За стёклами уютного автомобильного салона проплывали опустевшие, замусоренные, пыльные улицы города. Дома, как живые существа настороженно и хмуро глядели многочисленными неприветливыми окнами.
   От почти полного отсутствия транспорта дороги стали непривычно широкими. Одинокие сгоревшие легковушки по обочинам заставляли сердце тревожно сжиматься от осознания собственной незащищённости.
   Куда люди попрятали своих четырёхколёсных коней, для Трошина оставалось загадкой. В квартиры затащили, что ли? Ведь раньше в том же центре не протолкнуться было от пробок и сотен припаркованных машин. Наверное, многие попросту покинули мегаполис, ставший не только неприветливым, но и опасным, подавшись поближе к земле, где есть возможность хоть как-то прокормиться.
   Дом сталинской архитектуры находился почти в центре города. Трёхкомнатная квартира с высокими потолками досталась Наталье от давно умершей бабушки по материнской линии. Ещё с мужем она сделала евроремонт, превратив запущенное пожилой женщиной жильё в уютное современное гнёздышко.
   Фёдору сразу понравилось там, но вот зазноба его никак не желала растопить в своём сердце лёд. И потому он чувствовал себя лишним в этой квартире, хотя многое отдал бы, чтобы всё стало наоборот.
   Поднявшись на третий этаж, Трошин решительно постучал в дверь, уже заранее зная, что дальше порога его не пустят. В последнее время так и бывало. Наталья разговаривала с ним в дверях, не предлагая войти, как сделала это, вероятно от неожиданности, в его первый после долгого перерыва приезд.
   Всякий раз после таких встреч он уходил, испытывая странное ощущение: удовлетворение оттого, что увидел предмет своего обожания, и обиду что опять оказался отвергнутым.
   За дверью послышались лёгкие шаги. Настороженный голос спросил:
   – Кто?
   – Наташа, это Фёдор. Открой, пожалуйста.
   Через некоторое время дверь, будто раздумывая, открываться или нет, слегка приоткрылась. В проёме стояла дочь Натальи – Ксения.
   У Трошина аж сердце ёкнуло и сладостно заныла душа.
   Семнадцатилетняя девушка была чертовски хороша. Юность сочеталась с хорошо развитыми соблазнительными формами. Светлая чёлка ровно пострижена и закрывает лоб до бровей. Длинные осветлённые волосы гладкой тяжёлой волной падают за плечи и прячутся за гибкой стройной фигуркой. Серые глаза широко распахнуты, густые ресницы слегка подведены. И больше никакой косметики на хорошеньком личике, да она только испортила бы всё.
   Девушка прекрасно сознавала свою красоту и выглядела неприступной гордячкой. Копия матери в пору её молодости. Впрочем, с годами Наталья стала лишь красивее, умело используя внешность и свойственную ей женственность.
   – Здравствуйте, дядя Федя, – сказала вежливо девушка.
   – Здравствуй, Ксюша. Не ожидал тебя увидеть. А где мама?
   – Она ушла талоны отоваривать.
   – А что ж одна-то? А ну как отберёт кто продукты на обратном пути?
   – Если бы мы вдвоём пошли, то шансов дойти без потерь было бы больше? – слегка улыбнулась девушка. – А вы чего к нам опять?
   – А то ты не знаешь, – неожиданно для самого себя вздохнул Трошин.
   – Зря ходите, дядя Федя. Не любит мама вас. Неужто не понимаете?
   «А Ваньку, значит, любит?», – в сердцах едва не воскликнул Фёдор, но сдержался и даже внешне остался прежним.
   Что она понимает в любви, эта девчонка?! Ветер в голове ещё, а рассуждать пытается как взрослая, самонадеянно полагая, что знает о жизни всё.
   Трошин собрался уже уходить, как вдруг заметил вышедшего из комнаты в коридор пасынка Ивана – семнадцатилетнего Романа, хорошо сложенного, высокого, но ещё по-юношески хрупкого. Впрочем, с возрастом из этого мальчика должен получиться видный мужчина.
