Сергей Зверев. Аномальная зона

   Благомор, полузакрыв глаза, выслушивал мои соображения. Несколько раз по ходу монолога кивнул, как бы соглашаясь.
   – Хорошо, Луговой, – он недовольно нахмурился, – в здравом зерне вам не откажешь. Считайте, что отбрехались. Поговорите с Челобаем, пусть сведет вашу группу с Антоновым – тот курирует связи с «материком». Работайте. От санкций в ваш адрес пока воздержимся, до сегодняшнего дня вы проявляли себя как способный работник. Посмотрим, на что вы еще способны... Да и как-никак вы спасли мне жизнь...
   «Хорошо, что помнит», – подумал я.
   – Другие проблемы, Олег Геннадьевич? – проницательно подметил я.
   – А когда они кончались? – Благомор коряво усмехнулся. – Проблемы – как из рога изобилия... В одной из деревень долины Падающей Воды вчера вспыхнул бунт. Эти уроды реквизировали у крестьян почти все. Людям просто нечего жрать; зарезали старосту, пытавшегося их образумить, выгнали людей, прибывших за «излишками» продовольствия, взялись за вилы... На прииске в Аркадьево накрылся бур в кимберлите. Уж больно инцидент напоминает вредительство – вы когда-нибудь пробовали сломать этот бур? Администрация ползает на коленях, просит милости, что-то лопочет о недельных ремонтных работах...
   – Все решаемо, Олег Геннадьевич, – мягко произнес я. – Позволите идти?
   – Да кто же вас держит, – пожал плечами Благомор. – Ступайте, работайте на благо нашего общего дела.
   Я развернулся, чтобы уйти, не забыв при этом склонить голову и щелкнуть каблуками, но тут он остановил меня, произнеся в спину как-то вкрадчиво:
   – Я слышал, вы проявляете чрезмерную любознательность, Луговой?
   Я развернулся четко по-военному, едва не вскинув руку в гитлеровском приветствии.
   – Простите, Олег Геннадьевич?
   – Люди жалуются, что вы суете нос в дела других отделов. В частности, отдела «Ч», отдела криптографии и подразделения Антонова. Что скажете, Луговой? Только не говорите, что ваша любознательность с вами и умрет.
   – Я всего лишь работаю, Олег Геннадьевич...
   Нехорошо мне стало от его взгляда. Тяжелый обруч сдавил грудную клетку. Благомор прав, пора умерять любопытство. Добром это дело не кончится. Неоднократно поступали прозрачные намеки – отнюдь не со стороны Благомора. Один лишь прошлогодний инцидент в Утином Броде чего стоит.
   – Вы читали инструкции, – вздохнул Благомор, – в них отчетливо указаны границы вашей компетенции. Секретность первого и второго уровней – увы, не ваше. Мы не тупые армейские дуболомы, понимаем, что расследование некоторых дел приводит иногда к запретной тематике. Но и в этом случае ваши действия прописаны. Отдайте заявку на рассмотрение – и получите либо информацию, либо часть вашего расследования проведут другие люди. А вы суетесь сами, без спроса. Я получаю жалобы. Последний донос был совсем возмутительным: ну, скажите на милость, какая вам разница, кто такой Филиппыч? Зачем эти несанкционированные вылазки в мировую сеть с попытками получить информацию, манипуляции никами и паролями?
   Сердцу стало тесно в груди. «Куда ты лезешь, Луговой? – пульсировал маячок в мозгу. – Сколько кошек прикончило любопытство?»
   – Это не повторится, Олег Геннадьевич. – Я щелкнул каблуками и удалился из опасной зоны.

* * *

   Я возвращался на базу в глубокой задумчивости. Под меня копали, это не новость. Копали где-то рядом – в моей же «корпорации монстров». Искать компромат на меня бессмысленно – ввиду его отсутствия. Мелким козырем для противника могло бы стать пресловутое любопытство (что было, то было, но далеко я в своих изысканиях не продвинулся), ловкая подстава или...
