Семенов Юлиан. Товарищи по палатке

   Федька все ж таки поскользнулся. Упал. До взрывчатки оставалось всего несколько метров. Федька побоялся встать. На какую-то долю минуты ему захотелось подняться и побежать прочь, в траншею, к Жорке. Он вытер со лба пот и пополз, завороженно глядя на камни, за которыми начиналась маленькая, совсем неглубокая штольня.
   Федька подполз к камням, прижался всем телом к сухим, желтым травинкам, замер на секунду, а потом рывком поднялся. Заглянул в штольню и сразу же опустился на корточки. Потом лег на спину и судорожно, со всхлипыванием рассмеялся. Шнур выскочил из детонатора и сгорел, не дойдя до него примерно сантиметр.
   Солнце нещадно жгло шею. Надрывались цикады, вспарывая своим криком томительную тишину полдня. Федька обернулся, и лицо его сморщилось в растерянной улыбке:
   позади, метрах в десяти от него, стоял Жора Серегин.
   - Что? - спросил Жора.
   - Все в порядке, шнур выскочил, - хрипло ответил Федька.
   - Пошли обратно?
   - Погоди. Давай отдышусь малость.
   - Закурим?
   - Не хочу. Во рту пересохло.
   Серегин сел на камни и сказал:
   - Ну и натерпелся я страху!
   Федька вздохнул и ответил:
   - А я - ничего. Профессия, понимаешь, такая...
 

ПТЭ

 
   Люди бросали в воздух шапки. По рельсам, довольно отфыркиваясь, шел паровоз "ФД"
   с одним прицепным классным вагоном. Это был первый перед смычкой пробный рейс по участку трассы, построенному бригадами прораба. Этот участок, так же как и поселок, и дорога к руднику, и кинотеатр "Космос", и детсад на двадцать граждан, был построен в рекордные сроки Жорой Серегиным, Лехой с Киева, Федькой Взрывом, Пашкой и остальными ребятами неисправимыми романтиками, таежниками и землепроходцами.
   Воздух был синий и ласковый. Но люди не видели ни зеленой реки, ни пихт, облитых солнцем, ни ручьев, которые пенились белыми гривами на перекатах. Сейчас люди видели только один паровоз, который осторожно подминал под себя рельсы, и не было для них ничего радостней этой картины.
   Вел паровоз отец ветерана стройки, экскаваторщика Антона Силина. Того самого Силина, который зимой разгадал топь около Синего лога и заставил прораба заново пересчитывать генплан и делать непредусмотренный крюк в сорок метров.
   Помощником машиниста стоял комсомольский секретарь депо Иван Брежко, а кочегаром - Юрка Софьин, тоже комсомолец. Такой состав бригады был подобран с умыслом, чтобы лишний раз отдать дань уважения комсомолу сердцу и запевале строительства. Установленный Пашкой на сосне репродуктор дрожал от натуги.
   Гремела музыка. Почти все время звучала "Молодая гвардия".
   По плану, предусмотренному постройкомом, экскаваторщик Антон Силин должен был подъехать к полотну, подсыпать на насыпь несколько ковшей грунта, а потом, подняв кран, как светофор, открыть путь паровозу, из окошка которого выглядывал машинист Сергей Иванович Силин - усатый старик, совершавший сегодня первый рейс по новой трассе и последний - в жизни. Машинист уходил на пенсию: начинало пошаливать сердце.
   От прелой травы, укрывавшей землю, поднимался пар. В небе метались ласточки.
   Ручьи пенились на перекатах белыми гривами.
   Несчастье случилось в половине первого. Силин насыпал четыре ковша грунта, но в тот момент, когда он поднял последний, пятый ковш, заело кран. Силин выскочил из кабины и, покраснев от досады, побежал смотреть, в чем дело. И в эту минуту кран сработал, ухнул вниз, зацепив ковшом экскаваторщика. К Силину, лежавшему на траве, которая начинала краснеть от крови, протиснулся доктор Зия Куниятов.
   - Если через час его доставить ко мне в больницу, он будет жить.
   Антона Силина подняли и понесли к паровозу. Старик Силин, увидав окровавленное тело сына, стал белый как снег.
