Сверху из бара на корячившуюся толпу мрачно взирал Плещеев и, изображая перебравшего мэна, неторопливо тянул отвратительно теплый коктейль под названием "Ариадна". Окружающее ему не нравилось - публика была сплошь на кочерге, на полу валялись обертки от презервативов, а в воздухе шмонило палеными вениками - кто-то баловался марихуаной.
Дискотека "Алабама" была заведением средней руки. В самом центре танцпола стояла клетка, где исходили потом едва одетые затейницы, музыка доставала до мозгов, а бывал здесь элемент разный - молодой, голубой, особо ничем не занятый и по большей части деклассированный. Правда, "быков", пьяных до безобразия, и людей, одетых в стиле "шаверма-фасон" - кепка, "адидас" и кожаная куртка, - в заведение не пускали. Зато существам женского пола и всевозможным фрикам, то бишь по-иноземному уродам - с персингом губ и шевелюрами, вымазанными суриком, - до полуночи горел в "Алабаме" зеленый свет.
Между тем веселье уже было в самом разгаре. В лучах светотехнической "ботвы" людское море на танцполе стало выходить из берегов, и охранники из фэйс-контроля начали выпускать всех желающих на улицу - проветриться. Взамен билетов им на запястье ставили печати, и этим не замедлили воспользоваться любители веселья на халяву. Кто как мог. Одни рисовали печати фломастерами, другие переводили их при помощи вареного яйца, - прав был классик, не оскудевает талантами Россия.
"Господи, что же они кладут туда?" С отвращением вкусив "Ариадны", Плещеев склонился к спрятанному на груди микрофону:
- Это Первый. Начали.
- Тормози. - Катя Дегтярева вдруг споткнулась и, не удержавшись на ногах, обхватила Дядю Терминатора за шею. - Сдохла. Схожу с пробега.
При этом она крепко прижалась к нему всеми, какие были, округлостями и незаметно кивнула Багдадскому Вору - будь готов, начинаем.
- Не гони, лапа, мы еще знаешь как с тобой оттопыримся! - В мутных глазах Терминаторова родственника заблестел живой интерес, и он положил руки спутнице ниже талии. - Сейчас заправим тебя.
От него несло чем-то прогорклым, мокрая футболка воняла потом, и Кате вдруг бешено захотелось разворотить ухажеру пах, но она, конечно, сдержалась. Не в первый раз.
- Вот он, рванули. - Ее потащили к выходу, и уже около туалетов Дядя Терминатора ухватил за рукав прикинутого в кожу шибзика. - Лешик, "фенечки" подгони - девочку угостить.
- Юбилярша, сразу видно. - Тот оценивающе посмотрел Кате куда-то выше коленок и задумчиво наклонил шишковатую, коротко стриженную башку. - Сейчас узнаю, осталось ли, - сегодня все двигают как бешеные.
Не замечая скрытно-внимательного взгляда Багдадского Вора, он с важным видом обошел танцпол и, вернувшись, сунул руку в карман.
- Повезло тебе, маленькая. Случайно осталось - "малинка". Смесь "фенечки", ЛСД и кокса, райское наслаждение, всю ночь подмахивать будешь. Бабки гони. - В обмен на зелень он вытащил багровую пилюлю и, усмехнувшись, посмотрел на киборгову родню: - Счастливо покувыркаться.
Шибзик повернулся и, ненавязчиво опекаемый Багдадским Вором, исчез в толпе, а Дядя Терминатора подмигнул Кате:
- Глотай, не вафля. Жалеть не будешь.
Был он весь какой-то дерганый, уголки губ запаршивели, и, представив его пальцы на своих бедрах. Катя содрогнулась.
- Смотри - фокус. - Подкинув пилюлю, она с ловкостью подставила рот, успев, однако, ухватить "фенечку" рукой, и поморщилась: - А говорил, райское наслаждение.
- Не гони волну, сейчас тебя попрет. - Родственник Терминатора плотоядно оскалился, и в этот миг, изнемогая от праведного гнева, рядом возник разгоряченный Лоскутков:
- Надюха, что за дела? - Бутафорские усы его раздувались вполне натурально, а в глазах застыло уязвленное мужское самолюбие. - Младшего купать пора, обед не варен, а ты на танцах развлекаешься?! Домой, к детям!.. - Он ухватил Катю за руку и категорически потащил к гардеробу.
Киборгов дядя тем временем смекнул, что предмет его желаний, внутри которого уже наверняка проснулась "фенечка", вот-вот исчезнет с горизонта, и не мешкая поднялся на защиту своих половых интересов:
- Ты куда это, козел, телку поволок? Сокрушу, ушатаю, раздербаню, на ноль помножу!
При этом он попытался съездить обидчику по усам, но сделал это по-дилетантски неумело, со звонком. Легко уклонившись, Лоскутков в четверть силы ударил нападающего в солнечное. Того сразу скрючило, дышать стало нечем, и, посрамив родню, Терминаторов дядя уткнулся носом в затоптанную мозаику пола - скорбеть о мировой несправедливости. Местная секыорити посмотрела на рогато-воинственного мужа с одобрением и весело заржала, а тот благополучно доволок свою заместительницу до выхода и с криком:
"Шалава, домой!" - повел ее к стоявшему неподалеку эгидовскому "рафику".
Как у моей сладкой
Были неполадки,
Так в духовке мы сушили
Ейные прокладки.
Истомленный маревом салона и ничегонеделанием, Кефирыч напевал себе под нос, разгадывая кроссворд "Для женщин", Пахомов с Наташей играли в шашки и прибытию начальства обрадовались, - значит, скоро их черед идти парой на дискотеку.
- Вот, Осаф Александрович! - Улыбнувшись, Катя поднесла Дубинину, вникавшему в секреты разведения ханориков, добытую отраву, и тот, смачно крякнув, убрал ее в специально помеченный пакетик. За сегодняшнюю ночь это был уже третий.
Скоро в микроавтобусе объявился Плещеев и, отчаянно пытаясь забыть шевелившуюся в животе "Ариадну", с ходу ухватился за термос с кофе:
- Кефир... э-э... Семен Никифорович, что там у нас по плану дальше?
Кефирыч ерзанул по жалобно заскрипевшему сиденью и потянулся к висевшему через плечо портфелю, который служил ему в качестве офицерской сумки:
- Дискотека "Эдельвейс", открыта тогда-то. Здание приватизировано, собственник ТОО "Эдельвейс". Зарегистрировано тогда-то, налоги платят, на счету столько-то, наемный директор такой-то. И т.д. и т.п. - полный ажур.
- Ладно, поехали в "Эдельвейс". - Плещеев выпил кофе большим глотком и посмотрел на Игоря с Наташей: - Выше нос, гвардейцы, веселье продолжается.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
_...Всему в этой жизни наступает конец. Пришел он и долготерпению сынов Израилевых, а потому в году шестьдесят шестом по Рождеству Христову вся Иудея поднялась против римского самовластия. Однако и года не миновало, как нагрянул полководец Веспасиан во главе шести легионов и овладел Галилеей, а предводитель повстанцев Иосиф Бен Меттафий, да будет он проклят в веках, перешел на сторону врага и, назвавшись Иосифом Флавием, принял римское гражданство. А земля Иудейская наполнилась слезами и плачем, только в одном городе Цезария мучительно погибли двадцать тысяч граждан, а по дороге на Вифлеем крестов с распятыми стояло во множестве.
