Страница:
Дела разрабатывали в ГУВД в группе по раскрытию особо тяжких преступлений.
Туда-то и направил свои стопы Самарин. Спустившись в метро, он машинально остановился около газетчика. Вот этого-то не следовало делать. Потому что в глаза, как назло, бросился «Петербургский вестник», да еще с аршинными буквами:
«Ростропович в Санкт-Петербурге».
На подпись можно не смотреть – он и так знал, кто написал эту статью.
Известная журналистка, музыкальный критик Агния Самарина.
Из-за этой статьи тоже вышел скандал. Агнесса вышла с Чаком на улицу ровно на три минуты. Дмитрий возмутился, потому что накануне честно выполнил уговор и, несмотря на погоду, гулял ровно полтора часа, чтобы пес хотя бы вечером смог нормально побегать. У него тоже не было времени, ему тоже было о чем подумать, но он помнил о том, что у него есть собака.
– Я до трех утра писала статью. – Агнесса посмотрела на него тем убийственным взглядом, который в последнее время взяла на вооружение: «Мол, мы – творческая интеллигенция и вам, грубым милиционерам, нас не понять».
Дмитрия это раздражало безумно.
– Никто тебя не заставлял. Могла бы закончить сегодня.
– Я работаю в газете, – ответила сестра. – И не могу сегодня писать статью, которая должна быть закончена вчера! – Она сдерживалась, чтобы в очередной раз не высказать брату всего, что она о нем думает. – А газета, да будет тебе известно, выходит каждый день.
– Собаке это безразлично, – сказал Дмитрий. Агния ввела в бой тяжелую артиллерию: вынула носовой платок и стала утирать выступившие слезы.
– Если бы жива была мама…
– Мама никогда бы не заставила животное страдать, – сказал Дмитрий и отвернулся, чтобы не видеть покрасневших глаз.
Разменять квартиру. Нет, это невозможно. Пусть она остается здесь, в родительском гнезде. Надо поговорить на работе… Пусть хоть место в общежитии дадут. Но как же тогда Чак?
Агнесса как будто угадала его мысли и, нервно поправив очки, сказала:
– Ты говоришь со мной, будто я тебе не сестра, а коммунальная соседка.
– Неприятно иметь с соседкой общую собаку, – отрезал Дмитрий и ушел, хлопнув дверью.
И сейчас, стоя в набитом поезде метро, он думал о Чаке. Бедняга опять остался практически без прогулки и теперь до вечера просидит в запертой квартире. Но что делать, если хозяину надо работать, искать убийц, воров, мошенников, выяснять, по какой причине сгорела будка путевого обходчика. И потому он тоже не может сегодня выйти погулять подольше. Плохо, когда хозяин следователь.
Бедный пес. Не повезло ему с хозяевами. Их, как и родителей, не выбирают.
А ведь когда он появился, все были уверены, что это будет счастливейший из ретриверов.
Эта порода только-только начала появляться в России, и, когда Дмитрий с Агнессой в первый раз вели по садику вдоль Кронверкского проспекта светло-золотистого щенка-подростка, каждый второй останавливался, каждый третий восхищался, а каждый пятый интересовался, что это за порода.
Агнии Чак достался случайно. Ей подарила его молодая пианистка Сэнди Никвист. Агнесса пришла брать интервью в «Асторию» и с восхищением увидела, как из-под кровати вылезает чудо-существо. Прекраснейший на свете щен.
Проблема заключалась в том, что мисс Никвист летела обратно в Америку через Шеннон, а в Ирландии животные обязаны проходить трехмесячный карантин и щенка нельзя даже перенести из самолета в самолет. Короче, домой Агнесса вернулась не одна, а американец Чак стал россиянином. Сказать, что Дмитрий обрадовался, значит, не сказать ничего. Всю жизнь он мечтал иметь собаку, но был уверен, что сестра ни за что не согласится. И вот надо же!
Однако время показало, что следователь и газетчица просто не имеют права держать животное. Разве что рыбок в аквариуме.
«Бедный Чак, – продолжал думать Дмитрий, толкая тяжелую дверь, за которой располагалось питерское ГУВД. – Черт возьми, – одернул он себя, – вот и веди следствие, когда дома такой бардак».
В группе по раскрытию особо тяжких преступлений Дмитрию выдали груду толстенных папок и посадили за свободный стол. Самарин открыл первую папку и поморщился.
Семнадцать ножевых ранений в области ягодиц, бедер и живота, разрезанные половые органы. Следы насилия, в том числе и в извращенной форме, – и это еще при жизни. Отрезана грудь, вспорот живот и вырезана матка – это, правда, уже после смерти.
Агния, наверно, просто отказалась бы читать дальше, но Дмитрий Самарин поморщился только в первый момент, а теперь внимательно вчитывался в. детали.
Как выяснилось, первой жертвой маньяка стала восемнадцатилетняя студентка техникума Сидоренко Клара Петровна. Убийца настиг ее в парке Победы в ночь с 17-го на 18 мая 1993 года. Задержали несколько человек, но вина ни одного из них не была доказана; убийство осталось нераскрытым.
Дмитрий раскрыл следующую папку. На этот раз была убита женщина, совершенно не похожая на предыдущую. Немцова Ирина Михайловна, сорока двух лет, бухгалтер НИИ. Маньяк убил ее в парке Сосновка, рядом с которым жила Немцова.
Судя по фотографиям, Ирина Михайловна была женщиной со склонностью к полноте, небольшого роста, с типично русской внешностью, в то время как Клара, высокая брюнетка, лицом чем-то напоминала Лию Ахеджакову и красавицей также не была.
Остальные жертвы тоже оказались совершенно разными и по возрасту, и по внешнему виду, и по национальности. Была даже одна узбечка, Фируза Пиназарова.
Так что версия о том, что маньяка привлекали женщины какого-то определенного физического облика, явно не проходила. Это лежало на поверхности.
И в то же время Самарина не оставляла мысль о том, что должно же быть в этих женщинах нечто общее. Почему именно они? Случайный выбор? Первые встречные существа противоположного пола по выходе из дома? Тоже вероятно… И все-таки… Может быть, одежда? Когда-то прогремел серийный убийца, кидавшийся на женщин в красном…
Дмитрий снова внимательно пересмотрел дела. Нет, ничто не указывало на то, что убийца выбирал своих жертв по одежде. Женщины, ставшие его жертвами, были одеты совершенно по-разному: брюки, юбки, платья, сарафаны… самых разных цветов.
