первенства, а так все толкались локтями, стремясь заполучить корону из рук умиравшего чемпиона.
Александр Алехин успел уйти непобежденным. Стейниц и Ласкер уходили в забвении; Алехин был нужен до самого конца: до последнего вздоха он был необходим стремившимся отобрать у него корону.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К НОВОЙ ИСТОРИИ
НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
ПРОЛОГ К НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ
Несмотря на серьезные недостатки (их мы и будем анализировать в нашей работе), система эта просуществовала около сорока лет и была, в целом, явлением прогрессивным.
Однако прежде всего требовалось определить преемника Алехина на шахматном троне. С этой целью в 1948 году был проведен матч-турнир на первенство мира с участием пяти достойнейших (по мнению ФИДЕ) кандидатов (об этом соревновании мы еще поговорим подробно; пока лишь отметим, что это был единственный в истории случай, когда чемпион был определен в турнире по круговой системе).
Вероятно, все началось с естественного для «первого государства нового типа» стремления доказать свою состоятельность, а кое в чем, по возможности, и продемонстрировать свои преимущества. В этом смысле шахматы оказались прекрасным объектом для приложения сил, причем по многим соображениям: они имели в России неплохие корни, идеально вписывались в систему, направленную на повышение народного образования, главное же — являлись «недорогим» видом спорта.
В тридцатые годы выходит на международную арену и сразу завоевывает признание первое поколение мастеров, сформировавшихся уже при советской власти. На повестку дня естественно ставится вопрос о завоевании первенства в мире, и с этого момента вся та возня вокруг титула «Champion of the World», которую мы окрестили «шахматной политикой», впервые попадает в круг интересов высших эшелонов власти огромного и мощного государства. В послевоенные годы уже большинство сильных шахматного мира проживает на пресловутой «шестой части суши» и пользуется услугами самого богатого в мире спонсора — Коммунистической партии Советского Союза. Следует без тени иронии признать, что спонсор этот действительно проявил себя исключительно щедрым и талантливым шахматным организатором: никогда и нигде в мире не было создано столь благодатных условий для роста молодых талантов и столь серьезных привилегий для ведущих мастеров. Однако и отдачи сей спонсор требовал беспощадно, а в случае малейших затруднений охотно вмешивался в перипетии спортивной борьбы. Таким образом, в новейшей истории проблема договорных партий — и даже целых соревнований! — стоит весьма остро. При этом контролировать ситуацию советской шахматной организации было отнюдь не так сложно, как может показаться непосвященному, поскольку в любой момент большинство претендентов составляли советские гроссмейстеры.
Уже первая глава новейшей истории шахмат дает богатейший материал для нашего исследования.
Итак…
Глава VI
22 мая 1928 года в Париже Алехин вступил в масонскую ложу «Астрея». Вот что написано о политических взглядах Алехина в отчете одного из руководителей ложи Николая Тесленко:
«… Ко времени революции политические убеждения отличались неясностью для него самого и не были оформлены. Когда большевики захватили власть, он думал, что начнется что-то новое, хотя определенного представления не имел. До 1921 года служил у большевиков, занимая должность переводчика. Убедился в глубокой разнице между коммунистическими теориями и приложением их в жизни. Решил покинуть Россию.Архивы масонских лож немцы, захватив Париж, вывезли в Германию, а оттуда их после войны вместе с другими трофеями доставили в Москву. По-видимому, эти документы заслуживают доверия.
Что касается его взглядов в настоящее время, то он не верит в возможность монархии, является сторонником демократического строя, но готов примириться с конституционной монархией, которая осуществит демократические принципы».
Известно также, что ложа «Астрея», состоявшая преимущественно из русских аристократов, до 1933 года определенно придерживалась антисоветской ориентации, однако после прихода к власти в Германии Гитлера стала лояльной по отношению к Советскому Союзу. И Алехин, во всяком случае в тридцатые годы, ярко выраженного антисоветизма отнюдь не демонстрировал: в 1935 году письмом в редакцию «64» поздравил шахматистов СССР с годовщиной Октябрьской революции, а в 1938 с готовностью вступил в переговоры о матче с Ботвинником. А может Алехин действительно хотел вернуться в Москву? Хотя версия эта «усилиями» А.Котова и В.Панова уже навязла у всех на зубах, ничего невозможного в ней нет. Не исключено, что Алехин подумывал о таком шаге, но вполне обоснованно опасался его совершить.
