Страница:
– Что за бред? Оно или происходит, или не происходит, – в голосе императрицы явственно прозвучало недовольство. Или непонимание? Впрочем, одно другого стоило. – Иных вариантов не бывает.
– Но так есть, великодушная мониа.
– Поясните свои слова, эрл.
Лорд-протектор бросил взгляд на придворных и вопросительно поднял бровь:
– Они…
– Не беспокойтесь, – довольная усмешка растянула тонкие губы императрицы.
Ага, всё-таки «занавес тишины». Тишины звенящей и опасной, отвечающей ударом чудовищной силы на любую попытку пробраться сквозь неё. Правда, таких попыток не случалось давным-давно.
– Омоложение Тёмного Властелина не началось. Но чьё тогда? И омоложение ли?
– Вот как?
Морщинка раздумья появилась на чистом и холодном лбу владычицы пиктийской Империи. Не рановато ли для восьмидесяти шести лет? Пусть… повелительница двенадцати морей и двух океанов может позволить себе слегка небрежный вид – в первую очередь в мире ценят силу, а не красоту с молодостью. Хотя вряд ли кто откажется от них.
Молодость… молодость невозможно сделать вечной, но один человек умеет возвращать её. Тот, чьё имя запретно в большей части населённого мира, тот, кого называют Владыкой или Тёмным Властелином. Проклятый колдун, продавший душу Эрлиху Белоглазому (да покарает их обоих Благой Вестник) за способность раз в девяносто лет обновлять тело, призывая из абсолютного ничто душу умирающего героя.
Оно так – смерть великих сама по себе является мощной энергией, а соединённая с железной волей уходящего Владыки… Девять дней – ровно девять дней. Неизвестно, кто отмерил такой срок, но его хватает… Да будут они прокляты! За время Великого Замещения тело Темного Властелина стремительно молодеет, набирается сил для новой жизни, а потом призванная душа возвращается в своё ничто, уступая место обновлённому прежнему владельцу. Странно, но с каждым разом он становится всё злее, коварнее и сильнее.
И на эти же девять дней заключается перемирие. Нарушителей нет. Почему? Древние летописи дают ответ, слишком страшный, чтобы подумать о нарушении.
– Вы уверены, эрл? – всё-таки непонимание… недовольные женщины говорят иначе.
– Да, великодушная мониа. У меня нет оснований не доверять своим людям, – «но и гордиться ими – оснований тоже нет. Предатели мерзки вне зависимости от того, на чью мельницу они дуют».
– Своим? – вставшие домиком брови на высоком лбу владычицы выразили крайнюю степень иронии, возможную в полуофициальной беседе.
– Вы правы, мониа, роденийцы не могут быть чьими-то, – ответное смирение – лучшая реакция.
– Но вы им верите? – брови вновь взлетели…
– Время от времени доверяю… и проверяю, не без того.
– Хорошо, опустим подробности работы со шпионами, эрл. Чем неприятности тёмных грозят нам?
Не такой уж странный вопрос, как может показаться, – Владыка играет столь тонкими и могущественными материями, что не только попытка вмешательства, но и простая ошибка исполнителя, а паче – глупость, грозит крахом.
«Дожили… до того, что за словом «крах» прячется не что иное, как гибель всего известного мира…»
– Ничем, мониа, и даже более того…
«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли – банально, но насколько верно, Тьма меня побери!»
– И не думайте! – казалось, императрица читает мысли лорда-протектора.
– А через шесть дней? – попробовал сместить акценты Эрдалер.
– Вы искуситель, эрл. Признайтесь, ваш род не состоит в родстве с Эрлихом Белоглазым?
Лорд-протектор изобразил довольную улыбку – в устах императрицы сравнение с повелителем нижнего мира должно звучать похвалой для верноподданного.
– Мы подождём, мониа, – уместный лёгкий поклон сопровождал эти слова.
– Просто подождём? – недоуменный поворот головы императрицы скользил по самой грани монаршего неудовольствия… Впрочем:
– Зачем же так бездарно тратить время? Что-то мне подсказывает, что настала пора ежегодного большого смотра.
– Прошлый был три месяца назад, – напомнил лорд-протектор.
– Я помню, эрл. Тем лучше, воины не успели обрасти жирком. Я подготовлю Указ, – воздух под правой рукой императрицы сгустился, пошёл завитками, и из клубка плотного белого тумана выпал пергаментный свиток, подхваченный лордом-протектором на лету.
– Изволите поставить печать, Ваше Величество?
Официальный титул. Кажется, что осанка ещё больше выпрямляется, хотя прямее и некуда. Затылок, упёртый в холодную спинку трона, – опора в короткой слабости.
– Печать? – повторил эрл с настойчивостью.
«Старый дурак! Он, что, не помнит, что каждое овеществление воли Империи обходится мне в несколько мгновений неподвижности? И боль…»
С шелестом падает невидимый «занавес тишины».
– Да будет так! – изображение золотого дракона возникло на ладони императрицы и, вспыхнув огнём, легло на выбеленный пергамент. – С праздником Большого Смотра, благородные д`оры!
Гул голосов, в котором отчётливо слышались нотки с трудом сдерживаемого восторга, прокатился по дворцу. Может быть, и не по всему, но в окнах тронного зала ощутимо дрогнули стёкла, а часовые на ступенях парадной лестницы вдруг, все разом, испытали труднопреодолимое желание обернуться.
«Глупая, кстати, традиция – проводить ежевечерние приёмы сидя на троне. Но куда деваться?»
Благородные д`оры должны чувствовать сословную значимость и собственную нужность империи. Без обыденных ритуалов, таких как этот приём, в головах потомственных боевых магов рождаются странные мысли и необъяснимые желания. Нет, конечно же, никто из них не посягнёт подставить голову под корону. Самоубийцы закончились ещё при Альбине Великом, но местническую свару вполне могут устроить. Бывали, знаете ли, прецеденты, когда Пиктия вспыхивала страшным пожаром междоусобицы. Взять хотя бы войну Зелёных Долин – тогда воспользовавшийся смутой Владыка откусил от Империи вассальную Ферузу, вторгся в Легойю и подошёл к самым пиктийским границам.
Честно признаться, тогдашний император долго благодарил тёмных за нападение. Странно? Ничуть – только внешняя угроза подействовала отрезвляюще на буйные головы и остановила раскрутившийся было маховик взаимного истребления.
– Взгляните, как они радуются, великодушная мониа, – с лёгкой улыбкой заметил эрл, – будто дети на празднике Схождения Благого Вестника…
Лорд-протектор всё ещё стоял рядом с троном – высшая привилегия и высшая степень доверия. Этого не нужно держать в кресле – искусном артефакте, избирательно подавляющем агрессию. Даже, скорее всего, перенаправляющем её в нужное Империи и, что уж скрывать, повелительнице русло.
Эрдалер прав. Что для дворянина может быть радостней Большого Смотра? Разве что война. Большая война.
«Для больших мальчиков. Железные мечи и длинные… хм-м-м… а вот об этом думать сейчас – не время».
– Они дети, да. Просто неразумные дети, – рассеянная скороговорка приоткрывала завесу над мыслями императрицы.
– Зачем вам их разум, мониа? Умения убивать и способности самому оставаться в живых вполне достаточно, – понимающе улыбнулся лорд-протектор.
Впрочем, эрл лукавил – ему самому в молодости обоих умений показалось слишком мало. Но это ему. И много ли нынче таких?
– Боитесь дышащих в спину молодых волков, Эрдалер?
– Я? – короткий вопрос переполняло неподдельное изумление, переходящее в сарказм.
– Ну не я же? – отвечать вопросом на вопрос – целое искусство, и беседующие превзошли его много лет назад.
– Буду только рад, великодушная мониа, если кто-то из этих юнцов действительно окажется лучше меня, – самодовольство, сквозящее в голосе лорда, скорее напускное, нежели истинное, тоже входило в правила игры.
– В самом деле?
– Так и есть. Удалюсь в горы, в глушь… в конце концов, уеду к тётке! Стану жить отшельником… Но буду знать, что оставил дела в хороших руках.
– К тётке? Не к той ли, что моложе вас на целых сорок лет?
«Причуды родственных связей, перемежаемых адюльтерами и инцестами… прости, Всеблагой!»
Императрица кивала в такт словам лорда-протектора, хотя не верила ни одному из них. Уйдёт он, как же! Уже много веков Эрдалеры за редким исключением уходили со службы только по одной причине. Простой и уважительной причине прекращения земного существования. Кто пал на войне, кто – на дуэли, кого-то отравили или подстрелили шаровой молнией на охоте, некоторые отправились на свидание с Эрлихом Белоглазым с площади Седого Утра, но ещё никто не умирал в постели. По крайней мере, в своей… и в одиночестве. И нынешний вряд ли нарушит семейную традицию.
– И смените алый мундир на стёганый халат служителя Благого Вестника?
Эрл едва заметно поморщился – с некоторых пор он мог позволить себе кое-какие вольности. Но императрица напомнила о печальной судьбе двоюродного дяди, решившего уйти от мирской суеты в обитель, тем самым оставив в дураках не только род Эрдалеров, но и лорда-протектора лично. Сволочь, утащил с собой фамильный меч, подаренный основателю рода самим Альбином Великим. Зачем монаху меч? Впрочем, старый хрыч не прервал традицию, получив стрелу в живот при осаде монастыря. Тёмные как нельзя удачно сыграли на руку судьбе рода, а целители лишь развели руками, признаваясь в бессилии.
При мысли о целителях захотелось плеваться – за многие века эти недотёпы так и не научились лечить раны от роденийского оружия. Неудачники, только и умеющие за громадные деньги вживлять под кожу престарелым знатным потаскухам золотые нити с наведённым мороком вечной молодости. И неспособные на что-нибудь более полезное. Или способные? В самом деле, стоит попробовать разорвать замкнутый круг, когда лекарь не имеет собственных крестьян для подпитки сил, а слабому ни за что не дадут для прокорма пару-тройку деревень. Даже хутора захудалого не видать ему, как своих… короче, ни за что! Потому что не за что!
– Эрл? – голос императрицы удивительно мягок.
– Да, великодушная мониа?
«Похоже, я не на шутку увлёкся собственными мыслями. Видимо, старею…»
– Вы меня не слушаете.
– Но вы молчите, мониа, – ответил Эрдалер и занудно добавил: – Целых две с половиной минуты.
– Так ответьте на то, о чём я молчу.
Требование не застало лорда-протектора врасплох. Нет, он готовился к ответу заранее и ждал. Только вот готовиться и быть готовым – разные вещи. Застучала кровь в висках, и по спине побежал холодок… Не от страха или волнения, так организм реагировал на окутывающую эрла и императрицы «Ледяную пустоту», высшая степень которой считалась недоступной большинству живущих ныне магов.
– Я согласен, мониа.
– Филиорн! – впервые повелительница Пиктии назвала Эрдалера по имени. И вслед за словами резко встала. – Филиорн, мы объявим о помолвке на Большом Смотре!
– Конечно, дорогая.
– Филиорн! – императрица сделала шаг вперёд, положила руку на плечо лорда-протектора и спросила с несвойственной ей робостью: – Это и есть любовь?
«Нет, с-с-сандалли Вестника, это пляски биармийских шаманов! Вот дура! При чём тут любовь? Империи нужен наследник, а ты до сих пор не удосужилась…»
Эрл задавил попытку внутреннего голоса прорваться наружу. Склонил голову, прижав гладковыбритой щекой чуть дрожащие тонкие пальцы на своём плече, и вслух произнёс:
– Да, Лиза, это она.
А веселившиеся благородные д`оры не обращали внимания на вставшую между ними и троном стену. Зачем? У императрицы и Эрдалера наверняка есть важные государственные дела, но великодушная мониа не желает омрачать праздник верных воинов заботами и тревогами. Так было всегда, и так случилось сегодня. Что в том удивительного?
– Вина! – громко потребовал седой полковник-драконид в зелёном мундире, украшенном алой орденской лентой.
– Вина! – поддержали старого воздушного бойца его молодые товарищи. Впрочем, во дворце пиктийских императоров стирается разница в возрасте и званиях – все равны перед милостивым взором Её Величества. – Легойского!
Драконид презрительно сплюнул в кадку с причудливой пальмой и коротко бросил ближайшему любителю золотых вин:
– Сосунки!
Отвернувшись от кадки, полковник не заметил, как потемнела почва под его плевком, а с верхушки ни в чём не виноватого ствола через некоторое время опали три пожухших листа.
– Да, сосунки!
Молоденький корнет залился краской то ли гнева, то ли стыда, но, вопреки ожиданиям, лишь вежливо поклонился.
– Рекомендуете что-то другое, конт Брависсий?
Ветеран довольно погладил серебрящиеся сединой усы. Нет, что бы там ни ворчали старые пердуны, а молодёжь нынче хорошая. Славная смена растёт – уважительная и внимательная, прислушивающаяся к мнению старшего поколения. Конечно, попадаются и паршивые овцы, портящие всё стадо, но вот конкретно этот корнет не из них. Тем более что он приходится конту внучатым племянником.
– Эдди, я же просил называть меня попросту…
– Да, дядя Фергюс, извини…
– Ничего, мальчик мой, – конт Брависсий похлопал родственника по плечу. – Когда-нибудь и ты узнаешь, что для настоящего воина лучшим из вин является то, что взято на меч.
– А-а-а…
– Я имею в виду трофейное! Мы будем пить роденийскую ракию!
Корнет вздрогнул, живо представив воздействие на организм этого жидкого огня, известное ему лишь по рассказам несчастных, что пали жертвой коварного продукта тёмного варварства. Роденийцы называют её крепким вином и делают из ржаного зерна, смешанного с соком алых слив. Как это им удаётся, не знает никто, но вот получившийся результат внушает почтение, в большинстве случаев переходящее в уважительное опасение. Страшная штука… Впрочем, для драконидов, половину жизни болтающихся между небом и землёй на чешуйчатой спине могучего варра, самое то.
Вот только насчёт трофеев дядя Фергюс загнул. Изрядно загнул, между прочим. Ладно, у старого воина могут быть свои слабости, в том числе и привычка выдавать желаемое за действительное. А так… ограбленные обозы лернейских купцов, курсирующие между государствами, несмотря на все войны, вряд ли можно считать трофеями.
– Вздрогнем, Эдди! – конт Брависсий взял с подноса неслышно появившегося лакея гранёный по обычаю темных кубок без ножки. – Ну? Не трусь, корнет!
Юноша осторожно коснулся пальцами холодного стекла. Странно, внутри огонь, а обжигает стужей не хуже боевого заклинания «Зимнего льда».
– Огурчик не забудь, – напомнил Брависсий.
Ужас! И как можно есть недозрелые плоды ядовитой лианы? Или при засолке яд нейтрализуется?
– Твоё здоровье, дядя Фергюс!
– Здоровье великодушной императрицы Элизии! – поправил старый драконир, с довольной улыбкой наблюдая, как юный родственник опрокидывает в себя роденийскую отраву. Может быть, когда-нибудь и самому попробовать?
– Ах-х-х… – внучатый племянник хватал воздух широко раскрытым ртом. – Х-х-х…
– Огурчик?
– Мать… мать… мать… храни её Благой Вестник! – Эдди наконец-то справился с собой и посмотрел на старшего родственника разгоревшимися глазами. – Спасибо, дядя Фергюс!
– За что?
– Теперь я знаю – смерть в бою – это не самое худшее, что может случиться с человеком.
Интересное замечание. Не по этой ли причине один роденийский воин стоит трёх пиктийских, а тёмную манипулу получается одолеть только полком, вшестеро превосходящим её по численности? Надо будет обязательно поднять вопрос на Большом Смотре. Чем не шутит Эрлих Белоглазый?
Глава 2
– Но так есть, великодушная мониа.
– Поясните свои слова, эрл.
Лорд-протектор бросил взгляд на придворных и вопросительно поднял бровь:
– Они…
– Не беспокойтесь, – довольная усмешка растянула тонкие губы императрицы.
Ага, всё-таки «занавес тишины». Тишины звенящей и опасной, отвечающей ударом чудовищной силы на любую попытку пробраться сквозь неё. Правда, таких попыток не случалось давным-давно.
– Омоложение Тёмного Властелина не началось. Но чьё тогда? И омоложение ли?
– Вот как?
Морщинка раздумья появилась на чистом и холодном лбу владычицы пиктийской Империи. Не рановато ли для восьмидесяти шести лет? Пусть… повелительница двенадцати морей и двух океанов может позволить себе слегка небрежный вид – в первую очередь в мире ценят силу, а не красоту с молодостью. Хотя вряд ли кто откажется от них.
Молодость… молодость невозможно сделать вечной, но один человек умеет возвращать её. Тот, чьё имя запретно в большей части населённого мира, тот, кого называют Владыкой или Тёмным Властелином. Проклятый колдун, продавший душу Эрлиху Белоглазому (да покарает их обоих Благой Вестник) за способность раз в девяносто лет обновлять тело, призывая из абсолютного ничто душу умирающего героя.
Оно так – смерть великих сама по себе является мощной энергией, а соединённая с железной волей уходящего Владыки… Девять дней – ровно девять дней. Неизвестно, кто отмерил такой срок, но его хватает… Да будут они прокляты! За время Великого Замещения тело Темного Властелина стремительно молодеет, набирается сил для новой жизни, а потом призванная душа возвращается в своё ничто, уступая место обновлённому прежнему владельцу. Странно, но с каждым разом он становится всё злее, коварнее и сильнее.
И на эти же девять дней заключается перемирие. Нарушителей нет. Почему? Древние летописи дают ответ, слишком страшный, чтобы подумать о нарушении.
– Вы уверены, эрл? – всё-таки непонимание… недовольные женщины говорят иначе.
– Да, великодушная мониа. У меня нет оснований не доверять своим людям, – «но и гордиться ими – оснований тоже нет. Предатели мерзки вне зависимости от того, на чью мельницу они дуют».
– Своим? – вставшие домиком брови на высоком лбу владычицы выразили крайнюю степень иронии, возможную в полуофициальной беседе.
– Вы правы, мониа, роденийцы не могут быть чьими-то, – ответное смирение – лучшая реакция.
– Но вы им верите? – брови вновь взлетели…
– Время от времени доверяю… и проверяю, не без того.
– Хорошо, опустим подробности работы со шпионами, эрл. Чем неприятности тёмных грозят нам?
Не такой уж странный вопрос, как может показаться, – Владыка играет столь тонкими и могущественными материями, что не только попытка вмешательства, но и простая ошибка исполнителя, а паче – глупость, грозит крахом.
«Дожили… до того, что за словом «крах» прячется не что иное, как гибель всего известного мира…»
– Ничем, мониа, и даже более того…
«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли – банально, но насколько верно, Тьма меня побери!»
– И не думайте! – казалось, императрица читает мысли лорда-протектора.
– А через шесть дней? – попробовал сместить акценты Эрдалер.
– Вы искуситель, эрл. Признайтесь, ваш род не состоит в родстве с Эрлихом Белоглазым?
Лорд-протектор изобразил довольную улыбку – в устах императрицы сравнение с повелителем нижнего мира должно звучать похвалой для верноподданного.
– Мы подождём, мониа, – уместный лёгкий поклон сопровождал эти слова.
– Просто подождём? – недоуменный поворот головы императрицы скользил по самой грани монаршего неудовольствия… Впрочем:
– Зачем же так бездарно тратить время? Что-то мне подсказывает, что настала пора ежегодного большого смотра.
– Прошлый был три месяца назад, – напомнил лорд-протектор.
– Я помню, эрл. Тем лучше, воины не успели обрасти жирком. Я подготовлю Указ, – воздух под правой рукой императрицы сгустился, пошёл завитками, и из клубка плотного белого тумана выпал пергаментный свиток, подхваченный лордом-протектором на лету.
– Изволите поставить печать, Ваше Величество?
Официальный титул. Кажется, что осанка ещё больше выпрямляется, хотя прямее и некуда. Затылок, упёртый в холодную спинку трона, – опора в короткой слабости.
– Печать? – повторил эрл с настойчивостью.
«Старый дурак! Он, что, не помнит, что каждое овеществление воли Империи обходится мне в несколько мгновений неподвижности? И боль…»
С шелестом падает невидимый «занавес тишины».
– Да будет так! – изображение золотого дракона возникло на ладони императрицы и, вспыхнув огнём, легло на выбеленный пергамент. – С праздником Большого Смотра, благородные д`оры!
Гул голосов, в котором отчётливо слышались нотки с трудом сдерживаемого восторга, прокатился по дворцу. Может быть, и не по всему, но в окнах тронного зала ощутимо дрогнули стёкла, а часовые на ступенях парадной лестницы вдруг, все разом, испытали труднопреодолимое желание обернуться.
«Глупая, кстати, традиция – проводить ежевечерние приёмы сидя на троне. Но куда деваться?»
Благородные д`оры должны чувствовать сословную значимость и собственную нужность империи. Без обыденных ритуалов, таких как этот приём, в головах потомственных боевых магов рождаются странные мысли и необъяснимые желания. Нет, конечно же, никто из них не посягнёт подставить голову под корону. Самоубийцы закончились ещё при Альбине Великом, но местническую свару вполне могут устроить. Бывали, знаете ли, прецеденты, когда Пиктия вспыхивала страшным пожаром междоусобицы. Взять хотя бы войну Зелёных Долин – тогда воспользовавшийся смутой Владыка откусил от Империи вассальную Ферузу, вторгся в Легойю и подошёл к самым пиктийским границам.
Честно признаться, тогдашний император долго благодарил тёмных за нападение. Странно? Ничуть – только внешняя угроза подействовала отрезвляюще на буйные головы и остановила раскрутившийся было маховик взаимного истребления.
– Взгляните, как они радуются, великодушная мониа, – с лёгкой улыбкой заметил эрл, – будто дети на празднике Схождения Благого Вестника…
Лорд-протектор всё ещё стоял рядом с троном – высшая привилегия и высшая степень доверия. Этого не нужно держать в кресле – искусном артефакте, избирательно подавляющем агрессию. Даже, скорее всего, перенаправляющем её в нужное Империи и, что уж скрывать, повелительнице русло.
Эрдалер прав. Что для дворянина может быть радостней Большого Смотра? Разве что война. Большая война.
«Для больших мальчиков. Железные мечи и длинные… хм-м-м… а вот об этом думать сейчас – не время».
– Они дети, да. Просто неразумные дети, – рассеянная скороговорка приоткрывала завесу над мыслями императрицы.
– Зачем вам их разум, мониа? Умения убивать и способности самому оставаться в живых вполне достаточно, – понимающе улыбнулся лорд-протектор.
Впрочем, эрл лукавил – ему самому в молодости обоих умений показалось слишком мало. Но это ему. И много ли нынче таких?
– Боитесь дышащих в спину молодых волков, Эрдалер?
– Я? – короткий вопрос переполняло неподдельное изумление, переходящее в сарказм.
– Ну не я же? – отвечать вопросом на вопрос – целое искусство, и беседующие превзошли его много лет назад.
– Буду только рад, великодушная мониа, если кто-то из этих юнцов действительно окажется лучше меня, – самодовольство, сквозящее в голосе лорда, скорее напускное, нежели истинное, тоже входило в правила игры.
– В самом деле?
– Так и есть. Удалюсь в горы, в глушь… в конце концов, уеду к тётке! Стану жить отшельником… Но буду знать, что оставил дела в хороших руках.
– К тётке? Не к той ли, что моложе вас на целых сорок лет?
«Причуды родственных связей, перемежаемых адюльтерами и инцестами… прости, Всеблагой!»
Императрица кивала в такт словам лорда-протектора, хотя не верила ни одному из них. Уйдёт он, как же! Уже много веков Эрдалеры за редким исключением уходили со службы только по одной причине. Простой и уважительной причине прекращения земного существования. Кто пал на войне, кто – на дуэли, кого-то отравили или подстрелили шаровой молнией на охоте, некоторые отправились на свидание с Эрлихом Белоглазым с площади Седого Утра, но ещё никто не умирал в постели. По крайней мере, в своей… и в одиночестве. И нынешний вряд ли нарушит семейную традицию.
– И смените алый мундир на стёганый халат служителя Благого Вестника?
Эрл едва заметно поморщился – с некоторых пор он мог позволить себе кое-какие вольности. Но императрица напомнила о печальной судьбе двоюродного дяди, решившего уйти от мирской суеты в обитель, тем самым оставив в дураках не только род Эрдалеров, но и лорда-протектора лично. Сволочь, утащил с собой фамильный меч, подаренный основателю рода самим Альбином Великим. Зачем монаху меч? Впрочем, старый хрыч не прервал традицию, получив стрелу в живот при осаде монастыря. Тёмные как нельзя удачно сыграли на руку судьбе рода, а целители лишь развели руками, признаваясь в бессилии.
При мысли о целителях захотелось плеваться – за многие века эти недотёпы так и не научились лечить раны от роденийского оружия. Неудачники, только и умеющие за громадные деньги вживлять под кожу престарелым знатным потаскухам золотые нити с наведённым мороком вечной молодости. И неспособные на что-нибудь более полезное. Или способные? В самом деле, стоит попробовать разорвать замкнутый круг, когда лекарь не имеет собственных крестьян для подпитки сил, а слабому ни за что не дадут для прокорма пару-тройку деревень. Даже хутора захудалого не видать ему, как своих… короче, ни за что! Потому что не за что!
– Эрл? – голос императрицы удивительно мягок.
– Да, великодушная мониа?
«Похоже, я не на шутку увлёкся собственными мыслями. Видимо, старею…»
– Вы меня не слушаете.
– Но вы молчите, мониа, – ответил Эрдалер и занудно добавил: – Целых две с половиной минуты.
– Так ответьте на то, о чём я молчу.
Требование не застало лорда-протектора врасплох. Нет, он готовился к ответу заранее и ждал. Только вот готовиться и быть готовым – разные вещи. Застучала кровь в висках, и по спине побежал холодок… Не от страха или волнения, так организм реагировал на окутывающую эрла и императрицы «Ледяную пустоту», высшая степень которой считалась недоступной большинству живущих ныне магов.
– Я согласен, мониа.
– Филиорн! – впервые повелительница Пиктии назвала Эрдалера по имени. И вслед за словами резко встала. – Филиорн, мы объявим о помолвке на Большом Смотре!
– Конечно, дорогая.
– Филиорн! – императрица сделала шаг вперёд, положила руку на плечо лорда-протектора и спросила с несвойственной ей робостью: – Это и есть любовь?
«Нет, с-с-сандалли Вестника, это пляски биармийских шаманов! Вот дура! При чём тут любовь? Империи нужен наследник, а ты до сих пор не удосужилась…»
Эрл задавил попытку внутреннего голоса прорваться наружу. Склонил голову, прижав гладковыбритой щекой чуть дрожащие тонкие пальцы на своём плече, и вслух произнёс:
– Да, Лиза, это она.
А веселившиеся благородные д`оры не обращали внимания на вставшую между ними и троном стену. Зачем? У императрицы и Эрдалера наверняка есть важные государственные дела, но великодушная мониа не желает омрачать праздник верных воинов заботами и тревогами. Так было всегда, и так случилось сегодня. Что в том удивительного?
– Вина! – громко потребовал седой полковник-драконид в зелёном мундире, украшенном алой орденской лентой.
– Вина! – поддержали старого воздушного бойца его молодые товарищи. Впрочем, во дворце пиктийских императоров стирается разница в возрасте и званиях – все равны перед милостивым взором Её Величества. – Легойского!
Драконид презрительно сплюнул в кадку с причудливой пальмой и коротко бросил ближайшему любителю золотых вин:
– Сосунки!
Отвернувшись от кадки, полковник не заметил, как потемнела почва под его плевком, а с верхушки ни в чём не виноватого ствола через некоторое время опали три пожухших листа.
– Да, сосунки!
Молоденький корнет залился краской то ли гнева, то ли стыда, но, вопреки ожиданиям, лишь вежливо поклонился.
– Рекомендуете что-то другое, конт Брависсий?
Ветеран довольно погладил серебрящиеся сединой усы. Нет, что бы там ни ворчали старые пердуны, а молодёжь нынче хорошая. Славная смена растёт – уважительная и внимательная, прислушивающаяся к мнению старшего поколения. Конечно, попадаются и паршивые овцы, портящие всё стадо, но вот конкретно этот корнет не из них. Тем более что он приходится конту внучатым племянником.
– Эдди, я же просил называть меня попросту…
– Да, дядя Фергюс, извини…
– Ничего, мальчик мой, – конт Брависсий похлопал родственника по плечу. – Когда-нибудь и ты узнаешь, что для настоящего воина лучшим из вин является то, что взято на меч.
– А-а-а…
– Я имею в виду трофейное! Мы будем пить роденийскую ракию!
Корнет вздрогнул, живо представив воздействие на организм этого жидкого огня, известное ему лишь по рассказам несчастных, что пали жертвой коварного продукта тёмного варварства. Роденийцы называют её крепким вином и делают из ржаного зерна, смешанного с соком алых слив. Как это им удаётся, не знает никто, но вот получившийся результат внушает почтение, в большинстве случаев переходящее в уважительное опасение. Страшная штука… Впрочем, для драконидов, половину жизни болтающихся между небом и землёй на чешуйчатой спине могучего варра, самое то.
Вот только насчёт трофеев дядя Фергюс загнул. Изрядно загнул, между прочим. Ладно, у старого воина могут быть свои слабости, в том числе и привычка выдавать желаемое за действительное. А так… ограбленные обозы лернейских купцов, курсирующие между государствами, несмотря на все войны, вряд ли можно считать трофеями.
– Вздрогнем, Эдди! – конт Брависсий взял с подноса неслышно появившегося лакея гранёный по обычаю темных кубок без ножки. – Ну? Не трусь, корнет!
Юноша осторожно коснулся пальцами холодного стекла. Странно, внутри огонь, а обжигает стужей не хуже боевого заклинания «Зимнего льда».
– Огурчик не забудь, – напомнил Брависсий.
Ужас! И как можно есть недозрелые плоды ядовитой лианы? Или при засолке яд нейтрализуется?
– Твоё здоровье, дядя Фергюс!
– Здоровье великодушной императрицы Элизии! – поправил старый драконир, с довольной улыбкой наблюдая, как юный родственник опрокидывает в себя роденийскую отраву. Может быть, когда-нибудь и самому попробовать?
– Ах-х-х… – внучатый племянник хватал воздух широко раскрытым ртом. – Х-х-х…
– Огурчик?
– Мать… мать… мать… храни её Благой Вестник! – Эдди наконец-то справился с собой и посмотрел на старшего родственника разгоревшимися глазами. – Спасибо, дядя Фергюс!
– За что?
– Теперь я знаю – смерть в бою – это не самое худшее, что может случиться с человеком.
Интересное замечание. Не по этой ли причине один роденийский воин стоит трёх пиктийских, а тёмную манипулу получается одолеть только полком, вшестеро превосходящим её по численности? Надо будет обязательно поднять вопрос на Большом Смотре. Чем не шутит Эрлих Белоглазый?
Глава 2
Серая пыль, вечная спутница роденийских дорог и их же проклятие, скрипела на зубах и оставляла во рту солёный привкус. Или не оставляла? – соль чувствовалась постоянно, а происхождение её оставалось неясным. То ли это кровь из распухшего и изрезанного об обломки зубов языка, то ли начинает проявляться тихое помешательство. Интересно, покойники сходят с ума?
Еремей Баргузин перестал считать себя живым месяц назад, когда принял бой на перекрёстке дорог у безымянной рощицы. Двое их осталось, из всего отряда, остальные так и легли в землю без похорон и отпевания. Они теперь не живут, так можно ли самому быть живым?
– Шевели мослами, Ерёма! – старший десятник Барабаш оглянулся на еле переставляющего ноги товарища и неожиданно усмехнулся. – И это, Еремей… рожу попроще сделай.
– Что? – бывший профессор среагировал не сразу, оторвавшись от невесёлых мыслей.
– Да ничего, просто у тебя профессорство прямо на лице написано. Не может такого быть у нормального глорхийца.
– А сам? – Баргузин на ходу поправил ненавистный трофейный шлем, постоянно норовивший съехать на нос.
– А я не совсем нормальный, – усмехнулся Матвей и хлопнул ладонью по нагруднику доспеха.
Доспех тот он лично снял с командира вражеского разъезда, позавчера «удачно» заночевавшего у небольшого костерка. На кольчуге до сих пор заметны пятна крови, облетающие сейчас пересохшими мелкими чешуйками. Но где её отмыть в степных предгорьях? Вода здесь вообще величайшая ценность, за которую могут незатейливо убить. Или затейливо – тут уж по обстоятельствам. Собственно, так и произошло – глорхийцы расположились на ночёвку около единственного на два дня пути колодца. Три человека – «а люди ли они?» – умерли во сне, в счастливом неведении, а вот четвёртый и пятый немного задержались на белом свете. Совсем чуть-чуть задержались – старшему десятнику не понадобилось много времени на допрос. Кстати, он же и заставил Еремея перевести то, что осталось от пленных, в окончательно неживое состояние.
Дело, конечно, важное и нужное, но до этого ни разу не приходилось вот так… Из огнеплюйки проще. Проще, да… только последний кристалл разрядился к Эрлиху Белоглазому ещё две недели назад, а новых не предвидится. Если только повезёт. Повезёт?
– Ты чего бубнишь, профессор?
Еремей вздрогнул от неожиданности. Он что, разговаривал вслух?
– Огнеплюйки, говорю.
– Будут! – уверенно заявил Барабаш.
– Откуда?
Матвей обеспокоенно оглядел единственного оставшегося в живых подчинённого:
– Ты ничего не помнишь?
– Что я должен помнить?
– Однако, – старший десятник, не далее как час назад втолковывавший Еремею боевую задачу, удивлённо покачал головой.
Впрочем, и у самого память работает избирательно, милосердно затирая целые куски. Особенно про попадавшиеся по пути деревеньки, где пиктийские боевые маги восполняли запасы энергии. Если закалённый разум старого вояки отказывался воспринимать увиденное, то что говорить о практически мирном человеке, ещё недавно протиравшем мантию в университете?
– Будут тебе огнеплюйки.
– Откуда? – повторил вопрос Баргузин.
Барабаш посмотрел на зависшее в зените солнце, вздохнул и указал Еремею на чахлые заросли каких-то колючих кустов в четверти версты от дороги. Привал?
Да, привал. Почти голые ветки со свернувшимися от зноя листьями всё равно создавали мало-мальскую тень, и казалось, будто бы жара отступает и можно хоть чуть-чуть перевести дыхание.
– Хреново, Ерёма?
Вместо ответа бывший профессор попытался залихватски сплюнуть, показывая, как настоящий роденийский солдат относится к трудностям похода, – «или бегства?» – но в пересохшем рту не нашлось слюны.
– Терпимо, Матвей.
– Ага, – оживился старший десятник и достал из-за голенища сапога сложенную карту. – Вот смотри.
Грязный палец с обкусанным ногтем ткнулся куда-то в переплетение замысловатых линий и непонятных значков.
– Видишь?
– Вижу, – согласился Еремей. – А что тут?
– Соляная шахта.
– И что?
– А то самое! – ноготь сдвинулся выше и левее. – А вот здесь наши «добрые друзья» устроили склад трофеев.
– Зачем? – недоумение Баргузина звучало искренне.
– Как это – зачем? Без трофеев войны не бывает, – Матвей для вящей назидательности даже поднял вверх указательный палец.
– Так пиктийцы нашим оружием пользоваться не могут, – обоснованно возразил Еремей.
– Хм… – Барабаш снял шлем и почесал затылок. – А вдруг головожопых захотят вооружить?
Сказал, и сам не поверил в собственные слова. Скорее небо упадёт на землю, чем надменные пиктийские аристократы доверят дикарям хоть что-то магическое. Магия – удел избранных. И негоже всяким там вонючим и кривоногим сынам степей лапать грязными руками чистое и светлое…. Недостойны, короче! Ведь никому же не придёт в голову дать огнеплюйку волосатому зверю аблизьяну с Эриванских островов? Нет, не придёт, ибо неофициальным девизом Империи с давних времён стало высказывание одного из их правителей: «За хребтом людей нет!»
Надо заметить, что Пиктия всегда существовала наособицу. Отделённая от остального мира Калейским хребтом и омываемая холодными водами Хмурого моря, она чувствовала себя в полной безопасности. А что – немногочисленные перевалы намертво перекрыты сторожевыми крепостями с сильными гарнизонами, флот охраняет побережье, а дракониры внимательно следят за небом. Чем не жизнь? Тем более что у главного соперника и вечного противника, Родении, драконы как-то не прижились. Сколько ни старались их укоренить соратники Владыки – всё впустую! От одного вида роденийского правителя несчастные рептилоиды начинали чахнуть, пухнуть… и дохнуть – в итоге.
– Ерёма, ты меня слушаешь?
– Так ты же молчишь, – удивился Еремей.
– Да? – несколько смущённо произнёс старший десятник и вернулся к карте. – Вот, значится… Заночуем в шахте.
– А утром на разведку?
– Зачем утром? Ночью и пойдём.
– Но…
– Солдат ночует тогда, когда позволяет обстановка, и это не зависит от времени суток! – Барабаш ободряюще хлопнул подчинённого по плечу. – Не боись, Ерёма, сделаю из тебя справного воина. Хочешь в пластуны?
В пластуны Баргузин не хотел. Те ребята, конечно, все как один личности легендарные, но он-то мирный человек и всю жизнь служить не собирается. Да и кончилась та жизнь. Совсем кончилась. Хорошо бы после войны вернуться в родной университет: к бестолковым студентам, к сволочному ректору, к пыльным свиткам биармийских рукописей… Но невысказанное желание проходило по разряду сказок, где-то между говорящими рыбами и кашей из топора.
Матвею, кажется, тоже безразлично, останется он в живых или нет. Может, и не кажется, может, оно так и есть на самом деле.
– Не хочешь, значит, – старший десятник правильно понял молчание Еремея. – Ну что, дальше топаем?
Вечер принёс новые знания и новые ощущения – Еремей первый раз в жизни оказался в шахте. В настоящей шахте, на многие вёрсты уходящей глубоко в землю. В камень, если точнее сказать. Будучи человеком сугубо городским, бывший профессор предпочитал чувствовать под ногами мощённые булыжником улицы, или доски тротуаров… или паркет университетских кабинетов, а под седалищем – мягкое кресло вместо трухлявого, выпавшего из крепи бруса. Вот не нравилась ему дикая природа, пусть и несущая на себе следы трудовой деятельности многих поколений. Даже дружеские выезды за пределы столичных стен, когда на вертеле над углями румянится хрустящей корочкой молочный поросёнок, а в ледяной воде ближайшего ручья остужаются бутыли ракии, и те не любил. Скорее – терпел, да… Но всегда считал бездарной тратой времени и с огромным облегчением возвращался домой, к рукописям – ставшим родными и близкими. И заменившим родных и близких, что уж скрывать-то.
А вот в последние месяцы концентрация трогательного единения с природой, вплоть до спешного насильственного слияния – сугубо в целях выживания, стала настолько велика, что ну её к Белоглазому! Даже облегчиться по-людски нельзя – всё смотришь, как бы змея за самое дорогое не укусила. Суета срамная, в общем, а не отправление естественных надобностей.
– Соль? – Баргузин дотронулся до низкого свода рукотворной пещеры, поблёскивающего в слабом свете спрятанного под стеклянным колпаком сгустка огня, и лизнул палец. – Точно соль.
– Ты марципанов ждал? – ирония десятника опасно приблизилась к отметке «сарказм», но бывший профессор на удивление спокойно отреагировал на новую подначку.
– Я же не видел, как её добывают.
– Ага, прямо в мешках в земле родится, – но и этот «укол» Матвея не достиг цели.
Насмешки старшего десятника стали привычным ритуалом и больше не вызывали обид или раздражения. Такой уж он уродился, ничего не поделаешь.
– Много её.
– И это хорошо, – Барабаш заворочался, устраиваясь удобнее на расстеленном трофейном плаще. – Ни одна благородная сволочь нас не учует.
– Почему?
– Так соль же, – Матвей замолчал, полагая, будто единственного слова достаточно для объяснения.
– И чего? – повторил вопрос Еремей, у которого природная любознательность учёного пересиливала чувства усталости, голода и жажды. – Они же не кровососы?
– Есть какая-то разница? – пожал плечами старший десятник. – На ихнюю магию соль, чеснок и осина действуют точь-в-точь как на упырей.
– Э-э-э…
– Правду тебе говорю. Серебро, конечно, их не убивает, а в остальном очень похоже.
– Этого не может быть! – Еремей, никогда раньше не интересовавшийся особенностями пиктийского колдовства, сейчас пребывал в некоторой растерянности. – Они же тёмными нас называют, а не себя.
– Ну и что? – ухмыльнулся во весь щербатый рот старший десятник. – Меня вот бабы как только не называли… и знаешь, до сих пор ни лаять не начал, ни хвост не вырос, ни… хм-м… остальное. Разве дело в названиях?
Еремей Баргузин перестал считать себя живым месяц назад, когда принял бой на перекрёстке дорог у безымянной рощицы. Двое их осталось, из всего отряда, остальные так и легли в землю без похорон и отпевания. Они теперь не живут, так можно ли самому быть живым?
– Шевели мослами, Ерёма! – старший десятник Барабаш оглянулся на еле переставляющего ноги товарища и неожиданно усмехнулся. – И это, Еремей… рожу попроще сделай.
– Что? – бывший профессор среагировал не сразу, оторвавшись от невесёлых мыслей.
– Да ничего, просто у тебя профессорство прямо на лице написано. Не может такого быть у нормального глорхийца.
– А сам? – Баргузин на ходу поправил ненавистный трофейный шлем, постоянно норовивший съехать на нос.
– А я не совсем нормальный, – усмехнулся Матвей и хлопнул ладонью по нагруднику доспеха.
Доспех тот он лично снял с командира вражеского разъезда, позавчера «удачно» заночевавшего у небольшого костерка. На кольчуге до сих пор заметны пятна крови, облетающие сейчас пересохшими мелкими чешуйками. Но где её отмыть в степных предгорьях? Вода здесь вообще величайшая ценность, за которую могут незатейливо убить. Или затейливо – тут уж по обстоятельствам. Собственно, так и произошло – глорхийцы расположились на ночёвку около единственного на два дня пути колодца. Три человека – «а люди ли они?» – умерли во сне, в счастливом неведении, а вот четвёртый и пятый немного задержались на белом свете. Совсем чуть-чуть задержались – старшему десятнику не понадобилось много времени на допрос. Кстати, он же и заставил Еремея перевести то, что осталось от пленных, в окончательно неживое состояние.
Дело, конечно, важное и нужное, но до этого ни разу не приходилось вот так… Из огнеплюйки проще. Проще, да… только последний кристалл разрядился к Эрлиху Белоглазому ещё две недели назад, а новых не предвидится. Если только повезёт. Повезёт?
– Ты чего бубнишь, профессор?
Еремей вздрогнул от неожиданности. Он что, разговаривал вслух?
– Огнеплюйки, говорю.
– Будут! – уверенно заявил Барабаш.
– Откуда?
Матвей обеспокоенно оглядел единственного оставшегося в живых подчинённого:
– Ты ничего не помнишь?
– Что я должен помнить?
– Однако, – старший десятник, не далее как час назад втолковывавший Еремею боевую задачу, удивлённо покачал головой.
Впрочем, и у самого память работает избирательно, милосердно затирая целые куски. Особенно про попадавшиеся по пути деревеньки, где пиктийские боевые маги восполняли запасы энергии. Если закалённый разум старого вояки отказывался воспринимать увиденное, то что говорить о практически мирном человеке, ещё недавно протиравшем мантию в университете?
– Будут тебе огнеплюйки.
– Откуда? – повторил вопрос Баргузин.
Барабаш посмотрел на зависшее в зените солнце, вздохнул и указал Еремею на чахлые заросли каких-то колючих кустов в четверти версты от дороги. Привал?
Да, привал. Почти голые ветки со свернувшимися от зноя листьями всё равно создавали мало-мальскую тень, и казалось, будто бы жара отступает и можно хоть чуть-чуть перевести дыхание.
– Хреново, Ерёма?
Вместо ответа бывший профессор попытался залихватски сплюнуть, показывая, как настоящий роденийский солдат относится к трудностям похода, – «или бегства?» – но в пересохшем рту не нашлось слюны.
– Терпимо, Матвей.
– Ага, – оживился старший десятник и достал из-за голенища сапога сложенную карту. – Вот смотри.
Грязный палец с обкусанным ногтем ткнулся куда-то в переплетение замысловатых линий и непонятных значков.
– Видишь?
– Вижу, – согласился Еремей. – А что тут?
– Соляная шахта.
– И что?
– А то самое! – ноготь сдвинулся выше и левее. – А вот здесь наши «добрые друзья» устроили склад трофеев.
– Зачем? – недоумение Баргузина звучало искренне.
– Как это – зачем? Без трофеев войны не бывает, – Матвей для вящей назидательности даже поднял вверх указательный палец.
– Так пиктийцы нашим оружием пользоваться не могут, – обоснованно возразил Еремей.
– Хм… – Барабаш снял шлем и почесал затылок. – А вдруг головожопых захотят вооружить?
Сказал, и сам не поверил в собственные слова. Скорее небо упадёт на землю, чем надменные пиктийские аристократы доверят дикарям хоть что-то магическое. Магия – удел избранных. И негоже всяким там вонючим и кривоногим сынам степей лапать грязными руками чистое и светлое…. Недостойны, короче! Ведь никому же не придёт в голову дать огнеплюйку волосатому зверю аблизьяну с Эриванских островов? Нет, не придёт, ибо неофициальным девизом Империи с давних времён стало высказывание одного из их правителей: «За хребтом людей нет!»
Надо заметить, что Пиктия всегда существовала наособицу. Отделённая от остального мира Калейским хребтом и омываемая холодными водами Хмурого моря, она чувствовала себя в полной безопасности. А что – немногочисленные перевалы намертво перекрыты сторожевыми крепостями с сильными гарнизонами, флот охраняет побережье, а дракониры внимательно следят за небом. Чем не жизнь? Тем более что у главного соперника и вечного противника, Родении, драконы как-то не прижились. Сколько ни старались их укоренить соратники Владыки – всё впустую! От одного вида роденийского правителя несчастные рептилоиды начинали чахнуть, пухнуть… и дохнуть – в итоге.
– Ерёма, ты меня слушаешь?
– Так ты же молчишь, – удивился Еремей.
– Да? – несколько смущённо произнёс старший десятник и вернулся к карте. – Вот, значится… Заночуем в шахте.
– А утром на разведку?
– Зачем утром? Ночью и пойдём.
– Но…
– Солдат ночует тогда, когда позволяет обстановка, и это не зависит от времени суток! – Барабаш ободряюще хлопнул подчинённого по плечу. – Не боись, Ерёма, сделаю из тебя справного воина. Хочешь в пластуны?
В пластуны Баргузин не хотел. Те ребята, конечно, все как один личности легендарные, но он-то мирный человек и всю жизнь служить не собирается. Да и кончилась та жизнь. Совсем кончилась. Хорошо бы после войны вернуться в родной университет: к бестолковым студентам, к сволочному ректору, к пыльным свиткам биармийских рукописей… Но невысказанное желание проходило по разряду сказок, где-то между говорящими рыбами и кашей из топора.
Матвею, кажется, тоже безразлично, останется он в живых или нет. Может, и не кажется, может, оно так и есть на самом деле.
– Не хочешь, значит, – старший десятник правильно понял молчание Еремея. – Ну что, дальше топаем?
Вечер принёс новые знания и новые ощущения – Еремей первый раз в жизни оказался в шахте. В настоящей шахте, на многие вёрсты уходящей глубоко в землю. В камень, если точнее сказать. Будучи человеком сугубо городским, бывший профессор предпочитал чувствовать под ногами мощённые булыжником улицы, или доски тротуаров… или паркет университетских кабинетов, а под седалищем – мягкое кресло вместо трухлявого, выпавшего из крепи бруса. Вот не нравилась ему дикая природа, пусть и несущая на себе следы трудовой деятельности многих поколений. Даже дружеские выезды за пределы столичных стен, когда на вертеле над углями румянится хрустящей корочкой молочный поросёнок, а в ледяной воде ближайшего ручья остужаются бутыли ракии, и те не любил. Скорее – терпел, да… Но всегда считал бездарной тратой времени и с огромным облегчением возвращался домой, к рукописям – ставшим родными и близкими. И заменившим родных и близких, что уж скрывать-то.
А вот в последние месяцы концентрация трогательного единения с природой, вплоть до спешного насильственного слияния – сугубо в целях выживания, стала настолько велика, что ну её к Белоглазому! Даже облегчиться по-людски нельзя – всё смотришь, как бы змея за самое дорогое не укусила. Суета срамная, в общем, а не отправление естественных надобностей.
– Соль? – Баргузин дотронулся до низкого свода рукотворной пещеры, поблёскивающего в слабом свете спрятанного под стеклянным колпаком сгустка огня, и лизнул палец. – Точно соль.
– Ты марципанов ждал? – ирония десятника опасно приблизилась к отметке «сарказм», но бывший профессор на удивление спокойно отреагировал на новую подначку.
– Я же не видел, как её добывают.
– Ага, прямо в мешках в земле родится, – но и этот «укол» Матвея не достиг цели.
Насмешки старшего десятника стали привычным ритуалом и больше не вызывали обид или раздражения. Такой уж он уродился, ничего не поделаешь.
– Много её.
– И это хорошо, – Барабаш заворочался, устраиваясь удобнее на расстеленном трофейном плаще. – Ни одна благородная сволочь нас не учует.
– Почему?
– Так соль же, – Матвей замолчал, полагая, будто единственного слова достаточно для объяснения.
– И чего? – повторил вопрос Еремей, у которого природная любознательность учёного пересиливала чувства усталости, голода и жажды. – Они же не кровососы?
– Есть какая-то разница? – пожал плечами старший десятник. – На ихнюю магию соль, чеснок и осина действуют точь-в-точь как на упырей.
– Э-э-э…
– Правду тебе говорю. Серебро, конечно, их не убивает, а в остальном очень похоже.
– Этого не может быть! – Еремей, никогда раньше не интересовавшийся особенностями пиктийского колдовства, сейчас пребывал в некоторой растерянности. – Они же тёмными нас называют, а не себя.
– Ну и что? – ухмыльнулся во весь щербатый рот старший десятник. – Меня вот бабы как только не называли… и знаешь, до сих пор ни лаять не начал, ни хвост не вырос, ни… хм-м… остальное. Разве дело в названиях?