Внимание Самарина привлекло другое. Ни в одном описании не было упомянуто пальто. И только два раза жертва выходила из дома «в куртке». Дмитрий еще раз быстро просмотрел дела и с изумлением обнаружил, что большинство убийств приходились на лето, позднюю весну или раннюю осень. К началу зимы преступник впадал в спячку. Что это? Особенности его физиологии? «Ввиду наступления холодов меняю жену на теплые валенки…»
Что-то в этом было. Дмитрий стал механически чертить концентрические круги на чистом листе, и если бы сейчас его увидели товарищи по следственному отделу, они бы сразу сказали: «Думает наш аналитик. За что-то уцепился».
Действительно, Дмитрию показалось, что он схватился за ниточку, хотя и совсем тоненькую. Убийства происходили только в теплое время года. Может быть, даже в жаркие дни? Возможно, это никак не связано с выбором жертвы, а просто в такое время маньяк приходил в возбужденное состояние. В конце концов, он тоже живое существо и его патология имеет биологическую основу.
Стоп. Так все-таки один или двое? Почерки были очень похожи, так что практически не оставалось сомнений в том, что груда папок на столе фиксировала действия одного и того же человека. Однако, он ли – убийца из электрички, в этом еще следовало разобраться.
Может, стоит серьезно проверить погоду? Как у него насчет дождя? Или облачности? К сожалению, точно были датированы далеко не все убийства. Не была известна дата гибели Перовой Любови Марксовны, тридцати одного года, рабочей объединения «Светлана». Родные, жившие за городом, забили тревогу, только когда она не приехала на дачу в воскресенье. А труп и вовсе был найден в лесу под Зеленогорском минимум через полтора месяца после убийства, так что точное число установлению не поддавалось.
Правда, по большинству эпизодов труп находили быстро и устанавливалась не только дата, но и время смерти убитой.
Из всего складывалась такая картина: маньяк подкарауливал женщин поздно вечером в парках, безлюдных скверах или вблизи дачных поселков. Часть убийств была совершена в области, но их передали в городское УВД, поскольку почерк был очень схож. В одном случае женщина была задушена во дворе многоэтажного дома в Купчине.
Далее все дела становились похожими, будто следователи переписывали друг у друга. Характерные ссадины и кровоподтеки на левой передне-боковой поверхности шеи, что указывает на удушение жертвы правой рукой, когда она обращена лицом к нападающему. Типичными были переломы подъязычной кости и щитовидного хряща. В нескольких случаях у женщин были сломаны ребра – убийца сдавливал коленями грудь и живот. Ссадины и кровоподтеки вокруг носа и рта: если женщина пыталась кричать – убийца затыкал ей рот левой рукой.
«Правша, – с досадой подумал Дмитрий, – хотя не проверять же на вшивость всех питерских левшей».
Все жертвы были исколоты ножом, от пятнадцати до пятидесяти с лишним ударов. Далее тело кромсалось, вырезались внутренние органы, отрезались груди.
Однако следы от укусов зубами не были зафиксированы ни в одном из случаев, а именно это было самой характерной чертой «почерка» убийцы из электрички.
Да, судя по всему, в ГУВД имели определенные основания отфутболить это дело транспортникам, хотя по справедливости его следовало передать им., Но кому охота копаться в такой грязи. Сам Дмитрий с удовольствием бы собрал сейчас все эти папки и зашвырнул их куда подальше, но надо было работать, надо сидеть и вчитываться, чтобы такая вот сволочь не ходила больше по земле.
Он разложил дела в хронологическом порядке. Жестокость убийств и, главное, изощренность уже посмертного истязания трупа возрастала раз от раза. Значит, маньяк, как и многие люди в поисках сильных ощущений, был вынужден делать их все более острыми, иначе чувства притупляются. Так, например, если сначала он просто наносил удары ножом в живот, то затем начал буквально кромсать тело жертвы.
Дмитрий тяжело вздохнул и захлопнул последнюю папку. Ну и мразь! Какое счастье, что раньше ему не приходилось сталкиваться с подобными делами. Теперь на этом фоне какой-нибудь алкаш, пырнувший собутыльника ножом, будет казаться милейшим человеком.
И все-таки что главное? Совершение полового акта во время удушения жертвы является, кажется, просто общим для большинства маньяков такого рода.
Конвульсивные сжатия мышц – вот чего он ждет. Он достигает какого-то специфического состояния.
Это общее. И тут маньяк, орудующий в парках (Дмитрий про себя назвал его «маньяк А»), и убийца из электрички («маньяк Б») сходятся. А дальше идет «почерк», детали другими словами.
Многочисленные ножевые ранения – это есть, но если у паркового маньяка количество ударов шло по нарастающей, то убийца из электрички нанес всего семь ударов. Следов от укусов у паркового маньяка вообще не было, а для убийцы из электрички это характернейшая примета. Первый выходил на охоту летом, преимущественно в жаркие дни, второй же совершил убийство осенью, в конце октября.
Дмитрий еще раз просмотрел записи – самое позднее по времени года дело по «маньяку А» приходилось на 16 сентября. На месяц с лишним раньше. Все правильно. Есть достаточные основания считать убийство в электричке отдельным делом, никак не связанным с делом серийного убийцы, которое разрабатывает группа по особо тяжким. Что ж, не приписывать же действительно все нераскрытые убийства в радиусе ста километров от города некоему мифическому маньяку.
Дмитрий отдал секретарю группы папки с делами.
– Ну что, насладился? – хмыкнул городской «важняк» Никифоров, с которым Диме уже приходилось встречаться не раз.
– И не говори, – махнул рукой Самарин. – Знаешь, лучше одновременно вести десять дел о хищениях на жэ-дэ.
– Ишь чего захотел. Хищения! – засмеялся Никифоров. – Благословенные времена… 0-Бэ-Ха-Эс-Эс… – мечтательно протянул он. – А не хочешь пять заказных убийств, два с особой жестокостью, и три изнасилования? Махнемся?
– Да ну тебя! А кто у вас этим маньяком занимается?
– Я занимался, потом передали Хабибулину. По-моему, у него до сих пор. Это же глушь полная.
– Почему полная? Чикатило все-таки нашли.
– А сколько лет он был в разработке? Годы. Маньяк – он хитрый, это тебе не сожительницу бутылкой по голове в состоянии аффекта. У этого достаточно времени, чтобы все до мелочей продумать.
Из здания ГУВД Самарин выходил с чувством омерзения и одновременно злости.
Вишь как устроился, мерзавец! Действительно, все продумал до мелочей. Сколько уже лет ходит непойманный. Дмитрий сжал кулаки. И все-таки рано или поздно – попадешься. Попался же Чикатйло. Тоже был не из самых простодушных.
И только сейчас Дмитрий вспомнил про оставшегося дома Чака. Потом подумалось о том, что завтра суббота и они, как всегда, устроят пробежку…
А там будь что будет.
