Страница:
– Вход просматривается прекрасно, – сказал я в пустоту. – Запись ведется круглосуточно?
– Умный какой выискался, – ядовито отреагировал Фирсов. – Кассетки посмотреть хочешь? А шиш с маслом? Нету кассет. Были да сплыли. Забрали их налетчики, не такие идиоты, чтобы рожи свои светить. Всё знали, твари!
– Наводчик? – осторожно спросил я.
– А ты что думал? – Владимир Михайлович зло отставил опустевший стакан. – И ведь кто-то из своих. Доберусь – зубами порву оборотня!
Он ударил по столу кулаком. Кулак был тяжелый, мощный, с выбитыми костяшками. Точно заслышав этот грохот, в комнату вошел высокий парень, весь какой-то глянцевый и ненастоящий, чем-то неуловимо напоминающий кукольную красавицу Ингу, хотя внешне ничуть на нее не похожий. Ярко-синие глаза на гладком смуглом лице дополняли его экзотическую красоту, в ухе поблескивал миниатюрный гвоздик с алмазной шляпкой.
– Чем здесь воняет? – проигнорировав мое присутствие, обратился он к начальнику службы безопасности.
Я заметил, как у Фирсова на скулах заходили желваки, непроизвольно сжался второй кулак.
– Тебя сюда кто-то звал? Иди командуй в своих павильонах, а здесь позволь распоряжаться мне, – не разжимая губ, процедил Владимир Михайлович.
– Думаю, тебе здесь осталось недолго, – с ленцой растягивая слова, ответил молодой человек. – Правда, утешений от меня ты не дождешься. Надо было меньше пить на рабочем месте. А ты и сейчас не можешь остановиться, будто эта ночка тебя ничему не научила.
– Проваливай!
Брюнет наигранно рассмеялся.
– Хорошо, я свалю, – брезгливо, сверху вниз взирая на Фирсова, ответил молодой человек. – Да, еще… Слышал тут краем уха, что отец нанял частную ищейку. Что ж, успешной охоты.
Ухмыльнулся и вышел.
– Сыночек Ланенского. Такая же мразь. Ничего собой не представляет, зато благодаря папочке возомнил себя пупом земли, – кипя от ярости, прокомментировал Владимир Михайлович, едва за глянцевым красавчиком закрылась дверь. – Возьми себе на заметку, Галкин, от такого что угодно ожидать можно. Не удивлюсь, что и это.
– Он здесь кто?
– Менеджер. А заодно – папин зам. Ведает всеми закупками и поставками. Образования никакого, в мозгу две извилины – девки и рулетка. Знаешь, зачем заходил? Выставиться. Какой я крутой и какое вы говно. Излюбленное развлечение, тьфу, говорить противно.
– Тогда давайте поговорим о ваших охранниках, – предложил я. – Как вы их набираете?
– Ясно как, по объявлению в газете. Ну, или по бегущей строке. Жесткого отбора, конечно, нет, потому что никто серьезный на такую зарплату не позарится. Лишь бы без судимостей и на собеседование трезвыми приходили. А то, случалось, и пьяные являлись, и обколотые.
– Что за люди работали в последней смене?
– Вцепился, – огрызнулся Фирсов. – Я уже следователю все подробно расписал, с характеристиками, благодарностями и взысканиями. Хрен с тобой, повторюсь, при тебе хоть выпить можно…
На стол была водружена вторая бутылка, без проволочек наполнен замызганный граненый стакан.
– Сашка Чернов, студент, уже полгода подрабатывал. Ни в чем дурном замечен не был, пусть и хиловатый, да где лучше взять? Юрка Кузнецов, после армии, крепкий парень. У этого бывали загулы, но непродолжительные, на работе вроде как не пил. Три месяца проработал, собирался увольняться, вроде бы местечко новое нашел. Это его последняя смена была, заявление уж подписанное лежало. И Мишка Журов, всего три смены отстоял, толком я его узнать не успел. Как ты понял, у нас текучка здесь большая, кого зарплата не устраивала, кого за нарушения выгоняли. Любого из них могли использовать как наводчика. Или подкупить, или обманом, или запугать. А потом убрать, как нежелательного свидетеля. Если повозиться, вычислить можно.
Чем больше я присматривался к Фирсову и слушал его резкие, прямолинейные, грубоватые оценки и выводы, тем симпатичней мне он становился.
– Мне кажется, вы честный человек, – сказал я, желая его приободрить.
– Честный? – недоверчиво прищурился начальник службы безопасности. – Ладно, утешил. Знаешь, как тяжело оставаться честным в этом гадючнике?..
Далее я направил свои стопы в кабинет самой хозяйки, внутренне готовясь, что никакого разговора у нас не получится. Богатые живут по своим законам, и снизойти до уровня какой-то частной ищейки – это уже слишком, мне в лучшем случае придется переваривать их гонор, барские замашки или снисходительную интонацию, которая унижает не меньше. Я вспоминал, как трудно и мерзко было общаться с Виктором Евгеньевичем Ланенским.
Внешне Алевтина Семеновна ничем не напоминала тех бизнесвумен, какими их привыкло рисовать наше воображение. Очень полная, румяная, круглолицая женщина немногим за сорок, больше похожая на домохозяйку и любящую мать, приветствуя меня, протянула для пожатия пухлую розовую ладошку. И этот жест, и мягкие черты ее русского лица, и золотистые волосы, убранные в высокую прическу, и степенность движений, и глубокий приятный голос, который я раньше слышал в телевизионных интервью, – все это внутренне успокаивало и располагало к ней.
Но я не обманывался в отношении хозяйки. Ставшая с подачи глянцевых журналов лучшим предпринимателем, меценатом и благотворителем года, Алевтина Друзина оставалась прежде всего женой своего мужа. А муж, седенький и невзрачный, лет на двадцать старше супруги, угодный любой власти, уже давно и прочно сросся с правительственными креслами, жил на данный момент в Москве и занимал пост министра топливной промышленности.
– Я ждала, что вы зайдете ко мне, – произнесла владелица «Миллениума». – Виктор Евгеньевич предупреждал, что решил нанять частного детектива. Я думаю, он прав. Если иудой стал кто-то из своих, лучше разобраться по-тихому и не выносить сор из избы. Конечно, милиция тоже будет искать, но… не хотелось бы лишней огласки. Насчет вознаграждения я распоряжусь, вас не обманут.
– Вы держитесь не в пример другим, – сказал я.
– А что остается? – спросила она. – Рвать на себе волосы, закатывать истерики? Этим горю не поможешь. Жалко людей, совсем еще мальчишек. Разумеется, их родственники получат компенсацию, похороны за наш счет, да только все это пустое, оборванную жизнь не вернуть.
