Волкодав это знал. Здешний кряж потому и назывался Засечным, что нашествия из Нарлака можно было не опасаться.
   - ...Но если вы возьмете меня с собой, я покажу вам короткий путь. Там почти все время надо лезть, но зато мы нагнали бы тех семерых еще до Утеса...
   - Они нам не друзья, - хмуро сказал Волкодав. - И мы тебя с собой не возьмем, даже если твой отец разрешит.
   У мальчишки расцвели на щеках горячие малиновые пятна:
   - Мне семнадцать зим, я взрослый мужчина! Такому, как я, в старину уже подарили бы боевой корабль, чтобы стал кунсом и славу себе завоевывал! У меня и меч есть, вот! Я его в земле нашел, вычистил!
   Он даже забыл удивиться тому, что, когда дошло до самого интересного, речи неожиданно повел слуга, а господин замолчал.
   - И никакие они не герои, - точно не слыша, безжалостно приговорил Волкодав. - Ворье и разбойники. А ты научился мечом владеть, ну и молодец. Может, пригодится дом защитить.
   Он видел, что Асгвайр оскорбился. Юный сегван так и заерзал на месте, не наговорил резкостей только потому, что помнил о гостеприимстве. Терпи все, что делает гость. Ибо почем тебе знать, кто перешагнул твой порог? Человек вроде тебя самого или дух лесной, похитивший людское обличье? Могущественный волшебник? Или вовсе Бог, надумавший проведать и испытать Своих чад на земле?.. Легенды немало рассказывали, что случается с теми, кто обижает гостей.
   Вот и Асгвайр - задушил бы этого Зимогора за оклеветанную мечту!.. вежливо посидел в клети еще какое-то время, рассуждая о вещах, никоим образом не касавшихся наемников и воинской славы. Потом забрал опустевшее блюдо, пожелал добрых снов и ушел.
   Проводив его, Эврих не без некоторой торжественности раскрыл свою сумку, вынул из нее непроницаемый для сырости чехол и долго распутывал туго стянутые завязки. Наконец лучина, ронявшая угольки в корытце с водой, озарила пачку чистых пергаментных листов, чернильницу с навинченной крышкой и перо для письма, составлявшее предмет особой гордости грамотея. Это перо сотворил его добрый друг и учитель Тилорн, знавший многое, неведомое лучшим умам Верхней Аррантиады, не говоря уж о Нижней. Дивное писало могло сразу принять в себя изрядную толику чернил и потом отдавать их строка за строкой, не требуя постоянного обмакивания в сосуд с "кровью учености".
   Удобно разложив все на полу, Эврих снял с пера наконечник и на некоторое время замер в задумчивости. Потом глубоко вздохнул, сосредоточиваясь, точно жрец перед божественной службой, помедлил еще немного и наконец каллиграфически вывел на нетронутом гладком листе:
   дополнения к Описаниям стран и земель, многими премудрыми мужами, в особенности же Салегрином Достопочтенным, доныне созданным, Эврихом из Феда скромно составленным.
   УВЫ, рядом не было человека, способного разделить вдохновенный трепет творца, стоящего при начале нового замечательного труда. Труда, который, быть может, станет одной из жемчужин великой библиотеки немеркнущего Силиона. Одна книга Эвриха уже там хранилась, и это предъявляло к его новой работе особые требования. Аррант полюбовался заглавием, одновременно скромным и полным несуетного достоинства, и начал писать. Первые слова, открывающие книгу и потому особенно важные, были придуманы давным-давно.
   Волкодав оставил его трудиться и вышел наружу. Небо было ясное, и он попытался разыскать на нем знакомую звезду. Звезду Тилорна. Ничего не получилось: мешала ярко разгоревшаяся луна.