Костя Сорокин сидел на кухне и боролся с нарастающей тревогой простым русским способом – пил водку. Нет, он не напился, просто тупо сидел перед черно-белой «Юностью», стоявшей на холодильнике, смотрел все подряд, не вникая в смысл передач, и потихоньку тянул рюмку за рюмкой.
В прихожей надрывался телефон, но Костя не двигался с места. Сначала он срывался на каждый звонок, надеясь, что это Марина, но это всякий раз оказывалась теща. Маргарита Васильевна то рыдала в трубку, умоляя Костю сходить в милицию, то начинала обвинять его во всех смертных грехах и договорилась до того, что он сам, мерзавец и негодяй, что-то сотворил с ее дочерью. Костя уговаривал, успокаивал, оправдывался – все было надраено.
– Говори, что ты с ней сделал?! – услышал он, сняв трубку в очередной раз.
– Говори начистоту!!
– Маргарита Васильевна, ничего я с ней не делал. Успокойтесь.
– Конечно, тебе легко успокоиться. Ты никогда не любил ее. Это же моя дочь… – Она зарыдала, и речь ее сделалась совсем несвязной. – Моя дочь….
Как я не хотела, чтобы она за тебя выходила! Чуяло мое сердце! Мерзавец!
Сволочь! Образованщина! Ты погубил ее!
Костя сжал трубку так, что побелели пальцы.
– Маргарита Васильевна, я прошу вас успокоиться.
– Конечно, ты-то спокоен! Погубил мою девочку… – В трубке послышались рыдания. – Но учти, тебе это так даром не пройдет. Мы с Александром Илларионовичем сейчас же пойдем в милицию. Ты за все ответишь!
Некоторое время слышался только плач, затем:
«Оставь меня, я все говорю правильно», сказанное кому-то рядом.
– Мерзавец! Я всегда знала, что тебе нужна была не она, а положение ее отца! В городе решил зацепиться! Ты разбил ей жизнь, а теперь и ее решил погубить!
На этом месте Костя бросил трубку.
Звонки продолжались. Костя закрыл дверь на кухню и уставился в телевизор, пытаясь сообразить, о чем же рассказывает ему Татьяна Миткова.
В какой-то момент телефон затих.
«Отрубилась, – подумал Костя. – А может быть, Марина нашлась?» Он хотел было пойти и позвонить теще, но душевных сил на это не было.
«Позвонят сами», – с надеждой подумал он.
Он сел на прежнее место, налил еще пятьдесят граммов и залпом выпил.
«Маринка, Мариночка! – в отчаянии думал он. – Хоть бы ты вернулась. Пусть не ко мне. Хоть бы ты нашлась! Какой же я был идиот. Прости меня. Я же, люблю тебя. Я никогда, понимаешь, больше никогда…»
В прихожей зазвонил телефон.
«Теща? Не буду подходить… А вдруг Марина нашлась? Подойти? А если снова теща? Давно не звонила. А вдруг это Марина?»
Костя встал и пошел в прихожую, все еще не уверенный, будет он снимать трубку или нет.
Телефон трезвонил очень настойчиво. Пять звонков, шесть, семь…
– Да, я слушаю, – сказал Костя, сняв трубку.
– Это квартира Сорокиных? – услышал он незнакомый женский голос. Сердце подпрыгнуло.
– Да, – подтвердил он. – Это квартира Сорокиных.
– А не могли бы вы попросить Марину Александровну? – вкрадчиво попросил голос.
Что-то в нем Косте очень не понравилось. Прокуренный, с хрипотцой, он мог принадлежать курящей и пьющей женщине, средних лет, без высшего образования. Но говорила она так, будто хотела выдать себя за гранд-даму. Мордюкова в роли Анны Павловны Шерер.
– Марину Александровну Сорокину, – повторил голос.
– Ее нет дома, – наконец выдавил из себя Костя.
– А когда она появится?
– Этого я не знаю.
– Дело в том, что… – Голос стал еще слаще. – Одни люди нашли ее паспорт, и он теперь у меня. Я понимаю, какая это беда – потерять документ, и поэтому звоню. Просто жалко человека. Конечно, – прокуренная гранд-дама на миг замолчала, – поймите меня правильно, это стоило мне таких усилий… И потом, пришлось узнавать ваш телефон. Я даже не для себя, а просто те люди, которые нашли, они вообще сначала не хотели отдавать ваш документик.
Пока она говорила, Костя оправился от изумления.
– Короче, – прервал он словесный поток, – сколько вы хотите?
– Ну, – в голосе появились деловые нотки, – сто тысяч вам не будет много?
– Хорошо, – согласился Костя, – приходите сюда, адрес вы знаете.
На том конце замялись. В трубке послышался мужской бас, громким шепотом произнесший: «Ты че, Линка, вконец сдурела?» После этого трубку зажали ладонью.
– Вы знаете, – наконец сказала женщина, – нас бы устроило другое.
Приходите завтра утром на Ладожский вокзал. В буфете первого этажа.
– Утром – это во сколько?
– В десять часов. Я как раз осво… ой. – («Дура ты, – послышался мужской шепот, – ты еще фамилию скажи».) – В буфете первого этажа в десять часов.
– А как мне вас узнать? – спросил Костя, которому происходящее нравилось все меньше и меньше.
– Вас узнаю я, – сказала женщина, – держите в руках газету.
– Я буду в бежевой куртке и в такой же кепке, – отрезал Костя. – До свидания.
Первым импульсом было немедленно позвонить Марининым родителям, а потом в милицию. Костя взял себя в руки, прошел на кухню, налил еще пятьдесят граммов, залпом выпил и задумался.
Звонили явно какие-то пропойцы, из тех, кто роется в мусорных контейнерах.
Если с Мариной что-то случилось, они могут что-то знать… «Какой же я идиот! – Костя с силой поставил стакан на стол. – Не спросил, где они его нашли, когда… Ладно, не забыть спросить завтра. Если, конечно, их ничто не спугнет и они придут».
– Ну, Гриша, дело в шляпе. – Аникина громко чмокнула Сучкова в щетинистую щеку. – Считай, сотню заработали. Здорово я с ним говорила?
– Хоть в кино снимайся, – хмыкнул дед Григорий. – Только думать надо, что говоришь. Фильтруй базар, как нынче молодежь выражается. Кто тебя за язык тянул говорить, что на вокзале работаешь?
– Да он не понял! – махнула рукой Ангелина Степановна.
– Ладно, ты у меня молоток! – Дед Григорий обнял сожительницу за обширную талию. – Давай отметим это дело.