Сразу после войны Алехина обвинили в коллаборационизме, пособничестве нацизму; среди прочего — и это главное — чемпиону мира приписывалось авторство антисемитских статей, опубликованных в 1941 году в «Pariser Zeitung». Стоял вопрос о лишении Алехина титула чемпиона мира.
Справедливы ли были выдвинутые против Алехина обвинения?
Итак, начало войны застает чемпиона мира в Буэнос-Айресе на «турнире наций». Лидер французской команды демонстративно не здоровается с членами немецкой и даже не выводит своих игроков на матч с Германией. По окончании Олимпиады он может остаться в Аргентине, как поступают многие европейские мастера, или уехать в США — его четвертая жена весьма состоятельная американка. Однако супруги садятся на пароход и возвращаются в пылающую Европу. Причина прозаическая: недвижимость в Дьепе. Но вместо того чтобы быстро от нее избавиться и уехать в Америку, Алехин добровольно вступает во французскую армию в качестве переводчика и, похоже, только после капитуляции Франции предпринимает попытки покинуть Европу.
Уехать ему не удалось, и в военные годы чемпион мира принимает участие в ряде турниров на территориях оккупированных немцами стран. А что он должен был делать?! Кстати, в тех же турнирах играли Керес, Боголюбов, Помар, Штольц…
Гораздо серьезнее выглядит второе обвинение, касающееся печально знаменитых статей в «Pariser Zeitung». Ознакомимся с некоторыми фрагментами.
«Можно ли ожидать, что со смертью Ласкера, второго и, скорее всего, ПОСЛЕДНЕГО иудея-чемпиона мира, арийские шахматы — как бы ни возражали против этой мысли иудеи — найдут свою дорогу в мировых шахматах?
Позвольте мне не прослыть таким уж оптимистом, так как Ласкер основал школу и оставил многочисленных последователей, которые могут представлять большую опасность для самой идеи мировых шахмат.
Ласкера как великого чемпиона по шахматам (как о человеке и философе я ничего не могу сказать) можно обвинить во многом. После разгрома Стейница (который был тридцатью годами старше), чему способствовала изящная тактика, — было очень комично наблюдать, как эти два ловких тактика пытались уверить весь шахматный мир, что являются великими стратегами и изобретателями новых идей, — он ни минуты не задумывался над тем, чтобы подарить шахматному миру хоть одну самостоятельную идею. Ласкер ограничился публикацией в Ливерпуле ряда лекций, объединенных в книгу «Здравый смысл в шахматах».
В своих лекциях Ласкер предстает перед нами как плагиатор великого Морфи и североамериканских идей «борьбы за центр» и атаки. Поскольку Ласкеру была чужда сама идея атаки, как идея изящная и творческая, он в этом смысле выступает как логичный последователь Стейница — самой гротескной фигуры в шахматном мире.
Чем на самом деле являются иудейские шахматы и какова концепция иудейских шахмат? На этот вопрос ответить легко: 1. Материальная выгода во что бы то ни стало; 2. Приспособленчество. Приспособленчество, доведенное до крайности, которое стремится исключить малейшую возможность потенциальной опасности и протаскивает идею (если вообще можно употреблять здесь слово «идея») защиты как таковой. С этой идеей, которая в любом виде борьбы равносильна самоубийству, иудейские шахматы в свете реального будущего вырыли собственную могилу…»
«Являются ли иудеи нацией особо талантливой в шахматах? Имея за плечами тридцатилетний опыт, смею ответить на этот вопрос следующим образом: да, евреи обладают высочайшими способностями использовать в шахматах свой разум и практическую сметку. Но истинного художника в шахматах — иудея — не существовало доныне.Какие-либо комментарии тут излишни. Можно лишь задать вопрос: и эти полуграмотные статьи написал блестящий интеллектуал, доктор права, автор книг «На пути к высшим шахматным достижениям», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1924», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1927», «Ноттингем 1936», человек, по праву снискавший себе славу одного из лучших шахматных литераторов своего времени, неизменно уважительно писавший о своих коллегах, и прежде всего о Ласкере? Можно еще поверить, что Алехин написал эти статьи под давлением обстоятельств и умышленно сделал их столь примитивными. Сам Алехин после войны заявил, что он написал для «Pariser Zeitung» безобидную теоретическую статью, которую немцы без его ведома переписали с отвратительными дополнениями и опубликовали. Вполне возможно, что так оно и было.