   "Как учит твоя вера о звездах, друг Волкодав?" - спросил его однажды пепельноволосый мудрец. Дело было в Беловодье, вскоре после того, как они попали туда, кувырком вывалившись из Врат. Волкодав еще с трудом двигался, медленно оправляясь от ран. Если бы расспрашивать его взялся Эврих, он бы, наверное, на всякий случай совсем не стал отвечать. С Эврихом держи ухо востро. Недорого возьмет, посмеется. Да еще и варваром обзовет. Тилорн тоже временами бывает хорош, но хоть нарочно издеваться не станет. И Волкодав ответил ему:
   "У нас верят, что это глаза душ, глядящих с седьмого неба. Там Остров Жизни. Праведные души отдыхают на нем, ожидая новых рождений".
   Тогда тоже стояла ночь, и над головами ярко горели негасимые лампады небес.
   "А у нас, - сказал Тилорн, - полагают, что это просвечивают сквозь все небеса другие Вселенные. И каждая звезда - огромный огненный шар, светило иных миров".
   Волкодав не стал возражать. Спорить он не любил. И потом, ему встречались верования еще заумней. Даже такие, что вовсе не находили в мироздании места Богам. Ну мало ли какой зримый облик могли принять души, ожидавшие нового воплощения? Огненные шары были ничуть не хуже прочего...
   "Видишь звездочку во-он там, возле копыта Аосихи?" - спросил Тилорн.
   "Вижу".
   "Это мой дом, - грустно проговорил мудрец. - Я родился в мире, где светит эта звезда".
   Как ни дико звучали его слова, Волкодав поверил сразу. лгать Тилорн попросту не умел. Он был способен молчать даже умирая под пытками, но способностью ко лжи Хозяйка Судеб его обделила начисто.
   "Ты, наверное, хочешь вернуться туда?" - только и спросил венн.
   Тилорн вздохнул.
   "А можешь?"
   Тилорн снова вздохнул:
   "Теоретически..."
   Что такое теоретически, Волкодав уже знал. Это вроде того, что на самом деле голый и безоружный человек может кулаком свалить мономатанского тигра. Но вот поди-ка соверши это в жизни!
   "В чем загвоздка-то? - спросил Волкодав. - Колдовать разучился?"
   "Можно выразиться и так", - кротко ответил Тилорн. Обычно он яростно отрицал всякую причастность к колдовству, упорно объясняя свои многочисленные лекарские и иные подвиги всего лишь наукой.
   "Если, - продолжал Тилорн, - твоя лодка разобьется на пустынном берегу, где нет ни единого дерева, лишь голый камень, ты ведь не сможешь ее починить и возвратиться домой..."
   "Почему не смогу? - удивился Волкодав. - Я добуду морского зверя или большую рыбину и кожей залатаю пробоину..."
   Тилорн с печальной улыбкой посмотрел, на него:
   "А если лодка разбита 6 щепы? Ты сейчас скажешь, обломки можно поджечь и дать знать проходящему кораблю. Но мои кремень с кресалом затерялись там же, где и все остальное".
   Венны славились непроходимым упрямством, и волкодав только пожал плечами:
   "Все, что затерялось, можно отыскать снова".
   "Вот тут ты прав, друг мой, - сказал Тилорн. - Тем более что я хорошо знаю, где искать. Мне кажется, я смогу подать весть о себе, если заполучу одну-единственную вещицу..."
   "И далеко она разбилась, твоя небесная лодка?" - начиная соображать, что к чему, спросил волкодав.
   "Долеко... на острове у западного берега Озерного Края. С некоторых пор я вынашиваю мысль побывать там. Могу ли я надеяться, друг мой, что ты пожелаешь сопровождать меня в путешествии?.."
   "А вот об этом ты и говорить не моги! - мгновенно рассвирепев, с неожиданной яростью зарычал Волкодав. - Ты по нашему миру уже разок погулял!... Я тебя лучше прямо здесь своими руками придушу!... Сам пойду, коли надо, и все принесу! Чего выдумал!.. Давно ни у какого Людоеда в клетке не сидел?.."
