Серова Марина. Бес в ребро

Марина Серова
Бес в ребро

ГЛАВА 1

   В тот день я провожала тетю Милу на проходящий через наш Тарасов поезд Кисловодск — Новокузнецк. Что заставило ее изменить традициям и пуститься в длинное и опасное путешествие — можно было только гадать. «Это — зов сердца!» — торжественно заявила она мне. На лице ее в этот миг были написаны такие волнение и растерянность, что я немедленно усомнилась в правдивости тетушкиных слов и тут же сообщила об этом вслух.
   Тетя Мила пораженно взглянула на меня и задумалась. Через минуту она решительно кивнула головой и с преувеличенным энтузиазмом воскликнула: «Нет, правда-правда!», подкрепив меня в убеждении, что с этим самым зовом не все чисто.
   Формально повод для поездки был. Неожиданно дала о себе знать старинная тетушкина подруга, бывшая однокурсница, коротавшая теперь пенсионные деньки в далеком Кемерове. В пришедшем из Сибири толстом письме было море ностальгии и приглашение в гости.
   Однако я подозревала, что не дружеские чувства движут моей доброй тетушкой. Вернее, не они одни. В ее голове последнее время прочно засела одна безумная идея — устроить мою личную жизнь.
   У каждой женщины рано или поздно неизбежно возникает желание устроить чью-нибудь личную жизнь. Отсюда и происходят неожиданные свадьбы, разводы и размены квартир. Теперь подобный момент настиг и тетю Милу. По некоторым намекам, вздохам и печальным взглядам, которыми она с некоторых пор начала одаривать меня, я поняла, что тетушка мечтает об одном: чтобы в моей жизни появился мужчина. Ей казалось, что присутствия именно этого существа не хватает мне для полного счастья.
   У меня сложное отношение к мужчинам, и о нем я расскажу чуть попозже, но сразу хочу предупредить — необходимости ежедневно видеть физиономию со следами бритвенного прибора на щеках я пока не испытывала. То есть в рассуждения тети Милы о моем счастье изначально вкралась логическая ошибка.
   За одной ошибкой немедленно последовала и другая. Тетушка вообразила, что моему общению с мужчинами мешает ее постоянное присутствие. А вот если бы квартира была свободна, то уж тут бы я развернулась! Как нарочно подоспело письмо из Кемерова, и тетя Мила сочла это знаком свыше. Она размышляла ровно два дня, а потом объявила о своем решении.
   — Оставляю тебя одну, — сокрушенно призналась она и добавила со значением: — В мое отсутствие ты должна чувствовать себя в этой квартире совершенно свободно!
   Я заметила, что если попытаюсь вести себя свободнее, чем обычно, то, пожалуй, легко выскочу за рамки приличий.
   — Это не должно тебя смущать, — сказала тетя и смахнула слезу.
   Перед самым отъездом Мила призналась, что поездка имеет и еще одну побочную цель. Она должна стать для нее испытанием духа. Чем-то вроде покаяния и епитимьи.
   — Я не беру с собой в дорогу ни одного детектива! — с суровой гордостью похвасталась тетушка.
   Мне оставалось только развести руками. Представить мою тетушку без яркого глянцевого томика в руках было невозможно. Глядя на тысячи разноцветных корешков, заполнивших книжные полки в тетиной комнате, я гадала, чем она сумеет возместить себе отсутствие этих драгоценных плодов человеческого воображения.
   — Я буду наблюдать жизнь! — словно отвечая на мой немой вопрос, сообщила тетушка.
   Я подумала, что наша дерганая невразумительная жизнь будет неважной заменой кристально ясным, логически выверенным детективным конструкциям, но не стала огорчать тетушку этим умозаключением.
   Покидая дом, тетя Мила еще раз оглянулась на книжные полки — в глазах ее были боль и беспомощность. Ручаюсь, что в этот миг она позабыла и обо мне, и о своей кемеровской подруге — сейчас ей просто казалось, что неведомые злые силы уносят ее куда-то в преисподнюю, где нет ни мягких кресел, ни сверкающих томиков с красавицами блондинками на обложках.
   Впрочем, смятение ее длилось недолго, и через десять минут мы мчались в такси на вокзал, набив багажник и салон машины сумками, чемоданами и пакетами. Тетя Мила не брала с собой книг, но уж об остальном она позаботилась основательно. Так что час, который мы выгадали, выбравшись из дому пораньше, ушел на перетаскивание тетушкиного багажа в вагон.
   Давно не выбиравшаяся в большой мир, тетя Мила смотрела с большим уважением на все, что попадалось на глаза: на хмурого проводника в синей форме, на бежевую обивку купе и даже на лысого попутчика, который, обосновавшись в купе еще раньше нас, уже разложил на столике вареную курицу и огурцы с помидорами.
   Самое долгое прощание когда-то неизбежно кончается. Объявили отправление. Мы с тетушкой наспех обнялись и расцеловались. В глазах ее была мука.
   Когда я уже стояла на перроне и прощально поднимала ладонь, тетушка вдруг высунула голову в открытое окно и отчаянно крикнула:
   — Я все равно буду покупать их на станциях! — Она явно имела в виду отвергнутые сгоряча детективы.
   Тетя Мила выглядела в этот момент смущенной и виноватой, зато я успокоилась — теперь ей не страшна никакая дорога, она ее попросту не заметит.
   Поезд наконец ушел, и я медленно побрела по перрону, намереваясь через здание вокзала выйти на площадь, где находилась конечная остановка общественного транспорта. Я раздумывала, отправиться ли сразу в опустевшую тетину квартиру или как-то отметить ее отъезд — событие, что ни говори, неординарное — и тут появился ОН.
   Теперь, пожалуй, не обойтись без рассказа о моем отношении к мужчинам, потому что без этих пояснений вся история может показаться не вполне понятной. Дело в том, что у меня необычная профессия. Я — телохранитель. Я получила необычную подготовку, судьба моя складывалась не совсем обычно, и мой жизненный опыт также трудно назвать обычным. Мне чаще приходилось оберегать мужские тела, чем вверять им свое, и это обстоятельство наложило неизгладимый отпечаток на мое поведение, разум и чувства.
   Моя профессия научила меня достаточно хорошо разбираться в людях, их тайных намерениях, страхах и слабостях. Меня трудно ввести в заблуждение красивыми словами, мужественной внешностью или щедрыми обещаниями. Мне слишком часто приходилось видеть мужчин с невыгодной для них стороны, и мнения о них я, признаться, не самого высокого. Во всяком случае, не было еще ни одного случая, чтобы мой интеллект утратил контроль над чувствами.
   Это не означает, что я вознамерилась окончить свои дни старой девой. В моей жизни, разумеется, были мужчины, и зачастую ими оказывались как раз мои клиенты, которым обычные услуги казались недостаточными и которые нуждались в дополнительном утешении. Конечно, я ложилась в постель не со всяким, а только с тем, кто вызывал в моей душе симпатию и уважение, то есть достаточно редко. И связь эта заканчивалась с истечением контракта, потому что симпатия и уважение — чувства достойные, но не особенно пылкие.
   А сейчас я должна открыть свой главный секрет. В моей жизни все-таки был мужчина, которым я восхищалась и за которым пошла бы на край света. Правда, это было очень давно и, как бы сейчас выразились, несколько виртуально. Я увидела его впервые в четырнадцать лет и влюбилась сразу и окончательно. Он был высок, строен и широкоплеч. У него были длинные волосы, что ему очень шло, потому что волосы были густые, темно-каштановые и блестящие. И еще у него были восхитительные голубые глаза, которые одновременно излучали и твердость, и нежность. В общем, в его облике наяву воплотились все мои девичьи грезы и мечтания. Это было попадание в яблочко.
   Но имелось одно существенное обстоятельство, которое не позволило развиться моему чувству, а может быть, напротив, сохранило его в неприкосновенности на долгие годы. Мужчину своей мечты я увидела на киноэкране.
   Я — большая поклонница кино, и теперь у меня есть возможность выбора. Но в те времена приходилось смотреть только то, что шло в кинотеатрах, без разбора. Актер Алексей Овалов блеснул в единственном фильме из «ненашей» жизни, под названием «Режущая цепь», невыразительно сыграл в серой производственной драме, мелькнул в эпизоде еще в одном фильме и куда-то исчез. Поговаривали, что он перебрался на Запад, а в те времена это было равнозначно смерти.
   Подобный исход мне казался печальным, но естественным для такого человека, как Овалов, потому что прославился и увековечился он именно в роли американского автогонщика Берта, и весь этот забугорный антураж — лаковые машины, неоновые рекламы и лазурные пляжи — шел ему как нельзя лучше.
   Видимо, он навсегда очаровал мою неокрепшую девичью душу, потому что, судите сами — пронеслось столько перемен, столько несчастий и предательства на нас обрушилось, столько невиданных соблазнов и возможностей у нас появилось, и мы воочию увидели и сверкающие лимузины, и сигареты «Кэмел», и одежду от Кардена, а вот поди ты — когда я изредка вспоминаю, как роскошный Берт — Овалов, расставив длинные ноги, обтянутые голубыми джинсами, с презрительным прищуром смотрит в лица своим киношным врагам и цедит сквозь зубы предупредительно-ледяные слова: «Не пытайтесь останавливать режущую цепь руками, парни!», сердце мое тут же замирает и проваливается куда-то на уровень первого этажа. Сладкое и пугающее чувство.
   И, будьте уверены, я вновь испытала нечто подобное, когда он внезапно и тихо возник на перроне нашего провинциального вокзала. Не могу ручаться, но, кажется, я побледнела и разинула рот, что мне вообще не свойственно. Просто в этот момент я опять почувствовала себя четырнадцатилетней школьницей, готовой на любые глупости.
   Я не заметила, откуда он появился, но, видимо, он сошел с какого-то поезда, потому что в руке у мужчины моей мечты был дорогой кожаный чемодан песочного цвета. Слегка наклонив голову, Овалов довольно быстрым шагом направился к зданию вокзала. По-моему, он не хотел привлекать к себе внимания.
   Впрочем, никто на перроне, кроме меня, не заметил Алексея Овалова, и это даже немного меня задело и привело в чувство. В какой-то момент Овалов прошел совсем близко от меня, и я смогла довольно хорошо рассмотреть его.
   Время, конечно, не пощадило и этого красавца, но и сейчас, в свои, наверное, сорок с небольшим он был исключительно хорош. По-прежнему это был отчаянный автогонщик Берт, только в силу обстоятельств и личных достоинств уже переместившийся, скажем, в Сенат Соединенных Штатов. Любимец домохозяек и надежда избирателей.
   Волосы его были теперь коротко пострижены, и на висках проглядывала седина, но это только добавляло ему мужественности. Фигура по-прежнему казалась подтянутой и гибкой, а в голубых глазах таились все та же сталь и все тот же сводящий с ума огонек.
   И еще я заметила, что костюм на нем явно пошит на заказ, и не у заурядного портного. На ходу он мельком взглянул на часы, и на запястье сверкнул золотой «Ролекс». И еще я почувствовала запах одеколона «Давидофф». Мой герой, кажется, не бедствовал, и я от души порадовалась за него.
   Меня Овалов, разумеется, не заметил, хотя мы столкнулись с ним нос к носу. Да и что за дело ему до провинциалки в потертых джинсах и выцветшей майке — а именно так я сообразила одеться сегодня — и, пока я критиковала себя за непростительное легкомыслие, автогонщик Берт растворился в толпе.
   Я вздохнула и пошла куда глаза глядят. В голове моей царил необычный сумбур. Я даже не подозревала, как много сентиментальности сохранилось в тайниках моей души. Я опять словно наяву слышала этот удивительный голос, в котором странным образом сочетались угрожающие и убаюкивающие интонации: «Не останавливайте режущую цепь руками, парни!»
   А ведь я даже не помнила сюжет того фильма. Помню только, что хороший парень Берт, по прозвищу Режущая Цепь, задавал плохим парням перцу на протяжении полутора экранных часов. Но и этого оказалось достаточно, чтобы я на всю жизнь немного сошла с ума.
   Я даже не заметила, как очутилась на главном проспекте города — брела, как сомнамбула, через толпу, теснящуюся возле лотков с апельсинами, сигаретами и видеокассетами. В другой раз я непременно бы застряла у одного из них, но сейчас меня интересовал единственный фильм, которого все равно не было в продаже.
   В чувство меня привел какой-то толстяк с двумя объемистыми пакетами в потных ладонях. Он налетел на меня со всего размаху огромным животом и, сердито прокричав: «Смотреть надо!», помчался дальше. Он и сам не подозревал, насколько был прав — специалист моей квалификации должен именно смотреть и уклоняться от подобных столкновений в любой ситуации.
   Чтобы успокоиться, я купила брикет шоколадного мороженого и, надорвав яркую упаковку, остановилась около фонтана напротив городского цирка.
   От фонтана веяло прохладой. Огромный водяной шар, составленный из сверкающих струй, умиротворяюще шумел и слегка колебался под дуновением ветра. Вокруг фонтана покорно шествовал маленький пони, в гриву которого были вплетены разноцветные ленточки. На спине у пони сидела пятилетняя девочка в розовом платьице. На лице девочки был написан восторг.
   На светофоре зажегся красный свет, и на время смолк шум машин. И тут же с противоположной стороны улицы до меня донеслась удивительная загадочная музыка, бередящая душу какими-то незнакомыми, даже диковатыми созвучиями.
   Музыка явно была живой, и я вытянула шею, пытаясь разглядеть музыкантов. Это мне не удалось, потому что музыканты были скрыты за спинами многочисленных слушателей, стекавшихся со всех сторон. Я, как завороженная, перешла улицу и постаралась пробраться сквозь толпу поближе к музыкантам. Увиденное поразило меня. Возле тротуара с инструментами в руках стояла группа самых настоящих индейцев! У них были смуглые непроницаемые лица и черные как смоль волосы. С их плеч свисали пончо с диковинным орнаментом. С необыкновенно серьезным, даже отрешенным видом они дули в свои дудки и перебирали струны разнокалиберных гитар, извлекая из них волшебную музыку, похожую на шум ветра где-нибудь в Кордильерах. Глухо и торжественно ухал барабан. Музыка удивительным образом совпала с моим романтическим настроением, и, растрогавшись, я опустила в широкополую шляпу, лежавшую на асфальте, сторублевую бумажку. Гитарист ожег меня взглядом горячих, словно уголья, глаз и сдержанно, с достоинством поклонился.
   Мой щедрый жест не остался незамеченным и для многочисленных зевак, обступивших музыкантов. Кто-то в толпе уважительно произнес: «Ого!» и немедленно полез за кошельком. Мое пожертвование вызвало цепную реакцию, и деньги в шляпу потекли рекой.
   Чувствуя на себе любопытные взгляды, я поспешила выбраться из толпы и отправилась дальше по проспекту, все еще пребывая в состоянии легкой эйфории. Бродячие музыканты своими напевами придали моим мыслям латиноамериканское направление, и в смутных мечтаниях я видела себя не на исхоженных вдоль и поперек улицах провинциального города Тарасова, а где-то там, в таинственной перуанской сельве, на золотых пляжах неповторимого Рио, над которым парит великолепная статуя Христа, на яхте в лазурных водах Карибского моря — и всегда рядом со мной был мой герой — смуглый и белозубый крутой парень Берт, моя виртуальная любовь…
   Я наконец решила, как провести этот вечер. Он стоит праздника, и я была намерена устроить его себе. Я вернулась и купила на рынке продукты для праздничного ужина — сегодня это будет бразильская джамбалайя и пунш по-креольски. Бутылка настоящего рома стоила бешеных денег, но мне было не до экономии.
   Вернувшись домой, я принялась за дело. Если для мужчины праздник — прежде всего выпивка, то для женщины праздник начинается с генеральной уборки. Я перевернула все вверх дном, протерла и вымыла до блеска каждую вещь, каждый уголок, стряхнула пыль веков с бесчисленных тетушкиных детективов, и в конце концов квартира засверкала, словно готовый к торжественному смотру линейный корабль. В то же время на кухне у меня варилось, жарилось, стреляло раскаленным маслом и благоухало пряностями.
   Остаток дня пролетел незаметно. Когда все было готово, на улицах уже стемнело. Можно было подавать на стол. Прежде чем переодеться в вечернее платье, соответствующее моменту, и зажечь свечи, я на минутку вышла на балкон.
   Прохладный вечерний ветерок, наполненный звуками и ароматами большого города, охладил мое разгоряченное лицо. Шелестели деревья на тротуаре. Окна в домах напротив светились розовым и голубым светом — и от этого здания казались прозрачными и похожими на плитки мармелада — их даже хотелось попробовать на зуб.
   Я не успела в полной мере насладиться красотой вечернего города, потому что в прихожей прозвучал звонок. Признаться, меня это удивило. Дело в том, что я веду достаточно замкнутый образ жизни и не афиширую свой адрес. А специфика моей профессии и подготовка, которую я получила в свое время в разведшколе, приучили меня относиться к любому нежданному гостю, как минимум, серьезно.
   Я на цыпочках подошла к входной двери и осторожно заглянула в глазок. Но ничего не увидела — все поле зрения занимало нечто бесформенное и лиловое. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Я выругала себя. Все время собираюсь поставить над дверью компактную видеокамеру, чтобы не попадать в такое глупое положение, как сейчас, но постоянно откладываю это дело на потом.
   Пришлось вернуться в комнату за газовым баллончиком. Последнее время я не подписывала никаких контрактов, и никаких таких хвостов за мной, кажется, не тянулось. На первый взгляд мне некого было опасаться. Ну что ж, если бы это было не так, я взяла бы не баллончик, а револьвер.
   В глазке по-прежнему царил непонятный фиолетовый цвет. Я накинула цепочку и осторожно приоткрыла дверь, предусмотрительно отступив в тень.
   На лестничной площадке стоял мужчина с букетом лиловых ирисов в руках. Он озорно улыбался — видимо, прятаться за букетом цветов казалось ему необыкновенно остроумным. Я редко теряюсь, но сегодня был особенный день. Я онемела.
   На моем пороге стоял великолепный гонщик Берт собственной персоной. То есть актер Алексей Овалов, если говорить официальным языком. Но какая уж тут официальность, когда все происходящее было похоже на рождественскую сказку! Или у меня поехала крыша. Иначе как он нашел в миллионном городе единственную свою самую искреннюю и восторженную воздыхательницу!
   — Добрый вечер! — бархатным голосом произнес Овалов. — Вы Евгения Максимовна Охотникова, я не ошибся?
   Я кивнула, недоверчиво разглядывая его с головы до пят. Теперь на нем была короткая замшевая куртка и белые джинсы, пожалуй, тесноватые для нынешней моды. Вокруг шеи был повязан шелковый платок. Пытаясь осмыслить происходящее, я без колебаний откинула цепочку и молча распахнула дверь.
   Гость протянул букет и сказал:
   — Это вам… Можно, я войду?
   Я машинально взяла цветы и снова кивнула — теперь он, должно быть, точно решил, что я немая. Овалов довольно уверенно вошел в квартиру и сразу же направился за мной в комнату, не пытаясь расстаться в прихожей со своей обувью. Мне это понравилось — терпеть не могу, когда гости толкутся в коридоре, сбрасывая ботинки и выискивая в куче обносков тапочки по ноге.
   Он поступил иначе и вошел в мою комнату по-европейски. Но тут же остановился, с сомнением уставившись на изящно сервированный стол. В голосе его послышалось разочарование.
   — Вы кого-то ждете? — спросил он.
   Я нервно засмеялась. Если покопаться в моих сегодняшних побуждениях и фантазиях, то вполне можно сделать вывод, что ждала я именно его. Но признаваться в этом было никак нельзя — все-таки я ждала тень, а он явился во плоти.
   — Вообще-то никого, — ответила я, впервые открыв рот. — Но если вам нравится джамбалайя по-бразильски, присоединяйтесь!
   Овалов смущенно улыбнулся.
   — Откровенно говоря, я пришел к вам по делу, — произнес он с обезоруживающей интонацией. — И мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством…
   По делу? Мои дела обычно имели весьма специфические особенности. Неужели? Додумать эту мысль мне мешало странное ощущение, что со мной не все в порядке. Сосредоточившись, я поняла, что меня беспокоит — я опять предстала перед мужчиной моей мечты в наряде Золушки! Чтобы скрыть досаду, я занялась букетом. Налила воду в вазу и поставила в нее лиловые цветы. Ирис означает постоянство и красоту, но, с другой стороны, в Японии, например, ирис и воинский дух обозначаются одним иероглифом, а в древней Аравии эти цветы и вовсе были символом печали. Какой же смысл скрыт в этом свежем букете?
   — Кто дал вам мой адрес? — спросила я.
   — Собственно, дали мне номер вашего телефона, — пояснил Овалов. — Остальное, сами понимаете, дело не такое уж и сложное… У меня талант — выискивать иголку в стоге сена. Однако я, кажется, не представился…
   — Алексей Овалов. Киноактер. Имел большой успех, исполнив роль автогонщика Берта в кинофильме «Режущая цепь», — отчеканила я.
   Его брови поползли вверх.
   — Ничего себе… — вымолвил он озадаченно. — Я не ожидал, что моя популярность распространилась так широко.
   Я не стала рассказывать о своих тайных пристрастиях.
   — Кино — мое увлечение, — объяснила я коротко. — И потом, у вас действительно был успех.
   Глаза Овалова затуманились.
   — М-да… — проронил он с заметным усилием.
   — Что же мы стоим? — спохватилась я. — Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь? Могу предложить креольский пунш…
   — Это, видимо, ром с сиропом? — повеселевшим голосом поинтересовался Овалов, опускаясь в кресло. — Я предпочел бы чистый, но, повторяю, ни в коем случае не хочу злоупотреблять вашим терпением.
   — Чепуха, — ответила я очень серьезно. — Я — ваша горячая поклонница, и в моем доме вы — почетный гость.
   Овалов внимательно посмотрел на меня.
   — Вот как? — проговорил он странным голосом и достал из кармана пачку «Голден Америкэн». — Не возражаете? — Кажется, он чувствовал себя не до конца уверенно и торопился спрятаться за дымовой завесой.
   Я подвинула поближе пепельницу и спросила:
   — И по какому же делу вы ко мне пришли?
   — Хочу просить вас поработать моим телохранителем, — сообщил он, обретая с первой затяжкой обычную раскрепощенность. — На время моего пребывания в этом чудесном городе.
   Эти мгновенные смены настроения не ускользнули от моего внимания. С ним явно что-то было неладно, и его просьба только подтверждала это.
   — Вам угрожает опасность? — спросила я.
   Овалов тихо рассмеялся.
   — Ну что вы! — добродушно воскликнул он. — До этого дело не дошло. Просто хочу отдохнуть как следует. У меня некоторые проблемы со здоровьем — нервы. Не хочется лишних контактов. Все-таки популярность… Видите, и вы меня узнали. А если узнает какой-нибудь неуравновешенный тип? В наше время известность иной раз опасна…
   Я села в кресло напротив него. Красивый, раскованный, со смеющимися голубыми глазами, он вовсе не казался больным. И я знала, что телохранителей не нанимают по таким смехотворным поводам. Если ты, конечно, не миллионер и не мировая знаменитость, физиономия которой глядит с каждой витрины. Но наваждение было так велико, что я почти поверила ему.
   — Вы долго думаете пробыть в Тарасове? — спросила я, наклонив голову, чтобы он не видел выражения моих глаз. Голос мой, кажется, прозвучал достаточно сухо, и рука, разливавшая в бокалы ром, не дрогнула.
   — Ну-у, думаю, месяц, — неопределенно ответил Овалов. — Может быть, больше… Нет, месяц! Именно так.
   — Я беру по двести долларов в сутки, — предупредила я, поднимая бокал с янтарным напитком. На самом деле я не взяла бы с него ни копейки. Думаю, что подсознательно мне просто хотелось отпугнуть его.
   Овалов улыбнулся мягкой и щедрой улыбкой.
   — Нет проблем, — спокойно согласился он и, осторожно коснувшись своим бокалом моего, медленно выцедил сквозь зубы весь ром до последней капли, даже не стерев с губ улыбки.
   — Вы пьете, как морской волк, — не удержалась я.
   — Мне приходилось быть и в этой шкуре, — подтвердил Овалов. — Вживаешься в образ на время, а навыки приобретаешь на всю жизнь…
   Я ограничилась единственным глотком — напиток обжигал, словно жидкий огонь.
   — Однако вернемся к нашим баранам, — напомнила я. — Как вы представляете себе мою работу?
   Овалов легкомысленно помахал в воздухе рукой.
   — Ну-у… Я думал, что вы будете везде сопровождать меня. Музеи, рестораны, театры… Мы будем весело проводить время, а вы будете следить за тем, чтобы никто меня не обидел.
   Я кивнула.
   — Надеюсь, по ночам мое присутствие не понадобится? Где вы остановились?
   Овалов на секунду нахмурился.
   — Пока нигде, — неохотно ответил он. — То есть я оставил вещи у своего приятеля, друга юности — кстати, это он дал мне ваш телефон — но, кажется, у него семейные проблемы, — он с надеждой взглянул на меня. — Может быть, вы мне что-то посоветуете? А знаете, я ведь родом отсюда! Но столько лет! Город совершенно изменился — я не узнаю ни улиц, ни людей. Я чувствую себя совсем чужим!
   В глазах его в этот миг было столько трогательной беспомощности, что я неожиданно для себя самой ляпнула:
   — Если речь идет о месяце, вы можете пожить у меня. Разумеется, если вас это устроит. — Язык мой — враг мой, но, кажется, сегодня я до конца собралась быть романтичной.
   Овалов посмотрел на меня с благодарностью и не стал ломаться:
   — Вы очень меня обяжете! — горячо заявил он. — Разумеется, за квартиру я плачу отдельно! Пятьдесят долларов в сутки будет достаточно?
   Кажется, ему приходилось бывать и в шкуре миллионера, во всяком случае, навыки у него имелись.