Страница:
Оглянувшись, он увидел улыбающуюся Кристину.
«Она всегда улыбается», – подумал Максимов.
Родилась дочь, она сидела дома с ребенком, занимаясь для души и дополнительного заработка переводами. Все было бы замечательно, но не хватало денег, и Анфиса постоянно пребывала в поисках подработки.
Когда Екатерина слышала имя «Анфиса», она представляла себе высокую стройную девушку с длинными волосами. Ее подруга была полной противоположностью этому образу – маленькая, с пышными формами, смешливая. Глядя на нее, хотелось рифмовать «Анфиса – пиписа» и говорить прочие смешные глупости. Муж Анфисы был родом из немцев и носил гордое имя Конрад. Насмешники называли его за глаза Конрадом Карловичем Михельсоном (как в знаменитом романе Ильфа и Петрова).
Анфиса обладала богатым тембром голоса и втайне от мужа подрабатывала в фирме, развлекающей страждущих любви мужчин сексуальными разговорами, вздохами и другими виртуальными шалостями.
На этом поприще она имела репутацию прекрасного работника – умела заводить клиента и разогревать его до экстаза своим страстным шепотом.
Екатерина заявилась к подруге в самый разгар творческого процесса.
Неутомимый Конрад засиделся на работе, и Анфиса попросила диспетчера перебросить ей на дом пару клиентов.
– А, мой сладкий котик! Ты вошел в меня, я сосу твой палец. Ты все глубже! Я представляю твой член. Он разрывает меня! Возьми меня спереди и сзади! А-а-а-а-а...
Анфиса недовольно посмотрела на подругу и строго погрозила ей: предупреждать надо!
В трубке зацокало, затренькало, застонало и заухало.
Издав еще несколько томных вздохов, Анфиса, как бы на излете страсти, прошелестела прощальными нежностями и затихла.
Затем она соединилась с диспетчером и деловым голосом попросила с клиентами ее больше не соединять.
– Это называется аутсорсинг по-русски! – сообщила Анфиса. – А ты раньше пришла. Сразу видно, что недавно из-за границы приехала. В Москве все опаздывают. Ладно, садись, будем чай пить с конфетками. Ты еще помнишь, что я люблю сладкое?
– Я очень рада тебя видеть, – призналась Екатерина.
– Да, я тоже соскучилась. Мы только что кота кастрировали. В одиннадцать месяцев, – вдруг пожаловалась Анфиса. – Бедненький, после заморозки ротик открыл и так дышал шумно, переживал. Ты знаешь, после кастрации коты интересуются кошечками, а самки, если их кастрировать, вообще теряют всякий интерес к противоположному полу. А ты чем занимаешься?
«Действительно, чем?» – подумала Катя.
– Как дела у мужа? – спросила Анфиса, накрывая на стол.
– Сегодня его назначили руководителем группы консультантов компании «Интер-Полюс». Крупный контракт, будет много работы. Высокая зарплата, даже очень высокая. Квартиру предоставили бесплатно на Арбате.
– Подарили?
– Нет, это служебная жилплощадь.
– Все равно здорово. Завидую и поздравляю, хоть вам в жизни везет! – с пафосом и плохо скрытым разочарованием сказала Анфиса.
– Мне не везет, – тихо заметила Екатерина.
– Что-то не пойму я тебя, подруга. Ты же любишь своего Максимова, или я не права?
– Не могу понять. Я любила его, когда у каждого было свое дело. А здесь я никому не нужна, и мне вообще ничего не нравится. И Сашка уже не нравится. Я так надеялась, что его не утвердят консультантом. Плохие у меня предчувствия. И он переживает. Я же вижу, что он не в себе.
– А в ком?
– Твоя оральная деятельность на тебе плохо сказывается.
– Но-но, подруга, без хабальства, а то обижусь. Каждый зарабатывает на жизнь как умеет!
– Прости, конечно, я не права. Хабальства? Странно. Слова новые, какие-то вывернутые. Пять лет назад в Москве так не говорили.
– Да, все поменялось. Все стали охренительными патриотами и русопятами. Но ты лучше скажи – что с Сашкой?
– Очень озабочен новой работой, что вообще-то на него не похоже. Раньше он был более уверенным. Спит плохо. Переживает.
– Из-за работы переживает? Ну, не понравится ему, и уйдет. С его-то образованием. Никаких проблем. Чего переживать! А может, баба у него? Я тебя не случайно спросила, в ком он.
– Вроде нет.
– Дура ты, Катька! Срочно разберись, в чем дело. Может, у тебя мужика уводят из-под носа, а ты сама в разобранном состоянии. Как только у мужика трудности или, наоборот, успехи по работе, но по-любому много впечатлений, он тут же начинает искать новых баб. Или они сами подворачиваются.
– Сашка просто устал, у него депрессия, – с некоторым сомнением в голосе сказала Екатерина.
– Милая моя, никакой депрессии не бывает. Все это глупости! Их придумали лузеры, фрики и всякие бездельники. Всегда находится объяснение – лишь бы ни хрена не делать! Илья Муромец пролежал тридцать три года на печи – сил набирался. Ты знаешь другой народ, у которого герою нужно тридцать три года отлеживаться, чтобы сил набраться? Я не знаю. Сашке твоему респект и уважуха! А ты брось свою дурь, займись делом. Как у тебя, кстати, с работой?
– Пока никак, – призналась Екатерина. – Все не так просто. Я что-то к Сашке поостыла. Надоели мы друг другу, не знаю...
– А это уже серьезно, – забеспокоилась Анфиса. – Если мужик сбегал налево – полбеды. С нас не убудет. А если пустота, то плохо. Вообще-то любовь – это нервное расстройство на фоне гормональной бури. По чесноку скажу – я обожаю любые стрессы. Лелею их, ухаживаю за ними, как за розами. Колючие, но красивые! Стрессы нужны – без них кровь густеет.
Неожиданно раздался телефонный звонок.
Не на шутку разбушевавшаяся Анфиса, секунду послушав чей-то голос, рявкнула в трубку:
– Я же сказала, что занята. Никаких клиентов, мать вашу! Сами с ними еб...сь!
Переведя дух, она примирительно улыбнулась Екатерине.
– Извини, что-то я разнервничалась. Давай поговорим спокойно. У одной моей подруги муж, если влюблялся, сразу же собирал вещи и уходил. Но всегда возвращался к жене. Она даже его зубную щетку не выбрасывала. Тебе такой нужен?