Оба пребывали в полной уверенности, что муж Сорокиной принял Ангелину Степановну за пожилую интеллигентную даму, если не за учительницу, то хотя бы за бухгалтера.
Чем больше Костя думал о предстоящей завтра встрече, тем больше возникало сомнений. Идти, разумеется, надо, но что дальше? Он получит паспорт, отдаст сотню, и на этом все закончится? Нет, так дело не пойдет.
«Надо из этой дряни душу вытрясти. Не так уж она проста. Номер телефона-то узнала, а он в паспорте не записан, – с внезапной злостью подумал Костя. – Значит, надо идти не одному».
Он махнул еще пятьдесят, двинулся в прихожую и набрал номер, который знал наизусть.
– Мне нужен Петр Федорович. Нет его? Говорит его племянник. Передайте, чтобы перезвонил, когда сможет. Это очень важно.
К счастью, в фирме уже все знали – от жены Кола. Он бы, наверное, умер, если бы ему самому пришлось рассказывать, что произошло.
Директор-распорядитель говорил с Шакутиным холодно, однако сообщил новость, которая в данной ситуации Кола обрадовала:
– Они штормовое предупреждение получили, стоят в Мальме на рейде. В Питере скорей всего будут не раньше среды. Так что у тебя три дня форы есть. Ну а не найдешь документы и безделушки – сам понимаешь…
Это Шакутин понимал очень хорошо. Груз стоил пятьдесят тысяч. И не деревянных, а самых настоящих баксов. Они же зеленые. А все остальное – и подумать страшно.
В десять утра в вокзальном буфете царит благолепие. Загулявшие вчера разошлись, а для сегодняшних рано. Пол уже помыли, но еще не успели затоптать, салаты не заветрились, куриные ноги свежепожарены, но посетителей нет.
Ангелина Степановна не удивилась, когда, заглянув в буфет, увидела почти полное отсутствие клиентов. Только важно стояла за прилавком буфетчица Зинаида да два здоровых парня пили пиво в отдаленном углу. Больше не наблюдалось никого – отсутствовала даже подъедала Нюшка.
Ангелина Степановна сверилась со светящимся табло, чтобы прийти на стрелку на три-четыре минуты позже, чем условились. Ей по важным причинам хотелось, чтобы «клиент» появился первым.
Она окинула внимательным взглядом пивших пиво – ни один из них не походил на тот образ, который она составила во время разговора по телефону. Аникина хотела дать обратный ход и вернуться на вокзальную площадь, но за спиной раздался голос:
– Извините, опоздал.
Ангелина Степановна даже вздрогнула. Она резво развернулась и очутилась нос к носу-с молодым человеком в бежевой куртке.
– Я по поводу паспорта моей жены. Он при вас?
– А, ну конечно! – заулыбалась уборщица. Парень оказался именно таким, как она представляла лохом, с которого можно драть три шкуры. «Жаль, только сто запросили», – подумала она. – Он тут, совсем недалеко. Пойдемте со мной. А то ведь, понимаете, паспорт все-таки, документ…
– Хорошо, пойдемте, – кивнул Костя. Они вышли из буфета. В этот же миг парни в углу допили свое пиво, встали и направились к двери.
Аникина повела Костю через привокзальную площадь наискосок к зданию, на котором красовалась слегка покосившаяся табличка: «Багажное отделение».
– Сюда, – сказала уборщица.
Костя с сомнением взглянул на разбитую дверь.
– Знаете что, – сказал он, – выносите паспорт, а я подожду.
Ангелина Степановна пожала плечами и исчезла в глубине «Багажного отделения». Через пару минут она вновь явилась на божий свет, держа в руках нечто завернутое в полиэтилен. На ее красном лице играла таинственная улыбка – так, наверно, улыбалась бы постаревшая Мона Лиза, будь она пьющей вокзальной уборщицей.
Одновременно мелькнула массивная бородатая фигура. Сучков наблюдал за ходом операции из-за дверей.
– Тут такое дело, – начала Ангелина Степановна. – Мои друзья, – она кивнула в сторону «Багажного отделения», не подозревая, что «друзья» вышли на всеобщее обозрение, – говорят, что штраф теперь повысили до двухсот тысяч. Так ведь это еще по милициям мотаться… А тут мы вам всего за сто пятьдесят…
– Но ведь договаривались…
– Ну да, – затараторила Ангелина Степановна, – так ведь не знали, какой нынче штраф. Раньше-то меньше было, а теперь… Они, вообще, хотели с вас триста запросить, а я им говорю: «Вы че, очумели? У людей несчастье, разве можно на чужой беде наживаться!»
– Хорошо, – кивнул Костя, – пусть будет сто пятьдесят.
Он отсчитал нужную сумму. Деньги молниеносно исчезли в обширных карманах Ангелины Степановны.
– Я хотел спросить, как этот паспорт попал к вам?
– Ой! – махнула рукой Аникина. – Понятия не имею! Моим ребятам кто-то отдал. Тоже не бесплатно, – поспешно добавила она.
– А может быть, попытаетесь вспомнить… Или ваши друзья вспомнят.
– Да они ушли.
– Неужели?
В первый миг Аникина не поняла, что произошло. Ибо вопрос этот ей задал не «лох», пришедший за паспортом, а совсем другой человек – молодой плечистый «бык» с коротким ежиком на непокрытой голове. Он крепко держал Ангелину Степановну за правый локоть. Левый же локоть, как железными клещами, сдавил другой детина, которого можно было бы принять за точную копию первого, если бы его ежик не отдавал в рыжину. В отличие от первого он лениво жевал резинку.
– А ты подумай, может, чего вспомнишь? – предложил светлый «ежик» и сдавил локоть посильнее.
– Да вы чего! – взвилась Аникина.
– Заткнись, бабка, – продолжая жевать, небрежно сказал рыжий, – хватит выпендриваться, и слушай, что тебе говорят.
– Да я…
– Все, что ты хотела, ты уже сказала нам по телефону. Теперь расскажешь то же самое легавым. И не только расскажешь, но и напишешь заявление. – С этими словами он слегка ткнул ее под ребра.
Бил он в сотую часть силы, но у Аникиной перехватило дыхание. С минуту она только ошарашенно вертела глазами. А потому не заметила, как рыжий, расставив пальцы «веером», ткнул в сторону деда Григория, который по-прежнему выглядывал из-за дверей «Багажного отделения», и процедил:
– А это кто?
– Никто, – испуганно пролепетала Ангелина Степановна.
Деда Григория сдуло ветром, словно он был не крупный мужчина, а легкая соломинка.
– Еще вопросы будут? – спросил светлый «ежик», и удар повторился.