   Для него это была необыкновенно длинная речь, и Тилорн сразу понял, что венн не шутил. Волкодав, впрочем, шутить вообще почти не умел. Пришелец со звезды растерянно попытался увещевать:
   "Там требуются познания особого рода..."
   "А ты растолкуй!" - мрачно посоветовал Волкодав.
   "И надо уметь говорить и читать на моем. языке..."
   "Научишь!"
   Эврих, наверное, не зря считал его самодуром. Невеждой, неотесанным варваром, вздумавшим указывать чудесному мудрецу. Ну и пускай считает сколько угодно. Пока Волкодав жив, ничья жадность или жестокость более не заставит Тилорна страдать. Все. А прочие могут удавиться, если невмоготу.
   "Как называется твоя звезда?" - спросил он пепельноволосого. Тот мгновение помедлил, потом грустно произнес короткое слово. Так произносят только имена, исполненные величайшего священного смысла.
   "Что это значит по-нашему?" - прислушался Волкодав.
   "Солнце..." А происходило это более двух лет назад.
   Утро занялось теплое и солнечное: следовало ждать полетнему жаркого дня. Босой, в одних потрепанных кожаных штанах, Волкодав умывался возле колодезя, когда к нему подошел хозяин" двора.
   Только теперь, при ясном солнечном свете, Бранох во всех подробностях рассмотрел своего странного гостя. И то, что он увидел, ему весьма не понравилось. Венн выглядел законченным висельником. Браноха считали домоседом, но в молодости он погулял по свету и кое-что повидал. И потому, в отличие от сыновей, сразу понял, что означали две широкие, скверно зажившие полосы на запястьях и третья такая же - на шее. Полосам было немало лет, но они не разглаживались. Такие бывают только от кандалов.
   За что его отправили на каторгу, этого Зимогора?.. Что успел натворить? И как вырвался?.. Сплошное беспокойство.
   Но на ремешке, стянувшем одну из кос, висела, радужно переливаясь на солнце, крупная хрустальная бусина. Значит, где-то любила и ждала Зимогора невеста либо жена, и это вселяло надежду. Глядишь, поймет отца, испугавшегося за сына...
   Из клети черным клоком вылетел Мыш, коснулся влажного плеча венна, но передумал и уселся у колодезя на обрубок бревна. Бранох впервые видел ночного летуна, совсем не боящегося солнца. Венн, потянувшийся было за полотенцем, усмехнулся, вновь поднял ведро и окатил Мыша остатками холодной воды. Зверька сбило с бревна, он заверещал, барахтаясь в мокрой траве, потом вылез обратно на деревяшку и с удовольствием начал отряхиваться. Перепонку на одном крыле рассекала узкая полоска безволосой розовой кожи.
   Зимогор улыбнулся, и тут Бранох окончательно сообразил, кого напоминал ему этот человек. Вот именно - собаку. Волкодава славной веннской породы, невозмутимого, нелающего, невероятно свирепого. Внешне эти псы были схожи с волками. И люто их ненавидели. И были знамениты тем, что даже от целой стаи не пускались в бегство, отстаивая тех, кому верно служили.
   Зимогор поклонился подошедшему бортнику и стал вытираться.
   - Не добром ты, достойный гость, платишь мне за ночлег... - сказал Бранох.
   Венн вскинул голову, руки с полотенцем остановились.
   - Что случилось, хозяин? - проговорил он медленно.
   - Что вы наплели вчера моему младшему сыну? - вопросом на вопрос ответил Бранох. - Как посидел вечер с вами в клети, так и носится, точно курица с отрезанной головой. Меч, в лесу найденный, вытащил, сидит точит, из дому затеял идти...
   На словесные рассуждения Волкодав никогда не был горазд. Да и что ответить Браноху? Что они со спутником тут ни при чем и нечего валить с больной головы на здоровую?.. Выручил Эврих, только что проснувшийся после ученых трудов.