   – А он что тут делает?! – спросил безмерно удивлённый Фёдор.
   Уж чего-чего, а подобного он никак не ожидал. Это что же получается? Братец уголовничек в своё время дорогу перешёл, а теперь его выкормыш здесь ошивается! Отчим за матерью, этот за дочкой ухлёстывает! Просто какая-то династия ухажёров!
   – Это не ваше дело, – спокойно ответила Ксения и закрыла дверь.
   Вот так! Дочка вся в маму пошла. Та тоже вот так закрывает дверь перед его носом – спокойно и насовсем. А он всё ходит и ходит! Чёрт бы побрал эту проклятую любовь!
 
   Трошин не спеша ехал по улице, погружённый в свои мрачные думы. Появление Натальи стало для него неожиданным. Она шла по пешеходной дорожке с небольшой плетёной хозяйственной сумкой в руке.
   В последнее время горожанам стали выдавать талоны на продукты первой необходимости. Это несколько разрядило ситуацию, но не ослабило социальное недовольство в целом.
   Фёдор быстро развернулся на пустой дороге, поравнялся с женщиной. Та шарахнулась в сторону, но когда за опустившимся стеклом увидела знакомого, несколько успокоилась, однако совсем окаменела лицом.
   – Здравствуй, Наташа, – сдержанно поприветствовал он женщину.
   – Здравствуй, Фёдор, – отозвалась та, не поворачивая головы в его сторону, продолжая идти не торопясь.
   – Напугал я тебя?
   Женщина промолчала.
   – Я заезжал к тебе только что. Даже не ожидал, что встречу на улице.
   – Зачем ты ездишь ко мне, Фёдор? – ровно поинтересовалась Наталья, и также спокойно продолжила: – У тебя же семья есть. Мы уже не раз и не два говорили об этом. Что ты мучаешь и себя, и меня?
   – Люблю я тебя, Наташа. Вот и езжу, – хмуро ответил Трошин.
   – А я тебя не люблю. И говорила об этом уже много раз.
   – А брательника моего любишь, значит, да? – непроизвольно катая желваками, спросил Фёдор.
   Губы Натальи тронула лёгкая усмешка и тут же пропала.
   – Ивана-то? А это не твоё дело. И я не лезу в его жизнь, как ты в мою. Где твоя гордость, Фёдор? Что ты за мужик такой? Вот вы братья с Иваном, а совсем разные.
   У Трошина в нервном тике задёргалась щека.
   – Не надо сравнивать меня с этим уголовником, – всё же спокойно сказал он.
   – В ином уголовнике человеческого больше, чем в свободном, никогда не бывавшем там, – вздохнула женщина.
   – Это ты сейчас обо мне? – недобро сверкнул глазами Фёдор.
   Его лицо и бритая наголо голова покраснели от сдерживаемой злости.
   – Это я сейчас вообще, – по губам Натальи опять скользнула едва заметная улыбка.
   «Вот за что я её люблю, а? – подумал вдруг Фёдор. – Обычная баба. Да, симпатичная и даже красивая, на мой вкус. Но таких полно. Почему именно она? Скажи кому, – так ведь удивятся, ответят: посмотри вокруг, открой глаза, одиноких баб пруд пруди, а ты за одной юбкой таскаешься. И будут правы. Я сам это понимаю без чужой подсказки. Что со мной происходит?
   Вон, и мочки ушей у неё некрасивые, и кожа на шее уже дрябнуть начала, и осанка изменилась, и глаза потухшие. Но она может быть другой, я знаю это, я видел её другой и просто терял голову, мычал как телёнок. Откуда у некоторых женщин такая особенность – забирать у мужиков разум и волю? Что за напасть такая?!»
   – Уезжай, Фёдор, – спокойно произнесла Наталья.
   – Ну, ладно, – процедил Трошин и прибавил газу.
   Он внезапно для самого себя решил поехать к Ивану, всё же понимая, что глупо, вздорно и бессмысленно. Но Фёдор хотел только одного – врезать зеку со всей дури, сколько есть в руках. Всю жизнь эта морда на его пути маячит. И выкормыш его туда же!
