Семенова Мария Васильевна. Волкодав

 
   Большой Погост – это были уже коренные земли сольвеннов.
   Когда-то здесь стояла самая обычная деревня-весь, в которой, как и во всякой веси, жил один-единственный род. На широкой поляне в лесу высился большой общинный дом, окруженный домиками поменьше, а в домиках обитали женщины и мужчины, называвшие себя Соловьями. Местное предание гласило, что в самом начале времен прародительница племени заслушалась соловьиного щекота и отдала свою любовь прекрасному юноше, которым обернулся неказистый с виду певец. Другие соловьи запомнили и выучили песню, спетую им для любимой, и по весне она до сих пор оглашала благоухающие черемухой леса. А старухи и старики еще помнили, как лунными ночами молодые девушки нагими уходили в чащу, мечтая понравиться красавцу-оборотню. Что ж, после ночи, проведенной в лесу, у некоторых в самом деле начинали расти животы…
   Все это любопытный Тилорн мало-помалу, слово за слово вытянул из неразговорчивого Волкодава в течение нескольких дней. Тот отвечал урывками, односложно и неохотно. Когда же Тилорн пытался выспросить что-нибудь о его собственном роде – вообще смолкал на полдня. Другое дело, времени, как и терпения, у Тилорна было хоть отбавляй: к Большому Погосту они шли еще четверо суток.
   Шагая вперед, Волкодав поначалу все косился на Ниилит – выдержит ли дорогу. Но девчонка неутомимо шлепала босыми пятками и даже умудрялась по дороге нарвать кислицы или еще чего-нибудь вкусного для котелка.
   После сражения с мертвецами у них разом протухла вся рыба, и Волкодав уже было задумался, не ограбить ли позабытую беличью кладовую. Но вечером они остановились у озерка, и Ниилит мигом наловила лягушек, которых, оказывается, она умела удивительно вкусно поджаривать.
   – Это лягушки, господин, – смущенно обратилась она к слепому. – У нас их едят. Если твоя вера не воспрещает…
   – Не воспрещает, – улыбнулся Тилорн. – Хотя, если честно, мой народ давно уже не убивает живые существа ради того, чтобы насытить желудок.
   Волкодава наконец отпустил жар, и он тоже протянул руку к еде. Вера Тилорна показалась ему странноватой, но он видывал и похлеще. Да. На каторге он ловил крыс, водившихся в подземельях. И ел их сырыми. А ведь были среди рабов и такие, кто предпочитал умереть с голоду, но не поступиться своей верой, осуждавшей нечистую пищу…
   Волкодав прожевал хрустящую лягушачью лапку и потянулся за следующей.
 
   За последние сто лет у Соловьев многое изменилось.
   Род, безвылазно сидевший в непроходимом лесу и знать не знавший никого, кроме ближайших соседей, нежданно-негаданно оказался на оживленном торговом пути. Начали останавливаться заезжие гости, и крохотная безымянная весь обрела имя: Большой Погост. Иные птенцы Соловья, виданное ли дело, спорхнули с насиженных поколениями мест, унеслись неведомо куда вить новые гнезда. Зато близ старых гнезд начали селиться чужие, пришлые люди. Появились даже такие, кто не охотился и не пахал земли. Некоторые, с ума сойти, держали постоялые дворы, готовили еду и варили пиво гостям, стелили им постели и тем жили с весны до весны. И, самое удивительное, жили неплохо…
   Скоро, того и гляди, явится во главе храброй дружины боевой галирадский боярин и выстроит крепость-городок, начнет с купцов пошлину собирать…
   Словом, никто не оборачивался вслед Волкодаву, шедшему по улице со своей корзиной и Нелетучим Мышом, примостившимся на плече. Большой Погост успел утратить любопытство, насмотревшись на самых разных людей. Здесь не особенно удивились бы даже чернокожему из Мономатаны, одетому в набедренную повязку из пестрой шкуры питона. Подумаешь, бродяга-венн, несущий на спине обросшего волосами калеку. Если кто из троих и притягивал лишние взгляды, так разве что красавица Ниилит, боязливо державшаяся за руку Волкодава и одетая – тьфу, стыдобища! – в мужскую рубаху.
   Волкодав остановился перед воротами гостиного двора. Над ними, колеблемая ветром, качалась и поскрипывала вывеска: могучий конь, влекущий сани с поклажей. Коня когда-то выкрасили белым, и краска не совсем еще с него облупилась.
