Сергеев-Ценский Сергей Николаевич. Севастопольская страда (Часть 1)

   - Надолго ли? И зачем именно? - в недоумении спросил Дебу.
   - Да вот, - махнул своей бумагой Смирницкий, - поскольку наши провиантмейстеры не справились с делами доставки нам фуражного довольствия, предлагается всем отдельным частям получить на фураж деньги и довольствовать лошадей своих, как они знают.
   - Гм... А останутся ли в живых лошади при таком способе довольствия? - усомнился в полезности этой меры Дебу.
   - Не ваше писарское дело рассуждать об этом, - притворно нахмурив густые брови, сказал Смирницкий. - И прошу иметь в виду, что вы можете поехать со мною только в качестве... как бы это сказать... ну, ординарца, что ли. Предположение насчет того, чтобы взять вас, я уж командиру батальона высказывал, и он против этого ничего не имеет... Почему-то даже добавил, что так будет лучше.
   - Для меня, разумеется, лучше, - повеселел Дебу. - Тем более что я ни разу еще не видел Бахчисарая как следует. Проходил, правда, через него два года назад, но по этапу.
   - Ваши личные соображения по этому поводу в расчет не принимались, милостивый государь! - шутливо отозвался Смирницкий. - Мы заботимся исключительно о пользе службы... Значит, решено. Завтра рано утром едем.
   II
   Спорый дождь, холодный упругий ветер, грязь, из которой с трудом вытаскивали ноги верховые лошади, а кое-где застрявшие прочно в этой грязи татарские мажары с выбившимися из сил подводчиками и волами, - такова была дорога к Бахчисараю, по которой ехали поручик Смирницкий и младший унтер-офицер в должности писаря петрашевец Дебу, Ипполит Матвеевич.
   - Представьте, что волы везут сено для севастопольских лошадей, говорил Смирницкий. - Откуда они его должны везти? Возле Севастополя на сто верст все сено уже съедено. Значит, откуда-нибудь из-под Перекопа или из-под Керчи... Предположим, что из-под Перекопа, - верст за двести. Они везут, но ведь они не бегут с этим сеном, а идут шагом. Сколько же верст они могут сделать в день по такой вот дороге?
   - Верст двадцать, не больше, я думаю, - ответил, добросовестно подумав, Дебу.
   - Ого! Двадцать! Можно сказать, хватил с горя! - рассмеялся Смирницкий. - Дай бог, чтобы десять сделали! Ведь то здесь застрянут, то через версту застрянут... А кормить их надо как полагается?
   - Разумеется, надо.
   - Сколько положите сена на пару волов по такой работе и по такой погоде?
   - Не меньше пуда, я думаю.
   - Мало, что вы! Считайте хоть - худо-бедно - полтора пуда на сутки... Итого, на сто верст дороги считайте волам на прокорм пятнадцать пудов... Это худо-бедно, имейте в виду. А сколько сена пара волов может везти по такой дороге?
   - Пудов пятьдесят?
   - Не повезут пятьдесят, что вы! Дай бог, чтобы тридцать... Значит, протащились сто верст - полвоза съели. А до Севастополя еще верст сто. Итак, когда предстанет перед их глазами Севастополь, они будут тащить уже пустую мажару... Возникает вопрос: есть ли смысл татарину везти сено из-под Перекопа в Севастополь; чтобы скормить его своим же волам по дороге? А на обратную дорогу где им прикажете взять сена?
   - Смысла, конечно, нет, - согласился Дебу. - Гораздо умнее сидеть дома и самому не мучиться и волов не морить.
   - Вот видите! Я тоже думаю, что так будет умнее; однако лошади в Севастополе должны же что-то такое кушать? Должны, иначе погибнут. Как же именно мы можем сами добывать для них фураж, если от этого отказалось даже интендантство? Это уж называется: "Отгадай, моя родная, отчего я так грустна..."
   - Однако же командиры частей на это согласились!
