– Сотрудничество, – звонко поправил Чацкий. – Мы предлагаем вам со-труд-ни-чес-тво.
   У него было худое артистическое лицо и длинные пальцы пианиста. Рядом со Вторым, массивным, кряжистым, почти квадратным, генерал выглядел изящным и утонченным.
   Антонов покосился на папку, лежащую перед шефом. Она была украшена стандартным грифом секретности и носила на себе рукописную пометку, которая легко читалась вверх ногами:
   СОВМЕСТНАЯ ОПЕРАЦИЯ
   Антонов снова посмотрел на Второго. Тот раскрыл папку и развернул ее так, чтобы было видно подполковнику. На первой странице красовалась цветная фотография брюнета с окладистой бородой, но без усов.
   – Знаешь его? – спросил Второй.
   – Шамиль, – ответил Антонов. – Чеченец. Настоящая фамилия Шамаев, зовут Русланом. В честь пушкинского героя, полагаю. Он из довольно интеллигентной семьи.
   – И подвиги тебе его известны? – поинтересовался Чацкий, который, следуя примеру хозяина кабинета, решил Антонову «тыкать».
   Ответ он услышал, а вот взглядом подполковник его не удостоил.
   – Шамиль уже лет десять находится в общероссийском розыске. Только мои орлы его дважды взять пытались. Причислен к лику международных террористов. На его руках кровь примерно сотни мирных граждан. Закончил МГИМО с отличием. Умен, хитер, беспощаден. Активный педераст.
   – Гомосексуалист, – подсказал Чацкий, морщась.
   – Шамиль – педераст, – упрямо повторил Антонов. – Замучил до смерти как минимум двух мальчишек. Когда у него уже не стоит, он использует…
   – Достаточно! – прикрикнул Второй, хлопнув ладонью по столу.
   – Избавьте нас от этих подробностей, – скривился Чацкий.
   «Ну вот, – подумал Антонов, – теперь мы снова на «вы». Он пожал плечами и умолк.
   Второй извлек из папки несколько неподшитых страниц и протянул через стол. Взяв их, подполковник увидел, что это распечатки стоп-кадров, сделанных при просмотре разных видеозаписей. На каждой фотографии присутствовали даты и точное время съемок. Разложив их по порядку, Антонов не сразу понял, что видит изображение одного и того же человека. Снимали его в различных аэропортах с начала мая по середину июня. На всех фото он выглядел абсолютно другим человеком, одетым и загримированным не так, как в прошлый раз. Выдумки ему было не занимать. Умения маскироваться – тоже.
   – Это все Шамиль? – спросил Антонов на всякий случай.
   – Он, родимый, – ответил Второй.
   – Обрати внимание на последние фото, подполковник, – посоветовал Чацкий, вновь переходя на «ты».
   – Уже обратил, – сказал Антонов. – Вот здесь Шамиль в допотопном костюме и лохматом парике: под провинциала косит. А тут он уже грузин или армянин, с животиком и усами. Актер.
   – Еще какой! – безрадостно откликнулся Чацкий. – Сколько его ни вели, а все равно теряли. То в сортире переоденется, то в такси, то прямо на улице. Уходил прямо из-под носа. Как заговоренный.
   Антонов передал фотографии обратно.
   – Почему вели, почему не брали? – осведомился он.
   – А вот это, подполковник, не твое…
   Второй не дал генералу Чацкому закончить реплику, бесцеремонно перебив его.
   – В ФСБ решили отследить связи Шамиля, – сказал он. – Было задействовано несколько десятков людей. Пути за границу ему отрезали, а здесь пытались держать под контролем…
   – И держим! – поспешил вставить Чацкий. – Теперь он у нас вот где. – Его тонкие пальцы сжались в кулак, смотревшийся не слишком внушительно. – В прошлый раз мы потеряли его в Ленингра… простите, в Санкт-Петербурге. Но сегодня ему улизнуть не удалось. Он скрывается в Ленинградской области. Мшанский заказник на границе Лужского и Гатчинского районов.
   – Заказник? – переспросил Антонов.
   Второй и генерал посмотрели на него – первый с досадой, второй с изумлением.
   – Заказник, – принялся пояснять Чацкий, – это что-то вроде заповедника. Мшанским болотам более восьми тысяч лет. Государство их охраняет как особо ценные. Охотников туда не пускают. Вход открыт только ученым и природоведам.
   – И террористам, – добавил Антонов. – Ну и чем занимается Шамиль в болоте, хотел бы я знать? Не научными же исследованиями?