   - Вчера твой сын посчитал нас друзьями каких-то наемников, почтенный, пояснил молодой аррант. - Он, мне кажется, позавидовал смелости этих людей и решил попытать счастья в воинском деле. Мы, как умели, отговаривали его...
   В это время бухнула дверь, и во дворе появился сам Асгвайр. Мальчишка был одет, как в дорогу, и на поясе у него висел в самодельных ножнах длинный меч. Асгвайр нес кожаную заплечную сумку; следом спешила Радегона и пыталась эту сумку у него отобрать.
   - О, - сказал Эврих, - я вижу, наших слов оказалось недостаточно для убеждения...
   Когда-то давно, когда Волкодав был маленьким мальчиком и счастливо жил дома, он, по неразумной малости лет, с завистливым любопытством приглядывался к путешественникам, забредавшим порою в жилище его рода. Он во все глаза смотрел на проезжих людей, слушал их рассказы и мечтал посмотреть мир, как они. Теперь он, сирота, вот уже который год неприкаянно болтался по свету и завидовал тем, у кого был дом и в доме семья. Юному сегвану только еще предстояло это постичь.
   Асгвайр направился мимо венна к воротам, еле кивнув. Ни на отца, ни на братьев, ни тем более на плачущую мать он не смотрел. Станешь смотреть, кабы не отбежала решимость. УЖ лучше воображать себя юным героем из сегванских сказаний. Те ведь тоже отправлялись на подвиги, не слушая увещеваний матери и отца. А потом возвращались домой во главе дружин, с добычей и славой, удостоенные песен. И, смеясь, вспоминали, как их когда- то пытались не отпустить со двора... Сказания умалчивали лишь про то, сколько сгинуло не то что без славы, но даже и без вести.
   Пригрози Бранох с Радегоной проклятием, может, и сумели бы удержать сына. Но к этому последнему средству прибегать они не спешили. То ли слишком любили своенравного младшенького... то ли не надеялись, что даже это его остановит. Мыш почувствовал напряжение между людьми, развернул крылья и встревоженно зашипел... Волкодав посмотрел на зверька и решил отплатить Браноху за гостеприимство.
   Асгвайр чуть не налетел на него. Венн, которого парень вроде бы успел миновать, как из воздуха возник между ним и воротами.
   - Сражаться решил? - негромко спросил Волкодав. - Ну, сражайся. Начни с меня...
   Его меч, в знак большого доверия к хозяину, висел в клети, на деревянном гвозде.
   Асгвайр ошарашенно замер, силясь сообразить, как же это вот прямо так и сражаться... Ладонь Волкодава тут же соприкоснулась с его челюстью в нежном юношеском пуху. Не больно, но очень обидно. Сын бортника отдернул голову и зло посмотрел венну в глаза. Лучше бы он этого не делал. Зеленовато-серые глаза смотрели куда-то сквозь него и были совершенно спокойными. Ни гнева, ни жалости, не говоря уже о боязни... то есть вообще ничего. Асгвайру вдруг сделалось необъяснимо страшно, и мысль о том, что дома тоже вроде неплохо, впервые посетила его... Нет! Он который год дрался с соседскими парнями, ходил даже на нож и гордился тем, что никогда не бегал от драки. Не побежит и теперь. УЖ будто этот венн настолько сильнее того подгулявшего мельника на торгу, которого Асгвайр заставил целовать пыль!..
   Дальнейшее быстро показало, в чем разница.
   Юнец наскочил на Волкодава, точно неразумный щенок на взрослого пса. Он был поменьше ростом, но ненамного, и целился венну в скулу кулаком. Волкодав не стал уворачиваться, даже не отмахнулся. Просто шагнул вперед. Совсем ненамного. Из всех, кто смотрел, один Эврих обладал достаточно наметанным взглядом, чтобы увидеть, как он всем телом скользнул под удар, повернулся и резко присел, а потом разогнулся, сделав что-то руками.
   Асгвайр беспомощно повис у него на крестце и стал судорожно цепляться за одежду венна, чтобы не свалиться вниз головой и не свернуть себе шею. Он даже не замечал, что его держат с надежностью деревянных тисков.