Трудно представить даже, насколько тяжела смерть подобная. Вначале человека бичевали так, что после пятого удара уже не брызги крови, а куски мяса летели во все стороны. Затем ему на плечи кидали бремя перекладины и прибивали к ней руки гвоздями, и не допусти. Господи, чтобы были они ржавыми. Под щелканье бичей, окрики и пинки тащил мученик свою ношу до места казни, где его поднимали наверх и крепили к вертикальному столбу. Но в таком виде казнь для палачей была неинтересна - подвешенный подобным образом не имел возможности дышать и быстро умирал от полного удушья. Поэтому-то римляне и прибивали распятым иудеям ноги, чтобы те имели точку опоры и умирали медленно, от жажды, заражения крови и палящего южного солнца. Иногда в качестве высшего милосердия казненным ломали голени, но такое случалось нечасто.
Пока сыны Израилевы мучились на крестах, четыре легиона римских во главе с Титом окружили Иерусалим, и был страшен гнев их. Подтащив передвижные башни гелеполы - и с криком "Барра!", подобным рыку слона африканского, они овладели третьей, а потом второй стеной и спустя время ворвались в град Божий. В десятый день пятого месяца проникли они во внутреннюю часть храма Господня и сожгли его, унеся все ценное из святая святых. Однако была это малая талика из того, что веками собиралось с бережением во славу благочестия иудейского. Левит Овид, дальний потомок Аарона, через правнука его Финиеса на своем смертном одре поведал, что золотая и серебряная утварь, а также все прочее во множестве было сокрыто от римлян в Соломоновых конюшнях, кои размещались под древним храмом. Будто бы находилось все добро в двадцати четырех кучах, а главное, там же хранились знаки достоинства иудейского - пять каменьев из дюжины, бывших на наперснике первосвященника и собранных левитами за века... _
Дальше страницы были вырваны с корнем, и, вздохнув, Снегирев вернулся к реалиям жизни. Достал сотовую трубку и, подмигнув Рексу, принялся звонить Кольчугину.
- Слушаю. - Голос того энтузиазма не выражал, и Снегирев улыбнулся:
- Здравствуй, Кирилл, как самочувствие?
- А, Алексеич, привет. Слушай, извини за вчерашнее - нажрался как свинья. Машину-то хоть тебе сделали? - Чувствовалось, что на душе и в желудке у него Тяжко.
- Ерунда, с каждым случается. - Снегирев вдруг поймал себя на мысли, что лично с ним такое не случается, и направил разговор в другое русло: - Нужны фотографии твоей сестры и ее подружки. Желательно цветные, сможешь раздобыть?
- Конечно. - Кольчугинский голос прямо-таки заискрился надеждой, и он поспешно добавил: - Завтра утром будут.
- Ну и чудесно, заеду. -Снегирев отключился и взялся было за книгу по новой, как раздался зуммер и на штучном сотовом чуде загорелась багровая кнопка без надписи. После нажатия на нее в эфире что-то щелкнуло, и раздался неожиданно близкий, отлично слышимый голос Резникова:
- Приветствую, дорогой друг. Нам бы увидеться...
- Здравствуй, Иван батькович. - Снегирев представил, как скрипит под инвалидным креслом пол, и почему-то ощутил крепкие мускулы своих ног в тренировочных штанах. - Пообщаться невредно. Если не горит, буду часа через полтора.
В это время в трубке что-то грохнуло, и, прокомментировав ситуацию:
- У меня не очень, а вот сковородка горит ясным пламенем, - Резников заверил: - Жду.
- Вот и ладно. - Снегирев отключился и, убрав трубку в карман куртки, принялся собираться.
Через минуту он уже бодро шагал на стоянку и в душе поздравлял себя, что догадался одеться потеплее - вчерашняя оттепель обернулась арктическим холодом, было ветрено, неуютно и очень скользко. За ночь "мышастая" обросла ледовой коростой, и, включив обогреватель на всю катушку, Снегирев начал скребком сражаться со стихией.
Наконец лобовое стекло оттаяло и прояснилось, салон нагрелся, и, плавно тронувшись с места, "Нива" покатила к Неве.
Даже и на четырех ведущих езда удовольствия не доставляла. Проезжая часть представляла собой натуральный каток, на перекрестках общались, большей частью по матери, неразминувшиеся, а в Лахте на гаишном КПП менты играли в казаки-разбойники - шмонали все машины подряд, видимо надеясь, что количество перейдет в качество. Причем творили беспредел крайне непрофессионально, без зеркал, позволяющих взглянуть под порожек. Глянув на убогие ухищрения борцов с преступностью, Снегирев покачал головой: "Какая держава, такие и стражи".
Когда дошел черед до него самого, он с легким сердцем представил машину к досмотру. Как гласит народная мудрость, в автомобиле киллера фиг ли что найдешь.
Наконец, преодолев непогоду, скользкую дорогу и все прочее, Снегирев миновал указатель "Лисий Нос" и, ломая хрусталь наледи, двинулся вдоль обшарпанных деревянных строений. Тявкали собаки, дымы над крышами стояли столбом - к морозу, а кое-где воображение поражали дворцы новых русских. Вечерело.
Оставив "Ниву" под загоревшимся фонарем, Снегирев свернул в проселок, но прежде чем толкнуть калитку в давно не крашенном заборе, он приложил к губам свисток. Звук его был не слышен, но злобное рычание во дворе сразу же смолкло. Огромный исландский волкодав принялся дружелюбно делать хвостом отмашку проходите, не трону.
Потрепав его по загривку, Снегирев поднялся по бетонному пандусу в дом и сразу же учуял, что сковородка грохотала не зря - в воздухе благоухало жаренными с капустой свиными ребрышками.
В гостиной запах сделался еще гуще, и, заметив вошедшего, Резников заулыбался:
- Ну что, будете?
Сам он уже поел и, прихлебывая чай, лазил ложечкой в малиновое варенье. Как и все много пережившие люди, он был хорошим психологом и серьезные разговоры начинал издалека.
- Обязательно буду. - Снегирев молча прикончил предложенное, выпил, правда без потогонного, чаю и посмотрел на кормильца выжидающе: мол, о чем пойдет речь-то?
- Вы ведь знаете, сколько сделал лично для меня Петр Федорович, - Резников действительно начал с самого начала и махнул рукой в сторону соседней комнаты, сплошь уставленной аппаратурой, - и говорю об этом, чтобы была простительна моя настойчивость. - Он замолчал на мгновение и, скрипнув половицами, подкатил к гостю. - Речь идет все о том же - решить вопрос сорокинского друга. Кардинально решить. Видите ли... После встречи с вами тот ни с кем другим не желает иметь дело, и, если есть возможность... я вас очень прошу... помогите.
Он глянул собеседнику в глаза и, сразу же оборвав монолог, откинулся на спинку кресла, а Снегирев, вытирая губы, улыбнулся:
- Такой возможности нет. А выжить он сможет только в одиночку, пусть бросает все и уезжает. Как можно быстрее. Ну-с, было очень вкусно. - Он начал подниматься из-за стола и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью: - Чуть не забыл совсем! Нельзя ли будет узнать положение дел на наркорынке? Особенно меня интересует команда, занимающаяся "фараоном", - кто, что, откуда, все мелочи. Это первое. - Он взял грязную посуду и поволок ее на кухню, в таз с кипятком. Кроме того, хотелось бы знать, где наиболее часто пропадают люди. Если женщины, то какого типа, а если будет возможность - для каких целей и кто за этим стоит? Посмотрите в компьютере у ментов и федералов, чем черт не шутит, может, у них что-то есть. И еще, - он плеснул себе чаю, - попробуйте узнать, кто интересуется всем этим, кроме ментов и меня.
Повисла тишина. Трещали в камине дрова, тикали на стене ходики. Даже не верилось, что где-то существовал другой мир - жестокий, в котором жизнь человеческая ценности не представляла никакой. За ситцевыми занавесками окна уже вовсю хозяйничал зимний вечер, и, взглянув на часы, Снегирев поднялся:
- Спасибо. Помимо всего прочего, у вас явные кулинарные наклонности.