   – Мы знаем, где именно и у кого именно он находится, – сказал Чацкий. – Вернее, догадываемся.
   – Так знаете или догадываетесь?
   – Р-разговорчики, подполковник! – прикрикнул Второй, хлопая ладонью по столу. – Продолжайте, товарищ генерал.
   – Благодарю, – язвительно откликнулся Чацкий. – Так вот, Шамиля в Мшанском заказнике могла приютить только одна особа. Хозяйка этих мест, приватизировавшая всех и вся. Основала там туристический центр, засела посреди болот и что-то замышляет.
   – Кто она такая? – оживился Антонов.
   – Некая Темногорская Белла Борисовна. Живет она в старинной усадьбе на территории заказника. Усадьбу построил один граф, помешавшийся на каббалистике и прочей чертовщине. Добраться туда можно по единственной дороге и нескольким тропам.
   – Поподробнее о Темногорской, пожалуйста, – попросил Второй.
   – Отчаянная демократка, ревнитель либеральных ценностей, – заговорил Чацкий, собираясь с мыслями. – Ее отец в девяностых занимал пост генерального директора корпорации «Госэнергоатом». Оставил дочери немалое наследство, которое она успешно приумножила. У нее активов и недвижимости миллионов на пятьдесят долларов накопилось. Собственных компаний уйма.
   – Почему же она поселилась в такой глуши? – поинтересовался Второй, похоже, впервые услышавший о Темногорской.
   – С детства толстая, некрасивая, обиженная на весь свет, – стал объяснять Чацкий, сверяясь с досье, которое положил перед собой. – У нее никогда не было молодого человека, ее дразнили, а она считала себя самой лучшей, самой необыкновенной. В результате тяжелый внутренний конфликт, раздвоение личности, серия нервных срывов. – Чацкий развел руками. – Ей за пятьдесят, а она по-прежнему девственница. С внешним миром общается через Интернет. Считает себя русской, но Россию ненавидит лютой ненавистью.
   – За что же? – спросил Антонов.
   – А вот тут у меня зафиксированы некоторые ее высказывания, – оживился Чацкий, листая досье. – Ага… «Я не представляю, как можно любить русских за лживость, за пьянство, за раболепие. И это еще не все их худшие качества».
   – Кто же ей по душе, этой деве болотной? – нахмурился Второй.
   – А вот еще одна цитата… «Соединенные Штаты – это оплот человечества. Если бы они завоевали Россию, мы стали бы их штатом. И пусть пускают по нам ракеты, чем больше, тем лучше. Вспомните Хиросиму с Нагасаки, а потом посмотрите, какая из Японии получилась конфетка».
   Пока Чацкий читал, его лицо успело принять такое скорбное выражение, словно он присутствовал при чьих-то похоронах. Антонов же только подавил зевок. Он, как человек дела, знал цену пустословию. Болтовня спятившей русофобки его не задевала. Собака лает, караван идет.
   Похоже, Второй придерживался такого же мнения.
   – И что же, – пробормотал он, насупившись, – вы предлагаете казнить Темногорскую за ее убеждения?
   Чацкий посмотрел ему в глаза.
   – Кажется, вы забываете, – отчеканил он, – что она приютила у себя террориста. Ее взгляды и его методы представляют собой гремучую смесь. А если к этому прибавить род занятий покойного отца Темногорской… Он был ведущий физик-ядерщик, не забывайте. И он мог оставить в наследство дочери не только деньги.
   Сонливость с Антонова как рукой сняло, он встрепенулся. И действительно, что забыл террорист Шамиль в болотах под Питером? Ведь не просто так он навещал Темногорскую? Что-то ему от нее понадобилось, и это явно не ее согласие расстаться со своей застарелой девственностью. Какие-нибудь секреты из области атомного оружия? Черт, очень может быть!
   – Скажите, товарищ генерал, – обратился Антонов к Чацкому, – слежка за усадьбой ведется? Их разговоры прослушивают?
   – Увы, нет. Как я уже отметил, местность труднодоступная, почти непроходимая. Есть несколько тропок, но по ним тоже вплотную не подобраться. Темногорская держит при себе кучу охранников, которые по документам числятся егерями. Имеют право на ношение оружия, а незнакомца запросто могут принять за браконьера или беглого зэка. Ситуация понятна?
   – В общих чертах, – подтвердил Антонов.
   Второй молча кивнул.
