Серова Марина. Дожить до завтра

   — Сначала дело.
   Я присела на кровать, вздохнула и начала. Гром молча слушал, ничем не выдавая своего отношения к проделанной мною работе. И только когда я рассказала все, что узнала — от распорядка работы складов и проверяющей их ревкомиссии из штаба округа до моих соображений по поводу возможности купить пистолет Макарова или несколько гранат, — он встал и закурил.
   — В общем, так, Юлия Сергеевна, ваши данные отчасти совпадают с данными других участников операции.
   — Брось, Гром! — взорвалась я. — Какие данные?! Пьяный прапорский треп? Пропитые Щукиным четыре гранаты? Это ты называешь операцией?
   — До завтра, Юлия Сергеевна.
   Я разделась и приказала себе спать: завтра мне нужна свежая голова.
   Ночь прошла, как в кошмарном сне: я ворочалась, вставала, бегала к холодильнику, где предусмотрительно дожидались меня бутылки с минералкой, спрайтом и прочими облегчающими похмельный синдром напитками… И только под утро, приняв ледяной душ и открыв балкон, я отключилась как убитая.
   Меня разбудили хлесткие команды сержантов и старшин — полк повели на зарядку. Я подошла к зеркалу.
   — М-да-а, Юлия Сергеевна, — сказала я своему отражению. — Или ты срочно выходишь замуж, или через полгода такой работы тебя никто не возьмет. И тогда придется делать карьеру…
   — Саттаров! Не отставать! — угрожающе пронеслось за окном. И я пошла в душ.
   — Третья, бе-го-ом марш! — протянул развязный, наглый голос где-то рядом.
   Грохот сапог бегущих солдат сопровождал меня, когда я занялась прической. Тут и раздался стук в дверь.
   Я открыла — передо мной стоял Гром. Я молча пропустила его в номер и присела на кровать.
   — Вот тебе задание. — Гром присел рядом. — Строишь из себя деловую, немного самонадеянную бабу, решившую подзаработать на посредничестве между торговцами оружием и покупателями. Выходишь на прапорщика и предлагаешь сделку. Любую.
   — Это же провокация, Андрей Леонидович… — Я уже пожалела обо всем, что сказала вчера.
   Гром молчал.
   — Я ничего не понимаю! — возмутилась я. — Вам что — лишь бы посадить кого-нибудь? «В результате принятых оперативных мер для пресечения незаконного оборота оружия…» — ядовито изобразила я. — Тогда и Щукин с его пропитыми гранатами сойдет! Для отчета. Так, Гром?! И потом, ты же знаешь, к чему приводят внеплановые манипуляции с легендами! Напомнить?
   — Юленька, — неожиданно мягко обратился ко мне Гром и взял за руку. — Это совсем другое. В этом случае нужна именно провокация.
   Гром вышел, а я схватилась за голову. Если бы меня предупредили о видоизменении легенды хотя бы за пару часов до вчерашней гулянки, можно было и попытаться. Но теперь мне предстояло переплавить для прапорщика уже созданный образ немного взбалмошной, но в целом нормальной офицерской дочери в неизвестно кого. Впрочем, известно: в образ циничной, деловой, самонадеянной бабы. А такие психологические «перевертыши» редко приводят к успеху.
   Когда я появилась в штабе полка, Портос уже громыхал там вовсю:
   — Что значит «не знаю»?! А кто должен знать — я?!
   Я тихо подошла и так же тихо встала рядом — уж очень грозен был полковой военачальник.
   — Боюсь, у меня плохие новости, — крякнул и потер свою шею командир полка. — Ваш Петр Скачков сбежал.
   Меня чуть не хватил столбняк. Пока я вчера очаровывала офицеров части, солдат этой части принял, возможно, самое важное решение в своей недолгой жизни. И если бы я заменила ужин внеплановой проверкой, что-то могло измениться. Но было уже поздно.
   — Все обыскали? — взяв себя в руки, спросила я.
   — Да.
   — Надо еще раз пройти, — предложила я. — Госпиталь, столовую, склады… Может, он просто отсиживается где-то.
   — Да, конечно… — согласился подполковник. — Если хотите, присоединяйтесь к начальнику штаба — он сейчас пойдет по второму кругу.
   Мы обшарили все: каждую каморку пахнущей распаренным жиром, мылом и алюминиевой посудой столовой, мрачный, сырой госпиталь и, конечно же, резервные склады. Специально на этот случай меня и майора сопровождал молоденький начальник караула. Лейтенант то забегал вперед, галантно распахивая двери разнообразных помещений, то изо всех сил старался сохранить вроде как необходимое в его положении достоинство. «Господи, как он еще молод, — застонала я про себя, — нет, как я немолода! 29 лет — это уже слишком!»