   - А как же они могут не согласиться? Приказано получать деньги на фуражное довольствие, как же они смеют не соглашаться получать деньги? Да и расчета нет не соглашаться: ведь это же не в атаку идти.
   - Ну, хорошо; вот вы получите деньги на сено. Как же вы будете доставать это сено?
   - А как люди будут доставать, так и мы, - улыбнулся Смирницкий. - Что же нам тут новые пути какие-то открывать, тем более что часть мы небольшая и лошадей у нас одна-две - и обчелся.
   Спорый дождь мочил неустанно. Ветер пронизывал; густая грязь чавкала плотоядно, точно все покушалась захватить поглубже в свою пасть лошадиные ноги. Только к вечеру удалось кое-как добраться до Бахчисарая.
   - Нечего сказать, приятная прогулочка! - ворчал Смирницкий, подъехав к татарской кофейне, где можно было переночевать, и, слезая с совершенно замученного, мокрого, как из речки, коня, добавил, не без язвительности в сторону Дебу: - Вот и везите на волах сено по такой погоде за двести верст!
   В кофейне было невообразимо тесно и так накурено, что каганцы из бараньего сала почти отказывались светить. В той же кофейне расположились и некоторые другие офицеры, тоже приемщики фуражных денег, приехавшие раньше; они уже узнали откуда-то неутешительную новость, что в бахчисарайском интендантстве денег не выдают, ссылаясь на то, что их не имеют, а отсылают в Симферополь.
   Кое-как переспали ночь, прикорнув в углу на лавке; утром же поручик Смирницкий, оставив лошадей на попечение Дебу, один и пешком отправился за деньгами, но скоро вернулся злой, сыпал ругательства по адресу интендантов, которые действительно уверяли, что у них ни гроша, и торопился отправиться в Симферополь, чтобы туда приехать засветло.
   - Так мне и в этот раз не довелось осмотреть столицу ханов, - сетовал Дебу.
   - Черт с ней, с этой столицей! И что вам тут захотелось смотреть! Бараньих тушек не видели? Пока будем тащиться по улицам, можете налюбоваться вдоволь!
   Действительно, искрасна-белые, жирные по-осеннему бараньи туши, висевшие на деревянных крюках головами вниз, виднелись тут на каждом шагу, так часто попадались мясные лавчонки и рундучки.
   Улицы были узкие и гораздо более грязные, чем дорога сюда от Севастополя, то есть грязь здесь была еще глубже и гораздо зловонней. И решительно в каждом татарском домишке, выходившем на улицу, была какая-нибудь да торговля: продавали красные и зеленые сафьяновые туфли, нагайки, бурки, чуреки, яблоки, груши...
   Пробиться куда-нибудь в этих улицах иногда было почти невозможно, до того они были запружены казенными зелеными фурами и обывательскими мажарами и подводами. Сено все-таки везли какие-то смелые или легкомысленные бородатые люди в бараньих шапках, то и дело крича на своих волов:
   - Цоб, цоб!..
   На щеголеватых и очень частых минаретах тоже кричали звонкоголосые татарские мальчуганы-подростки - муэдзины. Попадались офицеры верхами на таких же заляпанных грязью лошадях, как и у самих Дебу и Смирницкого. Все были похожи на белок в колесе: куда-то очень спешили и застревали в тесноте и грязи, сколько ни суетились.
   Гораздо больше часу ушло, пока выбрались, наконец, из этой бывшей столицы крымских Гиреев* на дорогу, но эта дорога до Симферополя была не менее грязна, чем дорога до Севастополя, так что засветло приехать в центральный город Крыма не удалось. Не сбылись и мечты о чистой отдельной комнате в гостинице. Ночевали, правда, в гостинице, а не в кофейне, но поместиться пришлось в комнате, уже занятой ехавшими в Севастополь с севера двумя офицерами, любезно уступившими им угол за рассказы о том, что творится в осажденной крепости. Между тем усталым от дороги людям гораздо больше хотелось спать, чем что-нибудь рассказывать, да и порадовать новых людей было нечем.