   – В таком случае разрешите откланяться. – Генерал Чацкий встал, приложив немалые усилия для того, чтобы отодвинуть тяжелое полукресло с подлокотниками. – Все необходимые сведения в папке. – Он протянул руку Второму. – Когда что-нибудь надумаете, связывайтесь со мной в любое время дня и ночи. Желаю здравствовать.
   Изобразив нечто вроде общего полупоклона, Чацкий покинул помещение. Проделал он это с неописуемым достоинством. Сразу чувствовалось, что вся его карьера создавалась в кабинетах.
* * *
   Когда дверь за Чацким затворилась, Антонов посмотрел в глаза Второму:
   – Насколько я понял, мне предстоит командировка в Ленинградскую область?
   Второй ответил ему долгим, непроницаемым взглядом.
   – А сам-то ты как думаешь? – спросил он.
   Антонов терпеть не мог, когда ему отвечали вопросом на вопрос, а потому предпочел хранить молчание. Тем не менее было совершенно очевидно, что для удаления этого нарыва без хирургического вмешательства не обойтись. Тандем проамериканской миллионерши и чеченского террориста представлял собой несомненную угрозу.
   – Ты не ответил, – произнес Второй, и голос его приобрел неприятную скрипучую тональность.
   Неповоротливый, белоснежно-седой, с выцветшими голубыми глазами и глубокими морщинами, прочертившими бульдожьи щеки, он смахивал на Жана Габена в роли полицейского инспектора. На нем был один из его неизменно тусклых костюмов, а галстук он затянул так, что тот грозил перерезать его складчатую с пергаментной кожей шею. Расправив квадратные плечи, Второй ожидал ответа.
   – Я думаю, что очень скоро мне предстоит бродить по болотам, – произнес Антонов. – Не то, если не вмешаться вовремя, эта парочка сконструирует атомную бомбу. Вот только почему бы вам не задействовать своих людей? В СМРТ есть неплохие кадры. С моими орлами им, конечно, не сравниться, но…
   – Все мои лучшие кадры в настоящий момент брошены в Сочи, где кое-кому вздумалось заварить кровавую кашу, – ответил Второй. – Так что я подумал-подумал и позвонил твоему начальству, чтобы согласовать твое участие в непосредственных операциях.
   Нельзя сказать, что Антонов почувствовал себя на седьмом небе от счастья.
   – А Чацкий и его люди? – осведомился он.
   – Чацкий, как обычно, перестраховывается, – буркнул Второй. – Знаешь, как тот генерал из анекдота… Пока все хорошо, докладывает: «Я изучил обстановку, я принял решение, я приказал атаковать противника». А когда ему всыпали, заводит другую песню: «Мы не предусмотрели, нас отбросили». – Второй пренебрежительно фыркнул. – В случае неудачи Чацкий переведет стрелки на нас. Ну а за лаврами первым побежит, никого с собой не позовет. Так уже бывало, и не раз.
   – Тогда, – сказал Антонов, – может быть, не стоит подпрягаться?
   – И оставить сладкую парочку на свободе? Шамиль не зря отирается вокруг этой болотной девы. Что-то они затевают, но что? Это нам и предстоит выяснить. Тебе.
   Указательный палец Второго нацелился в грудь Антонова. Вместо того чтобы испытать гордость за оказываемое доверие, тот представил себе вонючую трясину, над которой вьются тучи гнуса.
   – Не разумней ли послать туда группу спецназа ВДВ? – спросил он.
   – А если Шамиль уйдет? Или уже ушел? Что мы предъявим Темногорской? Обвинения в непатриотичности? Знаешь, как оппозиция взвоет, если там все чисто?
   – И все равно, – проворчал Антонов, – не нравится мне все это.
   Переубеждать его было незачем, и Второй этого делать не стал. Он знал, что Антонов в любом случае выполнит приказ, каким бы этот приказ ни был. Он знал о подполковнике ВДВ буквально все, начиная от особых примет и заканчивая тайными пристрастиями.
   В свои сорок лет Антонов находился в идеальной физической форме. При росте 183 сантиметра он весил 84 килограмма, оставаясь поджарым и подвижным. Женщины, которые попадали под обаяние Антонова, а потом и под него самого, обязательно интересовались, откуда у него рваный шрам на ягодице и что означает череп в десантном берете, выколотый на его плече. Внятного ответа они не получали, но Второй был в курсе, что задницу подполковнику едва не отгрыз натравленный на него питбультерьер, а татуировка выдает принадлежность к тайному братству самых крутых офицеров ВДВ.