   - Ты чего, Антон? - робко спросил он.
   Сын молчал.
   - Да что ты, Антоша?
   Антон открыл глаза, взглянул на отца и снова зажмурился.
   И в ту же секунду Силин-отец почувствовал, как в сердце вошла боль. Она растеклась по груди несносным жаром, и Силин тяжело грохнулся, подломив под свое грузное тело правую руку.
   У доктора Зии затряслись губы. Он пощупал холодную руку старика, приложился ухом к груди и сказал:
   - Это инфаркт.
   Все посмотрели на помощника машиниста Ивана Брежко. Тот старательно вытирал концами руки, измазанные в масле. Никто не произносил ни слова. Никто не имел права ничего говорить, потому что на транспорте существует устав. ПТЭ. Правила технической эксплуатации. Это очень мудрые правила. Один из пунктов гласит, что паровозом может управлять только машинист. Помощник обязан подбрасывать уголь в топку, следить за приборами и выполнять все приказания машиниста. Виновные в нарушении правил несут суровое наказание.
   Комсомольский секретарь Иван Брежко перестал вытирать пальцы, бросил промасленные концы на землю и сказал кочегару:
   - Пойдем, Юрок.
   Люди ни о чем не спрашивали. Все поняли, что комсомольский секретарь пошел на нарушение ПТЭ.
   Иван Брежко работал с Силиным всего двадцать дней. Он вообще-то всего двадцать дней, как стал помощником машиниста. Все эти двадцать дней Иван наблюдал за тем, как старик Силин передвигал реверс, устанавливал засечку, открывал регулятор. Но никогда Иван не думал, что сделать эти три движения так страшно, так мучительно страшно. Даже на велосипед впервые страшно садиться. Иван почему-то вспомнил, как лет десять тому назад к нему в пионерлагерь приехал отец. Иван тогда не умел ездить на велосипеде, и ребята дразнили его за это "Небесным тихоходом".
   Отец спросил:
   - Хочешь, научу в один присест?
   - Хочу, - ответил Иван.
   - Ну, пошли, - сказал отец.
   - Пошли, - согласился сын.
   Они взяли у пионервожатой велосипед. Иван взобрался в седло и попросил:
   - Только крепче держи, папка.
   - Ладно.
   - А то упаду.
   - Не упадешь, - ответил отец и крикнул: - Жми! Иван нажал на педали и завалился на бок. Отец поддержал его. Иван нажал на педали еще сильней и поехал.
   - Ох, здорово! - воскликнул он. - Пап, смотри, как здорово!
   Отец молчал. Иван обернулся и не увидел отца. Он растерянно завертел рулем и упал. Поднялся, развернул велосипед, сел в седло и поехал обратно. Отец сидел, закинув ногу на ногу, и посмеивался.
   "Сейчас мне нельзя падать, - подумал Иван, прежде чем подойти к реверсу, - просто никак нельзя".
   - Еще уголька, Юрок, - попросил он кочегара, - еще, дорогой!
   Высунувшись из окошка паровоза, он крикнул:
   - Заносите людей! Едем!
   Все видели, как паровоз резко взял с места. Потом встал. Снова рванулся. Люди кусали губы, потому что представляли себе, как переносят эти рывки отец и сын Силины. Паровоз зло зашипел и оттолкнулся от рельсов толстой струей белого пара.
   Колеса начали вращаться все быстрей и быстрей. Паровоз пошел в поселок, где была больница.
   Прораб и доктор Зия сидели рядом с белым стариком Силиным. Антон повернулся на бок, чтобы никто не видел его лица.
   - Потерпи, старина, - сказал ему прораб, - пожалуйста, потерпи.
   - У, зараза! - прохрипел Антон. - Плечо рвет! Мочи нету!
   Доктор Зия мельком взглянул на часы и покачал головой: прошло уже больше двадцати минут, а паровоз только что тронулся с места.
   - Спокойно, доктор, - улыбнувшись, сказал прораб, - мы успеем. Верно, Антон?
   - О, слушай! -вскипел доктор Зия и взмахнул руками.
   Его, доктора с трехмесячным стажем, всегда бесило прорабское медлительное спокойствие. Сейчас это спокойствие казалось доктору Зие особенно неуместным.
