Серлинг Род. Когда спящие просыпаются

   – У меня осталось еще с четверть фляги, Фаруэлл, – сказал он. Подняв флягу, он встряхнул ее, потом отпил несколько глотков. – Ох, хорошо! – сказал он, и вода сочилась у него из уголков рта. – Ох, как здорово!
   Фаруэлл протянул трясущуюся руку.
   – Прошу вас, Декраз, – едва выговорил он потрескавшимися губами, с трудом выталкивая распухшим язы ком непокорные, изувеченные слова. – Прошу вас, помогите мне…
   Декраз демонстративно поднял флягу.
   – Стоимость обмена несколько изменилась сегодня в полдень, мистер Фаруэлл. Теперь за один глоток – два слитка.
   У Фаруэлла подогнулись ноги, и он рухнул на колени. Медленно, с болью снял он с шеи рюкзак и неимоверным усилием выбросил из него два золотых слитка. Осталось четыре. Он был не в состоянии поднять оба сразу одной рукой, и кончилось тем, что стал толкать их по песку тому, другому. Декраз легко поднял их и положил в свой рюкзак. Под тяжестью слитков рюкзак треснул, но Декраза это не озаботило. Он перевел взгляд на лицо Фаруэлла. В глубине этих усталых глаз он увидел ненависть, и, странное дело, это ему польстило.
   Ночь они проспали, а в семь утра снова тронулись в путь. Выносливость Декраза не изменилась ничуть, и он сознательно взял темп, слишком быстрый для Фаруэлла, который шаткой походкой, спотыкаясь, брел за ним. Несколько раз Декраз останавливался и с ухмылкой глядел через плечо. Дважды он прикладывался к фляге, не отрываясь от нее, красуясь, выставляя напоказ утоление, пока Фаруэлл не догонял его. Тогда он завинчивал колпачок и спешил вперед.
   Фаруэлл стал похож на привидение – мертвые, потерявшие блеск глаза на грязном, запорошенном песком лице, губы и кожа потрескавшиеся, словно древний пергамент.
   В полдень солнце огромным куском огня пламенело над головой. Фаруэлл внезапно побелел и упал на колени. Декраз подождал было его, но вскоре понял, что на этот раз старику не подняться. Он подошел к нему и толкнул ногой.
   – Фаруэлл! – окликнул он своего попутчика. Возникла пауза. Фаруэлл выглядел безжизненным. – Пойдемте, пойдемте, Фаруэлл! Нам нужно одолеть еще несколько миль.
   Лежащий на земле издал протяжный стон. Он приподнял голову, глаза его были закрыты, рот разверст, распухший язык вывалился на сторону.
   – Нет… – Голос его напоминал голос какого-то жи вотного. – Нет, – снова сказал он. – Я дальше не могу. Мне нужна вода.
   Декраз довольно ухмыльнулся и протянул ему флягу.
   – Один глоток, мистер Фаруэлл. Один глоток.
   Руки у Фаруэлла тряслись, когда он схватил флягу и поднес ее ко рту. Ему слышно было, как вода плещется внутри, и все его инстинкты, все его желания, абсолютное условие его дальнейшего существования сосредоточились в одном движении – поднести флягу к губам. Рука Декраза опустилась твердо и быстро, отведя флягу в сторону. Горлышко ее черкнуло по больным губам Фаруэлла, и на губах выступила кровь. Не веря себе, он поднял глаза.
   – Мы не заключили контракта, мистер Фаруэлл, – сказал Декраз. Глаза у него были, как два темных булавочных острия. – Цена сегодня снова подскочила.
   Глаза у Фаруэлла были почти закрыты, когда он с трудом снял с плеч рюкзак и бессильно уронил его наземь. Потом подтолкнул его к Декразу ногой.
   Декраз расплылся в довольной улыбке и опустился на колени, чтобы поднять его. Тем временем его собственный рюкзак остался на дороге, и один из слитков вывалился на дорогу. Стоя на коленях спиной к Фаруэллу, Декраз принялся вытаскивать золото. Фаруэлл смотрел на него, поражаясь тому, как он мог в эту минуту испытывать ненависть, испытывать хоть что-то еще, кроме собственного страдания. Но ненависть пробудила в нем сознание того, что это его последний момент, его последняя возможность.
   Он посмотрел на широкую спину Декраза, ненавидя его молодость, ненавидя эти мускулы, что бугрились под рубашкой, ненавидя сам факт, что Декраз должен был выйти победителем из всего этого в то время, как он будет побежден.
   Он почувствовал, как в нем зреет гнев, и на короткий момент этот гнев придал ему сил и решительности. Его пальцы сомкнулись на золотом слитке, и он медленно оторвал его от земли. Затем, поднявшись на ноги, неизвестно уж каким образом, он ухитрился высоко поднять слиток. Он обрушился на Декраза сбоку как раз в момент, когда тот взглянул на него. Фаруэлл выронил слиток из рук. Слиток упал и ударил Декраза в висок. Декраз коротко вздохнул и опрокинулся навзничь. Глаза на залитом кровью лице раскрылись. В них застыло последнее, что испытал этот человек. Удивление. Полное, невероятное удивление.
   Фаруэлл почувствовал, как к нему возвращается слабость. Он стоял пошатываясь, ноги его подгибались, будто резиновые, все тело как огромное вместилище боли. Он повернулся и, спотыкаясь, подошел к фляге, лежавшей на боку. Вода из нее пролилась в песок. Фляга была пуста.
   Фаруэлл заплакал, слезы текли по его грязному, небритому лицу. Он упал на колени, плечи у него тряслись, пальцы бережно трогали пустую флягу, словно он надеялся выдоить из нее хоть какое-то количество жидкости.
   Некоторое время спустя он поднялся на ноги, взглянул на разбросанные вокруг него золотые слитки и покачал головой. Бессмысленные куски металла, мертвый груз. Но он знал, что это все, что у него осталось. Снова опустившись на колени, он вступил в борьбу со слитками, сначала пытаясь поднять их, потом подтолкнуть по песку поближе к рюкзакам. Но сил больше не было, и лишь сверхчеловеческим напряжением ему удалось в конце концов поднять один слиток, прижав его к телу, словно ребенка, обеими руками. Этот слиток он понес по шоссе – шаткая, спотыкающаяся тень человека, бредущего только по инерции. Ни в горле, ни во рту у него не осталось больше влаги, и каждый его вздох, словно горячий прут боли, пронизывал его тело. Но он шел и шел так почти до самого вечера.
   Потом он потерял сознание, падая вперед, одной стороной лица ударился об обломок скалы. Он просто лежал, закрыв глаза, ощущая, как сонное умиротворение обволакивает его. Затем с огромным трудом заставил себя открыть глаза, потому что услышал звук. Сначала это было далекое, неразличимое пение, которое затем превратилось в шум автомобильного мотора. Фаруэлл хотел было шевельнуть руками и ногами, но они не повиновались ему. Жизнь теплилась только в глазах. Он попытался повернуть голову, но двинулись лишь зрачки, и уголком глаза ему видно было, как приближается автомобиль – низкий металлический жук, который с пронзительным визгом мчался к нему и вдруг замедлил ход, резко оборвав звук мотора.
   Он услышал чьи-то шаги через шоссе и взглянул. Это был высокий мужчина в каком-то просторном костюме, но фигура его расплывалась. Фаруэлл никак не мог заставить двигаться распухший свой язык и потрескавшиеся губы. Ужас охватил его, когда он понял, что не может произнести ни единого слова. Но вслед за тем откуда-то из глубины его существа раздался голос. Звук его был похож на тот, который издает пластинка, замедляющая вращение. Слова были гротескными и почти бесформенными, но все-таки они звучали.
   – Мистер… мистер… здесь у меня золото. Настоящее золото… Отвезите меня в город, и я отдам его вам… И если вы дадите мне воды. Мне обязательно нужна вода. – Он с напряжением двинул руку по песку так, чтобы она указывала на то место, где в нескольких футах от него валялся последний слиток. – Золото, – снова зазвучал го лос. – Это настоящее золото… И оно может быть вашим. Я отдам его вам. Я отдам его вам…
   Пальцы его конвульсивно сжались, и внезапно рука раскрылась. Он непроизвольно дернулся, и потом все застыло.
   Человек опустился на колени и прислушался к биению сердца Фаруэлла. Поднявшись, он покачал головой.
   – Бедный старикан, – сказал он. – Хотел бы я знать, откуда он здесь взялся.
   Женщина в автомобиле поднялась с сиденья, чтобы взглянуть, что происходит.
   – Кто это, Джордж? – спросила она. – Что с ним?
   Мужчина вернулся к автомобилю и сел за руль.
   – Какой-то старый бродяга, – сказал он, – вот кем он был. Он мертв.
   Женщина посмотрела на слиток золота в руке мужа.
   – Что это такое?
   – Золото. Он так сказал. Хотел дать мне его за то, чтобы я отвез его в город.
   – Золото? – женщина наморщила носик. – Что же это он делал с золотом?
   – Не знаю, – пожал плечами мужчина. – Не в себе был, должно быть. Если кто-то тащится по пустыне пешком в этот час – уж точно не в себе. – Покачав головой, он поднял слиток. – Можешь себе представить? Предлагал мне его, как будто оно чего-то стоит.
   – Ну оно же стоило когда-то, верно ведь? Разве люди не использовали его как деньги?
   Мужчина отворил дверцу.
   – Ну да, лет сто назад или около того, пока не научились делать его искусственно. – Он взглянул на кусок тяжелого, тусклого металла в своей руке, а затем швырнул его на обочину и закрыл дверцу. – Когда приедем в город, нужно сообщить в полицию, чтобы они вернулись сюда и подобрали старика.
   Он нажал кнопку на приборной доске, включив автоводитель, затем взглянул через плечо на тело Фаруэлла, который лежал на песке, напоминая сваленное ветром пугало.
   – Бедный старикан, – задумчиво сказал он, когда автомобиль медленно тронулся с места вперед. – Хотел бы я знать, откуда он.
   Женщина нажала еще на какую-то кнопку, и стеклянная крыша надвинулась, отрезав их от жары. Автомобиль помчался по шоссе и мгновение спустя исчез.
   Через пятнадцать минут прибыл полицейский вертолет, покружил над местом, где лежал Фаруэлл, и сел. Двое в мундирах подошли к телу, осторожно уложили его на носилки и понесли к вертолету. Начальник патруля записал в небольшом блокноте все необходимые данные: «Неопознанный мужчина. В возрасте приблизительно шестидесяти лет. Смерть от солнечного удара и истощения». Три едва нацарапанных строчки в блокноте полицейского составили некролог некоего мистера Фаруэлла, доктора физико-химических наук.
   Несколько недель спустя нашли и тело Декраза, почти разложившееся, а еще через некоторое время тело Брукса и скелет Эрбе.
   Полиция не смогла раскрыть тайну появления всей четверки. Тела были преданы земле без траура. Золото оставили там, где оно лежало, – раскиданное по пустыне и кучей наваленное на заднем сиденье разбитого старинного автомобиля. Оно скоро стало неотъемлемой частью пейзажа, заросло шалфеем, полынью, жемчужницей и вечным кактусом. Подобно Фаруэллу, Эрбе, Бруксу и Декразу, оно не имело никакой цены. Никакой.