Страница:
Селезнев Юрий
Долг и призвание (Вступительная статья к собранию сочинений И Ф Стаднюка в 4-х томах)
Ю. СЕЛЕЗНЕВ
Долг и призвание
Вступительная статья
(к собранию сочинений И. Ф. Стаднюка в 4-х томах)
Тема избирает писателя.
И в а н С т а д н ю к
I
Не так давно, в 1980 году, на страницах "Литературной газеты" завязался серьезный диалог о современном осмыслении проблемы Великой Отечественной войны в художественной литературе. Возник он не на пустом месте, и в том, что он тогда не был завершен, угадывалось нечто большее, нежели невозможность или неспособность участников разговора окончательно обосновать свою точку зрения на проблему и тем завершить диалог. В его незавершенности есть нечто принципиальное: существуют вопросы, на которые и невозможно дать окончательный ответ, - на такие вопросы может ответить только сама жизнь.
Диалог выявил два основных мнения: главные книги о Великой Отечественной уже написаны и прежде всего писателями - участниками и свидетелями войны, - точка зрения распространенная, основанная на действительно впечатляющих примерах воплощения грандиозной темы в советской литературе. И поскольку писатели-фронтовики уже высказались в главном, тему эту можно считать, по существу, исчерпанной.
Другая точка зрения, прямо противоположная первой, не отрицая значимости уже созданного писателями фронтового поколения, утверждает мысль о том, что возможности художественного освоения Великой Отечественной войны будут со временем все возрастать. При этом - что чрезвычайно важно - критик, один из тех, кто высказал эту точку зрения, сослался не на конкретные достижения молодых авторов послевоенной формации, но прежде всего на высказывание писателя-фронтовика, автора одной из центральных, главных книг о Великой Отечественной - романа "Война" Ивана Стаднюка, который от имени писателей-фронтовиков выразил надежду, что "наши произведения в совокупности с мемуарными книгами и явятся основой для написания кем-то из молодых главной книги об Отечественной войне".
Но откуда, из каких истоков возникнуть такой главной книге, если молодые писатели не имели личного опыта Великой Отечественной? Неужели сам по себе талант способен полностью заменить такого рода опыт? А с другой стороны - неужто написанное до сих пор лишено высокого таланта и основано лишь на опыте личного участия в войне?
Конечно, не талантом единым и не самим по себе личным участием в изображаемых событиях жив писатель. Вне судьбы, вне такого события, которое потрясает раз и навсегда все существо человека, увязывает воедино судьбу творческой личности с судьбой народа, помогая осмыслить его внутреннюю духовную жизнь, определяя точку отсчета личных и общественных ценностей, а стало быть, и писательский угол зрения, - вне всего этого нет большого писателя.
Событием, определившим творческий путь Ивана Стаднюка, как и многих писателей его поколения, стала война - Великая Отечественная. Чуть не тридцать лет шел писатель к своей главной книге, той, без которой - что бы ни было создано до или после - не обретет покоя его гражданская, писательская и неотрывно-человеческая совесть, не оставит и чувство вины, неисполненного долга перед павшими соратниками-современниками: "Их давно нет, а мы живем, продолжаем род человеческий, упиваемся земным бытием" ("Долг перед павшими").
Не только чувство долга, но и непреходящее ощущение глубокой потрясенности пережитым определили тему главной книги Ивана Стаднюка.
"У истоков каждого вида творчества, - делится писатель своим пониманием побудительных начал собственного писательского пути, обязательно стоит восторг, удивление, а в устьях - глубокая, точно взвешенная мудрость. И вот эта истина обогатилась в период Великой Отечественной новыми гранями. Суть их в том, могу это утверждать, опираясь на собственный опыт, что произведения о войне берут начало главным образом в потрясении их авторов. Я, например, увидев и испытав все то сложное, трагическое и героическое, что весной и летом 1941 года произошло на Западном фронте, а затем осенью и зимой на земле Подмосковья, и пройдя по фронтовым дорогам в победный 1945 год до глубин Австрии, не мыслю более важной для себя задачи, чем та, которую уже многие годы решаю, - пишу о войне. И главный мой роман так и называется: "Война". Буду писать его сколько буду жить..."
Писательская судьба оказалась благосклонной к Ивану Стаднюку: долог, нелегок был его путь к "Войне", но он пришел к этому роману. Не мог не прийти, ибо проблема выбора перед ним не стояла, - по собственному его признанию, он всегда знал - его главная книга впереди и этой книгой будет книга о Великой Отечественной, ибо столь же непреложно знал и другое: не автор выбирает тему главной книги, но сама тема избирает писателя.
Тема эта, и без того сложнейшая, сегодня накладывает на писателя, дерзающего на нее, дополнительное бремя ответственности уже и тем, что немного насчитали бы мы имен известных советских авторов, в творчестве которых не воплотился или хотя бы не отразился так или иначе этот, один из этапных, корневых для судеб Отечества, да и всего мира периодов истории. Здесь и "старые мастера": Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Леонид Леонов, Александр Фадеев, Всеволод Вишневский, Леонид Соболев; прежде всего именно с этой темой связана широкая известность Константина Симонова и Бориса Полевого, Григория Бакланова и Вадима Кожевникова, Александра Чаковского и Анатолия Ананьева, Виталия Закруткина и Михаила Стельмаха, Василия Курочкина и Петра Проскурина, Константина Воробьева, Михаила Алексеева и Владимира Богомолова; невозможно представить себе современное состояние всей нашей литературы без "военной прозы" Виктора Астафьева и Евгения Носова, Юрия Бондарева и Василя Быкова, и не случайно: Великая Отечественная, по справедливому замечанию Ивана Стаднюка, вообще "один из важнейших болевых центров исторического бытия Родины и народа в целом".
Конечно, не само по себе обилие громких имен, столь разных по творческим проявлениям, масштабности, общественной значимости, художественному уровню, направлению мысли, обязывает писателя с дополнительной ответственностью подходить сегодня к теме Великой Отечественной войны. Определенная "разработанность" темы ставит любого автора перед проблемой не просто своего материала, но прежде всего истинно своего угла зрения на проблему народной, Отечественной войны в целом. Не выисканного, не удачно придуманного, но именно выстраданного собственной судьбой, кровно связанной с судьбой народа, угла зрения, открывающего людям нечто новое, существенно необходимое, общественно значимое.