   - Антон, - спросил прораб, - ты чего?
   - Ничего, - прохрипел тот и сплюнул кровь, - потерплю! Ты, доктор, не волнуйся.
   - Ох, слушай! - снова вскипел Зия Куниятов. - Не успокаивай меня, я и так холодный.
   - Ты хочешь сказать, спокойный. Спокойный, а не холодный.
   Зия раздул ноздри, замотал головой, но смолчал.
   Прораб отошел к окну. Вагон был классный, обитый желтыми деревянными планочками.
   В никелированных массивных подставках тонко дребезжали пузатые графины. Плюшевые диваны вдоль стены были низкие и до неудобного мягкие.
   - Сергей Иваныч, - улыбнувшись, спросил прораб Силина-отца, - это вагон начальника дороги? Старик кивнул головой.
   - А он у вас толстый?
   - Не, - шепнул старик, - как жердь.
   - Тогда ничего, - сказал прораб, - а то диваны больно уж мягкие. Но для острой кости ничего, в самый раз.
   Прораб приоткрыл зеленые шторы и весь вдавился в окно. Потом он схватил ремни и с силой рванул створку на себя. Высунулся и закричал:
   - Э, машинист!
   Паровоз шел под гору, колеса зло перестукивались с рельсами, белый пар стелился по коричневой вохре откоса. Голова помощника машиниста в смотровом окошке паровоза показывалась только на мгновение. Иван Брежко смотрел на путь и сразу же убегал к топке - помогать кочегару и следить за приборами.
   - Э! - снова закричал прораб, но еще громче. - Э, машинист!
   Иван Брежко увидел прораба, улыбнулся ему и закивал головой: мол, все в порядке.
   И снова исчез в паровозе.
   А было далеко не все в порядке. Паровоз пошел по другой ветке, по той ветке, которая вела к руднику. А протянута эта ветка была всего на восемь километров.
   Потом, сразу же за поворотом, после того как дорога выходила из сопок, рельсы кончались, потому что дорогу пересекала река. Ничего этого не знал да и не мог знать Иван Брежко. Все это знал прораб.
   - Что ты вопишь, слушай! - рассердился доктор Зия. - Больных нервируешь.
   - Поди ты, - сказал прораб, - знаешь куда!..
   Зия Куниятов, увидел его побледневшее лицо, взбухшие под кожей желваки и замолчал, крепко сжав руку Силина-отца.
   Тот разлепил холодные синие губы и спросил:
   - Что, напортачили?
   За окном промелькнул столбик. На нем была укреплена дощечка с цифрой "5".
   Значит, до реки, до того места, где кончались рельсы, осталось пять километров.
   - Где стоп-кран? - спросил прораб.
   - В классном нету, - прошептал Силин-отец и повторил: - Напортачили, черти... - Посмотрел на сына и жалобно спросил: - Антоша, ты как?
   - Идем, Юрок! - закричал Иван Брежко и яростно швырнул в обжигающую пасть полную лопату угля. - Идем ведь, а!
   - Идем! - так же радостно ответил кочегар, и на его лоснящемся негритянском лице засверкала сахарная белизна зубов.
   - Я, знаешь, чего боялся? - спросил Иван.
   - Чего?
   - Как с места пойдем.
   - А я боюсь, как останавливаться будем.
   - Ерунда!
   Иван Брежко подбежал к окошку, высунулся по пояс и, залюбовавшись стройной шеренгой кедров, выстроившихся вдоль полотна, рассмеялся, счастливый:
   - Экая красота, Юрок!
   - Да уж, красота, - ответил кочегар, - я все руки отмотал!
   - Ладно, ладно, - улыбнулся Иван, - сыпь жарче. Там прораб в вагоне руками машет, тебе в помощники просится.
   - А чего ж он машет?
   - Кто его знает... Торопит, наверное...
   Прораб не смог вылезти через окно на крышу: не проходили плечи. Тогда он подбежал к торцовой двери и схватился за ручку. Повернул. Навалился плечом.
   Дверь на площадку, с которой можно было перелезть на паровоз, оказалась запертой.
   - Где ключ? -быстро обернувшись, спросил прораб.
