Страница:
Сергей Зверев
Предельная глубина
Глава 1
Все счастливые моряки похожи друг на друга, все несчаcтные служат в атомном подплаве.
Такие мысли нередко посещают офицеров стратегических подводных ракетоносцев, особенно – в автономных плаваниях. Cтратегические субмарины, называемые из-за запредельной дороговизны «золотыми рыбками», не выслеживают авианесущие группировки условного противника, не занимаются разведкой, диверсиями и гидрографией. Цель ракетоносцев – нанесение «удара возмездия» в случае внезапной ядерной войны. Шестнадцать баллистических ракет с мегатонными термоядерными зарядами способны разнести в пух и прах что угодно, когда угодно и на каком угодно континенте. Потому боевые дежурства длятся по несколько месяцев в тысячах морских миль от базы. Всплытия редки, как мясо в макаронах по-флотски. Экипаж – семьдесят офицеров и мичманов плюс тридцать матросов – давно уже выучил всю подноготную друг друга: у кого на берегу какие бабы, кто по ночам храпит, кому и что сегодня приснилось…
Атомный ракетоносец «К-513» возвращался с боевого дежурства в Северной Атлантике. Эта автономка наверняка была в его биографии последней: субмарина давно уже выработала плавресурс, и по возвращении ее должны были пустить «на гвозди». Честно говоря, и в этот поход ей не следовало отправляться. Но что поделаешь, если новые атомные субмарины в Российском флоте несложно пересчитать по пальцам. Ракетоносец, построенный еще в советские времена, был латаный-перелатаный; едва ли не большая часть времени боевых дежурств экипажа уходила на ремонт и проверку оборудования.
Сидя на центральном посту, командир «К-513» Илья Георгиевич Макаров мстительно прикидывал, как по возвращении домой он встретится с береговыми инженерами, отправившими отслужившее «железо» в дальний поход, как пригласит их к себе и как грамотно уложит гостей правильными дозами спирта в темпе флотских тостов за море, походы, победы и Андреевский стяг.
Капитан второго ранга Макаров обладал не только монументальной внешностью, но и редкостным умением постоять за родной экипаж: его обветренное лицо, глаза цвета боевого металла и огромные кулаки сообщали любому береговому начальнику моментальное уважение к подплаву. На флоте, где клички присваиваются всем, от салаг и до адмиралов включительно, Макарова именовали уважительно, по-джеклондоновски – Морской Волк.
Старпом, по контрасту, был мал, сух, жилист, носат и зол. С Макаровым он служил уже пятый год и за это время изучил его почти досконально.
– Что, Георгич… «Конец автономке, курс на базу домой…» – напомнил старпом цитату из популярной у подводников песни.
– Ага, «тихо лодку глубины качают, – по размышлении отозвался командир. – Спит девятый отсек, спит десятый жилой, только вахтенный глаз не смыкает». Ты, вообще, заметил, что вся срань у нас обычно происходит в конце автономок?
Это было правдой. Полтора года назад «К-513» также возвращалась на базу и при всплытии на сеанс связи в Норвежском море поймала сигнал бедствия с британского сухогруза: на судне пожар, трюмы затоплены, есть угоревшие и раненые. Естественно, на терпящее бедствие судно тут же послали аварийную партию. Пожар потушили, под пробоину подвели пластырь, раненым оказали медицинскую помощь, взяли под козырек – и на базу. А в штабе Северного флота Макаров получил за это жуткий разнос: мол, скрытность плавания, сознательная демаскировка судна, разглашение государственной тайны… И лететь бы командиру «бомбовоза» со службы, если бы спасенные моряки Ее Величества не нагадили руководству Севфлота: по дипломатическим каналам они попросили наградить командира за помощь и даже прислали в Мурманск корреспондента некогда враждебной радиостанции Би-би-си. В свете изменившейся международной обстановки наказывать спасителя было бы идеологически неправильно. Кап-два Макаров почти одновременно получил благодарственную грамоту из британского Адмиралтейства, орден Мужества из Москвы и неполное служебное соответствие от непосредственного североморского начальства. При первом удобном случае его обещали списать на берег. Такие подставы командование не забывает и прощать не умеет.
– Завтра в это время будем на базе, – старпом мечтательно закатил глаза. – Город, земля, цветы на клумбах… И никакого железа вокруг. В небо можешь сколько угодно глазеть. На траве валяться. А магазинов со спиртным – навалом! Пей – не хочу!
– У магазина к вечеру валяться и будешь, – угрюмо улыбнулся Морской Волк. – Патрулям хоть не попадайся, как в прошлый раз. Надоело вытягивать. Вроде ты мужчина самостоятельный, а дорвешься до выпивки – и всей твоей самостоятельности конец приходит…
Старпом спорить не стал, знал за собой подобный грех. Обычно он «отрывался» лишь в первый день, потом уже придерживался нормы, а потому считал себя почти непьющим.
– И женщины, женщины! Представляешь – прямо на земле стоят и на тебя смотрят! И до любой… дотронуться можно! А потом…
– До базы еще дойти надо, – справедливо напомнил командир. – Конец автономки – самое поганое время. Правило такое есть, эмпирически мною выведено специально для нашего «бомбовоза». Не загадывай наперед, старпом, примета плохая.
– Дернул же меня черт в подплав пойти, – привычно пожаловался старпом.
– Только не надо про «ошибки молодости» и «военно-морскую романтику». Я так тоже часто думаю. А предложи на берегу какую-нибудь работу – откажусь. Месяц на базе – и опять в море хочется.
– Да сам такой…
– Ради момента возвращения и живем.
Атомная субмарина шла на глубине восьмидесяти метров со скоростью пятнадцать с половиной узлов. Боевая смена несла вахту в обычном режиме. Никаких неприятностей вроде бы не предвиделось…
Пожар на подлодке, особенно в погруженном положении, куда страшнее, чем на земле, хотя бы потому, что с герметически закупоренного «железа» абсолютно некуда бежать. Или экипаж победит огонь, или огонь моментально выжжет отсеки, и лодка пойдет ко дну. Подплав вообще очень жестокое дело: если в соседнем отсеке разгорается пожар и люди, медленно поджариваясь, молят о спасении, командир не имеет права их выпустить, а, напротив, должен от них наглухо задраиться, что бы ни происходило по ту сторону переборки. Иначе огонь перекинется на соседний отсек, выгорят сальники, в переборки хлынет забортная вода, и тогда – конец всему экипажу. Жизненная логика приучила к тому, что лучше потерять часть, чем все сразу: и экипаж, и корабль.