   Трошин знал, где снимает квартиру Иван, хоть и не общался с ним почти: мать как-то между делом рассказала, что бывала у Ваньки в гостях. А Фёдору адрес почему-то запал в память.
   Его автомобиль летел по улицам. За стёклами мелькали редкие прохожие и ещё более редкие машины, ведомые водителями по каким-то делам.
   Вот промелькнула небольшая толпа, азартно бьющая кого-то. Другие раскачивали легковую машину с уже выбитыми стёклами, чтобы перевернуть её.
   По кузову джипа гулко стукнули несколько камней или ещё чего-то тяжёлого.
   Фёдор зло выругался и дал ещё газу, оставляя далеко позади беснующихся молодчиков.
   Никого застать дома ему не удалось. Выяснять у соседей он ничего не стал. Да и внезапная ярость поутихла.
   Пора возвращаться на свою базу.
   Сегодня Трошин запланировал выезд за город на очередную охоту. Его ухари сидеть без дела не должны: кормить надо всю эту ораву из родственников. Нужно решать вопросы с горючкой для машин и для дизеля, чтоб свет был. Нужно решать вопросы, чтобы была вода и своевременное и постоянное тепло в батареях – зима не за горами. Помимо этого есть ещё куча всяких дел и делишек. Полицаям ещё надо отстёгивать, чтобы не лезли, куда их не просят.
   Проблем не меньше, чем в его бывшем бизнесе.
   Прежде Фёдор никогда бы не подумал, что занятие криминалом может включать в себя столько забот. Только в фантазиях кажется: раз – и всё! Деньжат срубил по-лёгкому, можно жить весело. У кого-то так и получается, наверное. Но у них и ответственности нет такой, как у него. В общем, как ни крути, а приходится ему быть точно таким же заботливым отцом-командиром, что и прежнему главарю. И зачем он только надел на себя чёртов хомут? Бросить всё к едрене фене? А как жить тогда в нынешних условиях? По мелочи шакалить? Так он никогда не хотел этого, всегда к большему стремился. Вот и получил, чего просил.
   Ещё поговаривают, что со дня на день в город введут войска. Уже появились военные патрули. Так что введение войск должно положить конец почти полной безнаказанности. Но ведь это означает, что и ему самому придётся лечь на дно. Тягаться с регулярными войсками нечего и думать.
   Будь что будет. А пока надо урвать что-то и себе.
   Трошин вздохнул нерадостно.
   Его мысли опять переключились на Наталью.
   Чёрт бы побрал эту любовь…
* * *
   Небольшое семейство Никитиных без особых проблем добралось до загородного коттеджного посёлка, где жил старший брат – Андрей Николаевич Савельев со своей семьёй.
   Шли вынужденные переселенцы почти четыре дня, делая частые остановки для отдыха. Пятилетнюю Вику Иван нёс то на руках, то на плечах. Уже почти взрослый семнадцатилетний Ромка помогал матери нести вещи.
   Первую ночь провели в каком-то подъезде. С утра двинулись в путь, к концу дня прошли оставшуюся часть города и заночевали на окраине в небольшой рощице, не разжигая костра, чтобы ненароком не накликать беду.
   В следующие неполных два дня преодолели путь до посёлка и подошли к большому и красивому, из красного кирпича коттеджу Савельевых, обнесённому высоким, тоже кирпичным забором.
   Переговорное устройство работало.
   Автоматический замок на калитке щёлкнул. Никитины зашли на просторный, ухоженный двор с газонами, клумбами, дорожками из красивой брусчатки, резной в завитушках беседкой, большими в пару обхватов соснами, сохранёнными при строительстве дома. Всё здесь говорило о достатке и благополучии.
   Из дома им навстречу спешил Андрей Николаевич. Он радушно обнял брата и сказал энергично, окинув быстрым взглядом немудрёные пожитки гостей:
   – Вижу-вижу! Молодцы, что приехали. Теперь я хоть за вас буду спокоен. Проходите в дом.
