Сергей Карамов. Ностальгия

   Антон тут же вспылил:
   – Ну, знаешь, Андрюш, хорош смеяться надо всем!
   – Да ну?
   – Да! Хватит! Надоело мне! – заорал Антон, стоя посреди улицы и махая руками от злости.
   – Надоело? Так не ходи с нами, – вяло протянул Вася.
   – Из-за тебя мы попали в такую нелепую ситуацию, – заметил Андрей.
   – Ах, из-за меня?
   – А как же, – спокойно ответил Антону Андрей. – Из-за тебя пошли мы в ресторан «Зов Ильича».
   – Гм, если бы пошли в другой, сюда не попали? – насупился Антон.
   – Ты только не кричи, не бесись, – тихо убеждал Антона Андрей, – успокойся… Ты пойми: значит, судьба такая у нас… Да, судьба нас испытывает…
   – Испытывает?
   – Да, испытывает…И тебя тоже!
   – Зачем?
   – Значит, нам надо пройти через такое испытание, понятно, что ситуация нелепая, даже абсурдная, фантасмагоричная.
   – Но что ж делать? Жить-то надо…
   – Поэтому ты успокойся, Антон, – произнес Андрей, – что-нибудь придумаем…
   – Думаешь?
   – Конечно. Всё хорошо, прекрасная маркиза! Заметил очень подходящий лозунг у входа в это замечательное учреждение?
   Антон прочитал лозунг и слегка улыбнулся.
   – Улыбнулся? Значит, понял мою иронию! – обрадовался Андрей. – Как же! Именно на входе в отделение КГБ для нужд нашего многострадального народа висит интересный во всех отношениях лозунг: «Человек человеку – друг, товарищ и брат!».
   – Ладно, хватит тебе шутить, – раздраженно сказал Вася, – пошли отсюда подальше.
   – Здравое рассуждение, – согласился Андрей.

Глава 8
Высшее дворянское общество

   Николя подошел к Настеньке и склонился перед ней в полупоклоне, тем самым прося ее потанцевать с ним. Настенька, молодая девушка лет девятнадцати, с русыми волосами, голубоглазая, среднего роста, с небольшой родинкой слева возле рта, смотрела на него с любопытством и улыбкой, как любая девушка. Настенька скучала, стоя на балу у графа Воронцова, отца Николя, и Николя после нескольких минут нерешительности и излишней задумчивости, наконец, вызвался пригласить ее на танец. Вокруг кружились пары, звучал вальс Штрауса.
   – Позвольте? – тихо спросил Николя Настеньку и потом представился:
   – Николя. Граф Николя, сын графа Воронцова.
   Она ему очень нравилась, но только сегодня Николя решился подойти к Настеньке и пригласить ее на танец.
   – Да… Я согласна… – прошептала Настенька, слегка покраснела от смущения – на многих балах она всегда стояла одна у стены, наблюдая, как другие пары танцуют.
   – Я – Настенька… – добавила она. – Анастасия.
   Сказать, что она была некрасива, значило сказать неправду. Просто так получилось, что Настенька, дочка генерала Прохорова, была чересчур застенчивая девушка, очень замкнутая, вся в своем внутреннем мире, часто очень рассеянная и невпопад отвечающая на комплименты молодых ухажеров, вьющихся возле молодых дам на балах. И эта ее излишняя застенчивость и замкнутость, рассеянность отпугнули кавалеров, поэтому на многих балах она стояла одна в гордом одиночестве. Ее maman болтала со знакомыми дамами из света, papan тоже прохаживался по просторной зале вместе с графом Воронцовым, действительным статским советником Михайловским и действительным тайным советником Сотовым. Поэтому Настенька очень обрадовалась предложению Николя, к тому же она чувствовала к нему большую симпатию.