Польский еврей Яновский, живщий в Париже, был, возможно, самым типичным представителем этой категории. Во французской столице ему удалось найти протеже в лице другого еврея, голландского «художника» Лео Нардуса, который не выпускал того из своих заботливых рук в течение двадцати пяти лет.
Некто из Соединенных Штатов показал Нардусу несколько партий Морфи. С этого момента для того уже не существовало никого, кроме Морфи, и Нардус требовал от Яновского исключительно «красивых» партий. И Яновский проводил свои блестящие партии, однако — как это вскоре выяснилось — только против слабых противников. Против настоящих мастеров его стиль был настолько же техничен, сух и прагматичен, как и у 99 из 100 его товарищей по расе».
В конце войны Алехин резко сдал и в шахматном отношении и в физическом. Врачи констатировали цирроз печени, и дни чемпиона мира были сочтены. Тем не менее сразу после окончания войны Алехин возобновил переговоры о матче с Ботвинником, и шли они весьма успешно. Только вот попутно Алехину приходилось оправдываться за военные грехи, а верили ему далеко не все.
Назовем вещи своими именами: чемпиону мира поверили те, кому выгодно было поверить, и не поверили — кому выгодно было не верить. Перед нами ярчайший пример политизации шахматного спорта, в ее самом крайнем, апофеозном проявлении. Ведь в том далеком 1946 году никто и не пытался докопаться до истины; главные действующие лица «процесса Алехина» стояли исключительно на страже собственных интересов. «Главной ударной силой» обвинения выступала Шахматная федерация США, что и понятно: Америка располагала сразу двумя реальными претендентами (Файн и Решевский), а чемпион принял вызов Ботвинника. Естественно, американцы пытались устранить Алехина, лишить его чемпионского титула, сорвать любое соревнование с его участием. Защищала же Алехина, в основном, советская федерация, что также объяснимо: чемпиону, согласному играть в первую очередь с Ботвинником, Советы готовы были простить что угодно.
Трудно винить национальные федерации двух крупнейших держав за то, что каждая из них действовала в интересах своего шахматного движения. Вся эта возня стала возможной только благодаря исторически сложившейся нелепой системе выявления сильнейшего. Если бы для определения чемпиона регулярно проводилось специальное соревнование с участием всех достойных, никого бы особо не волновало, играет ли в очередном таком турнире неизлечимо больной Алехин, пусть даже он победитель предыдущего первенства, а так все толкались локтями, стремясь заполучить корону из рук умиравшего чемпиона.
Александр Алехин успел уйти непобежденным. Стейниц и Ласкер уходили в забвении; Алехин был нужен до самого конца: до последнего вздоха он был необходим стремившимся отобрать у него корону.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К НОВОЙ ИСТОРИИ
Отрезок, который мы окрестили новой шахматной историей, вполне сравним с феодальным периодом в истории человеческой цивилизации. В 1886 году была провозглашена монархия, а Вильгельм Стейниц назван первым королем. Многие, однако, не признали ни Стейница, ни даже сам его титул. Лишь при Ласкере королевская власть получает признание и постепенно достигает абсолюта. Царствование Алехина явилось периодом наивысшего расцвета абсолютизма, однако годы агонии русского гения обнажили всю степень нищеты старой системы.
Когда абсолютный монарх умер, а его вассалы не смогли прокричать по привычке «Да здравствует король!», поскольку нового короля не оказалось в наличии, дворяне и простолюдины нерешительно переглянулись и, убедившись в собственной немощи, устремили взоры к парламенту — единственной силе, способной выработать новую конституцию.
Надо сказать, что парламент — Международная шахматная федерация (ФИДЕ) — образовался еще в 1924 году, но реальную силу он обрел лишь теперь.
Нет, до демократии было еще далеко, но монархия становилась конституционной.
Шахматная история стояла на пороге нового витка.
Когда абсолютный монарх умер, а его вассалы не смогли прокричать по привычке «Да здравствует король!», поскольку нового короля не оказалось в наличии, дворяне и простолюдины нерешительно переглянулись и, убедившись в собственной немощи, устремили взоры к парламенту — единственной силе, способной выработать новую конституцию.
Надо сказать, что парламент — Международная шахматная федерация (ФИДЕ) — образовался еще в 1924 году, но реальную силу он обрел лишь теперь.
Нет, до демократии было еще далеко, но монархия становилась конституционной.
Шахматная история стояла на пороге нового витка.
НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
ПРОЛОГ К НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ
1. НОВАЯ КОНСТИТУЦИЯ ШАХМАТНОГО КОРОЛЕВСТВА
На конгрессе ФИДЕ 1947 года была, наконец, выработана и утверждена упорядоченная система розыгрыша первенства мира. Весь мир разбили на зоны; сперва проводились зональные соревнования, затем межзональный турнир (позднее несколько турниров), победители которого встречались в турнире претендентов (впоследствие — в матчах претендентов) и выявляли матчевого соперника чемпиону мира. Весь цикл занимал три года. Таким образом, каждые три года чемпион должен был отстаивать свое звание в матче. Одновременно было принято и более чем сомнительное решение, что в случае поражения чемпион через год имеет право на матч-реванш (подробнее об этом мы поговорим в главе о первом советском чемпионе мира).Несмотря на серьезные недостатки (их мы и будем анализировать в нашей работе), система эта просуществовала около сорока лет и была, в целом, явлением прогрессивным.
Однако прежде всего требовалось определить преемника Алехина на шахматном троне. С этой целью в 1948 году был проведен матч-турнир на первенство мира с участием пяти достойнейших (по мнению ФИДЕ) кандидатов (об этом соревновании мы еще поговорим подробно; пока лишь отметим, что это был единственный в истории случай, когда чемпион был определен в турнире по круговой системе).
2. СОВЕТСКАЯ ШАХМАТНАЯ ШКОЛА
При изучении послевоенной истории шахмат невозможно пройти мимо такого феноменального явления, как «советская шахматная школа». Трудно привести другой пример столь подавляющего превосходства одной нации над всеми остальными в какой-либо области человеческой деятельности.Вероятно, все началось с естественного для «первого государства нового типа» стремления доказать свою состоятельность, а кое в чем, по возможности, и продемонстрировать свои преимущества. В этом смысле шахматы оказались прекрасным объектом для приложения сил, причем по многим соображениям: они имели в России неплохие корни, идеально вписывались в систему, направленную на повышение народного образования, главное же — являлись «недорогим» видом спорта.
В тридцатые годы выходит на международную арену и сразу завоевывает признание первое поколение мастеров, сформировавшихся уже при советской власти. На повестку дня естественно ставится вопрос о завоевании первенства в мире, и с этого момента вся та возня вокруг титула «Champion of the World», которую мы окрестили «шахматной политикой», впервые попадает в круг интересов высших эшелонов власти огромного и мощного государства. В послевоенные годы уже большинство сильных шахматного мира проживает на пресловутой «шестой части суши» и пользуется услугами самого богатого в мире спонсора — Коммунистической партии Советского Союза. Следует без тени иронии признать, что спонсор этот действительно проявил себя исключительно щедрым и талантливым шахматным организатором: никогда и нигде в мире не было создано столь благодатных условий для роста молодых талантов и столь серьезных привилегий для ведущих мастеров. Однако и отдачи сей спонсор требовал беспощадно, а в случае малейших затруднений охотно вмешивался в перипетии спортивной борьбы. Таким образом, в новейшей истории проблема договорных партий — и даже целых соревнований! — стоит весьма остро. При этом контролировать ситуацию советской шахматной организации было отнюдь не так сложно, как может показаться непосвященному, поскольку в любой момент большинство претендентов составляли советские гроссмейстеры.
Уже первая глава новейшей истории шахмат дает богатейший материал для нашего исследования.
Итак…
Глава VI
МИХАИЛ БОТВИННИК (1911 — 1995),
чемпион мира 1948 — 1957 годов, 1958 — 1960 годов, 1961 — 1963 годов
Даже при самом поверхностном ознакомлении со статьями и воспоминаниями «патриарха» советских шахмат любой читатель невольно обращает внимание на два обстоятельства — замечательную целеустремленность автора и его колоссальную «государственность». Первое из этих качеств Ботвинника достойно всяческого уважения, однако выходит за рамки нашей темы, а вот второе…
«Государственность» Ботвинника до сих пор вызывает неоднозначные оценки. Был ли Ботвинник убежденным «сталинистом», или он просто использовал систему с максимальной выгодой для себя? Рассмотрим факты, исходно заставляющие нас поднимать этот вопрос.