Туда-то и направил свои стопы Самарин. Спустившись в метро, он машинально остановился около газетчика. Вот этого-то не следовало делать. Потому что в глаза, как назло, бросился «Петербургский вестник», да еще с аршинными буквами:
«Ростропович в Санкт-Петербурге».
На подпись можно не смотреть – он и так знал, кто написал эту статью.
Известная журналистка, музыкальный критик Агния Самарина.
Из-за этой статьи тоже вышел скандал. Агнесса вышла с Чаком на улицу ровно на три минуты. Дмитрий возмутился, потому что накануне честно выполнил уговор и, несмотря на погоду, гулял ровно полтора часа, чтобы пес хотя бы вечером смог нормально побегать. У него тоже не было времени, ему тоже было о чем подумать, но он помнил о том, что у него есть собака.
– Я до трех утра писала статью. – Агнесса посмотрела на него тем убийственным взглядом, который в последнее время взяла на вооружение: «Мол, мы – творческая интеллигенция и вам, грубым милиционерам, нас не понять».
Дмитрия это раздражало безумно.
– Никто тебя не заставлял. Могла бы закончить сегодня.
– Я работаю в газете, – ответила сестра. – И не могу сегодня писать статью, которая должна быть закончена вчера! – Она сдерживалась, чтобы в очередной раз не высказать брату всего, что она о нем думает. – А газета, да будет тебе известно, выходит каждый день.
– Собаке это безразлично, – сказал Дмитрий. Агния ввела в бой тяжелую артиллерию: вынула носовой платок и стала утирать выступившие слезы.
– Если бы жива была мама…
– Мама никогда бы не заставила животное страдать, – сказал Дмитрий и отвернулся, чтобы не видеть покрасневших глаз.
Разменять квартиру. Нет, это невозможно. Пусть она остается здесь, в родительском гнезде. Надо поговорить на работе… Пусть хоть место в общежитии дадут. Но как же тогда Чак?
Агнесса как будто угадала его мысли и, нервно поправив очки, сказала:
– Ты говоришь со мной, будто я тебе не сестра, а коммунальная соседка.
– Неприятно иметь с соседкой общую собаку, – отрезал Дмитрий и ушел, хлопнув дверью.
И сейчас, стоя в набитом поезде метро, он думал о Чаке. Бедняга опять остался практически без прогулки и теперь до вечера просидит в запертой квартире. Но что делать, если хозяину надо работать, искать убийц, воров, мошенников, выяснять, по какой причине сгорела будка путевого обходчика. И потому он тоже не может сегодня выйти погулять подольше. Плохо, когда хозяин следователь.
Бедный пес. Не повезло ему с хозяевами. Их, как и родителей, не выбирают.
А ведь когда он появился, все были уверены, что это будет счастливейший из ретриверов.
Эта порода только-только начала появляться в России, и, когда Дмитрий с Агнессой в первый раз вели по садику вдоль Кронверкского проспекта светло-золотистого щенка-подростка, каждый второй останавливался, каждый третий восхищался, а каждый пятый интересовался, что это за порода.
Агнии Чак достался случайно. Ей подарила его молодая пианистка Сэнди Никвист. Агнесса пришла брать интервью в «Асторию» и с восхищением увидела, как из-под кровати вылезает чудо-существо. Прекраснейший на свете щен.
Проблема заключалась в том, что мисс Никвист летела обратно в Америку через Шеннон, а в Ирландии животные обязаны проходить трехмесячный карантин и щенка нельзя даже перенести из самолета в самолет. Короче, домой Агнесса вернулась не одна, а американец Чак стал россиянином. Сказать, что Дмитрий обрадовался, значит, не сказать ничего. Всю жизнь он мечтал иметь собаку, но был уверен, что сестра ни за что не согласится. И вот надо же!
Однако время показало, что следователь и газетчица просто не имеют права держать животное. Разве что рыбок в аквариуме.
«Бедный Чак, – продолжал думать Дмитрий, толкая тяжелую дверь, за которой располагалось питерское ГУВД. – Черт возьми, – одернул он себя, – вот и веди следствие, когда дома такой бардак».
В группе по раскрытию особо тяжких преступлений Дмитрию выдали груду толстенных папок и посадили за свободный стол. Самарин открыл первую папку и поморщился.
Семнадцать ножевых ранений в области ягодиц, бедер и живота, разрезанные половые органы. Следы насилия, в том числе и в извращенной форме, – и это еще при жизни. Отрезана грудь, вспорот живот и вырезана матка – это, правда, уже после смерти.
Агния, наверно, просто отказалась бы читать дальше, но Дмитрий Самарин поморщился только в первый момент, а теперь внимательно вчитывался в. детали.
Как выяснилось, первой жертвой маньяка стала восемнадцатилетняя студентка техникума Сидоренко Клара Петровна. Убийца настиг ее в парке Победы в ночь с 17-го на 18 мая 1993 года. Задержали несколько человек, но вина ни одного из них не была доказана; убийство осталось нераскрытым.
Дмитрий раскрыл следующую папку. На этот раз была убита женщина, совершенно не похожая на предыдущую. Немцова Ирина Михайловна, сорока двух лет, бухгалтер НИИ. Маньяк убил ее в парке Сосновка, рядом с которым жила Немцова.
Судя по фотографиям, Ирина Михайловна была женщиной со склонностью к полноте, небольшого роста, с типично русской внешностью, в то время как Клара, высокая брюнетка, лицом чем-то напоминала Лию Ахеджакову и красавицей также не была.
Остальные жертвы тоже оказались совершенно разными и по возрасту, и по внешнему виду, и по национальности. Была даже одна узбечка, Фируза Пиназарова.
Так что версия о том, что маньяка привлекали женщины какого-то определенного физического облика, явно не проходила. Это лежало на поверхности.
И в то же время Самарина не оставляла мысль о том, что должно же быть в этих женщинах нечто общее. Почему именно они? Случайный выбор? Первые встречные существа противоположного пола по выходе из дома? Тоже вероятно… И все-таки… Может быть, одежда? Когда-то прогремел серийный убийца, кидавшийся на женщин в красном…
Дмитрий снова внимательно пересмотрел дела. Нет, ничто не указывало на то, что убийца выбирал своих жертв по одежде. Женщины, ставшие его жертвами, были одеты совершенно по-разному: брюки, юбки, платья, сарафаны… самых разных цветов.