   - Какой ключ? - удивился доктор Зия. - Не знаю, о каком ключе ты говоришь.
   - От двери на площадку.
   - У меня, - прошептал старик Силин. Прораб обрадованно вздохнул и кинулся к старику. Тот размежил веки и сказал:
   - В пиджаке у меня.
   Прораб увидал, что старик лежит в одной полосатой рубахе.
   - А пиджак-то где? - спросил он, холодея.
   - У ребят...
   - У каких ребят?
   - В паровозе...
   Прораб снова метнулся к двери, налег на нее плечом и стал давить во всю силу своих железных мышц. Дверь не поддавалась. За окном промелькнул столбик. На нем была укреплена дощечка с цифрой "2". Силин-отец поднялся на локтях. Доктор Зия сказал:
   - Слушай, вам нельзя подниматься.
   - Ладно тебе, - ответил старик жалобным голосом. - Скажи, чтоб стекло бил.
   - Виталий! - крикнул доктор. - Стекло бей!
   Старик Силин посмотрел на сына и шепнул:
   - Антоша, больно тебе?
   - Ничего, - ответил сын и перестал скрипеть зубами.
   Прораб сорвал с себя пиджак, обернул им руки и что есть силы ударил в стекло.
   Надсадно заныли костяшки пальцев. Стекло осталось целым. Прораб обернулся и забегал глазами по салону. Почему-то из всех предметов, находившихся там, он видел сейчас только одни диваны. Диваны, диваны, сплошные диваны стояли в салоне. Плюшевые. Красного цвета. С кисточками понизу. И пузатые графины беззаботно дзинькают в никелированных, аккуратных подставках.
   "А ну, спокойно!" - прикрикнул на себя прораб и обвел взглядом салон еще раз. Ни ломика, ни топора нигде не было.
   "Зачем начальнику дороги топор?" - подумал прораб и, обмотав кулаки пиджаком, ударил по стеклу еще раз. Бесполезно.
   - Зия!
   - Что?
   - Иди сюда!
   Доктор подошел к нему.
   - Держи меня за голову, Зия!
   - Зачем, Виталий?
   - Ну!
   Зия уперся руками в затылок прораба. Тот напружинился, вскинул сильное тело и что есть силы ударил в стекло коваными каблуками сапог. "Трень!" хрустнуло стекло, пошло белой метелью, рассыпалось по полу.
   Зия не удержал прораба, и они грохнулись на пол. Прораб вскочил и стал голыми руками выбивать острые зубья стекла. Потом забросил в разбитое окно сначала правую ногу, потом левую и оказался на торцовой площадке. До лестницы паровоза, по которой можно было забраться на тендер, оставалось метра два. Придерживаясь за поручни, прораб осторожно ступил на буфер. Потом, приноровившись, подался всем корпусом вперед. Он сморщил лицо и широко растопырил пальцы, чтобы не пропустить лестницу. Ладонь ощутила холод стали. Прораб схватился за поручни, подтянулся и полез наверх, на тендер. Смешно балансируя руками, он побежал по скользким камням блестящего на солнце угля к будке машиниста.
   - Идем, Юрок! - крикнул Иван Брежко в десятый раз. - Даешь скорость! И запел:
   Наш паровоз, вперед лети,
   В коммуне остановка,
   Иного нет у нас пути...
   - В руках у нас лопата, - закончил Юрка-кочегар и обернулся, чтобы набрать угля.
   Отскочил, испугавшись. Из тендерного люка на него ползли ноги, обутые в тяжелые сапоги. Через мгновение из люка выскочил черный прораб и закричал:
   - Тормози!
   Иван Брежко почувствовал, как у него похолодели руки. Он спросил:
   - А в чем дело?
   Прораб выругался и захрипел отчаянно:
   - Стой, говорю!
   Брежко подскочил к пульту управления, закрыл пар и включил тормоза. Они завизжали противно, как поросята под ножом. Но паровоз еще шел по инерции.
   Паровоз продолжал идти, хотя тормоза были приведены в действие и пар закрыт наглухо.
   Прораб высунулся в окно. Замер. Поворот кончился. Через двести метров рельсы обрывались в реку, в острые камни крутого берега.
   Тормоза по-прежнему визжали, а паровоз катился вниз, под уклон.
   Тайга кончилась. Рельсы вырвались на зеленый луг. У берегов торчали камыши.
   Коричневые в свете ярких солнечных лучей, сейчас они казались синими. В веселых маленьких озерах лежали зеленые блюдца нераспустившихся лилий.
   Брежко медленно повернул голову и посмотрел на прораба. Тот сжимал и разжимал кулаки, изрезанные стеклом.
   Тогда Иван взялся обеими руками за реверс, перевел его на задний ход и сразу же открыл регулятор. Тормоза завизжали еще противней. Паровоз резко тряхнуло, словно вздыбило. Швырнуло вперед, потом назад, потом снова вперед. А потом паровоз остановился.
   Прораб опустился на маленький кожаный стул, вмонтированный в стену, и жалобно сморщился.
   - - Давай угля, Юрок, - сказал Иван Брежко деревянным, глухим голосом, - побольше угля, Юрок. Пойдем задним ходом.
 

Бульдозерист

 
   - Берегись! - стынет в сопках.
   "Гись! Ись! И-и-и!" - балуется многоголосое эхо.
   И вдруг будто молотком ударили по железной бочке: половина огромной скалы медленно поднялась в воздух, разломилась на части, замерла на секунду и рухнула вниз, на дорогу. Ручей, бормотавший что-то, замолк, но потом снова заговорил, быстро и невнятно.
   - Бульдозер давай! - кричат внизу, у моста.
   По обе стороны завала на дороге стоят машины, уткнувшись друг в друга, словно слепые котята. Шоферы закуривают все сразу, как по команде. Они торопятся и нервничают, потому что сегодня суббота и солнце уже садится за гору, а впереди еще два перевала.
   - Давай бульдозер! - кричат они маленькому бригадиру в белом от известковой пыли ватнике.
   - Да на танцах он, - отвечает бригадир, - пойди-ка его вытащи!
   - Я вот тебе сюда "Крокодил" вытащу! - сердится Петя Оболенский, шофер из 16-й мехколонны. - Бульдозерист, видите ли, танцует, а у меня график на флейте играет, да?
   Бригадир кончает чесать затылок и уходит.
   - Слушай, не ори ты, - на ходу оборачиваясь к Оболенскому, досадливо говорит он, хотя тот не произнес ни слова, потому что раскуривал новую сигарету.
   Бульдозерист Жора Серегин - огромный, курносый, стриженный под бокс.
   В рабочем клубе сегодня танцы, и Жора стоит у окна рядом с буфетчицей Лизой.
   Лиза - беленькая, с косой вокруг головы. У нее есть сын Ванька. Лиза считает, что в нее влюблены начальник участка, Федька Взрыв, два шофера, моторист Арон и бульдозерист Жора.
   Сегодня Жора в бостоновом костюме. Масляное пятно на лацкане он прикрыл букетиком цветов, а галстук завязал узлом величиною с кулак.
   - Лиза! - говорит он и вздыхает, наблюдая за тем, как маленькое красное солнце прячется за сопки. Приходят сумерки. Синие, они словно небо, опустившееся на землю.
   - Я, Лиза, как вы знаете... - продолжает Жора, хочет сказать что-то еще, но замолкает. Почему-то именно в этом месте он замолкает уже четвертую неделю подряд.
   - Лиза, я думаю, что мне надо...
   - Ой, Жора, вы похожи на киноартиста Бориса Андреева! - смеется Лиза. Просто ужасно!
   - Я вашего Ваньку люблю, - вздыхает Жора, - я его на бульдозер с собой беру, чтобы привыкал...
   Лиза перестает смеяться. Жора хмурится и собирается сказать что-то еще, по-видимому очень важное. Но в это время к нему осторожно подходит бригадир.
   - Жора, не сердись на меня. И не кричи, чтобы я шел к родственникам, осторожно просит он и галантно здоровается с Лизой. - Жора, на дороге завал, и машины не могут идти.
   Лиза молчит и смотрит на Жорин наморщенный лоб. Жора тоже молчит, потом машет рукой и идет следом за бригадиром.