В конце тридцатых годов Ботвинник уже считался реальным претендентом на первенство мира: велись переговоры о его матче с Алехиным. Однако, в 1940 году лидер советских шахмат терпит тяжелую неудачу в очередном чемпионате страны. Первые два места поделили Бондаревский и Лилиенталь, Смыслов был третьим, Керес — четвертым, а Ботвинник с Болеславским поделили пятое и шестое места. Было объявлено о проведении матча на первенство СССР между двумя победителями турнира. Далее цитируем самого Ботвинника.
А теперь вернемся чуть назад, в год 1938-й, когда Керес являлся гражданином независимой еще Эстонии. Организаторы АВРО-турнира в Голландии рекламировали свое соревнование в качестве неофициального турнира претендентов. Победили тогда, как известно, Керес и Файн (с учетом дополнительных показателей главный приз вручили Кересу). Юный эстонский гроссмейстер сразу по окончании турнира вызвал Алехина на матч, однако чемпион на вызов отреагировал невнятно, и, фактически в тот же вечер, вступил в переговоры с Ботвинником. Почему?
Объяснение простое. Еще до начала АВРО-турнира, несмотря на амбиции голландцев, Алехин заявил, что готов встретиться в матче с любым достойным кандидатом, который сумеет обеспечить приз в 10.000 долларов. А Ботвинник заручился в этом вопросе поддержкой самого Молотова (Ботвинник откровенно пишет об этом в своей книге «К достижению цели»), и Алехин естественно предпочитал вести переговоры с претендентом, финансовая обеспеченность которого гарантируется властителями огромного тоталитарного государства.
Мы сейчас на стыке эпох: по времени и по характеру событий мы вернулись в новую историю, однако анализ ведем применительно к Ботвиннику — одному из столпов новейшей истории шахмат. И вот какой вывод напрашивается в свете последнего рассмотренного нами эпизода: со становлением советской шахматной школы западному претенденту-одиночке уже практически невозможно конкурировать со ставленником советских властей в вопросе вызова чемпиона — и организационные, и финансовые возможности советского претендента гораздо шире.
Началась Вторая мировая война, и переговоры о матче Алехин — Ботвинник прервались на несколько лет. Разошлись на время пути Ботвинника и Кереса: первый оказался за Уралом, в эвакуации, а второй — на оккупированных немцами территориях. Оба сохраняли шахматную форму: в отношении Ботвинника действовал особый указ Молотова, призывавший «сохранить тов. Ботвиннику боеспособность по шахматам и обеспечить должное время для дальнейшего совершенствования», Керес играл в немецких турнирах. В 1943 году Алехин даже предлагал Кересу сыграть матч на первенство мира, но эстонец отказался, посчитав неподходящими время и обстоятельства. Грустная, даже страшная ирония: Керес еще не понимал, что на самом деле для него как для претендента самыми подходящими были как раз военные годы.
Заканчивается война. Возвращается в советское подданство Керес. Возобновляются переговоры между Алехиным и Ботвинником.
И вот факт, о котором уже даже Ботвинник никогда не говорил вслух. Несколько лет назад историк шахмат Ю.Шабуров обнаружил в Государственном архиве России «Проект плана подготовки М.М.Ботвинника к матчу с Алехиным». Сей «достойный» документ полностью опубликован журналом «The Chess Herald» (1/94) и содержит немало любопытного. Особо бросается в глаза фраза: «Закрытый матч с Кересом (20 партий)», и далее: «Необходимо обеспечить участие Кереса».
У Кереса, игравшего в годы войны в немецких турнирах, были в то время неприятности с НКВД, и его можно было заставить делать что угодно, в том числе и играть двухмесячный закрытый матч с целью подготовки Ботвинника к борьбе за мировое первенство, хотя сам Керес, как официальный победитель АВРО-турнира, имел не меньше прав на матч с Алехиным, нежели Ботвинник.
Некоторые авторы сегодня склонны утверждать, что именно Керес в те годы должен был рассматриваться в качестве главного кандидата. Нам кажется, что этих авторов заносит в другую крайность, нежели Ботвинника, написавшего в своих воспоминаниях: «Керес после матч-турнира сорок первого года (на звание абсолютного чемпиона СССР. — В.С.) не имел особых прав…» На самом деле Ботвинник, один из победителей Ноттингема и абсолютный чемпион СССР 1941 года, и Керес, победитель АВРО-турнира, объективно в 1946 году располагали приблизительно равными правами. Но если до войны Алехин предпочитал Ботвинника, как претендента, финансировавшегося Москвой, то после войны, с переходом Кереса в советское гражданство, Алехин вообще не имел возможности выбора между этими двумя кандидатами! Примечательный нюанс: при старой системе розыгрыша первенства мира (если это можно называть системой!) чемпион мог иметь дело лишь с одним советским гроссмейстером, который являлся ставленником Кремля, а всем остальным вести какие бы то ни было переговоры попросту не разрешалось.
