Страница:
Марина Серова
Дьявольский вкус смерти
Глава 1
Как-то незаметно промелькнули два сладких мгновения под названием «суббота» и «воскресенье», в которые я позволила себе полностью расслабиться. Это ничегонеделанье слегка утомило меня и, обнаружив в понедельник с утра, что в холодильнике, образно выражаясь, «мышь повесилась», я отправилась за продуктами. Теперь, выйдя из лифта с двумя набитыми пакетами, я наткнулась на маленький серый и ужасно пушистый комок, который сидел у моей двери и, по-видимому, кого-то ждал.
— Эй, зверюга, ты ко мне? — спросила я, открывая дверь. Котенок в ответ лишь отрывисто мяукнул и, как только щель оказалась совместимой с его габаритами, пулей влетел в квартиру.
— Ты скромный, однако, парень, — рассмеялась я. — А может быть, вовсе и не парень?
Я поставила пакеты на стол и взяла пушистого зверя в руки. Осмотр меня удовлетворил.
— Если бы ты был девчонкой, я бы огорчилась.
В результате двухдневного отдыха у меня появилось благодушное настроение, которого мне так не хватает.
— Ну что? Не пора ли нам и позавтракать, серенький? — спросила я, перекладывая продукты в холодильник. — Кстати, ты удачно выбрал время, чтобы сесть под дверью. Еще полчаса назад я не смогла бы тебе предложить и черствой корки.
Я вдруг поняла, что если сегодня же не займусь делом, то, пожалуй, начну вслух разговаривать не только с котенком, но еще и с телевизором, а потом уж и самой с собой.
Отрезав котенку кусок колбасы, который он тут же рьяно принялся мусолить, я по обыкновению взялась варить себе кофе. Не спеша засыпала молотый кофе в турку, положила сахар, перемешала, залила холодной водой, чтобы выдержать несколько минут. В этот самый момент зазвонил телефон. Я очень не любила, когда кто-то нарушал мой ритуал приготовления кофе, и поэтому решила вначале послушать, кому это я понадобилась, когда сработает автоответчик.
После нескольких гудков и моих слов, записанных на пленку, раздался женский голос.
— Таня, тебя беспокоит Самохвалова Катя. Надеюсь, что ты меня еще не забыла. Мне нужна твоя помощь…
Далее был сообщен номер телефона, по которому просили позвонить.
Я спокойно выслушала сообщение, не обнаружив желания подойти к телефону. Турку следовало поставить на слабый огонь, чтобы кофе закипал медленно и в нем образовалось больше пены. Я сосредоточенно этим занялась, не обращая внимания на серое создание, которое терлось у моих ног и мяукало, намекая на новую порцию колбасы. Доведя кофе до кипения и сняв турку с огня, я тут же повторила эту операцию снова. Только после этого кофе по-турецки был готов.
Было уже одиннадцать утра, когда я, поглощая один бутерброд за другим, думала о том, что нужно от меня бывшей однокласснице Кате Самохваловой. Знает ли она, чем в данный момент я занимаюсь, и стоит ли ей перезванивать? Последняя моя встреча с бывшими одноклассниками, в том числе и с Катькой, была давно: тогда я еще работала юристом в прокуратуре. Честно говоря, мне надоело консультировать своих школьных друзей по юридическим вопросам.
Но позвонить все же решила. Пока в трубке раздавались длинные гудки, я наблюдала из окна, как долговязый мужик, съежившись от холода, бегает вокруг своей «семерки», тщетно пытаясь помочь ей завестись.
Гудки закончились.
Не успела я и слова сказать, как голос в трубке спросил:
— Алло, Тань, это ты?
Я засмеялась.
— Здравствуй, Катя. Ты наугад спрашиваешь или определитель номера тебе подсказал?
На другом конце провода Катька отозвалась мелким рассыпчатым смешком.
— Второе.
— Что у тебя случилось, рассказывай.
Я приготовилась выслушать скучные вопросы о разделе имущества, приватизации собственности или купле-продаже недвижимости. Несмотря на то что работала я в прокуратуре, а не в юридической консультации, вопросов по моему профилю, как правило, никто не задавал, все больше эти, так называемые бытовые. Поэтому Катькино заявление меня слегка удивило.
— Я хочу, чтобы ты расследовала для меня одно дело.
— Что-то серьезное?
— Да, очень серьезное, если мои догадки верны. Но это не телефонный разговор. Ты сможешь приехать? А то я на днях умудрилась ногу вывихнуть — хожу хромаю.
— Да. Диктуй адрес.
Прикинув расстояние до Катькиного дома, я закончила разговор.
— Буду через полчаса.
В кухне стояла подозрительная тишина: чавканье прекратилось. На полу я обнаружила лужицу, без зазрения совести сделанную кем-то, а этот кто-то, свернувшись калачиком, мирно сопел у батареи. Странно, но на такое безобразие я среагировала довольно спокойно и поймала себя на мысли, что, пожалуй, к животным отношусь лучше, чем к людям. «Однако как легко этот зверюга надавил мне на жалость! — призналась я себе. И сделала категоричный вывод: — Стареешь, подруга!»
Через семь минут я уже прогревала машину. Бедный мужичок, за которым я наблюдала из окна, прыгал с ноги на ногу возле капота, хлопая руками по плечам. Его ритуальный танец рассмешил меня. Всплыл в памяти стишок из детства: «Я люблю свою лошадку, причешу ей шерстку гладко, гребешком приглажу хвостик…»
«А ведь не поедешь ты, дядя, сегодня в гости», — заключила я.
На улицах было довольно пусто: видно, мороз прибавил автомобилистам проблем. Пожелав себе не застрять в пробке, я выехала на прямую дорогу. Машин впереди не было видно, и я нажала на газ. Стрелка спидометра остановилась на цифре 80.
И тут я заметила, что по встречной полосе с не меньшей скоростью несется иномарка цвета «серый металлик». Заметив огромную рытвину на пути встречной машины, я подумала, что зря он так разогнался. Но водитель и не подумал притормозить и потихоньку переехать яму, а выехал на встречную полосу, рассчитывая проскочить перед носом моей «девятки». Но глазомер у него сработал плохо, и я увидела, что он явно не успевает вывернуть. Еще немного, и наши машины столкнулись бы в лоб.
Я резко ударила по тормозам и выкрутила руль вправо. Столкновения удалось избежать, правда, мою «девятку» развернуло поперек дороги. В который раз быстрая реакция, отточенная благодаря занятиям карате, спасала меня. Злая, как черт, я вышла из машины. А водитель «Лексуса» не придумал ничего другого, как опустить боковое стекло и последовать тактике «лучшая защита — нападение». Тряся жирным подбородком, он принялся орать на меня, перемежая свой монолог отборным матом.
— Куда ты прешь, корова?! Не можешь уступить дорогу?! Ямы не видишь?!
Я сразу вычислила тип представителя «новой Руси» и поняла, что разговаривать с ним бесполезно. Того, что я сделала в следующую минуту, рыхлый наглый недоумок ожидал меньше всего. С быстротой, которую я уже продемонстрировала, нажав на тормоза, я открыла водительскую дверь и, схватив этого порося правой рукой за волосы, определила его голову в дверной проем, после чего ощутимо отметилась дверью на его лоснящейся физиономии. Нувориш, похожий на кусок несвежего мяса, взвыл от боли. Из носа брызнула кровь.
— Су-ука! — только и смог протянуть он.
Я слышала, как сигналят машины, которым мы перегородили дорогу; но прежде чем отъехать, наклонилась к окровавленному водителю и негромко сказала:
— Неудачный ты выбрал день, мужик, чтобы хамить женщине.
Нувориш ничего не ответил, только глухо застонал. Водитель красной «Нивы», который был первым в веренице собравшихся машин, не решаясь подойти поближе, спросил, не нужна ли помощь.
— Нет, — отчеканила я, — первую помощь я ему уже оказала.
Потом спокойно прошла к своей «девятке», села за руль и гордо удалилась с места данного происшествия.
Заехав во двор нужного мне дома, я припарковала машину между новеньким «Шевроле» и «Тойотой» с тонированными стеклами. На стоянке было еще несколько машин такого же класса, и моя «девятка» выглядела довольно сиротливо на фоне этого заграничного великолепия.
Подъезд был оборудован видеодомофоном, демонстрируя всем, что дом населяют явно не пролетарии. Я уже давно знала, что Катька вышла замуж за бизнесмена и неплохо устроилась в жизни. А сейчас получила зримое подтверждение этой информации.
Через несколько секунд после того, как я нажала номер квартиры, щелкнул замок и дверь открылась. Подъезд был достаточно заурядным, но вот подошел лифт, двери его раскрылись, и навстречу мне шагнула высокая блондинка. Первой реакцией было удивление. И только через пару секунд я поняла: зеркала в лифте от пола до потолка — по-видимому, для того, чтоб лишний раз взглянуть на себя, любимую. То, что отражалось, меня удовлетворило. А спокойное, чуть насмешливое выражение зеленых глаз даже доставило удовольствие: значит, разборка на дороге не вывела меня из равновесия.
Бронированная дверь Катькиной квартиры уже была открыта, а из-за нее слышался предостерегающий рык, от которого становилось не по себе. Я потянула ручку на себя, и моему взору предстала Катька в махровом халате, державшая за ошейник пятнистого дога гигантских размеров. Оголив свои «зубки», собачка испытывала к гостье явно нездоровый интерес.
— Фу, Босс! Свои! — хозяйка шлепнула «начальство» по морде.
— Было бы лучше, если бы этот малыш пошел куда-нибудь отдохнуть, — произнесла я вместо приветствия.
— Да он добрый на самом деле, — пыталась объяснить Катька.
— Охотно верю и поэтому не хочу его добротой злоупотреблять, — я изобразила на лице милую улыбку.
— Ты проходи, а я его сейчас пристрою, — откликнулась хозяйка и, западая на правую ногу, поволокла куда-то своего теленка, освобождая мне проход.
В большом холле стоял здоровенный зеркальный шкаф-купе. Многократно в нем отраженная, я напомнила себе Алису, которая попала в Зазеркалье.
Не дожидаясь приглашения, я разделась и прошла в гостиную, поражавшую своими масштабами. Справа возвышался бар со стойкой, слева — стол на двенадцать персон и стулья с высокими спинками.
«Да здесь никак братва столуется», — с усмешкой подумала я. Бросалось в глаза отсутствие элементарного вкуса и явное денежное излишество.
— Садись куда тебе удобно, подруга, — предложила, входя в комнату, Катька.
Вот уж никогда не имела чести быть ее подругой! Об умственных способностях Самохваловой я была довольно невысокого мнения. Никогда, даже собрав все свои извилины в кучку, Катька не могла родить ни одной свежей мысли. В школе училась с пятое на десятое, всегда была посредственностью, несмотря на своего папашу — учителя литературы. Однако мое лицо осталось непроницаемым, и лишь насмешливый взгляд мог выдать мое истинное отношение к бывшей однокласснице.
— Неплохо живешь, — сообщила я свой вывод Катьке и посмотрела на ее халат, который почему-то не хотел вязаться с обстановкой. Из всей мебели в гостиной мне больше всего понравился диван, на котором я и устроилась вольготно, приготовившись слушать.
При упоминании о ее «неплохой жизни» Катька торжествующе улыбнулась и предложила:
— Коньяк? Виски? Бренди?
— Если можешь, свари кофе.
Тут же подумав, что на моих глазах Катька будет извращать этот священный процесс, я пожалела о сделанном предложении. На мое счастье, «подруга» сообщила, что в доме имеется только растворимый кофе.
Я поморщилась.
— Тогда лучше садись и рассказывай.
Катька уселась рядом и почему-то тяжело вздохнула.
— Несколько дней назад у меня умер отец, — начала она.
— Прими мои соболезнования, а какого числа это произошло? — Я еще раз вгляделась в лицо хозяйки и сделала вывод, что это трагическое обстоятельство не наложило на нее особого отпечатка.
— Двадцать шестого января.
— Что с ним случилось?
Предусмотрев заранее, что Катька начнет пичкать меня ненужными подробностями, я предпочла взять нить разговора в свои руки.
— Отравление грибами.
— Понимаю, что тебе сейчас нелегко, но чем же я могу тебе помочь?
— Все дело в том, что здесь много странного… В общем, мне кажется, что отца отравили.
Я удивленно вскинула бровь. Интересно, Катька сама до этого додумалась или кто подсказал?
— Почему ты так решила?
— Ну, во-первых, отец был заядлым грибником и очень хорошо в грибах разбирался. Во-вторых, эти самые грибы он собирал летом, в деревне, когда был в отпуске и отдыхал у сестры. Грибы он собирал в августе, сушил и благополучно кушал их до недавнего времени. Я думаю, что если бы отец насобирал поганок, то давно бы уже отравился.
— Логично.
— Вот мне и пришла в голову мысль, что его отравили.
Катька рассказывала так буднично, как будто отравили кошку в соседнем подъезде.
— Отец умер в больнице?
— Да.
— Вскрытие делали?
— Да. Подтвердили, что смерть наступила от пищевого отравления.
— Ты кого-то подозреваешь?
Катька задумалась на минуту.
— Конкретно я никого не подозреваю, но, как ты понимаешь, из-за тяжелого характера недоброжелателей у отца было предостаточно.
Я прекрасно помнила Василия Ивановича, Катькиного отца. Он преподавал русский язык и литературу в школе, в которой мы учились. Назвать его характер «тяжелым» — это значит не сказать ничего. Всеми фибрами души его ненавидел каждый ученик в школе, кому выпало несчастье посещать его уроки. А таких было немало. Несмотря на его легендарное имя-отчество, никому и в голову не пришло прозвать мучителя Чапаевым. Зато небезызвестная фамилия Собакевич приклеилась к нему моментально. Я до сих пор не могла понять, как Катька могла учиться в школе, где имя ее отца протаскивали по всей ненормативной лексике?
Деспотичный и властный, Василий Иванович абсолютно игнорировал мнения других и был типичным ортодоксом. Скольким он испортил аттестат — не перечесть! Если было бы возможно, то все ученики, которых он доконал, по традиции американских негров спели и станцевали бы на могиле усопшего. Как могла догадываться я, школа наконец-то вздохнула свободно. Порадовавшись про себя за бедных детишек, я подумала, что такой человек наверняка успел нажить себе врагов не только среди подрастающего поколения, но также и среди взрослых.
— Какие отношения у твоего отца были с матерью?
Катькины брови сошлись на переносице.
— С отцом тяжело было ладить. Мать ему во всем подчинялась: по-другому с ним нельзя было. Но, по сути дела, она его просто терпела.
Разговор наш прервал телефонный звонок. Я вслушивалась в Катькины односложные ответы и пыталась отгадать, кто на другом конце провода.
— Да, спасибо. Все хорошо… Нет… Нет… Ничего не нужно. Пока.
Было видно, что хозяйка пытается сдержать раздражение, овладевшее ею.
Катька плюхнулась на диван и принялась интенсивно тереть виски.
— Проблемы? — поинтересовалась я.
— Ты не поверишь, но это звонил мой родной брат.
Я хмыкнула:
— Да, в это действительно трудно поверить. Насколько я помню, ты у родителей единственная дочь.
Катька тяжело вздохнула:
— Я тоже так думала, пока однажды меня в этом не разубедили. Оказывается, лет восемнадцать назад мой папуля отдыхал в профилактории, и результатом этого отдыха оказался Антон. Все как в лучших мыльных операх.
Катька звонко рассмеялась.
По всему было видно, что она неспособна долго предаваться негативным эмоциям. Ай да Василий Иванович! Учил, учил ты деток нравственной чистоте, проповедовал высокие идеалы… Да, жизненный сюжет, оказывается, покруче киношного бывает.
— О том, что у тебя есть брат, тебе отец рассказал? — спросила я, скрывая улыбку.
— Нет! Антон сам ко мне пришел. Так, мол, и так, сказал, я твой родной брат. По-моему, этот самозванец хочет притереться к моей семье. Сама понимаешь, живем мы небедно. Но он так вежливо все объяснил, где и когда отец «сходил налево»… А попросил только об одном — чтоб я сама у отца все расспросила. Заявил, что очень рад моему появлению в его жизни. В общем, был очень мил и любезен.
Катьку воспоминания об этой истории явно взволновали, и ей захотелось покурить. Она взяла со стойки бара пачку «Парламента» и протянула мне. После затяжки продолжила свой монолог, активно жестикулируя руками:
— Я, конечно, сразу бросилась к отцу с вопросами. Естественно, когда матери не было дома. Он мне резко ответил, чтобы я не лезла в его личную жизнь. Но я не отставала и спросила, что мне делать с этим новоявленным братом. И вообще, брат он мне или не брат, как в песне, знаешь? Отец ответил, что Антон быть братом мне не может, так как он тупица и бездарь. Но ведь это не аргумент, правда? Долго у нас тогда длилась перепалка, пока, наконец, я не вытянула из него, что вероятность все же есть, что Антон его сын, а следовательно, и мой брат.
Катька помолчала. Видимо, пережитые чувства нахлынули на нее.
— Как я себя к этому ни готовила, но была шокирована этим известием. Я только спросила: «Мать знает?» Отец ответил, что нет, но если даже и узнает, то ему все равно. Тогда я матери ничего не сказала, но этот Антон сам к ней заявился! Представляешь степень его наглости! Он оказался таким прилипчивым и все время мне почему-то мальчиша-плохиша напоминает. Вот и сейчас звонил, справлялся, как я себя чувствую. А я не знаю, как отделаться от его визитов и звонков. Если бы муж узнал, как я к своему новоиспеченному братцу отношусь, он бы в два счета прекратил все его поползновения, но в то же время мне Антона жалко. Самое главное, не пойму, что ему от меня нужно? Не может же он всерьез интересоваться моим здоровьем!
Бросив окурок в пепельницу, которую Катька положила между нами на диван, я поинтересовалась, как давно объявился этот братец-кролик.
— Да, этой весной, в апреле.
— Ладно. Теперь скажи мне, после смерти отца комната в коммуналке достанется матери?
— Да.
— У отца была еще какая-нибудь жилплощадь? — допытывалась я.
— Моя бабка оставила ему с сестрой двухкомнатную квартиру в центре.
— Когда бабка преставилась?
— Еще полугода нет, — зевая, сказала Катька.
— Сестра живет в деревне?
— Да.
— Грибы твой отец там собирал?
— Да. Погоди… Ты что, думаешь…
— Думать — вредная привычка, надо мыслить, — сострила я. — Теперь скажи, есть кто-либо, кто желал бы его смерти?
Катька замялась.
— Его многие, конечно, не любили, но чтоб смерти желать… не знаю.
— Кто сейчас живет в его квартире?
— Никого. После похорон мать живет у меня.
— Мне нужны ключи от квартиры, — я встала, давая понять, что разговор окончен.
— Значит, ты берешься расследовать и найдешь причины его смерти? — осторожно спросила Катька, которая до сих пор не была в этом уверена.
— А ты знаешь, что я беру двести долларов в сутки? — ответила я по-одесски вопросом на вопрос.
— Теперь знаю. Меня это устраивает.
— Тогда все в порядке. Только я не гарантирую тебе, что здесь существует роковое убийство. Возможно, твой папаша действительно отравился сам.
Стоило мне сесть в машину, как неразобранный ворох мыслей атаковал мое сознание. И я принялась раскладывать все по полочкам.
Итак, что мы имеем? Отошедший в мир иной учитель литературы, и либо он своей неосторожностью открыл себе дорогу на тот свет, либо кто-то ему в этом помог.
Чисто машинально я повернула ключ в замке зажигания, вырулила между домами, направив колеса к дому, в котором жил Василий Иванович, и продолжая разбираться с мыслями.
Рассмотрим близкое окружение покойного. Во-первых, дочь, которая хочет раскрыть убийство. Могла она укокошить папашу? Я перебрала все «за» и «против» и решила, что, пожалуй, нет. Чтоб Катька додумалась до убийства, причем не слишком примитивного? Да ей даже не нужно было прикидываться глупышкой, чтобы отвести от себя подозрения, — она ей уже была, это зафиксировано мной еще со школьной поры. В любом случае причин, по которым она могла это сделать, я не находила.
Идем дальше. Жена убитого? Что же, очень может быть. Накормив мужа поганками, она убивает сразу двух зайцев: избавляется от ига ненавистного тирана и наследует имущество в виде комнаты в коммуналке. Хата, конечно, не шикарная, но на безрыбье и рак — рыба.
Следом на очереди сестра усопшего. Двухкомнатная квартира в центре — это уже посерьезней коммуналки. А тут как раз брат приехал в гости, грибы пособирать. Какая удачная комбинация!
Из всех приближенных к «телу», о которых я успела услышать, остался байстрюк. Его мотива для убийства я пока не видела, но здесь стоило покопаться поглубже. Да, повезло мальчонке, нечего сказать. Было бы гуманней, если бы он до сих пор верил в сказку о том, что его папа был, например, полярным летчиком, который погиб, неся службу во славу Родины.
Но прежде чем приступить к претворению в жизнь намеченного, я решила по обыкновению метнуть «кости». Хотелось намека, кто из окружения Самохвалова мог стать убийцей.
Магические мои помощники громыхнулись о приборную панель: 21+33+2. Значит, получается следующее:
«Интересующая вас особа — человек, главным образом, показной нравственности».
Очень конкретно, и в то же время для меня ничего определенного. Нужно познакомиться со всеми, чтобы определить моральный облик каждого.
Итак, убийца солидарен с убиенным в показной нравственности. Один другого стоит. Улыбнувшись, я подумала, что показная нравственность среди всей той грязи, которая существует вокруг, не самый большой грех. Хотя именно субъекта, подверженного данному греху, раскусить гораздо сложнее, чем открытого уголовника.
С трудом повернув ключ в замке в старой разбитой двери, я очутилась в темном коридоре и тут же подверглась нападению маленькой злобной шавки явно «дворянского» происхождения. Я чертыхнулась. Кажется, сегодняшний день войдет в историю под заголовком: «Таня Иванова в мире животных».
Первый пинок, который схлопотала от меня громогласная Моська, помог ей спланировать в конец коридора. Но, видимо, она давно поджидала свою жертву, потому что с новой силой начала бросаться на меня, как бык на красную тряпку. Я уже приготовилась к более суровому отпору, как справа от меня заскрипела дверь и такой же скрипучий голос позвал:
— Тишка, иди сюда!
Тишка послушался, но продолжал брехать уже из комнаты хозяйки.
Женщина с помятым лицом и в такой же одежде выглянула в коридор и посмотрела на меня с недоверием.
— Вы к кому?
В другое время я, может быть, и не удостоила бы ее ответом, но сейчас меня интересовало все, что вращалось вокруг Самохвалова, поэтому коротко ответила:
— Я к Василию Ивановичу.
Тетка сверкнула маленькими глазками и злобно усмехнулась.
— Опоздала, милая. Недавесь вперед ногами вынесли. Сдох, наконец, сволочь! Туда ему и дорога!
Тетка с грохотом захлопнула дверь.
От такого откровенного «доброжелательства» меня передернуло.
В комнате Самохвалова было чисто и даже уютно, насколько это возможно при мизерных габаритах жилища. Видавший виды диван, напротив кровать еще более преклонного возраста, вдоль стен шкафы, обклеенные пленкой «под дерево»… Сбоку на тумбочке стояла электроплитка — видимо, хозяева не всегда пользовались общей кухней. Ничего удивительного, одна дама с собачкой чего только стоит! Правда, слово «дама» плохо вязалось с обликом злобной тетки. Мой взор блуждал по комнате. Ага, вот! На окне, завешенном бордовыми шторами, висели две длинные нитки сушеных грибов. В суматохе похорон никто о них не вспомнил — мне это и было нужно.
Пошарив в шкафчиках, я нашла старую эмалированную кастрюлю и отправилась в кухню за водой.
Пять минут назад здесь никого не было. Теперь же возле плиты стояла пышная женщина лет сорока пяти и резала лук, обливаясь слезами. Увидев меня, она быстро затараторила:
— Ой, а я услышала шум, думала, Регина вернулась. А вы родственница? Что-то на похоронах я вас не видела.
Ценная женщина. Наблюдательная. Душечку напоминает.
— Я Катина знакомая. С вами можно переговорить с глазу на глаз?
Душечка встрепенулась, почуяв что-то необычное.
— Да, конечно. А что случилось?
— Расскажу через пятнадцать минут, — окончательно заинтриговала я ее и отправилась в самохваловскую комнату.
«Гиперлюбопытство, сочетающееся с повышенной болтливостью», — составила я характеристику соседки. Это и плюс и минус одновременно. Плюс, потому что все здешние новости, сплетни и дрязги известны ей досконально. Минус — завтра о моих вопросах относительно смерти Самохвалова будет знать вся округа. Но мы пойдем другим путем.
Водрузив кастрюлю на плитку, я бросила в воду грибы, и пока вода закипала, продолжила осмотр комнаты. Прежде всего меня интересовал письменный стол, за которым, по-видимому, работал Самохвалов. Поочередно выдвинув все ящики, я увидела груду исписанной бумаги, тетради, ручки и стержни — все это лежало в беспорядке. Взяв пару исписанных листов, попыталась прочесть. Почерк был таким же отвратительным, как и его хозяин. Насколько я могла понять, бегло пробежав взглядом всю эту писанину, Василий Иванович занимался писательством. Мне это показалось нехарактерным для его натуры, но факты были налицо. Присев на краешек кровати, ради любопытства (и в интересах дела, конечно, тоже) пробежала пару строчек. Не знаю, как все произведение, но в прочитанном мной отрывке герой изобличал, порицал и наказывал. Я улыбнулась: неужели автор всерьез рассчитывал, что кто-то будет читать всю эту желчь?
Ничего интересного в столе я не нашла и переключилась на книжный шкаф. Здесь была собрана плеяда всех великих, но в данный момент мне было не до них. В углу верхней полки стояла пачка тетрадей. Одну за другой я принялась их перелистывать. Планы уроков для разных классов… аннотации художественных книг… А это что?
— Эй, зверюга, ты ко мне? — спросила я, открывая дверь. Котенок в ответ лишь отрывисто мяукнул и, как только щель оказалась совместимой с его габаритами, пулей влетел в квартиру.
— Ты скромный, однако, парень, — рассмеялась я. — А может быть, вовсе и не парень?
Я поставила пакеты на стол и взяла пушистого зверя в руки. Осмотр меня удовлетворил.
— Если бы ты был девчонкой, я бы огорчилась.
В результате двухдневного отдыха у меня появилось благодушное настроение, которого мне так не хватает.
— Ну что? Не пора ли нам и позавтракать, серенький? — спросила я, перекладывая продукты в холодильник. — Кстати, ты удачно выбрал время, чтобы сесть под дверью. Еще полчаса назад я не смогла бы тебе предложить и черствой корки.
Я вдруг поняла, что если сегодня же не займусь делом, то, пожалуй, начну вслух разговаривать не только с котенком, но еще и с телевизором, а потом уж и самой с собой.
Отрезав котенку кусок колбасы, который он тут же рьяно принялся мусолить, я по обыкновению взялась варить себе кофе. Не спеша засыпала молотый кофе в турку, положила сахар, перемешала, залила холодной водой, чтобы выдержать несколько минут. В этот самый момент зазвонил телефон. Я очень не любила, когда кто-то нарушал мой ритуал приготовления кофе, и поэтому решила вначале послушать, кому это я понадобилась, когда сработает автоответчик.
После нескольких гудков и моих слов, записанных на пленку, раздался женский голос.
— Таня, тебя беспокоит Самохвалова Катя. Надеюсь, что ты меня еще не забыла. Мне нужна твоя помощь…
Далее был сообщен номер телефона, по которому просили позвонить.
Я спокойно выслушала сообщение, не обнаружив желания подойти к телефону. Турку следовало поставить на слабый огонь, чтобы кофе закипал медленно и в нем образовалось больше пены. Я сосредоточенно этим занялась, не обращая внимания на серое создание, которое терлось у моих ног и мяукало, намекая на новую порцию колбасы. Доведя кофе до кипения и сняв турку с огня, я тут же повторила эту операцию снова. Только после этого кофе по-турецки был готов.
Было уже одиннадцать утра, когда я, поглощая один бутерброд за другим, думала о том, что нужно от меня бывшей однокласснице Кате Самохваловой. Знает ли она, чем в данный момент я занимаюсь, и стоит ли ей перезванивать? Последняя моя встреча с бывшими одноклассниками, в том числе и с Катькой, была давно: тогда я еще работала юристом в прокуратуре. Честно говоря, мне надоело консультировать своих школьных друзей по юридическим вопросам.
Но позвонить все же решила. Пока в трубке раздавались длинные гудки, я наблюдала из окна, как долговязый мужик, съежившись от холода, бегает вокруг своей «семерки», тщетно пытаясь помочь ей завестись.
Гудки закончились.
Не успела я и слова сказать, как голос в трубке спросил:
— Алло, Тань, это ты?
Я засмеялась.
— Здравствуй, Катя. Ты наугад спрашиваешь или определитель номера тебе подсказал?
На другом конце провода Катька отозвалась мелким рассыпчатым смешком.
— Второе.
— Что у тебя случилось, рассказывай.
Я приготовилась выслушать скучные вопросы о разделе имущества, приватизации собственности или купле-продаже недвижимости. Несмотря на то что работала я в прокуратуре, а не в юридической консультации, вопросов по моему профилю, как правило, никто не задавал, все больше эти, так называемые бытовые. Поэтому Катькино заявление меня слегка удивило.
— Я хочу, чтобы ты расследовала для меня одно дело.
— Что-то серьезное?
— Да, очень серьезное, если мои догадки верны. Но это не телефонный разговор. Ты сможешь приехать? А то я на днях умудрилась ногу вывихнуть — хожу хромаю.
— Да. Диктуй адрес.
Прикинув расстояние до Катькиного дома, я закончила разговор.
— Буду через полчаса.
В кухне стояла подозрительная тишина: чавканье прекратилось. На полу я обнаружила лужицу, без зазрения совести сделанную кем-то, а этот кто-то, свернувшись калачиком, мирно сопел у батареи. Странно, но на такое безобразие я среагировала довольно спокойно и поймала себя на мысли, что, пожалуй, к животным отношусь лучше, чем к людям. «Однако как легко этот зверюга надавил мне на жалость! — призналась я себе. И сделала категоричный вывод: — Стареешь, подруга!»
Через семь минут я уже прогревала машину. Бедный мужичок, за которым я наблюдала из окна, прыгал с ноги на ногу возле капота, хлопая руками по плечам. Его ритуальный танец рассмешил меня. Всплыл в памяти стишок из детства: «Я люблю свою лошадку, причешу ей шерстку гладко, гребешком приглажу хвостик…»
«А ведь не поедешь ты, дядя, сегодня в гости», — заключила я.
На улицах было довольно пусто: видно, мороз прибавил автомобилистам проблем. Пожелав себе не застрять в пробке, я выехала на прямую дорогу. Машин впереди не было видно, и я нажала на газ. Стрелка спидометра остановилась на цифре 80.
И тут я заметила, что по встречной полосе с не меньшей скоростью несется иномарка цвета «серый металлик». Заметив огромную рытвину на пути встречной машины, я подумала, что зря он так разогнался. Но водитель и не подумал притормозить и потихоньку переехать яму, а выехал на встречную полосу, рассчитывая проскочить перед носом моей «девятки». Но глазомер у него сработал плохо, и я увидела, что он явно не успевает вывернуть. Еще немного, и наши машины столкнулись бы в лоб.
Я резко ударила по тормозам и выкрутила руль вправо. Столкновения удалось избежать, правда, мою «девятку» развернуло поперек дороги. В который раз быстрая реакция, отточенная благодаря занятиям карате, спасала меня. Злая, как черт, я вышла из машины. А водитель «Лексуса» не придумал ничего другого, как опустить боковое стекло и последовать тактике «лучшая защита — нападение». Тряся жирным подбородком, он принялся орать на меня, перемежая свой монолог отборным матом.
— Куда ты прешь, корова?! Не можешь уступить дорогу?! Ямы не видишь?!
Я сразу вычислила тип представителя «новой Руси» и поняла, что разговаривать с ним бесполезно. Того, что я сделала в следующую минуту, рыхлый наглый недоумок ожидал меньше всего. С быстротой, которую я уже продемонстрировала, нажав на тормоза, я открыла водительскую дверь и, схватив этого порося правой рукой за волосы, определила его голову в дверной проем, после чего ощутимо отметилась дверью на его лоснящейся физиономии. Нувориш, похожий на кусок несвежего мяса, взвыл от боли. Из носа брызнула кровь.
— Су-ука! — только и смог протянуть он.
Я слышала, как сигналят машины, которым мы перегородили дорогу; но прежде чем отъехать, наклонилась к окровавленному водителю и негромко сказала:
— Неудачный ты выбрал день, мужик, чтобы хамить женщине.
Нувориш ничего не ответил, только глухо застонал. Водитель красной «Нивы», который был первым в веренице собравшихся машин, не решаясь подойти поближе, спросил, не нужна ли помощь.
— Нет, — отчеканила я, — первую помощь я ему уже оказала.
Потом спокойно прошла к своей «девятке», села за руль и гордо удалилась с места данного происшествия.
Заехав во двор нужного мне дома, я припарковала машину между новеньким «Шевроле» и «Тойотой» с тонированными стеклами. На стоянке было еще несколько машин такого же класса, и моя «девятка» выглядела довольно сиротливо на фоне этого заграничного великолепия.
Подъезд был оборудован видеодомофоном, демонстрируя всем, что дом населяют явно не пролетарии. Я уже давно знала, что Катька вышла замуж за бизнесмена и неплохо устроилась в жизни. А сейчас получила зримое подтверждение этой информации.
Через несколько секунд после того, как я нажала номер квартиры, щелкнул замок и дверь открылась. Подъезд был достаточно заурядным, но вот подошел лифт, двери его раскрылись, и навстречу мне шагнула высокая блондинка. Первой реакцией было удивление. И только через пару секунд я поняла: зеркала в лифте от пола до потолка — по-видимому, для того, чтоб лишний раз взглянуть на себя, любимую. То, что отражалось, меня удовлетворило. А спокойное, чуть насмешливое выражение зеленых глаз даже доставило удовольствие: значит, разборка на дороге не вывела меня из равновесия.
Бронированная дверь Катькиной квартиры уже была открыта, а из-за нее слышался предостерегающий рык, от которого становилось не по себе. Я потянула ручку на себя, и моему взору предстала Катька в махровом халате, державшая за ошейник пятнистого дога гигантских размеров. Оголив свои «зубки», собачка испытывала к гостье явно нездоровый интерес.
— Фу, Босс! Свои! — хозяйка шлепнула «начальство» по морде.
— Было бы лучше, если бы этот малыш пошел куда-нибудь отдохнуть, — произнесла я вместо приветствия.
— Да он добрый на самом деле, — пыталась объяснить Катька.
— Охотно верю и поэтому не хочу его добротой злоупотреблять, — я изобразила на лице милую улыбку.
— Ты проходи, а я его сейчас пристрою, — откликнулась хозяйка и, западая на правую ногу, поволокла куда-то своего теленка, освобождая мне проход.
В большом холле стоял здоровенный зеркальный шкаф-купе. Многократно в нем отраженная, я напомнила себе Алису, которая попала в Зазеркалье.
Не дожидаясь приглашения, я разделась и прошла в гостиную, поражавшую своими масштабами. Справа возвышался бар со стойкой, слева — стол на двенадцать персон и стулья с высокими спинками.
«Да здесь никак братва столуется», — с усмешкой подумала я. Бросалось в глаза отсутствие элементарного вкуса и явное денежное излишество.
— Садись куда тебе удобно, подруга, — предложила, входя в комнату, Катька.
Вот уж никогда не имела чести быть ее подругой! Об умственных способностях Самохваловой я была довольно невысокого мнения. Никогда, даже собрав все свои извилины в кучку, Катька не могла родить ни одной свежей мысли. В школе училась с пятое на десятое, всегда была посредственностью, несмотря на своего папашу — учителя литературы. Однако мое лицо осталось непроницаемым, и лишь насмешливый взгляд мог выдать мое истинное отношение к бывшей однокласснице.
— Неплохо живешь, — сообщила я свой вывод Катьке и посмотрела на ее халат, который почему-то не хотел вязаться с обстановкой. Из всей мебели в гостиной мне больше всего понравился диван, на котором я и устроилась вольготно, приготовившись слушать.
При упоминании о ее «неплохой жизни» Катька торжествующе улыбнулась и предложила:
— Коньяк? Виски? Бренди?
— Если можешь, свари кофе.
Тут же подумав, что на моих глазах Катька будет извращать этот священный процесс, я пожалела о сделанном предложении. На мое счастье, «подруга» сообщила, что в доме имеется только растворимый кофе.
Я поморщилась.
— Тогда лучше садись и рассказывай.
Катька уселась рядом и почему-то тяжело вздохнула.
— Несколько дней назад у меня умер отец, — начала она.
— Прими мои соболезнования, а какого числа это произошло? — Я еще раз вгляделась в лицо хозяйки и сделала вывод, что это трагическое обстоятельство не наложило на нее особого отпечатка.
— Двадцать шестого января.
— Что с ним случилось?
Предусмотрев заранее, что Катька начнет пичкать меня ненужными подробностями, я предпочла взять нить разговора в свои руки.
— Отравление грибами.
— Понимаю, что тебе сейчас нелегко, но чем же я могу тебе помочь?
— Все дело в том, что здесь много странного… В общем, мне кажется, что отца отравили.
Я удивленно вскинула бровь. Интересно, Катька сама до этого додумалась или кто подсказал?
— Почему ты так решила?
— Ну, во-первых, отец был заядлым грибником и очень хорошо в грибах разбирался. Во-вторых, эти самые грибы он собирал летом, в деревне, когда был в отпуске и отдыхал у сестры. Грибы он собирал в августе, сушил и благополучно кушал их до недавнего времени. Я думаю, что если бы отец насобирал поганок, то давно бы уже отравился.
— Логично.
— Вот мне и пришла в голову мысль, что его отравили.
Катька рассказывала так буднично, как будто отравили кошку в соседнем подъезде.
— Отец умер в больнице?
— Да.
— Вскрытие делали?
— Да. Подтвердили, что смерть наступила от пищевого отравления.
— Ты кого-то подозреваешь?
Катька задумалась на минуту.
— Конкретно я никого не подозреваю, но, как ты понимаешь, из-за тяжелого характера недоброжелателей у отца было предостаточно.
Я прекрасно помнила Василия Ивановича, Катькиного отца. Он преподавал русский язык и литературу в школе, в которой мы учились. Назвать его характер «тяжелым» — это значит не сказать ничего. Всеми фибрами души его ненавидел каждый ученик в школе, кому выпало несчастье посещать его уроки. А таких было немало. Несмотря на его легендарное имя-отчество, никому и в голову не пришло прозвать мучителя Чапаевым. Зато небезызвестная фамилия Собакевич приклеилась к нему моментально. Я до сих пор не могла понять, как Катька могла учиться в школе, где имя ее отца протаскивали по всей ненормативной лексике?
Деспотичный и властный, Василий Иванович абсолютно игнорировал мнения других и был типичным ортодоксом. Скольким он испортил аттестат — не перечесть! Если было бы возможно, то все ученики, которых он доконал, по традиции американских негров спели и станцевали бы на могиле усопшего. Как могла догадываться я, школа наконец-то вздохнула свободно. Порадовавшись про себя за бедных детишек, я подумала, что такой человек наверняка успел нажить себе врагов не только среди подрастающего поколения, но также и среди взрослых.
— Какие отношения у твоего отца были с матерью?
Катькины брови сошлись на переносице.
— С отцом тяжело было ладить. Мать ему во всем подчинялась: по-другому с ним нельзя было. Но, по сути дела, она его просто терпела.
Разговор наш прервал телефонный звонок. Я вслушивалась в Катькины односложные ответы и пыталась отгадать, кто на другом конце провода.
— Да, спасибо. Все хорошо… Нет… Нет… Ничего не нужно. Пока.
Было видно, что хозяйка пытается сдержать раздражение, овладевшее ею.
Катька плюхнулась на диван и принялась интенсивно тереть виски.
— Проблемы? — поинтересовалась я.
— Ты не поверишь, но это звонил мой родной брат.
Я хмыкнула:
— Да, в это действительно трудно поверить. Насколько я помню, ты у родителей единственная дочь.
Катька тяжело вздохнула:
— Я тоже так думала, пока однажды меня в этом не разубедили. Оказывается, лет восемнадцать назад мой папуля отдыхал в профилактории, и результатом этого отдыха оказался Антон. Все как в лучших мыльных операх.
Катька звонко рассмеялась.
По всему было видно, что она неспособна долго предаваться негативным эмоциям. Ай да Василий Иванович! Учил, учил ты деток нравственной чистоте, проповедовал высокие идеалы… Да, жизненный сюжет, оказывается, покруче киношного бывает.
— О том, что у тебя есть брат, тебе отец рассказал? — спросила я, скрывая улыбку.
— Нет! Антон сам ко мне пришел. Так, мол, и так, сказал, я твой родной брат. По-моему, этот самозванец хочет притереться к моей семье. Сама понимаешь, живем мы небедно. Но он так вежливо все объяснил, где и когда отец «сходил налево»… А попросил только об одном — чтоб я сама у отца все расспросила. Заявил, что очень рад моему появлению в его жизни. В общем, был очень мил и любезен.
Катьку воспоминания об этой истории явно взволновали, и ей захотелось покурить. Она взяла со стойки бара пачку «Парламента» и протянула мне. После затяжки продолжила свой монолог, активно жестикулируя руками:
— Я, конечно, сразу бросилась к отцу с вопросами. Естественно, когда матери не было дома. Он мне резко ответил, чтобы я не лезла в его личную жизнь. Но я не отставала и спросила, что мне делать с этим новоявленным братом. И вообще, брат он мне или не брат, как в песне, знаешь? Отец ответил, что Антон быть братом мне не может, так как он тупица и бездарь. Но ведь это не аргумент, правда? Долго у нас тогда длилась перепалка, пока, наконец, я не вытянула из него, что вероятность все же есть, что Антон его сын, а следовательно, и мой брат.
Катька помолчала. Видимо, пережитые чувства нахлынули на нее.
— Как я себя к этому ни готовила, но была шокирована этим известием. Я только спросила: «Мать знает?» Отец ответил, что нет, но если даже и узнает, то ему все равно. Тогда я матери ничего не сказала, но этот Антон сам к ней заявился! Представляешь степень его наглости! Он оказался таким прилипчивым и все время мне почему-то мальчиша-плохиша напоминает. Вот и сейчас звонил, справлялся, как я себя чувствую. А я не знаю, как отделаться от его визитов и звонков. Если бы муж узнал, как я к своему новоиспеченному братцу отношусь, он бы в два счета прекратил все его поползновения, но в то же время мне Антона жалко. Самое главное, не пойму, что ему от меня нужно? Не может же он всерьез интересоваться моим здоровьем!
Бросив окурок в пепельницу, которую Катька положила между нами на диван, я поинтересовалась, как давно объявился этот братец-кролик.
— Да, этой весной, в апреле.
— Ладно. Теперь скажи мне, после смерти отца комната в коммуналке достанется матери?
— Да.
— У отца была еще какая-нибудь жилплощадь? — допытывалась я.
— Моя бабка оставила ему с сестрой двухкомнатную квартиру в центре.
— Когда бабка преставилась?
— Еще полугода нет, — зевая, сказала Катька.
— Сестра живет в деревне?
— Да.
— Грибы твой отец там собирал?
— Да. Погоди… Ты что, думаешь…
— Думать — вредная привычка, надо мыслить, — сострила я. — Теперь скажи, есть кто-либо, кто желал бы его смерти?
Катька замялась.
— Его многие, конечно, не любили, но чтоб смерти желать… не знаю.
— Кто сейчас живет в его квартире?
— Никого. После похорон мать живет у меня.
— Мне нужны ключи от квартиры, — я встала, давая понять, что разговор окончен.
— Значит, ты берешься расследовать и найдешь причины его смерти? — осторожно спросила Катька, которая до сих пор не была в этом уверена.
— А ты знаешь, что я беру двести долларов в сутки? — ответила я по-одесски вопросом на вопрос.
— Теперь знаю. Меня это устраивает.
— Тогда все в порядке. Только я не гарантирую тебе, что здесь существует роковое убийство. Возможно, твой папаша действительно отравился сам.
Стоило мне сесть в машину, как неразобранный ворох мыслей атаковал мое сознание. И я принялась раскладывать все по полочкам.
Итак, что мы имеем? Отошедший в мир иной учитель литературы, и либо он своей неосторожностью открыл себе дорогу на тот свет, либо кто-то ему в этом помог.
Чисто машинально я повернула ключ в замке зажигания, вырулила между домами, направив колеса к дому, в котором жил Василий Иванович, и продолжая разбираться с мыслями.
Рассмотрим близкое окружение покойного. Во-первых, дочь, которая хочет раскрыть убийство. Могла она укокошить папашу? Я перебрала все «за» и «против» и решила, что, пожалуй, нет. Чтоб Катька додумалась до убийства, причем не слишком примитивного? Да ей даже не нужно было прикидываться глупышкой, чтобы отвести от себя подозрения, — она ей уже была, это зафиксировано мной еще со школьной поры. В любом случае причин, по которым она могла это сделать, я не находила.
Идем дальше. Жена убитого? Что же, очень может быть. Накормив мужа поганками, она убивает сразу двух зайцев: избавляется от ига ненавистного тирана и наследует имущество в виде комнаты в коммуналке. Хата, конечно, не шикарная, но на безрыбье и рак — рыба.
Следом на очереди сестра усопшего. Двухкомнатная квартира в центре — это уже посерьезней коммуналки. А тут как раз брат приехал в гости, грибы пособирать. Какая удачная комбинация!
Из всех приближенных к «телу», о которых я успела услышать, остался байстрюк. Его мотива для убийства я пока не видела, но здесь стоило покопаться поглубже. Да, повезло мальчонке, нечего сказать. Было бы гуманней, если бы он до сих пор верил в сказку о том, что его папа был, например, полярным летчиком, который погиб, неся службу во славу Родины.
* * *
Незаметно для себя я доехала до вросшей в землю облезлой двухэтажки, которую помнила еще со времен своего детства, поскольку я не раз бывала у Катьки в гостях.Но прежде чем приступить к претворению в жизнь намеченного, я решила по обыкновению метнуть «кости». Хотелось намека, кто из окружения Самохвалова мог стать убийцей.
Магические мои помощники громыхнулись о приборную панель: 21+33+2. Значит, получается следующее:
«Интересующая вас особа — человек, главным образом, показной нравственности».
Очень конкретно, и в то же время для меня ничего определенного. Нужно познакомиться со всеми, чтобы определить моральный облик каждого.
Итак, убийца солидарен с убиенным в показной нравственности. Один другого стоит. Улыбнувшись, я подумала, что показная нравственность среди всей той грязи, которая существует вокруг, не самый большой грех. Хотя именно субъекта, подверженного данному греху, раскусить гораздо сложнее, чем открытого уголовника.
С трудом повернув ключ в замке в старой разбитой двери, я очутилась в темном коридоре и тут же подверглась нападению маленькой злобной шавки явно «дворянского» происхождения. Я чертыхнулась. Кажется, сегодняшний день войдет в историю под заголовком: «Таня Иванова в мире животных».
Первый пинок, который схлопотала от меня громогласная Моська, помог ей спланировать в конец коридора. Но, видимо, она давно поджидала свою жертву, потому что с новой силой начала бросаться на меня, как бык на красную тряпку. Я уже приготовилась к более суровому отпору, как справа от меня заскрипела дверь и такой же скрипучий голос позвал:
— Тишка, иди сюда!
Тишка послушался, но продолжал брехать уже из комнаты хозяйки.
Женщина с помятым лицом и в такой же одежде выглянула в коридор и посмотрела на меня с недоверием.
— Вы к кому?
В другое время я, может быть, и не удостоила бы ее ответом, но сейчас меня интересовало все, что вращалось вокруг Самохвалова, поэтому коротко ответила:
— Я к Василию Ивановичу.
Тетка сверкнула маленькими глазками и злобно усмехнулась.
— Опоздала, милая. Недавесь вперед ногами вынесли. Сдох, наконец, сволочь! Туда ему и дорога!
Тетка с грохотом захлопнула дверь.
От такого откровенного «доброжелательства» меня передернуло.
В комнате Самохвалова было чисто и даже уютно, насколько это возможно при мизерных габаритах жилища. Видавший виды диван, напротив кровать еще более преклонного возраста, вдоль стен шкафы, обклеенные пленкой «под дерево»… Сбоку на тумбочке стояла электроплитка — видимо, хозяева не всегда пользовались общей кухней. Ничего удивительного, одна дама с собачкой чего только стоит! Правда, слово «дама» плохо вязалось с обликом злобной тетки. Мой взор блуждал по комнате. Ага, вот! На окне, завешенном бордовыми шторами, висели две длинные нитки сушеных грибов. В суматохе похорон никто о них не вспомнил — мне это и было нужно.
Пошарив в шкафчиках, я нашла старую эмалированную кастрюлю и отправилась в кухню за водой.
Пять минут назад здесь никого не было. Теперь же возле плиты стояла пышная женщина лет сорока пяти и резала лук, обливаясь слезами. Увидев меня, она быстро затараторила:
— Ой, а я услышала шум, думала, Регина вернулась. А вы родственница? Что-то на похоронах я вас не видела.
Ценная женщина. Наблюдательная. Душечку напоминает.
— Я Катина знакомая. С вами можно переговорить с глазу на глаз?
Душечка встрепенулась, почуяв что-то необычное.
— Да, конечно. А что случилось?
— Расскажу через пятнадцать минут, — окончательно заинтриговала я ее и отправилась в самохваловскую комнату.
«Гиперлюбопытство, сочетающееся с повышенной болтливостью», — составила я характеристику соседки. Это и плюс и минус одновременно. Плюс, потому что все здешние новости, сплетни и дрязги известны ей досконально. Минус — завтра о моих вопросах относительно смерти Самохвалова будет знать вся округа. Но мы пойдем другим путем.
Водрузив кастрюлю на плитку, я бросила в воду грибы, и пока вода закипала, продолжила осмотр комнаты. Прежде всего меня интересовал письменный стол, за которым, по-видимому, работал Самохвалов. Поочередно выдвинув все ящики, я увидела груду исписанной бумаги, тетради, ручки и стержни — все это лежало в беспорядке. Взяв пару исписанных листов, попыталась прочесть. Почерк был таким же отвратительным, как и его хозяин. Насколько я могла понять, бегло пробежав взглядом всю эту писанину, Василий Иванович занимался писательством. Мне это показалось нехарактерным для его натуры, но факты были налицо. Присев на краешек кровати, ради любопытства (и в интересах дела, конечно, тоже) пробежала пару строчек. Не знаю, как все произведение, но в прочитанном мной отрывке герой изобличал, порицал и наказывал. Я улыбнулась: неужели автор всерьез рассчитывал, что кто-то будет читать всю эту желчь?
Ничего интересного в столе я не нашла и переключилась на книжный шкаф. Здесь была собрана плеяда всех великих, но в данный момент мне было не до них. В углу верхней полки стояла пачка тетрадей. Одну за другой я принялась их перелистывать. Планы уроков для разных классов… аннотации художественных книг… А это что?