К чему же своему, новому позвала тема Великой Отечественной Ивана Стаднюка?
Нелегкие раздумья накатывали не однажды на писателя: с одной стороны, знал непреложно - он должен написать свою книгу, с другой - других сторон оказывалось немало. "Я, - делится с нами, читателями, своими трудными раздумьями писатель, - не ощущал в себе возможностей сказать о войне какое-то новое слово, подняться в ее художественном осмыслении если не на чуть высшую, то пусть на иную ступеньку, несмотря на то, что на фронте я был с первого до последнего дня, многое видел, многое испытал".
Вышли тысячи книг о войне. Не хотелось Ивану Стаднюку писать просто тысяча первую. "Мы, писатели фронтового поколения, - объясняет он, писали войну с позиций, на которых стояли в окопах; солдат, старшина, командир батареи. Предел "высоты" - полковой "масштаб". А у читателя росла понятная и закономерная потребность увидеть и понять глубинные взаимосвязи, причины и следствия сложнейших событий великой битвы. Даже талантливое описание еще одного сражения мало что давало для решения такой задачи. Тогда и пришло сознание: все надо пробовать по-другому, взглянуть на события тех лет с более высоких вершин..."
Далеко не сразу высветлилась конкретная тема, основной сюжетный узел, главные герои будущего романа. Одно знал наверное: если уж писать, то писать только правду, потому что "непреложный закон для каждого из нас, как сказал Иван Стаднюк в своем выступлении на дискуссии писателей Москвы и Софии ("О позиции писателя"), - писать правду, и только правду, писать о том, о чем не писать нельзя, писать так, чтобы не входить в сделку со своей совестью".
И, как знать, может быть, писательская совесть, гражданская ответственность так и не позволили бы Ивану Стаднюку приступить к "Войне", если б, как объяснил сам писатель, в свое время не появились книги, в которых начальный период Великой Отечественной войны истолковывался, с его точки зрения, с большим перекосом в необъективность. "До этого у меня была мечта написать на материале всего, что видел и пережил на войне и что затем постиг о ней из книг, из документов и бесед с прославленными генералами и маршалами, роман о рождении и восхождении талантливого полководца. Но пришлось, не соглашаясь с написанным другими и ощущая какую-то свою вину перед павшими на войне (хотя бы потому, что я остался жив, а они нет), с яростью устремить свои силы на более трудное, неизведанное..."
Почему субъективно-тенденциозное изображение отдельными писателями и историками именно начального периода войны явилось для Ивана Стаднюка наиболее сильным побудителем, возможно и помогшим ему окончательно решить для себя вопрос: писать или не писать "Войну"?
Во-первых, потому, что наиболее глубоко, навсегда врезался в память писателя, совсем еще юного тогда, самый первый, начальный, самый драматичный период Великой Отечественной; во-вторых, и это еще более важно, по глубокому убеждению Ивана Стаднюка, в правильном истолковании именно этого и особенно предшествующего, предвоенного периода, ключи к истинному пониманию причин и следствий всемирно-исторической трагедии второй мировой войны в целом и наших серьезных "просчетов" и неудач в начале гитлеровского вторжения в частности.
"В первых книгах "Войны", - свидетельствует писатель, - мне хотелось, не вступая в прямую полемику, поспорить с теми литераторами, военными историками и мемуаристами, которые в своих трудах весьма односторонне рассматривали события, предшествовавшие нападению гитлеровской Германии на СССР, а также события начального периода Отечественной войны; хотелось, основываясь на изученных исторических фактах и на свидетельствах лиц, имевших причастность к происходившему, несколько с иных позиций рассмотреть причины и наших неудач в начальный период гитлеровского вторжения".
Личный и общественный стимулы требовали от писателя воплощения замысленного, но не все было столь уж ясно и просто. Нужно ли говорить о том, что издательская политика, а тем более мнение критики тоже работают на создание общей литературно-творческой атмосферы, в которой, хочет того или нет, но живет каждый писатель и которая так или иначе способна воздействовать на его творческое состояние. А ситуация к моменту начала замысла романа "Война" складывалась в этом плане довольно странная. "В какое-то время, - пишет Иван Стаднюк, - вдруг мы ощутили, что наполненность артерий военно-патриотической литературы стала ослабевать. В издательских планах и на страницах литературно-художественных журналов все реже появлялись книги о войне и армии".
Но родник "вечной темы" не только не иссох, но и пробил себе дорогу к подлинно серьезным произведениям о войне, в последующие годы. В их числе в 1970 году появилась и первая книга "Войны" Ивана Стаднюка.
Вера в то, что главная книга еще впереди - и у писателей-фронтовиков, и у критиков, возлагающих надежды на новое поколение молодых, - основана на глубокой убежденности в неисчерпаемости духовно-нравственных, идейно-философских - а потому и художественных - источников творческого вдохновения, заложенных в великой всемирно-исторической трагедии минувшей войны. И чем более отдаляется от нас во времени Великая Отечественная и чем более сужается круг еще не освоенных нашей литературой сугубо военных пластов темы, тем более открывается это событие как одно из этапных, решающих во всей многовековой истории нашего народа, да и в истории человечества последних двух тысячелетий, тем более возрастает общественная потребность осмысления его причинно-следственных связей уже в таких глобальных масштабах, что, в свою очередь, требует ныне от военной прозы новых художественных решений.
Говоря сегодня о достижениях прозы о Великой Отечественной войне, высказывая ли свои к ней претензии, мы так или иначе выдвигаем в качестве идеала и мерила "Войну и мир" Льва Толстого, что действительно справедливо в известной мере, тем более если при этом подразумевать не столько эпический размах и форму идеала, сколько глубину и масштабность его идейно-философских обобщений.
Убежден, у нас есть все основания думать, что литература поднимается на качественно новый уровень в художественной разработке военной темы. Великая Отечественная - это такое эпохальное событие, которое, уходя в конечном счете своими корнями во всю историю человечества, одновременно во многом определяет собой существенные черты характера последующего этапа всемирной истории и, естественно, в первую очередь истории нашей Родины. И в этом смысле это было событие, имеющее прямое отношение к каждому следующему поколению, отношение не менее личное, чем к поколению военному. Естественно, отношение иного рода - духовно-нравственное, идейно-мировоззренческое, философское. Вот почему и более обоснованно видеть "главный роман" о Великой Отечественной впереди.