   Усмехаясь в усы, Волкодав неторопливо прошагал по заросшему ромашкой двору в угол забора. Почтенная Радегона ахнула и дернулась оборонять младшенького, но Бранох удержал ее за руку. Он-то видел, что венн направлялся к куче соломы, приготовленной для устилания пола. Туда Асгвайр и полетел вверх тормашками, как в перину.
   Когда он поднялся, его трясло от ярости и унижения.
   - Ты - гость! - выкрикнул он, сметая с волос и одежды сухие былинки и нашаривая сбившиеся за спину ножны. - Ты - гость и только потому еще жив!..
   - Гости разные бывают, - сказал Волкодав. - А за меч лучше не берись, порежешься ненароком...
   Как и следовало ожидать, Асгвайр тотчас рванул из ножен клинок и устремился прорубать путь на свободу.
   ...С тем же успехом. Когда он выпутался из кучи соломы и снова встал на ноги, венн держал отобранный меч на ладонях, рассматривая длинное лезвие.
   - Жаль, - сказал он. - Дураку достался. Асгвайр помнил только неожиданную боль, вывернувшую запястья, и то, как помертвевшие пальцы разжались сами собой. Позднее он сообразит, что венн мог без большой натуги смахнуть ему голову с плеч его же мечом. Но пока было не до того.
   - Отдай!.. - взвился он, в третий раз бросаясь на Волкодава.
   Тот едва обернулся навстречу. Рука, метнувшаяся к мечу, была поймана за мизинец. И Асгвайр заплясал на цыпочках, судорожно хватая ртом воздух. Когда Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, создавала боль, Она наделила ее свойством остужать самый яростный норов.
   - Уймись! - сказал Волкодав, осторожно укладывая бортникова сына в траву. - Не в том счастье!
   Он положил отнятый меч и выпустил Асгвайра. Мальчишка мгновенно вскочил, подхватил оружие, бегом промчался через двор и скрылся за домом. Волкодав досадливо покачал головой и подумал о том, что рановато выпустил парня. Он хотел кое-что посоветовать непоседе. Но теперь не ловить же его.
   - Все-таки ты был не прав, - сказал ему Эврих, когда они уже шли лесом, забираясь все выше в предгорья. Каменистая крутая тропа, по которой даже в самом начале трудно было бы проехать, вилась берегом речки. Речка называлась по-сольвеннски, просто и понятно: Бурлянка.
   Я у тебя, подумал венн, никогда прав не бываю. Вслух он этого говорить, конечно, не стал, а Эврих продолжал свою мысль:
   - Ты унизил его, и разве он стерпит? Теперь он точно из дому побежит, чтобы всем доказать. Нет, друг варвар, кулаками - это не вразумление.
   - А ты где был, умный? - огрызнулся Волкодав. Он не терпел, когда аррант называл его варваром. К тому же и кулаков он в ход не пускал. УЖ Эврих-то мог бы заметить. Однако в словах арранта содержалась толика правды, и это особенно злило. - Вот и объяснил бы ему, коли я не умею!
   - А то стал бы он меня слушать, - хмыкнул Эврих. - Он же с вечера только на тебя и смотрел.
   Волкодав промолчал. Возражать смысла не было. Если Асгвайр не вовсе дурак, он обдумает случившееся и сам все поймет. И останется дома. Потому что это очень плохо, когда внуки умирают не там, где умерли деды. И втройне плохо - идти искать славы, покупая ее убийством людей. Если уж так не сидится на месте и душа жаждет воинского служения - Галирад стольный под боком и кнес с дружиной, иди в отроки попросись. Может, возьмут... Спутаться с наемниками - наверняка себя погубить. Скверно, если он даже и такой простой вещи внушить юнцу не сумел...
   И что терзаться? С чего он вообще взял, будто его каким-то боком касались дела Асгвайра и его семьи?.. Мало ли с кем на день-два сводила жизнь, чтобы тут же разлучить навсегда!