Мы помолчали ровно столько, сколько того требовал текущий момент.
– Простите, что сразу не предложила вам сесть, – сказала хозяйка. – Чай или кофе?
– Спасибо, ничего.
Я прошел и сел на предложенное мне кресло с высокой спинкой и удобными подлокотниками. Еще раньше я осмотрел кабинет. Вся мебель в нем была или антикварной, или искусно выполненной под благородную старину (в этом я не считал себя большим специалистом). Единственное, что напоминало о веке технического прогресса, – компьютер и факс. Вмонтированный в стену сейф зиял своим пустым нутром, точно открытой раной, покореженная, покрывшаяся окалиной дверца распахнута. Кабинет не был иссечен осколками, значит, использовали взрывчатку направленного действия. Как и в комнате охраны, здесь все было засыпано черным порошком.
– Берусь угадать ваш первый вопрос, – сказала Друзина. – Почему объектом нападения выбрали мой кабинет, а именно – сейф? Разумеется, рассчитывали, что там хранятся деньги. Но кроме небольшой суммы на текущие расходы, вся наличность регулярно переправляется с инкассаторами в банк.
– Вот это как раз и странно.
– Что именно? – впервые за время нашей беседы напряглась Друзина.
– Налетчики были неплохо подготовлены и действовали по наводке. А раз так, они должны были в первую очередь знать то, что вы поведали мне только что. Суммой в сейфе не разживешься. Зачем же рисковать, проливать кровь ради сущих копеек?.. Может, какие-то важные бумаги, способные заинтересовать конкурентов?
– Ничего такого, – справилась с собой Алевтина Семеновна. – Никакой коммерческой тайны находящиеся в сейфе документы не представляли. Коммунальные квитанции, несколько приказов…
– Я не занимаюсь экономическими преступлениями. И меня совершенно не интересует черный нал, который хранится в подобных сейфах по определению, – сказал я, устав от этой игры в кошки-мышки. – Пусть бодаются ОБЭП и ваша юридическая служба. Я здесь, чтобы вычислить наводчика.
– Спрашивайте, – ответила хозяйка просто, не стремясь ничего отрицать.
– Сумма была большой? – спросил я.
– Извините, этого я сказать не могу. Величина суммы не имеет к делу никакого отношения. Люди идут на преступления ради гораздо меньших сумм.
– Кто знал о содержимом сейфа?
– Кроме меня, двое. Наш главный бухгалтер Наталья Семеновна и Виктор Евгеньевич. Но в их порядочности я полностью уверена. Ланенского я знаю уже много лет, а Наталья Семеновна… моя сестра… Но ключ и код были у меня одной.
– Мне будет необходимо поговорить с вашей сестрой, – с нажимом произнес я.
Женщина отреагировала мгновенно:
– Такого пока не следует делать. У Наташи сейчас очень плохо с сердцем, она даже не выходит на работу. Понимаю, что не удастся скрыть от нее это ужасное происшествие, и все-таки… Я считаю, что вам следует обождать. Займитесь чем-нибудь другим.
Увы, настроение у меня не упало, наоборот, я стал испытывать неподдельный интерес к делу. Мне начинают указывать, как работать, пытаются что-то утаить, а что может быть занятнее для сыщика, чем распутывать этот клубок полуправды-полулжи, слушать, задавать каверзные вопросы, соединять воедино все звенья цепи… Когда-нибудь, я знал это по опыту прошлых расследований, личное и общественное тесно переплетутся, друзья станут врагами, враги окажутся не такими уж и плохими, припомнятся обоюдные обиды, лопнут гнойнички старых болячек.
– Мы думаем с вами одинаково, – подытожил я. – Налет был спланирован, человек, который навел преступников, – или кто-то из убитых охранников, или, как это горько ни звучит, кто-то из вашего ближайшего окружения. Вы безоговорочно отмели кандидатуры своей сестры и генерального директора. Что скажете о его сыне?
Зашуршали складки широкой накрахмаленной юбки, Друзина несколько раз переменила позу, медля с ответом.
– Владислав Ланенский не мог знать об этих деньгах, – сказала она, но в голосе ощущались неуверенность и напряжение. – Я уверена, отец ему ничего не говорил. Да и знай… У него есть отрицательные черты: самовлюбленность, завышенное самомнение, нетерпимость к критике… Однако это не повод подозревать человека в таком хладнокровном подлом преступлении.
– Почему-то ваш начальник службы безопасности подумал в первую очередь на него, – припомнил я.
– Владимир Михайлович недолюбливает Владислава, – пояснила Алевтина Семеновна. «Недолюбливает» звучало на редкость мягко. – Они совершенно разные люди: Фирсов – в прошлом боевой офицер, прошел несколько горячих точек, всего в жизни добивался сам, а Владислав… «золотой» мальчик… хотя неплохо разбирается в менеджменте и маркетинге, – поспешно добавила она.
– А лично вы никого не подозреваете? – спросил я.
– Конечно нет. – Она горой стояла за своих подчиненных. – И посоветовала бы вам меньше слушать Владимира Михайловича. Сейчас он не в себе.
– В том смысле, что пьет на службе, как заправский сапожник?
Друзина опустила короткие редкие ресницы, прикрыла глаза.
– Да, – печально отозвалась она.
– Вы знаете об этом и ничего не предпринимаете?
– Ничего. – Живое, круглое лицо хозяйки стало вдруг каким-то странным, здоровый румянец схлынул с полных щек. – У Владимира Михайловича большое горе. Два месяца назад… у него убили дочь.
– Постой, приятель, – протянула мне вслед кукольная красавица Инга, скучающе покуривающая на улице.
Я сделал еще несколько шагов, не сразу обратив внимание на девушку: настолько она, застывшая на фоне витрины «Миллениума», сливалась с выставленными в ней манекенами. Я остановился, с напускным безразличием посмотрел на нее. Инга сама направилась ко мне, старательно покачивая бедрами. Приблизилась, грациозно изогнулась в талии, полюбовалась своим отражением в витрине. Манекены отдыхали.
– Вот, значит, как выглядят частные детективы. – Она поводила носом, принюхиваясь, лениво изрекла: – Ненастоящий. Даже не пахнет виски. Я когда-то читала в одной книжке, что все они лопают на завтрак, обед и ужин.
– Тебе следовало познакомиться со мной несколько месяцев назад, – сказал я. – Ты бы не разочаровалась. Тогда я не просыхал.
– Оригинально, – фыркнула Инга. И стала сосать длинную коричневую сигарету, скосив кукольные глаза на красный дымящийся кончик.