   _______________
   * Г и р е и  - династия крымских ханов, правивших Крымом с
   начала XV в. до его присоединения в 1783 г. к России.
   Дебу же в обществе незнакомых офицеров чувствовал себя очень неловко, был молчалив и старался держаться в тени, как подлинный нижний чин, писарь и ординарец поручика.
   Но утром, оставив лошадей под присмотром дворника гостиницы, Смирницкий взял с собою своего спутника в интендантство.
   Сюда набралось уже порядочно офицеров-приемщиков.
   - Ну что, господа, как здесь? - спросил Смирницкий, подходя к группе из нескольких человек. - А то я был в Бахчисарае, там денег совсем не оказалось, как это ни странно, и послали сюда.
   - Здесь тоже может не оказаться, - мрачно ответил за всех преувеличенно усатый и, видимо с похмелья, хриплоголосый гусарский штаб-ротмистр.
   - Очень на то похоже, что-то очень водит здешний управляющий, намекающе подтвердил другой, артиллерийский поручик.
   - Жмот! - выразительно сжал кулак третий.
   - Однако как же вы так? Зачем тогда выдали нам требование на деньги?
   - На всякие требования есть свои контртребования, - прохрипел штаб-ротмистр.
   Смирницкий пожал плечами, ничего не поняв из этих намеков, и решил начать действовать, не теряя времени.
   В Симферополе того времени числилось перед началом военных действий в Крыму тысяч восемнадцать жителей. Из них тысяч двенадцать во главе с самим губернатором Тавриды вздумали поспешно бежать на север после неудачного для русских сражения на Алме, полагая, - не без оснований, конечно, - что интервенты двинут колонну своих войск на Симферополь. Когда же обнаружилось, что вся десантная армия устремилась к югу, чтобы с одного удара захватить Севастополь ("Взять Севастополь - минутное дело!" говорил тогда публично Наполеон III), беглецы получили приказ Меншикова немедленно вернуться в город и строя жизни в нем отнюдь не нарушать; губернатор же - генерал Пестель - был за это вскоре смещен и заменен Адлербергом.
   Теперь население города удвоилось, а количество всяких "присутственных мест" в нем, то есть учреждений, утроилось, если не учетверилось. Поэтому интендантство, центральное в Крыму, занимало всего три комнаты на втором этаже каменного белого дома. Прямо от входа была канцелярия, в ней чиновники интендантства и писаря бойко щелкали на счетах, проверяя какие-то бумаги, подсчитывая деньги по ведомости на очень длинных листах.
   К одному из чиновников подошел Смирницкий с вопросом, где управляющий.
   - А вот пожалуйте сюда, - кивнул на закрытую дверь чиновник, взглянув на него одним только глазом.
   Смирницкий отворил дверь и очутился в кабинете с мягкой мебелью, имеющей совершенно домашний вид. Перед столом в кожаных креслах сидел важного и сытого вида весьма пожилой человек с сильно седеющими бакенбардами и Владимиром на шее, в форменном сюртуке, вверху небрежно расстегнутом, с белыми холеными руками и несколько прищуренными, как бы утомленными уже в самом начале трудового дня своего, глазами табачного цвета.
   Но он был не один: у него за столом сидело уже два офицера, в которых Смирницкий чутьем угадал таких же приемщиков денег, как и он.
   - Что вам угодно? - обратился к нему управляющий.
   - Вы господин управляющий?
   - Да-с, так точно, - ответил управляющий и глядел выжидательно.
   - У меня вот требование на фуражные деньги, - быстро сунул пальцы в карманы и вытащил бумажку Смирницкий. - Могу ли я их получить сейчас?