   За горами лежал нарлакский город Конддр. Там тоже был морской порт, хотя и не такой большой, как в Галираде. Посуху через Засечный кряж ходили налегке и пешком. Те, кто путешествовал с имуществом и товарами, предпочитали трехдневное плавание по морю. Тропа лезла вверх по каменному склону, одетому шишковатой броней пестрых от лишайника валунов. Между валунами вгрызались корнями в твердь двадцатисаженные ели. Сквозь опавшую хвою по сторонам тропинки пробивалась кислица.
   Выбравшись на гребень самого первого склона, Волкодав остановился подождать Эвриха и обернулся назад. Холмы предгорий катились вдаль, точно мягкие зеленые волны. Среди сплошных лесов блестели озера, струились, бурлили протоки. Волкодав нашел глазами озерко, возле которого стоял бортников двор, но ни дома, ни тына не видать было под густой сенью деревьев. А далеко-далеко за озерами и лесами изгибалась широкая отсвечивающая полоса. Великая Светынь, Мать-река всего веннского рода. Волкодав поклонился ей, простершейся у самого горизонта, потом посмотрел на запад. Там, за непроходимой прибрежной грядой, раскинулось тускло-голубое mope, сплошь усеянное островами. Утесистый кряж, окутанный дымкой, закрывал устье Светыни и город, раскинувшийся на берегу. Волкодав рассмотрел только видимый с огромного расстояния ровный каменный голец, воздетый в синеву, точно перст подземного чудища. Величественная башня, изваянная Богами. Туманная Скала.
   Волкодав вздохнул и посмотрел туда, куда теперь лежал их с Эврихом путь. Круча подпирала кручу, одна обрывистей другой. Лес и камень, камень и лес - синевато-зеленые частоколы остроконечных хвойных вершин... В двух местах неслись вниз водопады, окутанные облаками переливчатых брызг... Восточнее, залитые ослепительным солнцем, возносились к небесам исполинские заснеженные хребты. Облачка, гулявшие над головой Волкодава, плыли в ту сторону и стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые перья...
   - Красота-то какая! - выдохнул Эврих, взобравшись наконец на гребень следом за венном. - До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав!
   Зрелище определенно стоило упоминания в только что начатых "Дополнениях". Как-нибудь так: "...на границе же сольвен некой и нарлакской держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший..."
   Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться в заплечном мешке. Эврих укоризненно покосился на "варвара", отказываясь понимать, как можно оставаться глухим к чудесам и красотам Божьего мира. Зрелище заснеженных каменных громад должно было, по его мнению, возвышать и очищать душу, сообщая ей мысли о великом и вечном... Если, конечно, оная душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного...
   Знать бы тебе, что делается в этих горах, думал между тем Волкодав. Там, дальше к югу, где их называют Самоцветными за драгоценные жилы, выпущенные к самой поверхности по явному недосмотру Богов!.. Волкодав, спроси его кто, сказал бы, что хуже гор места на свете быть не могло. И причины для такого суждения у него были самые веские. Он не очень-то рассказывал Эвриху о семилетней вечности, проведенной в каменных недрах, на самой страшной каторге населенного мира. Он вообще рассказывать о себе не любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем...
   Ученый аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал:
   Снежные пики Земли, озаренные солнца лучами, Суть отраженья Горы, что воздвигли бессмертные Боги Славным седалищем Света при самом начале творенья, - Неба вершины, духовным провидимой оком!
   Чтение предназначалось грубому варвару, чей разум Эврих не терял надежду облагородить. Волкодав не собирался ему говорить, что мог бы наизусть продолжить классическую поэму. Он запомнил ее там же, на руднике. Ее очень любил его напарник, с которым они, прикованные к одному рычагу, крутили в подземелье ворот.
   Волкодав стянул кожаные завязки мешка, поднялся на ноги и хмуро буркнул:
   - Пошли!