Нет, не самоуничижение или недооценка уже созданного товарищами по перу, современниками - ровесниками, участниками и свидетелями войны, двигало сознание Ивана Стаднюка.
Сам он в решении темы Великой Отечественной идет в своем романе: художественно - в русле традиционно-эпическом, идейно - в военно-политическом осмыслении проблемы.
Однако уже в "Войне" вполне явны существенные элементы нового, будущего этапа разработки темы. Что ж, может быть, и действительно в известном смысле нынешняя литература о войне - художественная, документальная, мемуарная - явится со временем надежным, благодатным и плодотворным основанием-истоком для писателей завтрашнего дня.
Судьба рождает тему, тема избирает писателя, писатель способен достойно воплотить призвавшую его тему (при наличии достаточного для этого таланта, естественно) при кровном единстве собственной судьбы с судьбой его народа, Родины: все взаимообусловлено.
Как, какими путями отыскала Ивана Стаднюка и призвала его к исполнению долга писателя-гражданина тема Великой Отечественной? Что обусловило этот выбор?
II
Что мог знать тогда он о своей судьбе - в те, кажущиеся теперь такими давними годы? "Я, - рассказывает Иван Фотиевич Стаднюк в автобиографии, родился в селе Кордышивка бывшего Вороновицкого (ныне Винницкого) района Винницкой области, по неточным данным, в начале 1921 года... Мать помню смутно, так как она умерла в 1928 году, а фотографии ее не осталось; мать моя была глубоко верующей и считала, что фотографироваться - великий грех... Только недавно удалось мне отыскать на кордышивском кладбище могилу матери, потерянную за годы войны. Отец ...одним из первых вступил в колхоз, тяжело расставаясь с Карьком, слепым на один глаз конем...
Мне была уготована участь принять от отца хозяйство и стать хлеборобом... Детство мое похоже на детство всех кордышивских сверстников: во время весенней и осенней пахоты ходил за погоныча, получал кнутом по спине от отца, если плохо держал коня в борозде, а летом пас Комету, корову брата Бориса, за что к осени получал "на штаны" и "на сорочку". Многое из картин детства широко использовано мной в романе "Люди не ангелы".
Но в то время, кажется, куда легче было бы поверить кордышивскому "хлопчику" в реальность самой фантастической сказки, нежели в то, что ему еще предстоит впереди нелегкий путь писателя, хотя литературу любил уже и тогда. Михаил Коцюбинский, Ольга Кобылянская, Руданский, Гоголь, позднее Бунин, Шолохов... - вот ранние потрясения души художественным словом. Эти же писатели осознались через много уже лет и как его "учители", в них увиделся ему идеал и образец творчества. Но до этого было еще слишком далеко, а пока что не задалась и как будто прочно уже предуготовленная ему тогда судьба хлебороба. В тридцать втором году пришлось уехать к старшему брату в Чернигов, где учился в 5-м классе; шестой заканчивал у него же в Нежине, а 7-й у сестры в Тупичеве. Недолго проучился в Винницком строительном техникуме, потом пытался попробовать себя на поприще учителя - пошел на учительские курсы при Черниговском пединституте, но, видно, не судьба. Решил было, что предназначено ему стать офицером поступил в Краснодарское пехотное училище, но пришлось вернуться в Тупичев.
Затем стал работать в районной газете, куда писал заметки, репортажи, фельетоны. Поступил после окончания десятилетки в Украинский коммунистический институт журналистики в Харькове, откуда в 1939 году был призван в армию. Воевал недолго на финском, откуда был направлен в военное училище. Правда, теперь уже не в пехотное, а в военно-политическое, и не в Краснодаре, а в Смоленске. Должно быть, окончательно приглядела его нелегкая судьба военного человека, однако и писательская, едва забрезжившая во время работы в газете, тоже, кажется, не собиралась от него отступаться, и он, будучи курсантом, становится активным участником литературного кружка, которым руководил поэт Николай Грибачев. В смоленской газете "Рабочий путь" появляются первые рассказы молодого Ивана Стаднюка, и пусть имя это пока еще никому ни о чем не говорит, теперь для него-то самого, кажется, путь ясен: военная служба и труд литератора совместились в неразрывное. Но только прибыл по назначению в Западную Белоруссию младший политрук Стаднюк, чтобы исполнять обязанности секретаря дивизионной газеты, как грянула война.
"Все, что со мной произошло в первые недели войны, подробно описано в моей повести "Человек не сдается". Но, разумеется, с некоторой долей вымысла, как и полагается в художественном произведении", - пишет Иван Стаднюк.
И вновь "литературные мечтания" становятся лишь фантастической сказкой о будущем: на войне пробыл с первого и до последнего ее дня. От западной границы - до Смоленска и Москвы; битва под Москвой, Старой Руссой, затем - Орел, Курск, Киев, Корсунь-Шевченковский, Яссы, Бухарест, Будапешт; три ранения (одно серьезное - челюстное), четыре ордена и семь медалей - вот памятные вехи четырех более чем суровых лет. Победа застала его западнее Вены.
После окончания войны служба в армии и творчество вновь обрели нерасторжимое единство в жизни Ивана Стаднюка. Продолжал и учебу: заочно окончил факультет журналистики Московского полиграфического института, получил и высшее военное образование по профилю истории войн и военного искусства, что уже через несколько лет, во время работы над романом "Война", сослужило писателю не меньшую, если не большую, службу, нежели журналистское образование.
В 1958 году полковник Иван Стаднюк уходит с действительной службы в запас, но вовсе не затем, чтобы разорвать живое двуединство своей судьбы. Сотрудничает с журналом "Советский воин", бывает в воинских частях, присутствует на крупных маневрах; к проблемам армии устремляется преимущественный интерес Стаднюка-публициста: "Долг перед павшими", "Будь достойным наследником!", "Советский воин", "Сердце солдата", "Они готовы к подвигам", "Служу Советскому Союзу", "Заметки об историзме", "Этих дней не смолкнет слава", "Испытание огнем" - названия статей и выступлений вполне отражают и пафос его военной публицистики. И, конечно, не только публицистики.