   – «Белый Конь»! – без запинки прочла Ниилит. Волкодав покосился на нее. Волшебник и прехорошенькая девчонка, умеющая читать. Очень даже неплохо.
   Двор за воротами оказался почти пуст, если не считать нескольких рослых бронзовых халисунцев, которые, оживленно переговариваясь, укладывали какие-то тюки в крепкую, на высоких колесах повозку. Волкодав кивнул им, как подобает вежливому гостю. Халисунцы на миг прервали болтовню и кивнули в ответ.
   Дверь стояла гостеприимно распахнутой. Волкодав откинул пеструю занавеску и вошел внутрь.
   Было около полудня, и корчма не могла похвастаться многолюдьем. Служанка протирала столы, а на усыпанном соломой полу расположился молодой работник. Бережно подтесывая, он приспосабливал новую ножку к длинной скамье.
   Волкодав спустил с плеч корзину, вынул из нее Тилорна и усадил на лавку возле двери. Ниилит тотчас села рядом, обхватила клонившееся тело, подперла. Тилорну, точно младенцу, еще предстояло учиться сидеть самому. Мудрец улыбнулся Ниилит и виновато вздохнул.
   Волкодав подошел к стойке. Корчмарь, протиравший глиняные кружки вышитым полотенцем, сейчас же оставил свое занятие и подался вперед, всем видом изображая радушие. Он был из восточных вельхов: Волкодав понял это по вышитой повязке на лбу.
   – Благо тебе, добрый хозяин, под кровом этого дома, – обратился он к вельху на его родном языке. – Хорошо ли бродит нынче пиво в твоих котлах?
   – Благодарение Богам, в нашем доме все хорошо, – откликнулся тот и опустил ладонь на деревянную стойку, защищаясь от возможного сглаза. – Урожай ячменя, по воле Трехрогого, был отменный, и по его же воле не переводится у нас солод… – тут он окинул рослого Волкодава оценивающим взглядом, – …в чем господин мой может убедиться и сам, если пожелает освежиться с дороги. Кроме того, у нас есть славные жареные поросята, пища воинов. Есть каша, молоко и творог для больного и сладости для красавицы. Что господин мой прикажет подать?
   Волкодав с усмешкой похлопал рукой по тощему кошелю, висевшему на ремне. Звяканье раздалось далеко не сразу: трем медным грошам понадобилось время, чтобы собраться в одном углу.
   – Моя удача, – сказал Волкодав, – нынче такова, что я ищу не жареных поросят, а работы. Может, подскажешь, почтенный, не пригодился бы охранник кому-нибудь из купцов, едущих в Галирад?
   – Сегодня, боюсь, я тебя ничем не обрадую, – ответствовал вельх. – Впрочем, завтра должен прибыть досточтимый Фитела: он всегда останавливается у меня, чем я по праву горжусь. Попытай счастья. Только, сказать тебе правду, его обозы всегда очень хорошо охраняются. Если желаешь, у меня наверху есть комнаты для ночлега…
   – В жилище достойного мужа мы вошли. – Волкодав церемонно поклонился. – Мы заночуем у озера. А утром, если не возражаешь, снова заглянем к тебе.
   И он повернулся идти, но хозяин перегнулся через стойку и осторожно придержал его за рукав. Он сказал:
   – Нет нужды ночевать у озера, если можно остановиться под крышей. Я ничего не возьму с тебя за постой.
   По совести говоря, комната оказалась не слишком роскошной. Тем не менее в ней была кровать – самая настоящая деревянная кровать с одеялом, подушкой и чистыми, пускай небелеными, полотняными простынями.
   – Может быть, Ниилит… – нерешительно начал Тилорн, но Волкодав молча уложил его и накрыл одеялом. – С ума сойти… – прошептал ученый, гладя мягкую, хорошо выделанную овчину. – С ума сойти… Я уже и забыл, как все это выглядит…
   «Я тоже»,- подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего не сказал. Медяки снова стукнулись один о другой, случайно встретившись в кошеле, и его вдруг посетила шальная мысль: а что, если в самом деле сладостей для Ниилит?.. Нет, чепуха. Уж лучше чашку молока да кусок белого хлеба Тилорну…
   В это время в дверь постучали. Волкодав кивнул, и Ниилит, стоявшая у входа, открыла.
   Через порог шагнул корчмарь с плетеным подносом в руках. Была на том подносе деревянная плошка с хорошим ломтем жареной свинины, большая миска пшенной каши на молоке, кружка пива, хлеб и несколько пряников. Корчмарь улыбался, глядя на Волкодава.