   Я - меч. Прославленный кузнец
   Меня любовно закалял.
   Огонь творящий - мой отец.
   А мать - глубокая земля.
   Вспорю кольчугу, как листок,
   Чертя свистящую дугу.
   Пушинка ляжет на клинок
   И распадется на лету.
   И все ж не этим я силен.
   Иным судьба моя горда:
   Я божьей правдой наделен
   И неподкупностью суда.
   Когда исчерпаны слова
   И никакой надежды нет
   Понять, кто прав, кто виноват, Х
   Спроси меня! Я дам ответ.
   Суров мой краткий приговор:
   Всему на свете есть цена!
   Огнем горит стальной узор
   Священной вязи письмена.
   Закон небесный и земной
   Навеки вплел в себя мой нрав...
   И потому хозяин мой
   Непобедим, покуда прав.
   2. Сломанные крылья
   - ты знаешь, друг Волкодав, почему он так называется? - спросил Эврих.
   Крутая каменная тропа, по которой местами приходилось взбираться на четвереньках, вывела их на гребень очередного обрывистого кряжа, поросшего великолепными елями. Здесь, наверху, обнаружилась небольшая площадка. За нею вздымался к небесам очередной взлобок - почти голое нагромождение чугунно-серого камня, лишь кое-где украшенного зеленью да желтыми и малиновыми пятнышками цветущих кустов. Кряж обрывался на площадку отвесной стеной, отполированной дождями и ветром до темного блеска. Так блестит неподвластный ржавчине старинный металл.
   - Так ты знаешь, откуда у него такое имя? - кивая в сторону утеса, повторил Эврих.
   - Ну?.. - спросил Волкодав больше для того, чтобы аррант наконец выговорился и умолк.
   - В книге Салегрина Достопочтенного "Описания стран и земель" приводится легенда о том, что когда-то в древности здесь обитало племя крылатых людей. Так вот, когда эти люди чувствовали приближение смерти или по какой-то причине утрачивали способность летать, они приходили на этот утес и бросались с него вниз. Потому-то он и называется Утесом Сломанных Крыльев. Прекрасная легенда, не правда ли?
   - Правда, правда, - пробурчал Волкодав, размышляя про себя, почему это у книгочеев вроде Эвриха что ни легенда, то обязательно прекрасная. Даже какая-нибудь непроходимая гадость вроде предания о том, как саккаремский шад застукал свою дочь с конюхом и велел ее утопить, привязав к ногам полный мешок золота.
   А Эврих в который раз огорченно подумал о том, что варвар все-таки неспособен был внимать высокой поэзии.
   И вот тут-то Волкодаву разом стало не до него. И уж вовсе не до бредней какого-то давно умершего Салегрина. Ибо Мыш, только что мирно дремавший на жесткой ременной петельке, пришитой к ножнам меча нарочно ради него, вдруг проснулся, выполз на плечо Волкодаву и обеспокоенно зашипел. А потом развернул черные крылья и свечой взвился вверх!
   Как все летучие мыши, он предпочитал бодрствовать по ночам. Но жизнь с Волкодавом давно приучила зверька просыпаться и действовать в любое время суток, когда было необходимо.
   Венн проводил взглядом стремительно возносившееся пятнышко... и острые глаза внезапно различили какое-то шевеление высоко наверху, за самой кромкой обрыва. Волкодав напряг зрение. К отвесной круче медленно, с трудом подползал человек. Вот появилась голова, вот свесились длинные волосы, вот напряглись тонкие руки, цеплявшиеся за выступы камня. Сейчас они сделают последнее усилие и...
   Эврих испуганно шарахнулся прочь: Волкодав молча швырнул наземь заплечный мешок и сломя голову кинулся через площадку вперед. Молодой аррант сообразил, что к чему, только когда сверху вниз мимо ржаво-серой скалы заскользил, переворачиваясь в воздухе, легкий человеческий силуэт.