- Весьма тронут. - Резников проводил его до крыльца, в дверях прищурился от резкого, холодного ветра. - Всего хорошего.
- И удачи.
Снегирев подмигнул исландскому волкодаву и быстро припустил к "Ниве", отворачивая лицо от не на шутку разыгравшейся метели. Вероятно, это она заставила поредеть потоки машин на шоссе, утихомирила гаишников на Лахтинском кордоне, ну а город преобразила так, что не узнать: только что была замерзшая грязь, а теперь все одето в белый саван зимней неотвратимости.
Снег Снегирев не любил. Недаром зеки называют его "тварью": холодный, следы остаются, а главное, без лыж передвигаться по нему затруднительно. Не оценив упавшее с небес великолепие, Алексей припарковался у пивного бара "Сена".
Воздух в заведении был прокурен и пах чем-то кислым, из колонок надрывался "Тотен-Копф", то есть "Мертвая голова", а публика в большинстве своем собралась окраса своеобразного. Буйны головы, бритые под героя-конника Котовского, тяжелые ботинки северной группы войск НАТО, шнурованные белой парашютной стропой, куртки-"пилот", за которые невозможно ухватиться в драке и тяжело "расписать пером", - ультраправые россияне, скинхэды то есть.
- Ну мы выволокли черножопых из "баса", колотуху им в бубен и на снег дали козлам карате буром, хорошо, если не перекинулись.
Трое стриженых молодцов расположились за четырехместным столом. Усевшись на свободный стул, Снегирев им улыбнулся:
- Не возражаете?
Откровенно говоря, он с удовольствием выпил бы соку - резниковские ребрышки были жутко перченые.
- Возражаем, сивый, - оскалился в ответ одетый в натовский свитер с погонами высокий молодой человек и глянул на заржавших товарищей. - Более того, мы категорически против. Отлезай, пока есть на чем!
- Я не сивый, я седой. - Скунс улыбнулся еще шире и под столом ловко ухватил собеседника за мужскую гордость. - А седину надо уважать.
При этом он сделал круговое движение кистью, отчего молодой человек скалиться перестал и, вскрикнув, помрачнел:
- Мужик, ты чего, мужик, отпусти, больно!
- Не верю. - Скунс крутанул энергичнее, молодец взвыл яростнее и заскулил, а его соратники даже не подумали дернуться - застыли, ошалев от увиденного. Ну вот так-то лучше. - Удерживая болевой предел, истязатель подмигнул своей жертве и поинтересовался: - А что, парни, знает кто-нибудь из вас Тему? Нужен он мне, просто беда.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ночь любви Жилин провел так себе. Сперва его ужасно доставала не в меру разошедшаяся Верка, а когда удалось от нее отвязаться и наконец-таки закрыть глаза, то приснился ему Федор Кабульский. Будто бы стоял он совершенно голый, в одной лишь пограничной фуражке, и приветственно махал рукой: "Брат, я тебе товару подогнал", доставая при этом отраву из дымящейся раны на боку, где размещается у живых печень.
"Ну бля, ну бля!" - Проснулся Сергей Иванович ни свет ни заря в холодном поту и, открыв глаза, застонал. Похоже, судьба-злодейка решила доконать его - в свете ночника он увидел горящие глаза Котяры и услышал ее сладострастный шепот:
- Дорогой, ты готов взять меня на рассвете? Тут же она подкрепила слова решительными действиями, проигнорировать которые было невозможно, и к действительности Ломоносова вернул благожелательный мужской голос:
- Бог в помощь, Сергей Иванович!
Вздрогнув, Жилин поднял лицо с Котярина затылка и увидел в полумраке две мужские фигуры, развалившиеся на диване. Они спокойно наблюдали за процессом спаривания и, судя по черным провалам ртов, улыбались) - как они попали в квартиру, оборудованную железной дверью с "цербером"?
- Кто вы? - Мгновенно утратив способность к размножению, Сергей Иванович оторвался от партнерши и быстро закрылся подушкой, а Верка, вынырнув из глубины оргазма на поверхность, тут же впала в ступор, успев только прошептать:
- Писец, приехали...
- Иди, девушка, подмойся. - Один из визитеров вытащил ее за волосы из койки и подтолкнул в направлении ванной, а второй достал объемистый пакет:
- Не переживайте вы так, Сергей Иванович! Мы ваши компаньоны. А вот, как и договаривались, товар - там все расписано, что, почем и сколько.
- У меня нет сейчас денег, еще с прошлой партии не раскрутился.
Жилин дрожащими руками натянул халат и попытался было включить свет, но его тут же остановили:
- Не надо, темнота - друг молодежи. А что касаемо товара, так ведь мы компаньоны и поверим в долг. Ну, скажем, на неделю. Какой нынче день-то? Визитер посмотрел на часы, и стало видно, что рука у него напоминает клешню огромного краба-трупоеда. - Так вот, в следующий понедельник вы, Сергей Иванович, получите новую партию и отдадите должок за старую. Ну а не сумеете, не обижайтесь - включится счетчик. Тик-так-тик-так! - Незнакомец засмеялся, и Ломоносов похолодел:
- Да ведь здесь товару столько, что за месяц не перелопатить, вы же меня просто раком ставите!
- Э, Сергей Иванович, и не начинали даже. - Незваный гость смех оборвал и подошел к Жилину вплотную. - Упритесь рогом, благо все дискотеки в районе под нами. Ну а если пробивка какая, говорите, что прикованы к Колуну, и вопросов точно не будет.
От незнакомца исходил запах хищного зверя - едкого пота, смешанного с мускусом. Внезапно осознав, что именно эти клешни вырезали у Кабульского печень, Ломоносов обессиленно опустился на кровать.
- Нет уж, в эту тему я вписываться не буду!
- Сергей Иванович, вы натурально не понимаете. - Второй незнакомец дружески похлопал Жилина по плечу и неожиданно громко прищелкнул пальцами, словно намеревался сбацать фанданго. - Вас же никто не спрашивает. Мы ведь компаньоны теперь, а уйти от нас можно лишь одним путем, - в его руке вдруг что-то щелкнуло, и отточенная сталь испоганила жилинский халат как раз в районе печени, - вот таким.
Сергей Иванович, вскрикнув, схватился за прорезанный шелк, а потрошитель оскалился:
- Лучше не огорчать нас и оправдать оказанное доверие. Ну, доживем до понедельника.
Незваные гости бесшумно исчезли. Бросившись к окну, Ломоносов заметил лишь огни стремительно отъезжавшей лайбы.
"Отлично начинается неделя... твою мать". Он вдруг почувствовал всепоглощающее желание отлить, однако дверь, ведущая к удобствам, была закрыта, и пришлось стучаться.
- Вера, открой, это я.
- Господи, кто это?
Завернувшись в махровое полотенце, Котяра скорчилась на дне ванны, и тело ее сотрясала мелкая непрекращающаяся дрожь.
- Так, знакомые.
Жилин подскочил к унитазу и, активно включившись в процесс, отчетливо понял, что высшее счастье на земле - это опорожненный мочевой пузырь, по сравнению с которым оргазм - это тьфу.
- На хрен такое знакомство! - Котяра быстро укрыла прелести под стодолларовым комбидресом, натянула чулки и, надев "резиновое" платье, схватилась за пропитку. - Не провожай, я сама.
Было слышно, как, спотыкаясь, она промчалась вниз по лестнице, и, посмотрев в окно на удаляющуюся любовь, Жилин покачал головой: что-то уж слишком быстро рвала она когти, - видимо, перессала не на шутку. Да и сам-то он не лучше - тоже чуть не обделался. Особенно когда перо расписало шелк в миллиметре от его кожи, ощущение не из приятных, врагу не пожелаешь.
