Страница:
К его удивлению, никаких балерин внутри здания не наблюдалось. У здешних лебедушек юбчонки оказались чуточку подлиннее балетных, зато – в обтяжку, на манер гондонов, которыми Пафнутьев в последний раз пользовался лет десять назад. Испытывая от мелькания их попок легкое головокружение и истому, Пафнутьев, как сомнамбула, послушно шел куда говорили и поворачивал где требовалось.
И ждала его комната с обширным черным столом, на который двое провожатых водрузили пафнутьевский короб – такой большой и внушительный в сравнении с брикетиком сотенных, улегшимся рядышком. И сидели в комнате три человека, представившихся Пафнутьеву нотариусом, юристом и бухгалтером. Под их присмотром волеизъявление двух юридических сторон было должным образом зарегистрировано и оформлено.
Все были довольны итогами этой встречи. Даже два молодца среднеазиатской наружности, намаявшиеся с Пафнутьевым и его коробом. Когда им было поручено доставить кооператора домой, они украдкой переглянулись, и один провел ребром ладони по горлу. Пафнутьев этого жеста не заметил, а если бы и заметил, то списал бы на желание молодца поскорее выпить. Сам он ведь прямо-таки изнывал от такого желания.
Эрик вовсе не чувствовал себя в губерманском кабинете гостем. Он никогда и нигде не чувствовал себя в гостях, не чванился, не жеманничал, а просто заходил и садился на самое удобное место. В данном случае было выбрано крутящееся кресло Губермана, нерасчетливо вышедшего из-за стола поприветствовать уважаемого посетителя. Теперь Эрик с явным удовольствием устроил себе карусель – большой мальчик, при всех регалиях, соответствующих его взрослому рангу, вплоть до золотого зажима на воротничке черной шелковой рубахи с латиноамериканской вышивкой. Где-то там, на широкой, но пока не слишком волосатой груди сверкала обязательная цепь-ошейник с массивным христианским символом смирения. Порой цепь перекручивалась с золотым жгутом, но Эрик стоически сносил неудобства. Этим своеобразным рыцарским крестом он был награжден два года назад лично Итальянцем, надевшим цепь на Эрикову шею и сопроводившим ритуал троекратным лобызанием.
Подчеркнуто мафиозный прикид очень шел этому парню с нервным худым лицом и длинными черными волосами, гладко зачесанными назад. Губерман подозревал, что по телевизору Эрик смотрит не примитивные боевики, а трагические бандитские саги, возможно, даже проливая втайне скупую мужскую слезу, когда герои замедленно падали, погибая от подлых полицейских пуль.
– Срань господня, – произнес Эрик в полном соответствии с видеоканонами. Подумал немного и выругался еще более звучно: – Шит!
Упоминание круто замешанного американского дерьма означало, что новости, услышанные от Губермана, не вызвали у Эрика ни малейшего энтузиазма. Он и семерка его бойцов переходили в полное распоряжение этого хитромудрого жида, Папиного любимчика. А тот залепил с ходу: езжай-ка ты, братец Эрик, за город дачки сторожить – там самое для тебя подходящее место.
– Какой понт от этого? – угрюмо спросил бандитский братец Эрик, разглядывая лаковые носы своих широко раскинутых в стороны туфель. – Нашел сторожа! Может, еще свисток с берданкой мне выдашь? Тулупчик овчинный?
– Выдам кое-что получше, – загадочно усмехнулся Губерман. – Позже.
Послонявшись по своему кабинету, он демократично взгромоздился на стол, словно занятое гостем кресло нисколько его не интересовало. Так и сидели: один лениво раскручивался на мягком сиденье, а второй несколько принужденно болтал свешенными со стола ногами. Два рано повзрослевших мальчика двадцати с лишним годков от роду. С разными судьбами и одной целью: быстро разбогатеть любыми способами.
Юный Боря проник во взрослую жизнь сквозь экран компьютера, который когда-то подарили ему родители вместе с ворохом специальной литературы. Он не заблудился в виртуальной реальности, не попался в сети Интернета. Он просто получил доступ к самой обширной информации и воспользовался ею с толком. Однажды удачно продав партию «Жигулей» и заработав на посредничестве свою первую тысячу, Боря Губерман не в вуз пошел, а в коммерсанты. Это дало ему такие привилегии и блага, о которых его высокообразованные родители могли только мечтать. К настоящему времени полноте Бориного счастья мешали лишь несварение желудка, слабая потенция и вынужденное общение с разными опасными типами.
Эрик, привыкший чувствовать себя хозяином положения в любой ситуации, не уважал Борю Губермана не по антисемитским соображениям. В конце концов многие мафиозные кланы обосновались в еврейском Бронксе, и Эрик восхищался их лидерами не меньше, чем итальянскими или ирландскими. Особенно, когда их изображали Роберт де Ниро и Аль-Пачино.
Просто Эрик с ранних лет ненавидел тех, у кого имелись богатые родители, велосипеды и компьютеры. У него ничего этого в детстве не было. Только краденый пистолет. Не настоящий, пневматический. Точно с таким же расхаживал по школе крутой-прекрутой одноклассник, поддерживавший свой авторитет обещаниями засадить любому пульку между глаз.
Давай, сказал ему Эрик, посмотрим, кто кому засадит! Фак ю, бастард!
На спортивной площадке за школой собралось не менее сотни зрителей, прознавших про дуэль. Все запомнили эту сцену надолго. После первого же щелчка вражеского ствола Эрик страшно закричал и пошел вперед, позабыв нажать на спусковой крючок. Он просто матерился во всю глотку и шагал на противника, выставив перед собой оружие. Не заслонял при этом лицо, не жмурился, не пригибался и не пытался уклониться. Только орал.
Растерянный противник бросил свой пистолет и обратился в позорное бегство. А окровавленный Эрик очнулся в больнице. Оказалось, что одноклассник зарядил свое пневматическое оружие не мягкими свинцовыми пульками, а бронзовыми шариками, которыми, если стрелять в упор, можно запросто пробить лобовое стекло автомобиля. Под кожей Эрика таких засело пять штук.
