Страница:
Сергей Зверев
Мертвый дрейф
Сила стаи – волк. Сила волка – стая.
Киплинг Р. Закон джунглей
22 июня, 2012 год.
К ночи разгулялся серьезный шторм. Шесть баллов по шкале Бофорта, скорость ветра одиннадцать метров в секунду. Море пучилось, вздымалось, белые барашки превращались в пенистые гребни. Тучи дрейфовали над Тихим океаном – лохматые, оборванные, как бродяги, отливающие глубокой синевой, – на вид зловещие, однако не те, что извергаются потопом и служат причиной неприятностей и перемены планов.
Малому противолодочному кораблю 114-й бригады охраны водного района волнение в шесть баллов было что слону дробина. Волны разбивались о борт, жадно вылизывали стальную обшивку, но судно даже не покачивалось. Корабль, принадлежащий 117-му дивизиону – МПК-107 с бортовым номером 333, – вышел из Авачинской бухты вчера утром, к полуночи прибыл в заданный квадрат – 250 миль южнее Крысьих островов Алеутской гряды – и лег в дрейф. На палубе производились последние приготовления к отправке вертолета. Пилоты поисково-спасательного «Ка-27ПСД», вертолета увеличенной дальности, уже разогревали винты. Заурядная тактическая задача – взять на борт группу людей, доставить в нужный квадрат – порядка шестисот километров на восток, – высадить на объекте и вернуться на базу. Молчаливый штурман уже прокладывал маршрут на бортовом компьютере, борттехник «прокачивал» приборы. Командир экипажа равнодушно смотрел, как серые фигурки людей, размытые ночным полумраком, по одному перебираются в нутро вертолета, загружают оружие и снаряжение. Вот последний человек забрался в салон, захлопнул дверцу. Отступили «провожающие»; офицер из команды корабля, ответственный за отправку транспортного средства, поднял руку, давая «добро» на взлет. Черные шасси оторвались от палубы, зависло белое брюхо с широкими красными полосами, стало разворачиваться…
В салоне вертолета было тесно. Командир экипажа этой ночью выполнял несвойственную задачу. Но это был не повод выгружать из салона все «лишнее» – дополнительные топливные баки, надувные пояса, спасательные резиновые лодки, маркерные буи, ориентирные морские бомбы, надувные матрасы с насос-помпами. Не маленькие, долетят – спецназу тесно не бывает. Модификация вертолета имела увеличенную до 12 тонн взлетную массу, что позволяло взять на борт большую группу людей. Этой ночью, помимо членов экипажа, в салоне находились семеро…
Майор морского спецназа Глеб Дымов, в отличие от некоторых, долго не гнездился. Выбрал место поближе к кабине – отсюда он видел людей, пристроил «всё свое» на колени и под ноги. Снарядили боевых пловцов по полной амуниции – такое ощущение, что отправляют на год воевать против превосходящих сил «морских котиков». Кто-то решил перестраховаться – тематика задания не располагала к ведению полномасштабной войны (что было еще одним поводом призадуматься). Боевая группа под командованием Дымова насчитывала пятерых. Усиленное вооружение и боепитание: компактные «ПП-91» – пистолеты-пулеметы «Кедр», популярные в силовых структурах родного государства, конструкцией и внешностью напоминающие израильские «узи». Затейливые двухсредные «АДС» – автоматно-гранатометные комплексы с системой «булл-пап», созданные на основе автоматов «А-91», – способные, помимо автоматического огня, выбрасывать гранаты – для чего в автомате имелся собственный прицел и отдельный спусковой крючок. Двенадцать снаряженных магазинов на каждое автоматическое изделие, наступательные гранаты, устрашающие «катраны» – без этих ножей российский боевой пловец – всего лишь водолаз-курортник. У Глеба такая штука висела на боку в суровых ножнах («Обтянутых шкурой предыдущего командира отряда», – удачно пошутил любитель юмора Никита Бородач). Плотные водоотталкивающие комбинезоны, непромокаемые бутсы, утепленные головные уборы с застежками под горлом (погода в океане, невзирая на лето, оставляла желать лучшего), пресная вода, по два комплекта сухого пайка, термическое белье, «усиленные» аптечки, включающие обеззараживающие средства…
Лететь предстояло не меньше трех часов. Вертолет бросало в воздушные ямы, немилосердно трясло, действовал на нервы разношенный мотор. Подбиралась дремота, но пока еще не досаждала мозгам. Глеб наблюдал за людьми из-под прикрытых век. На этот раз он знал всех членов своей группы и мог им безоглядно доверять! После «вакханалии» на море Сулавеси минуло чуть более месяца. «Готов выполнять любое задание Родины, товарищ капитан первого ранга, – заявил по возвращении Глеб своему наставнику и товарищу Григорию Ильичу Бекшанскому. – Пусть она посылает меня куда угодно – все исполню и не посрамлю родную фирму. Но отныне я работаю лишь с проверенными и лично отобранными людьми! И больше не подсовывать мне изменников Родины! Не нравится – увольняйте к чертовой матери! Думаете, огорчусь? Ничего подобного! Женюсь на невестке опального олигарха – имеется тут одна на примете, открою дельфинарий в турецком Кемере – заживу как белый человек на старости лет…»
«Тридцать четыре – еще не старость, товарищ капитан третьего ранга, – сурово изрек товарищ и наставник. – А в турецкий Кемер в качестве дельфина ты поедешь только через мой труп. Или через собственный. С невесткой олигарха можешь крутить сколько вздумается, но в свободное от работы время, и никаких «предательских» настроений, уяснил? В принципе, ты прав, Глеб, – признал правоту подчиненного Бекшанский. – Такой специалист, как ты, имеет право на некоторые, м-м, льготы. Работать нужно с проверенными людьми, но этого добра у нас хватает, согласись. Мы же, как и эти… в телевизоре – бережно отбираем только лучшие дары природы. Только они ни хрена не отбирают, а мы – еще как… Исчезни с глаз моих, Дымов! Двухнедельный отпуск! Но если узнаю, что за это время ты женился на невестке олигарха, – на глаза мои лучше не показывайся!»
Хорошо, хоть дали отгулять, не вытряхивали из постели в самые интересные моменты… Но только вернулся в строй – весь такой трепещущий и задумчивый, – как срочное задание: никаких отныне южных морей, немедленно подобрать группу и вылететь на Дальний Восток! Из севастопольского отряда по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами он привез двоих: молодого паренька Вадима Морозова и Юрку Крамера. Первому едва исполнилось двадцать пять – парень из кожи лез, чтобы казаться серьезным и степенным. Способности у лейтенанта имелись – безупречный пловец, отличный стрелок, неплохо ладил с головой. Неженатый, в гульбе и возлияниях не замечен, упорно и трудолюбиво осваивал военно-учетную специальность – чтобы в тридцать получить капитана третьего ранга, в сорок – контр-адмирала, в пятьдесят – возглавить, ну, хотя бы Черноморский флот, если не будет других выгодных предложений…
Крамер – полная противоположность Вадику. Тридцать три года, человек, полностью разочаровавшийся в жизни («Но не во флоте, Глеб, успокойся…»). Три месяца назад Крамер потерял двухлетнюю дочь, которую обожал больше всего на свете. Супруга с дочуркой на руках переходила дорогу – сбил какой-то мерзавец и даже не остановился. Мерзавца не нашли, дочурка погибла на месте, супругу отбросило на газон, почти не пострадала. Через месяц они расстались – не было смысла в дальнейшем созерцании своих постных физиономий. Крамер почернел, осунулся, ушел в себя, если и открывал рот, то говорил лишь по существу, на внешние раздражители не реагировал. «Будешь служить?» – в упор спросил Глеб, знающий наизусть этого высококлассного специалиста. «Буду», – хмуро отозвался Крамер. «Тогда собирайся…»
Еще двоих он подобрал в третьем отдельном полку морской пехоты, дислоцированном в Петропавловске-Камчатском – к этой части было приписано подразделение боевых пловцов. Служили в разных частях света – но это сейчас, просто жизнь разбросала. Данных экземпляров он знал как облупленных. Вместе когда-то работали, общались, выпивали – не было нужды составлять психологические портреты и оценивать потенциальные возможности. Никита Бородач относился к жизни беззаботно – стоит ли все усложнять в неполных тридцать лет? Но с работой ладил и в деле преображался – проверено на собственной шкуре. Платон Лодырев был попроще, изображал из себя деревенского простака – прятался за собственноручно возведенной ширмой. Простецкие словечки, сермяжное «чё» в конце практически каждой фразы – а на самом деле мастер на все руки и вполне работоспособный мозг…
Он наблюдал за ними из-под смеженных век. Гамма эмоций цвела на физиономии Никиты. Он всё еще не мог угнездиться, вертелся, перекладывал оружие – толкал соседей, стрелял по сторонам глазами, что-то напевал под нос. Платон – тридцатишестилетний мужик с вытянутым воблообразным лицом – заразительно зевал, отчего его выпуклые глаза вылезали из орбит еще больше. Сосредоточенно хмурился Вадик Морозов – парнишка с детским лицом и взрослыми глазами – видно, восстанавливал в памяти параграфы устава, должностные инструкции и скудную информацию по текущему заданию – дабы в деле не сплоховать. Юрка Крамер сидел напротив Глеба – невысокий, с неподвижным осунувшимся лицом, резко очерченными скулами. Он находился в параллельном мире и, возможно, неплохо себя в нем чувствовал. Но в этом мире его точно не было – и Глеб старательно себя уговаривал, что это не повод начинать нервничать…
Беспокойство доставляли лишь двое последних членов группы. Он не знал этих людей и по инструкции не имел права ими повелевать – за исключением случаев, касающихся их безопасности и непосредственно выполнения задания. Мужчина и женщина, в плотных штормовках, закутанные в противодождевые накидки, хмурые, нервозные, – они старались казаться спокойными, но получалось плохо. На корабле они жили в отдельной каюте, но супругами определенно не являлись и интимные отношения не поддерживали – они практически не смотрели друг на друга, хотя и показывались везде вместе. Мужчина представился односложно: «Котов» и рукопожатие у него было вялое. Под сорок, долговязый, впалые глаза и остро очерченное лицо. На голове он носил жесткий ежик – который недавно постриг до практически исчезающего состояния. Женщина была моложе – возможно, ей было под тридцать. Нормальное, в чем-то даже привлекательное лицо, настороженные серые глаза, короткая стрижка с челочкой – не такая радикальная, как у коллеги, но тоже довольно «критическая». Назвать худышкой ее было нельзя, но и до состояния сдобной булочки даме было далековато – нормальное телосложение со всеми положенными впадинами и выпуклостями. «Дарья Ольшанская, – скупо представилась дама, – специалист российского филиала международной компании «Глобал Транзит». – «Трудитесь в области контейнерных перевозок, мэм? – куртуазно осведомился Никита. – А давайте пообщаемся? Не поверите, но под этим невзрачным обликом скрывается замечательный собеседник и собутыльник». Дарья зацвела, потупила глазки и всю дорогу их практически не поднимала – и правильно, поскольку на нее таращились все кому не лень…
Задание выглядело странным, и информации по нему было мало. Еще эти двое, приданных к группе с непонятной целью… Приказы, конечно, не обсуждаются, но… Перед глазами до сих пор стояло «рандеву» в штабе Тихоокеанского флота, когда Глеб впервые почувствовал, что дельце попахивает. По ковровой дорожке вышагивал какой-то нервный, обильно потеющий капитан второго ранга с плешивой головой и грозно хмурил слипшиеся брови. «Нам известно, товарищ капитан третьего ранга, что вы высококлассный специалист своего дела. Вы проделали долгий путь, вас специально сюда вызвали… Но и мы здесь, представьте себе, не пимы катаем. С вами поедут двое, особо ими не командуйте – это не входит в область вашей компетенции. Это представители компании-перевозчика – партнера Министерства обороны. Контейнер… если таковой обнаружится, могут вскрыть только они. Лишь эти двое знают идентификационный номер. Мы считаем, что контейнер не пострадал, поскольку находился не на палубе, а в грузовом трюме. И вас абсолютно не касается, что в нем находится. Задача вашей боевой группы – обезопасить объект от притязаний со стороны, исследовать объект на предмет посторонних, убедиться в сохранности груза, связаться со штабом условным сигналом и ждать прибытия подводной лодки, которая заберет груз и вас. А также вы должны гарантировать… безопасность груза и представителей компании-перевозчика, с которыми в доверительные отношения попрошу не вступать. С материка ваша группа стартует на одном из боевых кораблей Камчатской флотилии, а в заданный квадрат вас доставят с борта судна вертолетом. Надеюсь, вы понимаете, что боевой корабль не может, во избежание скандала, подойти слишком близко к американской территории. Да, то место, где зафиксирован объект, находится пока еще в нейтральных водах, но довольно близко к Аляске. И не следует забывать, что объект непрерывно дрейфует…»
Глеб неоднократно выполнял странные задания за свою карьеру – так что особого значения не придал. Мутят всегда, мутят везде, но раз уж этим занимаются официальные структуры, он обязан подчиняться. А с неприятностями следует бороться по мере их обнаружения и локализации. Непонятно только, почему такое бряцанье оружием, если досконально известно, что объект принадлежит исключительно НАМ?
– А не спеть ли мне песню? – зевнув, задумался Платон и как-то невыразительно покосился на Дымова. – Чё…
– Не вздумай, светик, здесь дамы… – отозвался Никита. Он наконец-то «свил гнездо», справился со своим объемным скарбом и развлекался с «Командирскими» часами, снабженными компасом, фонариком и уймой прочих бесполезных вещей. Заметив, что Глеб обратил на него внимание, он постучал по компасу и пожаловался: – Вечная история, командир: хочу на юг, а эта бестолочь постоянно показывает на север…
Он снова что-то бормотал, и под это бормотание, под рваное гудение двигателя, под непрерывную езду по кочкам Глеб начал куда-то проваливаться – засасывала липкая пелена. Он не уснул окончательно, завис между грезами и унылой реальностью, заново переживал события прошлого. Странная женщина, выловленная им в море Сулавеси, вставала перед глазами. В ней имелось что-то – и чем больше он ее узнавал, тем сильнее это «что-то» проявлялось. Когда он поцеловал ее впервые, она задумалась, нахмурилась, проанализировала ощущения и спросила надтреснутым голосом: «У тебя что, проблем мало?» Проблем было море, и появление дополнительной уже не являлось чем-то актуальным. Он так и признался. «Ну, смотри, я предупредила», – сказала окончательно сломавшимся голосом «злая блондинка», сладострастно вздохнула… и повалила его на ближайшую горизонтальную поверхность… Это был великолепный, сравнительно длинный отпуск, из которого он впервые в жизни не хотел возвращаться на службу. Но должен был. Он понятия не имел, как сложится жизнь после, имеется ли перспектива у всего «этого», но так хотелось – и жизни, и перспективы… «Мы влюбились, какой ужас, – обобщила ситуацию избранница за несколько мгновений до разлуки. – Как же жить теперь?.. Надеюсь, дорогой, ты влюбился в МЕНЯ, а не в мои потенциальные миллиарды, которых, кстати, у меня нет, и неизвестно, когда будут!» – «Ничего, я подожду», – уверил Глеб, запечатлел на устах избранницы «всепроникающий» поцелуй и со щемящим сердцем побежал на самолет…
– А командир все спит и спит, – услышал он сквозь варево в голове ехидный смешок в исполнении Никиты. – Дрыхнет, как хорек, по двадцать часов в сутки…
«Не хорек, а лев, – лениво подумал Глеб. – Только лев может позволить себе спать по двадцать часов в сутки…»
А Платон и Никита что-то разговорились. Перемыли косточки своей зарплате, придя к консенсусу, что в каждой зарплате есть доля зарплаты. Обсудили планы на дальнейшую холостяцкую жизнь, виды на очередной отпуск, который, может быть, удастся заполучить к декабрю и радостно провести его дома с видом на сугробы и ледяные штормы.
– Да кончайте вы трещать, воробьи, – пробормотал Глеб. – Если нечем заняться, то займитесь этим в другом месте…
– Т-ссс, командир изволят почивать… – зашипел Никита.
Отдохнешь, пожалуй, с такими… Глеб открыл глаза. В вертолете было душно, холодно, трясло, как на вибростенде. Мигали лампочки, вырывая из темноты бледные лица пассажиров. И когда он наконец научится справляться со своими дурными предчувствиями? Вадик Морозов клевал носом, временами открывал глаза и хмурился с самым серьезным и ответственным видом. Крамер напротив Дымова созерцал пространство и не собирался покидать обжитый параллельный мир – кожа на скулах напряглась, становилась какой-то тонкой, эфемерной. «Нельзя его надолго оставлять в одиночестве, – опасливо подумал Глеб. – Общаться нужно с человеком, тормошить, демонстрировать прелести жизни…» Чужак Котов напоминал похмельного кощея. Сизые пятна гуляли по гладко выбритому лицу, подергивался глаз, кадык совершал возвратно-поступательные движения – человека тошнило, но пока он с этим справлялся. А вот Даша уже с трудом держалась. Женщина, обронившая за сутки одну короткую фразу, покрывалась смертельной бледностью. Тошнота подступала к горлу, лицо казалось распухшим, круги очертились вокруг замутненных глаз. После каждого подпрыгивания ее лицо искажалось сильнее, слезы потекли по щекам.
– Смотри, Глеб, – толкнул его в бок Никита, – сейчас будет картина «Женщина в разрезе». Мэм! – повысил он голос. – Если вам плохо, то не надо этого стесняться, здесь все свои! Возьмите пакет – он у вас за спиной, сделайте свои дела, а мы на минуточку отвернемся! О’кей?
Она посмотрела на него с такой злостью, что Никита притих. Глеб не стал дожидаться, чем закончится пикантная сцена – дама явно (невзирая на ряд внешних достоинств) была не в его вкусе, закрыл глаза… и тут же закружило, куда-то поволокло. Он уснул, и… время пролетело незаметно. Он очнулся от гортанного возгласа пилота:
– Эй, парашютисты, подъем, подлетаем! Чертовщина справа по борту!
Все завозились, стали приходить в себя – не только командира группы сразил беспокойный сон. Заерзал глазами пробудившийся Котов, тяжело и с натугой задышала Даша. «Трупных» пятен на симпатичной мордашке поубавилось, но здоровьем и бодростью барышня пока не цвела.
– А чего сразу «парашютисты»? – занервничал Никита. – Мы так, между прочим, не договаривались. У нас и парашютов-то нет…
– Ничего, Родина прикажет – прыгнешь и без парашюта, – проворчал Глеб, поворачиваясь к иллюминатору.
Из промозглой предутренней серости действительно выплывала какая-то чертовщина. Нечто химерическое, абсурдное, вполне подходящее для съемок фантастического триллера… Пилот включил четыре фары мощностью по 1000 ватт, а в дополнение – для пущего эффекта и наглядности – активировал ручной сигнальный прожектор. Машина медленно снижалась по мере приближения к дрейфующему объекту, и он выбирался из тени, озарялся мерцающим дрожащим светом.
– Ну, точно, фигня какая-то… – зачарованно шептал вернувшийся к жизни Крамер. Он перебрался с противоположного борта и завис у Глеба над душой, оттирая его от иллюминатора. Судно приближалось – огромное, ржавое, с заметным дифферентом на корму. С высоты птичьего полета, по мере приближения, оно смотрелось эффектно, завораживающе – аж мороз по коже. И Глеба уже охватывало неприятное, какое-то скользкое чувство – опаска, робость, невольное благоговение. Что за бред такой плавучий? «Летучий голландец»? «Летучий японец»? Возможно, это был не самый крупный в мире контейнеровоз, но разве существуют в наше время маленькие контейнеровозы?
– И какого только хлама не сносит после цунами из Японии к Америке… – уважительно пробормотал Платон Лодырев. – Я слышал, через год Америку просто накроет: все приплывет – суда, автомобили, мосты с эстакадами, смытые строения, мертвые люди…
– Не светится случайно? – опасливо осведомился Вадим. – Ну, в плане этой самой… радиоактивности?
– Ага, – хмыкнул Никита, – Фукусима и Нагасаки, блин.
– Точно, мужики, – хихикнул Платон. – Русское слово «песец» по-японски звучит красиво и возвышенно – «Фукусима», мать ее…
– Дурьи ваши головы, товарищи офицеры, – не очень-то любезно сказал Глеб. – Как эта штука может излучать радиоактивность, если она и в японских водах-то не была?
– А, ну да, – сказал Вадим. – Считайте, что успокоили, товарищ майор. А почему оно в Японии-то не было?
И снова стремительная ретроспектива. Срочный вызов к непосредственному начальству – еще в Севастополе. Григорий Ильич Бекшанский был угрюм, подавлен и испускал ядовитые флюиды – что свидетельствовало о его прочных интимных отношениях с высоким руководством. «Извини, Глеб Андреевич, с ликеро-водочного заявок сегодня не поступало, – заявил он в своей неподражаемой манере. – Поедешь на Дальний Восток – там тебя с нетерпением ждут». И поведал очередную невероятную историю из серии «чего только в жизни не случается». 5 марта 2011 года – год и три месяца тому назад – контейнеровоз относительно малого водоизмещения, класса Handysize, под названием «Альба Майер», вышел из порта Петропавловска-Камчатского и взял курс на Филиппины. Судно принадлежало российскому филиалу компании «Глобал Транзит» и выполняло регулярный рейс по перевозке грузов. Команда – двадцать три человека, больше и не нужно, поскольку судно предельно автоматизировано. Вместимость судна – восемьсот 20-футовых контейнеров стандарта TEU, но, по имеющейся информации, «Альба Майер» была загружена едва наполовину. Почему – история темная. Похоже, кто-то торопился и оплатил компании крупную неустойку. Порядка двухсот контейнеров располагалось на палубе – между полубаком и смещенной к корме надстройкой, и сотни полторы – в грузовых трюмах. Судя по всему, одна из единиц хранения в трюме была засекречена и имела отношение к поставкам Министерства обороны. Данный объект перевозился обособленно, имел внушительную вооруженную охрану – но почему-то не из лиц, состоящих на воинской службе, а из работников некой частной охранной фирмы. В общем, мутное судно, мутный рейс, и все происходит под «грифом» таинственности. Днем 11 марта «Альба Майер» проходила в нескольких сотнях миль от восточного побережья острова Хонсю, когда и разразилось в Тихом океане то страшное землетрясение, вызвавшее разрушительное цунами и гибель не менее двадцати тысяч человек в нескольких японских префектурах и позднее названное Великим землетрясением Восточной Японии…
Эпицентр землетрясения находился несколько западнее «Альбы Майер», и волны цунами если и не потопили ее в одночасье, то погнали куда-то на восток. Связь с контейнеровозом пропала. Дальнейшая его судьба неизвестна. Наблюдение со спутников ничего не выявило. Такое ощущение, что крупное судно бесследно кануло в какую-то черную дыру. Только Богу известно, где оно блуждало больше года и какими течениями его носило. Но в середине июня насквозь проржавевшее судно-призрак с характерной надписью на борту «Альба Майер», без признаков жизни, с пустой палубой, было зафиксировано американской береговой службой в нейтральных водах – в трехстах милях южнее штата Аляска – между одноименным полуостровом и одноименным же заливом. Воды нейтральные, местность безлюдная, судоходных путей в квадрате нет. «Альба Майер» – изрядно потрепанная, осевшая, с сильным креном на корму – потихоньку дрейфовала на север и через несколько дней могла уткнуться в скалисто-лесистые острова небольшого безымянного архипелага, отделяющие океан от залива Аляска. Представители российских структур забили в набат и категорически запретили американским официальным лицам приближаться к судну, принадлежащему российскому перевозчику. Засуетились фигуры в оборонном ведомстве, в указанном квадрате стали появляться российские «МиГи» из 865-го отдельного истребительного авиаполка, дислоцированного в Елизово. Подготовилась группа боевых пловцов с приданной ей парочкой «специалистов по контейнерным перевозкам»…
– А что, нормально сохранилось… – как-то неуверенно изрек Никита, прилипший носом к иллюминатору. – Правда, с пробегом… вернее, с проплывом по Тихому океану…
– Давайте его продадим? – предложил Платон.
Судно-призрак неумолимо приближалось. Нарастала «изометрическая проекция»… Изъеденная ржавчиной глыба – метров тридцать в ширину и больше сотни в длину – мерно покачивалась на штормовой волне. По нынешним меркам действительно малютка – нынешние контейнеровозы корейского производства достигают в длину четырехсот метров, полсотни в ширину и способны взять на борт до 18 тысяч стандартных двадцатифутовых контейнеров. Но и «Альба Майер» производила впечатление – гнетущее, пугающее. Облупленные борта, насквозь проеденные коррозией, в отдельных местах отвалилась обшивка. Высота бортов – порядка восьми метров, прогнувшиеся отбойные козырьки для защиты палубных контейнеров от морской волны. На полубаке, возвышающемся над основной палубой и отделенном от нее металлической перегородкой, царил хаос. Валялись обломки радиомачты, какой-то металлический хлам. На основной грузовой палубе – шкафуте (по морской терминологии) – было не лучше. Ни одного контейнера за год и три месяца не сохранилось – все смыло в море. Выделялись продолговатые крышки люковых закрытий, прикрытый мятыми листами выезд из трюма на верхнюю палубу, искореженные опорные стойки для крепления контейнеров. Т-образная надстройка с кокпитом и навигационным мостиком, смещенная к корме, выглядела жалко. Зияли пустые оконные глазницы, вмятины в корпусе – такое ощущение, что надстройку обстреливали из артиллерийских орудий. Задняя палуба между надстройкой и кормой выглядела относительно целой, но и там не сохранилось ни одного контейнера. Можно представить, в какую серьезную болтанку попало судно – оставалось лишь изумляться, почему оно осталось на плаву. Корма с гребным винтом просела в воду, механизмы кормовой аппарели, выступающие над полуютом, практически развалились…
К ночи разгулялся серьезный шторм. Шесть баллов по шкале Бофорта, скорость ветра одиннадцать метров в секунду. Море пучилось, вздымалось, белые барашки превращались в пенистые гребни. Тучи дрейфовали над Тихим океаном – лохматые, оборванные, как бродяги, отливающие глубокой синевой, – на вид зловещие, однако не те, что извергаются потопом и служат причиной неприятностей и перемены планов.
Малому противолодочному кораблю 114-й бригады охраны водного района волнение в шесть баллов было что слону дробина. Волны разбивались о борт, жадно вылизывали стальную обшивку, но судно даже не покачивалось. Корабль, принадлежащий 117-му дивизиону – МПК-107 с бортовым номером 333, – вышел из Авачинской бухты вчера утром, к полуночи прибыл в заданный квадрат – 250 миль южнее Крысьих островов Алеутской гряды – и лег в дрейф. На палубе производились последние приготовления к отправке вертолета. Пилоты поисково-спасательного «Ка-27ПСД», вертолета увеличенной дальности, уже разогревали винты. Заурядная тактическая задача – взять на борт группу людей, доставить в нужный квадрат – порядка шестисот километров на восток, – высадить на объекте и вернуться на базу. Молчаливый штурман уже прокладывал маршрут на бортовом компьютере, борттехник «прокачивал» приборы. Командир экипажа равнодушно смотрел, как серые фигурки людей, размытые ночным полумраком, по одному перебираются в нутро вертолета, загружают оружие и снаряжение. Вот последний человек забрался в салон, захлопнул дверцу. Отступили «провожающие»; офицер из команды корабля, ответственный за отправку транспортного средства, поднял руку, давая «добро» на взлет. Черные шасси оторвались от палубы, зависло белое брюхо с широкими красными полосами, стало разворачиваться…
В салоне вертолета было тесно. Командир экипажа этой ночью выполнял несвойственную задачу. Но это был не повод выгружать из салона все «лишнее» – дополнительные топливные баки, надувные пояса, спасательные резиновые лодки, маркерные буи, ориентирные морские бомбы, надувные матрасы с насос-помпами. Не маленькие, долетят – спецназу тесно не бывает. Модификация вертолета имела увеличенную до 12 тонн взлетную массу, что позволяло взять на борт большую группу людей. Этой ночью, помимо членов экипажа, в салоне находились семеро…
Майор морского спецназа Глеб Дымов, в отличие от некоторых, долго не гнездился. Выбрал место поближе к кабине – отсюда он видел людей, пристроил «всё свое» на колени и под ноги. Снарядили боевых пловцов по полной амуниции – такое ощущение, что отправляют на год воевать против превосходящих сил «морских котиков». Кто-то решил перестраховаться – тематика задания не располагала к ведению полномасштабной войны (что было еще одним поводом призадуматься). Боевая группа под командованием Дымова насчитывала пятерых. Усиленное вооружение и боепитание: компактные «ПП-91» – пистолеты-пулеметы «Кедр», популярные в силовых структурах родного государства, конструкцией и внешностью напоминающие израильские «узи». Затейливые двухсредные «АДС» – автоматно-гранатометные комплексы с системой «булл-пап», созданные на основе автоматов «А-91», – способные, помимо автоматического огня, выбрасывать гранаты – для чего в автомате имелся собственный прицел и отдельный спусковой крючок. Двенадцать снаряженных магазинов на каждое автоматическое изделие, наступательные гранаты, устрашающие «катраны» – без этих ножей российский боевой пловец – всего лишь водолаз-курортник. У Глеба такая штука висела на боку в суровых ножнах («Обтянутых шкурой предыдущего командира отряда», – удачно пошутил любитель юмора Никита Бородач). Плотные водоотталкивающие комбинезоны, непромокаемые бутсы, утепленные головные уборы с застежками под горлом (погода в океане, невзирая на лето, оставляла желать лучшего), пресная вода, по два комплекта сухого пайка, термическое белье, «усиленные» аптечки, включающие обеззараживающие средства…
Лететь предстояло не меньше трех часов. Вертолет бросало в воздушные ямы, немилосердно трясло, действовал на нервы разношенный мотор. Подбиралась дремота, но пока еще не досаждала мозгам. Глеб наблюдал за людьми из-под прикрытых век. На этот раз он знал всех членов своей группы и мог им безоглядно доверять! После «вакханалии» на море Сулавеси минуло чуть более месяца. «Готов выполнять любое задание Родины, товарищ капитан первого ранга, – заявил по возвращении Глеб своему наставнику и товарищу Григорию Ильичу Бекшанскому. – Пусть она посылает меня куда угодно – все исполню и не посрамлю родную фирму. Но отныне я работаю лишь с проверенными и лично отобранными людьми! И больше не подсовывать мне изменников Родины! Не нравится – увольняйте к чертовой матери! Думаете, огорчусь? Ничего подобного! Женюсь на невестке опального олигарха – имеется тут одна на примете, открою дельфинарий в турецком Кемере – заживу как белый человек на старости лет…»
«Тридцать четыре – еще не старость, товарищ капитан третьего ранга, – сурово изрек товарищ и наставник. – А в турецкий Кемер в качестве дельфина ты поедешь только через мой труп. Или через собственный. С невесткой олигарха можешь крутить сколько вздумается, но в свободное от работы время, и никаких «предательских» настроений, уяснил? В принципе, ты прав, Глеб, – признал правоту подчиненного Бекшанский. – Такой специалист, как ты, имеет право на некоторые, м-м, льготы. Работать нужно с проверенными людьми, но этого добра у нас хватает, согласись. Мы же, как и эти… в телевизоре – бережно отбираем только лучшие дары природы. Только они ни хрена не отбирают, а мы – еще как… Исчезни с глаз моих, Дымов! Двухнедельный отпуск! Но если узнаю, что за это время ты женился на невестке олигарха, – на глаза мои лучше не показывайся!»
Хорошо, хоть дали отгулять, не вытряхивали из постели в самые интересные моменты… Но только вернулся в строй – весь такой трепещущий и задумчивый, – как срочное задание: никаких отныне южных морей, немедленно подобрать группу и вылететь на Дальний Восток! Из севастопольского отряда по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами он привез двоих: молодого паренька Вадима Морозова и Юрку Крамера. Первому едва исполнилось двадцать пять – парень из кожи лез, чтобы казаться серьезным и степенным. Способности у лейтенанта имелись – безупречный пловец, отличный стрелок, неплохо ладил с головой. Неженатый, в гульбе и возлияниях не замечен, упорно и трудолюбиво осваивал военно-учетную специальность – чтобы в тридцать получить капитана третьего ранга, в сорок – контр-адмирала, в пятьдесят – возглавить, ну, хотя бы Черноморский флот, если не будет других выгодных предложений…
Крамер – полная противоположность Вадику. Тридцать три года, человек, полностью разочаровавшийся в жизни («Но не во флоте, Глеб, успокойся…»). Три месяца назад Крамер потерял двухлетнюю дочь, которую обожал больше всего на свете. Супруга с дочуркой на руках переходила дорогу – сбил какой-то мерзавец и даже не остановился. Мерзавца не нашли, дочурка погибла на месте, супругу отбросило на газон, почти не пострадала. Через месяц они расстались – не было смысла в дальнейшем созерцании своих постных физиономий. Крамер почернел, осунулся, ушел в себя, если и открывал рот, то говорил лишь по существу, на внешние раздражители не реагировал. «Будешь служить?» – в упор спросил Глеб, знающий наизусть этого высококлассного специалиста. «Буду», – хмуро отозвался Крамер. «Тогда собирайся…»
Еще двоих он подобрал в третьем отдельном полку морской пехоты, дислоцированном в Петропавловске-Камчатском – к этой части было приписано подразделение боевых пловцов. Служили в разных частях света – но это сейчас, просто жизнь разбросала. Данных экземпляров он знал как облупленных. Вместе когда-то работали, общались, выпивали – не было нужды составлять психологические портреты и оценивать потенциальные возможности. Никита Бородач относился к жизни беззаботно – стоит ли все усложнять в неполных тридцать лет? Но с работой ладил и в деле преображался – проверено на собственной шкуре. Платон Лодырев был попроще, изображал из себя деревенского простака – прятался за собственноручно возведенной ширмой. Простецкие словечки, сермяжное «чё» в конце практически каждой фразы – а на самом деле мастер на все руки и вполне работоспособный мозг…
Он наблюдал за ними из-под смеженных век. Гамма эмоций цвела на физиономии Никиты. Он всё еще не мог угнездиться, вертелся, перекладывал оружие – толкал соседей, стрелял по сторонам глазами, что-то напевал под нос. Платон – тридцатишестилетний мужик с вытянутым воблообразным лицом – заразительно зевал, отчего его выпуклые глаза вылезали из орбит еще больше. Сосредоточенно хмурился Вадик Морозов – парнишка с детским лицом и взрослыми глазами – видно, восстанавливал в памяти параграфы устава, должностные инструкции и скудную информацию по текущему заданию – дабы в деле не сплоховать. Юрка Крамер сидел напротив Глеба – невысокий, с неподвижным осунувшимся лицом, резко очерченными скулами. Он находился в параллельном мире и, возможно, неплохо себя в нем чувствовал. Но в этом мире его точно не было – и Глеб старательно себя уговаривал, что это не повод начинать нервничать…
Беспокойство доставляли лишь двое последних членов группы. Он не знал этих людей и по инструкции не имел права ими повелевать – за исключением случаев, касающихся их безопасности и непосредственно выполнения задания. Мужчина и женщина, в плотных штормовках, закутанные в противодождевые накидки, хмурые, нервозные, – они старались казаться спокойными, но получалось плохо. На корабле они жили в отдельной каюте, но супругами определенно не являлись и интимные отношения не поддерживали – они практически не смотрели друг на друга, хотя и показывались везде вместе. Мужчина представился односложно: «Котов» и рукопожатие у него было вялое. Под сорок, долговязый, впалые глаза и остро очерченное лицо. На голове он носил жесткий ежик – который недавно постриг до практически исчезающего состояния. Женщина была моложе – возможно, ей было под тридцать. Нормальное, в чем-то даже привлекательное лицо, настороженные серые глаза, короткая стрижка с челочкой – не такая радикальная, как у коллеги, но тоже довольно «критическая». Назвать худышкой ее было нельзя, но и до состояния сдобной булочки даме было далековато – нормальное телосложение со всеми положенными впадинами и выпуклостями. «Дарья Ольшанская, – скупо представилась дама, – специалист российского филиала международной компании «Глобал Транзит». – «Трудитесь в области контейнерных перевозок, мэм? – куртуазно осведомился Никита. – А давайте пообщаемся? Не поверите, но под этим невзрачным обликом скрывается замечательный собеседник и собутыльник». Дарья зацвела, потупила глазки и всю дорогу их практически не поднимала – и правильно, поскольку на нее таращились все кому не лень…
Задание выглядело странным, и информации по нему было мало. Еще эти двое, приданных к группе с непонятной целью… Приказы, конечно, не обсуждаются, но… Перед глазами до сих пор стояло «рандеву» в штабе Тихоокеанского флота, когда Глеб впервые почувствовал, что дельце попахивает. По ковровой дорожке вышагивал какой-то нервный, обильно потеющий капитан второго ранга с плешивой головой и грозно хмурил слипшиеся брови. «Нам известно, товарищ капитан третьего ранга, что вы высококлассный специалист своего дела. Вы проделали долгий путь, вас специально сюда вызвали… Но и мы здесь, представьте себе, не пимы катаем. С вами поедут двое, особо ими не командуйте – это не входит в область вашей компетенции. Это представители компании-перевозчика – партнера Министерства обороны. Контейнер… если таковой обнаружится, могут вскрыть только они. Лишь эти двое знают идентификационный номер. Мы считаем, что контейнер не пострадал, поскольку находился не на палубе, а в грузовом трюме. И вас абсолютно не касается, что в нем находится. Задача вашей боевой группы – обезопасить объект от притязаний со стороны, исследовать объект на предмет посторонних, убедиться в сохранности груза, связаться со штабом условным сигналом и ждать прибытия подводной лодки, которая заберет груз и вас. А также вы должны гарантировать… безопасность груза и представителей компании-перевозчика, с которыми в доверительные отношения попрошу не вступать. С материка ваша группа стартует на одном из боевых кораблей Камчатской флотилии, а в заданный квадрат вас доставят с борта судна вертолетом. Надеюсь, вы понимаете, что боевой корабль не может, во избежание скандала, подойти слишком близко к американской территории. Да, то место, где зафиксирован объект, находится пока еще в нейтральных водах, но довольно близко к Аляске. И не следует забывать, что объект непрерывно дрейфует…»
Глеб неоднократно выполнял странные задания за свою карьеру – так что особого значения не придал. Мутят всегда, мутят везде, но раз уж этим занимаются официальные структуры, он обязан подчиняться. А с неприятностями следует бороться по мере их обнаружения и локализации. Непонятно только, почему такое бряцанье оружием, если досконально известно, что объект принадлежит исключительно НАМ?
– А не спеть ли мне песню? – зевнув, задумался Платон и как-то невыразительно покосился на Дымова. – Чё…
– Не вздумай, светик, здесь дамы… – отозвался Никита. Он наконец-то «свил гнездо», справился со своим объемным скарбом и развлекался с «Командирскими» часами, снабженными компасом, фонариком и уймой прочих бесполезных вещей. Заметив, что Глеб обратил на него внимание, он постучал по компасу и пожаловался: – Вечная история, командир: хочу на юг, а эта бестолочь постоянно показывает на север…
Он снова что-то бормотал, и под это бормотание, под рваное гудение двигателя, под непрерывную езду по кочкам Глеб начал куда-то проваливаться – засасывала липкая пелена. Он не уснул окончательно, завис между грезами и унылой реальностью, заново переживал события прошлого. Странная женщина, выловленная им в море Сулавеси, вставала перед глазами. В ней имелось что-то – и чем больше он ее узнавал, тем сильнее это «что-то» проявлялось. Когда он поцеловал ее впервые, она задумалась, нахмурилась, проанализировала ощущения и спросила надтреснутым голосом: «У тебя что, проблем мало?» Проблем было море, и появление дополнительной уже не являлось чем-то актуальным. Он так и признался. «Ну, смотри, я предупредила», – сказала окончательно сломавшимся голосом «злая блондинка», сладострастно вздохнула… и повалила его на ближайшую горизонтальную поверхность… Это был великолепный, сравнительно длинный отпуск, из которого он впервые в жизни не хотел возвращаться на службу. Но должен был. Он понятия не имел, как сложится жизнь после, имеется ли перспектива у всего «этого», но так хотелось – и жизни, и перспективы… «Мы влюбились, какой ужас, – обобщила ситуацию избранница за несколько мгновений до разлуки. – Как же жить теперь?.. Надеюсь, дорогой, ты влюбился в МЕНЯ, а не в мои потенциальные миллиарды, которых, кстати, у меня нет, и неизвестно, когда будут!» – «Ничего, я подожду», – уверил Глеб, запечатлел на устах избранницы «всепроникающий» поцелуй и со щемящим сердцем побежал на самолет…
– А командир все спит и спит, – услышал он сквозь варево в голове ехидный смешок в исполнении Никиты. – Дрыхнет, как хорек, по двадцать часов в сутки…
«Не хорек, а лев, – лениво подумал Глеб. – Только лев может позволить себе спать по двадцать часов в сутки…»
А Платон и Никита что-то разговорились. Перемыли косточки своей зарплате, придя к консенсусу, что в каждой зарплате есть доля зарплаты. Обсудили планы на дальнейшую холостяцкую жизнь, виды на очередной отпуск, который, может быть, удастся заполучить к декабрю и радостно провести его дома с видом на сугробы и ледяные штормы.
– Да кончайте вы трещать, воробьи, – пробормотал Глеб. – Если нечем заняться, то займитесь этим в другом месте…
– Т-ссс, командир изволят почивать… – зашипел Никита.
Отдохнешь, пожалуй, с такими… Глеб открыл глаза. В вертолете было душно, холодно, трясло, как на вибростенде. Мигали лампочки, вырывая из темноты бледные лица пассажиров. И когда он наконец научится справляться со своими дурными предчувствиями? Вадик Морозов клевал носом, временами открывал глаза и хмурился с самым серьезным и ответственным видом. Крамер напротив Дымова созерцал пространство и не собирался покидать обжитый параллельный мир – кожа на скулах напряглась, становилась какой-то тонкой, эфемерной. «Нельзя его надолго оставлять в одиночестве, – опасливо подумал Глеб. – Общаться нужно с человеком, тормошить, демонстрировать прелести жизни…» Чужак Котов напоминал похмельного кощея. Сизые пятна гуляли по гладко выбритому лицу, подергивался глаз, кадык совершал возвратно-поступательные движения – человека тошнило, но пока он с этим справлялся. А вот Даша уже с трудом держалась. Женщина, обронившая за сутки одну короткую фразу, покрывалась смертельной бледностью. Тошнота подступала к горлу, лицо казалось распухшим, круги очертились вокруг замутненных глаз. После каждого подпрыгивания ее лицо искажалось сильнее, слезы потекли по щекам.
– Смотри, Глеб, – толкнул его в бок Никита, – сейчас будет картина «Женщина в разрезе». Мэм! – повысил он голос. – Если вам плохо, то не надо этого стесняться, здесь все свои! Возьмите пакет – он у вас за спиной, сделайте свои дела, а мы на минуточку отвернемся! О’кей?
Она посмотрела на него с такой злостью, что Никита притих. Глеб не стал дожидаться, чем закончится пикантная сцена – дама явно (невзирая на ряд внешних достоинств) была не в его вкусе, закрыл глаза… и тут же закружило, куда-то поволокло. Он уснул, и… время пролетело незаметно. Он очнулся от гортанного возгласа пилота:
– Эй, парашютисты, подъем, подлетаем! Чертовщина справа по борту!
Все завозились, стали приходить в себя – не только командира группы сразил беспокойный сон. Заерзал глазами пробудившийся Котов, тяжело и с натугой задышала Даша. «Трупных» пятен на симпатичной мордашке поубавилось, но здоровьем и бодростью барышня пока не цвела.
– А чего сразу «парашютисты»? – занервничал Никита. – Мы так, между прочим, не договаривались. У нас и парашютов-то нет…
– Ничего, Родина прикажет – прыгнешь и без парашюта, – проворчал Глеб, поворачиваясь к иллюминатору.
Из промозглой предутренней серости действительно выплывала какая-то чертовщина. Нечто химерическое, абсурдное, вполне подходящее для съемок фантастического триллера… Пилот включил четыре фары мощностью по 1000 ватт, а в дополнение – для пущего эффекта и наглядности – активировал ручной сигнальный прожектор. Машина медленно снижалась по мере приближения к дрейфующему объекту, и он выбирался из тени, озарялся мерцающим дрожащим светом.
– Ну, точно, фигня какая-то… – зачарованно шептал вернувшийся к жизни Крамер. Он перебрался с противоположного борта и завис у Глеба над душой, оттирая его от иллюминатора. Судно приближалось – огромное, ржавое, с заметным дифферентом на корму. С высоты птичьего полета, по мере приближения, оно смотрелось эффектно, завораживающе – аж мороз по коже. И Глеба уже охватывало неприятное, какое-то скользкое чувство – опаска, робость, невольное благоговение. Что за бред такой плавучий? «Летучий голландец»? «Летучий японец»? Возможно, это был не самый крупный в мире контейнеровоз, но разве существуют в наше время маленькие контейнеровозы?
– И какого только хлама не сносит после цунами из Японии к Америке… – уважительно пробормотал Платон Лодырев. – Я слышал, через год Америку просто накроет: все приплывет – суда, автомобили, мосты с эстакадами, смытые строения, мертвые люди…
– Не светится случайно? – опасливо осведомился Вадим. – Ну, в плане этой самой… радиоактивности?
– Ага, – хмыкнул Никита, – Фукусима и Нагасаки, блин.
– Точно, мужики, – хихикнул Платон. – Русское слово «песец» по-японски звучит красиво и возвышенно – «Фукусима», мать ее…
– Дурьи ваши головы, товарищи офицеры, – не очень-то любезно сказал Глеб. – Как эта штука может излучать радиоактивность, если она и в японских водах-то не была?
– А, ну да, – сказал Вадим. – Считайте, что успокоили, товарищ майор. А почему оно в Японии-то не было?
И снова стремительная ретроспектива. Срочный вызов к непосредственному начальству – еще в Севастополе. Григорий Ильич Бекшанский был угрюм, подавлен и испускал ядовитые флюиды – что свидетельствовало о его прочных интимных отношениях с высоким руководством. «Извини, Глеб Андреевич, с ликеро-водочного заявок сегодня не поступало, – заявил он в своей неподражаемой манере. – Поедешь на Дальний Восток – там тебя с нетерпением ждут». И поведал очередную невероятную историю из серии «чего только в жизни не случается». 5 марта 2011 года – год и три месяца тому назад – контейнеровоз относительно малого водоизмещения, класса Handysize, под названием «Альба Майер», вышел из порта Петропавловска-Камчатского и взял курс на Филиппины. Судно принадлежало российскому филиалу компании «Глобал Транзит» и выполняло регулярный рейс по перевозке грузов. Команда – двадцать три человека, больше и не нужно, поскольку судно предельно автоматизировано. Вместимость судна – восемьсот 20-футовых контейнеров стандарта TEU, но, по имеющейся информации, «Альба Майер» была загружена едва наполовину. Почему – история темная. Похоже, кто-то торопился и оплатил компании крупную неустойку. Порядка двухсот контейнеров располагалось на палубе – между полубаком и смещенной к корме надстройкой, и сотни полторы – в грузовых трюмах. Судя по всему, одна из единиц хранения в трюме была засекречена и имела отношение к поставкам Министерства обороны. Данный объект перевозился обособленно, имел внушительную вооруженную охрану – но почему-то не из лиц, состоящих на воинской службе, а из работников некой частной охранной фирмы. В общем, мутное судно, мутный рейс, и все происходит под «грифом» таинственности. Днем 11 марта «Альба Майер» проходила в нескольких сотнях миль от восточного побережья острова Хонсю, когда и разразилось в Тихом океане то страшное землетрясение, вызвавшее разрушительное цунами и гибель не менее двадцати тысяч человек в нескольких японских префектурах и позднее названное Великим землетрясением Восточной Японии…
Эпицентр землетрясения находился несколько западнее «Альбы Майер», и волны цунами если и не потопили ее в одночасье, то погнали куда-то на восток. Связь с контейнеровозом пропала. Дальнейшая его судьба неизвестна. Наблюдение со спутников ничего не выявило. Такое ощущение, что крупное судно бесследно кануло в какую-то черную дыру. Только Богу известно, где оно блуждало больше года и какими течениями его носило. Но в середине июня насквозь проржавевшее судно-призрак с характерной надписью на борту «Альба Майер», без признаков жизни, с пустой палубой, было зафиксировано американской береговой службой в нейтральных водах – в трехстах милях южнее штата Аляска – между одноименным полуостровом и одноименным же заливом. Воды нейтральные, местность безлюдная, судоходных путей в квадрате нет. «Альба Майер» – изрядно потрепанная, осевшая, с сильным креном на корму – потихоньку дрейфовала на север и через несколько дней могла уткнуться в скалисто-лесистые острова небольшого безымянного архипелага, отделяющие океан от залива Аляска. Представители российских структур забили в набат и категорически запретили американским официальным лицам приближаться к судну, принадлежащему российскому перевозчику. Засуетились фигуры в оборонном ведомстве, в указанном квадрате стали появляться российские «МиГи» из 865-го отдельного истребительного авиаполка, дислоцированного в Елизово. Подготовилась группа боевых пловцов с приданной ей парочкой «специалистов по контейнерным перевозкам»…
– А что, нормально сохранилось… – как-то неуверенно изрек Никита, прилипший носом к иллюминатору. – Правда, с пробегом… вернее, с проплывом по Тихому океану…
– Давайте его продадим? – предложил Платон.
Судно-призрак неумолимо приближалось. Нарастала «изометрическая проекция»… Изъеденная ржавчиной глыба – метров тридцать в ширину и больше сотни в длину – мерно покачивалась на штормовой волне. По нынешним меркам действительно малютка – нынешние контейнеровозы корейского производства достигают в длину четырехсот метров, полсотни в ширину и способны взять на борт до 18 тысяч стандартных двадцатифутовых контейнеров. Но и «Альба Майер» производила впечатление – гнетущее, пугающее. Облупленные борта, насквозь проеденные коррозией, в отдельных местах отвалилась обшивка. Высота бортов – порядка восьми метров, прогнувшиеся отбойные козырьки для защиты палубных контейнеров от морской волны. На полубаке, возвышающемся над основной палубой и отделенном от нее металлической перегородкой, царил хаос. Валялись обломки радиомачты, какой-то металлический хлам. На основной грузовой палубе – шкафуте (по морской терминологии) – было не лучше. Ни одного контейнера за год и три месяца не сохранилось – все смыло в море. Выделялись продолговатые крышки люковых закрытий, прикрытый мятыми листами выезд из трюма на верхнюю палубу, искореженные опорные стойки для крепления контейнеров. Т-образная надстройка с кокпитом и навигационным мостиком, смещенная к корме, выглядела жалко. Зияли пустые оконные глазницы, вмятины в корпусе – такое ощущение, что надстройку обстреливали из артиллерийских орудий. Задняя палуба между надстройкой и кормой выглядела относительно целой, но и там не сохранилось ни одного контейнера. Можно представить, в какую серьезную болтанку попало судно – оставалось лишь изумляться, почему оно осталось на плаву. Корма с гребным винтом просела в воду, механизмы кормовой аппарели, выступающие над полуютом, практически развалились…