"Что же делать-то, блин?" Сергей Иванович никогда лохом не был и понимал, что захомутали его крепко, а работать на дядю он не собирался. Самое страшное в жизни - это неотданный долг, да еще с включенным счетчиком. Ему вдруг совсем некстати вспомнился зоновский педераст Наташка. Спавший на полу у параши, не имевший права сидеть за столом - презираемый всеми изгой, дошедший до своего бедственного состояния, между прочим, из-за неотданного долга. Вечерами после отбоя все желающие делали из него "акробата", а потом по традиции били - за пассивность.
От мрачных мыслей Сергей Иванович застонал, и хорошо знакомый ком снова проснулся у него в животе. "Нет, здесь люди серьезные, опускать не станут, просто вырежут печень, как Федору, - и в черный пластиковый мешок. Что же делать-то? Может, подорвать?" Ломоносов обвел взглядом свое какое-никакое жилье, посмотрел на стойку с аппаратурой, вспомнил про дачу в Рощине и вздохнул - жаба душит. Все деньги в наркоте, хату начнешь продавать - засветишься, да и кому нужна хрущоба-то? Нет, это бездорожье. Он не торопясь укрыл ложе страсти покрывалом и в задумчивости уставился на стену, где висел еще с девяностого года веселый календарь с девушками. Январская красотка, раскорячившись похабно на стуле, подмигнула ему, но прелести ее были Жилину нынче до лампочки. Интересовал его апрельский лист, на коем девушка в фате открывала "швепс" самым своим интимным местом, и, отыскав на девичьей ключице телефон, Сергей Иванович хмыкнул: сколько уже раз звонил, а запомнить номер все никак не мог. Наверное, потому, что отзывались по нему менты поганые.
"Ох, непруха!" После ночи, проведенной в обществе Котяры, на душе было пакостно, хотелось вмазаться и забыться, а свершившийся секс внушал смутные опасения насчет своей безопасности. Однако самым хреновым было, конечно, явление незваных визитеров, с ходу испоганивших Жилину халат, а заодно и настроение.
"Ладно, сволочи, мы еще посмотрим". Сергей Иванович без аппетита доел остатки давешнего пиршества, кряхтя оделся и выбрался из полутьмы подъезда на утренний трескучий мороз. Его пробрала дрожь, потянуло возвратиться в прокуренный Ташкент квартиры, однако, вспомнив холодок клинка на коже, он моментально согрелся и заскользил по неухоженному тротуару. Прогулявшись с полчаса, убедившись, что никому нет дела до него, Ломоносов отыскал исправный таксофон, сунул негнущимися пальцами жетон и принялся набирать номер.
- Майор Ступин? Здрасьте, Николай Игнатьич, это Борисов.
Евгений Александрович Хрусталев был хорошим ментом. По российским понятиям, естественно. Непростое это дело - допереть от младшего лейтенанта до полковника и при этом не спиться, не сделаться стукачом и не нажить врагов больше чем положено. Всякое случалось в жизни Евгения Александровича. В свое время он и "под жопу ложил" - регистрировал преступления в липовой книге происшествий, и на партсобраниях хлебной ксивой размахивал, а бывало, и подследственных мордами совал в распахнутый сейф, грохоча по нему, словно кувалдой, бронзовым бюстом железного Феликса, - сознавайтесь, гады, душу выну! А как не "ложить", не махать, не совать, когда приказано к приходу коммунизма искоренить преступность напрочь!
Однако, как бы там ни было, никогда Хрусталев не стучал на друзей, понапрасну жизнь людям не портил и за деньги всякую сволочь не отмазывал. Поэтому, наверное, и допер до полковника без всяких надежд сделаться генералом, зато спокойно ждал того часа, когда заиграет пенсионная труба и позовет его плодить кролей на кровных саблинских полдюжине соток. Правда, до этого волшебного момента нужно было дожить.
Сидя за массивным, наркомовских еще времен, столом, Евгений Александрович думал не о советских шиншиллах, а прокачивал в уме оперативно-розыскные действия по "фараону". В тишине просторного кабинета монотонно тикали часы, ничего дельного в голову не лезло. Посмотрев в окно на стылую темень морозного вечера, полковник поднялся ставить самовар.
Слово-то какое громкое - "ставить". А на самом деле - залить в трехлитровую жестянку раствор хлорки, гордо именуемый водопроводной водой, и воткнуть вилку в розетку, ни больше ни меньше. Это вам не четвертной красавец туляк, сияющий начищенными боками и шумно закипающий при посредстве разношенного хромового сапога.
Наконец забулькало, и едва Хрусталев принялся распивать чаи - из блюдечка, с нарезанной четвертинками ватрушкой, как раздался стук в дверь и пожаловал начальник отдела майор Ступин.
- Разрешите, товарищ полковник?
- Проходи, Николай Игнатьич. - Хозяин кабинета достал вторую чашку, плеснул заварки и придвинул подчиненному сахарницу. - Сам наливай и рассказывай, по глазам вижу, что есть о чем.
Они знали друг друга давно: когда Хрусталев еще ходил в начальниках отдела, Ступин был у него заместителем и впоследствии занял его место, так что, несмотря на разницу в годах, между ними царило понимание.
- Борисов объявился. - Майор налил кипяток, понюхал и начал прихлебывать без сахара. - Я с ним встречался сегодня. Помните такого?
Еще бы не помнить! Это ведь не кто иной, как сам Хрусталев зацепил его в девяностом, а потом словно эстафетную палочку передал Ступину - владей, товарищ полезный.
- Ну и как он, чем дышит? - Полковник надкусил ватрушку и поморщился от избытка теста. - Вот паразиты, даром что дерут втридорога, так еще и экономят. - И улыбнулся подчиненному: - Ну вещай, не тяни.
- Я не знаю, чем он дышит, - Ступин поставил чашку и вдруг широко улыбнулся в ответ, - но думаю, что на хвост "фараона" он нас выведет обязательно. - И он принялся с энтузиазмом жевать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
- Не было его давно. - Ущемленный за живое, скинхэд облизнул пересохшие губы и, снова всхлипнув, перешел на шепот: - Слушай, седой, у Мамонта спроси, он вместе с Темой ходит.
Потное лицо его было перекошено, зрачки от боли расплылись во весь глаз, и Скунс несколько ослабил хватку.
- Да я слышал, вроде бы все мамонты издохли. Этот-то где пасется?
- Слышь, седой, хватит человеку яйца крутить. - Самый мелкий из скинов, будучи, как видно, наиболее рассудительным, покачал в руке пивной кружкой. Нам не нужны неприятности. Мы здесь торчим постоянно и с тобой биться не будем. Двигай в "Забаву", там Мамонт обычно и зависает.
- Понял, не дурак. - Быстрым движением Скунс поднялся и, похлопав по плечу ущемленного ультраправого: - Благодарю за компанию, - направился к выходу.
Кажется, общался он с бритыми россиянами совсем недолго, однако другие россияне все же исхитрились и уперли с "мышастой" "дворники". "Ну и ладно, все равно уже чистили плохо". Подобные удары судьбы Снегирев принимал с философским спокойствием; он достал из бардачка новые и не спеша порулил в "Забаву". А путь его лежал в то самое место Петра творенья, которое еще господин Крестовский называл "петербургскими трущобами".
Если Невский считать лицом города, Зимний - его сердцем, а Смольный спинным мозгом, то Сенная площадь, вероятно, будет если не прямой кишкой, то двенадцатиперстной уж точно. Чего только не случалось здесь - и церковь Божию взрывали, и трупы холерные жгли, и революцию затевали, а уж торговали-то всем, что душа пожелает, - от гнилого сена до немытого женского тела. Кстати, торгуют до сих пор.