Внимание Самарина привлекло другое. Ни в одном описании не было упомянуто пальто. И только два раза жертва выходила из дома «в куртке». Дмитрий еще раз быстро просмотрел дела и с изумлением обнаружил, что большинство убийств приходились на лето, позднюю весну или раннюю осень. К началу зимы преступник впадал в спячку. Что это? Особенности его физиологии? «Ввиду наступления холодов меняю жену на теплые валенки…»
Что-то в этом было. Дмитрий стал механически чертить концентрические круги на чистом листе, и если бы сейчас его увидели товарищи по следственному отделу, они бы сразу сказали: «Думает наш аналитик. За что-то уцепился».
Действительно, Дмитрию показалось, что он схватился за ниточку, хотя и совсем тоненькую. Убийства происходили только в теплое время года. Может быть, даже в жаркие дни? Возможно, это никак не связано с выбором жертвы, а просто в такое время маньяк приходил в возбужденное состояние. В конце концов, он тоже живое существо и его патология имеет биологическую основу.
Стоп. Так все-таки один или двое? Почерки были очень похожи, так что практически не оставалось сомнений в том, что груда папок на столе фиксировала действия одного и того же человека. Однако, он ли – убийца из электрички, в этом еще следовало разобраться.
Может, стоит серьезно проверить погоду? Как у него насчет дождя? Или облачности? К сожалению, точно были датированы далеко не все убийства. Не была известна дата гибели Перовой Любови Марксовны, тридцати одного года, рабочей объединения «Светлана». Родные, жившие за городом, забили тревогу, только когда она не приехала на дачу в воскресенье. А труп и вовсе был найден в лесу под Зеленогорском минимум через полтора месяца после убийства, так что точное число установлению не поддавалось.
Правда, по большинству эпизодов труп находили быстро и устанавливалась не только дата, но и время смерти убитой.
Из всего складывалась такая картина: маньяк подкарауливал женщин поздно вечером в парках, безлюдных скверах или вблизи дачных поселков. Часть убийств была совершена в области, но их передали в городское УВД, поскольку почерк был очень схож. В одном случае женщина была задушена во дворе многоэтажного дома в Купчине.
Далее все дела становились похожими, будто следователи переписывали друг у друга. Характерные ссадины и кровоподтеки на левой передне-боковой поверхности шеи, что указывает на удушение жертвы правой рукой, когда она обращена лицом к нападающему. Типичными были переломы подъязычной кости и щитовидного хряща. В нескольких случаях у женщин были сломаны ребра – убийца сдавливал коленями грудь и живот. Ссадины и кровоподтеки вокруг носа и рта: если женщина пыталась кричать – убийца затыкал ей рот левой рукой.
«Правша, – с досадой подумал Дмитрий, – хотя не проверять же на вшивость всех питерских левшей».
Все жертвы были исколоты ножом, от пятнадцати до пятидесяти с лишним ударов. Далее тело кромсалось, вырезались внутренние органы, отрезались груди.
Однако следы от укусов зубами не были зафиксированы ни в одном из случаев, а именно это было самой характерной чертой «почерка» убийцы из электрички.
Да, судя по всему, в ГУВД имели определенные основания отфутболить это дело транспортникам, хотя по справедливости его следовало передать им., Но кому охота копаться в такой грязи. Сам Дмитрий с удовольствием бы собрал сейчас все эти папки и зашвырнул их куда подальше, но надо было работать, надо сидеть и вчитываться, чтобы такая вот сволочь не ходила больше по земле.
Он разложил дела в хронологическом порядке. Жестокость убийств и, главное, изощренность уже посмертного истязания трупа возрастала раз от раза. Значит, маньяк, как и многие люди в поисках сильных ощущений, был вынужден делать их все более острыми, иначе чувства притупляются. Так, например, если сначала он просто наносил удары ножом в живот, то затем начал буквально кромсать тело жертвы.
Дмитрий тяжело вздохнул и захлопнул последнюю папку. Ну и мразь! Какое счастье, что раньше ему не приходилось сталкиваться с подобными делами. Теперь на этом фоне какой-нибудь алкаш, пырнувший собутыльника ножом, будет казаться милейшим человеком.
И все-таки что главное? Совершение полового акта во время удушения жертвы является, кажется, просто общим для большинства маньяков такого рода.
Конвульсивные сжатия мышц – вот чего он ждет. Он достигает какого-то специфического состояния.
Это общее. И тут маньяк, орудующий в парках (Дмитрий про себя назвал его «маньяк А»), и убийца из электрички («маньяк Б») сходятся. А дальше идет «почерк», детали другими словами.
Многочисленные ножевые ранения – это есть, но если у паркового маньяка количество ударов шло по нарастающей, то убийца из электрички нанес всего семь ударов. Следов от укусов у паркового маньяка вообще не было, а для убийцы из электрички это характернейшая примета. Первый выходил на охоту летом, преимущественно в жаркие дни, второй же совершил убийство осенью, в конце октября.
Дмитрий еще раз просмотрел записи – самое позднее по времени года дело по «маньяку А» приходилось на 16 сентября. На месяц с лишним раньше. Все правильно. Есть достаточные основания считать убийство в электричке отдельным делом, никак не связанным с делом серийного убийцы, которое разрабатывает группа по особо тяжким. Что ж, не приписывать же действительно все нераскрытые убийства в радиусе ста километров от города некоему мифическому маньяку.
Дмитрий отдал секретарю группы папки с делами.
– Ну что, насладился? – хмыкнул городской «важняк» Никифоров, с которым Диме уже приходилось встречаться не раз.
– И не говори, – махнул рукой Самарин. – Знаешь, лучше одновременно вести десять дел о хищениях на жэ-дэ.
– Ишь чего захотел. Хищения! – засмеялся Никифоров. – Благословенные времена… 0-Бэ-Ха-Эс-Эс… – мечтательно протянул он. – А не хочешь пять заказных убийств, два с особой жестокостью, и три изнасилования? Махнемся?
– Да ну тебя! А кто у вас этим маньяком занимается?
– Я занимался, потом передали Хабибулину. По-моему, у него до сих пор. Это же глушь полная.
– Почему полная? Чикатило все-таки нашли.
– А сколько лет он был в разработке? Годы. Маньяк – он хитрый, это тебе не сожительницу бутылкой по голове в состоянии аффекта. У этого достаточно времени, чтобы все до мелочей продумать.
Из здания ГУВД Самарин выходил с чувством омерзения и одновременно злости.
Вишь как устроился, мерзавец! Действительно, все продумал до мелочей. Сколько уже лет ходит непойманный. Дмитрий сжал кулаки. И все-таки рано или поздно – попадешься. Попался же Чикатйло. Тоже был не из самых простодушных.
И только сейчас Дмитрий вспомнил про оставшегося дома Чака. Потом подумалось о том, что завтра суббота и они, как всегда, устроят пробежку…
А там будь что будет.