– Кстати. – Я оторвал ее от этой занимательной процедуры. – Чем закончилась та книжка? Вечно пьяный сыщик все же добился истины и главной злодейкой оказалась сногсшибательная красотка?
– Чушь! – Девушка скривила накрашенные губы. – Не помню. Я не дочитала. Скучно. Я люблю развлекаться по-другому.
– Как же?
– Ну… Я не знаю… Ездить в круизы, ходить в рестораны, заниматься любовью…
– Думаю, у тебя все это есть. С таким-то другом.
– Угу, – обиженно отозвалась Инга. – Викто́р ужасно занудный. У него на уме только бизнес и деньги. А мне надоело, я хочу как следует расслабиться, съездить куда-нибудь отдохнуть. Последний раз мы оттянулись на Майорке три месяца назад. И опять сиди в этом вонючем городе.
– Существует масса других развлечений. – Карикатурная красотка начинала меня утомлять, но, боясь спугнуть ее, я не спрашивал прямо, что ей от меня надо.
– Мы везде уже были, все одно и то же, тоска зеленая, – томно растягивая слова, ответила она. – На лето Викто́р обещал тачку купить, такую, с откидывающимся верхом. Мне раньше хотелось, а теперь не хочу. Даже не знаю, чем заняться. У тебя хоть дело какое-то, вынюхивать… Он тебя нанял за мной следить, да? – в упор спросила девушка. Видимо, ради этого вопроса и был задуман весь этот идиотский жалостливый спектакль.
– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответил я. – Ты ведь слышала весь наш разговор.
Инга кивнула:
– Значит, ты ищешь налетчиков. Жуть как интересно. Викто́р вне себя от ярости. Если его вышибут, мне не на что будет отдыхать. Ты найди их, ладно? Я постараюсь тебе помочь.
– Каким образом?
– Мало ли? – пожала плечами Инга. – Я тоже могла чего-то слышать и знать. Только ему ни слова. Приезжай сегодня ко мне часиков в восемь вот по этому адресу, не пожалеешь. – Мне в ладонь лег вырванный из блокнота листок с заранее написанными координатами. – А теперь я пойду, если он увидит нас вместе… – Цокая шпильками, виляя круглым аппетитным задом, она удалилась.
Что меня хотят использовать в каких-то своих целях, я не сомневался. А пока решил отправиться в больницу и разузнать о судьбе незадачливого шантажиста Коли.
Действо четвертое
– Умный какой выискался, – ядовито отреагировал Фирсов. – Кассетки посмотреть хочешь? А шиш с маслом? Нету кассет. Были да сплыли. Забрали их налетчики, не такие идиоты, чтобы рожи свои светить. Всё знали, твари!
– Наводчик? – осторожно спросил я.
– А ты что думал? – Владимир Михайлович зло отставил опустевший стакан. – И ведь кто-то из своих. Доберусь – зубами порву оборотня!
Он ударил по столу кулаком. Кулак был тяжелый, мощный, с выбитыми костяшками. Точно заслышав этот грохот, в комнату вошел высокий парень, весь какой-то глянцевый и ненастоящий, чем-то неуловимо напоминающий кукольную красавицу Ингу, хотя внешне ничуть на нее не похожий. Ярко-синие глаза на гладком смуглом лице дополняли его экзотическую красоту, в ухе поблескивал миниатюрный гвоздик с алмазной шляпкой.
– Чем здесь воняет? – проигнорировав мое присутствие, обратился он к начальнику службы безопасности.
Я заметил, как у Фирсова на скулах заходили желваки, непроизвольно сжался второй кулак.
– Тебя сюда кто-то звал? Иди командуй в своих павильонах, а здесь позволь распоряжаться мне, – не разжимая губ, процедил Владимир Михайлович.
– Думаю, тебе здесь осталось недолго, – с ленцой растягивая слова, ответил молодой человек. – Правда, утешений от меня ты не дождешься. Надо было меньше пить на рабочем месте. А ты и сейчас не можешь остановиться, будто эта ночка тебя ничему не научила.
– Проваливай!
Брюнет наигранно рассмеялся.
– Хорошо, я свалю, – брезгливо, сверху вниз взирая на Фирсова, ответил молодой человек. – Да, еще… Слышал тут краем уха, что отец нанял частную ищейку. Что ж, успешной охоты.
Ухмыльнулся и вышел.
– Сыночек Ланенского. Такая же мразь. Ничего собой не представляет, зато благодаря папочке возомнил себя пупом земли, – кипя от ярости, прокомментировал Владимир Михайлович, едва за глянцевым красавчиком закрылась дверь. – Возьми себе на заметку, Галкин, от такого что угодно ожидать можно. Не удивлюсь, что и это.
– Он здесь кто?
– Менеджер. А заодно – папин зам. Ведает всеми закупками и поставками. Образования никакого, в мозгу две извилины – девки и рулетка. Знаешь, зачем заходил? Выставиться. Какой я крутой и какое вы говно. Излюбленное развлечение, тьфу, говорить противно.
– Тогда давайте поговорим о ваших охранниках, – предложил я. – Как вы их набираете?
– Ясно как, по объявлению в газете. Ну, или по бегущей строке. Жесткого отбора, конечно, нет, потому что никто серьезный на такую зарплату не позарится. Лишь бы без судимостей и на собеседование трезвыми приходили. А то, случалось, и пьяные являлись, и обколотые.
– Что за люди работали в последней смене?
– Вцепился, – огрызнулся Фирсов. – Я уже следователю все подробно расписал, с характеристиками, благодарностями и взысканиями. Хрен с тобой, повторюсь, при тебе хоть выпить можно…
На стол была водружена вторая бутылка, без проволочек наполнен замызганный граненый стакан.
– Сашка Чернов, студент, уже полгода подрабатывал. Ни в чем дурном замечен не был, пусть и хиловатый, да где лучше взять? Юрка Кузнецов, после армии, крепкий парень. У этого бывали загулы, но непродолжительные, на работе вроде как не пил. Три месяца проработал, собирался увольняться, вроде бы местечко новое нашел. Это его последняя смена была, заявление уж подписанное лежало. И Мишка Журов, всего три смены отстоял, толком я его узнать не успел. Как ты понял, у нас текучка здесь большая, кого зарплата не устраивала, кого за нарушения выгоняли. Любого из них могли использовать как наводчика. Или подкупить, или обманом, или запугать. А потом убрать, как нежелательного свидетеля. Если повозиться, вычислить можно.
Чем больше я присматривался к Фирсову и слушал его резкие, прямолинейные, грубоватые оценки и выводы, тем симпатичней мне он становился.
– Мне кажется, вы честный человек, – сказал я, желая его приободрить.