Ботвинник утверждал, что «против Кереса он никогда не интриговал». А может он и впрямь не находил в своем поведении ничего непристойного? Ведь писал он в бесчисленных книгах и статьях, что главным результатом своих многолетних усилий считает завоевание титула чемпиона мира по шахматам гражданином СССР. При этом, себя он всегда рассматривал в качестве наиболее подходящего для великой цели кандидата и полагал (возможно, искренне), что коллеги обязаны ему помогать. Если существует такой тип мышления, должны же существовать и его носители! Оставим эту тему: нам не хотелось бы объяснять то, что лежит за пределами нашего понимания.
Алехин умер, и необходимость в закрытом матче Ботвинник — Керес отпала. Как мы уже упоминали, конгресс ФИДЕ 1947 года принял прогрессивные решения, в результате которых все возможные претенденты попали в русло формализованной борьбы за шахматную корону.
Матч-турнир на первенство мира прошел при пяти участниках (Ботвинник, Смыслов, Керес, Решевский и Эйве; Файн отказался — он оставил практическую игру), причем, трое представляли Советский Союз, а Эйве фактически оказался статистом, набрав в итоге лишь 4 очка в 20 партиях. Внимательный читатель уже, конечно, догадывается, о чем сейчас пойдет речь.
Утверждения, будто Керес умышленно проиграл в матч-турнире Ботвиннику четыре партии подряд, чтобы реабилитировать себя за военные грехи, звучали уже неоднократно. Однако, чтобы делать подобные заявления, необходимо быть в состоянии доказать их правомочность. Да и вообще, нам кажется, что турнир тот сложился для Ботвинника удачно, и победил он заслуженно. А если бы события развивались иначе, и Решевский захватил лидерство в матч-турнире, позволили бы Советы американцу победить? Иными словами, мог ли в принципе Решевский победить в 1948 году, или он уже самой системой был обречен на поражение?
Можно со всей определенностью утверждать, что, если в матч-турнире и не было договорных партий, то они несомненно были бы, если бы потребовалось помешать Решевскому занять первое место. Чтобы показать, что подобные методы были вполне в стиле советского руководства, призовем в свидетели самого Ботвинника.
Вот как описывает Ботвинник в своей книге «К достижению цели» концовку II Московского международного турнира 1935 года:
«Государственность» Ботвинника до сих пор вызывает неоднозначные оценки. Был ли Ботвинник убежденным «сталинистом», или он просто использовал систему с максимальной выгодой для себя? Рассмотрим факты, исходно заставляющие нас поднимать этот вопрос.
В конце тридцатых годов Ботвинник уже считался реальным претендентом на первенство мира: велись переговоры о его матче с Алехиным. Однако, в 1940 году лидер советских шахмат терпит тяжелую неудачу в очередном чемпионате страны. Первые два места поделили Бондаревский и Лилиенталь, Смыслов был третьим, Керес — четвертым, а Ботвинник с Болеславским поделили пятое и шестое места. Было объявлено о проведении матча на первенство СССР между двумя победителями турнира. Далее цитируем самого Ботвинника.
«… Одновременно послал письмо Снегиреву, где иронизировал по поводу того, что чемпионом страны, то есть лидером советских шахмат, должен стать победитель матча Бондаревский — Лилиенталь (оба они — шахматисты большого таланта, но высших шахматных достижений у них не было), в то время как у Кереса или у Ботвинника уже были крупные достижения в международных турнирах.Неудивительно, что И.Бондаревский всю жизнь ненавидел Ботвинника! Удивляет другое: в отличие от многих (что греха таить!), занимавшихся подобными «делами», Ботвинник не стеснялся открыто писать об этом в своих книгах. То есть, похоже, он не видел в таких действиях ничего зазорного!
Снегирев и сам сознавал, что этот матч для противоборства с Алехиным значения не имеет; он понял мой намек и взялся за дело, — как всегда, бесшумно и энергично. Как он сумел убедить начальство — не знаю, он этого не рассказывал, но месяца через два было объявлено об установлении звания «абсолютного» чемпиона и проведении матч-турнира шести победителей чемпионата в четыре круга. Смысл, который вложил Снегирев в понятие «абсолютный», был ясен: именно абсолютный чемпион СССР должен играть матч с Алехиным».