   И снова вспоминался прошлогодний случай в Утином Броде – в низине с пологими увалами между деревнями Крюки и Гольцово. Пробило колесо, и в голове включилась паника: чего бы она на ровном месте включилась? Я попятился в водосток, зигзагами добежал до леса, вызвал подмогу. А впоследствии терзался: шизофрения, паранойя, реальная угроза? Кому понадобился бывший следователь военной прокуратуры, не являющийся «разносчиком» информации и толком не представляющий опасности? Конкурент? Соискатель на мою должность? А что хорошего в моей должности? Рискуешь, как все, спишь урывками, личная жизнь трещит, люлей получаешь в первую очередь. Не дают кому-то покоя мои «особые» отношения с Благомором? Ох, чувствую, скоро придет конец этим «особым» отношениям...
   Я вывернул руль перед Матрениным бором и сбросил скорость, выезжая на кочковатую лесную дорогу. Через несколько минут я спустился с горочки в тот самый Утиный Брод. С одной стороны, увалы поросли редкими осинами и ольхой, с другой – зеленел густой ельник, при желании там можно спрятать хоть дивизию злоумышленников. Глупо с моей стороны искать улики спустя год. Но можно было просто прогуляться.
   Я остановил машину ровно там, где в памятный день спустило колесо. Куст в водостоке, с которым я бодался, был сломан и наполовину высох. Опасность исходила из ельника – я чувствовал. Прошелся по опушке, увязая в глиноземе, поросшем пушистой травкой. Посидел на корточках – поближе к земле. Сунулся в лес... и внезапно оробел. Расстегнул кобуру, раздвинул ветки боярышника, снова присел «на кукурки» – еловые лапы висели слишком низко, заслоняя обзор. В печенке уже эти «былинные» леса Каратая, где за каждой кочкой что-то да корячится. Анчутки прыгают – чертенята, по-нашему, – беспятые, беспалые, любители проказничать. Бука в заболоченной низине, спрятавшись в кусты, аппетитно грызет чьи-то белые косточки...
   Я осмеял свою нерешительность, походил по лесу, вычислил все места, откуда просматривалась машина, и едва ли не обнюхал их. Выискивал «пролежни», окурки, сломанные ветки. Несложно догадаться, чем закончились мои поиски. Вскипев от злости, я затоптал недокуренную сигарету, выбрался из леса и зашагал к машине. Прыгнул за руль, вставил ключ в зажигание, повернул... и машина не завелась. По спине подуло холодком. Я повторил манипуляцию – аналогичный результат. История с Коровичем повторялась в виде фарса? Чушь – история с Коровичем и была настоящим фарсом. Я машинально потискал кобуру – она уже была расстегнута. Перегнулся через сиденье – не спрятался ли кто сзади? Посмотрел во все окна – не подкрадываются ли к машине полчища нечистой силы? Лучшее решение – просто подумать. У Коровича сел аккумулятор, при попытке завести машину раздается треск. У меня – без треска. Батарея новая. Просто зажимы разболтаны, плохо охватывают клеммы, искра не проходит. Плевое дело. Подпрыгнул где-нибудь на кочке, контакт и расцепился. Ругаясь сквозь зубы, проклиная свою склонность к суеверию (вроде не наблюдалось за мной такого), я выбрался из машины, распахнул капот.
   – Кхе-кхе... – покашляли сзади. И произнесли этак вежливо и смущенно: – Сломались, сударь?
   Я резко повернулся – жар в голове, а ноги заледенели. Пусть меня молния пронзит, если несколько секунд назад тут кто-то был! А теперь стоял мужичонка ростом ниже среднего, седоватый, бородатый, давненько не навещавший парикмахера, одетый как пилигрим – серые штаны фасона «семеро нагадили, а я ношу», длинная рубаха, сверху рубаха покороче, на ней еще короче, и всю эту капусту подпоясывала тесемка, завязанная бантиком. «Пилигрим» опирался на палочку и смотрел так добро, что хоть за мелочью лезь.