   – Андрей, мы ненадолго. Не хотим стеснять тебя. Как определимся с жильём, сразу съедем, – смущаясь, ответил Иван.
   Андрей Николаевич на правах старшего брата дал ему лёгкий шутливый подзатыльник и сказал с улыбкой:
   – Будешь молоть чепуху – получишь ещё. Всё, проходите в дом. Приводите себя в порядок, отдыхайте. Пешком ведь шли, а? Понятное дело. С транспортом нынче проблема. Отдохнёте, а вечером организуем семейный стол по поводу встречи.
 
   Остаток лета Иван со своей семьёй проживал у Савельевых.
   Вдвоём братья лишь однажды выбрались в город, чтобы забрать мать. Поддавшись активным уговорам сразу двух сыновей, она согласилась на переезд.
   Предлагать Фёдору переехать, Андрей Николаевич не собирался. Он только Ивану рассказал о том, что видел его в банде. Все остальные в посёлке узнали лишь о факте нападения и гибели людей во второй машине.
   Было у Андрея Николаевича большое желание увидеть Фёдора и поговорить с ним по душам, что называется. Намять бока, а потом сдать в полицию, несмотря на то, что брат: его необходимо остановить, пока он не натворил бóльших бед.
   Ещё до прихода Ивана, несколько раз Андрей Николаевич ездил в город, да всё никак не мог найти среднего брата.
   Не получилось найти его и на этот раз, когда поехали за матерью. Никто из соседей так и не знал, куда он делся. Впрочем, братья понимали, какими делами занимается Фёдор.
   Уехали ни с чем.
 
   Размеренную и однообразную жизнь посёлка постоянно нарушали горячие и тревожные новости о ситуации в стране. Душевное напряжение от неизбежности наступления страшных времён не отпускало обитателей дорогих коттеджей. Все разговоры велись об одном и том же – как там, в Москве и в других регионах. Смогут ли выровнять ситуацию, появятся ли прежняя уверенность и определённость?
   В доме Андрея Николаевича часто собирались гости и говорили, говорили, говорили…
   Наверное, в этих бесконечных разговорах люди находили для себя какую-то отдушину, боясь оставаться наедине со своими тяжкими мыслями и предчувствиями. А так – поговорили, вроде как легче стало на время.
   Мать братьев, Иван и Елена тоже присутствовали на таких посиделках. Впрочем, они занимали наблюдательную позицию, стесняясь высказывать свои мысли в компании далеко не бедных людей, отягощённых самомнением, а порой и самолюбованием от собственных складных и пространных речей.
   Когда бывала электроэнергия, все прилипали к телевизорам, жадно впитывая новости и любую другую информацию, часто противоречивую. Но в целом всё было ясно: войны не избежать. На компромисс противоборствующие стороны – чтоб им пусто было! – идти не желают. По всей стране активизировались военные комиссариаты, рассылая пачками повестки о так называемой переподготовке «партизан». Мужиков и раньше время от времени дёргали на такие сборы. Кто-то ездил, но большинство попросту игнорировали подобные повестки: у всех работа, дела, семья… А тут какая-то идиотская, никому не нужная переподготовка.
   На этот раз всё было иначе. Повестки вручали в руки в присутствии вооружённого патруля, давали на сборы не более пятнадцати минут и уводили как под конвоем. Если кто-то артачился, то патрульные не церемонились – применяли грубую физическую силу. Ходили слухи, что порой доходило до применения оружия.
   Теперь у обывателей исчезли последние сомнения. Теперь только самый наивный мог ещё поверить, что это обычные сборы. Потом все вернутся и всё будет по-прежнему.
   К концу августа власть в городе почти бескровно перешла в руки оппозиционеров.
   Почти бескровно, если не считать покалеченных и убитых во время бесконечных митингов, потасовок непримиримых сторонников противоборствующих групп и группировок, личных разборок из-за каких-то конфликтов.
   Местная верхушка оппозиции самопровозгласила себя легитимной властью и тут же окружила город тремя общевойсковыми бригадами, командование которых пока ещё официально подчинялось центру, но разделяло взгляды и намерения оппозиционеров.