В свое время и зачинатель всемирной революции изволил обретаться здесь и с аппетитом потреблял купленные на рынке "архивкуснейшие огурчики".
Дискотека "Алабама" была заведением средней руки. В самом центре танцпола стояла клетка, где исходили потом едва одетые затейницы, музыка доставала до мозгов, а бывал здесь элемент разный - молодой, голубой, особо ничем не занятый и по большей части деклассированный. Правда, "быков", пьяных до безобразия, и людей, одетых в стиле "шаверма-фасон" - кепка, "адидас" и кожаная куртка, - в заведение не пускали. Зато существам женского пола и всевозможным фрикам, то бишь по-иноземному уродам - с персингом губ и шевелюрами, вымазанными суриком, - до полуночи горел в "Алабаме" зеленый свет.
Между тем веселье уже было в самом разгаре. В лучах светотехнической "ботвы" людское море на танцполе стало выходить из берегов, и охранники из фэйс-контроля начали выпускать всех желающих на улицу - проветриться. Взамен билетов им на запястье ставили печати, и этим не замедлили воспользоваться любители веселья на халяву. Кто как мог. Одни рисовали печати фломастерами, другие переводили их при помощи вареного яйца, - прав был классик, не оскудевает талантами Россия.
"Господи, что же они кладут туда?" С отвращением вкусив "Ариадны", Плещеев склонился к спрятанному на груди микрофону:
- Это Первый. Начали.
- Тормози. - Катя Дегтярева вдруг споткнулась и, не удержавшись на ногах, обхватила Дядю Терминатора за шею. - Сдохла. Схожу с пробега.
При этом она крепко прижалась к нему всеми, какие были, округлостями и незаметно кивнула Багдадскому Вору - будь готов, начинаем.
- Не гони, лапа, мы еще знаешь как с тобой оттопыримся! - В мутных глазах Терминаторова родственника заблестел живой интерес, и он положил руки спутнице ниже талии. - Сейчас заправим тебя.
От него несло чем-то прогорклым, мокрая футболка воняла потом, и Кате вдруг бешено захотелось разворотить ухажеру пах, но она, конечно, сдержалась. Не в первый раз.
- Вот он, рванули. - Ее потащили к выходу, и уже около туалетов Дядя Терминатора ухватил за рукав прикинутого в кожу шибзика. - Лешик, "фенечки" подгони - девочку угостить.
- Юбилярша, сразу видно. - Тот оценивающе посмотрел Кате куда-то выше коленок и задумчиво наклонил шишковатую, коротко стриженную башку. - Сейчас узнаю, осталось ли, - сегодня все двигают как бешеные.
Не замечая скрытно-внимательного взгляда Багдадского Вора, он с важным видом обошел танцпол и, вернувшись, сунул руку в карман.
- Повезло тебе, маленькая. Случайно осталось - "малинка". Смесь "фенечки", ЛСД и кокса, райское наслаждение, всю ночь подмахивать будешь. Бабки гони. - В обмен на зелень он вытащил багровую пилюлю и, усмехнувшись, посмотрел на киборгову родню: - Счастливо покувыркаться.
Шибзик повернулся и, ненавязчиво опекаемый Багдадским Вором, исчез в толпе, а Дядя Терминатора подмигнул Кате:
- Глотай, не вафля. Жалеть не будешь.
Был он весь какой-то дерганый, уголки губ запаршивели, и, представив его пальцы на своих бедрах. Катя содрогнулась.
- Смотри - фокус. - Подкинув пилюлю, она с ловкостью подставила рот, успев, однако, ухватить "фенечку" рукой, и поморщилась: - А говорил, райское наслаждение.
- Не гони волну, сейчас тебя попрет. - Родственник Терминатора плотоядно оскалился, и в этот миг, изнемогая от праведного гнева, рядом возник разгоряченный Лоскутков:
- Надюха, что за дела? - Бутафорские усы его раздувались вполне натурально, а в глазах застыло уязвленное мужское самолюбие. - Младшего купать пора, обед не варен, а ты на танцах развлекаешься?! Домой, к детям!.. - Он ухватил Катю за руку и категорически потащил к гардеробу.
Киборгов дядя тем временем смекнул, что предмет его желаний, внутри которого уже наверняка проснулась "фенечка", вот-вот исчезнет с горизонта, и не мешкая поднялся на защиту своих половых интересов:
- Ты куда это, козел, телку поволок? Сокрушу, ушатаю, раздербаню, на ноль помножу!
При этом он попытался съездить обидчику по усам, но сделал это по-дилетантски неумело, со звонком. Легко уклонившись, Лоскутков в четверть силы ударил нападающего в солнечное. Того сразу скрючило, дышать стало нечем, и, посрамив родню, Терминаторов дядя уткнулся носом в затоптанную мозаику пола - скорбеть о мировой несправедливости. Местная секыорити посмотрела на рогато-воинственного мужа с одобрением и весело заржала, а тот благополучно доволок свою заместительницу до выхода и с криком:
"Шалава, домой!" - повел ее к стоявшему неподалеку эгидовскому "рафику".
Как у моей сладкой
Были неполадки,
Так в духовке мы сушили
Ейные прокладки.
Истомленный маревом салона и ничегонеделанием, Кефирыч напевал себе под нос, разгадывая кроссворд "Для женщин", Пахомов с Наташей играли в шашки и прибытию начальства обрадовались, - значит, скоро их черед идти парой на дискотеку.
- Вот, Осаф Александрович! - Улыбнувшись, Катя поднесла Дубинину, вникавшему в секреты разведения ханориков, добытую отраву, и тот, смачно крякнув, убрал ее в специально помеченный пакетик. За сегодняшнюю ночь это был уже третий.
Скоро в микроавтобусе объявился Плещеев и, отчаянно пытаясь забыть шевелившуюся в животе "Ариадну", с ходу ухватился за термос с кофе:
- Кефир... э-э... Семен Никифорович, что там у нас по плану дальше?
Кефирыч ерзанул по жалобно заскрипевшему сиденью и потянулся к висевшему через плечо портфелю, который служил ему в качестве офицерской сумки:
- Дискотека "Эдельвейс", открыта тогда-то. Здание приватизировано, собственник ТОО "Эдельвейс". Зарегистрировано тогда-то, налоги платят, на счету столько-то, наемный директор такой-то. И т.д. и т.п. - полный ажур.
- Ладно, поехали в "Эдельвейс". - Плещеев выпил кофе большим глотком и посмотрел на Игоря с Наташей: - Выше нос, гвардейцы, веселье продолжается.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
_...Всему в этой жизни наступает конец. Пришел он и долготерпению сынов Израилевых, а потому в году шестьдесят шестом по Рождеству Христову вся Иудея поднялась против римского самовластия. Однако и года не миновало, как нагрянул полководец Веспасиан во главе шести легионов и овладел Галилеей, а предводитель повстанцев Иосиф Бен Меттафий, да будет он проклят в веках, перешел на сторону врага и, назвавшись Иосифом Флавием, принял римское гражданство. А земля Иудейская наполнилась слезами и плачем, только в одном городе Цезария мучительно погибли двадцать тысяч граждан, а по дороге на Вифлеем крестов с распятыми стояло во множестве.
Трудно представить даже, насколько тяжела смерть подобная. Вначале человека бичевали так, что после пятого удара уже не брызги крови, а куски мяса летели во все стороны. Затем ему на плечи кидали бремя перекладины и прибивали к ней руки гвоздями, и не допусти. Господи, чтобы были они ржавыми. Под щелканье бичей, окрики и пинки тащил мученик свою ношу до места казни, где его поднимали наверх и крепили к вертикальному столбу. Но в таком виде казнь для палачей была неинтересна - подвешенный подобным образом не имел возможности дышать и быстро умирал от полного удушья. Поэтому-то римляне и прибивали распятым иудеям ноги, чтобы те имели точку опоры и умирали медленно, от жажды, заражения крови и палящего южного солнца. Иногда в качестве высшего милосердия казненным ломали голени, но такое случалось нечасто.