– Честный? – недоверчиво прищурился начальник службы безопасности. – Ладно, утешил. Знаешь, как тяжело оставаться честным в этом гадючнике?..
Далее я направил свои стопы в кабинет самой хозяйки, внутренне готовясь, что никакого разговора у нас не получится. Богатые живут по своим законам, и снизойти до уровня какой-то частной ищейки – это уже слишком, мне в лучшем случае придется переваривать их гонор, барские замашки или снисходительную интонацию, которая унижает не меньше. Я вспоминал, как трудно и мерзко было общаться с Виктором Евгеньевичем Ланенским.
Внешне Алевтина Семеновна ничем не напоминала тех бизнесвумен, какими их привыкло рисовать наше воображение. Очень полная, румяная, круглолицая женщина немногим за сорок, больше похожая на домохозяйку и любящую мать, приветствуя меня, протянула для пожатия пухлую розовую ладошку. И этот жест, и мягкие черты ее русского лица, и золотистые волосы, убранные в высокую прическу, и степенность движений, и глубокий приятный голос, который я раньше слышал в телевизионных интервью, – все это внутренне успокаивало и располагало к ней.
Но я не обманывался в отношении хозяйки. Ставшая с подачи глянцевых журналов лучшим предпринимателем, меценатом и благотворителем года, Алевтина Друзина оставалась прежде всего женой своего мужа. А муж, седенький и невзрачный, лет на двадцать старше супруги, угодный любой власти, уже давно и прочно сросся с правительственными креслами, жил на данный момент в Москве и занимал пост министра топливной промышленности.
– Я ждала, что вы зайдете ко мне, – произнесла владелица «Миллениума». – Виктор Евгеньевич предупреждал, что решил нанять частного детектива. Я думаю, он прав. Если иудой стал кто-то из своих, лучше разобраться по-тихому и не выносить сор из избы. Конечно, милиция тоже будет искать, но… не хотелось бы лишней огласки. Насчет вознаграждения я распоряжусь, вас не обманут.
– Вы держитесь не в пример другим, – сказал я.
– А что остается? – спросила она. – Рвать на себе волосы, закатывать истерики? Этим горю не поможешь. Жалко людей, совсем еще мальчишек. Разумеется, их родственники получат компенсацию, похороны за наш счет, да только все это пустое, оборванную жизнь не вернуть.
Мы помолчали ровно столько, сколько того требовал текущий момент.
– Простите, что сразу не предложила вам сесть, – сказала хозяйка. – Чай или кофе?
– Спасибо, ничего.
Я прошел и сел на предложенное мне кресло с высокой спинкой и удобными подлокотниками. Еще раньше я осмотрел кабинет. Вся мебель в нем была или антикварной, или искусно выполненной под благородную старину (в этом я не считал себя большим специалистом). Единственное, что напоминало о веке технического прогресса, – компьютер и факс. Вмонтированный в стену сейф зиял своим пустым нутром, точно открытой раной, покореженная, покрывшаяся окалиной дверца распахнута. Кабинет не был иссечен осколками, значит, использовали взрывчатку направленного действия. Как и в комнате охраны, здесь все было засыпано черным порошком.
– Берусь угадать ваш первый вопрос, – сказала Друзина. – Почему объектом нападения выбрали мой кабинет, а именно – сейф? Разумеется, рассчитывали, что там хранятся деньги. Но кроме небольшой суммы на текущие расходы, вся наличность регулярно переправляется с инкассаторами в банк.
– Вот это как раз и странно.
– Что именно? – впервые за время нашей беседы напряглась Друзина.
– Налетчики были неплохо подготовлены и действовали по наводке. А раз так, они должны были в первую очередь знать то, что вы поведали мне только что. Суммой в сейфе не разживешься. Зачем же рисковать, проливать кровь ради сущих копеек?.. Может, какие-то важные бумаги, способные заинтересовать конкурентов?
– Ничего такого, – справилась с собой Алевтина Семеновна. – Никакой коммерческой тайны находящиеся в сейфе документы не представляли. Коммунальные квитанции, несколько приказов…
– Я не занимаюсь экономическими преступлениями. И меня совершенно не интересует черный нал, который хранится в подобных сейфах по определению, – сказал я, устав от этой игры в кошки-мышки. – Пусть бодаются ОБЭП и ваша юридическая служба. Я здесь, чтобы вычислить наводчика.
– Спрашивайте, – ответила хозяйка просто, не стремясь ничего отрицать.
– Сумма была большой? – спросил я.
– Извините, этого я сказать не могу. Величина суммы не имеет к делу никакого отношения. Люди идут на преступления ради гораздо меньших сумм.
– Кто знал о содержимом сейфа?
– Кроме меня, двое. Наш главный бухгалтер Наталья Семеновна и Виктор Евгеньевич. Но в их порядочности я полностью уверена. Ланенского я знаю уже много лет, а Наталья Семеновна… моя сестра… Но ключ и код были у меня одной.
– Мне будет необходимо поговорить с вашей сестрой, – с нажимом произнес я.
Женщина отреагировала мгновенно:
– Такого пока не следует делать. У Наташи сейчас очень плохо с сердцем, она даже не выходит на работу. Понимаю, что не удастся скрыть от нее это ужасное происшествие, и все-таки… Я считаю, что вам следует обождать. Займитесь чем-нибудь другим.
Увы, настроение у меня не упало, наоборот, я стал испытывать неподдельный интерес к делу. Мне начинают указывать, как работать, пытаются что-то утаить, а что может быть занятнее для сыщика, чем распутывать этот клубок полуправды-полулжи, слушать, задавать каверзные вопросы, соединять воедино все звенья цепи… Когда-нибудь, я знал это по опыту прошлых расследований, личное и общественное тесно переплетутся, друзья станут врагами, враги окажутся не такими уж и плохими, припомнятся обоюдные обиды, лопнут гнойнички старых болячек.
– Мы думаем с вами одинаково, – подытожил я. – Налет был спланирован, человек, который навел преступников, – или кто-то из убитых охранников, или, как это горько ни звучит, кто-то из вашего ближайшего окружения. Вы безоговорочно отмели кандидатуры своей сестры и генерального директора. Что скажете о его сыне?
Зашуршали складки широкой накрахмаленной юбки, Друзина несколько раз переменила позу, медля с ответом.
– Владислав Ланенский не мог знать об этих деньгах, – сказала она, но в голосе ощущались неуверенность и напряжение. – Я уверена, отец ему ничего не говорил. Да и знай… У него есть отрицательные черты: самовлюбленность, завышенное самомнение, нетерпимость к критике… Однако это не повод подозревать человека в таком хладнокровном подлом преступлении.
– Почему-то ваш начальник службы безопасности подумал в первую очередь на него, – припомнил я.
– Владимир Михайлович недолюбливает Владислава, – пояснила Алевтина Семеновна. «Недолюбливает» звучало на редкость мягко. – Они совершенно разные люди: Фирсов – в прошлом боевой офицер, прошел несколько горячих точек, всего в жизни добивался сам, а Владислав… «золотой» мальчик… хотя неплохо разбирается в менеджменте и маркетинге, – поспешно добавила она.
– А лично вы никого не подозреваете? – спросил я.
– Конечно нет. – Она горой стояла за своих подчиненных. – И посоветовала бы вам меньше слушать Владимира Михайловича. Сейчас он не в себе.
– В том смысле, что пьет на службе, как заправский сапожник?
Друзина опустила короткие редкие ресницы, прикрыла глаза.
– Да, – печально отозвалась она.
– Вы знаете об этом и ничего не предпринимаете?
– Ничего. – Живое, круглое лицо хозяйки стало вдруг каким-то странным, здоровый румянец схлынул с полных щек. – У Владимира Михайловича большое горе. Два месяца назад… у него убили дочь.
– Постой, приятель, – протянула мне вслед кукольная красавица Инга, скучающе покуривающая на улице.
Я сделал еще несколько шагов, не сразу обратив внимание на девушку: настолько она, застывшая на фоне витрины «Миллениума», сливалась с выставленными в ней манекенами. Я остановился, с напускным безразличием посмотрел на нее. Инга сама направилась ко мне, старательно покачивая бедрами. Приблизилась, грациозно изогнулась в талии, полюбовалась своим отражением в витрине. Манекены отдыхали.
– Вот, значит, как выглядят частные детективы. – Она поводила носом, принюхиваясь, лениво изрекла: – Ненастоящий. Даже не пахнет виски. Я когда-то читала в одной книжке, что все они лопают на завтрак, обед и ужин.
– Тебе следовало познакомиться со мной несколько месяцев назад, – сказал я. – Ты бы не разочаровалась. Тогда я не просыхал.
– Оригинально, – фыркнула Инга. И стала сосать длинную коричневую сигарету, скосив кукольные глаза на красный дымящийся кончик.
– Кстати. – Я оторвал ее от этой занимательной процедуры. – Чем закончилась та книжка? Вечно пьяный сыщик все же добился истины и главной злодейкой оказалась сногсшибательная красотка?
– Чушь! – Девушка скривила накрашенные губы. – Не помню. Я не дочитала. Скучно. Я люблю развлекаться по-другому.
– Как же?
– Ну… Я не знаю… Ездить в круизы, ходить в рестораны, заниматься любовью…
– Думаю, у тебя все это есть. С таким-то другом.
– Угу, – обиженно отозвалась Инга. – Викто́р ужасно занудный. У него на уме только бизнес и деньги. А мне надоело, я хочу как следует расслабиться, съездить куда-нибудь отдохнуть. Последний раз мы оттянулись на Майорке три месяца назад. И опять сиди в этом вонючем городе.
– Существует масса других развлечений. – Карикатурная красотка начинала меня утомлять, но, боясь спугнуть ее, я не спрашивал прямо, что ей от меня надо.
– Мы везде уже были, все одно и то же, тоска зеленая, – томно растягивая слова, ответила она. – На лето Викто́р обещал тачку купить, такую, с откидывающимся верхом. Мне раньше хотелось, а теперь не хочу. Даже не знаю, чем заняться. У тебя хоть дело какое-то, вынюхивать… Он тебя нанял за мной следить, да? – в упор спросила девушка. Видимо, ради этого вопроса и был задуман весь этот идиотский жалостливый спектакль.
– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответил я. – Ты ведь слышала весь наш разговор.
Инга кивнула:
– Значит, ты ищешь налетчиков. Жуть как интересно. Викто́р вне себя от ярости. Если его вышибут, мне не на что будет отдыхать. Ты найди их, ладно? Я постараюсь тебе помочь.
– Каким образом?
– Мало ли? – пожала плечами Инга. – Я тоже могла чего-то слышать и знать. Только ему ни слова. Приезжай сегодня ко мне часиков в восемь вот по этому адресу, не пожалеешь. – Мне в ладонь лег вырванный из блокнота листок с заранее написанными координатами. – А теперь я пойду, если он увидит нас вместе… – Цокая шпильками, виляя круглым аппетитным задом, она удалилась.
Что меня хотят использовать в каких-то своих целях, я не сомневался. А пока решил отправиться в больницу и разузнать о судьбе незадачливого шантажиста Коли.
Действо четвертое
Галкин скорбящих навещает и…
Я не дошел до автобусной остановки, когда мое внимание привлекло занимательное зрелище. У обочины остановилась патрульная «Волга», два долговязых сержанта пытались затолкать в салон какого-то человека.
– Лапы убрали, щенки! Куда вы меня тащите?! Я полковник ВДВ! Я Афганистан прошел, мать вашу!
Упирающимся вопящим мужчиной оказался начальник службы безопасности «Миллениума» Владимир Михайлович Фирсов. Упившийся до потери реальности, меня он не узнавал.
– Куда вы его? – спросил я у патрульных.
– Куда? Ясное дело, в вытрезвитель, – ответили они, отпыхиваясь.
– Может, решим все миром? – предложил я. – Это мой знакомый.
– И что с того? Он нам еще за оскорбление при исполнении ответит. И под статью пойдет. Вон, погон оторвал! Нападение на сотрудника…
– Сколько? – остановил я.
Сержанты отпустили сопротивляющегося. Чтобы не упасть, Фирсов вцепился в распахнутую дверцу. Он дышал тяжело, раздувая ноздри.
– Откуда нам знать, что ты не подставной, – сказал один из сержантов.
– Ваше право. – Я помахал у него перед носом свернутой в трубочку купюрой. – Ну, мне идти дальше или договоримся?
Забыв о Фирсове, парни отошли в сторону, пошептались между собой.
– Платят мизер, и то задерживают, – пробормотал все тот же патрульный. – Ты знаешь что, швырни бумажку под сиденье, будто случайно обронил. И можешь забирать своего десантника.
Что я и сделал незамедлительно.
Но управиться с освобожденным полковником оказалось не так-то просто. Машина уехала, а он повис на моей руке, едва не касаясь земли головой. Короткие ноги завязли в мокром липком снегу, подгибались, не желали ступать ни шагу.
– Дайте выпить, – без конца повторял Фирсов, схаркивая тягучую длинную слюну.
Пришлось посадить его в сугроб, отойти на несколько метров и поймать частника. Прежде чем мой знакомый полностью отключился, он успел назвать адрес. И мы тронулись в путь.