   Я действительно обошла все и узнала даже то, где начальник штаба третьего батальона хранит свой гражданский костюм, но рядового Скачкова из роты охраны не было нигде. «Деды», которым я устроила настоящий допрос, с кислой миной отводили глаза и сказали лишь, что Скачок был настоящий чмошник.
   К пяти вечера все завершилось: моего подопечного на территории гарнизона не оказалось. Я попросила отвезти меня в гостиницу.
   — Юлия Сергеевна! — окликнули меня у самого номера.
   Я обернулась: ко мне стремительно приближался высокий, стройный офицер.
   — Я слушаю.
   — Это я, Гриша, — напомнил он. — Вчера вечером…
   И только тут до меня дошло: точно, Гриша. Это был тот самый подполковник, который помог мне вчера избавиться от невменяемых провожатых. Шок последних событий отбил память об этой части вчерашнего вечера совершенно.
   — Да, Гриша, я вспомнила, спасибо большое… извините, у меня был тяжелый день.
   — Вам надо развеяться. Хотите, пойдем в ресторан? — вопросительно предложил он.
   Больше всего на свете мне хотелось принять душ и рухнуть в постель. Но Гриша был проверяющим из штаба округа, и проверял он то, что меня интересовало больше всего, — склады. И, к сожалению, на этот вечер у меня были еще и рабочие планы. Рухнуть в постель не удалось бы все равно.
   — Вы думаете, поможет? — неуверенно спросила я.
   — Еще бы! — гоготнул Гриша, и это получилось у него так заразительно, что я тоже рассмеялась. — Ну вот и прекрасно! Спускайтесь вниз, я жду… у входа.
   Я приняла ледяной душ, неторопливо переоделась, неспешно сложила в пластиковый пакет приготовленный на этот вечер бинокль, закрыла дверь и спустилась по лестнице. Судьба оказалась упряма: подполковник Гриша терпеливо дожидался меня, как и обещал, у входа в гостиницу.
   Мы шли по тенистой улице в сторону вокзала — благо весь Воскресенск можно обойти за полчаса — и болтали. О кошках, тополях, бабочках и всякой подобной ерунде, не имеющей ровно никакого отношения ни к оружию, ни к отчетам, ни к проверкам. И, если честно, мне было хорошо.
   Только у самого ресторана под стандартно-домашним названием «У Наташи» разговор смолк. Навстречу нам из стеклянных дверей вышел прапорщик Зимин с каким-то штатским, и этот штатский посмотрел на меня таким оценивающим взглядом, что Гриша сбился. Сбился, взревновал и начал безудержно хвастать своими служебными успехами.
   — Зимин зря надеется! — почти кричал он, рассматривая меню. — Он думает, что если у него с командиром хорошие отношения, то можно…
   — Тише-тише, — успокаивала я своего кавалера.
   — Я его еще прищучу… — никак не мог успокоиться Гриша. — Пусть не думает!
   Я, детально фиксируя всю информацию, тем не менее тоскливо оглядывалась по сторонам, но видела только агрессивно упертый в мой бюст бычий взгляд какого-то перебравшего местного качка.
   В конце концов Гриша выдохся, и я смогла без оглядки на служебный долг поставить заключительный аккорд:
   — Вот так. «В лесу — о бабах, с бабами — о лесе».
   — Почему? — не понял подполковник. — А-а! Ну, так давайте о вас поговорим…
   — Увы, моя работа еще менее романтична: солдатские фурункулы, инфантильная тоска защитников Родины по маме, недоедание, побои, побеги, смерть… и опять тоска, недоедание, побои…
   — Но вы же еще и женщина, — с умным видом вставил Гриша. Я мотнула головой и безудержно рассмеялась: это его «еще и женщина» было великолепным!
   — Поверьте мне, Гриша, — сквозь выступившие от смеха слезы сказала я. — Женщина-юрист — это совсем не сексуально. Скорее наоборот. Лучше отведите меня обратно… Хорошо?
   Гриша с сожалением глянул на недопитый коньяк — беспощадная жара спала, и веселье в ресторане только начиналось.
   Я разрешила проводить себя до почты, а оттуда пошла в сторону вокзала — Гром поручил подобрать явочную квартиру. Похоже, этот городок интересовал его очень и очень сильно.
   Арестант Щукин дал мне абсолютно точную информацию: используя ее, я даже ни разу не встретила патрульных. Это радовало: не в моих интересах было светиться перед кем бы то ни было. И в девять вечера я уже осваивала свою половину дома, сданную мне полуслепой и почти глухой старухой: старый диван, железная кровать с шишечками, салфетки, на подоконниках цветочные горшки… А в половине десятого я уже шла к примеченной мною старой водонапорной башне — хотелось оценить ситуацию на складах еще раз.
   Двери на башне не было, но уже через десяток осторожных шагов по железной лестнице вверх вокруг стало совершенно темно: окна в башне были заколочены. Пахло ржавчиной, гнилым деревом и… человеком!
   Я собралась в пружинистый комок и принюхалась. Да, это человек… мужчина… и это был военный: несильно, но отчетливо пахло портянками и кожей армейских сапог. Этот запах не мог перебить даже выпитый коньяк. Меня вдруг осенило, и я беззвучно рассмеялась: здесь мог быть только мой беглец.
   — Петя! — крикнула я. — Скачков!
   Ответа не последовало.
   Я поднялась еще на пару десятков ступенек, внимательно осмотрелась и вывернула пару гнилых досок из оконного проема. Теперь вокруг стало светлее. Я поднялась еще выше.
   На противоположной стороне башни, за железным баком, кто-то шевельнулся. Я рывком продвинулась вперед: у округлой стены стоял молодой, исхудавший до неприличия парнишка, нервно перебирающий в руках веревку с неумело завязанной петлей.
   Я улыбнулась:
   — Так… Петя, ты мне не поможешь?
   — Я? — удивился несостоявшийся самоубийца.
   — Ты ведь — Петя? — вопросом на вопрос ответила я.
   — Да-а, — протянул боец.
   — Ну, так ты мне поможешь или так и будешь стоять?
   — А че надо делать? — испуганно протянул Петя.
   — Для начала давай снимем доски с окон — вот здесь, здесь и вот здесь…
   Петя подошел и стал неловко отдирать старые, гнилые доски, которыми были заколочены оконные проемы. Я оценила зону просмотра: на самом удобном окне сохранилось старое, грязное стекло.
   — Та-ак, — распорядилась я. — Стекло мы аккуратно вы-тащим… осторожно, не порежься!
   Петя, так и оставаясь в полном недоумении, сосредоточенно работал: отрывал доски, вытаскивал стекла, составляя все ненужное около стены. А я исподволь наблюдала.
   «Совсем ребенок! — решила я. — Все закономерно: единственный сын нервной и от этого до срока постаревшей матери. Такие мамы оберегают своих детей от малейших усилий с самого детства — до тех пор, пока сами не сойдут в могилу».
   — Ты почему матери такое письмо написал, Петя? Что это значит: «…я умру, если останусь здесь», а?
   Петя замер.
   — Я понимаю: здесь тяжело. — Я вытащила из пакета полевой бинокль. — Так в армии всем тяжело. — Я приложила бинокль к глазам. — М-м-м… где здесь караулка? Ага. Вот она… Вон Щукин скоро и вовсе срок получит — как думаешь, сколько ему дадут? Что молчишь? Лет семь, думаешь, дадут?
   — Могут, — проглотил слюну Петя.
   — Вот и я говорю: могут. Черт! Где здесь пути?! Скачков, где подъездные пути?
   — Левее. Вы не туда смотрите. Левее караулки.
   — Ага. Нашла… А ты знаешь, что Щукин своей маме написал?
   — Что?
   — Он написал… Так, вагоны — на месте, машины — на стоянке… Так вот, он написал: «Я, дорогая мама, завербовался в Грецию в охрану посольства, — вдохновенно врала я. — Так что ты не беспокойся, там тепло и денег много платят»… А ему на нарах вместе с бандитами сидеть…
   Скачков разрыдался.
   Я еще раз внимательно осмотрела склады. Картина получалась интересная: вагоны загружали полным ходом, а вот машины стояли без движения — с самого утра. Испугался прапорщик, крепко испугался… если верить подполковнику Грише.
   Скачков постепенно успокаивался. Я поставила бинокль на подоконник и повернулась к нему лицом.
   — Они, — всхлипывал Скачков, — они мне сказали: или деньги, или мы тебя трахнем! А если стукнешь, вообще убьем!
   — Кто?
   — Хрущев и Щукин.
   — Ну вот ты их и сдал. И ничего не случилось. Да и Щукин в часть уже не вернется. Кстати, Щукин часто пьет?
   — А что? — насторожился боец.
   — Я с ним вчера беседовала; говорит, что только после погрузки…
   — Брешет, — мстительно вывел врага на чистую воду мальчишка. — Вон брат к нему приезжал, так они так налакались!
   — И давно брат приезжал?
   Скачков задумался.
   — Ну, позавчера.
   — Это когда Щукин Быкова избил?
   — Да, — кивнул головой Скачков. — Он всегда, как нажрется, к Быкову пристает. А вы кто? — догадался наконец спросить воин.
   — Меня зовут Юлия Сергеевна, я — юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей.
   — А-а… что вы здесь делаете?
   — Тебя ищу, — нагло глядя ему в глаза, заявила я. — Как и вся ваша краснознаменная дивизия. «Ищут пожарные, ищет милиция»… — громко продекламировала я. — Знаешь такой стишок?
   — Не-ет…
   — Где вас воспитывали?
   Я не ошиблась: Щукин мне приврал. Получалось, что он, признавшись комбату, что пропивал в этот раз гранаты, побоялся рассказать о банальном «самоходе» с братишкой. Скорее всего он просто не хотел втягивать в это дело родню. Я еще раз внимательно оглядела склады и заметила шевеление. Два человека в форме тащили длинный зеленый ящик. Я осмотрела округу и заметила целый штабель таких ящиков у одного из складов.
   — Кто это, Петя? — спросила я и сунула воину бинокль.
   Скачков взял бинокль и присмотрелся.
   — Ящики перетаскивают. Из пятого склада в шестой.
   — Я вижу, что ящики. Кажется, автоматные… а кто?
   — Один — старшина Хрущев, — шмыгнул носом боец. — Он кладовщик.
   — А чего это он после ужина работает? И как караул пропустил?
   — Его не пропустишь! — разволновался Скачков. — Потом затромбит!
   — Кто там с ним, Петя, постарайся разглядеть.
   — А че там разглядывать! Ясно кто — Киса. Ну, Киселев. Вот поставили еще один ящик, восьмой. Теперь дверь закрывают…
   Это было интересно. Насколько я поняла из сегодняшних излияний подполковника Гриши, без ведома комиссии никто не имел права подходить к складам! До самого конца ревизии.
   Я дождалась, пока солдаты не затащили все ящики внутрь, и хлопнула Петра по плечу.
   — Ладно, на сегодня хватит. Пошли.
   — Куда? — сразу ощетинился солдат.
   — Ко мне, Петя, ко мне, — вздохнула я. — Как тебя в таком виде возвращать?
   — В каком? — не понял солдат.
   — До зеркала доберемся, сам увидишь.
   Мы спустились по ржавым ступенькам вниз и в пять минут добрались до моей резервной «резиденции». Я сразу зашла к хозяйке и спросила разрешения истопить баньку. Возражений не последовало.
   Бабуля объяснила, где что лежит, но выходить на улицу не стала. «Ты уж сама, дочка, управляйся…» Петя наколол дров и растопил печь. Я попросила у хозяйки мыла и пару полотенец и прибрала в баньке. Температура медленно, но верно поднималась.
   — Ну что, боец, раздевайся, — распорядилась я. — И побыстрее, у меня сегодня еще дела.
   Петр неуверенно снял гимнастерку, ветхую от нещадной стирки майку и замер.
   — Сам управишься? — спросила я и вдруг заметила на груди бойца расчесы. — Так-так, а это что — вши?
   Парень покраснел.
   — Ну-ка, дай посмотрю. — Я подтащила его поближе к свету. Так и есть: расчесы шли точно там, где это обычно бывает: на груди и под руками.
   — В штаны можно не заглядывать, — констатировала я. — Там та же история, верно?
   Скачков потупился.
   — И станок ты, конечно, с собой в башню не взял?
   Он покраснел еще гуще.
   Напоминать ему о попытке свести счеты с жизнью было жестоко, но щадить бойца я не собиралась: будет впредь о матери думать, а не только о своей трусливой заднице. Я приподнялась на цыпочки и пошарила на полке — так и есть: в самом углу валялся старый станок со ржавым лезвием.
   — Лезвие помыть, — приказала я. — Лобок и подмышки обрить.
   Уши бойца достигли цвета молодой свеклы.
   — А ты как думал — я тебя в свою кровать вместе со вшами положу? — окончательно добила его я, не став объяснять, что у меня есть и вторая кровать — в гостинице. «Как же так, Портос? — мысленно укорила я командира полка. — Чем у тебя в прачечной занимаются? Водку жрут?»
   — Помоешься, белье не надевай, я его прокипячу.
   — А как я… буду? — растерялся солдат.
   — Простыней обернешься. Господи! Тебя ж еще и покормить надо!
   Когда Петр поел, я уложила его в железную старухину кровать и села рядом. Расспросив его о службе, я подтвердила себе все, что и так уже поняла. Вагоны с оружием приходили и уходили регулярно: в Находку, Мурманск и Новороссийск — определенно на экспорт. Здесь обычное воровство было вообще исключено: конвой внутренних войск следил за грузом очень жестко, а списать зенитную установку — не то же самое, что пару ящиков гранат. Кроме того, с резервных складов пополнялись запасы пяти-шести близлежащих воинских частей — в основном после учений. В этом случае за боеприпасами приезжали на «Уралах», иногда — на «шестьдесят шестых». Списывали то, что время от времени воровали солдаты, скорее всего на учениях. Зачем Гром привлек меня к этой операции, я не понимала: здесь был бы полезен человек типа Юрия Ивановича из облфинотдела. Хотя кто сказал, что и он тоже не принимает участия в операции и не занимается сейчас как раз этим? А пока мне предстояло «разрабатывать» прапорщика своими средствами — приказ есть приказ.
   Петр задергался в постели, застонал, забормотал что-то жалобно и просяще, и я подсела рядом.
   — Тише, тише, Петя, — прошептала я и положила на него руку.
   — А-а, — сквозь сон радостно заговорил солдат. — Испугались, суки!
   Я засмеялась, накинула кофту и пошла к выходу: мне нужно было сообщить, что рядовой Скачков нашелся, и сделать так, чтобы озабоченный побегом Портос не отменил намеченную на завтра охоту. Только водка и неформальная обстановка могли помочь мне подобраться к прапору вплотную.
   На улице уже стемнело, и, пока я шла к штабу полка, меня обогнали пять или шесть рот солдат, во всю глотку орущих свои строевые песни.
   «Са-агреваешь ла-асково, се-ера-я шинель!» — пели одни.
   «Не плачь, дев-чо-он-ка, прой-дут дож-ди!» — пытались перекричать их другие.
   Вся моя жизнь была связана с армией еще с тех времен, когда живы были погибшие потом в Карабахе папа и мама, а мы кочевали из гарнизона в гарнизон, и я вдруг поняла, чего мне так остро не хватало в пропахшем пивом, сдобой и семечками, насквозь штатском Тарасове — мне не хватало армии…
   Портос все еще был на работе: из кабинета командира полка один за другим вылетали красные, испуганные или разъяренные офицеры — поиски Скачкова были в полном разгаре.
   — Товарищ подполковник, подождите! — крикнула я еще из коридора. — Не отправляйте никуда офицеров! Скачков нашелся!
   Офицеры замерли. Я вдруг подумала, что, если бы меня не было в части, Портос просто подал бы в розыск и спокойно лег спать.
   — Я нашла Скачкова!
   — Где?
   — В поселке. Я там его у одной бабульки спать уложила, так что вы не волнуйтесь, завтра будет как штык.
   — Петров! — заорал Портос. — Кроме патруля, всем отбой! Ну, заходите, Юлия Сергеевна, рассказывайте. — В приемную уже подтягивались взволнованные, довольные офицеры: всех искренне радовало, что эту ночь они проведут в постелях с женами, а не нарезая по окрестностям круги в составе поисковых групп. Но уйти не торопились.
   Я прошла в кабинет, а Портос плотно закрыл дверь и напряженно уставился мне в лицо.
   — Значит, так, товарищ подполковник, — начала я, — парнишка «на взводе». Напрягли его Щукин и Хрущев — на деньги.
   — Вот мерзавцы! — вспыхнул Портос.
   — Сказали: не принесет — «отпетушат», заложит — вообще убьют.
   — Я им покажу, что такое «отпетушить»! — снова не выдержал командир полка. — А он-то сам почему терпел?
   — Трусоват.
   — Вот то-то и оно, — возмутился Портос. — «Стучать» им вроде бы не по-мужски, а терпеть издевательства — значит, по-мужски. Ладно, поедем забирать?
   — На губу? — настороженно поинтересовалась я.
   — Ну почему — на губу? — видя мою недружелюбную реакцию, сдал назад Портос и все-таки не выдержал: — А куда его?! К мамке под юбку?!