А теперь вернемся чуть назад, в год 1938-й, когда Керес являлся гражданином независимой еще Эстонии. Организаторы АВРО-турнира в Голландии рекламировали свое соревнование в качестве неофициального турнира претендентов. Победили тогда, как известно, Керес и Файн (с учетом дополнительных показателей главный приз вручили Кересу). Юный эстонский гроссмейстер сразу по окончании турнира вызвал Алехина на матч, однако чемпион на вызов отреагировал невнятно, и, фактически в тот же вечер, вступил в переговоры с Ботвинником. Почему?
Объяснение простое. Еще до начала АВРО-турнира, несмотря на амбиции голландцев, Алехин заявил, что готов встретиться в матче с любым достойным кандидатом, который сумеет обеспечить приз в 10.000 долларов. А Ботвинник заручился в этом вопросе поддержкой самого Молотова (Ботвинник откровенно пишет об этом в своей книге «К достижению цели»), и Алехин естественно предпочитал вести переговоры с претендентом, финансовая обеспеченность которого гарантируется властителями огромного тоталитарного государства.
Мы сейчас на стыке эпох: по времени и по характеру событий мы вернулись в новую историю, однако анализ ведем применительно к Ботвиннику — одному из столпов новейшей истории шахмат. И вот какой вывод напрашивается в свете последнего рассмотренного нами эпизода: со становлением советской шахматной школы западному претенденту-одиночке уже практически невозможно конкурировать со ставленником советских властей в вопросе вызова чемпиона — и организационные, и финансовые возможности советского претендента гораздо шире.
Началась Вторая мировая война, и переговоры о матче Алехин — Ботвинник прервались на несколько лет. Разошлись на время пути Ботвинника и Кереса: первый оказался за Уралом, в эвакуации, а второй — на оккупированных немцами территориях. Оба сохраняли шахматную форму: в отношении Ботвинника действовал особый указ Молотова, призывавший «сохранить тов. Ботвиннику боеспособность по шахматам и обеспечить должное время для дальнейшего совершенствования», Керес играл в немецких турнирах. В 1943 году Алехин даже предлагал Кересу сыграть матч на первенство мира, но эстонец отказался, посчитав неподходящими время и обстоятельства. Грустная, даже страшная ирония: Керес еще не понимал, что на самом деле для него как для претендента самыми подходящими были как раз военные годы.
Заканчивается война. Возвращается в советское подданство Керес. Возобновляются переговоры между Алехиным и Ботвинником.
И вот факт, о котором уже даже Ботвинник никогда не говорил вслух. Несколько лет назад историк шахмат Ю.Шабуров обнаружил в Государственном архиве России «Проект плана подготовки М.М.Ботвинника к матчу с Алехиным». Сей «достойный» документ полностью опубликован журналом «The Chess Herald» (1/94) и содержит немало любопытного. Особо бросается в глаза фраза: «Закрытый матч с Кересом (20 партий)», и далее: «Необходимо обеспечить участие Кереса».
У Кереса, игравшего в годы войны в немецких турнирах, были в то время неприятности с НКВД, и его можно было заставить делать что угодно, в том числе и играть двухмесячный закрытый матч с целью подготовки Ботвинника к борьбе за мировое первенство, хотя сам Керес, как официальный победитель АВРО-турнира, имел не меньше прав на матч с Алехиным, нежели Ботвинник.
Некоторые авторы сегодня склонны утверждать, что именно Керес в те годы должен был рассматриваться в качестве главного кандидата. Нам кажется, что этих авторов заносит в другую крайность, нежели Ботвинника, написавшего в своих воспоминаниях: «Керес после матч-турнира сорок первого года (на звание абсолютного чемпиона СССР. — В.С.) не имел особых прав…» На самом деле Ботвинник, один из победителей Ноттингема и абсолютный чемпион СССР 1941 года, и Керес, победитель АВРО-турнира, объективно в 1946 году располагали приблизительно равными правами. Но если до войны Алехин предпочитал Ботвинника, как претендента, финансировавшегося Москвой, то после войны, с переходом Кереса в советское гражданство, Алехин вообще не имел возможности выбора между этими двумя кандидатами! Примечательный нюанс: при старой системе розыгрыша первенства мира (если это можно называть системой!) чемпион мог иметь дело лишь с одним советским гроссмейстером, который являлся ставленником Кремля, а всем остальным вести какие бы то ни было переговоры попросту не разрешалось.