   Николя был чуть старше ее, ему недавно исполнилось двадцать четыре года; многие девушки заглядывались на его стройную, мужественную фигуру, по-гусарски закрученные усы, тщательно зачесанные черные волосы, глубоко посаженные карие глаза, которые смотрели на мир с невыразимой повседневной грустью. Даже когда Николя смеялся и был счастлив, находясь на балах и танцуя, карие глаза, случалось, выглядели грустно, что только добавляло загадочности его персоне и удивляло многих молодых девушек высшего света. Некоторые объясняли сей факт немалой ученостью графского сынка и некоторой пресыщенностью светскими балами и утехами, несмотря на его молодой возраст, – многие дамы поговаривали меж собой, что Николя никогда не женится. Однако сам Николя придерживался иного мнения: он хотел жениться по любви, он желал семейной тихой жизни в своем родительском доме, но также ему хотелось добиться положения в обществе, служить Отечеству верой и правдой, офицерской карьеры. И ему в самом деле наскучили частые балы в доме, хотя он любил потанцевать и с радостью учился танцам в юношестве. Николя считал, что разные светские развлечения (балы, охота, светские выезды, прием гостей) не должны заслонять собой цели жизни любого человека, особенно, если этот человек происходил родом из высшего дворянского общества – ведь жизнь человеческая так коротка, как справедливо полагал наш молодой герой Николя, и следовало успеть многое в этой быстротечной жизни, а цель у него была, как мы только что упомянули, и цель высокая – добиться положения в обществе, служить Отечеству верой и правдой и достичь высот в офицерском деле.
   Ранее Настенька никогда не говорила с Николя, хотя они были заочно знакомы, как бывают знакомы многие приглашенные господа из высшего общества на балы – постоянно одни и те же лица, одни и те же фамилии, биографии.
   – Cher amie, charmante enfant, я давно хотел танцевать с вами, Настенька! – с улыбкой произнес Николя, ведя ее в центр залы.
   Настенька улыбалась Николя.
   – Vreiment? – только и смогла вымолвить Настенька, не отрывая благодарного и ласкового взгляда от своего кавалера. – Неужели? – спросила она по-русски, перед этим задав тот же вопрос по-французски – так поступали многие дворяне, когда в разговорах друг с другом они смешивали и русскую, и французскую речь воедино.
   И они стали танцевать, не отрывая глаз друг от друга.
   Михайловский заметил эту красивую пару, кружащуюся в ритме вальса, и милостиво улыбнулся, говоря графу Воронцову:
   – Ma foi, граф, эта молодая пара так превосходна!
   Сотов тоже поддакнул, кивая головой:
   – О, да, господа!.. Qui, qui!
   Граф Воронцов дипломатично промолчал.
   – О, граф, ma bonne amie! Вы разве против моих слов? – удивился Михайловский.
   – Гм, отнюдь, милостивый государь, – ответил Воронцов.
   – Отчего же такая суровость? – продолжал допытываться Михайловский. – Вы ведь замечаете взгляды молодых людей? Как они кружатся и смотрят друг на друга? Их ведь надо поженить!
   – О, да! – добавил Сотов. – Чего вы медлите с женитьбой сына, граф?
   Граф Воронцов нахмурился, минуту помолчал.
   – Граф, вы не ответили нам!
   Воронцов твердо сказал:
   – Vous savez, chez nous… En un mot… Одним словом, рано ему жениться!
   – Рано?
   – Вот именно! Рано! – решительно молвил граф Воронцов.
   – Помилуйте, голубчик, ведь вашему Николя уж исполнилось двадцать четыре года! – воскликнул Сотов, всплескивая руками.
   – Батенька, оставим эти разговоры, – так же ответил Воронцов, – я рано не женился и ему не советую.
   – Ой, напрасно, граф! Mais, entre nous soit dit… – попытался снова возразить графу Сотов, но Воронцов оборвал его, чуть помрачнев:
   – Я высказал свое мнение и точка.
   Михайловский и Сотов вздохнули и перевели тему разговора.
   А Николя с Настенькой продолжали танцевать вальс. После окончания танца Николя поцеловал руку Настеньки, восторженно глядя на нее.
   – Николя, а вы хорошо танцуете, – тихо произнесла Настенька.