Начальник службы безопасности жил в обычном многоквартирном доме, и не где-нибудь в центре, а за рекой, где начинались рабочие районы. Лифт по закону подлости не работал, подъезд был изрядно загаженный, не иначе как молодежь присмотрела его для своих невинных шалостей: я приметил использованный презерватив и одноразовый шприц, брошенные под лестницей. Последний пролет оказался самым сложным – мне пришлось тащить Фирсова волоком.
Железную дверь открыла маленькая пожилая женщина изможденного вида. На ней был потрепанный домашний халат, опухшие ноги обмотаны шерстяными платками. Большие круглые очки с толстыми линзами придавали ей сходство с нахохлившейся совой.
– Господи, Володя, зачем же ты так? – слезно запричитала женщина-сова, суетясь вокруг нас.
Вместе мы пронесли отставного полковника в комнату и прямо в одежде уложили на разложенный диван. Фирсов оглушительно храпел, разинув рот.
– Спасибо вам, – смущенно проговорила маленькая женщина. – Я уже не знала, что и думать. Сестра позвонила и сказала, что муж в очень плохом состоянии, а ведь раньше он и капли в рот не брал. Сорвался, как только…
И она начала всхлипывать.
– Сестра? – машинально спросил я.
Сняв очки, женщина принялась промокать близорукие глаза несвежим носовым платком.
– Да, Алевтина Семеновна. А что, разве не она попросила вас доставить Володю? Я думала…
– Стало быть, вы Наталья Семеновна? – Я даже опешил от неожиданного открытия.
Получается, у них тут целый семейный подряд. Одна сестра – владелица, другая – главный бухгалтер, ее муж – начальник службы безопасности. И лишь Виктор Евгеньевич Ланенский – человек посторонний, вроде как с улицы. Хотя нет. Друзина говорила что-то о том, будто знает его много лет.
– А кто в таком случае вы? – опомнилась женщина-сова.
– Знакомый вашего мужа, встретил его случайно, – соврал я.
Но это ее не успокоило.
– Вроде бы я всех знаю, а вас вижу впервые.
– Так уж и всех? – вырвалось у меня язвительно.
– Что вы себе позволяете? – процедила Наталья Семеновна, не выглядевшая более ни слабой, ни смущенной, как в первые минуты знакомства. – Попрошу немедленно покинуть мой дом.
Я кивнул, обведя напоследок взглядом просторную переоборудованную квартиру. После гадкого подъезда она выглядела настоящими хоромами. Храпящий на диване человек заплатил слишком большую цену за это внешнее благополучие.
– До свидания, – сказал я и ушел, оставив женщину в еще большем недоумении и тревоге.
Когда я наконец добрался до больницы, приемные часы уже закончились, пришлось довольно долго дергать запертые стеклянные двери, а потом с не меньшим усердием объяснять сварливой, тугой на ухо санитарке, кого именно я хочу увидеть. Сложность состояла в том, что я не знал фамилии Николая.
– Завтра. Все завтра, – не слушая меня, повторяла она.
Я обошел больничный корпус и приметил небольшую дверцу, к счастью оказавшуюся незапертой. Я юркнул внутрь, оставив дверь приоткрытой: худо-бедно серый свет умирающего дня проникал сюда, и я смог двигаться в глубь коридора, не рискуя, что споткнусь и сверну себе шею. Попетляв по бетонным лабиринтам, спустившись куда-то вниз по лестнице, я очутился в новом коридоре, более широком, где пол и стены были выложены белой и голубой плиткой, а свет лился уже из-под потолка. По обе стороны тянулся длинный ряд массивных железных дверей. Мне стало зябко, и не только от холода; кажется, я догадался, куда попал.
Я не особо удивился, когда увидел на лавке в конце коридора маленькую сгорбленную фигурку. Густые русые волосы растрепались и едва не подметали плиточный пол. Я присел рядом с девочкой и убрал шелковистые пряди с ее лица. Настя не пошевелилась. Нос ее распух, глаза были красные от слез.
– Коля теперь здесь, – проговорила она и вдруг ткнулась мне в плечо, разрыдалась.
Я чувствовал, как вздрагивали ее худенькие лопатки и маленькие неразвившиеся груди. Ничуть не стесняясь, она льнула ко мне, ища защиты и поддержки. Сейчас я был для нее и отцом, и старшим братом, и другом в одном лице. Но я не питал иллюзий. Окажись поблизости другой человек, и она так же доверчиво потянулась бы к нему.
– Ты давно находишься здесь? – спросил я.
– Не помню, – всхлипнула Настя. – У меня все смешалось. Приемный покой, операционная, реанимация и вот… морг… А потом будет кладбище…
И она опять заплакала.
– Вы не представляете, как много он значил для меня, – продолжала она, пряча залитое слезами лицо у меня на груди. – Единственный родной человек на всем свете. А узнала я о его существовании только в детдоме. Он с мамкой семь лет прожил, прежде чем она от него отказалась. Гулять ей мешал. Отца к тому времени уже посадили. Потом он вернулся, меня заделал и опять на нары. Мать со мной резину уже не тянула, прямо в роддоме отказалась. Сначала дом малютки, потом, дело ясное, детдом. Там и встретились братик с сестричкой, по фамилии Николины, по отчеству Николаевичи. Отца при побеге менты застрелили, мать денатуратом отравилась, бабки да дедки… о них мы вообще ничего не знаем. Если бы не Коля, я бы умерла там… Другим девчонкам с десяти лет со старшими парнями спать приходилось, и ни с одним за раз, а групповухой, а меня не трогали, потому что мой Коля… шишку держал… Потом он из детдома ушел, комнату в коммуналке получил, на завод токарем устроился и меня из этого ада забрал. Строгий был, сказал, если с кем спать буду – убьет. Какой там спать, дурачок! Я в детдоме такого насмотрелась, что от одного вида мужика противно делается. – Девочка отстраняется от меня. – Вы… вам же не нужно этого?.. В смысле со мной… малолеткой…
Я покачал головой:
– Нет, не нужно, Настя. А кто такой Клоун?
Девочка вся дрожала, в доверчивых глазах застыл непередаваемый страх.
– Пожалуйста, не будем о нем. Это самый страшный человек, которого я когда-либо знала. Ему убить…
К нам приблизился мужчина в замызганном резиновом фартуке. Небритый, помятый, с руками поросшими жестким черным волосом. Лицо усталое и безразличное.
– Шла бы ты домой, крошка, – проговорил он, обращаясь к Насте. – Здесь все равно ничего не высидишь. Братца твоего обработаем в лучшем виде, завтра можешь забирать тело. Одевать сама будешь или приплатишь?