   Управляющий взял требование двумя протянутыми пальцами, сделал весьма заметный глубокий вздох, который должен был показать этому новому офицеру, как ему тяжело возиться со всеми ими, приезжающими откуда-то с разными там требованиями, пробежал его бумажку утомленными глазами в прищурых толстых веках и положил ее под самый низ подобных же бумажек, грудой лежащих у него на столе.
   Смирницкий стоял, наблюдая его и искоса офицеров за его столом, хотя и пехотинцев, но что-то уж очень щегольски одетых, от чего он успел уже отвыкнуть в Севастополе.
   - Так-с! - глубокомысленно произнес, наконец, управляющий. - Вы спрашиваете, можете ли получить вы деньги? Да, конечно, можете, если... вообще это всецело от вас самих зависит: захотите получить, получите.
   Смирницкий удивленно поглядел на пехотинцев, но они старались глядеть - один на кожаный диван, другой на ломберный столик перед этим диваном.
   - Я, понятно, хочу их получить, и как можно скорее, - улыбнулся слегка Смирницкий. - Я и то потерял напрасно день, а лошади наши уже на голодном порционе.
   Он думал, что этих его слов вполне довольно, чтобы управляющий сделал распоряжение о выдаче денег. Но случилось совершенно непонятное. Управляющий заговорил, обращаясь к сидевшим у него щеголям:
   - И вот... продолжим о том, о чем я начал... Я принимаю у этих поставщиков, двух братьев, спирт согласно пробе - сто сорок два трехведерных бочонка, и отправляю в Херсон для дальнейшего следования этого груза в Одессу для нужд армии, а из Одессы, - представьте вы себе! получаю бумагу, что в означенных ста сорока двух бочонках вместо спирта оказалась не-под-дель-ная морская вода!
   Пехотные офицеры учтиво-возмущенно ахнули, а управляющий, полюбовавшись эффектом, какой он произвел у них, удостоил и Смирницкого косвенным взглядом.
   - Выходит, что лучше было бы для армии, если бы спирт был отправлен сухим путем, - счел нужным отозваться на этот косвенный взгляд Смирницкий.
   - Тогда бочонки пришли бы в Одессу сухими! - живо подхватил один из пехотных щеголей.
   - Или с водой колодезной, все-таки более пригодной для питья, вставил другой.
   Управляющий выслушал всех трех офицеров, как человек, которому незачем торопиться, потому что эффектный конец он уже приготовил заранее, и сказал, наконец:
   - Дело было сделано довольно чисто: поди доказывай, где именно вылили спирт из бочонков, натурально, в другие подставные бочонки и влили морскую воду! И все-таки я это дело распутал!.. И вся хитрость была тут проявлена... как бы вы думали, в чем?
   И щеголи и Смирницкий, переглянувшись, одинаково пожали плечами и выпятили губы в знак того, что в эту хитрость проникнуть они не в состоянии, особенно так вот сразу, экспромтом.
   Налюбовавшись их затруднением, управляющий почесал мизинцем правую бровь и сказал расстановисто:
   - Хитрость была в том, что хотя вода-то и была неподдельная морская, но влита она была в бочонки на сухопутье и от моря довольно далеко, а именно в Каховке, на Днепре.
   - Вот тебе на!.. Как же туда попала морская вода? - удивились щеголи.
   И, обращаясь уже только к ним, управляющий Симферопольским отделением интендантства начал подробно объяснять, как заранее была подготовлена эта операция некими злонамеренными людьми, которые имели в виду, конечно, сбить следственную комиссию с толку, и как только благодаря ему дело было распутано. Разумеется, он рассказывал это затем, чтобы показать, как трудно быть интендантом, как мог бы он сам пойти под суд, если бы не затратил много усилий и даже свои личные деньги, чтобы распутать этот хитро завязанный узел.
   Смирницкий стоял во все время этого длинного рассказа. Правда, его не на что было посадить в этой комнате, кроме как на диван, но это его не то что обидело, а достаточно утомило, и он спросил, наконец, выбрав момент, интенданта:
   - Когда же все-таки могу я явиться за причитающимися нам деньгами?