   – Это бывает, уважаемый, – ласково сказал незнакомец. – Проблемы со стартером, с замком зажигания... Входящее реле давно проверяли? Давайте я вам помогу. Ох уж эти неисправимые пользователи, не разбирающиеся в элементарных конструкциях...
   Почувствовалось легкое головокружение – «пилигрим» смотрел на меня ласково, обезоруживающе. Еще минута, и... Какая продвинутая нынче нежить. С этой публикой ни в коем случае нельзя разговаривать, а то заговорит зубы, затянет в бездну, оглянуться не успеешь. И смотреть им в глаза не стоит... Я выхватил пистолет, когда он уже подался ко мне, начал оттеснять от капота. Взвел курок.
   – Назад, «пилигрим»! – Слова давались с трудом, приходилось буквально выхаркивать их из горла.
   «Дух» был отчасти материален. От него пахло, его можно было потрогать. Не разобраться без бутылки с этими местными духами...
   – Ты что, офицер, – ласково сказал пришелец. – Я же безвозмездно, так сказать, в плане бескорыстной услу...
   – Самоуничтожься, помощничек! – взревел я, втыкая ствол ему в переносицу.
   Он увидел, что мой палец ползет по спусковому крючку, перепугался, как настоящий, и начал пятиться. Я за ним. Он припустил вприпрыжку – и на хрена такому, скажите, палочка? – я сделал несколько шагов и встал. Не уйду от машины. Попятился. А этого «духа» из народных преданий уже и след простыл – растворился в воздухе, отбежав всего на несколько шагов! Страх остался в организме – кто следующий? Какую масочку на этот раз нацепим? Я покрутил зажимы на клеммах, работая боковым зрением. Приди же, контакт! Захлопнул капот, взгромоздился за руль. Машина завелась, умница...
   Только через милю начал отпускать страх. Я сообразил, что еду не в ту сторону, и повернул на примыкающий проселок. Карта местной «инфраструктуры» стояла перед глазами. Предстояло еще заехать в отдел, порешать наболевшие вопросы и пожаловаться Челобаю на отвратительную работу отдела «Ч». Оттого и назвали сборище бездельников отделом «Ч», что в их компетенцию, помимо прочего, входит работа с «чужими». Выражаясь понятнее, с НЕПОЗНАННЫМ. Еще понятнее: НЕ ПУЩАТЬ. Не проникновение в суть явления (в этой сути сам черт ногу сломит), а очистка от него стратегически важных объектов и их окрестностей. У парней хитроумное оборудование, собственные эксперты, консультанты, в том числе из местных жителей. А работают спустя рукава. Нечисть оккупировала все ближайшие леса, аномальные зоны становятся шире, глубже, страшнее, расползаются, как кровь под мертвецом, появляются там, где их еще недавно не было. Надежно защищены от посягательств лишь долина Черного Камня и долина Покоя, где расквартирован ценный персонал, да кое-какие коммуникации, имеющие значение. Плюс ареалы обитания местных феодалов. На этих участках работают сильные экстрасенсы, ангажированные режимом, какие-то колдуны со «специальным образованием», особые датчики, сигналы с которых отслеживаются круглосуточно. На остальной территории Каратая лучше держать кобуру расстегнутой. Хотя и кобура – не такая уж волшебная палочка. Крестьяне в деревнях практикуют заклятия, «волшебные» порошки. Говорят, что помогает от мелкой нежити. Сами спасаются, дома спасают, скот. Я сам, уж если откровенно, навестил однажды деревенскую колдунью. Отслюнявил ей, сколько просила, потерпел, пока она глумилась надо мной, верша охранный заговор, выпил волшебный настой из перетертых корешков, лягушачьих лапок и крысиных хвостиков, крякнул, занюхал рукавом. Китайская кухня отдыхает. А как она расхваливала свою гадость – ну прямо как пройдоха Цзюн свои таблетки от несварения. Оно и видно по сегодняшним (да и не только) событиям...