Как ни странно, не сама перестрелка, а ее последствия вывели его на большую дорогу. Ибо прямо из больницы, минуя участкового, он заявился в дом одноклассника и деловито выставил его родителям счет за физический и моральный ущерб. Та беседа была построена настолько грамотно, что даже по прошествии лет набравшийся опыта Эрик не сумел бы добавить к сказанному ни словечка.
Приходишь, угрожаешь, требуешь денег. Если дают – уходишь и возвращаешься позже за новой суммой. Если нет – приводишь угрозу в исполнение. Такова нехитрая наука рэкетира.
А вот в сторожа Эрик не нанимался. Папин приказ он, конечно, оспаривать не собирался, но и восторг проявлять не спешил.
– Ты не мути, – посоветовал он Губерману. – Ты дело говори.
– Дело нехитрое, – отозвался тот. – Ты и твои пацаны пишете заявления о приеме в службу охраны жилищно-строительного кооператива «Вест»…
– Что еще за хуйвест такой? – спросил Эрик из духа противоречия.
Губерман успешно превратил недовольную гримасу в подобие улыбки:
– «Вест» означает: запад. Тот дачный поселок, возле которого вы окунька прикупили, аборигены Западным называют. Вот пусть и будет «Вест».
– Пусть будет, – милостиво согласился Эрик и протяжно зевнул.
– Ставок, свежий воздух, – продолжал Губерман с преувеличенным воодушевлением, – настоящий курорт. Раньше поселок за чужим кооперативом числился, а теперь стал нашим.
– И что дальше?
– Вместо дачных халуп будем строить там современные коттеджи на западный манер. Папа так решил, – напомнил Губерман лишний раз. – Будет элитный мини-кантон.
– Кондом как бы, – блеснул эрудицией Эрик. – Штопаный.
– Напрасно ты так. Папа большое дело затеял. Каждый коттедж будем впаривать за два с половиной лимона баксов. Наши затраты – четверть лимона. Ты когда-нибудь о десятикратных подъемах слышал?
– Ага. – Эрик опять зевнул и от скуки пару раз крутнулся в кресле. – Но это давно было. Когда еще по ящику Леню Голубкова раскручивали. Вот была конкретика, базару нет. А кондом твой… Кто в этой дыре жить захочет, реально? Ты таких лоханутых знаешь?
Губерман привычно поправил дужку очков на переносице и торжественно сообщил:
– Знаю, Эрик.
– Каца имеешь в виду? Так он своих соплеменников враз оповестит, чтобы к нам больше не совались.
– Согласен, – спокойно ответил Губерман. – Но на Израиле свет клином не сошелся. У нас своих миллионеров хватает, под боком. Вот, например, некий Валера Емельянов. Он знаешь что коллекционирует? Спортивные «Шевроле» по цветам радуги! Неужели мы его на особнячок не раскрутим, а, Эрик? Или вот, – Губерман заглянул в свой пухлый блокнот. – Станислав Ващинский, главный архитектор города. Как нажрется, так и выясняет в турфирмах, остались ли на Средиземном море необитаемые острова, на предмет приобретения. Этому романтику самое место на нашем ставке… Господин Мамонтов – тоже наш клиент. Заброшенную церквушку выкупил и настоящий дворец из нее в центре города отгрохал. Деньги некуда девать? Поможем бедолаге. Пусть перебирается в мини-кантон, может даже камердинера с собой прихватить, который ему сейчас ширинку застегивает… У нас в области, Эрик, не меньше тысячи настоящих «зеленых» миллионеров проживает. Нужно только подобрать к девяти из них правильный подход, и получится больше двадцати лимонов чистого навара. Прикидываешь, что это такое?
– Не хило, – согласился Эрик. – С голодухи, значит, не помрем. – Столь оптимистичное утверждение завершил скорбный вздох. – Да только на всех, на кого можно было наехать, давно наехали, а по недовольным катком прошлись. Все давно между братвой поделены, как четыре на два. Сам по себе никто уже не пасется.
Нос Губермана хищно заострился:
– Папа сказал: невзирая на лица. Всех подряд бомбить. И чужих, и своих. Он отвечает.
– Это полный беспредел, – помрачнел Эрик. – За него отвечают хором, сверху донизу.
Губерман это и сам понимал, но лично он ни за что отвечать не собирался, а потому с жаром возразил:
– Не беспредел, а передел собственности. Мы сейчас круче всех стоим, вот и нужно пользоваться моментом. Потом забудется, кто под кем ходил. Если всю эту публику загнать…
– В стойло?
– Именно! – Губерману выражение понравилось. – В стойло… Так вот, при наших капиталах да при Папиных возможностях мы потом ни перед кем отчитываться не будем. Тем более что господа миллионеры сами контракты заключат и предоплату выложат. Приспичило им в особняках за городом поселиться, и все тут! Какой криминал? Какой беспредел, Эрик? Это ведь не рэкет, не вымогательство… Это бизнес, не подпадающий ни под одну из статей Уголовного кодекса. Ну, будут ездить наши агенты по области, дома состоятельным людям предлагать. Дело за это не пришьешь, так ведь?
– Как и рукав к звезде, – признал наконец Эрик, подобрав ноги под себя и весь напружинившись. – Получается что-то типа: «Дяденька, купи кирпич»… Толково, базару нет. Я хоть завтра с пацанами поеду по клиентам. А то жируют, фазаны батистовые, ряшки шире плеч наедают…
Губерман даже заслушался продолжением обличительной речи, в которой русско-английская матерщина затейливо переплеталась с такими сказочными персонажами блатного эпоса, как «сазаны вигоневые» и «крылатые рогометы». Однако, как только красноречие Эрика помаленьку пошло на убыль, он подозрительно уставился на Губермана и буркнул:
– Э! А с какой радости моя бригада в сторожа станет наниматься? Забыл, что мне в начале разговора втирал, родной?
Прежде чем заговорить, Губерман улыбнулся своей кисло-сладкой улыбкой, которую принял бы за дружелюбную разве что какой-нибудь подслеповатый старичок:
– На первом этапе, Эрик, придется поселок покараулить немного. Понимаешь, документация будет слеплена легко и быстро, но остаются еще всякие землепашцы со своими огородами и халупами. Собственность! А их там за сотню, собственников голозадых.
Эрик недоуменно выгнул бровь:
– Так что, напалмом их выжигать?