   Вопрос этот, видимо, был очень неприятен управляющему. Он даже как-то досадливо передернул щекой, точно на нее села муха. Он не ответил на него, хотя перестал и рассказывать о таинственном приключении ста сорока двух бочонков спирта. Он занялся кучей требований, лежавшей у него на столе. Смирницкий понял даже это так, что он не вовремя остановил управляющего, имеющего все-таки немалый чин и значение. Но делать было уж нечего; надо было продолжать, что начал. И он спросил снова:
   - Может быть, сейчас же я и могу получить деньги? Это было бы очень хорошо.
   И вдруг, повернувшись к нему уже в полный оборот, управляющий спросил в свою очередь и, как говорится, в упор:
   - А вы сколько намерены дать мне процентов?
   Тон вопроса был совершенно спокоен и деловит и предполагал ответ столь же деловито спокойный, но Смирницкий был удивлен этим гораздо более, чем эффектной историей с морской водой, очутившейся сразу в ста сорока двух трехведерных бочонках взамен спирта.
   - Процентов? - повторил он, недоуменно поглядев при этом на щеголей-пехотинцев, сидевших усидчиво. - Каких же именно процентов и с какого капитала?
   - Вы, молодой человек, видно, никогда раньше не получали денег для своей части, - отеческим тоном отвечал управляющий, - поэтому я вам разъясню суть этого дела. Я вас спрашиваю о том, сколько вы мне, лично мне, - поняли? - уплатите за то, что я прикажу отпустить деньги для вашей части... Должен вас предупредить, что мне платят обыкновенно восемь процентов с отпускаемой суммы.
   - За что же, позвольте! - чрезвычайно удивился Смирницкий. - Ведь это же, кажется, и есть ваша единственная обязанность - отпускать деньги на нужды армии?
   Щеголи-пехотинцы поглядели на него с любопытством, но тут же скромно отвели глаза, а управляющий сказал наставительно:
   - Я гораздо лучше вас, молодой человек, знаю свои обязанности. Но если восемь процентов кажется для вас много, - правда, и сумма у вас небольшая, - то я, так и быть, согласен взять с вас только шесть процентов, но уж меньше ни-ни!
   - Да я и полпроцента не дам! - разгорячился Смирницкий. - Я должен получить столько, сколько значится в требовании, и больше ничего!
   - Тогда вы ничего и не получите, - спокойно сказал управляющий; он покопался неторопливо белыми холеными руками в куче бумажек, достал требование, привезенное несговорчивым поручиком, протянул ему и добавил: Можете ехать в свою часть и сказать, что денег вы не получили, потому что их нет.
   - Как же так нет, когда ведь есть же деньги! - вскипел Смирницкий.
   - А вы почем же знаете, есть или нет? У нас есть действительно пятьсот тысяч, но-о...
   - Вот видите! Пятьсот тысяч!
   - Но-о требований представлено нам на полтора миллиона, - поняли? Вы горячитесь, а дела не знаете. Берите же свою бумажку!
   - Я знаю только то, что буду на вас жаловаться! - выпалил Смирницкий, отнюдь не протягивая руки за бумажкой.
   - Жалобой угрожаете! - покивал головой управляющий, улыбнувшись и поглядев на других офицеров. - Что значит неопытность! Берите же ваше требование назад, говорят вам, и поезжайте с богом домой.
   - Требования я назад не возьму, а рапорт по начальству напишу! твердо сказал Смирницкий.
   - Что же вы такое напишете в рапорте своем? Эх, молодость! управляющий покачал лысой спереди седою головой. - И думает ведь, что я какую-то беззаконность способен допустить, прослужив беспорочно чуть не сорок лет!.. Требований на полтора миллиона, денег в наличности полмиллиона, - что из этого следует?
   - Следует то, что деньги надобно выдать, - вот что следует!