К тому времени, когда Иван Стаднюк оставил военную службу, он был уже автором многих повестей и киносценариев: "Человек не сдается" (1946 1952), "Следопыты" (1981), "Сердце помнит" (1952), "Плевелы зла" (1957) и других. Но широкую известность и подлинную популярность принес ему фильм "Максим Перепелица", созданный по его повести (1952) и сценарию (1954). Писателя привлекают герои молодые, характеры волевые, героические. Первые повести, как правило, остросюжетны; их внешняя стилевая непритязательность психологически оправдана художественной установкой автора на их человеческую документальность: это именно рассказы бывалого человека, очевидца и участника событий, главным образом первых месяцев войны.
Максим Перепелица, казалось бы, принципиально новый герой для Ивана Стаднюка - молодой человек, сформированный уже послевоенной эпохой, но вот что говорит о нем сам писатель:
"Максим Перепелица как характер "присутствует" во многих моих вещах прозаических и кинодраматургических, а точнее - черты Максима носят многие мои герои, включая Петра Маринина ("Человек не сдается") и Мишу Иванюту ("Война") (кстати, образы во многом автобиографичны. - Ю. С.); побудительные причины иных их поступков и умение видеть забавное в обычном сродни характеру Максима Перепелицы.
Как ни странно, схема образа Перепелицы родилась в сумятице мыслей, вызванных тем, что я увидел и пережил в первых приграничных боях. В самых безнадежных, смертельно опасных ситуациях наши рядовые воины... проявили немыслимое упорство, самоотречение, храбрость и стойкость. Кажется, порой они больше, чем противника, боялись выглядеть со стороны робкими, нерешительными. А когда после критической ситуации наступали минуты затишья, находились заводилы и начиналось веселье... А когда вновь близился бой, люди суровели, понимая необратимость опасности и собираясь с силами, чтобы выстоять.
Где берется у солдата эта неистощимая нравственная сила?.. Вот и задумал я в начале пятидесятых годов проследить на примере одного героя... как в армейских условиях выковывается тот самый характер, который в бою делает человека несгибаемым".
Нужно сказать, что эта художественная и идейная задача, как бы несколько даже опережая зреющую подспудно литературно-общественную ситуацию, выдвигала на повестку дня вопрос о молодом современнике, готовом и способном сохранить в себе лучшие черты поколения эпохи Великой Отечественной. Герой Ивана Стаднюка действительно как бы уже заранее противостоял тем инфантильным, расслабленным "мальчикам", которые вскорости буквально переполнили страницы "молодежной" прозы, пытаясь самоутвердиться в общественном сознании в качестве подлинных "героев нашего времени": они разочаровались во всем, не успев не только совершить хоть что-нибудь общественно полезное, но даже и в чем-нибудь разобраться; они смотрели на прошлое, настоящее и будущее "с насмешкой горькою обманутого сына", обманутого в своих претензиях к "отцам", ибо те не сумели обеспечить им такой жизни, чтобы только брать, ничего не давая.
И хотя "модным авторам" действительно удалось увлечь немалую долю тогдашней молодежи, не сумевшей сразу увидеть за их скептицизмом, выдаваемым за новую мудрость, за цинизмом, претендующим быть или хотя бы слыть искренностью, - личины самодовольной, самоутверждающейся посредственности. Однако широкий успех "Максима Перепелицы" уже в то время явствовал: новый "король", заполнивший страницы "молодежной прозы", гол, да никакой он не король, а временщик в литературе и не в состоянии выявить и отразить истинные духовно-нравственные потребности и устремления общества в целом и молодого поколения в частности.
Итак, казалось, творческий интерес Ивана Стаднюка определился вполне и окончательно: от молодого героя, участника Великой Отечественной - к молодому же герою, духовному наследнику воинской доблести отцов. Но, видно, теснилось в сознании писателя и нечто иное, пока еще не нашедшее себя в образе, в художественной мысли, способной стать творческим побудителем, но уже властное, беспокоящее, томящее воображение, просящееся к воплощению в слове. И однажды - это было в 58-м году - прочитал он только что появившийся "Вишневый омут" Михаила Алексеева. "Я был буквально потрясен этим прекрасным произведением, - рассказывает Иван Стаднюк, - его великолепным русским языком, яркими образами и драматичностью человеческих судеб. Алексеев вложил в "Вишневый омут" всю свою крестьянскую судьбу, а я увидел в ней и судьбу своего села, своих земляков - судьбу не простую, сложную. Об этом мы с Михаилом Алексеевым вели дружескую беседу, и я, восторгаясь особенно первой книгой "Вишневого омута", упрекнул Михаила Николаевича в том, что во вторую книгу романа он не включил многое, известное мне из истории его села Монастырское. Я тогда, разумеется, не догадывался, что Михаил Алексеев копит материал для очередной книги, каковой явилась, как известно, "Хлеб - имя существительное". В ответ на мой упрек Алексеев иронично заметил, что и у меня есть возможность расходовать свои силы не только на комедийные киносюжеты, которыми я в то время особенно увлекся, но и попытаться засесть за серьезный роман..."
Встреча с "Вишневым омутом", по признанию писателя, помогла ему осознать суть и направление собственного творческого томления, всерьез зажгла его на, казалось бы, неожиданный для Ивана Стаднюка, но давно наболевший в нем роман "Люди не ангелы". В 1962 году вышла первая его книга, а в 1965-м - вторая.
Действительно: "сугубо военный писатель" - и вдруг поэтическая летопись родного села Кохановки (Кордышивки), народная драма в прозе, а вместе с тем и документально-летописная история с эпическим размахом жизни - от 20-х до 60-х годов. "Люди не ангелы" - это сплав документального сказа с народнопоэтическим воплощением жизни, мира. И романы Михаила Алексеева "Вишневый омут" и "Хлеб - имя существительное", и роман Ивана Стаднюка предугадывали зреющую потребность общества в литературе неприкрашенной, доподлинной правды жизни, поднятой до высоты художественного обобщения. Эти же романы предсказали и предуготовили многое из того, что вскорости выросло в наиболее литературно и общественно значимое явление последних полутора-двух десятилетий, явление, окрещенное "деревенской прозой".