   – Я решил, – сказал он, – что подкрепиться вам все-таки не помешает. Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошел в дом.
   – А не проторгуешься ты так, достойный хозяин? – не торопясь принимать поднос, хмуро спросил Волкодав. – Никто ведь не знает, как скоро я смогу возвратить тебе долг…
   – …и сможешь ли вообще, – подхватил тот и поставил еду на подоконник. Отломил кусочек хлеба, макнул в жир и угостил Мыша. Черный зверек сперва угрожающе распахнул крылья, но потом передумал, взял хлеб и с аппетитом принялся есть. – Я не первый год живу и торгую в этих местах, – продолжал корчмарь. – Я знаю твой народ и давно понял, что венны никогда не забывают долгов… – Тут его взгляд как бы невзначай скользнул по косам Волкодава, говорившим о недавно исполненной мести. – А кроме того, господин мой, я усвоил, что люди куда как глазасты и склонны все замечать. Стало быть, очень скоро вся округа прослышит о том, что корчмарь Айр-Донн не отказал в ночлеге и пище храбрецу из племени веннов, который совершил некое достойное дело и оттого временно обеднел. Поживешь с мое на этаком перепутье…
   Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стука притворил ее за собой.
   – Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, – запоздало подал голос Тилорн.
   Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом, выпрашивая добавку.
   Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком окутывали ее до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол и корявые сучья говорили о трудно прожитом веке.
   Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белое свадебное платье, приложит к груди – и задумается, и вновь станет похожа на ту юную красавицу, которой когда-то была…
   – Эгей!.. – В высоком окне дома появился мальчишка и, желая, как видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконника прямо на дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви. Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж ним и стволом.
   Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:
   – Живо неси вар и веревку…
   – Да ну ее!.. – отбежав в сторонку, раздосадованно прокричал сорванец. – Она уж и яблок-то не дает!
   – Сказано тебе – неси, вот и неси, – строго заметил. Айр-Донн, вышедший на крыльцо. – Слушай, что старшие говорят! – И, когда тот убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: – Это мой сын. Баловник, сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить собираюсь, а погляжу, как цветет, и отступлюсь. Если бы еще и яблоки были…
   Мальчишка принес вар и лыковую веревку, и Айр-Донн увел его в дом: сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшись один, Волкодав надежно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.
   По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносился приглушенный гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в предзакатном розовом небе…
   Такие же яблони росли у него дома…
   Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо и тяжело. Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком. Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в больших плетеных корзинах, – румяные, сочные слитки благословенного солнца… Какой дух всегда был в том подполе, войдешь – и точно мать в щеку поцеловала… Ни один Серый Пес не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь все равно что обидеть женщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный платок…
   Кто теперь полными ведрами разбрасывал под яблонями навоз, кто подпирал жердями тяжелые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро?
   Старое, мудрое дерево с заботливой лаской смотрело на молодого бестолкового парня…
   Давно уже к Волкодаву никто не подходил незамеченным. А тут, поди же ты, не услышал шагов. Потому, может, и не услышал, что не было в них ни зла, ни угрозы. Мягонькие пальчики погладили его руку, и он мгновенно вскинулся, открывая глаза. Перед ним стояла девчушка лет десяти. Стояла и смотрела на него безо всякого страха: ведь рядом не было взрослых, которые объяснили бы ей, что широкоплечие мужчины с поломанными носами и семивершковыми ножами в ножнах бывают очень, очень опасны. Одета она была в одну длинную, до пят, льняную рубашонку без пояса, перешитую из родительской. Такие носят все веннские дети, пока не войдут в лета. Реденькие светлые волосы свисали на плечи из-под тесемки на лбу. Только и поймешь, что не мальчик, по одинокой бусине, висящей на нитке между ключиц.
   – Здравствуй, Серый Пес, – сказала девочка. – Что ты такой грустный сидишь?
   – И ты здравствуй, – медленно проговорил Волкодав, в самом деле чувствуя себя громадным злым псом, которого ни с того ни с сего облепили, кувыркаясь, глупые маленькие щенята. И, как тот пес, он замер, не смея пошевелиться: не оттолкнуть бы, не испугать… А в сознании билось неотвязное: и у меня был бы дом… была бы и доченька…
   – Зря ходишь одна, – сказал он наконец. – Люди… всякие бывают…
   Она склонила голову к плечику и застенчиво улыбнулась ему. Бывают, мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Волкодав неумело улыбнулся в ответ и сразу вспомнил о своих шрамах и о том, что во рту не хватало переднего зуба: улыбка его вовсе не красила. Однако волшебное существо смотрело ясными серыми глазами, упорно отказываясь бояться. Потом подняло руки к шее:
   – Хочешь, я тебе бусину подарю?