Пока сыны Израилевы мучились на крестах, четыре легиона римских во главе с Титом окружили Иерусалим, и был страшен гнев их. Подтащив передвижные башни гелеполы - и с криком "Барра!", подобным рыку слона африканского, они овладели третьей, а потом второй стеной и спустя время ворвались в град Божий. В десятый день пятого месяца проникли они во внутреннюю часть храма Господня и сожгли его, унеся все ценное из святая святых. Однако была это малая талика из того, что веками собиралось с бережением во славу благочестия иудейского. Левит Овид, дальний потомок Аарона, через правнука его Финиеса на своем смертном одре поведал, что золотая и серебряная утварь, а также все прочее во множестве было сокрыто от римлян в Соломоновых конюшнях, кои размещались под древним храмом. Будто бы находилось все добро в двадцати четырех кучах, а главное, там же хранились знаки достоинства иудейского - пять каменьев из дюжины, бывших на наперснике первосвященника и собранных левитами за века... _
Дальше страницы были вырваны с корнем, и, вздохнув, Снегирев вернулся к реалиям жизни. Достал сотовую трубку и, подмигнув Рексу, принялся звонить Кольчугину.
- Слушаю. - Голос того энтузиазма не выражал, и Снегирев улыбнулся:
- Здравствуй, Кирилл, как самочувствие?
- А, Алексеич, привет. Слушай, извини за вчерашнее - нажрался как свинья. Машину-то хоть тебе сделали? - Чувствовалось, что на душе и в желудке у него Тяжко.
- Ерунда, с каждым случается. - Снегирев вдруг поймал себя на мысли, что лично с ним такое не случается, и направил разговор в другое русло: - Нужны фотографии твоей сестры и ее подружки. Желательно цветные, сможешь раздобыть?
- Конечно. - Кольчугинский голос прямо-таки заискрился надеждой, и он поспешно добавил: - Завтра утром будут.
- Ну и чудесно, заеду. -Снегирев отключился и взялся было за книгу по новой, как раздался зуммер и на штучном сотовом чуде загорелась багровая кнопка без надписи. После нажатия на нее в эфире что-то щелкнуло, и раздался неожиданно близкий, отлично слышимый голос Резникова:
- Приветствую, дорогой друг. Нам бы увидеться...
- Здравствуй, Иван батькович. - Снегирев представил, как скрипит под инвалидным креслом пол, и почему-то ощутил крепкие мускулы своих ног в тренировочных штанах. - Пообщаться невредно. Если не горит, буду часа через полтора.
В это время в трубке что-то грохнуло, и, прокомментировав ситуацию:
- У меня не очень, а вот сковородка горит ясным пламенем, - Резников заверил: - Жду.
- Вот и ладно. - Снегирев отключился и, убрав трубку в карман куртки, принялся собираться.
Через минуту он уже бодро шагал на стоянку и в душе поздравлял себя, что догадался одеться потеплее - вчерашняя оттепель обернулась арктическим холодом, было ветрено, неуютно и очень скользко. За ночь "мышастая" обросла ледовой коростой, и, включив обогреватель на всю катушку, Снегирев начал скребком сражаться со стихией.
Наконец лобовое стекло оттаяло и прояснилось, салон нагрелся, и, плавно тронувшись с места, "Нива" покатила к Неве.
Даже и на четырех ведущих езда удовольствия не доставляла. Проезжая часть представляла собой натуральный каток, на перекрестках общались, большей частью по матери, неразминувшиеся, а в Лахте на гаишном КПП менты играли в казаки-разбойники - шмонали все машины подряд, видимо надеясь, что количество перейдет в качество. Причем творили беспредел крайне непрофессионально, без зеркал, позволяющих взглянуть под порожек. Глянув на убогие ухищрения борцов с преступностью, Снегирев покачал головой: "Какая держава, такие и стражи".
Когда дошел черед до него самого, он с легким сердцем представил машину к досмотру. Как гласит народная мудрость, в автомобиле киллера фиг ли что найдешь.
Наконец, преодолев непогоду, скользкую дорогу и все прочее, Снегирев миновал указатель "Лисий Нос" и, ломая хрусталь наледи, двинулся вдоль обшарпанных деревянных строений. Тявкали собаки, дымы над крышами стояли столбом - к морозу, а кое-где воображение поражали дворцы новых русских. Вечерело.
Оставив "Ниву" под загоревшимся фонарем, Снегирев свернул в проселок, но прежде чем толкнуть калитку в давно не крашенном заборе, он приложил к губам свисток. Звук его был не слышен, но злобное рычание во дворе сразу же смолкло. Огромный исландский волкодав принялся дружелюбно делать хвостом отмашку проходите, не трону.
Потрепав его по загривку, Снегирев поднялся по бетонному пандусу в дом и сразу же учуял, что сковородка грохотала не зря - в воздухе благоухало жаренными с капустой свиными ребрышками.
В гостиной запах сделался еще гуще, и, заметив вошедшего, Резников заулыбался:
- Ну что, будете?
Сам он уже поел и, прихлебывая чай, лазил ложечкой в малиновое варенье. Как и все много пережившие люди, он был хорошим психологом и серьезные разговоры начинал издалека.
- Обязательно буду. - Снегирев молча прикончил предложенное, выпил, правда без потогонного, чаю и посмотрел на кормильца выжидающе: мол, о чем пойдет речь-то?
- Вы ведь знаете, сколько сделал лично для меня Петр Федорович, - Резников действительно начал с самого начала и махнул рукой в сторону соседней комнаты, сплошь уставленной аппаратурой, - и говорю об этом, чтобы была простительна моя настойчивость. - Он замолчал на мгновение и, скрипнув половицами, подкатил к гостю. - Речь идет все о том же - решить вопрос сорокинского друга. Кардинально решить. Видите ли... После встречи с вами тот ни с кем другим не желает иметь дело, и, если есть возможность... я вас очень прошу... помогите.
Он глянул собеседнику в глаза и, сразу же оборвав монолог, откинулся на спинку кресла, а Снегирев, вытирая губы, улыбнулся:
- Такой возможности нет. А выжить он сможет только в одиночку, пусть бросает все и уезжает. Как можно быстрее. Ну-с, было очень вкусно. - Он начал подниматься из-за стола и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью: - Чуть не забыл совсем! Нельзя ли будет узнать положение дел на наркорынке? Особенно меня интересует команда, занимающаяся "фараоном", - кто, что, откуда, все мелочи. Это первое. - Он взял грязную посуду и поволок ее на кухню, в таз с кипятком. Кроме того, хотелось бы знать, где наиболее часто пропадают люди. Если женщины, то какого типа, а если будет возможность - для каких целей и кто за этим стоит? Посмотрите в компьютере у ментов и федералов, чем черт не шутит, может, у них что-то есть. И еще, - он плеснул себе чаю, - попробуйте узнать, кто интересуется всем этим, кроме ментов и меня.
Повисла тишина. Трещали в камине дрова, тикали на стене ходики. Даже не верилось, что где-то существовал другой мир - жестокий, в котором жизнь человеческая ценности не представляла никакой. За ситцевыми занавесками окна уже вовсю хозяйничал зимний вечер, и, взглянув на часы, Снегирев поднялся:
- Спасибо. Помимо всего прочего, у вас явные кулинарные наклонности.
- Весьма тронут. - Резников проводил его до крыльца, в дверях прищурился от резкого, холодного ветра. - Всего хорошего.