Илья Макаров, разбуженный спустя три минуты после известия о задымлении в БЧ-1, сразу же принял единственно правильное решение: людей немедленно эвакуировать, переборки задраить, перекрыть систему вентиляции, чтобы дым не втянуло в соседние отсеки, запустить химическую систему пожаротушения и немедленно всплыть.
– Продуть балласт. Машина – полные обороты. Всем по местам стоять, всплытие! – скомандовал он и помчался в носовую часть, натягивая на ходу ПДУ – портативное дыхательное устройство, напоминающее гибрид противогаза и гигантской фляги.
Огромный пологий трап, ведущий от центрального поста к отсекам, командир проскочил в считаные секунды. Пробегая БЧ, он успел выслушать рапорты вахтенного, старшего смены главной энергетической установки и командира пожарного дивизиона.
– Торпеды не на боевом взводе? – лихорадочно прикидывал Морской Волк.
– Нет. Но может случиться всякое, – нервно поморщился старпом. – Неровен час, повыгорает отсек, рванет – мало не покажется…
Со слов вахтенного, пожарный дивизион уже работал в БЧ-1. Переборки, как и положено, были задраены наглухо. Полузадохнувшихся от дыма торпедистов тащили в медсанчасть. Со слов командира отсека, пожар вроде бы начался из-за короткого замыкания в проводке; на старых, отслуживших свой век «бомбовозах» подобное случается нередко.
Командир пожарного дивизиона по внутренней связи доложил, что с возгоранием должны справиться быстро, так что химическую противопожарку запускать пока не стоит.
И когда командир уже почти успокоился, произошло самое страшное… За переборкой рвануло, будто бы рядом по курсу взорвалась глубинная бомба. Корпус завибрировал, стрелки приборов дернулись в конвульсии. Электричество замигало, погасло, однако спустя несколько секунд все же заработало вновь.
Морской Волк сразу все понял. Видимо, кто-то из противопожарников случайно задел клапан ВВД, воздуха высокого давления. Такие устройства предусмотрены во всех отсеках для создания противодавления, если внезапно прорвется забортная вода. Напор сжатого воздуха, словно кислородный баллон, подсоединенный к газовой горелке, раздул пламя. Можно было не сомневаться – пожарный дивизион погиб мгновенно, ведь в торпедном отсеке сейчас полыхало, как в мартеновской печи. Если огонь подберется к торпедам – всей команде можно заказывать панихиду. Последствия гибели атомного «бомбовоза» с баллистическими ракетами и вовсе были непредсказуемы.
Тем временем лодка, набирая скорость, всплыла. Словно кнут, стеганула по ушам сирена, а это означало, что аварийная защита сама отключила парогенераторы. Начальник ГЭУ по межотсечной связи доложил, что реактор только что заглушили и тепловой взрыв теперь исключен. Однако легче от всего этого не стало: в торпедном по-прежнему бушевал пожар. Отключить воздушную магистраль не представлялось возможным – она была разгерметизирована. Счет пошел на секунды. Нужен был доброволец, согласный напялить термозащитный скафандр и шагнуть в адское пламя, чтобы немедленно отстрелить торпеды из аппаратов…
– Я пойду, – скупо молвил Макаров. – Вы молодые, у вас семьи, а я – один.
– Там давление в пять-шесть атмосфер, – осторожно напомнил старпом. – И температура где-то под триста. Шансы выжить – один из ста. Больше двух, максимум трех минут никто не продержится, даже ты, Георгич…
– Я пойду, – упрямо повторил командир. – Иначе каюк всем. И не только тут, на «железе»… Фреон запустите в отсеки. Ничего, прорвемся. Бывало и хуже.
«Когда?» – хотел спросить старпом, но не стал этого делать.
Он пошел бы и сам, но командир решил, и его решение некому было отменить.
Теперь предстояло срочно эвакуировать людей из второго отсека, задраить переборки между вторым и третьим, запустить химический пламегаситель, и только после этого командир в защитном термоскафандре мог ступить в преисподнюю.
Старпом и вахтенный, перейдя в третий, встали у задраенной переборки и прикипели глазами к часам. Секундная стрелка двигалась издевательски медленно. И лишь когда она пошла на третий круг, лодка сотряслась от торпедного залпа…
Первой мыслью было: как я сюда попал? Однако ее тут же заглушила вторая: а почему у родного «железа» небольшой дифферент на нос?
– Товарищ командир, торпедный отсек полузатоплен, – словно угадав его мысль, отрапортовал старпом.
– Штурман! – чужим сиплым голосом скомандовал Макаров.
– Так точно!
– Местоположение. Кто на румбе?
– Мы вблизи территориальных вод Норвегии. Полчаса назад передали аварийный сигнал в КП Северного флота. Обещали прислать помощь… Часа через четыре будут, если ничего не произойдет.
Взглянув на рукав своего огнезащитного скафандра, Морской Волк механически отметил, что серебристое покрытие черно от копоти. Сверхпрочная термоткань растрескалась от перегрева, как пересушенная земля. И только теперь командир «бомбовоза» почувствовал чудовищный жар и страшную ломоту во всем теле.
– Метеосводка? – запекшимися губами прошептал командир.
– В ближайшее время волнения не ожидается, можно идти в надводном. К нам направили дизельную подлодку и спасательное судно. Обещали взять на буксир.
И тут откуда-то сверху и сбоку донеслось едва уловимое акустическое колебание, быстро оформившееся во все нарастающий стрекот вертолетного двигателя. Спустя несколько минут над терпящим бедствие «бомбовозом» завис вертолет с опознавательными знаками береговой охраны Норвегии.
Радиосвязь установили быстро: встревоженные норвежцы интересовались, нужна ли помощь.
– Илья Георгиевич, может, вас действительно вертолетом доставить в госпиталь? – предложил вахтенный. – Тут до Нарвика всего ничего…
– Своих дождемся… – на исходе сил прошептал командир и словно провалился в черную бездонную яму…
Макаров лежал в мурманском госпитале ВМФ, лишь изредка поднимаясь с койки. Врачи обнадеживали: подводник отличался железным здоровьем, и дела его шли на поправку. Старпом, регулярно навещавший командира, с каждым визитом выглядел все мрачнее. Сперва он молчал, когда речь заходила о том, что творилось «наверху», но потом старпома прорвало. В самом деле, сколько можно скрывать от выздоравливающего правду? С его слов выходило, что штаб флота, военная прокуратура и особый отдел буквально соревнуются – кто больше соберет компромата на командира атомного ракетоносца. Особенно, рассказал старпом, старался один не в меру дотошный штабист из комиссии по расследованию ЧП.
– Козел он вонючий, – охарактеризовал его старпом и замысловато, по-флотски выругался.
«Козел вонючий» посетил госпитальную палату спустя месяц, когда подводник почти выздоровел. У гостя не было возраста – при желании ему можно было бы дать и двадцать пять, и пятьдесят два. Был он какой-то бесплотный, прозрачный, словно проросшая в подвале картофельная ботва. Особенно поражали огромные, совершенно бесцветные глаза, несоразмерно заметные на мелком лице. Плечи украшали погоны капитана третьего ранга. В колодках значился орден Красной Звезды, и оставалось лишь догадываться, за какие такие заслуги этот сухопутный моряк получил боевую награду.
Даже беглого взгляда на этого кап-три было достаточно, чтобы определить в нем типичного подшакальника – так обычно на флоте называют деятелей, кующих карьеры на берегу.
Представившись, он сунул Морскому Волку казенный подарок от штаба Севфлота – несколько апельсинов и дешевую шоколадку, после чего уселся напротив.
– Итак, – начал он после приличиствующих вопросов о здоровье, – наша комиссия хотела бы кое-что прояснить.
– Слушаю, товарищ капитан третьего ранга, – хмуро ответил Макаров, предчувствуя недоброе.
– Вопрос первый: как вы считаете, почему на вверенном вам боевом судне возник пожар?
– Точную причину указать не могу. Видимо, короткое замыкание. Пусть инженеры и следователи в торпедном отсеке разбираются… Если там что-то осталось. Это «железо» обещали еще в позапрошлом году списать. На нем вообще нельзя было выходить в море.
В руках подшакальника появилась папка с серыми листками протокола.
– Так и запишем, – улыбнулся он, и его огромные, как у стрекозы, глаза уставились на собеседника с холодным превосходством. – При-чи-ну наз-вать не мо-гу. А может, пожарный дивизион не знал, что ему делать? Может… они просто оказались необучены?
– Командир дивизиона, земля ему пухом, перед автономкой сдал допуск, и это есть в документах, – невозмутимо ответил Макаров.
– Проверим, это несложно будет сделать.
Морской Волк понимал: для этого хлыща участие в расследовании ЧП – настоящий звездный час. Чем больше гадостей он накопает на подозреваемого, чем суровей он будет в формулировках, тем больше вистов получит от непосредственного начальства за «принципиальность» и «профессиональный подход к делу».
– Тогда следующий вопрос: кто вам дал право отстреливать вблизи территориальных вод государства, члена агрессивного блока НАТО, боевые торпеды? У вас был приказ?
– В БЧ-1 началось внезапное задымление, затем – пожар. Считаете, если бы у норвежских берегов вместе с торпедами рванули все шестнадцать баллистических ракет – это было бы лучше? К тому же торпеды были не на боевом взводе…
– Так и запишем, – с удовольствием процедил капитан третьего ранга. – Стрельбы производилась самовольно, безо всяких санкций командования… Насколько я понимаю, вы даже не соизволили поставить нас в известность перед стрельбами? – на голубом глазу уточнил он.
Макаров молчал. И интонации, и вопросы визитера оправдывали самые худшие опасения. Кавалер ордена Красной Звезды прекрасно понимал, что выполнить все его сегодняшние пожелания Макаров был на горящем ракетоносце не в состоянии. В задачу его входило отыскать нарушения в действиях командира, а не разобраться в истинных причинах. Позиция выигрышная – заставь оправдываться, и человек тут же станет виноватым.
– Следующий вопрос: почему в нарушение всяких инструкций вы произвели всплытие в непосредственной близости от территориальных вод той же Норвегии? Вы понимаете, каким международным скандалом это могло закончиться? Вы понимаете, что могли спровоцировать серьезный международный конфликт?
– Я действовал по инструкции, – парировал командир «К-513», перехватив стиль ведения беседы. – В случае пожара командир как раз и обязан скомандовать немедленное всплытие, после чего сразу же известить КП. Так в чем нарушение?
– Вы процитировали почти правильно. Но так предстоит поступать везде, только не вблизи территориальных вод государства – члена НАТО, – с лучезарной улыбкой сообщил собеседник.
– Товарищ капитан третьего ранга, – обратился Макаров, сдерживаясь из последних сил. – Разрешите вопрос.
– Пожалуйста.
– Вы когда-нибудь в автономке были?
– На флоте у каждого свои функциональные обязанности, – казенно улыбнулся сухопутный моряк. – Мы на берегу, вы – в море. Мы со своими обязанностями справляемся, а вот вы, как я понял, нет. Грамотный командир, а тем более подводник, должен знать все инструкции и всю документацию наизусть… Чтобы все это ис-пол-нять. Понятно? – Закатив значительную паузу, он неожиданно скомандовал: – Присяга!
– Что – «присяга»? – не сразу понял Макаров.
– Текст присяги. Наизусть. Можете – сразу, без запинок и без подсказок? Не можете. То-то, – прозвучало с интонациями последнего, убийственного аргумента. – Теперь понятно, почему у вас люди гибнут. Сами и виноваты…
Командир «К-513» посмотрел на собеседника тяжело, исподлобья – тот не выдержал взгляда и отвернулся к стене.
– Жаль, что ты со мной никогда в автономку месяцев эдак на шесть не ходил, – мечтательно прикинул Морской Волк. – Я бы тебе, сукиному сыну, к яйцам шкертиком якорную мину привязал – и за борт. Где-нибудь вблизи территориальных вод государства – члена агрессивного блока НАТО.
В мгновение ока визитер превратился в памятник всем погибшим береговым капитанам. Лицо побледнело, ноздри раздулись, и он, медленно поднявшись, приблизился к Макарову.
– Я требую оградить меня от подобных выражений!
– Я бы тебя, козла, хорошей решеткой от нашего флота оградил! – не выдержал подводник.
– Ты за это ответишь… – зловеще прошипел гость. – Ты хоть знаешь, кто я?..
Но тут на погон его опустилась железной твердости ладонь, и кителек гостя мгновенно стал ему тесен.
– Смирно, младший по званию! – рявкнул Морской Волк так звучно, что стакан с зубной щеткой, стоявший в тумбочке, жалобно звякнул.
Кап-три судорожно сглотнул слюну, но тем не менее повиновался.
– А теперь – пошел на хер отсюда. Повторить, куда идти, или понятно? Ат-твета не слышу!
– Понятно… – штабист отозвался униженным блеянием.
– Товарищ капитан второго ранга!
– Товарищ… капитан второго ранга, – младший по званию испуганно заморгал, и казалось, из его огромных бесцветных глаз сейчас потекут слезы.
– Приказ понятен? Исполнять! Что надо ответить? Ну?
– Есть… – скривленными от обиды губами прошептал гость.
– На месте… Кру-у-угом!.. Шаго-о-ом марш!..
– Зря ты его, Георгич, послал, – оценил старпом во время очередного визита в больницу. – Теперь он тебе жизни не даст.
– Свидетелей все равно не было…
– А таким, как он, свидетели и не нужны. У него дядя – адмирал в Генштабе.
– Я бы на его месте постеснялся такого племянника.
– Не убивать же таких. Знаешь, что этот козел сейчас делает? Кропает бумажки, что ты морально разложил экипаж и что покойные ребята-противопожарники сами виноваты. Мол, с таким командиром…
– Если на погибших волну погнал – ничего и не зря, – Макаров окончательно утвердился в своей правоте.
Паскудный во всех отношениях исход дела был предрешен с той же вероятностью, с какой тонет брошенный в воду топор. От безысходности Илья Георгиевич даже закрутил напоследок роман с медсестрой. Нет, он не польстился на одну из молодых красоток, которых в изобилии развели в госпитале медики в погонах. Те напоминали подиумных моделей, носили сшитые на заказ, облегающие халатики, надевая их преимущественно на голое тело.
На Макарова с первого дня засматривалась тридцатипятилетняя Варвара. Такие вещи он просекал сразу. Она тоже ему понравилась, но Илья Георгиевич, будучи вдовцом, старался не думать о возможности начать новую жизнь и сводил свои контакты с женщинами к редким необязательным встречам. Варвара чаще, чем того требовали ее обязанности, наведывалась в палату к капитану второго ранга и, как оказалось, тайком расспрашивала старпома о ходе работы комиссии по расследованию причин ЧП. А потому и оказалась «в курсе». Женщина избрала правильную тактику, чем и подкупила Морского Волка. Она не стала жалеть его – этого бы Илья Георгиевич не вынес. Однажды ночью, когда потерявший сон Макаров вышел в коридор с сигаретой и спичками, она легко поднялась и предложила составить ему компанию.
У открытого окна, когда Илья Георгиевич поднес ей зажженную спичку, Варвара глубоко затянулась, дождалась, пока прикурит мужчина, и невинно поинтересовалась:
– Вы же не курили. Что-то случилось?
– Я бросил курить. А это не одно и то же, – злясь на себя, ответил Макаров. – Жизнь заставила.
– Я тоже бросала. А глядя на вас, меня потянуло.
Морской Волк почувствовал, что ожидаемое облегчение от сигареты не наступило. Дым сделался горьким и отвратительным.
– Давайте не будем, – Варвара переломила только что раскуренную сигарету пополам и опустила ее в жестянку от растворимого кофе.
Макаров сделал так же и плотно закрыл металлическую крышку. Сквозняк мгновенно вытянул на улицу струйки дыма.
– Видите, все, на что тяжело решиться, решается очень просто. Главное – захотеть и сделать.
До утра Макаров просидел рядом с Варварой. Обычно женщины говорят больше мужчин, но медсестра умело разговорила Илью Георгиевича. Ей оставалось только слушать и уточнять. Многое в их судьбах оказалось созвучным. Муж Варвары умер от инсульта через год после того, как его списали из подплава на берег. Детей у нее не было, а Макаров потерял сына.
Он и сам не заметил, как уже держал руку Варвары в своих ладонях. Женщина не ждала от него ласковых слов, на которые Морской Волк и не был способен. Он привлекал ее другим: спокойствием, уверенностью в себе.
– Вот увидишь, – сделав над собой усилие, перешла на «ты» женщина, – все будет хорошо. Главное – верить в себя и в свою правоту. Жизнь устроена так, что рано или поздно справедливость побеждает.
– Хотелось бы раньше, а не позже, – пробормотал Илья Георгиевич, поняв, что попал в западню.
Окажись он с Варварой в постели без длинного ночного разговора, можно было бы потом и не вспоминать о встрече, а теперь – чувствовал себя обязанным. А потом они проводили вместе каждое ночное дежурство. Вскоре даже старпом заметил изменение в настроении своего бывшего командира. Илья Георгиевич слушал его вполуха. Новые происки подшакальника его уже мало занимали.
Такие мысли нередко посещают офицеров стратегических подводных ракетоносцев, особенно – в автономных плаваниях. Cтратегические субмарины, называемые из-за запредельной дороговизны «золотыми рыбками», не выслеживают авианесущие группировки условного противника, не занимаются разведкой, диверсиями и гидрографией. Цель ракетоносцев – нанесение «удара возмездия» в случае внезапной ядерной войны. Шестнадцать баллистических ракет с мегатонными термоядерными зарядами способны разнести в пух и прах что угодно, когда угодно и на каком угодно континенте. Потому боевые дежурства длятся по несколько месяцев в тысячах морских миль от базы. Всплытия редки, как мясо в макаронах по-флотски. Экипаж – семьдесят офицеров и мичманов плюс тридцать матросов – давно уже выучил всю подноготную друг друга: у кого на берегу какие бабы, кто по ночам храпит, кому и что сегодня приснилось…
Атомный ракетоносец «К-513» возвращался с боевого дежурства в Северной Атлантике. Эта автономка наверняка была в его биографии последней: субмарина давно уже выработала плавресурс, и по возвращении ее должны были пустить «на гвозди». Честно говоря, и в этот поход ей не следовало отправляться. Но что поделаешь, если новые атомные субмарины в Российском флоте несложно пересчитать по пальцам. Ракетоносец, построенный еще в советские времена, был латаный-перелатаный; едва ли не большая часть времени боевых дежурств экипажа уходила на ремонт и проверку оборудования.
Сидя на центральном посту, командир «К-513» Илья Георгиевич Макаров мстительно прикидывал, как по возвращении домой он встретится с береговыми инженерами, отправившими отслужившее «железо» в дальний поход, как пригласит их к себе и как грамотно уложит гостей правильными дозами спирта в темпе флотских тостов за море, походы, победы и Андреевский стяг.
Капитан второго ранга Макаров обладал не только монументальной внешностью, но и редкостным умением постоять за родной экипаж: его обветренное лицо, глаза цвета боевого металла и огромные кулаки сообщали любому береговому начальнику моментальное уважение к подплаву. На флоте, где клички присваиваются всем, от салаг и до адмиралов включительно, Макарова именовали уважительно, по-джеклондоновски – Морской Волк.
Старпом, по контрасту, был мал, сух, жилист, носат и зол. С Макаровым он служил уже пятый год и за это время изучил его почти досконально.
– Что, Георгич… «Конец автономке, курс на базу домой…» – напомнил старпом цитату из популярной у подводников песни.
– Ага, «тихо лодку глубины качают, – по размышлении отозвался командир. – Спит девятый отсек, спит десятый жилой, только вахтенный глаз не смыкает». Ты, вообще, заметил, что вся срань у нас обычно происходит в конце автономок?
Это было правдой. Полтора года назад «К-513» также возвращалась на базу и при всплытии на сеанс связи в Норвежском море поймала сигнал бедствия с британского сухогруза: на судне пожар, трюмы затоплены, есть угоревшие и раненые. Естественно, на терпящее бедствие судно тут же послали аварийную партию. Пожар потушили, под пробоину подвели пластырь, раненым оказали медицинскую помощь, взяли под козырек – и на базу. А в штабе Северного флота Макаров получил за это жуткий разнос: мол, скрытность плавания, сознательная демаскировка судна, разглашение государственной тайны… И лететь бы командиру «бомбовоза» со службы, если бы спасенные моряки Ее Величества не нагадили руководству Севфлота: по дипломатическим каналам они попросили наградить командира за помощь и даже прислали в Мурманск корреспондента некогда враждебной радиостанции Би-би-си. В свете изменившейся международной обстановки наказывать спасителя было бы идеологически неправильно. Кап-два Макаров почти одновременно получил благодарственную грамоту из британского Адмиралтейства, орден Мужества из Москвы и неполное служебное соответствие от непосредственного североморского начальства. При первом удобном случае его обещали списать на берег. Такие подставы командование не забывает и прощать не умеет.
– Завтра в это время будем на базе, – старпом мечтательно закатил глаза. – Город, земля, цветы на клумбах… И никакого железа вокруг. В небо можешь сколько угодно глазеть. На траве валяться. А магазинов со спиртным – навалом! Пей – не хочу!
– У магазина к вечеру валяться и будешь, – угрюмо улыбнулся Морской Волк. – Патрулям хоть не попадайся, как в прошлый раз. Надоело вытягивать. Вроде ты мужчина самостоятельный, а дорвешься до выпивки – и всей твоей самостоятельности конец приходит…
Старпом спорить не стал, знал за собой подобный грех. Обычно он «отрывался» лишь в первый день, потом уже придерживался нормы, а потому считал себя почти непьющим.
– И женщины, женщины! Представляешь – прямо на земле стоят и на тебя смотрят! И до любой… дотронуться можно! А потом…
– До базы еще дойти надо, – справедливо напомнил командир. – Конец автономки – самое поганое время. Правило такое есть, эмпирически мною выведено специально для нашего «бомбовоза». Не загадывай наперед, старпом, примета плохая.
– Дернул же меня черт в подплав пойти, – привычно пожаловался старпом.
– Только не надо про «ошибки молодости» и «военно-морскую романтику». Я так тоже часто думаю. А предложи на берегу какую-нибудь работу – откажусь. Месяц на базе – и опять в море хочется.
– Да сам такой…
– Ради момента возвращения и живем.
Атомная субмарина шла на глубине восьмидесяти метров со скоростью пятнадцать с половиной узлов. Боевая смена несла вахту в обычном режиме. Никаких неприятностей вроде бы не предвиделось…
* * *
Неприятности начались незадолго до утренней побудки. Вахтенный, принимавший доклады из отсеков, сперва не понял, почему командир торпедистов то и дело покашливает. И лишь его слова «кажется, наблюдается незначительное задымление» навели на страшную мысль о пожаре…Пожар на подлодке, особенно в погруженном положении, куда страшнее, чем на земле, хотя бы потому, что с герметически закупоренного «железа» абсолютно некуда бежать. Или экипаж победит огонь, или огонь моментально выжжет отсеки, и лодка пойдет ко дну. Подплав вообще очень жестокое дело: если в соседнем отсеке разгорается пожар и люди, медленно поджариваясь, молят о спасении, командир не имеет права их выпустить, а, напротив, должен от них наглухо задраиться, что бы ни происходило по ту сторону переборки. Иначе огонь перекинется на соседний отсек, выгорят сальники, в переборки хлынет забортная вода, и тогда – конец всему экипажу. Жизненная логика приучила к тому, что лучше потерять часть, чем все сразу: и экипаж, и корабль.
Илья Макаров, разбуженный спустя три минуты после известия о задымлении в БЧ-1, сразу же принял единственно правильное решение: людей немедленно эвакуировать, переборки задраить, перекрыть систему вентиляции, чтобы дым не втянуло в соседние отсеки, запустить химическую систему пожаротушения и немедленно всплыть.
– Продуть балласт. Машина – полные обороты. Всем по местам стоять, всплытие! – скомандовал он и помчался в носовую часть, натягивая на ходу ПДУ – портативное дыхательное устройство, напоминающее гибрид противогаза и гигантской фляги.
Огромный пологий трап, ведущий от центрального поста к отсекам, командир проскочил в считаные секунды. Пробегая БЧ, он успел выслушать рапорты вахтенного, старшего смены главной энергетической установки и командира пожарного дивизиона.
– Торпеды не на боевом взводе? – лихорадочно прикидывал Морской Волк.
– Нет. Но может случиться всякое, – нервно поморщился старпом. – Неровен час, повыгорает отсек, рванет – мало не покажется…
Со слов вахтенного, пожарный дивизион уже работал в БЧ-1. Переборки, как и положено, были задраены наглухо. Полузадохнувшихся от дыма торпедистов тащили в медсанчасть. Со слов командира отсека, пожар вроде бы начался из-за короткого замыкания в проводке; на старых, отслуживших свой век «бомбовозах» подобное случается нередко.
Командир пожарного дивизиона по внутренней связи доложил, что с возгоранием должны справиться быстро, так что химическую противопожарку запускать пока не стоит.
И когда командир уже почти успокоился, произошло самое страшное… За переборкой рвануло, будто бы рядом по курсу взорвалась глубинная бомба. Корпус завибрировал, стрелки приборов дернулись в конвульсии. Электричество замигало, погасло, однако спустя несколько секунд все же заработало вновь.
Морской Волк сразу все понял. Видимо, кто-то из противопожарников случайно задел клапан ВВД, воздуха высокого давления. Такие устройства предусмотрены во всех отсеках для создания противодавления, если внезапно прорвется забортная вода. Напор сжатого воздуха, словно кислородный баллон, подсоединенный к газовой горелке, раздул пламя. Можно было не сомневаться – пожарный дивизион погиб мгновенно, ведь в торпедном отсеке сейчас полыхало, как в мартеновской печи. Если огонь подберется к торпедам – всей команде можно заказывать панихиду. Последствия гибели атомного «бомбовоза» с баллистическими ракетами и вовсе были непредсказуемы.
Тем временем лодка, набирая скорость, всплыла. Словно кнут, стеганула по ушам сирена, а это означало, что аварийная защита сама отключила парогенераторы. Начальник ГЭУ по межотсечной связи доложил, что реактор только что заглушили и тепловой взрыв теперь исключен. Однако легче от всего этого не стало: в торпедном по-прежнему бушевал пожар. Отключить воздушную магистраль не представлялось возможным – она была разгерметизирована. Счет пошел на секунды. Нужен был доброволец, согласный напялить термозащитный скафандр и шагнуть в адское пламя, чтобы немедленно отстрелить торпеды из аппаратов…
– Я пойду, – скупо молвил Макаров. – Вы молодые, у вас семьи, а я – один.
– Там давление в пять-шесть атмосфер, – осторожно напомнил старпом. – И температура где-то под триста. Шансы выжить – один из ста. Больше двух, максимум трех минут никто не продержится, даже ты, Георгич…
– Я пойду, – упрямо повторил командир. – Иначе каюк всем. И не только тут, на «железе»… Фреон запустите в отсеки. Ничего, прорвемся. Бывало и хуже.
«Когда?» – хотел спросить старпом, но не стал этого делать.
Он пошел бы и сам, но командир решил, и его решение некому было отменить.
Теперь предстояло срочно эвакуировать людей из второго отсека, задраить переборки между вторым и третьим, запустить химический пламегаситель, и только после этого командир в защитном термоскафандре мог ступить в преисподнюю.
Старпом и вахтенный, перейдя в третий, встали у задраенной переборки и прикипели глазами к часам. Секундная стрелка двигалась издевательски медленно. И лишь когда она пошла на третий круг, лодка сотряслась от торпедного залпа…
* * *
Макаров не помнил, как он оказался на ракетной палубе. Он лежал на спине, глядя в небо, и наглое утреннее солнце, слепившее глаза, невольно напоминало ему о недавнем пожаре. Серые волны ритмично били о борт субмарины. Жемчужная облачная пелена молочно светилась на горизонте. Слева от головы командира чернел покореженный огнем шлем термоскафандра с ошметками гофрированных шлангов.Первой мыслью было: как я сюда попал? Однако ее тут же заглушила вторая: а почему у родного «железа» небольшой дифферент на нос?
– Товарищ командир, торпедный отсек полузатоплен, – словно угадав его мысль, отрапортовал старпом.
– Штурман! – чужим сиплым голосом скомандовал Макаров.
– Так точно!
– Местоположение. Кто на румбе?
– Мы вблизи территориальных вод Норвегии. Полчаса назад передали аварийный сигнал в КП Северного флота. Обещали прислать помощь… Часа через четыре будут, если ничего не произойдет.
Взглянув на рукав своего огнезащитного скафандра, Морской Волк механически отметил, что серебристое покрытие черно от копоти. Сверхпрочная термоткань растрескалась от перегрева, как пересушенная земля. И только теперь командир «бомбовоза» почувствовал чудовищный жар и страшную ломоту во всем теле.
– Метеосводка? – запекшимися губами прошептал командир.
– В ближайшее время волнения не ожидается, можно идти в надводном. К нам направили дизельную подлодку и спасательное судно. Обещали взять на буксир.
И тут откуда-то сверху и сбоку донеслось едва уловимое акустическое колебание, быстро оформившееся во все нарастающий стрекот вертолетного двигателя. Спустя несколько минут над терпящим бедствие «бомбовозом» завис вертолет с опознавательными знаками береговой охраны Норвегии.
Радиосвязь установили быстро: встревоженные норвежцы интересовались, нужна ли помощь.
– Илья Георгиевич, может, вас действительно вертолетом доставить в госпиталь? – предложил вахтенный. – Тут до Нарвика всего ничего…
– Своих дождемся… – на исходе сил прошептал командир и словно провалился в черную бездонную яму…
* * *
ЧП на атомном ракетоносце «К-513» не вызвало такого резонанса, как авария «Курска»: погибших – всего семеро из пожарного дивизиона, лодка спасена и благополучно отбуксирована в Северодвинск, международные журналюги ничего не узнали… Субмарину срочно списали, семьям погибших дали давно обещанные квартиры, а норвежцам вежливо ответили: мол, что вы, никаких аварий не было, обычные плановые учения по восстановлению живучести, спасибо за предложенную помощь. Однако теперь следовало срочно найти и показательно покарать виновных. Лучшей же кандидатурой в козлы отпущения, по мнению сухопутных штабных моряков, был командир «К-513» капитан второго ранга Илья Георгиевич Макаров. Ни его геройство при пожаре, ни грамотные действия, ни почтенный возраст атомохода в расчет не брались: мол, ты командир, тебе за все и отвечать.Макаров лежал в мурманском госпитале ВМФ, лишь изредка поднимаясь с койки. Врачи обнадеживали: подводник отличался железным здоровьем, и дела его шли на поправку. Старпом, регулярно навещавший командира, с каждым визитом выглядел все мрачнее. Сперва он молчал, когда речь заходила о том, что творилось «наверху», но потом старпома прорвало. В самом деле, сколько можно скрывать от выздоравливающего правду? С его слов выходило, что штаб флота, военная прокуратура и особый отдел буквально соревнуются – кто больше соберет компромата на командира атомного ракетоносца. Особенно, рассказал старпом, старался один не в меру дотошный штабист из комиссии по расследованию ЧП.
– Козел он вонючий, – охарактеризовал его старпом и замысловато, по-флотски выругался.
«Козел вонючий» посетил госпитальную палату спустя месяц, когда подводник почти выздоровел. У гостя не было возраста – при желании ему можно было бы дать и двадцать пять, и пятьдесят два. Был он какой-то бесплотный, прозрачный, словно проросшая в подвале картофельная ботва. Особенно поражали огромные, совершенно бесцветные глаза, несоразмерно заметные на мелком лице. Плечи украшали погоны капитана третьего ранга. В колодках значился орден Красной Звезды, и оставалось лишь догадываться, за какие такие заслуги этот сухопутный моряк получил боевую награду.
Даже беглого взгляда на этого кап-три было достаточно, чтобы определить в нем типичного подшакальника – так обычно на флоте называют деятелей, кующих карьеры на берегу.
Представившись, он сунул Морскому Волку казенный подарок от штаба Севфлота – несколько апельсинов и дешевую шоколадку, после чего уселся напротив.
– Итак, – начал он после приличиствующих вопросов о здоровье, – наша комиссия хотела бы кое-что прояснить.
– Слушаю, товарищ капитан третьего ранга, – хмуро ответил Макаров, предчувствуя недоброе.
– Вопрос первый: как вы считаете, почему на вверенном вам боевом судне возник пожар?
– Точную причину указать не могу. Видимо, короткое замыкание. Пусть инженеры и следователи в торпедном отсеке разбираются… Если там что-то осталось. Это «железо» обещали еще в позапрошлом году списать. На нем вообще нельзя было выходить в море.
В руках подшакальника появилась папка с серыми листками протокола.
– Так и запишем, – улыбнулся он, и его огромные, как у стрекозы, глаза уставились на собеседника с холодным превосходством. – При-чи-ну наз-вать не мо-гу. А может, пожарный дивизион не знал, что ему делать? Может… они просто оказались необучены?
– Командир дивизиона, земля ему пухом, перед автономкой сдал допуск, и это есть в документах, – невозмутимо ответил Макаров.
– Проверим, это несложно будет сделать.
Морской Волк понимал: для этого хлыща участие в расследовании ЧП – настоящий звездный час. Чем больше гадостей он накопает на подозреваемого, чем суровей он будет в формулировках, тем больше вистов получит от непосредственного начальства за «принципиальность» и «профессиональный подход к делу».
– Тогда следующий вопрос: кто вам дал право отстреливать вблизи территориальных вод государства, члена агрессивного блока НАТО, боевые торпеды? У вас был приказ?
– В БЧ-1 началось внезапное задымление, затем – пожар. Считаете, если бы у норвежских берегов вместе с торпедами рванули все шестнадцать баллистических ракет – это было бы лучше? К тому же торпеды были не на боевом взводе…
– Так и запишем, – с удовольствием процедил капитан третьего ранга. – Стрельбы производилась самовольно, безо всяких санкций командования… Насколько я понимаю, вы даже не соизволили поставить нас в известность перед стрельбами? – на голубом глазу уточнил он.
Макаров молчал. И интонации, и вопросы визитера оправдывали самые худшие опасения. Кавалер ордена Красной Звезды прекрасно понимал, что выполнить все его сегодняшние пожелания Макаров был на горящем ракетоносце не в состоянии. В задачу его входило отыскать нарушения в действиях командира, а не разобраться в истинных причинах. Позиция выигрышная – заставь оправдываться, и человек тут же станет виноватым.
– Следующий вопрос: почему в нарушение всяких инструкций вы произвели всплытие в непосредственной близости от территориальных вод той же Норвегии? Вы понимаете, каким международным скандалом это могло закончиться? Вы понимаете, что могли спровоцировать серьезный международный конфликт?
– Я действовал по инструкции, – парировал командир «К-513», перехватив стиль ведения беседы. – В случае пожара командир как раз и обязан скомандовать немедленное всплытие, после чего сразу же известить КП. Так в чем нарушение?
– Вы процитировали почти правильно. Но так предстоит поступать везде, только не вблизи территориальных вод государства – члена НАТО, – с лучезарной улыбкой сообщил собеседник.
– Товарищ капитан третьего ранга, – обратился Макаров, сдерживаясь из последних сил. – Разрешите вопрос.
– Пожалуйста.
– Вы когда-нибудь в автономке были?
– На флоте у каждого свои функциональные обязанности, – казенно улыбнулся сухопутный моряк. – Мы на берегу, вы – в море. Мы со своими обязанностями справляемся, а вот вы, как я понял, нет. Грамотный командир, а тем более подводник, должен знать все инструкции и всю документацию наизусть… Чтобы все это ис-пол-нять. Понятно? – Закатив значительную паузу, он неожиданно скомандовал: – Присяга!
– Что – «присяга»? – не сразу понял Макаров.
– Текст присяги. Наизусть. Можете – сразу, без запинок и без подсказок? Не можете. То-то, – прозвучало с интонациями последнего, убийственного аргумента. – Теперь понятно, почему у вас люди гибнут. Сами и виноваты…
Командир «К-513» посмотрел на собеседника тяжело, исподлобья – тот не выдержал взгляда и отвернулся к стене.
– Жаль, что ты со мной никогда в автономку месяцев эдак на шесть не ходил, – мечтательно прикинул Морской Волк. – Я бы тебе, сукиному сыну, к яйцам шкертиком якорную мину привязал – и за борт. Где-нибудь вблизи территориальных вод государства – члена агрессивного блока НАТО.
В мгновение ока визитер превратился в памятник всем погибшим береговым капитанам. Лицо побледнело, ноздри раздулись, и он, медленно поднявшись, приблизился к Макарову.
– Я требую оградить меня от подобных выражений!
– Я бы тебя, козла, хорошей решеткой от нашего флота оградил! – не выдержал подводник.
– Ты за это ответишь… – зловеще прошипел гость. – Ты хоть знаешь, кто я?..
Но тут на погон его опустилась железной твердости ладонь, и кителек гостя мгновенно стал ему тесен.
– Смирно, младший по званию! – рявкнул Морской Волк так звучно, что стакан с зубной щеткой, стоявший в тумбочке, жалобно звякнул.
Кап-три судорожно сглотнул слюну, но тем не менее повиновался.
– А теперь – пошел на хер отсюда. Повторить, куда идти, или понятно? Ат-твета не слышу!
– Понятно… – штабист отозвался униженным блеянием.
– Товарищ капитан второго ранга!
– Товарищ… капитан второго ранга, – младший по званию испуганно заморгал, и казалось, из его огромных бесцветных глаз сейчас потекут слезы.
– Приказ понятен? Исполнять! Что надо ответить? Ну?
– Есть… – скривленными от обиды губами прошептал гость.
– На месте… Кру-у-угом!.. Шаго-о-ом марш!..
* * *
Морской Волк ни на секунду не пожалел о своем поступке. Ни тогда, ни тем более потом. Подплав вообще приучил его относиться к жизненным неприятностям стоически и по возможности с юмором. Хотя смеяться было особо не над чем… В свете ЧП и беседы с подшакальником лучшим исходом для Макарова стало бы понижение в звании и должности с дальнейшим переводом куда-нибудь в Совгавань, худшим – увольнение из флота с возбуждением уголовного дела. Тем более что униженный и смертельно оскорбленный в лучших чувствах штабист теперь наверняка шуршал по всем инстанциям, как крыса по трюму.– Зря ты его, Георгич, послал, – оценил старпом во время очередного визита в больницу. – Теперь он тебе жизни не даст.
– Свидетелей все равно не было…
– А таким, как он, свидетели и не нужны. У него дядя – адмирал в Генштабе.
– Я бы на его месте постеснялся такого племянника.
– Не убивать же таких. Знаешь, что этот козел сейчас делает? Кропает бумажки, что ты морально разложил экипаж и что покойные ребята-противопожарники сами виноваты. Мол, с таким командиром…
– Если на погибших волну погнал – ничего и не зря, – Макаров окончательно утвердился в своей правоте.
Паскудный во всех отношениях исход дела был предрешен с той же вероятностью, с какой тонет брошенный в воду топор. От безысходности Илья Георгиевич даже закрутил напоследок роман с медсестрой. Нет, он не польстился на одну из молодых красоток, которых в изобилии развели в госпитале медики в погонах. Те напоминали подиумных моделей, носили сшитые на заказ, облегающие халатики, надевая их преимущественно на голое тело.
На Макарова с первого дня засматривалась тридцатипятилетняя Варвара. Такие вещи он просекал сразу. Она тоже ему понравилась, но Илья Георгиевич, будучи вдовцом, старался не думать о возможности начать новую жизнь и сводил свои контакты с женщинами к редким необязательным встречам. Варвара чаще, чем того требовали ее обязанности, наведывалась в палату к капитану второго ранга и, как оказалось, тайком расспрашивала старпома о ходе работы комиссии по расследованию причин ЧП. А потому и оказалась «в курсе». Женщина избрала правильную тактику, чем и подкупила Морского Волка. Она не стала жалеть его – этого бы Илья Георгиевич не вынес. Однажды ночью, когда потерявший сон Макаров вышел в коридор с сигаретой и спичками, она легко поднялась и предложила составить ему компанию.
У открытого окна, когда Илья Георгиевич поднес ей зажженную спичку, Варвара глубоко затянулась, дождалась, пока прикурит мужчина, и невинно поинтересовалась:
– Вы же не курили. Что-то случилось?
– Я бросил курить. А это не одно и то же, – злясь на себя, ответил Макаров. – Жизнь заставила.
– Я тоже бросала. А глядя на вас, меня потянуло.
Морской Волк почувствовал, что ожидаемое облегчение от сигареты не наступило. Дым сделался горьким и отвратительным.
– Давайте не будем, – Варвара переломила только что раскуренную сигарету пополам и опустила ее в жестянку от растворимого кофе.
Макаров сделал так же и плотно закрыл металлическую крышку. Сквозняк мгновенно вытянул на улицу струйки дыма.
– Видите, все, на что тяжело решиться, решается очень просто. Главное – захотеть и сделать.
До утра Макаров просидел рядом с Варварой. Обычно женщины говорят больше мужчин, но медсестра умело разговорила Илью Георгиевича. Ей оставалось только слушать и уточнять. Многое в их судьбах оказалось созвучным. Муж Варвары умер от инсульта через год после того, как его списали из подплава на берег. Детей у нее не было, а Макаров потерял сына.
Он и сам не заметил, как уже держал руку Варвары в своих ладонях. Женщина не ждала от него ласковых слов, на которые Морской Волк и не был способен. Он привлекал ее другим: спокойствием, уверенностью в себе.
– Вот увидишь, – сделав над собой усилие, перешла на «ты» женщина, – все будет хорошо. Главное – верить в себя и в свою правоту. Жизнь устроена так, что рано или поздно справедливость побеждает.
– Хотелось бы раньше, а не позже, – пробормотал Илья Георгиевич, поняв, что попал в западню.
Окажись он с Варварой в постели без длинного ночного разговора, можно было бы потом и не вспоминать о встрече, а теперь – чувствовал себя обязанным. А потом они проводили вместе каждое ночное дежурство. Вскоре даже старпом заметил изменение в настроении своего бывшего командира. Илья Георгиевич слушал его вполуха. Новые происки подшакальника его уже мало занимали.