– Это не мой случай. Меня Сашка устраивает. Он порядочный, умный. Сильный.
– Если хочешь по-настоящему узнать мужчину, разведись с ним, – посоветовала добрая Анфиса.
Екатерина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– Спасибо тебе за совет. Сильный пожирает слабого, и все такое. Это я уже слышала.
– Я этого не утверждаю, – спохватилась Анфиса. Она поняла, что переборщила со своими наставлениями, и наконец-то решила отвлечь подругу от мрачных мыслей. – Правда, бывает, что становишься зверем. Мне по крайней мере удалось побывать в шкуре белого и пушистого зайчика.
– Ты это серьезно?
– А то? Помнишь мою мать? Она была большим начальником, а меня отдала в детский сад. И так получилось, что для представления на Новый год мне роли не досталось. Я уже тогда была маленькой, но толстенькой обжорой, и на их представление мне было положить... Но мать, когда узнала, что я без роли, возмутилась и позвонила директрисе. Та в панике – что делать, все роли уже распределены? И специально для меня придумали новую должность – помощник зайца.
– А зайцем был Конрад?
– Кажется, он. Правда, заяц из него был поганый, неубедительный. Ты не должна сдаваться! Никогда!
«Она права», – подумала Екатерина.
Глава 3: Догадки и сюрпризы
«Она всегда улыбается», – подумал Максимов.
* * *
Анфиса, подруга Екатерины, окончила Педагогический университет и вскоре выскочила замуж за долговязого научного работника, занимающегося модными нанотехнологиями. Чем это направление науки грозит человечеству, Анфиса, как и большинство людей, не знала, но благоверного своего любила и к его загадочным исследованиям относилась более чем терпимо.Родилась дочь, она сидела дома с ребенком, занимаясь для души и дополнительного заработка переводами. Все было бы замечательно, но не хватало денег, и Анфиса постоянно пребывала в поисках подработки.
Когда Екатерина слышала имя «Анфиса», она представляла себе высокую стройную девушку с длинными волосами. Ее подруга была полной противоположностью этому образу – маленькая, с пышными формами, смешливая. Глядя на нее, хотелось рифмовать «Анфиса – пиписа» и говорить прочие смешные глупости. Муж Анфисы был родом из немцев и носил гордое имя Конрад. Насмешники называли его за глаза Конрадом Карловичем Михельсоном (как в знаменитом романе Ильфа и Петрова).
Анфиса обладала богатым тембром голоса и втайне от мужа подрабатывала в фирме, развлекающей страждущих любви мужчин сексуальными разговорами, вздохами и другими виртуальными шалостями.
На этом поприще она имела репутацию прекрасного работника – умела заводить клиента и разогревать его до экстаза своим страстным шепотом.
Екатерина заявилась к подруге в самый разгар творческого процесса.
Неутомимый Конрад засиделся на работе, и Анфиса попросила диспетчера перебросить ей на дом пару клиентов.
– А, мой сладкий котик! Ты вошел в меня, я сосу твой палец. Ты все глубже! Я представляю твой член. Он разрывает меня! Возьми меня спереди и сзади! А-а-а-а-а...
Анфиса недовольно посмотрела на подругу и строго погрозила ей: предупреждать надо!
В трубке зацокало, затренькало, застонало и заухало.
Издав еще несколько томных вздохов, Анфиса, как бы на излете страсти, прошелестела прощальными нежностями и затихла.
Затем она соединилась с диспетчером и деловым голосом попросила с клиентами ее больше не соединять.
– Это называется аутсорсинг по-русски! – сообщила Анфиса. – А ты раньше пришла. Сразу видно, что недавно из-за границы приехала. В Москве все опаздывают. Ладно, садись, будем чай пить с конфетками. Ты еще помнишь, что я люблю сладкое?
– Я очень рада тебя видеть, – призналась Екатерина.
– Да, я тоже соскучилась. Мы только что кота кастрировали. В одиннадцать месяцев, – вдруг пожаловалась Анфиса. – Бедненький, после заморозки ротик открыл и так дышал шумно, переживал. Ты знаешь, после кастрации коты интересуются кошечками, а самки, если их кастрировать, вообще теряют всякий интерес к противоположному полу. А ты чем занимаешься?
«Действительно, чем?» – подумала Катя.
– Как дела у мужа? – спросила Анфиса, накрывая на стол.
– Сегодня его назначили руководителем группы консультантов компании «Интер-Полюс». Крупный контракт, будет много работы. Высокая зарплата, даже очень высокая. Квартиру предоставили бесплатно на Арбате.
– Подарили?
– Нет, это служебная жилплощадь.
– Все равно здорово. Завидую и поздравляю, хоть вам в жизни везет! – с пафосом и плохо скрытым разочарованием сказала Анфиса.
– Мне не везет, – тихо заметила Екатерина.
– Что-то не пойму я тебя, подруга. Ты же любишь своего Максимова, или я не права?
– Не могу понять. Я любила его, когда у каждого было свое дело. А здесь я никому не нужна, и мне вообще ничего не нравится. И Сашка уже не нравится. Я так надеялась, что его не утвердят консультантом. Плохие у меня предчувствия. И он переживает. Я же вижу, что он не в себе.
– А в ком?
– Твоя оральная деятельность на тебе плохо сказывается.
– Но-но, подруга, без хабальства, а то обижусь. Каждый зарабатывает на жизнь как умеет!
– Прости, конечно, я не права. Хабальства? Странно. Слова новые, какие-то вывернутые. Пять лет назад в Москве так не говорили.
– Да, все поменялось. Все стали охренительными патриотами и русопятами. Но ты лучше скажи – что с Сашкой?
– Очень озабочен новой работой, что вообще-то на него не похоже. Раньше он был более уверенным. Спит плохо. Переживает.
– Из-за работы переживает? Ну, не понравится ему, и уйдет. С его-то образованием. Никаких проблем. Чего переживать! А может, баба у него? Я тебя не случайно спросила, в ком он.
– Вроде нет.
– Дура ты, Катька! Срочно разберись, в чем дело. Может, у тебя мужика уводят из-под носа, а ты сама в разобранном состоянии. Как только у мужика трудности или, наоборот, успехи по работе, но по-любому много впечатлений, он тут же начинает искать новых баб. Или они сами подворачиваются.
– Сашка просто устал, у него депрессия, – с некоторым сомнением в голосе сказала Екатерина.
– Милая моя, никакой депрессии не бывает. Все это глупости! Их придумали лузеры, фрики и всякие бездельники. Всегда находится объяснение – лишь бы ни хрена не делать! Илья Муромец пролежал тридцать три года на печи – сил набирался. Ты знаешь другой народ, у которого герою нужно тридцать три года отлеживаться, чтобы сил набраться? Я не знаю. Сашке твоему респект и уважуха! А ты брось свою дурь, займись делом. Как у тебя, кстати, с работой?
– Пока никак, – призналась Екатерина. – Все не так просто. Я что-то к Сашке поостыла. Надоели мы друг другу, не знаю...
– А это уже серьезно, – забеспокоилась Анфиса. – Если мужик сбегал налево – полбеды. С нас не убудет. А если пустота, то плохо. Вообще-то любовь – это нервное расстройство на фоне гормональной бури. По чесноку скажу – я обожаю любые стрессы. Лелею их, ухаживаю за ними, как за розами. Колючие, но красивые! Стрессы нужны – без них кровь густеет.
Неожиданно раздался телефонный звонок.
Не на шутку разбушевавшаяся Анфиса, секунду послушав чей-то голос, рявкнула в трубку:
– Я же сказала, что занята. Никаких клиентов, мать вашу! Сами с ними еб...сь!
Переведя дух, она примирительно улыбнулась Екатерине.
– Извини, что-то я разнервничалась. Давай поговорим спокойно. У одной моей подруги муж, если влюблялся, сразу же собирал вещи и уходил. Но всегда возвращался к жене. Она даже его зубную щетку не выбрасывала. Тебе такой нужен?
– Это не мой случай. Меня Сашка устраивает. Он порядочный, умный. Сильный.
– Если хочешь по-настоящему узнать мужчину, разведись с ним, – посоветовала добрая Анфиса.
Екатерина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– Спасибо тебе за совет. Сильный пожирает слабого, и все такое. Это я уже слышала.
– Я этого не утверждаю, – спохватилась Анфиса. Она поняла, что переборщила со своими наставлениями, и наконец-то решила отвлечь подругу от мрачных мыслей. – Правда, бывает, что становишься зверем. Мне по крайней мере удалось побывать в шкуре белого и пушистого зайчика.
– Ты это серьезно?
– А то? Помнишь мою мать? Она была большим начальником, а меня отдала в детский сад. И так получилось, что для представления на Новый год мне роли не досталось. Я уже тогда была маленькой, но толстенькой обжорой, и на их представление мне было положить... Но мать, когда узнала, что я без роли, возмутилась и позвонила директрисе. Та в панике – что делать, все роли уже распределены? И специально для меня придумали новую должность – помощник зайца.
– А зайцем был Конрад?
– Кажется, он. Правда, заяц из него был поганый, неубедительный. Ты не должна сдаваться! Никогда!
«Она права», – подумала Екатерина.
Глава 3: Догадки и сюрпризы
Анатолий Валентинович Веров заслуженно пользовался репутацией грозного борца с коррупцией.
Нет, он не ловил взяточников и мздоимцев, не метил купюры, не вводил в искушение алчных чиновников.
Впрочем, Веров и не взялся бы за оперативную работу.
Он никогда не служил в правоохранительных и прочих органах. Поговаривали, что Веров вовремя окончил юридический факультет правильного университета и вскоре был выдвинут на руководящую работу в аппарат правительства. Однако эта красивая версия, к которой приложил руку и сам Валентин Борисович, не отвечала действительности. Образование он получил невнятное и в правильном университете никогда не учился. Никто его никуда не выдвигал, а на вершину чиновничьей пирамиды он пробрался исключительно благодаря своим талантам, главным из которых была готовность деятельно претворять в жизнь любые, даже самые несуразные и безумные предписания начальства.
«Фактурный парень. Ему вроде по барабану, чем заниматься. Но молодец!» – эти слова одного из кадровиков точно передавали заботливо слепленный образ всегда озабоченного, многозначительного в словах и поступках Верова.
Совсем недавно он страстно сочинял планы и отчеты о борьбе с коррупцией, проявляя принципиальность и сметливость. Многим запомнилось его яркое выступление перед сотрудниками российского Белого дома, когда Веров призвал «начать с себя» и в качестве первого шага запретить принимать подношения по случаю всевозможных праздников.
– Мы же подаем дурной пример! Посмотрите, что делается у подъездов перед Новым годом – в здание войти невозможно.
За неделю до Нового года в Белый дом действительно устремлялись толпы ходоков с подарочными упаковками, содержащими, как правило, бутылки с дорогими спиртными напитками и прочие корпоративные сувениры.
Начальство услышало мнение борца с коррупцией и сделало выводы. Подарочные страсти запретить не решились, прекрасно понимая, что это никакая не коррупция, а так – слезы (да и выпить перед Новым годом хотелось нестерпимо), однако распорядились выделить для «визитеров с кульками» отдельный подъезд и организовать дополнительный пост охраны для проверки содержимого даров. И правда, не взрывчатку ли хотят «втюхать» вместо горячительных напитков?
После этого случая, слегка подпортившего отношения Верова с коллегами, он все чаще читал в глазах окружающих уважение, замешенное на страхе перед неведомым. Это его не удивляло. Он понимал логику такой реакции. Наверняка думают: «Если человек легко и непринужденно может пройтись по головам своих коллег, от него в любой момент можно ждать чего угодно».
Ну и пусть! Больше уважать будут!
Довольно быстро Веров стал влиятельным человеком в Белом доме, от его мнения зависели и убеленные сединами генералы, и покусившиеся на государственную собственность чиновники, и крупные бизнесмены, не заинтересованные в том, чтобы их бизнес задушили бесконечными проверками.
Из придуманных им умозрительных схем борьбы с коррупцией, конечно, ничего не получилось, и чуть позднее этой деликатной проблемой вынуждены были заниматься уже другие люди. Но свою роль инновации Валентина Борисовича сыграли, проложив ему путь в высокий служебный кабинет, где он все еще иногда заглядывал в подготовленные предложения, но уже в качестве заслуженного эксперта.
Веров с удовлетворением откинулся на спинку кресла, поставив свою закорючку на очередной программе «срочных и неотложных мер». «Кажется, ничего не забыли: модернизация законодательства, собственно меры против коррупции, правовая оценка и поддержка в обществе. Последние два пункта новые, остальное уже было. Сойдет».
Он недовольно поморщился, вспомнив, что примерно два года тому назад противодействие коррупции провозглашалось в послании президента России в качестве одной из главных государственных задач, а ситуация, если верить «независимым экспертам», стала еще хуже. «Хотя какие они независимые? Абсолютной свободы не бывает!» – подумал теоретически подкованный Веров и вновь успокоился.
Люди, которые считали Анатолия Валентиновича влиятельной, но серой мышью, глубоко заблуждались. За несколько лет пребывания в столице он стал весьма состоятельным человеком и мог бы легко перейти в частный сектор, чтобы заняться собственным бизнесом. Раньше он так бы и сделал, но сейчас это вряд ли имело смысл.
Веров редко шел навстречу просьбам коммерсантов использовать свой аппаратный вес и поддержать одну из сторон в спорах о собственности. Он договаривался только с теми людьми, которых хорошо знал лично и которым полностью доверял, а такие экземпляры были, пожалуй, исключением из общей человеческой массы. Зато избирательность серьезно повышала стоимость услуг: если уж Веров брался исполнить заказ, то его услуги стоили очень дорого.
Расплачиваться приходилось не деньгами или тем более подношениями всякой белиберды, а ценными бумагами самых перспективных предприятий, которые переводились на фирмы, контролируемые его родственниками. Может, именно поэтому Веров сознательно торпедировал проекты, требующие отчета не только о доходах чиновников, но и о собственности их родных и близких.
Он был убежден, что ввести порядок, который размотал бы всю финансовую цепочку от слуг народа до принадлежащих им активов, при действующей системе попросту невозможно и бессмысленно. Даже если докопаются до родственников, то неистощимые на выдумки бюрократы найдут другие, не менее эффективные приемы подзаработать.
Верову очень нравился опыт китайских товарищей.
Он с удовольствием вспоминал, что когда ему пришлось вести переговоры в штаб-квартире китайской компартии, скромно одетые партийные функционеры с извиняющейся улыбкой предупредили: «У нас демократия. Компартия не решает, но мы знаем, куда отнести бумаги».
Анатолий Валентинович прекрасно знал, куда отнести бумаги, и любил это делать даже из любви к искусству, но был не прочь извлечь из этого маршрута и серьезную выгоду – лишь бы это не грозило бессонными ночами и неприятностями для его карьеры.
Веров посмотрел на настольные часы в форме корабельного штурвала.
«Сейчас должен появиться Рюмин. Он никогда не опаздывает».
– Разрешите? – Улыбающийся Рюмин с неизменным портфелем проскользнул в кабинет и устремился к Верову, слегка привставшему из своего глубокого кресла для ритуального рукопожатия.
Ладонь у заслуженного консультанта Рюмина была сухая и горячая, нетерпеливая, хотя держался он подчеркнуто почтительно: «Власть мы уважаем». Несмотря на разницу в возрасте, они были похожи друг на друга: улыбкой, манерой говорить, осторожными и быстрыми взглядами, изредка бросаемыми исподлобья на собеседников, а также абсолютным презрением к окружающим людям.
Веров познакомился с Рюминым через своего отца – тот преподавал в том же правильном университете на экономическом факультете, где будущий владелец фирмы «K&B» был одним из самых усердных студентов.
Знакомство оказалось полезным и взаимовыгодным. Рюмин поддержал своего юного друга на первом этапе его пребывания в Москве, сводил с нужными людьми и дал возможность серьезно улучшить свое материальное положение без всякого риска и опасности для здоровья.
– Рад вас видеть, – поздоровался Веров и вновь утонул в своем кресле.
Он не кривил душой. Рюмин действительно был одним из немногих людей, общение с которыми приносило удовлетворение Анатолию Валентиновичу – они говорили на одном языке и понимали друг друга с полуслова.
– Анатоль, ты никак поправился? – озабоченно спросил Рюмин.
– Да, прибавил несколько килограммов.
– Нужно больше двигаться, Анатоль!
– Не получается, бумагами завалили.
– Эх, сочувствую. Не можешь свой умище скрыть, вот и страдаешь. Талант нужно уметь прятать.
– Согласен, Валентин Борисович, но не сейчас. Потом отдохнем, а пока нужно выложиться – конъюнктура благоприятная. Какие проблемы?
– Не буду тебя отрывать. Постараюсь быть максимально кратким. В общем, мы заключили контракт о консалтинге с компанией «Интер-Полюс».
– Хорошая компания. Потенциал, капитализация высокая. Через год-два акции будут на порядок дороже, если выберут правильную стратегию. А что сейчас – распродажу хотят в Лондоне устроить?
– Откуда ты знаешь? – изобразил удивление Рюмин.
– Ничего удивительного. Стереотипы мышления: раз решили развиваться – значит, ищут деньги и хотят продать часть акций. Сколько они готовы выбросить на рынок?
– Не более десяти процентов.
– Тогда я вообще смысла не вижу. Они, видимо, не представляют, что такое миноритарные акционеры. Нахлебаются! Да и жить придется по новым правилам. Вы бы им объяснили. Хотя зачем? Вам же контракт нужен.
– Все правильно, но есть проблемы. Сдается мне, что не все благополучно у них с налогами.
– Понял. Нужна тотальная проверка или так – пощипать маленько?
– Это будет зависеть от их реакции. Нужно покопать, и тогда выяснится весь масштаб хищений.
– Нет вопросов, копать мы умеем, – сказал Веров и внимательно посмотрел на Рюмина.
Тот, в свою очередь, многозначительно кивнул – дескать, условия распределения прибылей обычные, он о них помнит, а если будут особые пожелания, то всегда можно договориться.
– Пора наводить порядок с соблюдением налоговой дисциплины! – громко сказал Веров после этого молчаливого обмена взглядами, кивками, жестами и прочими многозначительными телодвижениями.
– Мы, в свою очередь, готовы помочь родному государству. Конечно, контракт налагает обязательства соблюдать коммерческую тайну, но когда речь идет о нарушении законов, мы рискуем оказаться сообщниками. Это не в наших правилах. Поэтому можете на нас рассчитывать, – для порядка добавил Валентин Борисович.
– А я и рассчитываю. Только вы как консультант должны учитывать, что проверки неизбежно вызовут утечку информации. Пойдут слухи на рынке, а это приведет к падению стоимости акций «Интер-Полюса». Если они поступят на Лондонскую биржу в уцененном, так сказать, виде, то их расхватают моментально. Экономический эффект от размещения вообще будет ничтожным, а возможно, и отрицательным. Это не подорвет репутацию вашей солидной компании?
«Это ты меня учишь, мальчик?!» – подумал Рюмин.
– До продажи акций на бирже может и не дойти.
– Есть другой сценарий?
Рюмин кивнул, но не стал посвящать своего компаньона в детали задуманной операции.
«Узнаешь, когда придет время, не раньше!»
На улице было сухо и тепло. Ничто не предвещало наступления зимы. Это поражало Максимова, ибо еще пять лет назад, до его отъезда в Лондон, в ноябре в Москве уже вовсю трещали морозы и улицы были засыпаны снегом.
Максимов сделал зарядку и принял контрастный душ. Растер до красноты мускулистое тело жестким полотенцем. Выпил чашку крепкого кофе и съел два бутерброда с сыром. За годы жизни в британской столице он так и не привык к овсянке и терпеть не мог яичницу с жирной ветчиной.
Екатерина еще спала. Накануне она ходила с подругой в театр, а потом засиделась в кафе. Кажется, они еще заглянули в ночной клуб. Домой она вернулась поздно и «на большом позитиве».
«Пусть развлечется, привыкнет к Москве – хандра сама пройдет». Максимов полностью доверял жене, полагая, что на измену она не способна. Если ей надоест совместная жизнь, она скажет об этом открыто и ее уже не удержишь. А подозревать друг друга, ревновать – зачем? Ничего это не изменит.
Беспокоило другое. Екатерина привыкла много работать, всегда была общительной и активной. Даже когда на несколько месяцев она попала в Лондоне в категорию безработных и пребывала в постоянных поисках, то не сидела сложа руки, а стала выпекать на дому вкусное печенье «а-ля рюс», которое продавала через Интернет и знакомых менеджеров в ресторанах. Правда, подобный побочный заработок, который бы считался нормальным среди американцев, не всегда встречал понимание в среде чопорных британских клерков, но Екатерине было на это ровным счетом наплевать. Она показала, что русская женщина умеет быть практичной и не боится никакой работы. В конечном итоге это только укрепило ее репутацию. И вдруг – депрессия, слезы, разочарования. А как же знаменитое «И дым Отечества нам сладок и приятен»?
«Ладно, пройдет», – успокаивал себя Максимов.
Он еще раз заглянул в спальню, достал из шкафа одежду и стал одеваться в гостиной, чтобы не разбудить Екатерину.
Для первого дня работы в «Интер-Полюсе» он выбрал самый консервативный из своих костюмов – темно-синий в еле заметную узкую полоску, сорочку в стиле «Оксфорд» голубоватого цвета, галстук «Данхилл».
Посмотрев на себя в зеркало, Максимов остался доволен: строго, но с оттенком демократизма и академичности – мыслящий руководитель, который больше всего ценит знания и уважает людей.
Он долго держал в руках платок для кармашка на пиджаке и потом все же отложил его в сторону. В Москве воспринимают эту деталь как признак несерьезности или принадлежности к западному сообществу. В любом случае она увеличивает дистанцию в общении.
До приезда машины, которую обещали прислать из компании, еще оставалось время, и Максимов вышел прогуляться по утреннему Арбату. Было темновато и безлюдно. В легкой дымке вырисовывался памятник Булату Окуджаве – сгорбившаяся, как от боли, и одновременно лихая в своем изломе фигура поэта рождала грусть. Дворники подметали асфальт. В запотевших витринах кафе отражались не выключенные с ночи уличные фонари.
Максимов обернулся и заметил остановившуюся у подъезда черную «Ауди-6», на которой его уже возили по городу. Он подошел к автомобилю, открыл дверцу и ловко устроился на заднем сиденье, поздоровавшись со знакомым водителем.
До «Интер-Полюса» доехали минут за двадцать. В эти ранние часы у здания было много рабочих, которыми руководили инженеры из всемирно известной французской строительной корпорации. Один из них увлеченно, словно в парижском зале «Олимпия», лирично и с душевным надрывом пел: «Tombe la neige...»[1]
Максимову показалось, что это ему снится.
Он протер глаза и подумал: «Сумасшедший дом».
– Ну и где же ваша хваленая стабилизация? Дунуло холодным ветерком, даже не ветром, а так – сквознячком, и вся ваша банковская система чуть не развалилась как карточный домик! – Фурнье был возмущен и бранных слов не жалел.
Только что в августе – роковом для России месяце – случился банковский мини-кризис. Кто-то задолжал, не отдал вовремя кредит, а тот, кому не отдали, в свою очередь, подставил другой банк, и оказалось, что свободных денег в банковской системе попросту нет. Еле удалось остановить панику вкладчиков, а иначе случился бы «эффект домино» – массовые банкротства банков, предприятий, а затем и полный коллапс. И все это – от небольшого по масштабам финансового сбоя.
Победителей, конечно, не судят, но они чуть-чуть не оказались проигравшими, а этих судят или попросту убивают, причем с превеликим удовольствием.
Рюмин не нашелся что сказать и предпочел внимательно изучать меню только что открывшегося в Москве дорогого китайского ресторана. В бассейне посреди зала плавали золотые рыбки, в беседках веяло сладковатыми ароматами, по мостикам, перекинутым между искусственными прудами, семеня ногами в узких халатах, сновали специально привезенные из Поднебесной китаянки.
Негодование Фурнье было понятно – на мини-кризисе он потерял солидные деньги. А если случится более серьезное потрясение? Есть от чего прийти в расстройство.
Ровно через год после первой поездки Рюмина в Париж Фурнье приехал руководить представительством компании своего отца, созданным в России. Валентин Борисович рассчитывал, что Жан появится пораньше, но пришлось подождать, постоянно слыша от начальства: «Упустил француза, нужно было его вербовать и получить закрепляющие материалы. А так ищи ветра в поле».
Наконец Фурнье возник на московском горизонте и не возражал против встреч с Рюминым.
А дальше все пошло совсем не так, как обычно. Было непонятно, кто кого, собственно, привлек к сотрудничеству.
Фурнье не возражал против того, чтобы снабжать Рюмина информацией о деятельности или, как было принято говорить в конторе, устремлениях западных компаний в России в обмен на поддержку его собственных проектов государственными структурами. Проблема состояла в том, что как раз эту самую поддержку Рюмин организовать уже не мог. Государство разваливалось на глазах, превращаясь в некоторое подобие товарно-сырьевой биржи. В конечном итоге Рюмин при первой возможности покинул тонущий корабль и занялся самостоятельным бизнесом.
Пользуясь старыми связями, он наводил инвестиционную компанию Фурнье на интересные предприятия и помогал скупать за бесценок их акции, которые предприимчивый француз затем перепродавал западным корпорациям намного дороже.
Спекуляции давали солидную прибыль и были взаимовыгодными. Рюмин и Фурнье стали компаньонами, а затем и приятелями, насколько это возможно в отношениях между двумя особями, не имеющими никаких моральных принципов и получающими наслаждение от пожирания добычи.
Вечер в китайском ресторане был посвящен грустному поводу – Фурнье, и так засидевшийся в Москве, собирался возвращаться во Францию. На ужин прижимистого француза пригласил сам Рюмин, так как Жан, по своему обыкновению, пытался отделаться прощальным бокалом вина с орешками у себя дома. Рюмин с грустью думал, что ему будет не хватать общения с предприимчивым и предельно циничным Жаном, которого он в свое время так наивно собирался вербовать.
Нет, он не ловил взяточников и мздоимцев, не метил купюры, не вводил в искушение алчных чиновников.
Впрочем, Веров и не взялся бы за оперативную работу.
Он никогда не служил в правоохранительных и прочих органах. Поговаривали, что Веров вовремя окончил юридический факультет правильного университета и вскоре был выдвинут на руководящую работу в аппарат правительства. Однако эта красивая версия, к которой приложил руку и сам Валентин Борисович, не отвечала действительности. Образование он получил невнятное и в правильном университете никогда не учился. Никто его никуда не выдвигал, а на вершину чиновничьей пирамиды он пробрался исключительно благодаря своим талантам, главным из которых была готовность деятельно претворять в жизнь любые, даже самые несуразные и безумные предписания начальства.
«Фактурный парень. Ему вроде по барабану, чем заниматься. Но молодец!» – эти слова одного из кадровиков точно передавали заботливо слепленный образ всегда озабоченного, многозначительного в словах и поступках Верова.
Совсем недавно он страстно сочинял планы и отчеты о борьбе с коррупцией, проявляя принципиальность и сметливость. Многим запомнилось его яркое выступление перед сотрудниками российского Белого дома, когда Веров призвал «начать с себя» и в качестве первого шага запретить принимать подношения по случаю всевозможных праздников.
– Мы же подаем дурной пример! Посмотрите, что делается у подъездов перед Новым годом – в здание войти невозможно.
За неделю до Нового года в Белый дом действительно устремлялись толпы ходоков с подарочными упаковками, содержащими, как правило, бутылки с дорогими спиртными напитками и прочие корпоративные сувениры.
Начальство услышало мнение борца с коррупцией и сделало выводы. Подарочные страсти запретить не решились, прекрасно понимая, что это никакая не коррупция, а так – слезы (да и выпить перед Новым годом хотелось нестерпимо), однако распорядились выделить для «визитеров с кульками» отдельный подъезд и организовать дополнительный пост охраны для проверки содержимого даров. И правда, не взрывчатку ли хотят «втюхать» вместо горячительных напитков?
После этого случая, слегка подпортившего отношения Верова с коллегами, он все чаще читал в глазах окружающих уважение, замешенное на страхе перед неведомым. Это его не удивляло. Он понимал логику такой реакции. Наверняка думают: «Если человек легко и непринужденно может пройтись по головам своих коллег, от него в любой момент можно ждать чего угодно».
Ну и пусть! Больше уважать будут!
Довольно быстро Веров стал влиятельным человеком в Белом доме, от его мнения зависели и убеленные сединами генералы, и покусившиеся на государственную собственность чиновники, и крупные бизнесмены, не заинтересованные в том, чтобы их бизнес задушили бесконечными проверками.
Из придуманных им умозрительных схем борьбы с коррупцией, конечно, ничего не получилось, и чуть позднее этой деликатной проблемой вынуждены были заниматься уже другие люди. Но свою роль инновации Валентина Борисовича сыграли, проложив ему путь в высокий служебный кабинет, где он все еще иногда заглядывал в подготовленные предложения, но уже в качестве заслуженного эксперта.
Веров с удовлетворением откинулся на спинку кресла, поставив свою закорючку на очередной программе «срочных и неотложных мер». «Кажется, ничего не забыли: модернизация законодательства, собственно меры против коррупции, правовая оценка и поддержка в обществе. Последние два пункта новые, остальное уже было. Сойдет».
Он недовольно поморщился, вспомнив, что примерно два года тому назад противодействие коррупции провозглашалось в послании президента России в качестве одной из главных государственных задач, а ситуация, если верить «независимым экспертам», стала еще хуже. «Хотя какие они независимые? Абсолютной свободы не бывает!» – подумал теоретически подкованный Веров и вновь успокоился.
Люди, которые считали Анатолия Валентиновича влиятельной, но серой мышью, глубоко заблуждались. За несколько лет пребывания в столице он стал весьма состоятельным человеком и мог бы легко перейти в частный сектор, чтобы заняться собственным бизнесом. Раньше он так бы и сделал, но сейчас это вряд ли имело смысл.
Веров редко шел навстречу просьбам коммерсантов использовать свой аппаратный вес и поддержать одну из сторон в спорах о собственности. Он договаривался только с теми людьми, которых хорошо знал лично и которым полностью доверял, а такие экземпляры были, пожалуй, исключением из общей человеческой массы. Зато избирательность серьезно повышала стоимость услуг: если уж Веров брался исполнить заказ, то его услуги стоили очень дорого.
Расплачиваться приходилось не деньгами или тем более подношениями всякой белиберды, а ценными бумагами самых перспективных предприятий, которые переводились на фирмы, контролируемые его родственниками. Может, именно поэтому Веров сознательно торпедировал проекты, требующие отчета не только о доходах чиновников, но и о собственности их родных и близких.
Он был убежден, что ввести порядок, который размотал бы всю финансовую цепочку от слуг народа до принадлежащих им активов, при действующей системе попросту невозможно и бессмысленно. Даже если докопаются до родственников, то неистощимые на выдумки бюрократы найдут другие, не менее эффективные приемы подзаработать.
Верову очень нравился опыт китайских товарищей.
Он с удовольствием вспоминал, что когда ему пришлось вести переговоры в штаб-квартире китайской компартии, скромно одетые партийные функционеры с извиняющейся улыбкой предупредили: «У нас демократия. Компартия не решает, но мы знаем, куда отнести бумаги».
Анатолий Валентинович прекрасно знал, куда отнести бумаги, и любил это делать даже из любви к искусству, но был не прочь извлечь из этого маршрута и серьезную выгоду – лишь бы это не грозило бессонными ночами и неприятностями для его карьеры.
Веров посмотрел на настольные часы в форме корабельного штурвала.
«Сейчас должен появиться Рюмин. Он никогда не опаздывает».
– Разрешите? – Улыбающийся Рюмин с неизменным портфелем проскользнул в кабинет и устремился к Верову, слегка привставшему из своего глубокого кресла для ритуального рукопожатия.
Ладонь у заслуженного консультанта Рюмина была сухая и горячая, нетерпеливая, хотя держался он подчеркнуто почтительно: «Власть мы уважаем». Несмотря на разницу в возрасте, они были похожи друг на друга: улыбкой, манерой говорить, осторожными и быстрыми взглядами, изредка бросаемыми исподлобья на собеседников, а также абсолютным презрением к окружающим людям.
Веров познакомился с Рюминым через своего отца – тот преподавал в том же правильном университете на экономическом факультете, где будущий владелец фирмы «K&B» был одним из самых усердных студентов.
Знакомство оказалось полезным и взаимовыгодным. Рюмин поддержал своего юного друга на первом этапе его пребывания в Москве, сводил с нужными людьми и дал возможность серьезно улучшить свое материальное положение без всякого риска и опасности для здоровья.
– Рад вас видеть, – поздоровался Веров и вновь утонул в своем кресле.
Он не кривил душой. Рюмин действительно был одним из немногих людей, общение с которыми приносило удовлетворение Анатолию Валентиновичу – они говорили на одном языке и понимали друг друга с полуслова.
– Анатоль, ты никак поправился? – озабоченно спросил Рюмин.
– Да, прибавил несколько килограммов.
– Нужно больше двигаться, Анатоль!
– Не получается, бумагами завалили.
– Эх, сочувствую. Не можешь свой умище скрыть, вот и страдаешь. Талант нужно уметь прятать.
– Согласен, Валентин Борисович, но не сейчас. Потом отдохнем, а пока нужно выложиться – конъюнктура благоприятная. Какие проблемы?
– Не буду тебя отрывать. Постараюсь быть максимально кратким. В общем, мы заключили контракт о консалтинге с компанией «Интер-Полюс».
– Хорошая компания. Потенциал, капитализация высокая. Через год-два акции будут на порядок дороже, если выберут правильную стратегию. А что сейчас – распродажу хотят в Лондоне устроить?
– Откуда ты знаешь? – изобразил удивление Рюмин.
– Ничего удивительного. Стереотипы мышления: раз решили развиваться – значит, ищут деньги и хотят продать часть акций. Сколько они готовы выбросить на рынок?
– Не более десяти процентов.
– Тогда я вообще смысла не вижу. Они, видимо, не представляют, что такое миноритарные акционеры. Нахлебаются! Да и жить придется по новым правилам. Вы бы им объяснили. Хотя зачем? Вам же контракт нужен.
– Все правильно, но есть проблемы. Сдается мне, что не все благополучно у них с налогами.
– Понял. Нужна тотальная проверка или так – пощипать маленько?
– Это будет зависеть от их реакции. Нужно покопать, и тогда выяснится весь масштаб хищений.
– Нет вопросов, копать мы умеем, – сказал Веров и внимательно посмотрел на Рюмина.
Тот, в свою очередь, многозначительно кивнул – дескать, условия распределения прибылей обычные, он о них помнит, а если будут особые пожелания, то всегда можно договориться.
– Пора наводить порядок с соблюдением налоговой дисциплины! – громко сказал Веров после этого молчаливого обмена взглядами, кивками, жестами и прочими многозначительными телодвижениями.
– Мы, в свою очередь, готовы помочь родному государству. Конечно, контракт налагает обязательства соблюдать коммерческую тайну, но когда речь идет о нарушении законов, мы рискуем оказаться сообщниками. Это не в наших правилах. Поэтому можете на нас рассчитывать, – для порядка добавил Валентин Борисович.
– А я и рассчитываю. Только вы как консультант должны учитывать, что проверки неизбежно вызовут утечку информации. Пойдут слухи на рынке, а это приведет к падению стоимости акций «Интер-Полюса». Если они поступят на Лондонскую биржу в уцененном, так сказать, виде, то их расхватают моментально. Экономический эффект от размещения вообще будет ничтожным, а возможно, и отрицательным. Это не подорвет репутацию вашей солидной компании?
«Это ты меня учишь, мальчик?!» – подумал Рюмин.
– До продажи акций на бирже может и не дойти.
– Есть другой сценарий?
Рюмин кивнул, но не стал посвящать своего компаньона в детали задуманной операции.
«Узнаешь, когда придет время, не раньше!»
* * *
Максимов встал рано. Его предупредили, что лучше приехать на работу заранее, чтобы избежать пробок. Иначе придется простоять в автомобильных заторах часа полтора, если не два.На улице было сухо и тепло. Ничто не предвещало наступления зимы. Это поражало Максимова, ибо еще пять лет назад, до его отъезда в Лондон, в ноябре в Москве уже вовсю трещали морозы и улицы были засыпаны снегом.
Максимов сделал зарядку и принял контрастный душ. Растер до красноты мускулистое тело жестким полотенцем. Выпил чашку крепкого кофе и съел два бутерброда с сыром. За годы жизни в британской столице он так и не привык к овсянке и терпеть не мог яичницу с жирной ветчиной.
Екатерина еще спала. Накануне она ходила с подругой в театр, а потом засиделась в кафе. Кажется, они еще заглянули в ночной клуб. Домой она вернулась поздно и «на большом позитиве».
«Пусть развлечется, привыкнет к Москве – хандра сама пройдет». Максимов полностью доверял жене, полагая, что на измену она не способна. Если ей надоест совместная жизнь, она скажет об этом открыто и ее уже не удержишь. А подозревать друг друга, ревновать – зачем? Ничего это не изменит.
Беспокоило другое. Екатерина привыкла много работать, всегда была общительной и активной. Даже когда на несколько месяцев она попала в Лондоне в категорию безработных и пребывала в постоянных поисках, то не сидела сложа руки, а стала выпекать на дому вкусное печенье «а-ля рюс», которое продавала через Интернет и знакомых менеджеров в ресторанах. Правда, подобный побочный заработок, который бы считался нормальным среди американцев, не всегда встречал понимание в среде чопорных британских клерков, но Екатерине было на это ровным счетом наплевать. Она показала, что русская женщина умеет быть практичной и не боится никакой работы. В конечном итоге это только укрепило ее репутацию. И вдруг – депрессия, слезы, разочарования. А как же знаменитое «И дым Отечества нам сладок и приятен»?
«Ладно, пройдет», – успокаивал себя Максимов.
Он еще раз заглянул в спальню, достал из шкафа одежду и стал одеваться в гостиной, чтобы не разбудить Екатерину.
Для первого дня работы в «Интер-Полюсе» он выбрал самый консервативный из своих костюмов – темно-синий в еле заметную узкую полоску, сорочку в стиле «Оксфорд» голубоватого цвета, галстук «Данхилл».
Посмотрев на себя в зеркало, Максимов остался доволен: строго, но с оттенком демократизма и академичности – мыслящий руководитель, который больше всего ценит знания и уважает людей.
Он долго держал в руках платок для кармашка на пиджаке и потом все же отложил его в сторону. В Москве воспринимают эту деталь как признак несерьезности или принадлежности к западному сообществу. В любом случае она увеличивает дистанцию в общении.
До приезда машины, которую обещали прислать из компании, еще оставалось время, и Максимов вышел прогуляться по утреннему Арбату. Было темновато и безлюдно. В легкой дымке вырисовывался памятник Булату Окуджаве – сгорбившаяся, как от боли, и одновременно лихая в своем изломе фигура поэта рождала грусть. Дворники подметали асфальт. В запотевших витринах кафе отражались не выключенные с ночи уличные фонари.
Максимов обернулся и заметил остановившуюся у подъезда черную «Ауди-6», на которой его уже возили по городу. Он подошел к автомобилю, открыл дверцу и ловко устроился на заднем сиденье, поздоровавшись со знакомым водителем.
До «Интер-Полюса» доехали минут за двадцать. В эти ранние часы у здания было много рабочих, которыми руководили инженеры из всемирно известной французской строительной корпорации. Один из них увлеченно, словно в парижском зале «Олимпия», лирично и с душевным надрывом пел: «Tombe la neige...»[1]
Максимову показалось, что это ему снится.
Он протер глаза и подумал: «Сумасшедший дом».
* * *
Москва, 1995 год, сентябрь– Ну и где же ваша хваленая стабилизация? Дунуло холодным ветерком, даже не ветром, а так – сквознячком, и вся ваша банковская система чуть не развалилась как карточный домик! – Фурнье был возмущен и бранных слов не жалел.
Только что в августе – роковом для России месяце – случился банковский мини-кризис. Кто-то задолжал, не отдал вовремя кредит, а тот, кому не отдали, в свою очередь, подставил другой банк, и оказалось, что свободных денег в банковской системе попросту нет. Еле удалось остановить панику вкладчиков, а иначе случился бы «эффект домино» – массовые банкротства банков, предприятий, а затем и полный коллапс. И все это – от небольшого по масштабам финансового сбоя.
Победителей, конечно, не судят, но они чуть-чуть не оказались проигравшими, а этих судят или попросту убивают, причем с превеликим удовольствием.
Рюмин не нашелся что сказать и предпочел внимательно изучать меню только что открывшегося в Москве дорогого китайского ресторана. В бассейне посреди зала плавали золотые рыбки, в беседках веяло сладковатыми ароматами, по мостикам, перекинутым между искусственными прудами, семеня ногами в узких халатах, сновали специально привезенные из Поднебесной китаянки.
Негодование Фурнье было понятно – на мини-кризисе он потерял солидные деньги. А если случится более серьезное потрясение? Есть от чего прийти в расстройство.
Ровно через год после первой поездки Рюмина в Париж Фурнье приехал руководить представительством компании своего отца, созданным в России. Валентин Борисович рассчитывал, что Жан появится пораньше, но пришлось подождать, постоянно слыша от начальства: «Упустил француза, нужно было его вербовать и получить закрепляющие материалы. А так ищи ветра в поле».
Наконец Фурнье возник на московском горизонте и не возражал против встреч с Рюминым.
А дальше все пошло совсем не так, как обычно. Было непонятно, кто кого, собственно, привлек к сотрудничеству.
Фурнье не возражал против того, чтобы снабжать Рюмина информацией о деятельности или, как было принято говорить в конторе, устремлениях западных компаний в России в обмен на поддержку его собственных проектов государственными структурами. Проблема состояла в том, что как раз эту самую поддержку Рюмин организовать уже не мог. Государство разваливалось на глазах, превращаясь в некоторое подобие товарно-сырьевой биржи. В конечном итоге Рюмин при первой возможности покинул тонущий корабль и занялся самостоятельным бизнесом.
Пользуясь старыми связями, он наводил инвестиционную компанию Фурнье на интересные предприятия и помогал скупать за бесценок их акции, которые предприимчивый француз затем перепродавал западным корпорациям намного дороже.
Спекуляции давали солидную прибыль и были взаимовыгодными. Рюмин и Фурнье стали компаньонами, а затем и приятелями, насколько это возможно в отношениях между двумя особями, не имеющими никаких моральных принципов и получающими наслаждение от пожирания добычи.
Вечер в китайском ресторане был посвящен грустному поводу – Фурнье, и так засидевшийся в Москве, собирался возвращаться во Францию. На ужин прижимистого француза пригласил сам Рюмин, так как Жан, по своему обыкновению, пытался отделаться прощальным бокалом вина с орешками у себя дома. Рюмин с грустью думал, что ему будет не хватать общения с предприимчивым и предельно циничным Жаном, которого он в свое время так наивно собирался вербовать.