   Тут Волкодав сообразил наконец, что уснул под яблоней и угодил в сказку. Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям, и те нанизывали их на ремешки, которыми стягивали косы. С гладкими ремешками показывались на люди одни вдовцы и те, до кого женщина еще не снисходила. Вмиг разучившись говорить, Волкодав сумел только молча кивнуть головой. Девочка живо распутала нитку, надела граненую хрустальную бусину на его ремешок, закрепила узелком. И засмеялась, довольная удавшейся хитростью:
   – А мне все говорили, у меня, у дурнушки, никто и бус не попросит…
   – Ты подрастай поскорее, – прошептал Волкодав. – Там поглядим.
   И горько пожалел про себя, что оставил объевшегося Мыша отсыпаться на вколоченном в стену деревянном гвозде. То-то было бы радости – дай мышку погладить…
   – Где живешь-то? – спросил он, разгибая колени. – Давай провожу. Мать, поди, с ума уже сходит.
   И заметил, что девочка в самом деле была худенькая и маленькая для десяти лет. Пока он сидел, они с ней смотрели друг Другу в глаза, но стоило подняться, и она еле достала макушкой до его поясного ремня. Волкодав осторожно взял теплую доверчивую ладошку и пошел с девочкой со двора.
   Оказывается, ее семья, как и Волкодав со своими, была здесь проездом. Только остановилась на другом конце Большого Погоста, у дальней родни. Когда Волкодав с девочкой приблизились ко двору, навстречу из ворот выбежала красивая полная женщина. Увидела их и, всплеснув руками, остановилась. Волкодаву хватило одного взгляда на расшитую кику и красно-синюю с белой ниткой поневу: женщина была дочерью Пятнистых Оленей, взявшей мужа из рода Барсука.
   – Здравствуй, Барсучиха, – поклонился Волкодав.
   – И ты здравствуй… – замялась она, близоруко пытаясь высмотреть знаки рода на его рубахе или ремне. Ей, впрочем, было не до того. Она шагнула вперед, ловя за руку дочь: – Спасибо, добрый молодец, что привел непутевую! Вот я тебе, горюшко мое…
   И тут, в довершение всех бед, на глаза ей попалась искристая бусина, ввязанная в волосы Волкодава.
   – Ай, стыдодейка!
   Мать вольна в своем детище: захочет – накажет, а то и проклянет, тут даже Богам встревать не с руки. Но оплеуха, назначенная дочери, пришлась в подставленную ладонь Волкодава.
   – Меня бей, – сказал он спокойно.
   На голоса из ворот выглянул осанистый мужчина в хороших сапогах, с посеребренной гривной на шее. Заметив подле своих рослого незнакомца, он поспешно направился к ним.
   – Ты, добрый молодец, здесь что позабыл? – спросил он, загораживая жену. Косы недавнего убийцы не минули его глаз. Волкодав покосился на девочку. Та стояла повесив головку, а в дорожную пыль возле босых ног капали да капали слезы. Не обращая внимания на гневливых родителей, Волкодав опустился перед ней на колени.
   – Не поминай лихом, славница, – сказал он негромко. – Матерь свою слушай, а и тебе спасибо за честь.
   Выпрямился во весь рост и пошел обратно, туда, где смутно белела в сумерках вывеска Айр-Доннова двора. За его спиной женщина поясняла супругу, что свирепый с виду молодец ничем не обидел ни ее, ни дитя. Супруг же крутил усы и молча прикидывал, не разбойник ли из ватаги Жадобы явился в Большой Погост.
   – Он чей хоть? – спросила жена. – Не разглядел?
   – Серый Пес, – ответил муж, думая о своем. Женщина не поверила:
   – Да их уж двенадцатый год как нет никого.
   Он пожал плечами:
   – Выходит, есть.
   Через несколько дней они узнают о том, как на Светыни сгорел замок кунса Винитария по прозвищу Людоед, вспомнят косы Волкодава – и не будут знать, радоваться им или бояться.

 
Зачем кому-то в битвах погибать?