– Напалмом нельзя, – погрустнел Губерман, – это ничего не даст. Есть одна заковырка, Эрик… Землю, на которой стоят дачи, юридически переоформить можно, а вот вытащить ее из-под нынешних владельцев практически – сложнее. Для этого нужно зарегистрировать все домовладения и участки на нашу фирму. Другими словами, одних будем исключать из кооператива, других – убеждать отказываться от участков добровольно, а третьих…
– Мочить в сортирах? – предположил Эрик, который не чурался большой политики.
Губерман поморщился, как будто учуял, чем пахнет подобное решение проблемы.
– Это в крайнем, в самом крайнем случае. У каждого есть родственники, наследники. Вони потом не оберешься. Нет, тут надо по-умному. Например, выплачивать за участок три штуки наличными, не отходя от кассы. Две трети жителей сами на такие деньги поведутся. И только к остальным потребуется особый подход. Вот зачем сторожа в поселке нужны, Эрик. Не со свистками, а, знаешь, с колотушками раньше такими ходили.
– Не знаю, но принцип ясен. Меньше народу, больше кислороду, так?
Услышав утвердительный ответ, Эрик взвился с места и принялся мерить кабинет широкими шагами, не обратив внимания на то, что Губерман мгновенно занял освободившееся кресло. Такой подход к делу вызывал у Эрика если не энтузиазм, то полное понимание. Чем дольше он слушал рассуждения башковитого коммерсанта, тем больше проникался уважением к простоте и размаху предприятия. Речь шла о тех самих деньгах, которые умеют делать на ровном месте очень немногие. Оказывается, это так легко! Проще, чем два пальца обмочить или носы лаковых туфель обрызгать. Главное, чтобы аборигенам самим захотелось поскорее избавиться от своих паршивых соток, чтобы жизнь перестала казаться им медом. Для этого что требуется? Например, отрезать поселок от электричества и водопровода. Запустить патрули с собаками и битами, дабы отбить у дачников охоту шляться по вечерам. Перекрыть колючкой свободный доступ к ставку. Убрать остановку рейсовых автобусов и перенести ее на пару километров дальше. А въездные ворота держать на замке, как границу. Пусть приезжие оставляют свои колымаги на солнцепеке, а сами пилят дальше пешочком, с тюками и торбами на горбу. В обход, вдоль ограды вокруг поселка.
– Ахтунг, новый порядок! – развеселился Эрик, выслушав собеседника. – Из бараков не выходить! Здесь вам теперь Освенцим с Бухенвальдом, так что хенде хох и полный капут!
– А недовольные могут жаловаться по инстанциям, – подхватил Губерман. – Их годовой зарплаты как раз на судебные издержки хватит. Так что выгоднее контингенту будет дачи свои распродать и выращивать свою чахлую малину в каком-нибудь другом месте.
Эрик тут же подсказал название этого места, начинающееся на букву «ж», и деловито поинтересовался.
– С жильем как?
Это означало, что он согласен временно сменить профиль своей основной работы.
– Пока не ахти, – признался Губерман, незаметно переводя дух. – Обычная сторожка у ворот. Вот ключи – я предупредил, что с сегодняшнего дня там дежурят наши люди. – Он заговорил быстрее, торопясь выложить хорошие новости. – На днях распоряжусь забросить кое-какую мебелишку, продукты, напитки, холодильник. Первый же освободившийся дом – ваш, так что напряги своих пацанов, Эрик. Желающих продать дачи пока направляйте в офис, а со следующего понедельника выделю вам пару человечков с бланками заявлений и наличностью.
– Человечки с сиськами будут?
– Даже с письками, – неуклюже сострил Губерман, вспомнил почему-то законную супругу и чертыхнулся про себя.
– Видак? – не унимался Эрик.
– Без вопросов. А в придачу – вот, держи…
Сделав значительное лицо, Губерман присовокупил к выложенным на стол ключам еще одну связку. Эрик так и впился горящим взглядом в гордую «мерседесовскую» эмблему на брелке. Но вслух ничего не сказал, только покосился на Губермана вопросительно.
– Папа сказал – ты в доле, – пояснил тот, выдержав торжественную паузу. – Теперь это твой «мерс». Сегодня вечером его подгонят к сторожке с документами на твое имя.
– Что за «мерс»? – спросил Эрик, совершенно бездарно изображая безразличие.
– Только что не «шестисотый», – прозрачно намекнул Губерман, не удержавшись от улыбки. – Завтра сам увидишь.
– Ты сказал: сегодня вечером.
– Тебя сегодня вечером в поселке не будет, Эрик. Это тоже не моя прихоть, как ты сам понимаешь. Тебе велено лично новую бригаду по всем своим пробитым точкам повозить, представить пацанов нужным людям, ввести их в курс дела. На все про все – сутки. А на посту пока двоих хватит, я думаю. С графиком дежурств сами разберетесь. Это уже не мое дело.
– Не твое, Боря, – подтвердил Эрик, впервые обратившись к Губерману по имени. Его движения сделались вкрадчивыми, как у большого черного кота, увивающегося вокруг домашнего голубя, которого хозяин строго-настрого запретил трогать. – Твое дело, Боря, позаботиться, чтобы «мессер» никуда не задевался по дороге. Это тачка моей мечты, заруби на своем носу. Я сильно огорчусь, если не увижу ее завтра.
Губерман внезапно понял, что после этого безобидного в общем-то разговора на ночь придется ставить клизму с настоем ромашки. Однако не изменил ни расслабленной позы, ни приветливого выражения лица, когда произнес в спину уходящему бандиту:
– Я никогда ничего не забываю, Эрик. Склеротики у нас не задерживаются, сам знаешь. Но и ты не забудь. Сегодня же выделяешь на пост двух человек. Завтра подаете заявления.
Сверкнув гелевой смазкой на черных волосах, Эрик стремительно обернулся и, смерив Губермана долгим десятисекундным взглядом, процедил:
– Заметано. На боевое дежурство братьев Садыкбековых отправлю, пусть начинают на огородников ядом дышать, они умеют. Заодно и за тачкой моей присмотрят.
Он вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Губерман остался сидеть за столом, нервно перебирая суставы пальцев и обдумывая свои дальнейшие действия. Любой, кто увидел бы выражение его лица в этот момент, сразу заподозрил бы, что новейшая история поселка Западный не сулит его обитателям ничего хорошего.