   Причиной послужило вполне объяснимое желание новой власти иметь весомую поддержку и защиту.
   Руководство страны этим фактом осталось очень недовольно, но сделать ничего не могло, поскольку Москву раздирали те же самые центробежные силы. В стольный град тоже ввели верные власти войска. Но это ещё больше разозлило людей. На улицах появились баррикады. Столица замерла в предчувствии большого кровопролития.
   Так что на неопределённое время центру стало не до регионов, особенно отдалённых.
   Всю страну уже давно накрыла уродливая мозаика политического, национального и религиозного расслоения общества. Теперь за непокорность и инакомыслие одних, другие открыто стали угрожать им не просто жёсткими мерами, а жестокой расправой.
   И всё же, несмотря на вынужденное бездействие центра, власть во многих регионах продолжала оставаться в прежних руках.
   Там, где её перехватили оппозиционеры, ещё толком не определившиеся со своим центральным руководством, ничего особенного пока не происходило, кровь рекой не лилась, но все понимали – это ненадолго. И какая бы власть ни была на местах, ничто уже не остановит недовольных ею.
   Сторонники центра навешивали ярлыки сепаратистов на оппозиционеров и всячески клеймили тех позором, постоянно уличая в связях с разведками недружественных держав.
   Так это было или нет, оставалось неясным, поскольку лидеры оппозиции, почувствовавшие за собой силу, зачастую не считали нужным комментировать подобные заявления.
 
   Вместе с этим значимым политическим событием, произошло ещё одно, абсолютно неприметное для города, края и тем более для страны – пропал приёмный сын Ивана.
   Он оставил записку о том, что отправился в город по очень важному для него делу. Какому именно, сказать не может, но пусть никто не беспокоится. Всё будет хорошо.
   Записку от сына обнаружила Елена на столе в комнате, где они жили с Иваном всё это время. Дети проживали в соседней, однако Ромка заботливо положил записку у родителей, воспользовавшись тем, что тех не оказалось на месте.
   Женщина сразу побежала к Ивану.
   Тот, непривычный сидеть без дела, нашёл себе работу по прямой специальности: в посёлке оказалось немало желающих то кирпичную кладку где-то подправить, то ещё какую работу сделать. Поэтому Иван был, что называется, нарасхват. Да и Елена без работы не осталась: по хозяйству помочь, ещё что-нибудь сделать. Рассчитывались с ними исправно и хорошо. Прежде никогда не зарабатывавшие таких денег, Никитины с тихой радостью млели, чувствуя свою востребованность и уважение со стороны заказчиков.
   А тут такая беда с сыном!
   – Ваня, Ромка пропал! – даже не отдышавшись, выпалила женщина.
   Иван прекратил работу, уставился на жену.
   – В каком смысле?
   – Оставил записку, что ушёл в город, – Елена показала бумажку с неровными строчками.
   Никитин чертыхнулся, прочитав её.
   – Ну что ты бухтишь, Ваня, – всплеснула руками женщина. – Надо искать его.
   – Где ты его там искать собираешься? У тебя хоть какие-то предположения есть, куда он пойти мог? Говорил он тебе что-нибудь, или как-то по-другому намекал?
   Елена отрешённо покрутила головой и произнесла, едва не плача:
   – Ничего он не говорил. Искать его надо, Ваня…
   Иван молча закурил, глядя в сторону, выпуская дым через нос.
   «Где его искать-то теперь? – думал он невесело. – В принципе, парень взрослый уже, вполне самостоятельный, голова на плечах есть. Что его в город понесло? О друзьях его я почти ничего не знаю, скрытный стал с возрастом, о подругах – тоже… Стоп! Подруга. Какая ещё причина, как не эта, может «сорвать крышу» молодому парню? Только штука в том, что и о подруге, если такая есть, я не знаю ничего».
   – Может, к подруге подался? Есть у него подружка, ничего не знаешь?
   Елена прижала руки к губам, присела рядом с мужем.
