Страница:
тюремщик. - Нет, это будет бесчеловечно".
"Не будет, - настаивал голос из партера, - в этом случае не будет.
Бедный ребенок и заболел-то потому, что она слишком много говорила".
Тюремщик не хотел руководствоваться нашими советами. Осыпаемый
проклятиями всего зрительного зала, он все-таки отпер тюремную дверь.
Женщина говорила со своим ребенком около пяти минут, по истечении которых
он скончался.
"Ах, он умер!" - пронзительно вскрикнула убитая горем мать.
"Счастливчик!" - прозвучал ответный возглас зрительного зала, лишенного
всякого сочувствия.
Иногда публика занималась критикой в виде замечаний, адресованных одним
джентльменом другому. Однажды мы смотрели пьесу, в которой действие было
без всякой надобности подчинено диалогу, и к тому же довольно убогому. И
вдруг, посреди утомительных разговоров на сцене, в зале послышался
громогласный шепот:
"Джим!"
"Хэлло!"
"Разбуди меня, когда начнется спектакль".
За этим последовала отчетливая имитация храпа. Потом мы вновь услышали
голос второго собеседника:
"Сэмми!"
Его приятель якобы проснулся:
"А? Что? В чем дело? Что-нибудь произошло?"
"Разбудить тебя так или иначе в половине одиннадцатого, да?"
"Конечно, сынок, спасибо тебе".
И критик опять уснул.
Да, в то время мы проявляли интерес к отечественным пьесам. Хотелось бы
мне знать, буду ли я когда-нибудь получать от английского театра такое же
удовольствие, как в те времена? Буду ли я когда-нибудь получать такое же
удовольствие от ужина, какое я получал от рубцов с луком, омытых горьким
пивом в трактире старого Альбиона? С тех пор мне не раз приходилось
ужинать после театра, и некоторые ужины были весьма дорогими и
изысканными, - когда мои друзья решали не жалеть денег. Повар может
прибыть прямо из Парижа, его портрет может красоваться в иллюстрированных
газетах, его жалование может исчисляться сотнями фунтов, и все же его
искусство кажется мне каким-то неполноценным, в его блюдах, по-моему, нет
пикантности. В них недостает приправы.
У матушки Природы своя валюта, и она требует уплаты ее денежными
знаками. В лавке Природы вы должны расплачиваться самим собой. Ваши
нетрудовые прибыли, ваше унаследованное от кого-то состояние, ваша удача в
игре - не та монета, которую могут принять за ее прилавком.
Вам нужен хороший аппетит. Природа охотно снабдит им вас.
"Разумеется, сэр, - говорит дна. - Я могу предоставить вам великолепный
товар. У меня есть подлинные голод и жажда; они сделают еду наслаждением
для вас. Вы будете есть охотно, с аппетитом, и встанете из-за стола
освежившимся, жизнерадостным, полным новых сил".
"Как раз то, что мне нужно! - восклицает восхищенный гурман. - И
сколько это стоит?"
"Цена этому, - отвечает матушка Природа, - один долгий день упорного
труда".
Лицо покупателя вытягивается, он нервно мнет в руках тяжелый кошелек.
"Нельзя ли мне расплатиться деньгами? - спрашивает он. - Я не люблю
работать, но я богатый человек, я могу держать поваров-французов, могу
приобретать старые вина".
Природа отрицательно качает головой:
"Я не имею права принимать ваши чеки, я получаю тканями и нервами. За
них я могу дать такой аппетит, что кусок жареной говядины и большая кружка
пива покажутся вам куда вкуснее, чем целый обед, предложенный
знаменитейшим поваром в Европе. Я даже обещаю вам, что ломоть хлеба с
сыром будет для вас настоящим банкетом, ко вы должны заплатить мне моей
валютой; ваша у меня не в ходу".
Следующим входит дилетант; ему нужно умение наслаждаться искусством и
литературой. И этим Природе нетрудно его снабдить.
"Я могу дать вам искреннее наслаждение подобными вещами, - отвечает
она. - Музыка будет для вас крыльями, которые вознесут вас над житейской
суетой. Искусство поможет вам увидеть истину. Вы будете гулять по
красочным тропинкам литературы, как по берегам тихих вод".
"И сколько вы за это просите?" - спрашивает в полном восторге
покупатель.
"Эти вещи довольно дороги, - отвечает Природа. - Мне нужно от вас,
чтобы ваша жизнь была простой, свободной от жажды светских успехов, чтобы
ей были чужды низменные вожделения и необузданные аппетиты!"
"Но вы ошибаетесь, дорогая леди, - отвечает дилетант. - У меня много
друзей, обладающих вкусом к изящному, к они не расплачиваются за него
такой ценой. Их дома полны прекрасных картин, они сходят с ума по
ноктюрнам и симфониям, их книжные полки уставлены первыми изданиями. И тем
не менее это люди богатые, элегантные, окруженные роскошью. Они уделяют
много забот наживе, их рай - светское общество. Нельзя ли мне стать такими
же, как они?"
"Я не торгую обезьяньими ужимками, - холодно отвечает Природа. -
Культура ваших друзей - поза, мода на час, их разговоры - всего лишь
болтовня попугаев. Да, такую культуру вы можете приобрести, и довольно
дешево, но если вы пристраститесь к кеглям, это будет для вас гораздо
полезнее и доставит вам больше удовольствия. Мои товары совсем другого
сорта. Боюсь, что мы оба напрасно тратим время".
А затем приходит юноша; он просит, краснея, любви, и старое материнское
сердце Природы раскрывается навстречу ему, ибо это тот предмет, который
она охотно продает, и потому она испытывает влечение к тем, кто приходит к
ней покупать его. Она облокачивается, улыбаясь, на прилавок и говорит
юноше, что у нее как раз есть нужный ему товар, а он, дрожа от волненья,
тоже интересуется ценой.
"Это стоит очень дорого, - объясняет Природа, но тон ее отнюдь не
действует расхолаживающе. - Это самая дорогая вещь в моей лавке".
"Я богат, - отвечает юноша. - Мой отец усердно трудился, у него были
сбережения, и он оставил мне все свое состояние. У меня есть акции, и
земли, и заводы; я заплачу за эту вещь любую разумную цену".
Лицо Природы становится более серьезным, она кладет руку на плечо
юноши.
"Убери свой кошелек, мой мальчик, - говорит она. - Моя цена - не
сходная цена, и золото - не тот металл, который у меня в ходу. Есть много
лавок, на самых разных улицах, где примут твои банкноты. Но послушайся
совета старой женщины, - не ходи туда. То, что они тебе продадут, причинит
тебе вред и горе. Оно достаточно дешево, но, как и все дешевые вещи, не
стоит того, чтобы его покупали. Никто, кроме безумцев, не приобретает
его".
"А сколько же тогда стоит то, что вы продаете?" - спрашивает юноша.
"За это надо платить самозабвением, нежностью, силой, - отвечает
престарелая Матушка, - любовью ко всему, что имеет добрую славу,
ненавистью ко всему дурному; мужество, сочувствие, самоуважение - вот за
это можно купить любовь. Убери свой кошелек, мальчуган, он еще понадобится
тебе для других целей, но с ним ты не купишь тех товаров, что хранятся на
моих полках".
"Значит, я не богаче бедняка?" - спрашивает юноша.
"Я не знаю богатства или бедности в твоем понимании, - отвечает
Природа. - В моей лавке реальные ценности обмениваются на реальные
ценности. Тебе нужны мои сокровища, взамен я требую в уплату твой ум, твое
сердце, - твое, мой мальчик, не твоего отца, ничье другое".
"А как мне достать эту обменную монету?" - допытывается он.
"Постранствуй по миру, - отвечает достопочтенная Госпожа, - трудись,
страдай, помогай. Вернись ко мне, когда сам заработаешь свои деньги, и в
зависимости от того, сколько ты мне принесешь, мы с тобой сговоримся".
"Не будет, - настаивал голос из партера, - в этом случае не будет.
Бедный ребенок и заболел-то потому, что она слишком много говорила".
Тюремщик не хотел руководствоваться нашими советами. Осыпаемый
проклятиями всего зрительного зала, он все-таки отпер тюремную дверь.
Женщина говорила со своим ребенком около пяти минут, по истечении которых
он скончался.
"Ах, он умер!" - пронзительно вскрикнула убитая горем мать.
"Счастливчик!" - прозвучал ответный возглас зрительного зала, лишенного
всякого сочувствия.
Иногда публика занималась критикой в виде замечаний, адресованных одним
джентльменом другому. Однажды мы смотрели пьесу, в которой действие было
без всякой надобности подчинено диалогу, и к тому же довольно убогому. И
вдруг, посреди утомительных разговоров на сцене, в зале послышался
громогласный шепот:
"Джим!"
"Хэлло!"
"Разбуди меня, когда начнется спектакль".
За этим последовала отчетливая имитация храпа. Потом мы вновь услышали
голос второго собеседника:
"Сэмми!"
Его приятель якобы проснулся:
"А? Что? В чем дело? Что-нибудь произошло?"
"Разбудить тебя так или иначе в половине одиннадцатого, да?"
"Конечно, сынок, спасибо тебе".
И критик опять уснул.
Да, в то время мы проявляли интерес к отечественным пьесам. Хотелось бы
мне знать, буду ли я когда-нибудь получать от английского театра такое же
удовольствие, как в те времена? Буду ли я когда-нибудь получать такое же
удовольствие от ужина, какое я получал от рубцов с луком, омытых горьким
пивом в трактире старого Альбиона? С тех пор мне не раз приходилось
ужинать после театра, и некоторые ужины были весьма дорогими и
изысканными, - когда мои друзья решали не жалеть денег. Повар может
прибыть прямо из Парижа, его портрет может красоваться в иллюстрированных
газетах, его жалование может исчисляться сотнями фунтов, и все же его
искусство кажется мне каким-то неполноценным, в его блюдах, по-моему, нет
пикантности. В них недостает приправы.
У матушки Природы своя валюта, и она требует уплаты ее денежными
знаками. В лавке Природы вы должны расплачиваться самим собой. Ваши
нетрудовые прибыли, ваше унаследованное от кого-то состояние, ваша удача в
игре - не та монета, которую могут принять за ее прилавком.
Вам нужен хороший аппетит. Природа охотно снабдит им вас.
"Разумеется, сэр, - говорит дна. - Я могу предоставить вам великолепный
товар. У меня есть подлинные голод и жажда; они сделают еду наслаждением
для вас. Вы будете есть охотно, с аппетитом, и встанете из-за стола
освежившимся, жизнерадостным, полным новых сил".
"Как раз то, что мне нужно! - восклицает восхищенный гурман. - И
сколько это стоит?"
"Цена этому, - отвечает матушка Природа, - один долгий день упорного
труда".
Лицо покупателя вытягивается, он нервно мнет в руках тяжелый кошелек.
"Нельзя ли мне расплатиться деньгами? - спрашивает он. - Я не люблю
работать, но я богатый человек, я могу держать поваров-французов, могу
приобретать старые вина".
Природа отрицательно качает головой:
"Я не имею права принимать ваши чеки, я получаю тканями и нервами. За
них я могу дать такой аппетит, что кусок жареной говядины и большая кружка
пива покажутся вам куда вкуснее, чем целый обед, предложенный
знаменитейшим поваром в Европе. Я даже обещаю вам, что ломоть хлеба с
сыром будет для вас настоящим банкетом, ко вы должны заплатить мне моей
валютой; ваша у меня не в ходу".
Следующим входит дилетант; ему нужно умение наслаждаться искусством и
литературой. И этим Природе нетрудно его снабдить.
"Я могу дать вам искреннее наслаждение подобными вещами, - отвечает
она. - Музыка будет для вас крыльями, которые вознесут вас над житейской
суетой. Искусство поможет вам увидеть истину. Вы будете гулять по
красочным тропинкам литературы, как по берегам тихих вод".
"И сколько вы за это просите?" - спрашивает в полном восторге
покупатель.
"Эти вещи довольно дороги, - отвечает Природа. - Мне нужно от вас,
чтобы ваша жизнь была простой, свободной от жажды светских успехов, чтобы
ей были чужды низменные вожделения и необузданные аппетиты!"
"Но вы ошибаетесь, дорогая леди, - отвечает дилетант. - У меня много
друзей, обладающих вкусом к изящному, к они не расплачиваются за него
такой ценой. Их дома полны прекрасных картин, они сходят с ума по
ноктюрнам и симфониям, их книжные полки уставлены первыми изданиями. И тем
не менее это люди богатые, элегантные, окруженные роскошью. Они уделяют
много забот наживе, их рай - светское общество. Нельзя ли мне стать такими
же, как они?"
"Я не торгую обезьяньими ужимками, - холодно отвечает Природа. -
Культура ваших друзей - поза, мода на час, их разговоры - всего лишь
болтовня попугаев. Да, такую культуру вы можете приобрести, и довольно
дешево, но если вы пристраститесь к кеглям, это будет для вас гораздо
полезнее и доставит вам больше удовольствия. Мои товары совсем другого
сорта. Боюсь, что мы оба напрасно тратим время".
А затем приходит юноша; он просит, краснея, любви, и старое материнское
сердце Природы раскрывается навстречу ему, ибо это тот предмет, который
она охотно продает, и потому она испытывает влечение к тем, кто приходит к
ней покупать его. Она облокачивается, улыбаясь, на прилавок и говорит
юноше, что у нее как раз есть нужный ему товар, а он, дрожа от волненья,
тоже интересуется ценой.
"Это стоит очень дорого, - объясняет Природа, но тон ее отнюдь не
действует расхолаживающе. - Это самая дорогая вещь в моей лавке".
"Я богат, - отвечает юноша. - Мой отец усердно трудился, у него были
сбережения, и он оставил мне все свое состояние. У меня есть акции, и
земли, и заводы; я заплачу за эту вещь любую разумную цену".
Лицо Природы становится более серьезным, она кладет руку на плечо
юноши.
"Убери свой кошелек, мой мальчик, - говорит она. - Моя цена - не
сходная цена, и золото - не тот металл, который у меня в ходу. Есть много
лавок, на самых разных улицах, где примут твои банкноты. Но послушайся
совета старой женщины, - не ходи туда. То, что они тебе продадут, причинит
тебе вред и горе. Оно достаточно дешево, но, как и все дешевые вещи, не
стоит того, чтобы его покупали. Никто, кроме безумцев, не приобретает
его".
"А сколько же тогда стоит то, что вы продаете?" - спрашивает юноша.
"За это надо платить самозабвением, нежностью, силой, - отвечает
престарелая Матушка, - любовью ко всему, что имеет добрую славу,
ненавистью ко всему дурному; мужество, сочувствие, самоуважение - вот за
это можно купить любовь. Убери свой кошелек, мальчуган, он еще понадобится
тебе для других целей, но с ним ты не купишь тех товаров, что хранятся на
моих полках".
"Значит, я не богаче бедняка?" - спрашивает юноша.
"Я не знаю богатства или бедности в твоем понимании, - отвечает
Природа. - В моей лавке реальные ценности обмениваются на реальные
ценности. Тебе нужны мои сокровища, взамен я требую в уплату твой ум, твое
сердце, - твое, мой мальчик, не твоего отца, ничье другое".
"А как мне достать эту обменную монету?" - допытывается он.
"Постранствуй по миру, - отвечает достопочтенная Госпожа, - трудись,
страдай, помогай. Вернись ко мне, когда сам заработаешь свои деньги, и в
зависимости от того, сколько ты мне принесешь, мы с тобой сговоримся".