Глава 5
И ждала его комната с обширным черным столом, на который двое провожатых водрузили пафнутьевский короб – такой большой и внушительный в сравнении с брикетиком сотенных, улегшимся рядышком. И сидели в комнате три человека, представившихся Пафнутьеву нотариусом, юристом и бухгалтером. Под их присмотром волеизъявление двух юридических сторон было должным образом зарегистрировано и оформлено.
Все были довольны итогами этой встречи. Даже два молодца среднеазиатской наружности, намаявшиеся с Пафнутьевым и его коробом. Когда им было поручено доставить кооператора домой, они украдкой переглянулись, и один провел ребром ладони по горлу. Пафнутьев этого жеста не заметил, а если бы и заметил, то списал бы на желание молодца поскорее выпить. Сам он ведь прямо-таки изнывал от такого желания.
* * *
Спровадив кооператора к знатокам законодательства и хозяйственно-финансовых фортелей, Губерман энергично продолжил воплощение в жизнь новых планов. Перед ним вольготно раскинулся молодой, относительно цивилизованный бандит Эрик, порекомендованный Папой в наместники облюбованного поселка.Эрик вовсе не чувствовал себя в губерманском кабинете гостем. Он никогда и нигде не чувствовал себя в гостях, не чванился, не жеманничал, а просто заходил и садился на самое удобное место. В данном случае было выбрано крутящееся кресло Губермана, нерасчетливо вышедшего из-за стола поприветствовать уважаемого посетителя. Теперь Эрик с явным удовольствием устроил себе карусель – большой мальчик, при всех регалиях, соответствующих его взрослому рангу, вплоть до золотого зажима на воротничке черной шелковой рубахи с латиноамериканской вышивкой. Где-то там, на широкой, но пока не слишком волосатой груди сверкала обязательная цепь-ошейник с массивным христианским символом смирения. Порой цепь перекручивалась с золотым жгутом, но Эрик стоически сносил неудобства. Этим своеобразным рыцарским крестом он был награжден два года назад лично Итальянцем, надевшим цепь на Эрикову шею и сопроводившим ритуал троекратным лобызанием.
Подчеркнуто мафиозный прикид очень шел этому парню с нервным худым лицом и длинными черными волосами, гладко зачесанными назад. Губерман подозревал, что по телевизору Эрик смотрит не примитивные боевики, а трагические бандитские саги, возможно, даже проливая втайне скупую мужскую слезу, когда герои замедленно падали, погибая от подлых полицейских пуль.
– Срань господня, – произнес Эрик в полном соответствии с видеоканонами. Подумал немного и выругался еще более звучно: – Шит!
Упоминание круто замешанного американского дерьма означало, что новости, услышанные от Губермана, не вызвали у Эрика ни малейшего энтузиазма. Он и семерка его бойцов переходили в полное распоряжение этого хитромудрого жида, Папиного любимчика. А тот залепил с ходу: езжай-ка ты, братец Эрик, за город дачки сторожить – там самое для тебя подходящее место.
– Какой понт от этого? – угрюмо спросил бандитский братец Эрик, разглядывая лаковые носы своих широко раскинутых в стороны туфель. – Нашел сторожа! Может, еще свисток с берданкой мне выдашь? Тулупчик овчинный?
– Выдам кое-что получше, – загадочно усмехнулся Губерман. – Позже.
Послонявшись по своему кабинету, он демократично взгромоздился на стол, словно занятое гостем кресло нисколько его не интересовало. Так и сидели: один лениво раскручивался на мягком сиденье, а второй несколько принужденно болтал свешенными со стола ногами. Два рано повзрослевших мальчика двадцати с лишним годков от роду. С разными судьбами и одной целью: быстро разбогатеть любыми способами.
Юный Боря проник во взрослую жизнь сквозь экран компьютера, который когда-то подарили ему родители вместе с ворохом специальной литературы. Он не заблудился в виртуальной реальности, не попался в сети Интернета. Он просто получил доступ к самой обширной информации и воспользовался ею с толком. Однажды удачно продав партию «Жигулей» и заработав на посредничестве свою первую тысячу, Боря Губерман не в вуз пошел, а в коммерсанты. Это дало ему такие привилегии и блага, о которых его высокообразованные родители могли только мечтать. К настоящему времени полноте Бориного счастья мешали лишь несварение желудка, слабая потенция и вынужденное общение с разными опасными типами.
Эрик, привыкший чувствовать себя хозяином положения в любой ситуации, не уважал Борю Губермана не по антисемитским соображениям. В конце концов многие мафиозные кланы обосновались в еврейском Бронксе, и Эрик восхищался их лидерами не меньше, чем итальянскими или ирландскими. Особенно, когда их изображали Роберт де Ниро и Аль-Пачино.
Просто Эрик с ранних лет ненавидел тех, у кого имелись богатые родители, велосипеды и компьютеры. У него ничего этого в детстве не было. Только краденый пистолет. Не настоящий, пневматический. Точно с таким же расхаживал по школе крутой-прекрутой одноклассник, поддерживавший свой авторитет обещаниями засадить любому пульку между глаз.
Давай, сказал ему Эрик, посмотрим, кто кому засадит! Фак ю, бастард!
На спортивной площадке за школой собралось не менее сотни зрителей, прознавших про дуэль. Все запомнили эту сцену надолго. После первого же щелчка вражеского ствола Эрик страшно закричал и пошел вперед, позабыв нажать на спусковой крючок. Он просто матерился во всю глотку и шагал на противника, выставив перед собой оружие. Не заслонял при этом лицо, не жмурился, не пригибался и не пытался уклониться. Только орал.
Растерянный противник бросил свой пистолет и обратился в позорное бегство. А окровавленный Эрик очнулся в больнице. Оказалось, что одноклассник зарядил свое пневматическое оружие не мягкими свинцовыми пульками, а бронзовыми шариками, которыми, если стрелять в упор, можно запросто пробить лобовое стекло автомобиля. Под кожей Эрика таких засело пять штук.
