Серова Марина. Спектакль для одного зрителя

   — Вы знаете, у меня с Асланом Гусейновичем беседа конфиденциального характера по очень серьезному вопросу, — сказала я.
   — Да? — недоверчиво покосилась на меня Олечка. — Это по какому такому., конфиденциальному вопросу серьезного характера?
   Она посмотрела на меня так, как порядочная замужняя женщина смотрела бы на девушку с Большой Казачьей — улица эта в Тарасове представляла собой нечто вроде квартала «красных фонарей» в Амстердаме.
   Чтобы успокоить мадемуазель Гаврилову Ольгу Юрьевну, как гласила надпись на бэйджике, который почти горизонтально пристроился на ее груди, я решила внести некоторую ясность:
   — Я частный детектив Татьяна Иванова. Вот моя визитка. — Я протянула ей заламинированную бумажечку с моими данными. — И у меня действительно серьезное дело к господину Исмайлову. Совсем не то, о чем вы, возможно, подумали…
   — А откуда вы знаете, о чем я думаю? — слишком бурно отреагировала Олечка и, тяжело поднявшись со стула, предварительно окинув меня презрительным взглядом, направилась к кабинету главы фирмы.
   Тут я заметила, что на Олечке надета мини-юбка, которая подчеркивала и без того длинные стройные ножки красавицы.
   Ждать приглашения господина Исмайлова долго не пришлось. Минуты через две дверь в его кабинет открылась, и Олечка елейным тоном пропела:
   — Проходите! Аслан Гусейнович ждет вас!
   Я не заставила себя долго упрашивать и через секунду уже предстала пред очами властелина империи «Панорама».
   Надо сказать, Аслан Гусейнович действительно производил впечатление властелина. Он был похож на легендарного султана Селима из рассказов Беатрис Смолл, только одетого в европейскую одежду конца двадцатого века.
   Аккуратно постриженный, с тонкими черными усиками, которые очень шли его продолговатому лицу, он был человеком исполинского телосложения — даже за толщей шикарного черного костюма ощущалось сильное мужское тело. На массивной руке директора фирмы сверкал бриллиантовый перстень, а на запястье поблескивали золотые часы. Во всей его фигуре сквозила властность настоящего мужчины.
   Я не могла не отметить того факта, что принял он меня не сидя в кресле, а стоя. Однако выглядело это не подобострастно, а как уважительное поведение восточного человека. Но главное — это его взгляд, почти гипнотический. И было в нем что-то тигриное.
   Что ж, такого можно полюбить…
   У меня почти не было сомнений в этот момент, что Лиза, испытывающая постоянный интерес к противоположному полу, не могла даже допустить мысли не попробовать этого красавца.
   Аслан Гусейнович предложил мне сесть и лишь после этого занял свое директорское место.
   — По какому вопросу, Татьяна Александровна, я вам понадобился? — официально начал он.
   Тон его голоса был спокоен и вполне соответствовал голосу уверенного в себе человека.
   — Аслан Гусейнович, я хотела бы вам задать несколько вопросов относительно вашей сотрудницы Елизаветы Лисицыной.
   — Вы знаете, она на днях должна была вернуться из командировки, куда мы ее направили в качестве курьера из Баку.
   — Вчера, — помогла ему я.
   — Да, вчера. Но ни вчера, ни сегодня она не появилась на работе. Мы звонили ей домой, муж Лизы сказал, что она не появлялась и там и даже не звонила из Баку.
   — А вы не связывались с дочерней фирмой, куда она, собственно, и направлялась?
   — Вы неплохо осведомлены, — заметил Исмайлов. — Могу ли я узнать, на кого вы работаете и откуда черпаете информацию?
   — Вчера я говорила с ее мужем, и он пролил свет, при каких обстоятельствах исчезла его жена. Остальное — детали, сами понимаете…
   — Да, мы звонили, — после некоторой паузы, в течение которой он, видимо, решал, продолжать ли ему разговор или нет, сказал Исмайлов. — Ни в гостинице «Анба», где для нее был забронирован номер, ни в фирме «Апшерон Интернэшнл» она не появлялась.
   Мы решили подождать некоторое время и, если Лиза не появится, обратиться в азербайджанскую полицию. И сегодня я намерен это сделать.
   Он посмотрел на меня своим властным спокойным взглядом, давая понять, что аудиенция закончена и вопросы, связанные с исчезновением сотрудницы, он намерен твердо взять в свои руки.