Костя Сорокин сидел на кухне и боролся с нарастающей тревогой простым русским способом – пил водку. Нет, он не напился, просто тупо сидел перед черно-белой «Юностью», стоявшей на холодильнике, смотрел все подряд, не вникая в смысл передач, и потихоньку тянул рюмку за рюмкой.
В прихожей надрывался телефон, но Костя не двигался с места. Сначала он срывался на каждый звонок, надеясь, что это Марина, но это всякий раз оказывалась теща. Маргарита Васильевна то рыдала в трубку, умоляя Костю сходить в милицию, то начинала обвинять его во всех смертных грехах и договорилась до того, что он сам, мерзавец и негодяй, что-то сотворил с ее дочерью. Костя уговаривал, успокаивал, оправдывался – все было надраено.
– Говори, что ты с ней сделал?! – услышал он, сняв трубку в очередной раз.
– Говори начистоту!!
– Маргарита Васильевна, ничего я с ней не делал. Успокойтесь.
– Конечно, тебе легко успокоиться. Ты никогда не любил ее. Это же моя дочь… – Она зарыдала, и речь ее сделалась совсем несвязной. – Моя дочь….
Как я не хотела, чтобы она за тебя выходила! Чуяло мое сердце! Мерзавец!
Сволочь! Образованщина! Ты погубил ее!
Костя сжал трубку так, что побелели пальцы.
– Маргарита Васильевна, я прошу вас успокоиться.
– Конечно, ты-то спокоен! Погубил мою девочку… – В трубке послышались рыдания. – Но учти, тебе это так даром не пройдет. Мы с Александром Илларионовичем сейчас же пойдем в милицию. Ты за все ответишь!
Некоторое время слышался только плач, затем:
«Оставь меня, я все говорю правильно», сказанное кому-то рядом.
– Мерзавец! Я всегда знала, что тебе нужна была не она, а положение ее отца! В городе решил зацепиться! Ты разбил ей жизнь, а теперь и ее решил погубить!
На этом месте Костя бросил трубку.
Звонки продолжались. Костя закрыл дверь на кухню и уставился в телевизор, пытаясь сообразить, о чем же рассказывает ему Татьяна Миткова.
В какой-то момент телефон затих.
«Отрубилась, – подумал Костя. – А может быть, Марина нашлась?» Он хотел было пойти и позвонить теще, но душевных сил на это не было.
«Позвонят сами», – с надеждой подумал он.
Он сел на прежнее место, налил еще пятьдесят граммов и залпом выпил.
«Маринка, Мариночка! – в отчаянии думал он. – Хоть бы ты вернулась. Пусть не ко мне. Хоть бы ты нашлась! Какой же я был идиот. Прости меня. Я же, люблю тебя. Я никогда, понимаешь, больше никогда…»
В прихожей зазвонил телефон.
«Теща? Не буду подходить… А вдруг Марина нашлась? Подойти? А если снова теща? Давно не звонила. А вдруг это Марина?»
Костя встал и пошел в прихожую, все еще не уверенный, будет он снимать трубку или нет.
Телефон трезвонил очень настойчиво. Пять звонков, шесть, семь…
– Да, я слушаю, – сказал Костя, сняв трубку.
– Это квартира Сорокиных? – услышал он незнакомый женский голос. Сердце подпрыгнуло.
– Да, – подтвердил он. – Это квартира Сорокиных.
– А не могли бы вы попросить Марину Александровну? – вкрадчиво попросил голос.
Что-то в нем Косте очень не понравилось. Прокуренный, с хрипотцой, он мог принадлежать курящей и пьющей женщине, средних лет, без высшего образования. Но говорила она так, будто хотела выдать себя за гранд-даму. Мордюкова в роли Анны Павловны Шерер.
– Марину Александровну Сорокину, – повторил голос.
– Ее нет дома, – наконец выдавил из себя Костя.
– А когда она появится?
– Этого я не знаю.
– Дело в том, что… – Голос стал еще слаще. – Одни люди нашли ее паспорт, и он теперь у меня. Я понимаю, какая это беда – потерять документ, и поэтому звоню. Просто жалко человека. Конечно, – прокуренная гранд-дама на миг замолчала, – поймите меня правильно, это стоило мне таких усилий… И потом, пришлось узнавать ваш телефон. Я даже не для себя, а просто те люди, которые нашли, они вообще сначала не хотели отдавать ваш документик.
Пока она говорила, Костя оправился от изумления.
– Короче, – прервал он словесный поток, – сколько вы хотите?
– Ну, – в голосе появились деловые нотки, – сто тысяч вам не будет много?
– Хорошо, – согласился Костя, – приходите сюда, адрес вы знаете.
На том конце замялись. В трубке послышался мужской бас, громким шепотом произнесший: «Ты че, Линка, вконец сдурела?» После этого трубку зажали ладонью.
– Вы знаете, – наконец сказала женщина, – нас бы устроило другое.
Приходите завтра утром на Ладожский вокзал. В буфете первого этажа.
– Утром – это во сколько?
– В десять часов. Я как раз осво… ой. – («Дура ты, – послышался мужской шепот, – ты еще фамилию скажи».) – В буфете первого этажа в десять часов.
– А как мне вас узнать? – спросил Костя, которому происходящее нравилось все меньше и меньше.
– Вас узнаю я, – сказала женщина, – держите в руках газету.
– Я буду в бежевой куртке и в такой же кепке, – отрезал Костя. – До свидания.
Первым импульсом было немедленно позвонить Марининым родителям, а потом в милицию. Костя взял себя в руки, прошел на кухню, налил еще пятьдесят граммов, залпом выпил и задумался.
Звонили явно какие-то пропойцы, из тех, кто роется в мусорных контейнерах.
Если с Мариной что-то случилось, они могут что-то знать… «Какой же я идиот! – Костя с силой поставил стакан на стол. – Не спросил, где они его нашли, когда… Ладно, не забыть спросить завтра. Если, конечно, их ничто не спугнет и они придут».
– Ну, Гриша, дело в шляпе. – Аникина громко чмокнула Сучкова в щетинистую щеку. – Считай, сотню заработали. Здорово я с ним говорила?
– Хоть в кино снимайся, – хмыкнул дед Григорий. – Только думать надо, что говоришь. Фильтруй базар, как нынче молодежь выражается. Кто тебя за язык тянул говорить, что на вокзале работаешь?
– Да он не понял! – махнула рукой Ангелина Степановна.
– Ладно, ты у меня молоток! – Дед Григорий обнял сожительницу за обширную талию. – Давай отметим это дело.
Оба пребывали в полной уверенности, что муж Сорокиной принял Ангелину Степановну за пожилую интеллигентную даму, если не за учительницу, то хотя бы за бухгалтера.