Ботвинник утверждал, что «против Кереса он никогда не интриговал». А может он и впрямь не находил в своем поведении ничего непристойного? Ведь писал он в бесчисленных книгах и статьях, что главным результатом своих многолетних усилий считает завоевание титула чемпиона мира по шахматам гражданином СССР. При этом, себя он всегда рассматривал в качестве наиболее подходящего для великой цели кандидата и полагал (возможно, искренне), что коллеги обязаны ему помогать. Если существует такой тип мышления, должны же существовать и его носители! Оставим эту тему: нам не хотелось бы объяснять то, что лежит за пределами нашего понимания.
Алехин умер, и необходимость в закрытом матче Ботвинник — Керес отпала. Как мы уже упоминали, конгресс ФИДЕ 1947 года принял прогрессивные решения, в результате которых все возможные претенденты попали в русло формализованной борьбы за шахматную корону.
Матч-турнир на первенство мира прошел при пяти участниках (Ботвинник, Смыслов, Керес, Решевский и Эйве; Файн отказался — он оставил практическую игру), причем, трое представляли Советский Союз, а Эйве фактически оказался статистом, набрав в итоге лишь 4 очка в 20 партиях. Внимательный читатель уже, конечно, догадывается, о чем сейчас пойдет речь.
Утверждения, будто Керес умышленно проиграл в матч-турнире Ботвиннику четыре партии подряд, чтобы реабилитировать себя за военные грехи, звучали уже неоднократно. Однако, чтобы делать подобные заявления, необходимо быть в состоянии доказать их правомочность. Да и вообще, нам кажется, что турнир тот сложился для Ботвинника удачно, и победил он заслуженно. А если бы события развивались иначе, и Решевский захватил лидерство в матч-турнире, позволили бы Советы американцу победить? Иными словами, мог ли в принципе Решевский победить в 1948 году, или он уже самой системой был обречен на поражение?
Можно со всей определенностью утверждать, что, если в матч-турнире и не было договорных партий, то они несомненно были бы, если бы потребовалось помешать Решевскому занять первое место. Чтобы показать, что подобные методы были вполне в стиле советского руководства, призовем в свидетели самого Ботвинника.
Вот как описывает Ботвинник в своей книге «К достижению цели» концовку II Московского международного турнира 1935 года:
«Наконец подошел и последний тур. Мы с Флором наравне. Я должен играть черными с Рабиновичем, Флор — с Алаторцевым.А теперь «сцена времен самого матч-турнира». После двух кругов, сыгранных в Гааге, Ботвинник уверенно лидировал, опережая Решевского на полтора очка. Предстояли заключительные три круга в Москве. Сразу после переезда в Москву Ботвинник был приглашен в ЦК партии на заседание его секретариата. Вот как описывает эту сцену со слов самого Ботвинника В.Дворкович («64»; 5/98):
Стук в дверь, и входит Николай Васильевич Крыленко.
— Что скажете, — спрашивает он, — если Рабинович вам проиграет?
— Если пойму, что мне дарят очко, то сам подставлю фигуру и тут же сдам партию…
Крыленко смотрит на меня с явным дружелюбием:
— Но что же делать?
— Думаю, что Флор сам предложит обе партии закончить миром; ведь нечто подобное он сделал во время нашего матча…
Я хитро усмехнулся.
— К тому же он может бояться, что Рабинович мне «сплавит» партию.
Тут же заходит С.Вайнштейн: Флор предлагает две ничьи. Крыленко просиял…»
«— Не думаете ли вы, что американец Решевский станет чемпионом мира? — спросил Ботвинника А.Жданов, считавшийся в те годы вторым лицом в партии. — Как бы вы посмотрели, если бы советские участники вам проигрывали нарочно?Заметим, что после этого разговора в третьем круге Ботвинник проиграл Решевскому, однако еще больше увеличил отрыв от него, поскольку Смыслов и Керес победили американца, но проиграли Ботвиннику. Конечно, и это еще ничего не доказывает. Повторяем: мы не хотим ставить под сомнение победу Ботвинника в 1948 году, однако уверены, что в случае надобности Жданов отдал бы соответствующие указания уже в форме неукоснительного приказа.
— Я потерял дар речи… — вспоминает Ботвинник. Но, несмотря на его категорический отказ, партийные бонзы проявили настойчивость и согласились лишь на то, чтобы оставить этот вопрос открытым…»