Долг и призвание
Вступительная статья
(к собранию сочинений И. Ф. Стаднюка в 4-х томах)
Тема избирает писателя.
И в а н С т а д н ю к
I
Не так давно, в 1980 году, на страницах "Литературной газеты" завязался серьезный диалог о современном осмыслении проблемы Великой Отечественной войны в художественной литературе. Возник он не на пустом месте, и в том, что он тогда не был завершен, угадывалось нечто большее, нежели невозможность или неспособность участников разговора окончательно обосновать свою точку зрения на проблему и тем завершить диалог. В его незавершенности есть нечто принципиальное: существуют вопросы, на которые и невозможно дать окончательный ответ, - на такие вопросы может ответить только сама жизнь.
Диалог выявил два основных мнения: главные книги о Великой Отечественной уже написаны и прежде всего писателями - участниками и свидетелями войны, - точка зрения распространенная, основанная на действительно впечатляющих примерах воплощения грандиозной темы в советской литературе. И поскольку писатели-фронтовики уже высказались в главном, тему эту можно считать, по существу, исчерпанной.
Другая точка зрения, прямо противоположная первой, не отрицая значимости уже созданного писателями фронтового поколения, утверждает мысль о том, что возможности художественного освоения Великой Отечественной войны будут со временем все возрастать. При этом - что чрезвычайно важно - критик, один из тех, кто высказал эту точку зрения, сослался не на конкретные достижения молодых авторов послевоенной формации, но прежде всего на высказывание писателя-фронтовика, автора одной из центральных, главных книг о Великой Отечественной - романа "Война" Ивана Стаднюка, который от имени писателей-фронтовиков выразил надежду, что "наши произведения в совокупности с мемуарными книгами и явятся основой для написания кем-то из молодых главной книги об Отечественной войне".
Но откуда, из каких истоков возникнуть такой главной книге, если молодые писатели не имели личного опыта Великой Отечественной? Неужели сам по себе талант способен полностью заменить такого рода опыт? А с другой стороны - неужто написанное до сих пор лишено высокого таланта и основано лишь на опыте личного участия в войне?
Конечно, не талантом единым и не самим по себе личным участием в изображаемых событиях жив писатель. Вне судьбы, вне такого события, которое потрясает раз и навсегда все существо человека, увязывает воедино судьбу творческой личности с судьбой народа, помогая осмыслить его внутреннюю духовную жизнь, определяя точку отсчета личных и общественных ценностей, а стало быть, и писательский угол зрения, - вне всего этого нет большого писателя.
Событием, определившим творческий путь Ивана Стаднюка, как и многих писателей его поколения, стала война - Великая Отечественная. Чуть не тридцать лет шел писатель к своей главной книге, той, без которой - что бы ни было создано до или после - не обретет покоя его гражданская, писательская и неотрывно-человеческая совесть, не оставит и чувство вины, неисполненного долга перед павшими соратниками-современниками: "Их давно нет, а мы живем, продолжаем род человеческий, упиваемся земным бытием" ("Долг перед павшими").
Не только чувство долга, но и непреходящее ощущение глубокой потрясенности пережитым определили тему главной книги Ивана Стаднюка.
"У истоков каждого вида творчества, - делится писатель своим пониманием побудительных начал собственного писательского пути, обязательно стоит восторг, удивление, а в устьях - глубокая, точно взвешенная мудрость. И вот эта истина обогатилась в период Великой Отечественной новыми гранями. Суть их в том, могу это утверждать, опираясь на собственный опыт, что произведения о войне берут начало главным образом в потрясении их авторов. Я, например, увидев и испытав все то сложное, трагическое и героическое, что весной и летом 1941 года произошло на Западном фронте, а затем осенью и зимой на земле Подмосковья, и пройдя по фронтовым дорогам в победный 1945 год до глубин Австрии, не мыслю более важной для себя задачи, чем та, которую уже многие годы решаю, - пишу о войне. И главный мой роман так и называется: "Война". Буду писать его сколько буду жить..."
Писательская судьба оказалась благосклонной к Ивану Стаднюку: долог, нелегок был его путь к "Войне", но он пришел к этому роману. Не мог не прийти, ибо проблема выбора перед ним не стояла, - по собственному его признанию, он всегда знал - его главная книга впереди и этой книгой будет книга о Великой Отечественной, ибо столь же непреложно знал и другое: не автор выбирает тему главной книги, но сама тема избирает писателя.
Тема эта, и без того сложнейшая, сегодня накладывает на писателя, дерзающего на нее, дополнительное бремя ответственности уже и тем, что немного насчитали бы мы имен известных советских авторов, в творчестве которых не воплотился или хотя бы не отразился так или иначе этот, один из этапных, корневых для судеб Отечества, да и всего мира периодов истории. Здесь и "старые мастера": Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Леонид Леонов, Александр Фадеев, Всеволод Вишневский, Леонид Соболев; прежде всего именно с этой темой связана широкая известность Константина Симонова и Бориса Полевого, Григория Бакланова и Вадима Кожевникова, Александра Чаковского и Анатолия Ананьева, Виталия Закруткина и Михаила Стельмаха, Василия Курочкина и Петра Проскурина, Константина Воробьева, Михаила Алексеева и Владимира Богомолова; невозможно представить себе современное состояние всей нашей литературы без "военной прозы" Виктора Астафьева и Евгения Носова, Юрия Бондарева и Василя Быкова, и не случайно: Великая Отечественная, по справедливому замечанию Ивана Стаднюка, вообще "один из важнейших болевых центров исторического бытия Родины и народа в целом".
Конечно, не само по себе обилие громких имен, столь разных по творческим проявлениям, масштабности, общественной значимости, художественному уровню, направлению мысли, обязывает писателя с дополнительной ответственностью подходить сегодня к теме Великой Отечественной войны. Определенная "разработанность" темы ставит любого автора перед проблемой не просто своего материала, но прежде всего истинно своего угла зрения на проблему народной, Отечественной войны в целом. Не выисканного, не удачно придуманного, но именно выстраданного собственной судьбой, кровно связанной с судьбой народа, угла зрения, открывающего людям нечто новое, существенно необходимое, общественно значимое.
К чему же своему, новому позвала тема Великой Отечественной Ивана Стаднюка?
Нелегкие раздумья накатывали не однажды на писателя: с одной стороны, знал непреложно - он должен написать свою книгу, с другой - других сторон оказывалось немало. "Я, - делится с нами, читателями, своими трудными раздумьями писатель, - не ощущал в себе возможностей сказать о войне какое-то новое слово, подняться в ее художественном осмыслении если не на чуть высшую, то пусть на иную ступеньку, несмотря на то, что на фронте я был с первого до последнего дня, многое видел, многое испытал".
Вышли тысячи книг о войне. Не хотелось Ивану Стаднюку писать просто тысяча первую. "Мы, писатели фронтового поколения, - объясняет он, писали войну с позиций, на которых стояли в окопах; солдат, старшина, командир батареи. Предел "высоты" - полковой "масштаб". А у читателя росла понятная и закономерная потребность увидеть и понять глубинные взаимосвязи, причины и следствия сложнейших событий великой битвы. Даже талантливое описание еще одного сражения мало что давало для решения такой задачи. Тогда и пришло сознание: все надо пробовать по-другому, взглянуть на события тех лет с более высоких вершин..."
Далеко не сразу высветлилась конкретная тема, основной сюжетный узел, главные герои будущего романа. Одно знал наверное: если уж писать, то писать только правду, потому что "непреложный закон для каждого из нас, как сказал Иван Стаднюк в своем выступлении на дискуссии писателей Москвы и Софии ("О позиции писателя"), - писать правду, и только правду, писать о том, о чем не писать нельзя, писать так, чтобы не входить в сделку со своей совестью".
И, как знать, может быть, писательская совесть, гражданская ответственность так и не позволили бы Ивану Стаднюку приступить к "Войне", если б, как объяснил сам писатель, в свое время не появились книги, в которых начальный период Великой Отечественной войны истолковывался, с его точки зрения, с большим перекосом в необъективность. "До этого у меня была мечта написать на материале всего, что видел и пережил на войне и что затем постиг о ней из книг, из документов и бесед с прославленными генералами и маршалами, роман о рождении и восхождении талантливого полководца. Но пришлось, не соглашаясь с написанным другими и ощущая какую-то свою вину перед павшими на войне (хотя бы потому, что я остался жив, а они нет), с яростью устремить свои силы на более трудное, неизведанное..."
Почему субъективно-тенденциозное изображение отдельными писателями и историками именно начального периода войны явилось для Ивана Стаднюка наиболее сильным побудителем, возможно и помогшим ему окончательно решить для себя вопрос: писать или не писать "Войну"?
Во-первых, потому, что наиболее глубоко, навсегда врезался в память писателя, совсем еще юного тогда, самый первый, начальный, самый драматичный период Великой Отечественной; во-вторых, и это еще более важно, по глубокому убеждению Ивана Стаднюка, в правильном истолковании именно этого и особенно предшествующего, предвоенного периода, ключи к истинному пониманию причин и следствий всемирно-исторической трагедии второй мировой войны в целом и наших серьезных "просчетов" и неудач в начале гитлеровского вторжения в частности.
"В первых книгах "Войны", - свидетельствует писатель, - мне хотелось, не вступая в прямую полемику, поспорить с теми литераторами, военными историками и мемуаристами, которые в своих трудах весьма односторонне рассматривали события, предшествовавшие нападению гитлеровской Германии на СССР, а также события начального периода Отечественной войны; хотелось, основываясь на изученных исторических фактах и на свидетельствах лиц, имевших причастность к происходившему, несколько с иных позиций рассмотреть причины и наших неудач в начальный период гитлеровского вторжения".
Личный и общественный стимулы требовали от писателя воплощения замысленного, но не все было столь уж ясно и просто. Нужно ли говорить о том, что издательская политика, а тем более мнение критики тоже работают на создание общей литературно-творческой атмосферы, в которой, хочет того или нет, но живет каждый писатель и которая так или иначе способна воздействовать на его творческое состояние. А ситуация к моменту начала замысла романа "Война" складывалась в этом плане довольно странная. "В какое-то время, - пишет Иван Стаднюк, - вдруг мы ощутили, что наполненность артерий военно-патриотической литературы стала ослабевать. В издательских планах и на страницах литературно-художественных журналов все реже появлялись книги о войне и армии".
Но родник "вечной темы" не только не иссох, но и пробил себе дорогу к подлинно серьезным произведениям о войне, в последующие годы. В их числе в 1970 году появилась и первая книга "Войны" Ивана Стаднюка.
Вера в то, что главная книга еще впереди - и у писателей-фронтовиков, и у критиков, возлагающих надежды на новое поколение молодых, - основана на глубокой убежденности в неисчерпаемости духовно-нравственных, идейно-философских - а потому и художественных - источников творческого вдохновения, заложенных в великой всемирно-исторической трагедии минувшей войны. И чем более отдаляется от нас во времени Великая Отечественная и чем более сужается круг еще не освоенных нашей литературой сугубо военных пластов темы, тем более открывается это событие как одно из этапных, решающих во всей многовековой истории нашего народа, да и в истории человечества последних двух тысячелетий, тем более возрастает общественная потребность осмысления его причинно-следственных связей уже в таких глобальных масштабах, что, в свою очередь, требует ныне от военной прозы новых художественных решений.
Говоря сегодня о достижениях прозы о Великой Отечественной войне, высказывая ли свои к ней претензии, мы так или иначе выдвигаем в качестве идеала и мерила "Войну и мир" Льва Толстого, что действительно справедливо в известной мере, тем более если при этом подразумевать не столько эпический размах и форму идеала, сколько глубину и масштабность его идейно-философских обобщений.
Убежден, у нас есть все основания думать, что литература поднимается на качественно новый уровень в художественной разработке военной темы. Великая Отечественная - это такое эпохальное событие, которое, уходя в конечном счете своими корнями во всю историю человечества, одновременно во многом определяет собой существенные черты характера последующего этапа всемирной истории и, естественно, в первую очередь истории нашей Родины. И в этом смысле это было событие, имеющее прямое отношение к каждому следующему поколению, отношение не менее личное, чем к поколению военному. Естественно, отношение иного рода - духовно-нравственное, идейно-мировоззренческое, философское. Вот почему и более обоснованно видеть "главный роман" о Великой Отечественной впереди.
Нет, не самоуничижение или недооценка уже созданного товарищами по перу, современниками - ровесниками, участниками и свидетелями войны, двигало сознание Ивана Стаднюка.
Сам он в решении темы Великой Отечественной идет в своем романе: художественно - в русле традиционно-эпическом, идейно - в военно-политическом осмыслении проблемы.
Однако уже в "Войне" вполне явны существенные элементы нового, будущего этапа разработки темы. Что ж, может быть, и действительно в известном смысле нынешняя литература о войне - художественная, документальная, мемуарная - явится со временем надежным, благодатным и плодотворным основанием-истоком для писателей завтрашнего дня.
Судьба рождает тему, тема избирает писателя, писатель способен достойно воплотить призвавшую его тему (при наличии достаточного для этого таланта, естественно) при кровном единстве собственной судьбы с судьбой его народа, Родины: все взаимообусловлено.
Как, какими путями отыскала Ивана Стаднюка и призвала его к исполнению долга писателя-гражданина тема Великой Отечественной? Что обусловило этот выбор?
II
Что мог знать тогда он о своей судьбе - в те, кажущиеся теперь такими давними годы? "Я, - рассказывает Иван Фотиевич Стаднюк в автобиографии, родился в селе Кордышивка бывшего Вороновицкого (ныне Винницкого) района Винницкой области, по неточным данным, в начале 1921 года... Мать помню смутно, так как она умерла в 1928 году, а фотографии ее не осталось; мать моя была глубоко верующей и считала, что фотографироваться - великий грех... Только недавно удалось мне отыскать на кордышивском кладбище могилу матери, потерянную за годы войны. Отец ...одним из первых вступил в колхоз, тяжело расставаясь с Карьком, слепым на один глаз конем...
Мне была уготована участь принять от отца хозяйство и стать хлеборобом... Детство мое похоже на детство всех кордышивских сверстников: во время весенней и осенней пахоты ходил за погоныча, получал кнутом по спине от отца, если плохо держал коня в борозде, а летом пас Комету, корову брата Бориса, за что к осени получал "на штаны" и "на сорочку". Многое из картин детства широко использовано мной в романе "Люди не ангелы".
Но в то время, кажется, куда легче было бы поверить кордышивскому "хлопчику" в реальность самой фантастической сказки, нежели в то, что ему еще предстоит впереди нелегкий путь писателя, хотя литературу любил уже и тогда. Михаил Коцюбинский, Ольга Кобылянская, Руданский, Гоголь, позднее Бунин, Шолохов... - вот ранние потрясения души художественным словом. Эти же писатели осознались через много уже лет и как его "учители", в них увиделся ему идеал и образец творчества. Но до этого было еще слишком далеко, а пока что не задалась и как будто прочно уже предуготовленная ему тогда судьба хлебороба. В тридцать втором году пришлось уехать к старшему брату в Чернигов, где учился в 5-м классе; шестой заканчивал у него же в Нежине, а 7-й у сестры в Тупичеве. Недолго проучился в Винницком строительном техникуме, потом пытался попробовать себя на поприще учителя - пошел на учительские курсы при Черниговском пединституте, но, видно, не судьба. Решил было, что предназначено ему стать офицером поступил в Краснодарское пехотное училище, но пришлось вернуться в Тупичев.
Затем стал работать в районной газете, куда писал заметки, репортажи, фельетоны. Поступил после окончания десятилетки в Украинский коммунистический институт журналистики в Харькове, откуда в 1939 году был призван в армию. Воевал недолго на финском, откуда был направлен в военное училище. Правда, теперь уже не в пехотное, а в военно-политическое, и не в Краснодаре, а в Смоленске. Должно быть, окончательно приглядела его нелегкая судьба военного человека, однако и писательская, едва забрезжившая во время работы в газете, тоже, кажется, не собиралась от него отступаться, и он, будучи курсантом, становится активным участником литературного кружка, которым руководил поэт Николай Грибачев. В смоленской газете "Рабочий путь" появляются первые рассказы молодого Ивана Стаднюка, и пусть имя это пока еще никому ни о чем не говорит, теперь для него-то самого, кажется, путь ясен: военная служба и труд литератора совместились в неразрывное. Но только прибыл по назначению в Западную Белоруссию младший политрук Стаднюк, чтобы исполнять обязанности секретаря дивизионной газеты, как грянула война.
"Все, что со мной произошло в первые недели войны, подробно описано в моей повести "Человек не сдается". Но, разумеется, с некоторой долей вымысла, как и полагается в художественном произведении", - пишет Иван Стаднюк.
И вновь "литературные мечтания" становятся лишь фантастической сказкой о будущем: на войне пробыл с первого и до последнего ее дня. От западной границы - до Смоленска и Москвы; битва под Москвой, Старой Руссой, затем - Орел, Курск, Киев, Корсунь-Шевченковский, Яссы, Бухарест, Будапешт; три ранения (одно серьезное - челюстное), четыре ордена и семь медалей - вот памятные вехи четырех более чем суровых лет. Победа застала его западнее Вены.
После окончания войны служба в армии и творчество вновь обрели нерасторжимое единство в жизни Ивана Стаднюка. Продолжал и учебу: заочно окончил факультет журналистики Московского полиграфического института, получил и высшее военное образование по профилю истории войн и военного искусства, что уже через несколько лет, во время работы над романом "Война", сослужило писателю не меньшую, если не большую, службу, нежели журналистское образование.
В 1958 году полковник Иван Стаднюк уходит с действительной службы в запас, но вовсе не затем, чтобы разорвать живое двуединство своей судьбы. Сотрудничает с журналом "Советский воин", бывает в воинских частях, присутствует на крупных маневрах; к проблемам армии устремляется преимущественный интерес Стаднюка-публициста: "Долг перед павшими", "Будь достойным наследником!", "Советский воин", "Сердце солдата", "Они готовы к подвигам", "Служу Советскому Союзу", "Заметки об историзме", "Этих дней не смолкнет слава", "Испытание огнем" - названия статей и выступлений вполне отражают и пафос его военной публицистики. И, конечно, не только публицистики.
К тому времени, когда Иван Стаднюк оставил военную службу, он был уже автором многих повестей и киносценариев: "Человек не сдается" (1946 1952), "Следопыты" (1981), "Сердце помнит" (1952), "Плевелы зла" (1957) и других. Но широкую известность и подлинную популярность принес ему фильм "Максим Перепелица", созданный по его повести (1952) и сценарию (1954). Писателя привлекают герои молодые, характеры волевые, героические. Первые повести, как правило, остросюжетны; их внешняя стилевая непритязательность психологически оправдана художественной установкой автора на их человеческую документальность: это именно рассказы бывалого человека, очевидца и участника событий, главным образом первых месяцев войны.
Максим Перепелица, казалось бы, принципиально новый герой для Ивана Стаднюка - молодой человек, сформированный уже послевоенной эпохой, но вот что говорит о нем сам писатель:
"Максим Перепелица как характер "присутствует" во многих моих вещах прозаических и кинодраматургических, а точнее - черты Максима носят многие мои герои, включая Петра Маринина ("Человек не сдается") и Мишу Иванюту ("Война") (кстати, образы во многом автобиографичны. - Ю. С.); побудительные причины иных их поступков и умение видеть забавное в обычном сродни характеру Максима Перепелицы.
Как ни странно, схема образа Перепелицы родилась в сумятице мыслей, вызванных тем, что я увидел и пережил в первых приграничных боях. В самых безнадежных, смертельно опасных ситуациях наши рядовые воины... проявили немыслимое упорство, самоотречение, храбрость и стойкость. Кажется, порой они больше, чем противника, боялись выглядеть со стороны робкими, нерешительными. А когда после критической ситуации наступали минуты затишья, находились заводилы и начиналось веселье... А когда вновь близился бой, люди суровели, понимая необратимость опасности и собираясь с силами, чтобы выстоять.
Где берется у солдата эта неистощимая нравственная сила?.. Вот и задумал я в начале пятидесятых годов проследить на примере одного героя... как в армейских условиях выковывается тот самый характер, который в бою делает человека несгибаемым".
Нужно сказать, что эта художественная и идейная задача, как бы несколько даже опережая зреющую подспудно литературно-общественную ситуацию, выдвигала на повестку дня вопрос о молодом современнике, готовом и способном сохранить в себе лучшие черты поколения эпохи Великой Отечественной. Герой Ивана Стаднюка действительно как бы уже заранее противостоял тем инфантильным, расслабленным "мальчикам", которые вскорости буквально переполнили страницы "молодежной" прозы, пытаясь самоутвердиться в общественном сознании в качестве подлинных "героев нашего времени": они разочаровались во всем, не успев не только совершить хоть что-нибудь общественно полезное, но даже и в чем-нибудь разобраться; они смотрели на прошлое, настоящее и будущее "с насмешкой горькою обманутого сына", обманутого в своих претензиях к "отцам", ибо те не сумели обеспечить им такой жизни, чтобы только брать, ничего не давая.
И хотя "модным авторам" действительно удалось увлечь немалую долю тогдашней молодежи, не сумевшей сразу увидеть за их скептицизмом, выдаваемым за новую мудрость, за цинизмом, претендующим быть или хотя бы слыть искренностью, - личины самодовольной, самоутверждающейся посредственности. Однако широкий успех "Максима Перепелицы" уже в то время явствовал: новый "король", заполнивший страницы "молодежной прозы", гол, да никакой он не король, а временщик в литературе и не в состоянии выявить и отразить истинные духовно-нравственные потребности и устремления общества в целом и молодого поколения в частности.
Итак, казалось, творческий интерес Ивана Стаднюка определился вполне и окончательно: от молодого героя, участника Великой Отечественной - к молодому же герою, духовному наследнику воинской доблести отцов. Но, видно, теснилось в сознании писателя и нечто иное, пока еще не нашедшее себя в образе, в художественной мысли, способной стать творческим побудителем, но уже властное, беспокоящее, томящее воображение, просящееся к воплощению в слове. И однажды - это было в 58-м году - прочитал он только что появившийся "Вишневый омут" Михаила Алексеева. "Я был буквально потрясен этим прекрасным произведением, - рассказывает Иван Стаднюк, - его великолепным русским языком, яркими образами и драматичностью человеческих судеб. Алексеев вложил в "Вишневый омут" всю свою крестьянскую судьбу, а я увидел в ней и судьбу своего села, своих земляков - судьбу не простую, сложную. Об этом мы с Михаилом Алексеевым вели дружескую беседу, и я, восторгаясь особенно первой книгой "Вишневого омута", упрекнул Михаила Николаевича в том, что во вторую книгу романа он не включил многое, известное мне из истории его села Монастырское. Я тогда, разумеется, не догадывался, что Михаил Алексеев копит материал для очередной книги, каковой явилась, как известно, "Хлеб - имя существительное". В ответ на мой упрек Алексеев иронично заметил, что и у меня есть возможность расходовать свои силы не только на комедийные киносюжеты, которыми я в то время особенно увлекся, но и попытаться засесть за серьезный роман..."
Встреча с "Вишневым омутом", по признанию писателя, помогла ему осознать суть и направление собственного творческого томления, всерьез зажгла его на, казалось бы, неожиданный для Ивана Стаднюка, но давно наболевший в нем роман "Люди не ангелы". В 1962 году вышла первая его книга, а в 1965-м - вторая.
Действительно: "сугубо военный писатель" - и вдруг поэтическая летопись родного села Кохановки (Кордышивки), народная драма в прозе, а вместе с тем и документально-летописная история с эпическим размахом жизни - от 20-х до 60-х годов. "Люди не ангелы" - это сплав документального сказа с народнопоэтическим воплощением жизни, мира. И романы Михаила Алексеева "Вишневый омут" и "Хлеб - имя существительное", и роман Ивана Стаднюка предугадывали зреющую потребность общества в литературе неприкрашенной, доподлинной правды жизни, поднятой до высоты художественного обобщения. Эти же романы предсказали и предуготовили многое из того, что вскорости выросло в наиболее литературно и общественно значимое явление последних полутора-двух десятилетий, явление, окрещенное "деревенской прозой".