Чем больше Костя думал о предстоящей завтра встрече, тем больше возникало сомнений. Идти, разумеется, надо, но что дальше? Он получит паспорт, отдаст сотню, и на этом все закончится? Нет, так дело не пойдет.
«Надо из этой дряни душу вытрясти. Не так уж она проста. Номер телефона-то узнала, а он в паспорте не записан, – с внезапной злостью подумал Костя. – Значит, надо идти не одному».
Он махнул еще пятьдесят, двинулся в прихожую и набрал номер, который знал наизусть.
– Мне нужен Петр Федорович. Нет его? Говорит его племянник. Передайте, чтобы перезвонил, когда сможет. Это очень важно.
Суббота, 25 октября
Только к субботе Шакутин отошел настолько, что смог позвонить в Москву уже не Кате, а директору-распорядителю «Олеси». Разговор вышел тяжелый.К счастью, в фирме уже все знали – от жены Кола. Он бы, наверное, умер, если бы ему самому пришлось рассказывать, что произошло.
Директор-распорядитель говорил с Шакутиным холодно, однако сообщил новость, которая в данной ситуации Кола обрадовала:
– Они штормовое предупреждение получили, стоят в Мальме на рейде. В Питере скорей всего будут не раньше среды. Так что у тебя три дня форы есть. Ну а не найдешь документы и безделушки – сам понимаешь…
Это Шакутин понимал очень хорошо. Груз стоил пятьдесят тысяч. И не деревянных, а самых настоящих баксов. Они же зеленые. А все остальное – и подумать страшно.
В десять утра в вокзальном буфете царит благолепие. Загулявшие вчера разошлись, а для сегодняшних рано. Пол уже помыли, но еще не успели затоптать, салаты не заветрились, куриные ноги свежепожарены, но посетителей нет.
Ангелина Степановна не удивилась, когда, заглянув в буфет, увидела почти полное отсутствие клиентов. Только важно стояла за прилавком буфетчица Зинаида да два здоровых парня пили пиво в отдаленном углу. Больше не наблюдалось никого – отсутствовала даже подъедала Нюшка.
Ангелина Степановна сверилась со светящимся табло, чтобы прийти на стрелку на три-четыре минуты позже, чем условились. Ей по важным причинам хотелось, чтобы «клиент» появился первым.
Она окинула внимательным взглядом пивших пиво – ни один из них не походил на тот образ, который она составила во время разговора по телефону. Аникина хотела дать обратный ход и вернуться на вокзальную площадь, но за спиной раздался голос:
– Извините, опоздал.
Ангелина Степановна даже вздрогнула. Она резво развернулась и очутилась нос к носу-с молодым человеком в бежевой куртке.
– Я по поводу паспорта моей жены. Он при вас?
– А, ну конечно! – заулыбалась уборщица. Парень оказался именно таким, как она представляла лохом, с которого можно драть три шкуры. «Жаль, только сто запросили», – подумала она. – Он тут, совсем недалеко. Пойдемте со мной. А то ведь, понимаете, паспорт все-таки, документ…
– Хорошо, пойдемте, – кивнул Костя. Они вышли из буфета. В этот же миг парни в углу допили свое пиво, встали и направились к двери.
Аникина повела Костю через привокзальную площадь наискосок к зданию, на котором красовалась слегка покосившаяся табличка: «Багажное отделение».
– Сюда, – сказала уборщица.
Костя с сомнением взглянул на разбитую дверь.
– Знаете что, – сказал он, – выносите паспорт, а я подожду.
Ангелина Степановна пожала плечами и исчезла в глубине «Багажного отделения». Через пару минут она вновь явилась на божий свет, держа в руках нечто завернутое в полиэтилен. На ее красном лице играла таинственная улыбка – так, наверно, улыбалась бы постаревшая Мона Лиза, будь она пьющей вокзальной уборщицей.
Одновременно мелькнула массивная бородатая фигура. Сучков наблюдал за ходом операции из-за дверей.
– Тут такое дело, – начала Ангелина Степановна. – Мои друзья, – она кивнула в сторону «Багажного отделения», не подозревая, что «друзья» вышли на всеобщее обозрение, – говорят, что штраф теперь повысили до двухсот тысяч. Так ведь это еще по милициям мотаться… А тут мы вам всего за сто пятьдесят…
– Но ведь договаривались…
– Ну да, – затараторила Ангелина Степановна, – так ведь не знали, какой нынче штраф. Раньше-то меньше было, а теперь… Они, вообще, хотели с вас триста запросить, а я им говорю: «Вы че, очумели? У людей несчастье, разве можно на чужой беде наживаться!»
– Хорошо, – кивнул Костя, – пусть будет сто пятьдесят.
Он отсчитал нужную сумму. Деньги молниеносно исчезли в обширных карманах Ангелины Степановны.
– Я хотел спросить, как этот паспорт попал к вам?
– Ой! – махнула рукой Аникина. – Понятия не имею! Моим ребятам кто-то отдал. Тоже не бесплатно, – поспешно добавила она.
– А может быть, попытаетесь вспомнить… Или ваши друзья вспомнят.
– Да они ушли.
– Неужели?
В первый миг Аникина не поняла, что произошло. Ибо вопрос этот ей задал не «лох», пришедший за паспортом, а совсем другой человек – молодой плечистый «бык» с коротким ежиком на непокрытой голове. Он крепко держал Ангелину Степановну за правый локоть. Левый же локоть, как железными клещами, сдавил другой детина, которого можно было бы принять за точную копию первого, если бы его ежик не отдавал в рыжину. В отличие от первого он лениво жевал резинку.
– А ты подумай, может, чего вспомнишь? – предложил светлый «ежик» и сдавил локоть посильнее.
– Да вы чего! – взвилась Аникина.
– Заткнись, бабка, – продолжая жевать, небрежно сказал рыжий, – хватит выпендриваться, и слушай, что тебе говорят.
– Да я…
– Все, что ты хотела, ты уже сказала нам по телефону. Теперь расскажешь то же самое легавым. И не только расскажешь, но и напишешь заявление. – С этими словами он слегка ткнул ее под ребра.
Бил он в сотую часть силы, но у Аникиной перехватило дыхание. С минуту она только ошарашенно вертела глазами. А потому не заметила, как рыжий, расставив пальцы «веером», ткнул в сторону деда Григория, который по-прежнему выглядывал из-за дверей «Багажного отделения», и процедил:
– А это кто?
– Никто, – испуганно пролепетала Ангелина Степановна.
Деда Григория сдуло ветром, словно он был не крупный мужчина, а легкая соломинка.
– Еще вопросы будут? – спросил светлый «ежик», и удар повторился.