- И удачи.
Снегирев подмигнул исландскому волкодаву и быстро припустил к "Ниве", отворачивая лицо от не на шутку разыгравшейся метели. Вероятно, это она заставила поредеть потоки машин на шоссе, утихомирила гаишников на Лахтинском кордоне, ну а город преобразила так, что не узнать: только что была замерзшая грязь, а теперь все одето в белый саван зимней неотвратимости.
Снег Снегирев не любил. Недаром зеки называют его "тварью": холодный, следы остаются, а главное, без лыж передвигаться по нему затруднительно. Не оценив упавшее с небес великолепие, Алексей припарковался у пивного бара "Сена".
Воздух в заведении был прокурен и пах чем-то кислым, из колонок надрывался "Тотен-Копф", то есть "Мертвая голова", а публика в большинстве своем собралась окраса своеобразного. Буйны головы, бритые под героя-конника Котовского, тяжелые ботинки северной группы войск НАТО, шнурованные белой парашютной стропой, куртки-"пилот", за которые невозможно ухватиться в драке и тяжело "расписать пером", - ультраправые россияне, скинхэды то есть.
- Ну мы выволокли черножопых из "баса", колотуху им в бубен и на снег дали козлам карате буром, хорошо, если не перекинулись.
Трое стриженых молодцов расположились за четырехместным столом. Усевшись на свободный стул, Снегирев им улыбнулся:
- Не возражаете?
Откровенно говоря, он с удовольствием выпил бы соку - резниковские ребрышки были жутко перченые.
- Возражаем, сивый, - оскалился в ответ одетый в натовский свитер с погонами высокий молодой человек и глянул на заржавших товарищей. - Более того, мы категорически против. Отлезай, пока есть на чем!
- Я не сивый, я седой. - Скунс улыбнулся еще шире и под столом ловко ухватил собеседника за мужскую гордость. - А седину надо уважать.
При этом он сделал круговое движение кистью, отчего молодой человек скалиться перестал и, вскрикнув, помрачнел:
- Мужик, ты чего, мужик, отпусти, больно!
- Не верю. - Скунс крутанул энергичнее, молодец взвыл яростнее и заскулил, а его соратники даже не подумали дернуться - застыли, ошалев от увиденного. Ну вот так-то лучше. - Удерживая болевой предел, истязатель подмигнул своей жертве и поинтересовался: - А что, парни, знает кто-нибудь из вас Тему? Нужен он мне, просто беда.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ночь любви Жилин провел так себе. Сперва его ужасно доставала не в меру разошедшаяся Верка, а когда удалось от нее отвязаться и наконец-таки закрыть глаза, то приснился ему Федор Кабульский. Будто бы стоял он совершенно голый, в одной лишь пограничной фуражке, и приветственно махал рукой: "Брат, я тебе товару подогнал", доставая при этом отраву из дымящейся раны на боку, где размещается у живых печень.
"Ну бля, ну бля!" - Проснулся Сергей Иванович ни свет ни заря в холодном поту и, открыв глаза, застонал. Похоже, судьба-злодейка решила доконать его - в свете ночника он увидел горящие глаза Котяры и услышал ее сладострастный шепот:
- Дорогой, ты готов взять меня на рассвете? Тут же она подкрепила слова решительными действиями, проигнорировать которые было невозможно, и к действительности Ломоносова вернул благожелательный мужской голос:
- Бог в помощь, Сергей Иванович!
Вздрогнув, Жилин поднял лицо с Котярина затылка и увидел в полумраке две мужские фигуры, развалившиеся на диване. Они спокойно наблюдали за процессом спаривания и, судя по черным провалам ртов, улыбались) - как они попали в квартиру, оборудованную железной дверью с "цербером"?
- Кто вы? - Мгновенно утратив способность к размножению, Сергей Иванович оторвался от партнерши и быстро закрылся подушкой, а Верка, вынырнув из глубины оргазма на поверхность, тут же впала в ступор, успев только прошептать:
- Писец, приехали...
- Иди, девушка, подмойся. - Один из визитеров вытащил ее за волосы из койки и подтолкнул в направлении ванной, а второй достал объемистый пакет:
- Не переживайте вы так, Сергей Иванович! Мы ваши компаньоны. А вот, как и договаривались, товар - там все расписано, что, почем и сколько.
- У меня нет сейчас денег, еще с прошлой партии не раскрутился.
Жилин дрожащими руками натянул халат и попытался было включить свет, но его тут же остановили:
- Не надо, темнота - друг молодежи. А что касаемо товара, так ведь мы компаньоны и поверим в долг. Ну, скажем, на неделю. Какой нынче день-то? Визитер посмотрел на часы, и стало видно, что рука у него напоминает клешню огромного краба-трупоеда. - Так вот, в следующий понедельник вы, Сергей Иванович, получите новую партию и отдадите должок за старую. Ну а не сумеете, не обижайтесь - включится счетчик. Тик-так-тик-так! - Незнакомец засмеялся, и Ломоносов похолодел:
- Да ведь здесь товару столько, что за месяц не перелопатить, вы же меня просто раком ставите!
- Э, Сергей Иванович, и не начинали даже. - Незваный гость смех оборвал и подошел к Жилину вплотную. - Упритесь рогом, благо все дискотеки в районе под нами. Ну а если пробивка какая, говорите, что прикованы к Колуну, и вопросов точно не будет.
От незнакомца исходил запах хищного зверя - едкого пота, смешанного с мускусом. Внезапно осознав, что именно эти клешни вырезали у Кабульского печень, Ломоносов обессиленно опустился на кровать.
- Нет уж, в эту тему я вписываться не буду!
- Сергей Иванович, вы натурально не понимаете. - Второй незнакомец дружески похлопал Жилина по плечу и неожиданно громко прищелкнул пальцами, словно намеревался сбацать фанданго. - Вас же никто не спрашивает. Мы ведь компаньоны теперь, а уйти от нас можно лишь одним путем, - в его руке вдруг что-то щелкнуло, и отточенная сталь испоганила жилинский халат как раз в районе печени, - вот таким.
Сергей Иванович, вскрикнув, схватился за прорезанный шелк, а потрошитель оскалился:
- Лучше не огорчать нас и оправдать оказанное доверие. Ну, доживем до понедельника.
Незваные гости бесшумно исчезли. Бросившись к окну, Ломоносов заметил лишь огни стремительно отъезжавшей лайбы.
"Отлично начинается неделя... твою мать". Он вдруг почувствовал всепоглощающее желание отлить, однако дверь, ведущая к удобствам, была закрыта, и пришлось стучаться.
- Вера, открой, это я.
- Господи, кто это?
Завернувшись в махровое полотенце, Котяра скорчилась на дне ванны, и тело ее сотрясала мелкая непрекращающаяся дрожь.
- Так, знакомые.
Жилин подскочил к унитазу и, активно включившись в процесс, отчетливо понял, что высшее счастье на земле - это опорожненный мочевой пузырь, по сравнению с которым оргазм - это тьфу.
- На хрен такое знакомство! - Котяра быстро укрыла прелести под стодолларовым комбидресом, натянула чулки и, надев "резиновое" платье, схватилась за пропитку. - Не провожай, я сама.
Было слышно, как, спотыкаясь, она промчалась вниз по лестнице, и, посмотрев в окно на удаляющуюся любовь, Жилин покачал головой: что-то уж слишком быстро рвала она когти, - видимо, перессала не на шутку. Да и сам-то он не лучше - тоже чуть не обделался. Особенно когда перо расписало шелк в миллиметре от его кожи, ощущение не из приятных, врагу не пожелаешь.