Как ни странно, не сама перестрелка, а ее последствия вывели его на большую дорогу. Ибо прямо из больницы, минуя участкового, он заявился в дом одноклассника и деловито выставил его родителям счет за физический и моральный ущерб. Та беседа была построена настолько грамотно, что даже по прошествии лет набравшийся опыта Эрик не сумел бы добавить к сказанному ни словечка.
Приходишь, угрожаешь, требуешь денег. Если дают – уходишь и возвращаешься позже за новой суммой. Если нет – приводишь угрозу в исполнение. Такова нехитрая наука рэкетира.
А вот в сторожа Эрик не нанимался. Папин приказ он, конечно, оспаривать не собирался, но и восторг проявлять не спешил.
– Ты не мути, – посоветовал он Губерману. – Ты дело говори.
– Дело нехитрое, – отозвался тот. – Ты и твои пацаны пишете заявления о приеме в службу охраны жилищно-строительного кооператива «Вест»…
– Что еще за хуйвест такой? – спросил Эрик из духа противоречия.
Губерман успешно превратил недовольную гримасу в подобие улыбки:
– «Вест» означает: запад. Тот дачный поселок, возле которого вы окунька прикупили, аборигены Западным называют. Вот пусть и будет «Вест».
– Пусть будет, – милостиво согласился Эрик и протяжно зевнул.
– Ставок, свежий воздух, – продолжал Губерман с преувеличенным воодушевлением, – настоящий курорт. Раньше поселок за чужим кооперативом числился, а теперь стал нашим.
– И что дальше?
– Вместо дачных халуп будем строить там современные коттеджи на западный манер. Папа так решил, – напомнил Губерман лишний раз. – Будет элитный мини-кантон.
– Кондом как бы, – блеснул эрудицией Эрик. – Штопаный.
– Напрасно ты так. Папа большое дело затеял. Каждый коттедж будем впаривать за два с половиной лимона баксов. Наши затраты – четверть лимона. Ты когда-нибудь о десятикратных подъемах слышал?
– Ага. – Эрик опять зевнул и от скуки пару раз крутнулся в кресле. – Но это давно было. Когда еще по ящику Леню Голубкова раскручивали. Вот была конкретика, базару нет. А кондом твой… Кто в этой дыре жить захочет, реально? Ты таких лоханутых знаешь?
Губерман привычно поправил дужку очков на переносице и торжественно сообщил:
– Знаю, Эрик.
– Каца имеешь в виду? Так он своих соплеменников враз оповестит, чтобы к нам больше не совались.
– Согласен, – спокойно ответил Губерман. – Но на Израиле свет клином не сошелся. У нас своих миллионеров хватает, под боком. Вот, например, некий Валера Емельянов. Он знаешь что коллекционирует? Спортивные «Шевроле» по цветам радуги! Неужели мы его на особнячок не раскрутим, а, Эрик? Или вот, – Губерман заглянул в свой пухлый блокнот. – Станислав Ващинский, главный архитектор города. Как нажрется, так и выясняет в турфирмах, остались ли на Средиземном море необитаемые острова, на предмет приобретения. Этому романтику самое место на нашем ставке… Господин Мамонтов – тоже наш клиент. Заброшенную церквушку выкупил и настоящий дворец из нее в центре города отгрохал. Деньги некуда девать? Поможем бедолаге. Пусть перебирается в мини-кантон, может даже камердинера с собой прихватить, который ему сейчас ширинку застегивает… У нас в области, Эрик, не меньше тысячи настоящих «зеленых» миллионеров проживает. Нужно только подобрать к девяти из них правильный подход, и получится больше двадцати лимонов чистого навара. Прикидываешь, что это такое?
– Не хило, – согласился Эрик. – С голодухи, значит, не помрем. – Столь оптимистичное утверждение завершил скорбный вздох. – Да только на всех, на кого можно было наехать, давно наехали, а по недовольным катком прошлись. Все давно между братвой поделены, как четыре на два. Сам по себе никто уже не пасется.
Нос Губермана хищно заострился:
– Папа сказал: невзирая на лица. Всех подряд бомбить. И чужих, и своих. Он отвечает.
– Это полный беспредел, – помрачнел Эрик. – За него отвечают хором, сверху донизу.
Губерман это и сам понимал, но лично он ни за что отвечать не собирался, а потому с жаром возразил:
– Не беспредел, а передел собственности. Мы сейчас круче всех стоим, вот и нужно пользоваться моментом. Потом забудется, кто под кем ходил. Если всю эту публику загнать…
– В стойло?
– Именно! – Губерману выражение понравилось. – В стойло… Так вот, при наших капиталах да при Папиных возможностях мы потом ни перед кем отчитываться не будем. Тем более что господа миллионеры сами контракты заключат и предоплату выложат. Приспичило им в особняках за городом поселиться, и все тут! Какой криминал? Какой беспредел, Эрик? Это ведь не рэкет, не вымогательство… Это бизнес, не подпадающий ни под одну из статей Уголовного кодекса. Ну, будут ездить наши агенты по области, дома состоятельным людям предлагать. Дело за это не пришьешь, так ведь?
– Как и рукав к звезде, – признал наконец Эрик, подобрав ноги под себя и весь напружинившись. – Получается что-то типа: «Дяденька, купи кирпич»… Толково, базару нет. Я хоть завтра с пацанами поеду по клиентам. А то жируют, фазаны батистовые, ряшки шире плеч наедают…
Губерман даже заслушался продолжением обличительной речи, в которой русско-английская матерщина затейливо переплеталась с такими сказочными персонажами блатного эпоса, как «сазаны вигоневые» и «крылатые рогометы». Однако, как только красноречие Эрика помаленьку пошло на убыль, он подозрительно уставился на Губермана и буркнул:
– Э! А с какой радости моя бригада в сторожа станет наниматься? Забыл, что мне в начале разговора втирал, родной?
Прежде чем заговорить, Губерман улыбнулся своей кисло-сладкой улыбкой, которую принял бы за дружелюбную разве что какой-нибудь подслеповатый старичок:
– На первом этапе, Эрик, придется поселок покараулить немного. Понимаешь, документация будет слеплена легко и быстро, но остаются еще всякие землепашцы со своими огородами и халупами. Собственность! А их там за сотню, собственников голозадых.
Эрик недоуменно выгнул бровь:
– Так что, напалмом их выжигать?
– Напалмом нельзя, – погрустнел Губерман, – это ничего не даст. Есть одна заковырка, Эрик… Землю, на которой стоят дачи, юридически переоформить можно, а вот вытащить ее из-под нынешних владельцев практически – сложнее. Для этого нужно зарегистрировать все домовладения и участки на нашу фирму. Другими словами, одних будем исключать из кооператива, других – убеждать отказываться от участков добровольно, а третьих…
– Мочить в сортирах? – предположил Эрик, который не чурался большой политики.
Губерман поморщился, как будто учуял, чем пахнет подобное решение проблемы.
– Это в крайнем, в самом крайнем случае. У каждого есть родственники, наследники. Вони потом не оберешься. Нет, тут надо по-умному. Например, выплачивать за участок три штуки наличными, не отходя от кассы. Две трети жителей сами на такие деньги поведутся. И только к остальным потребуется особый подход. Вот зачем сторожа в поселке нужны, Эрик. Не со свистками, а, знаешь, с колотушками раньше такими ходили.
– Не знаю, но принцип ясен. Меньше народу, больше кислороду, так?
Услышав утвердительный ответ, Эрик взвился с места и принялся мерить кабинет широкими шагами, не обратив внимания на то, что Губерман мгновенно занял освободившееся кресло. Такой подход к делу вызывал у Эрика если не энтузиазм, то полное понимание. Чем дольше он слушал рассуждения башковитого коммерсанта, тем больше проникался уважением к простоте и размаху предприятия. Речь шла о тех самих деньгах, которые умеют делать на ровном месте очень немногие. Оказывается, это так легко! Проще, чем два пальца обмочить или носы лаковых туфель обрызгать. Главное, чтобы аборигенам самим захотелось поскорее избавиться от своих паршивых соток, чтобы жизнь перестала казаться им медом. Для этого что требуется? Например, отрезать поселок от электричества и водопровода. Запустить патрули с собаками и битами, дабы отбить у дачников охоту шляться по вечерам. Перекрыть колючкой свободный доступ к ставку. Убрать остановку рейсовых автобусов и перенести ее на пару километров дальше. А въездные ворота держать на замке, как границу. Пусть приезжие оставляют свои колымаги на солнцепеке, а сами пилят дальше пешочком, с тюками и торбами на горбу. В обход, вдоль ограды вокруг поселка.
– Ахтунг, новый порядок! – развеселился Эрик, выслушав собеседника. – Из бараков не выходить! Здесь вам теперь Освенцим с Бухенвальдом, так что хенде хох и полный капут!
– А недовольные могут жаловаться по инстанциям, – подхватил Губерман. – Их годовой зарплаты как раз на судебные издержки хватит. Так что выгоднее контингенту будет дачи свои распродать и выращивать свою чахлую малину в каком-нибудь другом месте.
Эрик тут же подсказал название этого места, начинающееся на букву «ж», и деловито поинтересовался.
– С жильем как?
Это означало, что он согласен временно сменить профиль своей основной работы.
– Пока не ахти, – признался Губерман, незаметно переводя дух. – Обычная сторожка у ворот. Вот ключи – я предупредил, что с сегодняшнего дня там дежурят наши люди. – Он заговорил быстрее, торопясь выложить хорошие новости. – На днях распоряжусь забросить кое-какую мебелишку, продукты, напитки, холодильник. Первый же освободившийся дом – ваш, так что напряги своих пацанов, Эрик. Желающих продать дачи пока направляйте в офис, а со следующего понедельника выделю вам пару человечков с бланками заявлений и наличностью.
– Человечки с сиськами будут?
– Даже с письками, – неуклюже сострил Губерман, вспомнил почему-то законную супругу и чертыхнулся про себя.
– Видак? – не унимался Эрик.
– Без вопросов. А в придачу – вот, держи…
Сделав значительное лицо, Губерман присовокупил к выложенным на стол ключам еще одну связку. Эрик так и впился горящим взглядом в гордую «мерседесовскую» эмблему на брелке. Но вслух ничего не сказал, только покосился на Губермана вопросительно.
– Папа сказал – ты в доле, – пояснил тот, выдержав торжественную паузу. – Теперь это твой «мерс». Сегодня вечером его подгонят к сторожке с документами на твое имя.
– Что за «мерс»? – спросил Эрик, совершенно бездарно изображая безразличие.
– Только что не «шестисотый», – прозрачно намекнул Губерман, не удержавшись от улыбки. – Завтра сам увидишь.
– Ты сказал: сегодня вечером.
– Тебя сегодня вечером в поселке не будет, Эрик. Это тоже не моя прихоть, как ты сам понимаешь. Тебе велено лично новую бригаду по всем своим пробитым точкам повозить, представить пацанов нужным людям, ввести их в курс дела. На все про все – сутки. А на посту пока двоих хватит, я думаю. С графиком дежурств сами разберетесь. Это уже не мое дело.
– Не твое, Боря, – подтвердил Эрик, впервые обратившись к Губерману по имени. Его движения сделались вкрадчивыми, как у большого черного кота, увивающегося вокруг домашнего голубя, которого хозяин строго-настрого запретил трогать. – Твое дело, Боря, позаботиться, чтобы «мессер» никуда не задевался по дороге. Это тачка моей мечты, заруби на своем носу. Я сильно огорчусь, если не увижу ее завтра.
Губерман внезапно понял, что после этого безобидного в общем-то разговора на ночь придется ставить клизму с настоем ромашки. Однако не изменил ни расслабленной позы, ни приветливого выражения лица, когда произнес в спину уходящему бандиту:
– Я никогда ничего не забываю, Эрик. Склеротики у нас не задерживаются, сам знаешь. Но и ты не забудь. Сегодня же выделяешь на пост двух человек. Завтра подаете заявления.
Сверкнув гелевой смазкой на черных волосах, Эрик стремительно обернулся и, смерив Губермана долгим десятисекундным взглядом, процедил:
– Заметано. На боевое дежурство братьев Садыкбековых отправлю, пусть начинают на огородников ядом дышать, они умеют. Заодно и за тачкой моей присмотрят.
Он вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Губерман остался сидеть за столом, нервно перебирая суставы пальцев и обдумывая свои дальнейшие действия. Любой, кто увидел бы выражение его лица в этот момент, сразу заподозрил бы, что новейшая история поселка Западный не сулит его обитателям ничего хорошего.
Глава 5
Вне игры
Поселок, разморенный духотой и жарой, раскинулся на берегу ставка в тоскливом предчувствии настоящего полуденного зноя. Никто не пылил к нему по ухабистой дороге, наезженной и протоптанной от асфальтовой ленты, протянувшейся мимо. По одну сторону шоссе лежала небольшая деревушка с модернизированным продмагом, почтовым отделением и единственным двухэтажным зданием, где когда-то размещалась контора сгинувшего колхоза. По другую – теснились дачи членов кооператива «Рассвет». Дачники изредка наведывались в село за хлебом и водкой. Сельские мужики совершали ответные визиты, когда отправлялись на рыбалку или вынюхивали в поселке какую-нибудь строительную шабашку. Без нужды между деревней и поселком никто не курсировал. Те, кому приходилось добираться до загородных имений автобусами, и без того ухайдакивались, пока с языками через плечо отсчитывали ногами три тысячи метров, отделявшие дачный поселок от шоссе.
На заре существования он представлял собой наспех перепаханный пустырь, который предстояло по-честному поделить на прямоугольные клаптики. Члены садово-дачного кооператива, получившие здесь наделы, яростно дробили груды земли, лишая их травяных скальпов, а потом елозили по вскопанному граблями. Из отсеянных камней образовывались тропы вдоль разграничительных колышков с бечевками. Эти пустынные территории обживались радостно и стремительно. Каждому хотелось поскорее сделаться помещиком.
Как грибы после дождя, вырастали крытые рубероидом халабуды, списанные вагончики, а то и просто откровенные шалаши. Следом из земли полезли вонючие скворечники сортиров и бетонные фундаменты. Из солидарности члены кооператива не воровали друг у друга завезенные стройматериалы, но со стороны тащили на свои участки все, что плохо лежало: могильные оградки, скверные скамейки, ржавые вагонетки и даже автомобильные цистерны из-под кваса или молока. Любые емкости под завязку заполнялись водой из ставка или пробуренных скважин – поливать приходилось все, что попадало в поле зрения на прополотых грядках. Дождевые тучи с завидным упорством обходили поселок Западный стороной.
Постепенно, обуреваемые частнособственническими инстинктами, новоиспеченные землевладельцы отгораживались друг от друга стальной сеткой-рабицей, все больше напоминая прожорливых кроликов, обживающихся в своих вольерах. Вооружась сельскохозяйственным инвентарем, обитатели вольеров ползали вокруг своих грядок на четвереньках, передвигались на корточках или вообще стояли на коленях, склоняясь в бесконечных земных поклонах над первой клубничкой и последним помидорчиком.
Так незаметно пролетали годы. Временные убежища сменялись настоящими каменными домами. Причем все строения были непременно двухэтажными. Тот, кто не имел возможности потрясти соседское воображение желтым огнеупорным кирпичом, ограничивался красным или белым, а то и просто мрачным шлакоблоком популярного цвета «мокрый асфальт». Дальше начинался неудержимый полет фантазии. К фасаду лепились хлипкие балкончики, из шиферных крыш произрастали чудовищных размеров трубы, стены усеивались круглыми иллюминаторами, а кое-где встречались и потешные средневековые башенки. Эти трогательные подобия неприступных замков, словно сошедшие с детских картинок, крепостными валами и рвами не окружались только по той простой причине, что каждая пядь земли ценилась владельцами на вес выращенного на ней урожая.
Он не баловал изобилием. В бесполезных погребах было хоть шаром покати, но зато светлыми летними вечерами гордые помещики ходили к друг другу в гости, хвастаясь, кто первой червивой вишенкой, кто диковатым яблочком, а кто внушительной фаллосоподобной морковью, которую дамы норовили незаметно огладить огрубевшими пальцами.
Увлечение ботаникой принимало форму легкого умопомешательства. Самые заядлые садоводы все свободное время проводили в диспутах об отличиях кольраби от брюссельской капусты, о преимуществах груши буасье над лесной и снежной, вместе взятыми, о необыкновенной питательности лимской фасоли и о специальных способах консервации сливы-китаянки. Непосвященные, слушая их тарабарщину, чувствовали себя новичками на воровском толковище. Что за кукумис такой? Чем земляная груша отличается от обычной падалицы? Зубовидная кукуруза – это как? Короче, растурнепс их однолетнюю пелюшку с перуанским капсикумом!
А местные дачные авторитеты, променявшие детективы на специальную литературу, почему-то упрямо игнорировали тот факт, что ничего более экзотического, чем лук, картошка и крыжовник, на их земле в достаточном количестве не произрастало.
Упорные фанатики не желали также признавать, что их выходные и отпуска давно превратились в каторжный труд… на собственных плантациях. Обряженные на манер огородных пугал, обгоревшие на солнце, чумазые, они как заведенные поливали корявые саженцы, мяли руками навоз и куриное дерьмо, подвязывали чахлые кусты помидоров и злорадно топили колорадское жучье в бутылках с керосином. В сравнении с их маниакальным энтузиазмом двенадцать комсомольских подвигов Павки Корчагина выглядели примерами похвального, но умеренного трудолюбия.
С окончательной победой капитализма в стране это беспрестанное ковыряние в земле превратилось в один из способов борьбы за существование. Отложив собранный урожай на черные зимние дни с отключенным по всему городу электричеством, можно было жевать свою картошку при свечах и мечтать в полумраке о светлом будущем, когда весной опять из земли попрет зелень, а там – кабачки, а там – редис и огурчики. Значит, как-нибудь перебьемся, доживем до лучших времен…
Дачный поселок стал для населявшего его мирного трудолюбивого народца последним оплотом, островком прошлого, где время как бы приостановилось, щадя вымирающее поколение. Но вот стрелки часов вздрогнули и пошли вперед – все быстрее и быстрее, спеша наверстать упущенное.
На прилегающем участке, превращенном в строительную площадку, копошились четверо давно не стриженных работяг в выгоревших добела или застиранных досера обносках. Когда они матерились, а такое происходило всякий раз, как только кто-нибудь из них открывал рот, это звучало столь же естественно, как жужжание пчел или щебетание птиц.
Один мужик из длинноволосой четверки казался каким-то заторможенным. То ронял инструмент, то спотыкался на ровном месте. Вот и теперь, волоча через двор мятые ведра с раствором, он вдруг запнулся и замер как вкопанный, повернув голову в направлении мужчины в шезлонге. Было такое впечатление, что он силился что-то вспомнить, но никак не мог, и это мучило его.
На заре существования он представлял собой наспех перепаханный пустырь, который предстояло по-честному поделить на прямоугольные клаптики. Члены садово-дачного кооператива, получившие здесь наделы, яростно дробили груды земли, лишая их травяных скальпов, а потом елозили по вскопанному граблями. Из отсеянных камней образовывались тропы вдоль разграничительных колышков с бечевками. Эти пустынные территории обживались радостно и стремительно. Каждому хотелось поскорее сделаться помещиком.
Как грибы после дождя, вырастали крытые рубероидом халабуды, списанные вагончики, а то и просто откровенные шалаши. Следом из земли полезли вонючие скворечники сортиров и бетонные фундаменты. Из солидарности члены кооператива не воровали друг у друга завезенные стройматериалы, но со стороны тащили на свои участки все, что плохо лежало: могильные оградки, скверные скамейки, ржавые вагонетки и даже автомобильные цистерны из-под кваса или молока. Любые емкости под завязку заполнялись водой из ставка или пробуренных скважин – поливать приходилось все, что попадало в поле зрения на прополотых грядках. Дождевые тучи с завидным упорством обходили поселок Западный стороной.
Постепенно, обуреваемые частнособственническими инстинктами, новоиспеченные землевладельцы отгораживались друг от друга стальной сеткой-рабицей, все больше напоминая прожорливых кроликов, обживающихся в своих вольерах. Вооружась сельскохозяйственным инвентарем, обитатели вольеров ползали вокруг своих грядок на четвереньках, передвигались на корточках или вообще стояли на коленях, склоняясь в бесконечных земных поклонах над первой клубничкой и последним помидорчиком.
Так незаметно пролетали годы. Временные убежища сменялись настоящими каменными домами. Причем все строения были непременно двухэтажными. Тот, кто не имел возможности потрясти соседское воображение желтым огнеупорным кирпичом, ограничивался красным или белым, а то и просто мрачным шлакоблоком популярного цвета «мокрый асфальт». Дальше начинался неудержимый полет фантазии. К фасаду лепились хлипкие балкончики, из шиферных крыш произрастали чудовищных размеров трубы, стены усеивались круглыми иллюминаторами, а кое-где встречались и потешные средневековые башенки. Эти трогательные подобия неприступных замков, словно сошедшие с детских картинок, крепостными валами и рвами не окружались только по той простой причине, что каждая пядь земли ценилась владельцами на вес выращенного на ней урожая.
Он не баловал изобилием. В бесполезных погребах было хоть шаром покати, но зато светлыми летними вечерами гордые помещики ходили к друг другу в гости, хвастаясь, кто первой червивой вишенкой, кто диковатым яблочком, а кто внушительной фаллосоподобной морковью, которую дамы норовили незаметно огладить огрубевшими пальцами.
Увлечение ботаникой принимало форму легкого умопомешательства. Самые заядлые садоводы все свободное время проводили в диспутах об отличиях кольраби от брюссельской капусты, о преимуществах груши буасье над лесной и снежной, вместе взятыми, о необыкновенной питательности лимской фасоли и о специальных способах консервации сливы-китаянки. Непосвященные, слушая их тарабарщину, чувствовали себя новичками на воровском толковище. Что за кукумис такой? Чем земляная груша отличается от обычной падалицы? Зубовидная кукуруза – это как? Короче, растурнепс их однолетнюю пелюшку с перуанским капсикумом!
А местные дачные авторитеты, променявшие детективы на специальную литературу, почему-то упрямо игнорировали тот факт, что ничего более экзотического, чем лук, картошка и крыжовник, на их земле в достаточном количестве не произрастало.
Упорные фанатики не желали также признавать, что их выходные и отпуска давно превратились в каторжный труд… на собственных плантациях. Обряженные на манер огородных пугал, обгоревшие на солнце, чумазые, они как заведенные поливали корявые саженцы, мяли руками навоз и куриное дерьмо, подвязывали чахлые кусты помидоров и злорадно топили колорадское жучье в бутылках с керосином. В сравнении с их маниакальным энтузиазмом двенадцать комсомольских подвигов Павки Корчагина выглядели примерами похвального, но умеренного трудолюбия.
С окончательной победой капитализма в стране это беспрестанное ковыряние в земле превратилось в один из способов борьбы за существование. Отложив собранный урожай на черные зимние дни с отключенным по всему городу электричеством, можно было жевать свою картошку при свечах и мечтать в полумраке о светлом будущем, когда весной опять из земли попрет зелень, а там – кабачки, а там – редис и огурчики. Значит, как-нибудь перебьемся, доживем до лучших времен…
Дачный поселок стал для населявшего его мирного трудолюбивого народца последним оплотом, островком прошлого, где время как бы приостановилось, щадя вымирающее поколение. Но вот стрелки часов вздрогнули и пошли вперед – все быстрее и быстрее, спеша наверстать упущенное.
* * *
Обладатель запоминающихся светлых глаз, усмиряющих злых псов и волнующих незнакомых женщин, почти не вспоминал об утреннем инциденте. Расположившись в древнем шезлонге на еще не слишком жгучем солнцепеке, он занимался миросозерцанием, то есть попросту бездельничал, лениво поглядывая по сторонам.На прилегающем участке, превращенном в строительную площадку, копошились четверо давно не стриженных работяг в выгоревших добела или застиранных досера обносках. Когда они матерились, а такое происходило всякий раз, как только кто-нибудь из них открывал рот, это звучало столь же естественно, как жужжание пчел или щебетание птиц.
Один мужик из длинноволосой четверки казался каким-то заторможенным. То ронял инструмент, то спотыкался на ровном месте. Вот и теперь, волоча через двор мятые ведра с раствором, он вдруг запнулся и замер как вкопанный, повернув голову в направлении мужчины в шезлонге. Было такое впечатление, что он силился что-то вспомнить, но никак не мог, и это мучило его.