   - Кому именно выдать? Этого вопроса вы себе не ставите?.. Ведь ваше начальство не научило меня, как из полмиллиона сделать полтора миллиона? Нет? Вот то-то и есть! Значит, кому именно дать деньги, кому не дать, зависит от меня и столько же от вас, господа! Уплатите мне за то, чтобы получить сейчас деньги, получите деньги, не уплатите - не получите. Разговор считаю оконченным. За ним должны будут последовать действия.
   - А действия будут вот какие, - снова вскипел Смирницкий. - Приглашаю вас, господа, в свидетели того, что вы слышали тут! - обратился он к офицерам.
   Но один из щеголей-пехотинцев только крякнул, другой же сказал игриво:
   - Мы в чужие семейные дела не мешаемся.
   - В семейные, да, - подхватил управляющий засмеявшись. - В келейные, так сказать. Я ведь с вами келейно говорю, а вы каких-то там свидетелей ищете! И делаете вид, что я не знаю, куда пойдут эти деньги, какие вы получите!
   - На фураж пойдут, на фураж для лошадей, вот куда! - не сдержав голоса, выкрикнул Смирницкий.
   - В карманы пойдут, в карманы! - в тон ему повысил голос и управляющий.
   - Ну, если так, то вы... Знаете, кто вы такой?
   - Берите вашу бумажку и поезжайте! - протянул ему требование управляющий. - Кто я такой, я отлично знаю, а от резкостей рекомендую вам воздерживаться, молодой человек!
   Теперь он был уже не благодушен, и старые табачного цвета глаза его в толстых веках блестели тускло и зло.
   Смирницкий вышел, оставив свою бумажку в его руке, и, увидев в канцелярии Дебу, говорившего о чем-то в стороне с писарем, подошел к нему, еле сдерживаясь, чтобы не выругаться весьма крепко и весьма громко.
   - Ну, что? - спросил его Дебу. - Получаем деньги? Что-то вы очень покраснели...
   - Какой черт "получаем"! У такого подлеца получишь! - прорвался Смирницкий, а писарь таинственно тянул Дебу за рукав к двери, приглашая и распалившегося поручика кивком головы.
   Они вышли за дверь в маленький коридорчик, и писарь заговорил вполголоса:
   - Тут у нас больше кавалеристы получают, а они люди богатые, за процентом не стоят. Зря проканителитесь, ваше благородие, у нас.
   - Так что же мне, без денег в Севастополь ехать?
   - Зачем без денег? Деньги свои вы получите, только вам в Бахчисарай поехать надо, вот куда.
   - Спасибо, голубчик, я только что оттуда! Тут хоть полмиллиона в наличности, а там так совсем ничего.
   - Там завтра миллион будет, - зашептал писарь. - Мы миллион получаем, и они тоже. Там живо получите.
   - Но ведь управляющий ваш на то и ссылается, что денег мало, а если он миллион получает, то...
   - Все равно не добьетесь... Лучше в Бахчисарай вам ехать.
   - А требование свое я здесь оставил, как с этим быть?
   - Это пустяк дело: я его выручу сейчас.
   - Придется, кажется, опять по старой дороге грязь месить, а?.. обратился к Дебу Смирницкий.
   - Что ж, ведь к Севастополю поедем, а не от него, - сказал Дебу.
   Писарь понятливо направился к кабинету управляющего выручать требование и через несколько минут принес незадачливую бумажку.
   III
   Однако не один только Смирницкий и Дебу, многие из приемщиков денег хлынули из Симферополя в Бахчисарай. Пришлось торопиться, чтобы не опоздать. Погода в этот день была солнечная, теплая, лошади шли гораздо бойчее, и в Бахчисарай путники приехали в час дня, так что успели еще навестить интендантство.
   Обстановка тут была несколько другая. Управляющий тут, как крыловский сатрап, "все дела секретарю оставил", будучи человеком очень богатым (нажился на Венгерской кампании), дослуживающим свой срок и не желающим портить конца службы несколько все-таки рискованными аферами.