   – Глупая я баба, Ваня, – произнесла она очень серьёзно. – Я же видела его как-то с девочкой красивой. Ксюша её зовут. Ты не знаешь её. Это дочка Натальи Малиновской.
   От неожиданности Иван вздрогнул.
   Но Елена ничего не заметила, продолжая:
   – Она по мужу Михайлова была, потом после развода опять свою фамилию вернула, а дочка отцовскую носит. Мне Ромка уже потом рассказал, когда я его начала об этой девочке расспрашивать. Очень может быть, что он к ней пошёл. Как же я сразу не подумала? Ромка молодец у нас, такую красивую девочку нашёл себе. Только зачем он поступил так и ушёл к ней?
   «Да, девочка вся в маму. Надо же, Ромка каков! Губа не дура, – думал Иван, внешне оставаясь бесстрастным, не слушая продолжавшую что-то говорить жену. – Тебе и невдомёк, что знаю я их обеих. В начале лета встретил как-то на улице. Поздоровались, разошлись. Какие глаза у Натальи были, а, когда увидела меня! И дочь удивилась, почувствовала, видать, как изменилась мать при встрече со мной. Похоже, любит Наташка меня до сих пор, вот же штука какая, хоть и лет столько прошло… А я? Даже не знаю… Осталось что-то, ведь сердечко-то застучало, как увидел её! Застучало… Но у меня есть жена. Такую ещё поискать надо. Лену я люблю и не брошу. Я не из тех, кто добро забывает. Н-да, ну и ситуация!»
   – Я знаю, где они живут, – продолжала женщина. – Надо ехать туда.
   – На чём? – скептически спросил Никитин.
   Елена сникла.
   – И потом, почему ты уверена, что Ромка именно там?
   – Я чувствую.
   – Чувствует она, – проворчал Иван. – Андрей по делам куда-то далеко уехал. Неизвестно, когда вернётся, а ждать нельзя. В городе чёрте что творится. Кто знает, что ещё Ромке в голову втемяшится. Но с другой стороны, предположим, найду я его, верну, а он опять уйдёт. Тут что-то другое надо придумать.
   – Я с тобой пойду, – решительно заявила женщина.
   – Нет. Здесь останешься, – возразил Никитин. – Сама знаешь, путь неблизкий. А я попробую напрямки рвануть, хоть немного, но срежу. Не поспеешь ты за мной.
   – Хорошо, – покорно согласилась жена. – А где ты его искать будешь? – она вдруг с подозрением посмотрела на мужа.
   – Вообще-то я у тебя спросить собирался, – нашёлся Иван. – Ты ж слова сказать не дашь.
   – Ой, да ладно тебе! – отмахнулась женщина. – Знаешь, на Дзержинского есть дом «сталинка»? Я номер не помню, но над аркой дата постройки выложена из кирпичей – тысяча девятьсот сороковой, по-моему. Не помню тоже. Когда Ромка рассказал, я из любопытства съездила, глянула и всё. Даже не думала, что понадобится вспоминать. Там ещё торговый центр… этот… как его…
   – Да понял я, где это, найду. Если что, спрошу у людей квартиру. Обычно в таких домах все друг друга знают, – ответил Иван, прекрасно представляя, о каком доме говорит жена.
   – Когда пойдёшь?
   – Сейчас и пойду. Поговорю только с хозяином. Скажу, дело срочное в городе есть. Как вернусь, всё доделаю.
   – Так, может, он отвезёт тебя? – с робкой надеждой поинтересовалась Елена.
   – Даже не надейся, – хмыкнул Иван. – Этот в город ни за какие коврижки не поедет. Опасается. Ладно, иди домой. Я скоро.
   – Ваня, я люблю тебя за то, что ты такой. За то, что ты есть у меня. На тебя можно положиться во всём, – женщина потянулась к нему, обняла нежно.
   Иван тоже обнял её, поцеловал и сказал:
   – И я люблю тебя, Лена. Если б не ты, я пропал бы… Ну всё. Иди. Собери там, в дорогу мне чего-нибудь. Одежду тёплую достань из сумки. Ночи уже холодные. Денег возьму тысяч пять. Мало ли, вдруг пригодятся.