Как влажно дышит пашня под ногами,
Какое небо щедрое над нами!
Зачем под этим небом враждовать?..
 
 
Над яблоней гудит пчелиный рой,
Смеются дети в зарослях малины,
В краю, где не сражаются мужчины,
Где властно беззащитное добро.
 
 
Где кроткого достоинства полны
Прекрасных женщин ласковые лица…
Мне этот край до смерти будет сниться,
Край тишины, священной тишины.
 
 
Я не устану день и ночь шагать,
Не замечая голода и жажды.
Я так хочу прийти туда однажды -
И ножны ремешком перевязать.
 
 
Но долог путь, и яростны враги,
И только сила силу остановит.
Как в Тишину войти по лужам крови,
Меча не выпуская из руки?..
 

3. КУПЕЦ ЕДЕТ В ГОРОД

   Торговец Фитела вел свой род из береговых сегванов. Это был стройный чернобородый мужчина с умным, тонким лицом и холеными пальцами, привыкшими к перу и чернилам. Восемь телег, нагруженных его товарами, въехали на подворье Айр-Донна, как и было обещано, утром следующего дня. Рядом с телегами ехала на низкорослых выносливых лошадках охрана – четырнадцать молодцов один к одному. Пересчитав их, Волкодав опечалился и с упавшим сердцем подумал, что Фителу будет ой как непросто уговорить взять еще одного. Сегваны крепко уважали число семь, это он знал. И уж кому держаться счастливых чисел, как не купцу!
   Тем не менее Волкодав должен был попробовать. И не просто попробовать, а добиться своего.
   Он подошел к Фителе, когда тот покончил с завтраком и, откинувшись спиной к скобленым бревнам стены, с удовольствием смаковал саккаремское вино, выставленное для дорогого гостя Айр-Донном.
   – Легких дорог тебе, почтеннейший Фитела, – поздоровался Волкодав.
   – И тебе добро, сын славной матери, – учтиво ответил купец. У сегванов род числили по отцу, но Фитела знал, как разговаривать с венном.
   – Люди передают, – сказал Волкодав, – будто в здешних лесах опять неспокойно.
   Черные волосы Фителы стягивал тонкий серебряный обруч, посередине лба в этот обруч был вделан небольшой изумруд. Изумруд заискрился, когда Фитела покачал головой:
   – Я не нанимаю новых охранников в десяти днях пути до Галирада.
   Волкодав улыбнулся:
   – Мудрейший Храмн не советовал снимать кольчугу тотчас после сражения. Мало ли какой враг таится в кустах.
   Если Фитела повторит свой отказ, останется только уйти. Но сегван посмотрел на него с пробудившимся любопытством.
   – Мудрость Храмна превыше скромного разумения смертных, – сказал он и отпил вина. – Возможно, ты и прав. Однако я почему-то не вижу при тебе оружия, подобающего наемнику, а мои люди не заметили в стойле боевого коня.
   – Я надеюсь, что оружие и коня дашь мне ты, – невозмутимо проговорил Волкодав. – И еще мне понадобится место на телеге: со мной молодая девушка и больной друг.
   – Вот это да! – восхитился Фитела и поставил кубок на стол. Двое охранников, молодой и постарше, сидевшие поблизости за пивом, дружно расхохотались. – И все-таки, – продолжал купец, – что-то я никак не пойму, зачем бы мне платить лишнему воину, венн.
   Волкодав пожал плечами:
   – Если я лишний, прикажи тем, кому ты платишь, выкинуть меня отсюда.
   Это была испытанная уловка, срабатывавшая до сих пор безотказно. Двое, потягивавшие пиво, были явно не из худших в отряде, иначе навряд ли они бы сидели подле купца. Оба носили волосы связанными в пышный хвост на затылке. Островные сегваны, определил Волкодав. Краем глаза он перехватил озабоченный взгляд Айр-Донна. Корчмарь уже прикидывал, во что обойдется его заведению молодецкая забава гостей.
   – А что ты думаешь, и прикажу, – весело ответил торговец и позвал: – Авдика!
   Молодой воин отставил пузатую кружку, взял прислоненное к стенке копье и подошел.
   – Да, хозяин?
   – Выкинь отсюда этого человека.
   – Сейчас. – И Авдика пошел к Волкодаву, держа копье вперед черенком. Если не считать ножа, Волкодав был безоружен. Невелика честь пускать против такого в ход острие. Авдика был моложе венна и несколько меньше ростом, но плечист, крепок и явно не новичок в драке. – Давай-ка отсюда! – сказал он и замахнулся.
   Волкодав не двинулся с места. Когда Авдика ударил – надо заметить, вполсилы, – он вскинул руку, и оскепище, встретившись с ней, отскочило.
   – Вот ты как, – проворчал молодой воин. Мигом перевернул копье, и наконечник грозно нацелился в живот Волкодаву. Охранник шагнул вперед…
   Относительно того, что было дальше, немногочисленные видоки позже расходились во мнениях. Кое-кто божился, будто Волкодав стремительно нагнулся и подхватил юношу под колени. Другие утверждали, что он поймал его за руку, рванул на себя и бросил через плечо. На самом деле венн не сделал ни того ни другого, но не в том суть. Сапоги Авдики мелькнули в воздухе. Молодой сегван полетел кувырком и с треском обрушился на пол, мало не за порог. Волкодав остался стоять, держа в руке его копье.
   – Сколько твоих воинов я должен победить, чтобы перестать казаться тебе лишним, почтенный купец? – спросил он негромко, силясь хоть как-то успокоить лютую боль в правом боку.
   – Пожалуй, хватит двоих. – Фитела был совершенно серьезен. Его охранники один за другим вбегали на шум и останавливались у входа, не вполне понимая, в чем дело. – А ну-ка ты, Аптахар!
   Аптахар был кряжист и широкоплеч, в кудрявой бороде поблескивали серебряные нити. В нем не было стремительной гибкости юнца, но широкие ладони и толстая шея говорили сами за себя.
   И вновь мало кто понял, что произошло. Вроде бы Аптахар для затравки толкнул венна в грудь, и венн вроде бы покачнулся. Но потом Аптахар, дело неслыханное, почему-то потерял равновесие. Спустя некоторое время он лежал на полу, и Волкодав, сидя на нем верхом, легонько придерживал его правую руку. Аптахар лежал очень смирно: напряженный локоть был готов затрещать. Волкодав выпустил его и встал. От боли в боку по вискам тек пот и подкатывала дурнота. Оставалось только надеяться, что они этого не заметят. По счастью, корчма была не особенно ярко освещена…
   Поднявшийся Авдика стоял перед купцом, смущенно опустив голову.
   – Ну, что скажешь? – спросил его Фитела. – Делить мне вашу плату на пятнадцать вместо четырнадцати? Или не делить?
   Молодой воин покрылся малиновыми пятнами, но ответил честно:
   – Этот человек мог покалечить меня, хозяин.
   – Мог, – кивнул Фитела и повернулся к Аптахару: – А ты что скажешь?
   Тому, похоже, не было нужды опасаться за свою репутацию. Разминая и ощупывая локоть, он проворчал:
   – Я не знаю, кто учил его драться, но, по мне, так и Хегг с ней, с этой пятнадцатой долей, чем парень в нужный момент будет не у нас, а у Жадобы.
   Фитела допил вино, поставил кубок на стол и промокнул губы обшитым кружевами платочком.
   – Чем там болен твой друг? – спросил он Волкодава. – Надеюсь, не проказой?
 
   Невысокая мохноногая лошадка мерно рысила у колеса телеги, в которой лежал Тилорн и сидела Ниилит. Ниилит держала вожжи: возница, очень довольный неожиданной подменой, клевал носом, прислонившись к обшитым кожей тюкам. Что было в тех тюках, Волкодав не знал и знать не хотел.
   Фитела дал новому охраннику три серебряные монеты, но Айр-Донн так и не взял с него платы.
   – Когда-нибудь после расплатишься, – сказал корчмарь. – Когда в самом деле разбогатеешь.
   Пришлось Волкодаву раздобыть белой краски и подновить вывеску. Не уходить же из дому, ничем не отдарив за добро. Краска попалась отменная: он так и не сумел как следует оттереть ее от рук и вычистить из-под ногтей. Зато денег оказалось более чем достаточно для того, чтобы купить Ниилит хорошую рубашку из тонкого льна, шерстяную сольвеннскую безрукавку, плетеный пестренький поясок и кожаные башмачки-поршни. Не помешал бы плащ, но плащ, как и синие стеклянные бусы, пришлось отложить на потом. Хорошенько поразмыслив, Волкодав употребил оставшиеся деньги на просторную рубаху для Тилорна и еще выторговал тонких стираных клоков – на повязки. Болячки и язвы, оставленные заточением, заживать не спешили.