"Что же делать-то, блин?" Сергей Иванович никогда лохом не был и понимал, что захомутали его крепко, а работать на дядю он не собирался. Самое страшное в жизни - это неотданный долг, да еще с включенным счетчиком. Ему вдруг совсем некстати вспомнился зоновский педераст Наташка. Спавший на полу у параши, не имевший права сидеть за столом - презираемый всеми изгой, дошедший до своего бедственного состояния, между прочим, из-за неотданного долга. Вечерами после отбоя все желающие делали из него "акробата", а потом по традиции били - за пассивность.
От мрачных мыслей Сергей Иванович застонал, и хорошо знакомый ком снова проснулся у него в животе. "Нет, здесь люди серьезные, опускать не станут, просто вырежут печень, как Федору, - и в черный пластиковый мешок. Что же делать-то? Может, подорвать?" Ломоносов обвел взглядом свое какое-никакое жилье, посмотрел на стойку с аппаратурой, вспомнил про дачу в Рощине и вздохнул - жаба душит. Все деньги в наркоте, хату начнешь продавать - засветишься, да и кому нужна хрущоба-то? Нет, это бездорожье. Он не торопясь укрыл ложе страсти покрывалом и в задумчивости уставился на стену, где висел еще с девяностого года веселый календарь с девушками. Январская красотка, раскорячившись похабно на стуле, подмигнула ему, но прелести ее были Жилину нынче до лампочки. Интересовал его апрельский лист, на коем девушка в фате открывала "швепс" самым своим интимным местом, и, отыскав на девичьей ключице телефон, Сергей Иванович хмыкнул: сколько уже раз звонил, а запомнить номер все никак не мог. Наверное, потому, что отзывались по нему менты поганые.
"Ох, непруха!" После ночи, проведенной в обществе Котяры, на душе было пакостно, хотелось вмазаться и забыться, а свершившийся секс внушал смутные опасения насчет своей безопасности. Однако самым хреновым было, конечно, явление незваных визитеров, с ходу испоганивших Жилину халат, а заодно и настроение.
"Ладно, сволочи, мы еще посмотрим". Сергей Иванович без аппетита доел остатки давешнего пиршества, кряхтя оделся и выбрался из полутьмы подъезда на утренний трескучий мороз. Его пробрала дрожь, потянуло возвратиться в прокуренный Ташкент квартиры, однако, вспомнив холодок клинка на коже, он моментально согрелся и заскользил по неухоженному тротуару. Прогулявшись с полчаса, убедившись, что никому нет дела до него, Ломоносов отыскал исправный таксофон, сунул негнущимися пальцами жетон и принялся набирать номер.
- Майор Ступин? Здрасьте, Николай Игнатьич, это Борисов.
Евгений Александрович Хрусталев был хорошим ментом. По российским понятиям, естественно. Непростое это дело - допереть от младшего лейтенанта до полковника и при этом не спиться, не сделаться стукачом и не нажить врагов больше чем положено. Всякое случалось в жизни Евгения Александровича. В свое время он и "под жопу ложил" - регистрировал преступления в липовой книге происшествий, и на партсобраниях хлебной ксивой размахивал, а бывало, и подследственных мордами совал в распахнутый сейф, грохоча по нему, словно кувалдой, бронзовым бюстом железного Феликса, - сознавайтесь, гады, душу выну! А как не "ложить", не махать, не совать, когда приказано к приходу коммунизма искоренить преступность напрочь!
Однако, как бы там ни было, никогда Хрусталев не стучал на друзей, понапрасну жизнь людям не портил и за деньги всякую сволочь не отмазывал. Поэтому, наверное, и допер до полковника без всяких надежд сделаться генералом, зато спокойно ждал того часа, когда заиграет пенсионная труба и позовет его плодить кролей на кровных саблинских полдюжине соток. Правда, до этого волшебного момента нужно было дожить.
Сидя за массивным, наркомовских еще времен, столом, Евгений Александрович думал не о советских шиншиллах, а прокачивал в уме оперативно-розыскные действия по "фараону". В тишине просторного кабинета монотонно тикали часы, ничего дельного в голову не лезло. Посмотрев в окно на стылую темень морозного вечера, полковник поднялся ставить самовар.
Слово-то какое громкое - "ставить". А на самом деле - залить в трехлитровую жестянку раствор хлорки, гордо именуемый водопроводной водой, и воткнуть вилку в розетку, ни больше ни меньше. Это вам не четвертной красавец туляк, сияющий начищенными боками и шумно закипающий при посредстве разношенного хромового сапога.
Наконец забулькало, и едва Хрусталев принялся распивать чаи - из блюдечка, с нарезанной четвертинками ватрушкой, как раздался стук в дверь и пожаловал начальник отдела майор Ступин.
- Разрешите, товарищ полковник?
- Проходи, Николай Игнатьич. - Хозяин кабинета достал вторую чашку, плеснул заварки и придвинул подчиненному сахарницу. - Сам наливай и рассказывай, по глазам вижу, что есть о чем.
Они знали друг друга давно: когда Хрусталев еще ходил в начальниках отдела, Ступин был у него заместителем и впоследствии занял его место, так что, несмотря на разницу в годах, между ними царило понимание.
- Борисов объявился. - Майор налил кипяток, понюхал и начал прихлебывать без сахара. - Я с ним встречался сегодня. Помните такого?
Еще бы не помнить! Это ведь не кто иной, как сам Хрусталев зацепил его в девяностом, а потом словно эстафетную палочку передал Ступину - владей, товарищ полезный.
- Ну и как он, чем дышит? - Полковник надкусил ватрушку и поморщился от избытка теста. - Вот паразиты, даром что дерут втридорога, так еще и экономят. - И улыбнулся подчиненному: - Ну вещай, не тяни.
- Я не знаю, чем он дышит, - Ступин поставил чашку и вдруг широко улыбнулся в ответ, - но думаю, что на хвост "фараона" он нас выведет обязательно. - И он принялся с энтузиазмом жевать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
- Не было его давно. - Ущемленный за живое, скинхэд облизнул пересохшие губы и, снова всхлипнув, перешел на шепот: - Слушай, седой, у Мамонта спроси, он вместе с Темой ходит.
Потное лицо его было перекошено, зрачки от боли расплылись во весь глаз, и Скунс несколько ослабил хватку.
- Да я слышал, вроде бы все мамонты издохли. Этот-то где пасется?
- Слышь, седой, хватит человеку яйца крутить. - Самый мелкий из скинов, будучи, как видно, наиболее рассудительным, покачал в руке пивной кружкой. Нам не нужны неприятности. Мы здесь торчим постоянно и с тобой биться не будем. Двигай в "Забаву", там Мамонт обычно и зависает.
- Понял, не дурак. - Быстрым движением Скунс поднялся и, похлопав по плечу ущемленного ультраправого: - Благодарю за компанию, - направился к выходу.
Кажется, общался он с бритыми россиянами совсем недолго, однако другие россияне все же исхитрились и уперли с "мышастой" "дворники". "Ну и ладно, все равно уже чистили плохо". Подобные удары судьбы Снегирев принимал с философским спокойствием; он достал из бардачка новые и не спеша порулил в "Забаву". А путь его лежал в то самое место Петра творенья, которое еще господин Крестовский называл "петербургскими трущобами".
Если Невский считать лицом города, Зимний - его сердцем, а Смольный спинным мозгом, то Сенная площадь, вероятно, будет если не прямой кишкой, то двенадцатиперстной уж точно. Чего только не случалось здесь - и церковь Божию взрывали, и трупы холерные жгли, и революцию затевали, а уж торговали-то всем, что душа пожелает, - от гнилого сена до немытого женского тела. Кстати, торгуют до сих пор.
В свое время и зачинатель всемирной революции изволил обретаться здесь и с аппетитом потреблял купленные на рынке "архивкуснейшие огурчики".
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента