Страница:
До грузинской агрессии 1989-1992 гг. население Южной Осетии составляло около 99 тысяч жителей. Из них 60-65% – осетины. Грузины – 25-30%. Джавский район практически чисто осетинский, Цхинвальский и Знаурский имеют преобладание осетинского населения, расселенного чересполосицей. Четвертый – Ленингорский – имеет обратную для остальных районов пропорцию – около 70% грузин и 30% осетин. За пределами обеих Осетий, в Грузии, до 1991 г. проживало около 140-160 тысяч осетин. Эти данные примерные, так как во все времена имели место факты смены осетинами (и не только ими) паспортных данных и принятие грузинских фамилий в интересах карьеры, либо для получения высшего образования в Грузии. Всего осетин в СССР по переписи 1989 года насчитывалось немногим более 600 тыс. человек.
Глава 2. Цхинвали. Женщины
Примерно за километр от Цхинвали машину майора попытались остановить на посту грузинского ГАИ.
– Дадек! Шени деда!.. (Стой! Твою мать!.. —груз.) – успел крикнуть возникший буквально из ниоткуда лейтенант-милиционер.
Он вовремя отпрыгнул из-под колёс и ещё долго грозил вдогонку чуть не раздавившему его автомобилю полосатой палкой.
На въезде в город УАЗик встретила толпа одетых в чёрное женщин.
Издали они смотрелись вполне мирно. Стояли возле дороги и что-то обсуждали.
Еще один так характерный для Закавказья стихийный митинг.
Только женский.
Несколько женщин вышли на проезжую часть и, не торопясь, заступили дорогу подъехавшей машине.
– Чего это они? – насторожился водитель.
– Сейчас увидим…
Остановившийся УАЗик мгновенно окружила хмурая группа осетинок.
Действовали они настолько уверенно и слажено, что майору почему-то показалось, что их вместе с водителем прямо сейчас вытащат из машины и начнут убивать. Уж очень суровыми и решительными были выражения женских лиц.
– Они и сзади, товарищ майор… Не уехать…
– Вижу. Сиди, Саша! Пока не разрешу – сиди и не высовывайся!!!
Офицер немного помедлил, затем рывком открыл дверцу машины, выскочил наружу и оказался в плотном окружении женщин. Толпа разом придвинулась к нему.
"Начнут убивать, – отрешённо подумал он, – буду сворачивать им головы по одной. Поочерёдно… – Приняв решение, успокоился и прикинул. – Трёх-четырёх, пока на куски не порвут, на тот свет отправлю! – и усмехнулся. – Чтобы не с пустыми руками… к апостолу Павлу…"
Вслух Сан Саныч сказал совсем другое:
– Пацана не трогайте! Молодой он ещё, совсем школьник. Только призвали. У вас дома свои такие… Пусть уж живет. Отпустите его. Очень прошу…
– Нет у нас таких дома… Больше нет, – ответил кто-то.
– А ты, майор, умирать собрался? – спросили откуда-то справа. – Это зря – здесь не мы, здесь нас убивают!
– Ты нас по тбилисским меркам не суди, – поддержал другой голос. – Это там каждая собака на форму лает!
– Вдовы здесь собрались, и те, кто близких потерял... Обыкновенные вдовы: и осетинки, и русские, и других хватает. Горе всех подравняло.
– Поди вас пойми, – смутился майор.
Женщины стояли неподвижно, никто его не трогал. Офицер разжал кулаки и расслабился.
Ему стало неловко за свой пусть и невольный, но, как ни крути, агрессивный настрой. Было досадно так обмануться. Теперь же, стоило немного расслабиться, стало очевидно, что одетые в чёрное женщины только на первый взгляд выглядели на одно лицо, казались опасными.
"Поживем, ещё, – хмыкнул майор и машинально отметил, – однако ГРУшники в своих сводках правду пишут – мужей и сыновей тут им изрядно проредили… Покуражилась новая грузинская власть, пока войска не ввели…"
Майор не знал, что основные потери Цхинвала и окружавших его сёл ещё впереди.
Внезапный укол заставил судорожно сжаться сердце. Сан Саныч рефлекторно хлопнул ладонью по шее и, с изумлением взглянув на неё, обнаружил точно такое же медузообразное тёмно-вишнёвое пятно, которое оттёр с час назад.
Сан Саныч снова достал носовой платок и, раздражаясь от ощущения собственной неловкости, принялся очищать испачканную кровью руку. "Сговорились они здесь, что ли? – с раздражением подумал он о комарах. – В одно и то же место бьют…"
– Не брезгуй, майор! – печально улыбнулась одна из осетинок. – Это честная кровь. Осетинская. Раз она с твоей смешалась – братьями будем…
В окончательное смятение Сан Саныча привела вытолкнутая к нему девушка.
На взгляд ей было лет пятнадцать, не более...
На вытянутых руках девушка держала укрытую белым полотенцем дощечку с красовавшимся на ней караваем душистого свежевыпеченного хлеба.
– Хлеб да соль, товарищ майор, – прошептала она, не поднимая глаз.
Откуда-то из-за спин появилась рука, укрытая чёрным рукавом до самого запястья, оставила на каравае простенькую фарфоровую солонку с солью и исчезла. Как будто её и не было.
Окружавшие офицера женщины выжидательно замерли.
Майор, было, протянул к хлебу руку, но тут же убрал её…
Он вспомнил, что по донесениям – в лишь условно разблокированном городе отмечается дефицит продуктов. Население живёт впроголодь...
Взять хлеб и есть его на глазах у женщин, для которых приобретение продуктов стало постоянной головной болью, было неловко, не взять – нанести обиду.
Майор обернулся к своей машине:
– Саша. Саша!.. Выйди сюда!
Из-за спин не сразу расступившихся женщин протиснулся водитель.
Офицер удовлетворенно кивнул и, отломив от вкусно хрустнувшего каравая край, осторожно макнул его в соль, затем молча протянул всё ещё не пришедшему в себя бледному солдату. Вскоре они оба сосредоточенно жевали тёплый подсоленный хлеб под одобрительными женскими взглядами.
Обломанный с края каравай был тут же завёрнут в полотенце и передан подбежавшему к женщинам мальчишке. Тот сдержанно поблагодарил, прижал сверток с хлебом к себе левой рукой и, осторожно поддерживая его перевязанной чистым бинтом культей второй руки, с невозмутимым видом направился мимо стоящей рядом стайки мальчишек в сторону ближайших домов. Гостевой хлеб у многих народов считается самым вкусным. Наверное, потому, что печь такой хлеб поручают самым лучшим хлебопёкам, и исполняют они это поручение с душой.
– Правильный, чувствуется, ты мужчина, майор, – обратилась к Сан Санычу высокая красивая осетинка.
Лет ей было, пожалуй, уже далеко за пятьдесят, но выглядела она так, словно только что сошла с пьедестала монументальной композиции – из серии "Родина-мать" общается с проезжими военными".
– Ты нам вот что скажи, – попыталась нахмурить брови "Родина-мать", – вы нас больше не бросите, не оставите этим?.. Мы же вам не чужие – свои! И любим вас! Почему же вы так долго не шли? Здесь такое творилось...
Скорбно поджав губы, осетинка умолкла.
Ей очень шла характерная для Закавказья ближневосточная манера повязывать непривычно длинную узкую шаль, оставляя открытой шею. Шаль оставляла открытыми высокий чистый лоб и край зачесанной назад пышной копны тёмных, с густой проседью волос.
Майору показалось, что пожилая женщина чем-то неуловимым напоминает иконописные изображения Богородицы. Но только внешне, а не по духу… В осетинке не было ни малейшей нотки смирения: только спокойное достоинство и решимость.
Сказать ей, что почти каждый день читает оперативные сводки, а потому в курсе почти всех местных событий, желания у Сан Саныча не возникло. Ему и без того было стыдно за преступную нерешительность украшенного кровавым пятном Президента СССР, за свою относительно спокойную службу при штабе, за всё вместе.
– По каким делам к нам? – спросила осетинка.
– В командировку. Связь делать.
– Сделаешь?
– Уже сделал. Осталось здесь, в городе, посмотреть: всё ли в порядке. Поправить немного, что не так… – и зачем-то соврал: – Теперь Москва, если что, быстрее реагировать будет.
Лица окружавших майора женщин сразу посветлели.
Они переглянулись и разом заговорили. Словно плотину прорвало. Удивительно, но женщины умудрялись не перебивать друг друга. Высказывалась одна, тотчас же вступала другая. Чувствовалось, что тема эта у них из разряда давно наболевших, выстраданных и проговорена ими не единожды.
– Мы вас ждали… ТАК ждали…
– Второй год здесь война идёт. Война!.. Поначалу людей не часто убивали, всё больше разговоры разговаривали…
– В 89-м, в ноябре, грузины первый раз сюда пришли. В Цхинвале 45 тысяч народа живёт, а их – 50 тысяч приехало[1]. Шесть человек тогда убили и три сотни покалечили!
– Сначала только заложников брали. Чаще всего – из автобусов на Джаву. В Джаву, известно, только осетины и ездят... Денег требовали очень больших, а иначе убить грозились. Нашим тоже пришлось брать – на обмен… А что ещё делать? Военные, сколько им не жаловались, не защищали. Говорят – приказа не было!
– Землю нашу отобрали – Цхинвальский и Знаурский районы. Декрет выпустили, что теперь это Грузия, Горийский район... А когда такое было? – Никогда!!!
– Потом Гамсахурдиа приказал – электричество и воду отключили.
– С января уже бои шли. Ночью, на Рождество, три тысячи человек в город приехали. На автобусах. Форма милицейская, с лица – бандиты бандитами. Считай у половины руки в наколках... Утром проснулись, а они уже в центре города. На Театральной площади штаб сделали. У многих собаки – злые, лают. Как в кино про немецких карателей…
– По городу на бронемашинах ездили. Людей грабить и убивать начали. Чаще всего молодых мужчин убивали – прямо на ходу, из пулемётов. Потом просто прохожих стали стрелять, всех, кто на глаза попадётся. Кого грабили, обычно убивали, даже детей не жалели… Дети – они любопытные, а пуля – дура, кто перед ней – не разбирает.
– Скажи, майор, почему в Москве об этом не пишут? Мы же не врём! Вот этими руками – обмывали, этими руками в землю ложили… Как теперь жить с этим? – Душа болит и днём, и ночью…
– Женщин насиловали. Даже пятилетних девочек!!!… Это как?
– Как на детей рука поднималась? Вот ты, майор – смог бы убить ребёнка?
Майор смешался. Время от времени, в период дежурств, ему приходилось читать сводки и бегло просматривать списки убитых в грузино-осетинском конфликте. Статистические данные абстрактны и, перестав поддаваться эмоциям, к ним быстро привыкаешь. Совсем другое дело – смотреть в глаза тем, по ком эта "статистика" и стоящие за ней события прокатились кровавым перестроечным катком, лишая крова и жизни, калеча, ломая устоявшийся за несколько мирных поколений быт и уклад.
– Как диким зверям на съедение бросили! – выкрикнула одна из женщин. – Когда Сталин был, такого не было. Он бы быстро порядок навёл! А при московском меченом президенте местный – тбилисский – совсем ополоумел! Каждый день нас здесь убивает, и никому до этого нет дела!!!
Относительно спокойное течение рассказа дало сбой. Женщины заторопились, запричитали. Заговорили одновременно. Некоторые заплакали.
– Война… Со стороны Никози до сих пор снайперы стреляют! Столько людей поубивали, и конца этому нет!
– Три месяца каждую ночь артиллерией обстреливали. Пожаров много было. Потом снаряды кончились, и стали чугунными болванками стрелять. Куда деться от этого не знали.
– В апреле, слава Богу, у них артиллерию – где побили, а где отобрали. Как зайцы от десантников разбежались...
Кто-то из женщин осенил майора крестным знаменем. Толпа вдруг смешалась. Стоявшая справа женщина наклонилась, взяла Сан Саныча за руку поцеловала её, а затем прижала его ладонь ко лбу, к наполненным слезами глазам. Кому-то из женщин стало плохо. Одна из них с плачем упала на колени и уже там, заслоненная своими подругами, обняла майора за ноги и заголосила, запричитала. Попытка Сан Саныча высвободится, привела к тому, что она вцепилась в него ещё крепче и в исступлении стала целовать его запылённые хромовые сапоги.
Майору, всегда внутренне ироничному, даже цинично-насмешливому, стало не по себе. Целующая сапоги женщина не казалась ему ни нелепой, ни смешной, не вызывала отторжения. Происходящее было одновременно и естественным, и жутким. Подумалось, что за метафорой "на голове зашевелились волосы" – стоит вполне конкретная физиология. Майору действительно стало страшно. Захотелось вырваться из кольца окруживших его женщин и бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого места.
– Сынок, вы уж, пожалуйста, больше не уезжайте... – снова вступила седая осетинка. – Уж очень много грузины мужчин перебили... У многих семей защитников не осталось, одни дети… А то оставайся здесь жить? Женись, хозяйство и детей заведёшь – теперь много девушек без женихов осталось. Без мужчин, без новых детей – сгинем, и некому за нас отомстить будет...
Она наклонилась к прильнувшей к ногам офицера женщине, взяла за плечи и несколько раз ей что-то сказала. Тихо, на ухо. Легко подняв, успокаивающе обняла…
– А у неё кого? – спросил майор.
– Всех…
Сан Саныч невольно поёжился.
У седой осетинки взгляд остался твёрдым и спокойным. Немного помедлив, она пояснила:
– Близких – всех. Она сама из русских, сирота. В грузинской семье воспитывалась, потом за осетина замуж вышла. Двое детей у неё было. Теперь опять одна. Дальняя родня, по-мужу, конечно, осталась. Кто успел – взяли детей и за перевал, к родственникам, уехали. В Беслан. Племянники у неё – совсем маленькие. Первый через пять лет в школу пойдёт. Здесь оставаться – риска много. А там – Россия. Там спокойно, в обиду не дадут. Надо, чтобы дети в мирном городе выросли…
– Что же эти родственники и её с собой не взяли?
– Как можно? Здесь у неё родные могилы, а это и есть Родина – по-другому у человека не бывает. Да и последнее что осталось, сам понимаешь, не бросают…
Смутившийся майор поймал себя на том, что невольно любуется пожилой женщиной.
Внешностью и статью осетинка была удивительно похожа на певицу Тамару Гвердцители. Майору подумалось, что примерно так она, Гвердцители, и будет выглядеть лет через тридцать. Молодую грузинскую певицу Тамару майор обожал: она у него ассоциировалась с грузинской же царицей Тамар. Сан Санычу казалась, что легендарная царица внешне и внутренне была похожа на свою далёкую поющую тёзку. Впрочем, не только внешностью, но и тембром голоса, а более всего – аристократичной манерой держаться.
Седая осетинка буквально заворожила его плавно-неторопливой изящностью движений...
– Обувь тебе, майор, слезами залили... Ты уж извини, не обижайся…
Легко опустившись на колени, осетинка освободила копну седых волос от упряжи черной траурной шали, махнула ими по пыльным сапогам майора... Затем запрокинула голову и посмотрела ему в глаза. В её печальном взгляде, всё же проглядывали лукавые лучики… Чувствовалось, что она довольна своим жестом и её откровенно веселит смущение майора.
– Не красней, майор. Своя земля не пачкает. Как тебя звать-то?
– Александр… – окончательно смутился офицер.
– Александр… Защитник, значит… – покивала каким-то своим мыслям осетинка. Протянув Сан Санычу руки, встала. – Правда, майор, оставайся! Дом тебе найдём! Жену выбирай – любую! Вдов у нас теперь много. Мужские руки – очень пригодятся! Хочешь – такую как я найду? Только молодую? Я же вижу – нравлюсь…
Майор невольно улыбнулся.
– Спасибо, но я женат…
– Дети у тебя есть?
– Сын!
– Сын – это хорошо! Пусть его судьбу хранит Покровитель Мужчин, Уастердже…
Справка №2. История и государственность Южной Осетии.
Глава 2. Цхинвали. Женщины
Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла —
Под левую – где любовь.
Из песни Т. Гвердцители на стихи М. Цветаевой
И дух возлюбит смерть, возлюбит крови алость.
Я грезы счастия слезами затоплю.
Из сердца женщины святую выну жалость
И тусклой яростью ей очи ослеплю.
Максимилиан Волошин, «АНГЕЛ МЩЕНЬЯ» (1906 г.)
Примерно за километр от Цхинвали машину майора попытались остановить на посту грузинского ГАИ.
– Дадек! Шени деда!.. (Стой! Твою мать!.. —груз.) – успел крикнуть возникший буквально из ниоткуда лейтенант-милиционер.
Он вовремя отпрыгнул из-под колёс и ещё долго грозил вдогонку чуть не раздавившему его автомобилю полосатой палкой.
На въезде в город УАЗик встретила толпа одетых в чёрное женщин.
Издали они смотрелись вполне мирно. Стояли возле дороги и что-то обсуждали.
Еще один так характерный для Закавказья стихийный митинг.
Только женский.
Несколько женщин вышли на проезжую часть и, не торопясь, заступили дорогу подъехавшей машине.
– Чего это они? – насторожился водитель.
– Сейчас увидим…
Остановившийся УАЗик мгновенно окружила хмурая группа осетинок.
Действовали они настолько уверенно и слажено, что майору почему-то показалось, что их вместе с водителем прямо сейчас вытащат из машины и начнут убивать. Уж очень суровыми и решительными были выражения женских лиц.
– Они и сзади, товарищ майор… Не уехать…
– Вижу. Сиди, Саша! Пока не разрешу – сиди и не высовывайся!!!
Офицер немного помедлил, затем рывком открыл дверцу машины, выскочил наружу и оказался в плотном окружении женщин. Толпа разом придвинулась к нему.
"Начнут убивать, – отрешённо подумал он, – буду сворачивать им головы по одной. Поочерёдно… – Приняв решение, успокоился и прикинул. – Трёх-четырёх, пока на куски не порвут, на тот свет отправлю! – и усмехнулся. – Чтобы не с пустыми руками… к апостолу Павлу…"
Вслух Сан Саныч сказал совсем другое:
– Пацана не трогайте! Молодой он ещё, совсем школьник. Только призвали. У вас дома свои такие… Пусть уж живет. Отпустите его. Очень прошу…
– Нет у нас таких дома… Больше нет, – ответил кто-то.
– А ты, майор, умирать собрался? – спросили откуда-то справа. – Это зря – здесь не мы, здесь нас убивают!
– Ты нас по тбилисским меркам не суди, – поддержал другой голос. – Это там каждая собака на форму лает!
– Вдовы здесь собрались, и те, кто близких потерял... Обыкновенные вдовы: и осетинки, и русские, и других хватает. Горе всех подравняло.
– Поди вас пойми, – смутился майор.
Женщины стояли неподвижно, никто его не трогал. Офицер разжал кулаки и расслабился.
Ему стало неловко за свой пусть и невольный, но, как ни крути, агрессивный настрой. Было досадно так обмануться. Теперь же, стоило немного расслабиться, стало очевидно, что одетые в чёрное женщины только на первый взгляд выглядели на одно лицо, казались опасными.
"Поживем, ещё, – хмыкнул майор и машинально отметил, – однако ГРУшники в своих сводках правду пишут – мужей и сыновей тут им изрядно проредили… Покуражилась новая грузинская власть, пока войска не ввели…"
Майор не знал, что основные потери Цхинвала и окружавших его сёл ещё впереди.
Внезапный укол заставил судорожно сжаться сердце. Сан Саныч рефлекторно хлопнул ладонью по шее и, с изумлением взглянув на неё, обнаружил точно такое же медузообразное тёмно-вишнёвое пятно, которое оттёр с час назад.
Сан Саныч снова достал носовой платок и, раздражаясь от ощущения собственной неловкости, принялся очищать испачканную кровью руку. "Сговорились они здесь, что ли? – с раздражением подумал он о комарах. – В одно и то же место бьют…"
– Не брезгуй, майор! – печально улыбнулась одна из осетинок. – Это честная кровь. Осетинская. Раз она с твоей смешалась – братьями будем…
В окончательное смятение Сан Саныча привела вытолкнутая к нему девушка.
На взгляд ей было лет пятнадцать, не более...
На вытянутых руках девушка держала укрытую белым полотенцем дощечку с красовавшимся на ней караваем душистого свежевыпеченного хлеба.
– Хлеб да соль, товарищ майор, – прошептала она, не поднимая глаз.
Откуда-то из-за спин появилась рука, укрытая чёрным рукавом до самого запястья, оставила на каравае простенькую фарфоровую солонку с солью и исчезла. Как будто её и не было.
Окружавшие офицера женщины выжидательно замерли.
Майор, было, протянул к хлебу руку, но тут же убрал её…
Он вспомнил, что по донесениям – в лишь условно разблокированном городе отмечается дефицит продуктов. Население живёт впроголодь...
Взять хлеб и есть его на глазах у женщин, для которых приобретение продуктов стало постоянной головной болью, было неловко, не взять – нанести обиду.
Майор обернулся к своей машине:
– Саша. Саша!.. Выйди сюда!
Из-за спин не сразу расступившихся женщин протиснулся водитель.
Офицер удовлетворенно кивнул и, отломив от вкусно хрустнувшего каравая край, осторожно макнул его в соль, затем молча протянул всё ещё не пришедшему в себя бледному солдату. Вскоре они оба сосредоточенно жевали тёплый подсоленный хлеб под одобрительными женскими взглядами.
Обломанный с края каравай был тут же завёрнут в полотенце и передан подбежавшему к женщинам мальчишке. Тот сдержанно поблагодарил, прижал сверток с хлебом к себе левой рукой и, осторожно поддерживая его перевязанной чистым бинтом культей второй руки, с невозмутимым видом направился мимо стоящей рядом стайки мальчишек в сторону ближайших домов. Гостевой хлеб у многих народов считается самым вкусным. Наверное, потому, что печь такой хлеб поручают самым лучшим хлебопёкам, и исполняют они это поручение с душой.
– Правильный, чувствуется, ты мужчина, майор, – обратилась к Сан Санычу высокая красивая осетинка.
Лет ей было, пожалуй, уже далеко за пятьдесят, но выглядела она так, словно только что сошла с пьедестала монументальной композиции – из серии "Родина-мать" общается с проезжими военными".
– Ты нам вот что скажи, – попыталась нахмурить брови "Родина-мать", – вы нас больше не бросите, не оставите этим?.. Мы же вам не чужие – свои! И любим вас! Почему же вы так долго не шли? Здесь такое творилось...
Скорбно поджав губы, осетинка умолкла.
Ей очень шла характерная для Закавказья ближневосточная манера повязывать непривычно длинную узкую шаль, оставляя открытой шею. Шаль оставляла открытыми высокий чистый лоб и край зачесанной назад пышной копны тёмных, с густой проседью волос.
Майору показалось, что пожилая женщина чем-то неуловимым напоминает иконописные изображения Богородицы. Но только внешне, а не по духу… В осетинке не было ни малейшей нотки смирения: только спокойное достоинство и решимость.
Сказать ей, что почти каждый день читает оперативные сводки, а потому в курсе почти всех местных событий, желания у Сан Саныча не возникло. Ему и без того было стыдно за преступную нерешительность украшенного кровавым пятном Президента СССР, за свою относительно спокойную службу при штабе, за всё вместе.
– По каким делам к нам? – спросила осетинка.
– В командировку. Связь делать.
– Сделаешь?
– Уже сделал. Осталось здесь, в городе, посмотреть: всё ли в порядке. Поправить немного, что не так… – и зачем-то соврал: – Теперь Москва, если что, быстрее реагировать будет.
Лица окружавших майора женщин сразу посветлели.
Они переглянулись и разом заговорили. Словно плотину прорвало. Удивительно, но женщины умудрялись не перебивать друг друга. Высказывалась одна, тотчас же вступала другая. Чувствовалось, что тема эта у них из разряда давно наболевших, выстраданных и проговорена ими не единожды.
– Мы вас ждали… ТАК ждали…
– Второй год здесь война идёт. Война!.. Поначалу людей не часто убивали, всё больше разговоры разговаривали…
– В 89-м, в ноябре, грузины первый раз сюда пришли. В Цхинвале 45 тысяч народа живёт, а их – 50 тысяч приехало[1]. Шесть человек тогда убили и три сотни покалечили!
– Сначала только заложников брали. Чаще всего – из автобусов на Джаву. В Джаву, известно, только осетины и ездят... Денег требовали очень больших, а иначе убить грозились. Нашим тоже пришлось брать – на обмен… А что ещё делать? Военные, сколько им не жаловались, не защищали. Говорят – приказа не было!
– Землю нашу отобрали – Цхинвальский и Знаурский районы. Декрет выпустили, что теперь это Грузия, Горийский район... А когда такое было? – Никогда!!!
– Потом Гамсахурдиа приказал – электричество и воду отключили.
– С января уже бои шли. Ночью, на Рождество, три тысячи человек в город приехали. На автобусах. Форма милицейская, с лица – бандиты бандитами. Считай у половины руки в наколках... Утром проснулись, а они уже в центре города. На Театральной площади штаб сделали. У многих собаки – злые, лают. Как в кино про немецких карателей…
– По городу на бронемашинах ездили. Людей грабить и убивать начали. Чаще всего молодых мужчин убивали – прямо на ходу, из пулемётов. Потом просто прохожих стали стрелять, всех, кто на глаза попадётся. Кого грабили, обычно убивали, даже детей не жалели… Дети – они любопытные, а пуля – дура, кто перед ней – не разбирает.
– Скажи, майор, почему в Москве об этом не пишут? Мы же не врём! Вот этими руками – обмывали, этими руками в землю ложили… Как теперь жить с этим? – Душа болит и днём, и ночью…
– Женщин насиловали. Даже пятилетних девочек!!!… Это как?
– Как на детей рука поднималась? Вот ты, майор – смог бы убить ребёнка?
Майор смешался. Время от времени, в период дежурств, ему приходилось читать сводки и бегло просматривать списки убитых в грузино-осетинском конфликте. Статистические данные абстрактны и, перестав поддаваться эмоциям, к ним быстро привыкаешь. Совсем другое дело – смотреть в глаза тем, по ком эта "статистика" и стоящие за ней события прокатились кровавым перестроечным катком, лишая крова и жизни, калеча, ломая устоявшийся за несколько мирных поколений быт и уклад.
– Как диким зверям на съедение бросили! – выкрикнула одна из женщин. – Когда Сталин был, такого не было. Он бы быстро порядок навёл! А при московском меченом президенте местный – тбилисский – совсем ополоумел! Каждый день нас здесь убивает, и никому до этого нет дела!!!
Относительно спокойное течение рассказа дало сбой. Женщины заторопились, запричитали. Заговорили одновременно. Некоторые заплакали.
– Война… Со стороны Никози до сих пор снайперы стреляют! Столько людей поубивали, и конца этому нет!
– Три месяца каждую ночь артиллерией обстреливали. Пожаров много было. Потом снаряды кончились, и стали чугунными болванками стрелять. Куда деться от этого не знали.
– В апреле, слава Богу, у них артиллерию – где побили, а где отобрали. Как зайцы от десантников разбежались...
Кто-то из женщин осенил майора крестным знаменем. Толпа вдруг смешалась. Стоявшая справа женщина наклонилась, взяла Сан Саныча за руку поцеловала её, а затем прижала его ладонь ко лбу, к наполненным слезами глазам. Кому-то из женщин стало плохо. Одна из них с плачем упала на колени и уже там, заслоненная своими подругами, обняла майора за ноги и заголосила, запричитала. Попытка Сан Саныча высвободится, привела к тому, что она вцепилась в него ещё крепче и в исступлении стала целовать его запылённые хромовые сапоги.
Майору, всегда внутренне ироничному, даже цинично-насмешливому, стало не по себе. Целующая сапоги женщина не казалась ему ни нелепой, ни смешной, не вызывала отторжения. Происходящее было одновременно и естественным, и жутким. Подумалось, что за метафорой "на голове зашевелились волосы" – стоит вполне конкретная физиология. Майору действительно стало страшно. Захотелось вырваться из кольца окруживших его женщин и бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого места.
– Сынок, вы уж, пожалуйста, больше не уезжайте... – снова вступила седая осетинка. – Уж очень много грузины мужчин перебили... У многих семей защитников не осталось, одни дети… А то оставайся здесь жить? Женись, хозяйство и детей заведёшь – теперь много девушек без женихов осталось. Без мужчин, без новых детей – сгинем, и некому за нас отомстить будет...
Она наклонилась к прильнувшей к ногам офицера женщине, взяла за плечи и несколько раз ей что-то сказала. Тихо, на ухо. Легко подняв, успокаивающе обняла…
– А у неё кого? – спросил майор.
– Всех…
Сан Саныч невольно поёжился.
У седой осетинки взгляд остался твёрдым и спокойным. Немного помедлив, она пояснила:
– Близких – всех. Она сама из русских, сирота. В грузинской семье воспитывалась, потом за осетина замуж вышла. Двое детей у неё было. Теперь опять одна. Дальняя родня, по-мужу, конечно, осталась. Кто успел – взяли детей и за перевал, к родственникам, уехали. В Беслан. Племянники у неё – совсем маленькие. Первый через пять лет в школу пойдёт. Здесь оставаться – риска много. А там – Россия. Там спокойно, в обиду не дадут. Надо, чтобы дети в мирном городе выросли…
– Что же эти родственники и её с собой не взяли?
– Как можно? Здесь у неё родные могилы, а это и есть Родина – по-другому у человека не бывает. Да и последнее что осталось, сам понимаешь, не бросают…
Смутившийся майор поймал себя на том, что невольно любуется пожилой женщиной.
Внешностью и статью осетинка была удивительно похожа на певицу Тамару Гвердцители. Майору подумалось, что примерно так она, Гвердцители, и будет выглядеть лет через тридцать. Молодую грузинскую певицу Тамару майор обожал: она у него ассоциировалась с грузинской же царицей Тамар. Сан Санычу казалась, что легендарная царица внешне и внутренне была похожа на свою далёкую поющую тёзку. Впрочем, не только внешностью, но и тембром голоса, а более всего – аристократичной манерой держаться.
Седая осетинка буквально заворожила его плавно-неторопливой изящностью движений...
– Обувь тебе, майор, слезами залили... Ты уж извини, не обижайся…
Легко опустившись на колени, осетинка освободила копну седых волос от упряжи черной траурной шали, махнула ими по пыльным сапогам майора... Затем запрокинула голову и посмотрела ему в глаза. В её печальном взгляде, всё же проглядывали лукавые лучики… Чувствовалось, что она довольна своим жестом и её откровенно веселит смущение майора.
– Не красней, майор. Своя земля не пачкает. Как тебя звать-то?
– Александр… – окончательно смутился офицер.
– Александр… Защитник, значит… – покивала каким-то своим мыслям осетинка. Протянув Сан Санычу руки, встала. – Правда, майор, оставайся! Дом тебе найдём! Жену выбирай – любую! Вдов у нас теперь много. Мужские руки – очень пригодятся! Хочешь – такую как я найду? Только молодую? Я же вижу – нравлюсь…
Майор невольно улыбнулся.
– Спасибо, но я женат…
– Дети у тебя есть?
– Сын!
– Сын – это хорошо! Пусть его судьбу хранит Покровитель Мужчин, Уастердже…
Справка №2. История и государственность Южной Осетии.
Скифы – одни из предков современных осетин – проникли на территорию Закавказья и расселились по ней еще в VIII–VI веках до нашей эры. Наиболее компактно они обосновались на территории современных Джавского, Знаурского и Цхинвальского районов Южной Осетии. Сегодняшних их потомков называют «кударцы». С обострением борьбы между сарматами и скифами, переселение последних приобрело, за счет беженцев с севера, более масштабный характер. Затем, в ходе борьбы с аланами в IV–I веках до нашей эры, уже сарматы оказались оттеснены на территорию современной Южной Осетии и оказались, преимущественно, в сегодняшнем Ксанском ущелье (Ленингорский район Южной Осетии). Их называют «ксанцы» или «чсанцы». Первое появление алан в Закавказье датируется I веком нашей эры. В период расцвета своей государственности аланы играли заметную роль на территории древней Европы, о чем сохранились письменные свидетельства в исторических хрониках многих европейских государств. После поражения Аланского царства в длительной войне с Золотой ордой, завершившейся в 1227 году взятием его столицы города Магас, аланы потеряли свою государственность. Царь, царица, их сын и дочь, чьи имена история не сохранила, пали на поле брани с оружием в руках. Аланы были оттеснены с севера – в горные ущелья, раздроблены, но большей частью – уничтожены завоевателями. Из 2-3 миллионов уцелело около 19 тысяч человек – преимущественно детей. Уцелевшие взрослые женщины, такие как легендарная Нана Задалески, ходили по горам, лесам и собирали их в пещерах, не дав умереть от голода и хищных зверей. Все письменные памятники культуры, литературы и искусства алан были уничтожены, и только отдельные упоминания о них в летописях других народов говорят нам, что они имели место быть ...
Часть беженцев-алан осела в Джавском районе Южной Осетии (территория которой была на тот момент частью Аланского царства) – их называют "цалагомцы". Представители указанных выше языковых групп, со временем, слившись и взаимно ассимилировавшись, сформировали осетинский этнос. На его формирование, осознание себя как единого целого – потребовалась, без малого, полтысячелетия.
Часть потомков беженцев-осетин попали впоследствии в крепостную зависимость к грузинским феодалам – князьям Эристави и Мачабели. Жизнь попавших под грузинский гнёт осетин была тяжела и неприглядна. Ни один из них не смел показаться на базарах и в деревнях Картли, чтобы не быть ограбленным своим собственным помещиком. Богатые грузины стали строить в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто не мог пройти без риска лишиться жизни или свободы. Эти страшные замки памятны осетинам и доселе.
Но большая часть осетин оставалась независимыми, и, лишь после вхождения Осетии и Грузии в состав Российской империи и последовавшего за этим административного включения осетинских земель в состав Тифлисской губернии, Грузия стала предпринимать настойчивые попытки подчинения всех осетинских крестьян.
Вместе с тем осетины многое сделали для славы и процветания Грузии. Одним из осетинских владетелей был и второй муж легендарной царицы Тамар – Давид (до крещения – Сослан) Багратион (в грузинской транскрипции – Багратиони).
После подписания в 1774 г. между Россией и Османской империей Кучук-Кайнарджийского договора Османская Порта отказалась от притязаний на Кабарду. Осетия, в которой преобладало христианское население, в этом же году входит в состав империи и становится её надежным союзником. С тех пор служба в русской армии стала самой почетной профессией у потомков воинственных алан. В 1784 г. возводится крепость Владикавказ (в 1860 г. получившая статус города). Линия построенных в Осетии крепостей не только обеспечивала сообщение России с Грузией, но как пишет в своем очерке историк В.А.Потто, “затрудняла возможность совместного действия [турок] против нас вместе с чеченцами или ингушами”.
Спустя 27 лет, в 1801 году, пред лицом турецкого геноцида, в состав Российской Империи вошла Грузия (Картлийско-Кахетинское царство). В 1843 г. на территории Тифлисской губернии был образован относительно автономный Военно-Осетинский округ. В 1857 года последним его начальником стал осетин, полковник Муса Алказович Кундухов. В 1860 году округ был преобразован в более крупный Чеченский округ, начальником которого был назначен тот же, получивший воинское звание генерал-майора, Муса Кундухов.
В состав Терского казачьего войска осетины вошли ещё в начале XIX века. В 1805 году в казачьем Моздокском отделе, на равнине, жители горной Дигории основали две станицы – Черноярскую и Новоосетинскую. В 1825 году осетинские сёла за верность России и за участие в войне получили звание казачьих, а их жители – этнические осетины-дигорцы – стали терскими казаками. Они воевали против Шамиля, участвовали в сражении при Валерик (вместе с Лермонтовым), и при Гунибе (где пленили Шамиля), служили в войсках Барятинского.
Второй раз осетины обрели государственность только в XX веке. Этому предшествовали безуспешные восстания против грузинского правительства в 1918–1920 гг. В мае 1920 года Советская Россия и меньшевистская Грузия подписали Договор, в котором Россия признает независимость Грузии с тем условием, что осетины получают право самостоятельно определиться, но когда они попытались воспользоваться этим правом, грузинское правительство Ноя Жордания устроило им первый открытый геноцид. В июне 1920 г. карательная экспедиция правительственных войск Грузии приступила к насильственной депортации осетин, сопровождавшейся массовыми убийствами и грабежами. В ходе депортации были сожжены сотни осетинских сёл, погибли десятки тысяч осетин, в том числе – множество беженцев, на перевалах на пути в Советскую Россию (данные различных источников весьма разнятся, но с уверенностью можно сказать, что погибло до 20% тогдашнего населения Южной Осетии). На Северный Кавказ бежали 70 тысяч человек. Были уничтожены посевы, 100 тысяч голов крупного рогатого скота распределено среди грузинских переселенцев и разграблено войсками. Голод, холод, эпидемии тифа и холеры среди беженцев унесли жизни еще 15 тысяч человек. Это была национальная катастрофа. Драматические события революции разломили Осетию пополам – не смотря на то, что осетины, населяющие южную часть Осетии, выразили в переданном 23 мая 1920 года "Меморандуме трудового народа", направленном в ЦК РКП(б) свою волю и желание быть единым народом в составе России. Северная часть осталась с Россией, южную взяло под свой контроль новообразовавшееся и самопровозглашенное грузинское государство. Юго-Осетинская автономная область была создана только после образования Закавказской СФСР в 1922 г.
Установление Советской власти в Грузии остановило геноцид, но, поскольку Грузия вошла в СССР, вопрос о государственных границах превратился в вопрос о границах административных и потерял остроту. Раздел Осетии на Северную и Южную стал формальным, но состоявшимся фактом.
Прошло много лет. Угли старого костра разворошила горбачёвская перестройка.
В 1989-92 годах грузинской стороной была предпринята попытка повторного геноцида, приведшая к гражданской войне в Южной Осетии. Южная Осетия и город Цхинвал были взяты в кольцо военной, экономической, информационной и транспортной блокады. Несколько месяцев город оставался без воды и света. Ввод трехтысячного экспедиционного корпуса сил МВД и Национальной Гвардии Грузии в Цхинвал усугубил конфликт. Они стали одной из воюющих сторон. Началось страшное. Убийства, насилие, погромы, жестокие избиения даже стариков и женщин. Грабежи и мародёрство приняли массовый характер. Бандиты грабили и жгли дома и целые сёла, угоняли скот, изгоняли жителей, захватывали заложников, в числе которых были и дети. Мелкие стычки происходили в основном в селах Цхинвальского а, начиная с марта, и Знаурского районов. В результате грузинской агрессии по состоянию на май 1991 года в Юго-Осетии погибло более 260 человек, сотни ранены, сожжено 58 сел, из них 28 разграблено и разрушено полностью. Сотнями исчисляются сожженные в городах дома, свыше 120 осетин попало в грузинские тюрьмы, обнаружены места тайных групповых захоронений… В отношении осетин начаты этнические чистки – как на территории Южной Осетии, так на территории Республики Грузия. Часть населения ушла, как и в 20-х годах, в Россию. Количество беженцев из Грузии и Южной Осетии, которые нашли приют в Северной Осетии и других районах России, достигло 80 тысяч. Но это было лишь начало…
Преследования осетин начались не только в Южной Осетии, но и в самой Грузии (на территории автономии проживало около 65 тысяч осетин, а за ее пределами на грузинской территории – около 160 тысяч). Людей вырезали семьями, откровенно выдавливали с насиженных мест: в осетинские деревни переставали подавать электричество, воду, подвозить хлеб, другие продукты и товары. В результате десятки тысяч осетин стали беженцами – они перебирались сначала в Цхинвал, потом дальше, через границу, в Северную Осетию. Одновременно около десяти тысяч грузин вынуждены были бежать из Южной Осетии в Грузию.
Надо ли говорить, что Союзное руководство всё это время молчало, предоставив конфликту возможность свободно развиваться? Многочисленные обращения к Президенту СССР, Правительству страны и к правоохранительным структурам с просьбами о защите населения Южной Осетии – остались без ответа. Союзное руководство продемонстрировало полное нежелание защитить проживавшее на национальных окраинах население от притеснений и от истребления, восстановить его конституционные права. В Грузии это привело к распространению конфликта на все осетинское и грузинское население. К гражданской войне.
Часть беженцев-алан осела в Джавском районе Южной Осетии (территория которой была на тот момент частью Аланского царства) – их называют "цалагомцы". Представители указанных выше языковых групп, со временем, слившись и взаимно ассимилировавшись, сформировали осетинский этнос. На его формирование, осознание себя как единого целого – потребовалась, без малого, полтысячелетия.
Часть потомков беженцев-осетин попали впоследствии в крепостную зависимость к грузинским феодалам – князьям Эристави и Мачабели. Жизнь попавших под грузинский гнёт осетин была тяжела и неприглядна. Ни один из них не смел показаться на базарах и в деревнях Картли, чтобы не быть ограбленным своим собственным помещиком. Богатые грузины стали строить в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто не мог пройти без риска лишиться жизни или свободы. Эти страшные замки памятны осетинам и доселе.
Но большая часть осетин оставалась независимыми, и, лишь после вхождения Осетии и Грузии в состав Российской империи и последовавшего за этим административного включения осетинских земель в состав Тифлисской губернии, Грузия стала предпринимать настойчивые попытки подчинения всех осетинских крестьян.
Вместе с тем осетины многое сделали для славы и процветания Грузии. Одним из осетинских владетелей был и второй муж легендарной царицы Тамар – Давид (до крещения – Сослан) Багратион (в грузинской транскрипции – Багратиони).
После подписания в 1774 г. между Россией и Османской империей Кучук-Кайнарджийского договора Османская Порта отказалась от притязаний на Кабарду. Осетия, в которой преобладало христианское население, в этом же году входит в состав империи и становится её надежным союзником. С тех пор служба в русской армии стала самой почетной профессией у потомков воинственных алан. В 1784 г. возводится крепость Владикавказ (в 1860 г. получившая статус города). Линия построенных в Осетии крепостей не только обеспечивала сообщение России с Грузией, но как пишет в своем очерке историк В.А.Потто, “затрудняла возможность совместного действия [турок] против нас вместе с чеченцами или ингушами”.
Спустя 27 лет, в 1801 году, пред лицом турецкого геноцида, в состав Российской Империи вошла Грузия (Картлийско-Кахетинское царство). В 1843 г. на территории Тифлисской губернии был образован относительно автономный Военно-Осетинский округ. В 1857 года последним его начальником стал осетин, полковник Муса Алказович Кундухов. В 1860 году округ был преобразован в более крупный Чеченский округ, начальником которого был назначен тот же, получивший воинское звание генерал-майора, Муса Кундухов.
В состав Терского казачьего войска осетины вошли ещё в начале XIX века. В 1805 году в казачьем Моздокском отделе, на равнине, жители горной Дигории основали две станицы – Черноярскую и Новоосетинскую. В 1825 году осетинские сёла за верность России и за участие в войне получили звание казачьих, а их жители – этнические осетины-дигорцы – стали терскими казаками. Они воевали против Шамиля, участвовали в сражении при Валерик (вместе с Лермонтовым), и при Гунибе (где пленили Шамиля), служили в войсках Барятинского.
Второй раз осетины обрели государственность только в XX веке. Этому предшествовали безуспешные восстания против грузинского правительства в 1918–1920 гг. В мае 1920 года Советская Россия и меньшевистская Грузия подписали Договор, в котором Россия признает независимость Грузии с тем условием, что осетины получают право самостоятельно определиться, но когда они попытались воспользоваться этим правом, грузинское правительство Ноя Жордания устроило им первый открытый геноцид. В июне 1920 г. карательная экспедиция правительственных войск Грузии приступила к насильственной депортации осетин, сопровождавшейся массовыми убийствами и грабежами. В ходе депортации были сожжены сотни осетинских сёл, погибли десятки тысяч осетин, в том числе – множество беженцев, на перевалах на пути в Советскую Россию (данные различных источников весьма разнятся, но с уверенностью можно сказать, что погибло до 20% тогдашнего населения Южной Осетии). На Северный Кавказ бежали 70 тысяч человек. Были уничтожены посевы, 100 тысяч голов крупного рогатого скота распределено среди грузинских переселенцев и разграблено войсками. Голод, холод, эпидемии тифа и холеры среди беженцев унесли жизни еще 15 тысяч человек. Это была национальная катастрофа. Драматические события революции разломили Осетию пополам – не смотря на то, что осетины, населяющие южную часть Осетии, выразили в переданном 23 мая 1920 года "Меморандуме трудового народа", направленном в ЦК РКП(б) свою волю и желание быть единым народом в составе России. Северная часть осталась с Россией, южную взяло под свой контроль новообразовавшееся и самопровозглашенное грузинское государство. Юго-Осетинская автономная область была создана только после образования Закавказской СФСР в 1922 г.
Установление Советской власти в Грузии остановило геноцид, но, поскольку Грузия вошла в СССР, вопрос о государственных границах превратился в вопрос о границах административных и потерял остроту. Раздел Осетии на Северную и Южную стал формальным, но состоявшимся фактом.
Прошло много лет. Угли старого костра разворошила горбачёвская перестройка.
В 1989-92 годах грузинской стороной была предпринята попытка повторного геноцида, приведшая к гражданской войне в Южной Осетии. Южная Осетия и город Цхинвал были взяты в кольцо военной, экономической, информационной и транспортной блокады. Несколько месяцев город оставался без воды и света. Ввод трехтысячного экспедиционного корпуса сил МВД и Национальной Гвардии Грузии в Цхинвал усугубил конфликт. Они стали одной из воюющих сторон. Началось страшное. Убийства, насилие, погромы, жестокие избиения даже стариков и женщин. Грабежи и мародёрство приняли массовый характер. Бандиты грабили и жгли дома и целые сёла, угоняли скот, изгоняли жителей, захватывали заложников, в числе которых были и дети. Мелкие стычки происходили в основном в селах Цхинвальского а, начиная с марта, и Знаурского районов. В результате грузинской агрессии по состоянию на май 1991 года в Юго-Осетии погибло более 260 человек, сотни ранены, сожжено 58 сел, из них 28 разграблено и разрушено полностью. Сотнями исчисляются сожженные в городах дома, свыше 120 осетин попало в грузинские тюрьмы, обнаружены места тайных групповых захоронений… В отношении осетин начаты этнические чистки – как на территории Южной Осетии, так на территории Республики Грузия. Часть населения ушла, как и в 20-х годах, в Россию. Количество беженцев из Грузии и Южной Осетии, которые нашли приют в Северной Осетии и других районах России, достигло 80 тысяч. Но это было лишь начало…
Преследования осетин начались не только в Южной Осетии, но и в самой Грузии (на территории автономии проживало около 65 тысяч осетин, а за ее пределами на грузинской территории – около 160 тысяч). Людей вырезали семьями, откровенно выдавливали с насиженных мест: в осетинские деревни переставали подавать электричество, воду, подвозить хлеб, другие продукты и товары. В результате десятки тысяч осетин стали беженцами – они перебирались сначала в Цхинвал, потом дальше, через границу, в Северную Осетию. Одновременно около десяти тысяч грузин вынуждены были бежать из Южной Осетии в Грузию.
Надо ли говорить, что Союзное руководство всё это время молчало, предоставив конфликту возможность свободно развиваться? Многочисленные обращения к Президенту СССР, Правительству страны и к правоохранительным структурам с просьбами о защите населения Южной Осетии – остались без ответа. Союзное руководство продемонстрировало полное нежелание защитить проживавшее на национальных окраинах население от притеснений и от истребления, восстановить его конституционные права. В Грузии это привело к распространению конфликта на все осетинское и грузинское население. К гражданской войне.