   Эту фразу она хотела сказать во время танца, но не решалась. Наконец, когда они закончили танцевать вальс, она сказала и ждала ответа Николя. Он чуть покраснел от волнения, ему было приятно услышать от понравившейся ему девушки похвалу в свой адрес.
   – Ma foi, chere… Спасибо! – тихо молвил Николя.
   Николя взял даму под руку и повел по залу.
   После окончания бала граф Воронцов строго спросил сына:
   – Итак, Николя, признавайся.
   – В чем, papa?
   – Ты любишь Настеньку?
   Щеки Николя покраснели, он молчал. Конечно, ему очень, очень нравилась милая Настенька, но как признаться в том недавно появившемся чудесном и таинственном чувстве молодому человеку? Ведь он никогда не любил, не был любим и так смущен строгостью отца.
   – Ты не ответил, – настаивал на своем граф, – ты любишь Настеньку?
   – Я… вуаля… я…
   – Четче, Николя! Ну?
   – C’est le mot… Вуаля, papa…
   Граф Воронцов вздохнул, подошел к сыну и погладил его по голове.
   Он был рад, что сын ему не соврал, сказал правду, рад также тому, что сын стал достаточно взрослым и подготовленным для женитьбы. А что до того, что он возражал на балу Михайловскому и Сотову, то не в его правилах всегда соглашаться со всяким мнением, даже если то мнение не противоречит его собственному. На то он и граф Воронцов, который славился в округе своим крутым нравом.
   Граф Воронцов слегка улыбнулся:
   – Хорошо, сын… Дочка генерала Прохорова – очень неплохая невеста для моего сына!
   Николя порывисто сказал:
   – Но я только сегодня с ней заговорил!
   – Понимаю, Николя.
   – Я только сегодня с ней танцевал! Раньше…
   – Понимаю, Николя, – кивнул довольный граф Воронцов. – Да, дочка генерала Прохорова – хорошая партия для тебя.
   – При чем тут дочка генерала? – воскликнул Николя.
   – Ой, только успокойся.
   – Я спокоен, – ответил Николя, – мне нравится Настенька вовсе не потому, что она дочка генерала.
   – Знаю. Не жениться же тебе на прачке, так?
   – Так, papa.
   – Хорошо, Николя. Стало быть, именно дочка генерала Прохорова – хорошая партия для тебя.
   – Опять ты, papa… Как вы упрямы, papa!
   – Постой! Говорю, что Настенька Прохорова – хорошая партия для моего сына. Так тебе больше нравится?
   – Да, papa, – улыбнулся Николя.
   – Вот и отлично! – обрадовался граф Воронцов и погладил сына по голове.
   Потом по прошествии многих месяцев Николя вспоминал эту беседу с отцом, улыбаясь и благодаря бога за то, что он, наконец, поговорил по-мужски с отцом впервые в жизни, получил как бы негласное разрешение от отца на встречи с Настенькой. Николя пребывал в твердой уверенности в том, что отец найдет время и переговорит tet-a-tet с генералом Прохоровым по поводу возможного брачного союза.
   Как и ожидал Николя, граф Воронцов на следующий день после откровенной беседы с сыном, отправился с визитом в дом генерала. Пробыл там Воронцов целых три часа и вернулся вполне довольный встречей. Что говорили там наедине Воронцов с Прохоровым, Николя не мог разузнать, но догадывался о теме беседы.
   После того бала, когда Николя впервые решился пригласить на танец Настеньку, последовали еще два бала: один – в доме генерала Прохорова, на котором генерал весьма любезно говорил с Николя, и другой – в доме графа Воронцова; влюбленный Николя без устали танцевал с Настенькой, а все дамы вокруг завидовали в эти минуты ей, предпочитая занять место Настеньки. Так что, как понимает мой дорогой читатель, роман развивался весьма стремительно, что радовало обоих молодых, а также их родителей. Иногда Николя отлучался по службе – он стал офицером и получил звание капитана. Но, когда Николя приезжал домой, он всегда находил время для встреч с любимой девушкой.