* * *

   Я спустился с горочки в долину Покоя не сказать что глубокой ночью, но стемнело уже давно. Свет фар выхватывал из темени кусты отцветшей сирени, сибирской дички, пестрые цветочные клумбы. На календаре начало лета, а в благодатном климате Каратая полным ходом цветут цветы и плодоносят жимолость и малина... Я медленно ехал по узким дорожкам, петляющим с террасы на террасу. В отдельных коттеджах еще мерцал свет, но в основном люди спали – напахались за день на ответственной работе, доползли до дома, отключились.
   Я добрался до своей ограды, стилизованной под рябь на телевизоре, заехал на предназначенный для парковки пятачок, погасил фары, выключил двигатель. В доме не спали; на первом этаже за шторами горел свет, казалось, там что-то мельтешит – от усталости, наверное, мерещилось. Я откинул голову на подголовник, пролистал события минувшего дня, разложил их по полочкам, чтобы удобнее было найти в случае нужды. Я всегда так делал. Пусть мир летит куда подальше, но в голове должен царствовать немецкий порядок.
   Челобая в последнее время стали нешуточно беспокоить китайцы. В Каратае их было немного, жили обособленными общинами, разводили овощи, держали какое-то подобие аптек, сбывая хворающим людям средства своей народной медицины (благо с травами в Каратае недорода не было). А тут вдруг стали шевелиться, выбираться из своих убежищ, проявлять интерес к происходящим событиям. То реквизируют у них коробку сотовых телефонов, осуществляющих каким-то образом связь (делают вид: не наше, ничего не знаем, под крыльцом валялось), то нарушителей поймают у закрытого объекта (и снова изумленные лица – грибы, мол, собираем, насяльник; ага, весной). Намедни «смежники» провели облаву в отдаленной общине. Всплыла информация, что «популяция» китайцев загадочным образом пополняется. Образовались «лишние» две дюжины душ. Тропы в Каратай закрыты, муха не проскочит – нашли лазейку? И чего хотят? Жизнь в Каратае, прямо скажем, не сахар. И ведут-то себя смиренно, кланяются, виновато щурятся – мол, никак нет, начальник, мы все те же, ты еще раз пересчитай. И суют подношения – китайскую рисовую водку, порошки для потенции, черную икру. Как не вспомнить мудрого Дэн Сяопина: «Китай должен скрывать свои возможности, ждать своего часа и всегда оставаться в тени…»
   Хрустнул гравий. Я среагировал оперативно – выхватил пистолет, подался вбок, едва не раздавив коробку с трансмиссией. Кто их знает, начнут палить в «лобовик»... Но было тихо. Я всматривался в черноту. Степан решил поразвлечься, в привидение поиграть? Убью этого фрика! По-моему, кусты шевельнулись... Какого хрена?! Ведь тут повсюду охрана!
   – Михаил Андреевич, это я... – сдавленно донеслось с улицы. – Плюгач...
   Твою дивизию! А ведь однажды меня могут подловить в собственном доме... За окном колыхалась нечеткая тень. Я активировал стеклоподъемник, и тень обрела очертания. Перед машиной мялся мой информатор по фамилии Плюгач, вполне соответствующей его внутренней сути.
   – Другого места не нашел? – ворчливо бросил я. – И долго тут торчишь?
   – Да нет, не очень долго, Михаил Андреевич. Со склона ваш участок как на ладони, видно, что машины нет... А где бы я вас еще нашел? Вы же теперь неуловимы – то здесь, то там. А по «сотке» связываться неудобно – ее же прослушивают...
   Ох, боялся мой информатор, что люди узнают, что он стучит местному следователю...
   – Ладно, садись в машину.
   – Спасибо, Михаил Андреевич, я и тут постою. Спокойнее как-то. Скажу пару слов – и доброго сна...