   - Позже зайти не мог? - спрашивает он. Бригадир ничего не отвечает и прыгает с камня на камень, словно косуля.
   Шоферы замолкают, когда Жора подгоняет свой бульдозер. Перед тем как начать работать, он снимает пиджак и осторожно кладет его на траву у обочины. Жора врезается на бульдозере в завал и начинает вертеться среди огромных глыб, как танк. Скрип, скрежет, грохот. Жора морщит лоб, брови, смешно двигает своим маленьким, курносым носом и лихо орудует рычагами машины. Бульдозер отходит назад, почти вплотную к обрыву, а потом устремляется вперед с грохотом и ревом.
   Наконец путь готов. Жора отводит бульдозер в сторону, надевает пиджак, чистит брюки травой и бежит наверх.
   - В гараж бы загнал махину свою! - кричит вдогонку бригадир.
   - Я завтра с утра, постоит, - отвечает Жора, не оборачиваясь. Он бежит по дороге с твердым намерением сегодня же все сказать Лизе...
   - Бульдозер! - кричат далеко внизу. - Бульдозер сюда давай!
   "Чтоб вас там всех позавалило!" - думает Жора и поворачивает обратно.
   "ГАЗ" засел по самые рессоры.
   - Зачем семь тонн вместо трех везешь? - сердито спрашивает Жора. Деньги зашибаешь, а машину гробишь? Грунт, ведь сам знаешь, зыбучий...
   - Три куба везу, три куба, не говори клеветы, - скалит зубы шофер Айрапетьянц, - только тащи осторожно, а то загремлю.
   Бульдозер дрожит, как малярийный больной, и вытаскивает машину. Жора снова надевает пиджак и, вскочив на подножку трехтонки, едет наверх.
   - Бульдозер! - снова кричат внизу. - Давай сюда!
   - Слушай, Жора, не слушай их, - советует Айрапетьянц, - сами вылезут.
   Жора соскакивает с подножки, что-то шепчет себе под нос и бежит вниз. Там увязла полуторка. Шофер Баскаков, желчный парень, огрызается, когда Жора начинает ворчать.
   - Ты не шипи, Серегин, - говорит он. - Сделал бы дорогу как следует, тогда бы и танцевал.
   - Помолчи, - не соглашается с ним Жора, - не трепи языком.
   - На то он и язык. А ты тяни.
   - Я те потяну! - обещает Жора и снимает пиджак. Баскаков садится за руль, и Жора вытаскивает его машину.
   ...В клубе танцуют. Запыхавшийся Жора ищет Лизу. Он подходит к прорабу. Тот стоит один около шахматного столика.
   - Вы Лизу не видели? - спрашивает Жора растерянно.
   - Нет, - отвечает прораб, - не видел. И, вздохнув, передвигает белую королеву через все поле.
   - Ее Федька-взрывник никак пошел провожать, - говорит официантка Людочка и проходит мимо, задевая своим худеньким, острым плечом огромную руку Жоры.
   Серегин хмурится и отстегивает от лацкана цветы. Потом развязывает галстук, намокший во время работы, прячет его в карман и уходит, столкнувшись в дверях с Силиными, отцом и сыном.
   Далеко внизу урчит бульдозер. Это Жора заново расчищает дорогу. Фары его огромной машины выхватывают из темноты ночи быстрые видения тайги. Когда бульдозер на секунду замолкает, слышно, как где-то совсем рядом трещат соловьи.
   Ручей еще бормочет, но уже совсем тихо. Жорин бульдозер вертится, словно танк, и под ним скрипят, крошатся и стонут камни. В сопках шумит ветер.
   "Завтра с собой Ваньку на целый день возьму, - думает Жора и улыбается, - а потом вместе в город поедем..."
   Прораб идет по поселку, который был построен за три месяца в глухой тайге.
   Домики светятся огнями. В палисадниках сидят парочки. Кто-то перебирает струны гитары и поет:
   Сядь со мною рядом.
   Рассказать мне надо,
   Не скрывая, не тая,
   Что я люблю тебя...
   Прораб идет на телеграф и заполняет бланк телеграммы: "Новокузнецк, Красноармейская, 67. Светлане Громовой. Приезжай, потому что я люблю тебя."