   Я решила задать последний вопрос Исмайлову.
   — Аслан Гусейнович, а могла бы я поговорить с сотрудниками фирмы? Мне хотелось бы составить представление о психологической ситуации, предшествующей исчезновению Лизы.
   — Я не буду против, но только после работы. Рабочий день у нас кончается в восемнадцать часов, — холодно ответил Исмайлов. — Работников я предупрежу, чтобы они вас подождали.
   Ну что ж, делать нечего. И так как раньше шести мне не позволялось тревожить покой империи недвижимости «Панорама», я решила заняться отработкой других версий.
   Выйдя из здания «Панорамы», я села в свой автомобиль и направилась на бывшее место работы Лизы — в Академический театр драмы, предполагая там встретиться с актрисой Ларисой Виноградовой, чтобы иметь свое собственное мнение об этой персоне. Если учитывать, что между этими двумя женщинами шла негласная война, плохо скрываемая лицемерными улыбками, да к тому же принимая в расчет экзальтированность представителей театрального мира, бог его знает, на что может толкнуть женщину ревность.
   Пускай даже не к мужчине, а к любимой профессии.
 
   Сидевшая у входа в драмтеатр пенсионерка интеллигентного вида, не отрываясь от своих вязальных спиц, умудрялась одновременно окрикивать проходящих мимо властным тоном; не преминула она выяснить и у меня, кто я такая.
   Получив достоверную информацию из визитной карточки частного детектива Ивановой, вахтерша послала меня на второй этаж в третью дверь по левой стороне коридора, где я должна была обратиться по всем интересующим меня вопросам к администратору театра Николаю Львовичу Любимцеву.
   Добравшись до нужной железной двери, раскрашенной под дерево, я постучала. Тихий голос, похожий на журчание весеннего ручейка, пригласил меня войти.
   Открыв дверь, я увидела маленького человечка лет тридцати пяти, сидящего в большом кресле. Он с явным любопытством уставился на меня. Его умное интеллигентное лицо как бы флегматично молча вопрошало: «Опять от какой-то организации пришли просить контрамарки?» Ему, по-видимому, уже давно надоела собственная работа, связанная с выдачей бесплатных пропусков, поддержанием порядка и чистоты в театре.
   Когда я представилась частным детективом, лицо Любимцева, и без того продолговатое, вытянулось еще более, а длинный носик, казалось, заострился.
   — А собственно, чем могу быть полезен?
   — Для начала сообщу вам, что ваша бывшая актриса, Лисицына Елизавета Андреевна, вот уже несколько дней как без вести пропала. В интересах следствия мне хотелось бы выяснить кое-какие детали.
   В частности, взаимоотношения Лизы с остальными членами труппы… И еще хотелось бы поговорить, естественно конфиденциально, с актрисой вашего театра Ларисой Виноградовой.
   — Лисицына? Да неужели? При каких обстоятельствах? — безразличным тоном, ради приличия, поинтересовался маленький человек в большом кресле. — Случается же такое в жизни!
   И тут же, совершенно не намереваясь выслушивать историю ее исчезновения, перешел к поставленному мною второму вопросу.
   — Виноградова? Ну, тут, — он развел руками, — ничем не могу помочь. Она сейчас в Баку..
   — В Баку? — Тут уже настал мой черед удивляться.
   Я не могла сдержать свои эмоции, поскольку именно там, в столице солнечного Азербайджана, терялись следы моей одноклассницы.
   — В Баку, ну и что? Работает она там, пластичной актрисой.
   Заметив мой недоуменный взгляд. Любимцев объяснил:
   — Ну, короче, танцовщица в стриптизе…
   Его физиономию скривила презрительная усмешка.
   — А вы не знаете точное место пребывания Виноградовой в Баку?
   — Как же, как же! — пробурчал он себе под нос. — Есть там один знаменитый ресторанчик…
   На последнем слове маленький ротик маленького человечка скривился в правую сторону.
   — «Туран» называется. Там собирается весь цвет общества. Иностранные гости захаживают, выступают звезды местной и турецкой эстрады. В общем, есть где шикануть деньгами.
   — А как бы вы охарактеризовали отношения между Виноградовой и Лисицыной в то время, когда они обе работали в вашем театре?
   — Ну, как охарактеризовать? — в тон мне ответил Любимцев. — Две дамочки, примерно одинаково несдержанного характера, еще можно поспорить, у кого он круче… Обе эмоциональные. Талантливые люди, честно говоря, редко бывают приятными в общении.
   И он насмешливо посмотрел на меня, словно я была самая что ни на есть серая личность на нашей планете, поскольку по его глазам я видела, что общаться со мной ему приятно. Возможно, администратору — на эту должность идут в основном неудавшиеся актеры — мое общество позволяло выглядеть суперзвездой сцены. И в самом деле, что такое частный детектив по сравнению с самым захудалым актеришкой провинциальной сцены!
   — Отношения этих двух дам всегда были натянутыми, — продолжил Любимцев. — А уж когда Лизе главный режиссер нашего театра Петр Иванович Цигун дал роль Клеопатры", Виноградова взбесилась. Но и в самом деле, при всех моих симпатиях, Виноградова может быть Марией Стюарт или Маргаритой у Булгакова, но ее претензии насчет Клеопатры были совершенно излишни… То есть она в роли царицы египетской была бы просто смешна! А Лиза будто рождена для этой роли. И это говорю вам я, не последний человек в искусстве!
   Администратор принял тон всезнающего человека и попробовал войти в роль строгого театрального критика.
   — Причем не подумайте, что к Лизе я относился лучше, чем к Ларисе. Поверьте, обе женщины стоили друг друга на все сто процентов. Представляете, произошел такой инцидент… — Глазки Любимцева невероятно расширились, словно, вспоминая это происшествие, он и сейчас переживал весь ужас, связанный с ним.
   — Какой инцидент? — заинтересовалась я.
   — После премьеры в фойе театра был устроен банкет, для своих, — выразительно играя глазами, пояснил Любимцев. — Все шло нормально, но надо же было такому случиться! Вдруг Лиза выплеснула бокал вина в лицо Виноградовой. А та, в свою очередь, обзывая ее… — Любимцев замялся. — Ну, вы понимаете, на все буквы алфавита. — Он кокетливо закатил глазки.
   — Шлюхой, что ли, обозвала? — решила я прервать его витиеватое жеманство.
   У Любимцева разлилась по щекам краска. «Надо же, какой застенчивой, боже мой!» — подумала я.
   — Ну, вы сами понимаете, что говорят в подобной ситуации! Конфетку в рот не кладут… Но главное — Виноградова, вцепившись в волосы Лисицыной, обещала отомстить, кого-то там нанять, чтобы ее убили, со свету сжили, ну… и все такое прочее… Вы же понимаете, что это нонсенс!
   Любимцев с каждой фразой распалялся все больше и больше: чувствовалось, что он входит в роль, вживаясь в образ духа театра, коим, собственно, являет собой в каждом театре его администратор.
   Он еще много говорил о том, что представители театральной богемы, увы, в нынешние времена не умеют себя вести даже на элементарном бытовом уровне, и пожаловался на то, что многие актеры и актрисы вовсю ругаются матом. А по поводу женщин доверительным шепотом сообщил, что в былые времена в театральных училищах и институтах на уроке режиссуры и мастерства девочек учили, как правильно курить на сцене. Сейчас же все абитуриентки знают это лучше своих преподавателей.
   — Курящая женщина — как это ужасно! — закончил свой пассаж Любимцев.
   Я лицемерно согласилась с Николаем Львовичем и не стала доставать из сумочки сигареты. После высказанной с таким пафосом тирады по поводу утраченной морали прошлого века меня как-то сразу потянуло на свежий воздух — посидеть на лавочке, выкурить парочку сигарет, обдумывая детали дела. Однако Николай Львович, вошедший в раж, и не думал останавливаться.
   Далее минут пятнадцать он разглагольствовал о вреде курения, приводил даже медицинские статистические данные, почерпнутые из различных источников, заметил, что в какой-то хрестоматии для актеров недвусмысленно говорится о том, что никотин портит кожу лица и голосовые связки. И, следовательно, вызывает негативную реакцию организма в целом — и в верхней, и в нижней его части. При последних словах Любимцев покраснел и опустил глаза.
   — Приступим к нижней части, — язвительно заметила я, улучив момент и вклинившись в его страстный монолог.
   — То есть? — В глазах Любимцева появилось некое подобие испуга.
   — Я знакома с нравами богемы, поэтому считаю правомерным задать этот вопрос — были ли у Лизы любовники?
   Лицо Любимцева вспыхнуло, как пионерский костер.
   — Лю-бов-ники? — задумчиво протянул он. — Ну, какая же актриса без любовников — это безнравственно! Женщину должны хотеть, и не только муж. Ну, не мне вам объяснять…
   Администратор снова опустил глаза. Я почувствовала, что очень скоро могу не сдержаться и нахамлю этому коротконогому ханже. Но работа есть работа, и мне оставалось только мысленно вздыхать и продолжать выслушивать лекцию, которую можно было смело назвать «Пережитки девятнадцатого века».
   — Был у нас тут один… Граф Кулимин, его все так называли. Этот роман берет свои истоки в те достопамятные времена, когда Лизонька и Лорочка учились в театральном училище. Кулимин был старше на курс…
   Сами понимаете, одаренная личность, несколько экспансивен, экстравагантен и, я бы даже заметил, — для мужчины красив.
   На лице Любимцева отразилось подобие зависти.
   В принципе, все было понятно — маленький человек, всегда вынужденный самоутверждаться, чтобы выжить, в мире сцены он лишь добрый дух театра, несколько старомодный, уютный и маленький в этом огромном плюшевом кресле. Мне даже стало немного жаль Любимцева, который вряд ли хотел на самом деле, чтобы его жалели. Скорее он хотел произвести впечатление человека объективного. Это проглядывало даже в оценке неприятных ему личностей.
   — Ну, конечно, женщины любят таких, как он, — высоких, сильных и удачливых. Но если эта грубая глыба умеет еще и стишки рифмовать, они из него будут лепить Ромео или рыцаря времен Генриха Четвертого!
   — И что же, Лизе удалась работа скульптора?
   — Простите, не понял?
   — Ну, вылепила она рыцаря для себя? Из того, что, так сказать, было?
   — Я бы высказался несколько иначе. Скорее, это он слепил из них обеих послушных себе гризеток.
   — Из обеих — это из кого? Из Лисицыной и Виноградовой одновременно?
   — Можно сказать и так. Хотя, если честно, у него таких Лисицыных и Виноградовых была целая галерея. Вот тогда-то, еще до прихода на профессиональную сцену, и началась взаимная неприязнь между Лизой и Лорой.
   — Простите, а где сейчас граф Кулимин? В каком поместье нынче обитает? — окончательно перейдя в общении с Любимцевым на ироничный тон, спросила я.
   — Его сиятельство ныне возглавляет Театр русской комедии, это находится на остановке «Техстекло», в здании Дворца пионеров.
   Любимцев произнес последние слова с явной гордостью за то, что он сам работает в театре, который находится в центре города, а не у черта на куличках в задымленном заводскими трубами Ленинском районе. К тому же драматический театр, в котором работал Любимцев, являлся академическим, а не неким сомнительным новшеством в театральном мире Тарасова.
   Надо сказать, общение с господином Любимцевым не прошло даром для меня. Среди словесных нагромождений и стереотипов избитых фраз, которыми нередко грешит творческая интеллигенция, я уяснила для себя несомненную связь Виноградовой, Лисицыной и Кулимина в этом любовном треугольнике. Ко всему прочему исчезновение Лизы в Баку при всем том, что ее соперница Виноградова работала теперь в том же городе, не могло не настораживать.
   Существенным замечанием со стороны Любимцева было то, что обе эти женщины были несдержанны, следовательно, поведение как одной, так и другой могло быть неадекватным. К тому же Виноградова на том банкете, когда произошел инцидент из-за роли, поклялась отомстить Лисицыной.
   Николай Львович, на которого я, по-видимому, произвела благоприятное впечатление, почти влюбленными глазками посмотрел на меня. Вероятно, я была в его вкусе. Увы, этого нельзя было сказать обо мне. Я представляю, в какой шок он бы пришел, если бы увидел меня с сигаретой. Женщина в его представлении скорее всего должна была носить роброны и чепцы, а в руках держать вязальные спицы.
   — Да-да, совсем забыл… — быстро зашептал Любимцев. — С Кулиминым — все понятно, дело прошлое. В конце концов, он человек нашего круга. Насчет ее мужа — Бена — это и так понятно, мы все знали, он просто прилагательное к имени существительному.
   Но… Всему есть предел… Важно соблюдать чувство меры.
   — О чем это вы?
   — Представляете, через год после того, как Лиза ушла из театра, она внезапно появилась у нас на фуршете: бенефис у одной из актрис. Собрались все наши, приехал сам губернатор… Ну, и Лиза, надо сказать, отчудила. Даже Вера Михайловна, вахтерша, и та была в шоке!
   — Что же такого она могла сделать? Опять поскандалила?
   — Хуже, хуже! Я, конечно, интернационалист… — Любимцев прижал руки к груди. — В конце концов, Махмуд Эсамбаев чеченец, а Муслим Магомаев — азербайджанец. Но она к нам с таким кадром!.. Он и по-русски-то с пятого на десятое разговаривает, на пальцах объясняется. Весь такой черный, бородатый, в красном костюме. Глаза хищные, мне показалось, что он не против изнасиловать всех женщин в театре, даже Веру Михайловну, вы уж простите меня…
   Любимцев перекрестился, глядя на косяк двери, — вероятно, изнасилование Веры Михайловны в его представлении было равносильно смертному греху.
   — Какое хамство!.. Мы, конечно, Лизе сделали замечание, но боялись, что с ней снова случится истерика. Она, видите ли, любит его… Да я вам покажу его фотографию, вы сами сделаете выводы. Осталась, знаете, после того фуршета. Я любитель собирать старые фотографии.
   Любимцев полез в нижний ящик шкафа, а я уже мысленно приготовилась увидеть знакомое лицо Аслана Исмайлова. Хотя, откровенно говоря, наговоры администратора театра в адрес Исмайлова плохо вязались с тем образом, который предстал передо мной сегодня утром.
   Администратор аккуратно раскрыл передо мной альбом на нужной странице. На большой групповой фотографии среди деятелей культуры и искусства каким-то чудом сбоку примостился долговязый джигит, в чем-то похожий на Басаева, в смешном красном костюме и не менее смешном пестром галстуке поверх сиреневой рубашки. Даже на фотографии выделялся его массивный перстень на руке с огромным красным камнем. Его темная волосатая рука ласково придерживала талию моей одноклассницы, верной жены и любящей матери Елизаветы Лисицыной, урожденной Степановой.
   Но главное заключалось в том, что это был совершенно незнакомый мне человек, по крайней мере, явно не Исмайлов. И в «Панораме» я его видеть не могла, даже мельком. Очень интересный поворот дела намечается… Чего же стоят слова Лизы мужу о ее верности!..
   — Николай Львович, — я изобразила на своем лице максимум доброжелательности по отношению к администратору театра, — не могли бы вы на время дать мне эту фотографию?
   — Простите, — Любимцев манерно поджал губки, — из альбома я не дам — это святое! Но… если это в интересах следствия.
   — Исключительно, — поспешила заверить его я.
   — Вы можете взять негатив. Подождите, я его поищу…
   Николай Львович в первый раз с момента начала нашего разговора спустился с кресла и направился в дальний угол комнаты, где стоял еще один шкаф.
   Встав на корточки, минут десять он рылся в нижнем ящике шкафа, просматривая на свет негативы, которых у него скорее всего было никак не меньше тысячи. Мне страшно хотелось курить, но негатив в данном случае был для меня важнее, и я не решилась портить свой имидж в глазах хозяйственника от театра.
   Наконец его поиски успешно закончились, и Николай Львович, семеня на своих коротких ножках, радостно подбежал ко мне.
   — Вот, вот этот негатив! Запомните, кадр двадцать шестой "А".
   — Большое спасибо, Николай Львович! Вы меня очень, очень выручили!
   — Всегда рад помочь! — И Любимцев отважился взять меня за руку.
   Я посмотрела на него, и, вежливо улыбнувшись, мягко отстранила руку и взяла негатив.
   — Ах, как мы с вами приятно пообщались! Почаще приходите к нам. У нас скоро премьера, «Изобретательная влюбленная» — очень интересная пьеса в современном ключе. Вот моя визитка. — Любимцев, торопливо взял со стола визитку и протянул ее мне. — Билеты будут обеспечены. Звоните в любое время, можно даже домой… После двенадцати ночи…
   Краска залила лицо бедного администратора, и он, снова взяв мою руку, нагнулся и нежно поцеловал ее.
   — До свиданья, обязательно позвоню, — не решилась я разочаровывать его и направилась к выходу из кабинета.
   Уже открыв дверь, я на прощанье обернулась. Любимцев все так же стоял около стола и глядел мне вслед, буквально пожирая своими маленькими глазками.
   Я вышла из театра бодрой походкой, мечтая побыстрее забраться в кабину своего автомобиля и наконец закурить. И надо же, только я поднесла зажигалку к сигарете, зазвонил сотовый. Уж не Любимцев ли, заметив меня из окна, звонит, чтобы напомнить о вреде табакокурения?