   Через четыре месяца после бала, на котором они впервые танцевали, Николя нашел смелость объясниться с Настенькой. Это было на конной прогулке. Настенька любила конную езду, чего недолюбливал Николя, но, как истинный джентльмен, он соглашался с ней ездить рядом на коне и сопровождать ее на прогулке. Николя больше нравилась охота, однако Настеньке охота не нравилась.
   Во время конной прогулки Николя неожиданно остановил коня, спешился и подошел к Настеньке. Она удивилась, что он сошел с коня, и тоже остановилась, спрашивая:
   – Что случилось с вами, Николя?
   – Случилось то намного ранее, – глубокомысленно заметил Николя, улыбаясь.
   Настенька спустилась с помощью Николя на землю и по выражению его лица поняла, что сейчас произойдет, как понимает любая женщина, что ее любимый, наконец, решился сделать ей предложение руки и сердца. Да, Настенька правильно поняла намерение Николя, хотя он только сейчас решился ей сделать предложение, и стоял перед ней, не отрывая влюбленного взгляда, покрасневший от волнения.
   – Настенька… – произнес он и замолчал.
   – Что, Николя? – Сердце Настеньки быстро забилось, она не двигалась, ожидая его предложения.
   Однако Николя молчал, набирался храбрости. Наконец, через минуты три он встал на колени перед ней и радостно вскричал, поднимая руки кверху к ней:
   – Настенька! Dieu, mon ami, ma chere, я вас люблю! Да, люблю!
   У Настеньки закружилась голова от счастья. Она гладила Николя по голове и молчала, не зная, что сказать.
   А Николя продолжал стоять перед ней на коленях и восторженно смотреть на ее лицо.
   – Я… я люблю вас!! – ликующе вскричал он, обнимая ноги Настеньки. – Будьте моей супругой! Excellente amie, моя любимая Настенька, я вас люблю!!
   Настенька, наконец, решилась ответить ему:
   – Vreiment, cher ami?
   – Да-да!! Я вас люблю! Я хочу быть вашим мужем!!
   Настенька наклонилась к Николя и тихо ответила ему:
   – Я… я согласна, Николя…
   Николя вскочил, весь покрасневший от волнения, поднял Настеньку на руки и закружил. Потом через минуты три он опустил ее на землю, продолжая держать в объятиях, и поцеловал в губы. Настенька вздрогнула от наслаждения.
   – Но почему именно я? – тихо спросила она.
   – Как почему? Ma foi, ma chere… Потому, что именно вы, Настенька, мне нравитесь! – признался Николя. – Потому, что вы – моя любовь!
   – Да?
   – Но вы не ответили на мое предложение! – воскликнул Николя.
   – Я… я… я подумаю… – ответила Настенька, хотя горела от нетерпения сказать, что она, конечно, рада такому супругу, как Николя.
   – Что, ma chere? Я не понимаю… Oui, oui, je suis incapable… Я не в состоянии понять сейчас вас!
   – Николя…
   – Вы мне отказываете?! – воскликнул Николя, отходя от Настеньки на шаг назад.
   Настенька не выдержала и со слезами ответила:
   – Я… я тоже люблю вас, Николя!
   – Да?
   – Да! И я буду вашей женой, Николя!
   – Но почему же вы плачете?
   – Это слезы радости. Николя, je vous aime.
   Солнечные лучи, проскользнув сквозь березы и липы, озарили лица влюбленных.
   Вдали пел соловей. Повеяло свежим ветерком. Волосы Николя чуть поднялись. Молодые люди стояли, прижавшись друг к другу. Так они простояли минут пять, а их кони послушно находились возле них.
   Наконец, Настенька опомнилась:
   – Ой, Николя, нам надо идти.
   – Зачем? Вам здесь плохо?
   – Нет… Всё здесь прекрасно, я люблю лес, природу, но нас могут искать.
   – Искать? Когда я рядом?
   – Нам надо домой, – настаивала на своем Настенька.
   – Исполняю вашу просьбу, mon ami, ma chere, – кивнул головой Николя, после чего они сели на коней и поскакали к дому графа Воронцова.
   Николя и Настеньку обвенчали через два месяца. Они стали жить в доме графа, хотя генерал Прохоров настаивал, чтобы молодые супруги жили в его доме. Настенька была счастлива, каждый день ожидала прихода мужа с большим нетерпением. Они иногда ходили на балы, принимали у себя гостей из света. Но Николя все больше сторонился частых балов, приемов, предпочитая заниматься чтением книг, разговорами с молодой женой, конными прогулками вместе с ней.
   …-Да, ваше благородие, правильно вы сие говорите-с, – произнес фельдфебель Тимофей, высокого роста, грузный человек лет шестидесяти, весь седой, с вытянутым лицом. Он сидел на сене напротив капитана Николя Воронцова. – Но нам остались лишь одни воспоминания о высшем обществе!
   Николя возразил:
   – Однако, Тимофей! Право, я не уверен, что нам остались одни воспоминания. Мы еще живы и в силах…
   – Помилуйте, граф! – оборвал Николя Тимофей. – Какие у нас силы?.. Ой, скоро вот нас расстреляют красные и конец нам…
   Наступила долгая гнетущая пауза.
   Николя поморщился, не желая хоть на миг думать о красноармейцах, захвативших его и фельдфебеля Тимофея в плен. Отряд капитана Николя Воронцова окружили превосходящие его силы красноармейцев. Бой длился долгий, силы белых таяли, патроны были на исходе, что сильно беспокоило Николя. В конце концов после несколько дней нескончаемого боя Николя захватили в плен вместе с его фельдфебелем. Только они и остались в живых. Теперь Николя и Тимофей сидели запертыми в сарае, ожидая расстрела. Подмоги ждать Николя было неоткуда – белогвардейцы находились вдалеке и вряд ли знали, что отряд Воронцова уничтожен. Оставалась слабая надежда на побег, но Николя очень ослаб после боя, к тому же сильно болела голова. Когда Николя и Тимофея окружили красноармейцы, кто-то сзади сильно ударил прикладом по голове Николя.
   Молчание прервал Николя:
   – Как вы думаете, Тимофей, когда нас расстреляют?
   Тимофей поскучнел:
   – Ох, ваше благородие… Я… я даже не хочу о том думать.
   – А надо бы! Хотя… хотя что еще нас ждет? – задумчиво произнес Николя. – Жизнь на чужбине без родины, побег из России? Или жизнь вместе с дураками и ворами?
   – Ой, ваше благородие, жить с дураками и ворами, думаю, страшнее смерти, – признался Тимофей, вздыхая.
   – Да еще нехристями, – добавил Николя. – Нет сейчас прежней России!
   Тимофей поспешно перекрестился.
   Николя помрачнел, вздохнул и продолжил:
   – Я воевал, делал, что мог… Как и многие со мной!.. Теперь Россия в руках неграмотных батраков, воров, лапотников!
   Дверь в сарай резко распахнулась, вошли двое красноармейцев.
   – А ну встать, Воронцов! – скомандовал один из красноармейцев.
   Николя медленно поднялся.
   – На выход!

Глава 9
Допрос

   В хате сидел за деревянным столом небритый человек в черной кожаной гимнастерке и кожаной фуражке. Грубое, морщинистое отечное лицо, красный мясистый нос, взъерошенные светлые волосы, злые прищуренные серые глаза произвели очень неприятное впечатление на Николя, когда он вошел в хату и увидел этого человека в кожанке.
   Николя стоял со связанными руками.
   Человек в кожанке что-то быстро писал, куря. На столе лежал маузер. Рядом стояли двое красноармейцев, которые привели на допрос Николя. Николя ожидал, что к нему обратятся с вопросами, но человек в кожанке молчал, продолжал писать.
   «Гм, делает вид, что не замечает меня, – подумал Николя, – ладно, будем тоже делать вид, что мы не расстроены, спокойны и очень уверены в себе!»
   Так в молчании прошло минут пять. Наконец, человек в кожанке поднял голову:
   – Ах, привели белого? Н-ну?
   – Что значит «ну»? – спросил Николя.
   – Ну, каково тебе в сарае?
   – Во-первых, попрошу мне не тыкать, а…
   – А во-вторых, – перебил Николя человек в кожанке, вставая и грозя маузером, – хочу тебе сказать: здесь теперь мы хозяева! Мы теперь командуем буржуями!
   – Именно из-за этого меня привели сюда?
   – Нет, не только из-за этого. – Человек в кожанке сел, пристально глядя на Николя. – Знаешь, кто я?
   – Нет. И знать не хочу.
   – Только ты не груби! Не груби. Я комиссар Щеглов. Звать можешь меня Иваном Дмитричем.
   Николя молчал.
   – Ну, чего молчишь?
   – А что я должен делать? Хотя бы сесть предложили.
   – Сесть? – Щеглов захохотал. – А ты и так в сарае у меня сидишь.
   Двое молодых красноармейцев тоже захохотали.
   – Итак, как тебя зовут?
   – Вы же знаете.
   – Черт, как тебя зовут?
   – Николя.
   Щеглов поморщился:
   – Фу, хватит нам ваших французских имен и французских словечек, господа буржуи!
   Как по-русски тебя звали?
   Николя удивился:
   – Звали или зовут?
   – Именно – звали, поскольку тебя скоро повесят. Нет, веревки нет, тебя расстреляют.
   – Enfin… C’ est le mot.
   – Чё ты мне бормочешь по-французски? – процедил сквозь зубы Щеглов. – Чай, не барышня я. О любви лепетать!
   Двое красноармейцев захохотали.
   – Ну, отвечай, как тебя зовут!
   – Николай Воронцов.
   – Может, сразу его в расход, Иван Дмитриевич? – предложил один из красноармейцев.
   – Нет, пока нет.
   – Кто был никем, тот встанет всем, – тихо напел известные слова революционной песни Николя.
   – Да! Именно так! – победно провозгласил Щеглов, сверкая глазами. – Мы победим!
   – Кто был нулем, останется нулем, – уточнил Николя, стараясь не смотреть на злое лицо комиссара.
   – Что-о?! Да ты что себе позволяешь?!
   – Как может нуль стать кем-то? Нуль, помноженный на тот же нуль, будет нуль. А вы в своем гимне идиотов…
   Никогда еще в жизни не слышал Николя такого бешеного рева. Щеглов выпучил глаза так, что они, казалось, вот-вот вылезут из орбит, и покраснел:
   – Молчать!! Убью!! – Он поднял маузер со стола, взвел курок, целясь в Николя.
   – Ну, пли… – подсказал Николя, бесстрашно улыбаясь комиссару.
   – А ты вроде не боишься?!
   – Да, вуаля… Je m’ en fiohe.
   Щеглов еле сдержался, чтобы не выстрелить в Николя. Руки Щеглова тряслись, но через минуту он совладал с собой, опустил маузер и сел.
   – По-французски изволишь балакать? Чего сказал-то, буржуин?
   – Стреляйте, мне наплевать.
   – Да ну? – Щеглов порывисто вскочил с маузером, но потом остыл, сел. – Эх, белая гвардия! Вас всех мы уничтожим! Пришло наше время!
   После короткой паузы Николя спросил комиссара со скрытой иронией в голосе:
   – А как вы понимаете слова «В борьбе за это»?
   – Не понял.
   – Ну, ваши красные поют везде, что они умрут, как один, в борьбе за это.
   – Да! – Щеглов поднялся, посветлел, поднял голову, пытаясь напеть известные слова песни, что получилось у него совсем плохо, даже отдаленно похоже на пение не было, что чуть рассмешило красноармейцев: – И все умрем в борьбе за это!
   Как истинный фанатик, Щеглов верил в коммунистическое будущее всего человечества, верил, что всё поделят между людьми поровну, что настанет земной рай, только нужно поскорее расправиться со всеми буржуями и белогвардейцами, не обращая внимания на возможные людские жертвы – ведь лес рубят – щепки летят, как приговаривали его коммунистические учителя, но в силу своей неграмотности (он окончил лишь четыре класса в школе) не мог знать, что всё это утопия, даже слова такого в его лексиконе не было, и не может наступить земной рай после грабежа одних и дележки награбленного другими.