   Второго это не удивляло. Он не сомневался, что подполковник обладает незаурядными умственными способностями, хотя способности эти, увы, зачастую использовались не по назначению. Читал Антонов исключительно мужские журналы и специальную литературу, черпая там сведения о всевозможных технических новинках, транспортных средствах и оружии. Будучи превосходным тактиком, он оставался весьма посредственным стратегом и слишком много внимания уделял противоположному полу, что делало его уязвимым. Одним словом, Второй видел в Антонове идеального бойца-одиночку, а потому решил воспользоваться его услугами.
   Делая вид, что забыл о присутствии постороннего, Второй погрузился в изучение содержимого папки, оставленной Чацким. Некоторое время подполковник крепился, а потом задал пару вопросов и как-то незаметно переместился за спину генерала, заглядывая ему через плечо. По мере того как листались страницы, оба обменивались репликами, становившимися все более оживленными.
   Они внимательно прочитали биографию покойного профессора Темногорского, который, оказывается, покинул «Госэнергоатом» не по своей воле, а получив пинок под зад за финансовые махинации и едва избежав тюремного срока. Этим отчасти объяснялись патологическая ненависть семейства Темногорских к государству российскому и происхождение многомиллионного состояния.
   Потом дело дошло непосредственно до пятидесятилетней девицы Беллы Борисовны, ее усадьбы и тамошних обитателей.
   – Повар, водитель, егеря, сторожа, – бормотал под нос увлекшийся Второй. – Командует ими некто Лось, который, по-видимому, соответствует своему прозвищу. Не-ет, не напрасно ты содержишь целую личную гвардию, не напрасно…
   Приговаривая это, он машинально постукивал пальцем по носу портрета Темногорской, словно беседуя с ней. Ее крупно отпечатанная физиономия едва умещалась на странице и была изображена почти в натуральную величину.
   Губы в сравнении с глазами казались неправдоподобно большими, хотя желания лобзать их не вызывали, как раз наоборот. Голова, расширяющаяся книзу, напоминала по форме грушу, сверху ее венчала шевелюра, похожая на норковую шапку с вылезшим на макушке мехом. Однако ничего комичного во внешности этой толстой дамы не было. Линия ее рта, тяжелая нижняя челюсть, носогубные складки и надменный взгляд с прищуром выдавали в ней натуру целеустремленную, властную, жестокую. Было ясно, что она непрошибаема, как истукан, и одержима, как тысяча фанатиков. Становиться у нее на пути было все равно что преграждать путь носорогу.
   После лицезрения этой пугающей особы мужчины с особенным удовольствием раскрыли страницу, посвященную умопомрачительно хорошенькой девушке по имени Павлина. Светлые волосы обрамляли ее личико, как золотая парча, ореховые глаза смотрели прямо и немного удивленно, губы, слегка подкрашенные коралловой помадой, вызывали ассоциации с цветочными лепестками.
   Не удержавшись, Антонов присвистнул. Второй повернул голову, смерив его уничтожающим взглядом, и зачитал вслух:
   – Павлина Антоновна Хмель, приемная дочь профессора Темногорского. Родилась в девяностом, удочерена в две тысячи третьем. Угу, угу… Сирота, родители погибли в ходе спасательной операции на Дубровке… А! – воскликнул Второй, дочитав страницу до конца. – Теперь понятно, для чего она понадобилась Темногорскому, а потом его дочери. На девочку записано все их состояние. Профессор боялся, что его осудят и конфискуют имущество, вот и подсуетился. А у Беллы Борисовны тоже небось рыльце в пушку. Девочка долгое время служила ей ходячим сейфом. – Оторвавшись от чтения, Второй обернулся к Антонову. – Около года назад Павлина переписала все на имя Темногорской. Но та ее от себя не отпускает. Держит на коротком поводке.
   – Зачем? – спросил Антонов.
   – Кто ее знает… Может, привязалась.
   – Черта с два! Такие ни к кому не привязываются.
   – Значит, она просто не доверяет Павлине, – рассудил Второй. – Наверное, девочка слишком много знает. По существу, она находится под домашним арестом. Училась дома, друзей и подруг сроду не имела, на людях появляется только в компании Темногорской, Лося или других охранников. Пленница. И, скорее всего, еще одна девственница.