   Плюгач был десятником в местной каталажке. Не в той, что «Алькатрас» в долине Черного Камня, а в нашем Мерзлом Ключе. В некотором роде КПЗ, где содержались арестованные по подозрению в преступлениях против режима. Все логично и удобно – «рабочий материал» должен быть под рукой. Каталажка размещалась в бетонном кубе между двумя скалами, и с высоты птичьего полета вполне могла сойти за третью. Плюгач командовал отделением вертухаев в зоне, где содержались арестанты, не представляющие чрезмерной важности. Долго рассказывать, чем я его прикормил и на каком компромате он у меня завис. Коротко так – до «приземления» в Каратае он служил надзирателем в тюрьме, откуда был уволен с формулировкой «за чрезмерную жестокость по отношению к заключенным» (это как же надо отличиться...). Но я навел справки, выяснил, что уволили Плюгача за другое. Польстился на энную сумму, и однажды в его смену в камере был найден повешенным некий заморыш, оказавшийся на поверку подсадной уткой. Самое скверное заключалось в том, что «утка» была не местного уголовного разлива, а просто косила под него, – сотрудник органов с блестящим знанием «языка», блатных обычаев и выдающимися театральными способностями. Доказать причастность Плюгача не смогли, уволили с вышеназванной формулировкой – его она вполне устраивала. Больше всего на свете – даже здесь, в Каратае, – Плюгач боялся, что вскроется правда о той истории в городском ИВС города Новокузнецка...
   – Излагай, – разрешил я.
   – Ага... – Стукач завертел головой, приблизился, одарив меня запахом гнилостных «испарений», понизил прокуренный голос. – Вы тут, того... слышал, лажанулись неслабо? Ну, с Гульштерном и вторым... забыл, как там его?
   Ага, забыл он, конечно. Я молчал. У моего стукача помимо явственных недостатков, о которых лучше молчать перед сном, имелось потрясающее достоинство: он знал все. Через зону его влияния прокручивалось такое количество информации, что позавидовали бы «ведущие» аналитики Каратая. Он умел собирать ее, систематизировать, отбрасывать ненужную. Порой возникало ощущение, что на моего информатора трудятся его собственные информаторы, у которых тоже есть свои многочисленные источники.
   – Вам же интересно, кто их грохнул?
   – Ну, допустим.
   Не сказать, что я сильно возбудился от такого заезда. Разработку Гульштерна и компании я действительно считал тупиковым направлением, хотя и не исключал, что на данном пути может вылезти что-нибудь интересное.
   – Сегодня привезли одного парня из Торгучака... вы же знаете, Михаил Андреевич, где Торгучак?
   – Знаю. Дальше.
   – Ага... Он старосте кайлом лобешник расквасил – не поделили чего-то... ну, рядовая бытовуха, могли бы и не брать. Но раз взяли, привезли – надо работать с материалом; как-никак представителя власти обидел... Так вот, с утреца он еще не поцапался со старостой, возился на опушке – у него там собственное подполье, бревнами прикрытое, вот в него он что-то и набивал... Засек мужика, выходящего из леса, – бледный, с пистолетом, отдышался, позвонил кому-то. Все, мол, говорит, с обоими разобрался, тип-топ, ложусь на дно. На том конце, видать, спросили, где он. Тот и ответил: подхожу к Торгучаку, есть тут хата непаленая, отсижусь денек-другой. А уж потом вытаскивайте меня отсюда. Сунул пистолюгу за пояс и потопал к околице. Мой источник проследил – скрылся в доме Агрофея Пырьева, это третья изба от околицы, если со стороны Гнилой балки смотреть... Вот и подумал я, Михаил Андреевич, – как там у вас в сводках? Не убивали больше никакую парочку в наших краях?
   – Да вроде нет... А с какого перепугу твой источник вдруг эту историю слил?