   Секретарь же был еще человек молодой, очень речистый и полный завидной энергии; он и любезнейшим образом осаживал натиск большой и крикливой толпы приемщиков-офицеров и выходил из-за стола, за которым сидел, чтобы в укромной комнатке рядом с канцелярией поговорить по секрету с кем-нибудь, делавшим ему таинственно призывные знаки.
   Между прочим, не только Смирницкий, вмешавшийся в толпу офицеров, но даже и Дебу от дверей расслышал, как секретарь, делая особые ударения именно на этой фразе, говорил:
   - Я никаких злоупотреблений при выдаче денег не допущу, господа, это прошу иметь в виду!
   - Что это значит "злоупотреблений"? - обратился Смирницкий к одному артиллеристу. - Не хочет ли он сказать, что совсем не берет взяток?
   - Я у него получал уже один раз деньги, - ответил артиллерист. - Он не просит, как в Симферополе, восемь процентов; он довольствуется гораздо меньшим...
   - Что злоупотреблением не считает, - докончил Смирницкий.
   - Понятно, - улыбнулся артиллерист. - Тем более что он будет вас водить, пока вы сами ему не предложите, а просить не станет... Это вообще очень ловкая бестия.
   Секретарь был и с виду человеком, скроенным очень ловко.
   Несколько выше среднего роста, гибкий в талии, что называется представительный и умеющий держаться непринужденно, и в то же время не переходя границ приличий, он казался и воспитанным и даже как будто либерального образа мыслей.
   - Завтра, завтра! - сказал он Смирницкому, любезнейше улыбаясь. Заходите завтра об эту пору, - все будет сделано.
   - Но вы хоть требование сейчас примите!
   - Непременно, непременно. Давайте ваше требование, сообразим, как и что.
   Он быстро пробежал его глазами и сказал как будто с оттенком ласково пренебрежительным:
   - Ну, ваше требование совсем легковесное!
   - Так что, может быть, вы меня сегодня отпустите, а? - оживился Смирницкий.
   - Ах, боже мой! Ведь денег пока еще нет! Если даже они сегодня и придут, то ведь их еще надобно пересчитать, - что вы! Попробуйте-ка пересчитать миллион!
   И в тоне его было весьма извинительное превосходство над поручиком, явно никогда не пересчитывавшим даже и ста тысяч кредитками, не только миллиона.
   - Странно! - раздумчиво сказал Дебу Смирницкому, когда они поехали по знакомым уже им улицам, узеньким и бездонно грязным, с высокими и старыми, посаженными еще при Гиреях пирамидальными тополями, при взгляде на которые татарские домишки казались еще ниже и еще хуже, чем они были.
   - Что же именно из всей этой безалаберщины, в какую мы попали, кажется вам наиболее странным? - со злости витиевато спросил Смирницкий.
   - Наиболее странным показался мне не кто иной, как секретарь управляющего здешним интендантством, - в тон ему витиевато ответил Дебу. Может быть, это только издали так кажется, но его можно, пожалуй, принять за вполне порядочного человека.
   - А вот увидим завтра, какой он порядочный... Пока же не угодно ли вам полюбоваться Бахчисараем. Теперь-то уж у вас времени на это удовольствие хватит... и даже останется.
   Но любоваться было решительно нечем. Даже ханский дворец, мимо которого они проезжали, не имел в себе ничего не только величественного, но и просто приглядного. Одноэтажный, в большей своей части несколько затейливой архитектуры запущенный дом, какой мог бы построить от скуки у себя в имении иной чудак-помещик, чтобы пощеголять перед соседями экзотическими своими вкусами, - и только.
   Очень резко бросалось в глаза вторжение крикливой, спешащей, возбужденной, конной и пешей толпы в эти апатично тихие сонные улички, на которых даже и все торговцы около своих товаров сидели совершенно непостижимо безучастно и ко всему столпотворению около них и к тому, чем оно вызвано, и даже к покупателям.