   Второй закрыл папку и отодвинул ее от себя, а потом сделал то, что ему уже давно хотелось сделать: достал сигарету и закурил. Антонов поспешил вернуться на свое место. Его ноздри дрогнули и сузились. Бросив курить, он оставался неравнодушен к табачному дыму, и когда делалось невмоготу, сосал леденцы на палочке. Второй был осведомлен об этой слабости Антонова, а потому старался не курить в его присутствии. Но сегодня сдержаться не получилось. Очень уж необычное дело вырисовывалось.
   – Можешь открыть окно, – сказал Второй, гася докуренную до середины сигарету, а когда Антонов снова сел, сказал: – Я решил оказать Чацкому содействие. Точнее, взять инициативу на себя. Эта Темногорская крайне опасна. Она психически нездорова и готова идти к своей цели по трупам. Вот для чего ей понадобился Шамиль – расчищать дорогу.
   – Знать бы еще, что у нее за цель, – пробормотал Антонов.
   – Не сложно догадаться.
   – Да?
   Бросив на подполковника недоверчивый взгляд, Второй поинтересовался:
   – Ты что, не обратил внимание, с кем якшалась Темногорская в последнее время?
   – Вы слишком быстро листали…
   – М-да. – Второй опустил глаза. – В общем, на протяжении последнего года она неоднократно посещала американское посольство, где, как сам понимаешь, церэушник на церэушнике сидит и церэушником погоняет. Так что защита от прослушивания там на высочайшем уровне. Удалось расшифровать лишь несколько отдельных слов. Одно из них – аванс. Оно звучало трижды. А неделю назад на банковский счет Темногорской было перечислено десять миллионов.
   – Тот самый аванс, – задумчиво пробормотал Антонов. – За что?
   – Это нам и предстоит выяснить.
   – Не совсем мой профиль.
   – Ничего, справишься, – сказал Второй. – Войдешь в доверие и разузнаешь.
   – Но каким образом? – воскликнул Антонов.
   – Легенду мы тебе соорудим. Будешь наемным киллером. Судя по окружению Темногорской, такие люди ей нужны.
   – А если она меня к себе не подпустит?
   – Ты сам приблизишься.
   – Это как?
   Порывшись в папке, Второй отыскал нужную страницу, просмотрел ее и накрыл растопыренной пятерней.
   – Два раза в год, – сказал он, – Темногорская посещает какую-нибудь премьеру в Мариинском театре. – Взглянув на подчиненного, Второй счел нужным уточнить: – Это в Санкт-Петербурге.
   – Так, – наморщил лоб Антонов. – И что?
   – А то, что очередная премьера состоится в конце этой недели. Ложа уже заказана. На троих.
   – Темногорская, Павлина и еще кто-то…
   – Правильно мыслишь.
   – Неужели третьим будет Шамиль?
   – Не думаю, что он обнаглел настолько, чтобы выходить в свет.
   – Тогда Лось.
   – Скорее всего, – согласился Второй. – И еще одна очень важная деталь. В театре Темногорская всегда появляется в бриллиантовом колье восемнадцатого века. Когда-то оно принадлежало Екатерине Великой и несколько лет назад ушло с молотка в «Сотбис» за два миллиона швейцарских франков. До недавних пор покупатель был неизвестен, сообщалось лишь, что это «дама из благородного семейства». Но парни из ФСБ прояснили ситуацию.
   – Нам это что-то дает? – спросил Антонов.
   – Сейчас узнаешь, – пообещал Второй. – Вот что я придумал…
   Он заговорил, и, по мере того, как подполковник вникал в суть, его губы расплывались во все более и более широкой ухмылке.

4. Сатана там правит бал

   Если не считать редких случаев, когда Антонову доводилось наведываться в театры по долгу службы, он эти храмы Мельпомены вниманием не жаловал. В последний раз он побывал в театре в 2008 году, когда грузинская банда попыталась устроить что-то вроде нового «Норд-оста», чтобы поквитаться за Цхинвал. До этого была постановка «Евгения Онегина» в Большом, где появление Антонова совпало (случайно, разумеется) со скоропостижной кончиной посла одного не слишком дружественного государства, совмещавшего дипломатическую деятельность с диверсионной. Оперу Антонов вспоминал с содроганием. Обилие странно одетых и еще более странно ведущих себя людей, поющих какую-то неразборчивую тарабарщину, подействовало на него угнетающе. Он ничего не имел против музыки Чайковского, пока не начинали звучать арии, о содержании которых можно было судить лишь по специальным программкам. У Антонова такой не было, а зал он покинул с глубоким убеждением, что зрители лишь прикидываются, будто получают удовольствие.
   Перспектива снова попасть на оперу была не то чтобы пугающей, но удручающей. Посетить предстояло премьеру «Фауста» Гуно. Сказать, что Антонов был рад, значило бы нагло соврать. Впрочем, думать о будущем ему было некогда. Все дни, оставшиеся до встречи с Темногорской, были посвящены интенсивной подготовке. По существу, его рабочий день длился двенадцать часов.
   Утро начиналось с совещаний у Второго, который гонял Антонова по эпизодам легенды, устраивал мозговые штурмы, либо просто делился соображениями, приходящими ему в голову. После этого подполковник посвящал не менее часа изучению атомной энергетики, отправлялся в спортзал, оттуда в бассейн, а затем слушал лекции по шпионажу, физиогномике, психологии и другим полезным дисциплинам. Среди учителей Антонова имелся даже один настоящий вор, и занятия под его руководством отнимали не менее четырех часов в день.
   Изматывающие рабочие дни, как правило, завершались в лаборатории, где готовился комплект снаряжения для Антонова. Его снабдили современнейшим подслушивающим устройством, универсальным детектором микрофонов и скрытых видеокамер, радиомаяком, а также кое-какими штучками, способными сохранить обладателю жизнь или помочь ему выбраться из затруднительного положения. Антонов терпеливо выслушивал пояснения и изучал инструкции, хотя по опыту знал, что ему вряд ли понадобится и фонарик с ослепляющим лучом, и хитрые очки ночного видения, в которых можно было смело прогуливаться по улице, не привлекая к себе внимания.
   Куда заинтересованней Антонов был во время визитов к оружейнику центра, капитану Ворошилову, которого называли за глаза Ворошиловским Стрелком.
   Антонов любил оружие и, подобно многим десантникам, верил, что оно наделено душой. Ему было приятно ощущать его весомость, брать в руку рифленую рукоятку пистолета, неспешно набивать магазин маслянисто поблескивающими патронами или разбирать его, вдыхая запах смазки и пороха.
   За годы службы в ВДВ Антонов перепробовал множество пистолетов, начиная от отечественных моделей и заканчивая всякими «береттами» и «Глоками». Одно время он не расставался с «Вальтером» образца 99-го года, однако потом пожалел о своем выборе, потому что затвор пистолета имел обыкновение заедать в самый неподходящий момент.
   Наконец Антонов остановил свой выбор на «Люгере», но, когда он явился с ним в подземный тир, Ворошиловский Стрелок поморщился:
   – Что вы носитесь с этим старьем, товарищ подполковник? Почему бы вам не выбрать что-нибудь более современное?
   – Это лучшая известная мне модель, – ответил Антонов таким тоном, словно была затронута честь его лучшего друга. – Удобная рукоятка, длинный ствол, высокая точность стрельбы, слабая отдача. Ну и скорострельность, что немаловажно.
   – Зато спусковой крючок слишком замысловатый, – возразил Второй. – В перчатках не выстрелишь. И гильзы летят в лицо при стрельбе от бедра.
   – Я не стреляю от бедра. Обычно я стреляю так… или так…
   Говоря это, Антонов иллюстрировал свои слова действиями, выхватив из-под пиджака «Люгер» и ведя огонь по дальним мишеням. Глянувший в подзорную трубу Стрелок почесал затылок и сказал, что от дальнейших рекомендаций воздерживается, а просто предлагает Антонову появляться в тире, когда ему заблагорассудится, и пользоваться любым имеющимся здесь оружием.
   Учитывая бюрократическую волокиту, сопровождающую выписку пропусков во владения Ворошиловского Стрелка, за подобное приглашение с радостью уцепился бы любой сотрудник АТЦ. С этого дня Антонов стал заглядывать в тир раза по три в день, пользуясь возможностью опробовать самое разное стрелковое оружие, начиная от дореволюционных револьверов и заканчивая портативными автоматами. Патроны он приобретал за свой счет, причем щедро делился ими со Стрелком, так что чувство гостеприимства у того не иссякало.
   Доводя до совершенства свою и без того безупречную стрельбу, Антонов не забывал приводить оружие в порядок, а уж собственный «Люгер» холил так, как не могла мечтать ни одна женщина на свете. Женщины не могли дать ему ничего, кроме хорошо знакомого и многократно испытанного удовольствия. От пистолета зависела его жизнь.