Молча я протянул ему купюру. Мужчина равнодушно кивнул, убирая бумажку в карман. И ушел, насвистывая какой-то идиллический мотивчик.
– Он прав, – сказал я спустя некоторое время. – Больше для Николая мы ничего не сделаем. Ты слишком вымоталась, нужно отдохнуть, а с завтрашнего дня продолжать жить.
– Зачем? – чуть слышно спросила Настя.
Я понял, что сказал банальность. Мне вообще было трудно находиться с ней рядом и под видом утешений что-то выпытывать. Наверное, потому, что за долгое время безразличного бессмысленного существования девочка-подросток затронула меня за живое. Если бы у меня была дочь, она могла бы быть такой. Я зло сплюнул на пол от накативших сентиментальных мыслей.
И вот опять улица, скукожившиеся сугробы, кое-где черная, еще не оттаявшая земля, режущий глаза мусор: пустые сигаретные пачки, обрывки бумаг, собачье дерьмо. Настя стояла в нерешительности, ей было некуда идти. Будь у меня квартира, я бы пригласил девочку к себе. Но в данном случае…
– Тебе негде ночевать? – спросил я.
Настя пожала плечами:
– Не беспокойтесь обо мне. Я вернусь туда… где мы с Колей жили последние три дня.
В ответ я только фыркнул:
– Так я тебя туда и отпустил. Пока не закончится это дело, поживешь у меня в офисе. В твоем распоряжении почти не сломанная раскладушка, а я как-нибудь пристроюсь на столе.
Она выслушала меня с недоверием.
– Мы будем ночевать вместе?
– Тебя это так пугает?
– Но… я вас не знаю… не понимаю, что вы хотите… Когда то же самое предлагали другие парни, это значило только одно. Не просто же так вы за меня хлопочете. Я должна буду трахаться с вами, трахаться, да?
Я и сам не заметил, как она завелась. И не просто завелась, у нее случилась самая настоящая истерика. Она бросилась на меня, стремясь вцепиться в лицо, ругала такими словами, которые знает не каждый работяга, а под занавес обвинила в смерти своего брата. Ее визги привлекали внимание прохожих, но те, вместо того чтобы вмешаться, предпочитали ускорять шаг. Я дал ей пощечину, и Настя обмякла, повиснув у меня на руках.
– Если надо, делайте со мной что хотите, – сломленно прошептала она.
– Лапы убрали, щенки! Куда вы меня тащите?! Я полковник ВДВ! Я Афганистан прошел, мать вашу!
Упирающимся вопящим мужчиной оказался начальник службы безопасности «Миллениума» Владимир Михайлович Фирсов. Упившийся до потери реальности, меня он не узнавал.
– Куда вы его? – спросил я у патрульных.
– Куда? Ясное дело, в вытрезвитель, – ответили они, отпыхиваясь.
– Может, решим все миром? – предложил я. – Это мой знакомый.
– И что с того? Он нам еще за оскорбление при исполнении ответит. И под статью пойдет. Вон, погон оторвал! Нападение на сотрудника…
– Сколько? – остановил я.
Сержанты отпустили сопротивляющегося. Чтобы не упасть, Фирсов вцепился в распахнутую дверцу. Он дышал тяжело, раздувая ноздри.
– Откуда нам знать, что ты не подставной, – сказал один из сержантов.
– Ваше право. – Я помахал у него перед носом свернутой в трубочку купюрой. – Ну, мне идти дальше или договоримся?
Забыв о Фирсове, парни отошли в сторону, пошептались между собой.
– Платят мизер, и то задерживают, – пробормотал все тот же патрульный. – Ты знаешь что, швырни бумажку под сиденье, будто случайно обронил. И можешь забирать своего десантника.
Что я и сделал незамедлительно.
Но управиться с освобожденным полковником оказалось не так-то просто. Машина уехала, а он повис на моей руке, едва не касаясь земли головой. Короткие ноги завязли в мокром липком снегу, подгибались, не желали ступать ни шагу.
– Дайте выпить, – без конца повторял Фирсов, схаркивая тягучую длинную слюну.
Пришлось посадить его в сугроб, отойти на несколько метров и поймать частника. Прежде чем мой знакомый полностью отключился, он успел назвать адрес. И мы тронулись в путь.
Начальник службы безопасности жил в обычном многоквартирном доме, и не где-нибудь в центре, а за рекой, где начинались рабочие районы. Лифт по закону подлости не работал, подъезд был изрядно загаженный, не иначе как молодежь присмотрела его для своих невинных шалостей: я приметил использованный презерватив и одноразовый шприц, брошенные под лестницей. Последний пролет оказался самым сложным – мне пришлось тащить Фирсова волоком.
Железную дверь открыла маленькая пожилая женщина изможденного вида. На ней был потрепанный домашний халат, опухшие ноги обмотаны шерстяными платками. Большие круглые очки с толстыми линзами придавали ей сходство с нахохлившейся совой.
– Господи, Володя, зачем же ты так? – слезно запричитала женщина-сова, суетясь вокруг нас.
Вместе мы пронесли отставного полковника в комнату и прямо в одежде уложили на разложенный диван. Фирсов оглушительно храпел, разинув рот.
– Спасибо вам, – смущенно проговорила маленькая женщина. – Я уже не знала, что и думать. Сестра позвонила и сказала, что муж в очень плохом состоянии, а ведь раньше он и капли в рот не брал. Сорвался, как только…
И она начала всхлипывать.
– Сестра? – машинально спросил я.
Сняв очки, женщина принялась промокать близорукие глаза несвежим носовым платком.
– Да, Алевтина Семеновна. А что, разве не она попросила вас доставить Володю? Я думала…
– Стало быть, вы Наталья Семеновна? – Я даже опешил от неожиданного открытия.
Получается, у них тут целый семейный подряд. Одна сестра – владелица, другая – главный бухгалтер, ее муж – начальник службы безопасности. И лишь Виктор Евгеньевич Ланенский – человек посторонний, вроде как с улицы. Хотя нет. Друзина говорила что-то о том, будто знает его много лет.
– А кто в таком случае вы? – опомнилась женщина-сова.
– Знакомый вашего мужа, встретил его случайно, – соврал я.
Но это ее не успокоило.
– Вроде бы я всех знаю, а вас вижу впервые.
– Так уж и всех? – вырвалось у меня язвительно.
– Что вы себе позволяете? – процедила Наталья Семеновна, не выглядевшая более ни слабой, ни смущенной, как в первые минуты знакомства. – Попрошу немедленно покинуть мой дом.
Я кивнул, обведя напоследок взглядом просторную переоборудованную квартиру. После гадкого подъезда она выглядела настоящими хоромами. Храпящий на диване человек заплатил слишком большую цену за это внешнее благополучие.
– До свидания, – сказал я и ушел, оставив женщину в еще большем недоумении и тревоге.
Когда я наконец добрался до больницы, приемные часы уже закончились, пришлось довольно долго дергать запертые стеклянные двери, а потом с не меньшим усердием объяснять сварливой, тугой на ухо санитарке, кого именно я хочу увидеть. Сложность состояла в том, что я не знал фамилии Николая.
– Завтра. Все завтра, – не слушая меня, повторяла она.
Я обошел больничный корпус и приметил небольшую дверцу, к счастью оказавшуюся незапертой. Я юркнул внутрь, оставив дверь приоткрытой: худо-бедно серый свет умирающего дня проникал сюда, и я смог двигаться в глубь коридора, не рискуя, что споткнусь и сверну себе шею. Попетляв по бетонным лабиринтам, спустившись куда-то вниз по лестнице, я очутился в новом коридоре, более широком, где пол и стены были выложены белой и голубой плиткой, а свет лился уже из-под потолка. По обе стороны тянулся длинный ряд массивных железных дверей. Мне стало зябко, и не только от холода; кажется, я догадался, куда попал.
Я не особо удивился, когда увидел на лавке в конце коридора маленькую сгорбленную фигурку. Густые русые волосы растрепались и едва не подметали плиточный пол. Я присел рядом с девочкой и убрал шелковистые пряди с ее лица. Настя не пошевелилась. Нос ее распух, глаза были красные от слез.
– Коля теперь здесь, – проговорила она и вдруг ткнулась мне в плечо, разрыдалась.
Я чувствовал, как вздрагивали ее худенькие лопатки и маленькие неразвившиеся груди. Ничуть не стесняясь, она льнула ко мне, ища защиты и поддержки. Сейчас я был для нее и отцом, и старшим братом, и другом в одном лице. Но я не питал иллюзий. Окажись поблизости другой человек, и она так же доверчиво потянулась бы к нему.
– Ты давно находишься здесь? – спросил я.
– Не помню, – всхлипнула Настя. – У меня все смешалось. Приемный покой, операционная, реанимация и вот… морг… А потом будет кладбище…
И она опять заплакала.
– Вы не представляете, как много он значил для меня, – продолжала она, пряча залитое слезами лицо у меня на груди. – Единственный родной человек на всем свете. А узнала я о его существовании только в детдоме. Он с мамкой семь лет прожил, прежде чем она от него отказалась. Гулять ей мешал. Отца к тому времени уже посадили. Потом он вернулся, меня заделал и опять на нары. Мать со мной резину уже не тянула, прямо в роддоме отказалась. Сначала дом малютки, потом, дело ясное, детдом. Там и встретились братик с сестричкой, по фамилии Николины, по отчеству Николаевичи. Отца при побеге менты застрелили, мать денатуратом отравилась, бабки да дедки… о них мы вообще ничего не знаем. Если бы не Коля, я бы умерла там… Другим девчонкам с десяти лет со старшими парнями спать приходилось, и ни с одним за раз, а групповухой, а меня не трогали, потому что мой Коля… шишку держал… Потом он из детдома ушел, комнату в коммуналке получил, на завод токарем устроился и меня из этого ада забрал. Строгий был, сказал, если с кем спать буду – убьет. Какой там спать, дурачок! Я в детдоме такого насмотрелась, что от одного вида мужика противно делается. – Девочка отстраняется от меня. – Вы… вам же не нужно этого?.. В смысле со мной… малолеткой…
Я покачал головой:
– Нет, не нужно, Настя. А кто такой Клоун?
Девочка вся дрожала, в доверчивых глазах застыл непередаваемый страх.
– Пожалуйста, не будем о нем. Это самый страшный человек, которого я когда-либо знала. Ему убить…
К нам приблизился мужчина в замызганном резиновом фартуке. Небритый, помятый, с руками поросшими жестким черным волосом. Лицо усталое и безразличное.
– Шла бы ты домой, крошка, – проговорил он, обращаясь к Насте. – Здесь все равно ничего не высидишь. Братца твоего обработаем в лучшем виде, завтра можешь забирать тело. Одевать сама будешь или приплатишь?
Молча я протянул ему купюру. Мужчина равнодушно кивнул, убирая бумажку в карман. И ушел, насвистывая какой-то идиллический мотивчик.
– Он прав, – сказал я спустя некоторое время. – Больше для Николая мы ничего не сделаем. Ты слишком вымоталась, нужно отдохнуть, а с завтрашнего дня продолжать жить.
– Зачем? – чуть слышно спросила Настя.
Я понял, что сказал банальность. Мне вообще было трудно находиться с ней рядом и под видом утешений что-то выпытывать. Наверное, потому, что за долгое время безразличного бессмысленного существования девочка-подросток затронула меня за живое. Если бы у меня была дочь, она могла бы быть такой. Я зло сплюнул на пол от накативших сентиментальных мыслей.
И вот опять улица, скукожившиеся сугробы, кое-где черная, еще не оттаявшая земля, режущий глаза мусор: пустые сигаретные пачки, обрывки бумаг, собачье дерьмо. Настя стояла в нерешительности, ей было некуда идти. Будь у меня квартира, я бы пригласил девочку к себе. Но в данном случае…
– Тебе негде ночевать? – спросил я.
Настя пожала плечами:
– Не беспокойтесь обо мне. Я вернусь туда… где мы с Колей жили последние три дня.
В ответ я только фыркнул:
– Так я тебя туда и отпустил. Пока не закончится это дело, поживешь у меня в офисе. В твоем распоряжении почти не сломанная раскладушка, а я как-нибудь пристроюсь на столе.
Она выслушала меня с недоверием.
– Мы будем ночевать вместе?
– Тебя это так пугает?
– Но… я вас не знаю… не понимаю, что вы хотите… Когда то же самое предлагали другие парни, это значило только одно. Не просто же так вы за меня хлопочете. Я должна буду трахаться с вами, трахаться, да?
Я и сам не заметил, как она завелась. И не просто завелась, у нее случилась самая настоящая истерика. Она бросилась на меня, стремясь вцепиться в лицо, ругала такими словами, которые знает не каждый работяга, а под занавес обвинила в смерти своего брата. Ее визги привлекали внимание прохожих, но те, вместо того чтобы вмешаться, предпочитали ускорять шаг. Я дал ей пощечину, и Настя обмякла, повиснув у меня на руках.
– Если надо, делайте со мной что хотите, – сломленно прошептала она.