   – C’ est le mot… Именно так поете, – пояснил Николя.
   – Да, поем!
   – Так поясните, что значит «это»?
   Щеглов обескуражено глядел на улыбающегося Николя и не мог найти толкового ответа. В действительности в песне звучали такие слова «в борьбе за это», но за что Щеглов не мог ответить сразу, хотя и понимал, что за светлое будущее человечества, за буржуйское добро и так далее. Словом, он мог долго перечислять, за что надо бороться с буржуями, но тут, глядя на улыбающееся лицо белого офицера, он не смог моментально ответить и лишь еще больше злился. Щеглов лишь недоумевал, почему белый офицер так спокоен, хладнокровен, уверен в себе, ведь скоро ж его расстреляют…
   «Ну и выдержка у этого белого», – подумал Щеглов, а вслух протянул:
   – Как что такое это… Это… Это наше всё… Это наша жизнь…
   – Понятно, очень четко и внятно объяснили, – подытожил Николя, перестав улыбаться.
   – В общем… ты… хватит вопросики мне задавать! – вспылил Щеглов. – Здесь только я вопросы задаю!
   Николя решил помолчать.
   – Итак, отвечай! Имя, фамилия! – потребовал Щеглов, хмурясь.
   – Николя. Николай Воронцов.
   – Так, звание какое?
   – И это вы знае…
   – Черт, звание!
   – Капитан.
   Капитан, значит? Ладно… А где твой отряд?
   – Нет его… Ваши красные сволочи его уничтожили.
   – Что-о?! Да я тебя…
   – Расстреляете? Ну и ладно.
   – И не боишься?
   Николя пожал плечами, ответив:
   – Vous savez… Как сказать… Скорее – нет, чем – да.
   – И откуда такая храбрость у белой гвардии?
   – А мы знаем, куда попадем. Не то, что ваши красные.
   – Гм, куда ты попадешь, буржуй?
   – В рай, – с милой улыбкой ответил Николя.
   – Ну, ты, нам религиозную пропаганду здесь не проводи! – строго произнес Щеглов. – Опиума для народа нам не надо.
   – Гм, для кого-то она опиум, а для кого – духовное утешение, благодать, – заметил Николя.
   После короткой паузы Николя поинтересовался:
   – Может, мне можно присесть, комиссар?
   – Ты скоро ляжешь, чего тебе сидеть-то.
   – А стул нельзя мне принести?
   – Нету здеся стульев для буржуинов! Нету! – грубо ответил Шеглов.
   – Нету, так нету… Постоим.
   – Вот стой да отвечай, где твой полк находится?
   Николя молчал, смотрел куда-то вдаль.
   – Ну, чё ты здеся отмалчиваешься? – обозлился Щеглов, ударяя кулаком по столу. – Ответь, может, тогда тебя не расстреляем.
   – Нет, все равно расстреляете.
   – А ты попробуй, – уговаривал Николя Щеглов. – Ответь. Я и папироску тебе дам, а?
   – Не нуждаюсь в папиросках.
   – А чего так, буржуин?
   – Не курю.
   Щеглов с напускным удивлением на лице воскликнул:
   – Надо же! Может, ты еще и не пьешь?
   – Иногда пью.
   – Да? И с девочками не гуляешь? – Щеглов старался вывести Николя из себя, но у него это не получилось – Николя был хладнокровен, выдержан и очень спокоен, во всяком случае, внешне так это выглядело. В глубине души у Николя всё бурлило, он мечтал отомстить этому красному комиссару за все обиды, смерть его солдат.
   Красноармейцы захохотали. Ни один мускул не дрогнул на лице Николя, он продолжал молчать.
   – Какой ты выдержанный господин, ах, ты какой спокойный! Будешь скоро гнить где-нибудь на поле! Ну, где находится твой полк?
   Однако Николя ничего не ответил Щеглову.
   – Слышь, офицерик, а если мы твоего спутника убьем?
   – Не убьете.