   – А чего тут странного? – Плюгач вполне непринужденно пожал плечами. – Парнишка испуган до колик, жил себе и не помышлял, что на киче окажется. Из-за этого подполья, что его мать, старуха полусумасшедшая, заставила вырыть, он и поцапался со старостой. Тот в лес пошел, чуть не провалился, осерчал, давай парня тумаками награждать; тот терпел, а после осерчал в ответку, схватился за кайло, да как звезданет... А сейчас он волком воет, просит отпустить его, мол, сами со старостой полюбовно разберутся; рассказывает все, что может оказаться полезным... Думаете, он только про гостя Агрофея Пырьева рассказал? Он и лесника Волочая сдал, который беглого каторжника в прошлом месяце призрел, и двух сельчан, затыривших «АК-74» и ящик гранат – типа, рыбу глушить. Поет, как птица Сирин, заслушаешься...
   – Это все, Плюгач?
   – Маловато, Михаил Андреевич? – Зубы у Плюгача не блестели, нечему там блестеть, но я видел в темноте, как он скалится.
   – Да нет, хорошо, спасибо. Проработаем твою информацию. Только в следующий раз не выскакивай, как леший из кустов, а то ведь можно и пулю в лоб...
   – Испугались, Михаил Андреевич?
   Информатор подленько хихикнул и растворился в зарослях акации и магнолии. А я сидел в каком-то деревянном отупении. Черта с два я поеду работать этой ночью! Усталость – девка вредная. Небольшой отдых, а там посмотрим. Фраза «отсижусь денек-другой» именно то и подразумевает – отсидеться денек-другой. Да и Анюта, поди, заждалась...
   Я начал с кряхтением вытаскивать себя из салона.

* * *

   Моя благоверная, с которой мы так и не расписались (в Каратае почему-то не записывают акты гражданского состояния), действительно... заждалась. Я открыл дверь и чуть не оглох. Гремела самая ужасная музыка, какую только можно представить, – неубиваемая российская попса. Моя бы воля, всех бы «корифеев» жанра сослал на строительство тайного «ЗКП» в Лягушачью долину! Герметичность наших окон и дверей заслуживала похвал – с улицы я ничего такого не слышал. В просторной кухне, совмещенной с прихожей, царил ужасный кавардак. В общем, не новость – Анюта стабильно поддерживала беспорядок в доме. Но сегодня они со Степаном еще и нализались до зеленых соплей. Плясали огни старинной цветомузыки. И зачем я, спрашивается, под Новый год приволок ее со свалки? На полу валялись какие-то подушки, перевернутые табуретки, разбитые блюдца. На кухонной стойке, среди груды объедков и относительно нетронутой еды, – две бутылки виски: одна пустая, в другой едва на дне. Стаканов не было – пили из горлышка. Поз звуки «музыки» извивалась моя «блистательная» – в обтягивающем платьишке без верха и низа, растрепанная, с боевой раскраской из потекшей туши, пьянющая в три авиапочты. За стойкой подпрыгивал и подпевал исполнителю коротышка Степан. Я видел лишь его подскакивающую голову – словно мячик прыгал по стойке. Звезда театра лилипутов, блин. Ладно хоть в обнимку не танцевали. Или... я поздно пришел?
   – Д-давай д-допьем, Степашка, – выбралась из танца и, пошатываясь, заструилась к стойке Анюта, – а то с-скоро... этот... как его... п-придет... б-будет тут авторитетом т-трясти, орать, к-как ненормальный...
   О, где мои таблетки от бешенства...
   – Д-давайте, Анна Д-дмитриевна! – радостно подпрыгивал Степан. – Эх, хорошо мы с в-вами с-сегодня оторвались! Когда еще п-получится?
   Да теперь уж, наверное, никогда. Настало время суровых репрессивных мер. Я решительно направился к выключателю, активировал свет, выключил музыкальный центр, метнулся, перехватив бутылку, содержимое которой Анюта уже намеревалась перегрузить себе в горло.