   Женщина ушла.
   А Никитин опять закурил, хоть и не хотел совсем.
   «Напрямки пойду, – размышлял он. – Ромка вряд ли пошёл этим путём. По дороге-то удобнее. Хотя, кто его знает. Парень он действительно самостоятельный уже. Может и так пойти. Мимо города всё равно не промахнётся. Ну, выйдет на пару километров левее или правее относительно какого-то определённого места. Это не существенно. А если он всё же пошёл по дороге? Н-да… Задачка с двумя неизвестными. Что хочешь, то и выбирай. Догнать бы его, надавать по шеям и назад вернуть. Мозгов совсем нет, хоть и взрослый уже. О матери вообще не думает. Сперматоксикоз, что ли в башку стукнул? Интересно, к Наталье… тьфу ты… к дочке её он пошёл или ещё куда? Ну, схожу я к ним, спрошу. А если его нет там, что тогда? Где его искать? Ленка у меня простая, как три рубля. И почему она так уверена, что Ромка именно там? Хотя, я бы тоже в первую очередь об этом подумал. Вот деятель! Точно по шее схлопочет. Ладно, надо идти».
* * *
   Андрей Николаевич возвращался из Новосибирска, куда ездил на своём автомобиле. Его, как крупного чиновника, в числе других пригласили к полномочному представителю президента.
   Из Красноярска поехали колонной, в сопровождении полиции, для безопасности, само собой. А вот возвращался он один, хоть и понимал, что рискованно это очень. Давешняя засада в лесу многому научила. И всё же поехал один. Причины тому были разные: с кем-то отношения неожиданно разладились ещё на встрече у полномочного представителя, кто-то остался в Новосибирске по делам. Савельев никого ждать не стал.
   На встрече обсуждалась одна главная тема – положение в стране и όкруге, в частности. Результатом этой поездки лично для Савельева стало неприятное осознание, что даже среди равных ему нет единства, что уж говорить об электорате.
   У некоторых, кого Андрей Николаевич прежде знавал как исключительно лояльных к власти, той самой лояльности будто и не бывало никогда. Они открыто поддерживали оппозиционеров и не опасались выражать своего мнения в присутствии самого полномочного.
   Давно искушённый в интригах Савельев ничуть не обманывался по поводу столь неожиданной смелости и принципиальности своих коллег. Наверняка они уже успели заручиться поддержкой народившейся оппозиции и выхлопотать себе местечки потеплее: всегда найдутся те, кому хочется больше того, что уже есть.
   Полномочный представитель назвал этих чиновников оппортунистами, после чего те демонстративно покинули небольшой конференц-зал. За ними устремилась бόльшая часть пишущей братии, судорожно захлёбываясь бесконечными вопросами.
   Официальная часть встречи закончилась форменным скандалом к великой радости журналистов, привыкших к скукоте и рутинности подобных мероприятий, где всё уже давно решено и поделено.
   И только после того, как оставшуюся прессу попросили покинуть конференц-зал, верные партийцы вернулись к обсуждению двух извечных русских вопросов: кто виноват и что делать. Ничего конкретного не решили, потому как привыкли жить по указке сверху. Подписанный протокол хоть и имел внушительный и официальный вид, по сути носил декларативный характер.
   После встречи начали разъезжаться по вотчинам и кормлениям, где было также неспокойно и тревожно, как и в Новосибирске, как и во всей стране, вот-вот готовой сорваться в пропасть братоубийственной вакханалии.
 
   Весь обратный путь Андрей Николаевич размышлял о произошедшем. На душе было скверно. Он и раньше нередко задумывался над порочностью системы, но находил самооправдание в том, что он всего лишь винтик в ней, легко заменимый, кстати. Чтобы замены не произошло, всего-то и нужно соблюдать «генеральную линию партии», что совсем нетрудно, если замкнуть совесть на замок. Не для того он так долго шёл к сегодняшнему статусу, чтобы разом перечеркнуть всё.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента