Страница:
– Татьяна, а вы читали книги Софьи Златогорской? – внезапно раздался голос Ольги, и мы с Германом одновременно развернулись к ней.
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, тепло и радостно улыбаясь, как будто это не ее дважды пытались убить.
– Честно говоря, я лишь немного читала о ней, – ответила я, рассматривая лицо Ольги, боковым зрением отметив, как испуганно дернулся Герман, очевидно побоявшийся, что моя реакция, как и в ресторане, будет негативной.
Услышав мой вполне спокойный ответ, он встал.
– Я должна рассказать вам, – она тут же замахала на саму себя руками. – Нет, лучше возьмите книги Софьи и сами непременно их прочтите, уверяю вас, вы ничуть не пожалеете. Все труды Софи удивительны, как удивительна сама ее судьба. А я иду по ее стопам, по стопам Софьи Златогорской, – с переездом в этот дом у меня все происходит точно так, как происходило у нее!
Глаза Ольги горели от радостного возбуждения.
Я кивнула и перевела взгляд на Германа, который тревожно наблюдал за нами, замерев у окна.
– Герман, вы можете отправляться в свой офис и работать, выкинув все домашние проблемы из головы, – я успокаивающе кивнула. – Доверьтесь мне. Я останусь здесь и для начала постараюсь пообщаться с отдельными персонами. В частности, мне будет чрезвычайно полезно и общение с вашей супругой.
Герман только судорожно сглотнул, подхватил свой плащ и шляпу, сумбурно простился и вылетел вон, словно боялся в последний момент все испортить каким-нибудь не тем словом или жестом.
Мы с Ольгой остались одни в полутемном кабинете, тускло освещенном лишь светом от окна.
– Ольга, расскажите мне, пожалуйста, что больше всего привлекает в самой личности Софьи Златогорской именно вас и в чем, на ваш взгляд, заключается главная основа ее учения.
Я постаралась, чтобы мой голос звучал суперспокойно и лишь самую малость заинтересованно.
Ольга взглянула на меня с долей лукавства и рассмеялась.
– Мне кажется, вы сами все знаете, просто играете со мной, как с ребенком, – она беззаботно рассмеялась, блаженно откинувшись на мягкую спинку своего кресла. – Понимаю: вы, как и почти все россияне, толком не верите ни в бога, ни в черта. И все-таки это выше нас: в вас точно живет дух Софьи Златогорской, хотите вы того или нет. Быть может, именно потому вам и удается так быстро и точно разгадывать все эти детективные истории… Так что же вас интересовало?
Я, все так же мирно и спокойно, повторила свой вопрос слово в слово. Ольга на мгновение задумалась.
– Я прочла все труды Златогорской. Если сказать в двух словах, то основа ее учения проста: человек состоит из физического и астрального тел, над которыми царит вечный и бессмертный дух. Волшебное триединство. Вот почему при настоящей вере мы можем совершать удивительные путешествия не только в пространстве, но и во времени. Можете представить? К примеру, племянница Германа Натали страстно увлечена рунами. Так вот, она вполне могла бы совершить путешествие во времена первых скандинавских магов и лично встретиться с великим Одином.
Так-так-так! Мой кругозор расширялся стремительными темпами – еще немного, и я буду супер-пупер-специалистом не только в области гадания на костях, но и по части рун, магии и прочего в том же духе. Вчера я полвечера просидела, читая основные вехи из жизни Златогорской, теперь мне предлагается заглянуть на страничку рун, чтобы хотя бы быть в курсе, кто есть «великий Один».
Я слегка откашлялась и взглянула на Ольгу взглядом Фомы неверующего.
– Ольга, а теперь я предлагаю: давайте опустим всю вашу магию и поговорим о грубой прозе бытия…
Она не дала мне договорить:
– Грубой прозой бытия у нас, слава богу, занимается Светлана – незамужняя и бездетная старшая сестра Германа. Она прекрасно готовит и просто виртуозно все убирает-вычищает. Немка, одно слово! Порядок у нее в крови.
Господи, как все-таки непросто вести беседу с такими вот неординарными личностями из числа последователей великих адептов!
– Извиняюсь, говоря о прозе бытия, я имела в виду несколько другое: о двух попытках вас убить. Я слышала, что вы относитесь к ним несколько по-своему, но вот даже эта наша с вами короткая беседа показывает, что вы вполне разумный человек, способный сложить два и два.
– Я все понимаю, – вновь перебила меня нетерпеливая Ольга, все так же радостно блестя шоколадными глазами. – Да-да-да, все в этом доме полагают, что я хотела покончить жизнь самоубийством, а на ваш взгляд, меня кто-то хотел прибить. Но я-то живу немного другими ценностями и прекрасно знаю: смерти нет, каждый случай, когда человек по тем или иным причинам попадает в реанимацию или попросту теряет сознание, перед ним открывает ворота чудесного мира. А это значит, что если даже и существует тот несчастный человек, который полагает, что желает меня убить, то на самом деле он попросту избран высшими силами за определенные грехи, чтобы стать прислужником в моих уроках смерти. И если бы попытка убийства удалась, то для меня на высшем уровне это было бы лишь благодатью: мне облегчили переход на новый уровень – в новое тело, в новую жизнь. Вся наша жизнь – только ступени лестницы. Удачная попытка убийцы – лишь знак: мне пора подниматься на ступень выше, вот и все!
– Ага, – поспешила уточнить я, – значит, все-таки и вы сами признаете возможность попыток убийства. Можете ли вы вот сейчас четко повторить, что сами не делали попыток убить себя?
Она смотрела на меня так ясно, что на мгновение я застыдилась своей примитивности: надо же, обзывать восхождение на более высокую ступень лестницы банальным словом «убийство»!
– А вот этого я сказать не могу. Видите ли, все это происходило в состоянии транса – увы, я ничего не помню. Может быть, для моих уроков смерти ко мне являлась сама Софи, ее душа, возможно, она дала мне в руки оружие, хотя наяву я ужасно всего этого боюсь. Понимаете, в этом и есть смысл уроков, которые проходила Софья Златогорская, а теперь прохожу я: учиться убивать не себя – свой страх перед смертью.
Ну что тут скажешь?
– Допустим. И все-таки, если принять вариант, что стреляли в себя все-таки не вы, мне чисто из простого человеческого любопытства интересно вычислить, кого же высшие силы избрали для святой миссии пальнуть в вас из пистолета.
– А вот я этого знать не желаю, – тут она впервые посмотрела на меня испуганными глазами. – Вы ведь сразу засадите эту невинную душу в тюрьму! Хотя я-то уверена, что никого лишнего в тот вечер в нашей комнате не было, и Софи сама протянула мне пистолет…
Тут она явно сбилась с хода собственных мыслей, лишь только представив себя с пистолетом в руках, – зажмурилась и замахала обеими руками, словно отгоняя от себя назойливых мух. Затем наконец-то открыла глаза и глубоко вздохнула, улыбнувшись мне, как умственно отсталой.
– Как вы не понимаете – вовсе никто не хочет меня убить, просто я повторяю путь Софьи Златогорской.
Прости меня, господи, и за все сразу!
– И сколько раз ваша Софи пыталась покончить с собой?
На ее лице отразилась такая по-детски чистая обида, что впору было раскаяться в собственном ехидстве.
– Нет, вы говорите с такой иронией, значит, совсем не верите мне. Неважно, сколько раз Софи проходила свои уроки – потому как то, что вы называете попытками самоубийства, на самом деле было для нее восхождением по лестнице на небеса, она называла это так, как учил Гермес Трисмегист, – уроками смерти.
– И в чем же конкретно заключаются эти уроки?
– В том, чтобы понять и принять душой простой факт: смерти нет. То, что мы называем смертью, чего так боимся, на самом деле лишь наш проводник на следующую ступень – ступень выше. Когда это понимаешь, жизнь наполняется новым, радостным смыслом. А первый знак, что все это – лишь урок, налицо: у меня, как и у Софи, все раны заживали быстро, буквально за два-три дня!
Да уж, насколько проще допрашивать простых людей, пусть они трижды преступники и повинны в самых страшных грехах. А тут впору запеть мантры.
Ольга смотрела на меня все с той же просветленной улыбкой, с какой мудрая мать смотрит на расшалившееся дитя.
Что ж, на нет и суда нет. И все-таки стоило сделать еще одну, последнюю попытку:
– Хорошо, будь по-вашему, но у меня есть еще один, совсем невинный вопрос. Ваш муж рассказывал мне, что перед тем, как отправиться в подвал…
Она тут же едва ли не подпрыгнула от возмущения и даже взволнованно и негодующе взмахнула руками.
– В Зал Свободы!
– Ну, в Зал Свободы… Так вот, вы отправились туда, потому как «услышали голос». Так вот, вы можете мне описать, что это был за голос? Гулкий, нежный, громкий, бас или тенор…
Ольга внезапно вся порозовела и быстро опустила глазки на собственные пальчики с обкусанными ноготками, которые быстро-быстро сматывали-наматывали кусочек нитки.
Режьте меня, убивайте, но могу поклясться чем угодно: девушка как пить дать насчет прозвучавшего ей «голоса» любимому супругу соврала – чтобы ни в чем не уступать великой Софи!
Она тут же поняла свою промашку и заговорила торопливо и сбивчиво, словно вдруг вспомнив, что ей давно пора по делам:
– Я же вам уже говорила, что находилась в состоянии транса. Я просто слышала, как звучали музыка, голоса…
– Голоса? Выходит, звучал не один голос, а несколько?
– Голос – голоса, какая разница! – Ее глаза наполнились слезами. – Говорю вам, я толком ничего не помню.
Некоторое время мы помолчали, рассеянно слушая тиканье часов. Ольга, первой придя в себя, глубоко вздохнула и вновь улыбнулась мне своей «фирменной» просветленной улыбкой.
– И все-таки, если вы когда-нибудь прочтете автобиографию Златогорской, написанную ею самой, то узнаете: она успешно прошла все уроки смерти, победила свой страх, и смерть – мудрый проводник – пришла к ней ровно в тридцать три года. Софи Златогорская мирно уснула и не проснулась в нашей жизни.
Ольга произнесла слово «нашей» с особой, слегка пренебрежительной интонацией и в очередной раз кивнула мне, все так же улыбаясь:
– Так что и вы, и мой милый Герман можете не переживать: мне до тридцати трех лет еще далековато.
Тут она, задержавшись на мне взглядом, невольно вздрогнула и передернула плечами, словно кто-то положил ей горсть снега на затылок.
– Послушайте, но неужели вы сами никогда не задумывались – откуда это удивительное сходство вашего лица с лицом великой Софи?!
Я поняла, что эту беседу пора завершать, поднялась и, в свою очередь, тепло, если не сказать сердечно, улыбнулась Ольге.
– Признаться, у меня нет лишнего времени размышлять о своей внешности – обычно клиенты просят меня подумать об их благополучии и безопасности, потому как большинство людей, как правило, испытывают простой человеческий страх перед смертью или перед вашим проводником – как это ни назови.
Я поднялась.
– А теперь вы не могли бы проводить меня к вашим родителям?
Ольга тут же, без лишних вопросов направилась к двери.
– Следуйте за мной! Но сразу предупреждаю: с моими родителями вам особо не о чем будет говорить – мама увлечена одним лишь вязанием, а папа помешан на сканвордах. Идемте!
Глава 7
Глава 8
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, тепло и радостно улыбаясь, как будто это не ее дважды пытались убить.
– Честно говоря, я лишь немного читала о ней, – ответила я, рассматривая лицо Ольги, боковым зрением отметив, как испуганно дернулся Герман, очевидно побоявшийся, что моя реакция, как и в ресторане, будет негативной.
Услышав мой вполне спокойный ответ, он встал.
– Я должна рассказать вам, – она тут же замахала на саму себя руками. – Нет, лучше возьмите книги Софьи и сами непременно их прочтите, уверяю вас, вы ничуть не пожалеете. Все труды Софи удивительны, как удивительна сама ее судьба. А я иду по ее стопам, по стопам Софьи Златогорской, – с переездом в этот дом у меня все происходит точно так, как происходило у нее!
Глаза Ольги горели от радостного возбуждения.
Я кивнула и перевела взгляд на Германа, который тревожно наблюдал за нами, замерев у окна.
– Герман, вы можете отправляться в свой офис и работать, выкинув все домашние проблемы из головы, – я успокаивающе кивнула. – Доверьтесь мне. Я останусь здесь и для начала постараюсь пообщаться с отдельными персонами. В частности, мне будет чрезвычайно полезно и общение с вашей супругой.
Герман только судорожно сглотнул, подхватил свой плащ и шляпу, сумбурно простился и вылетел вон, словно боялся в последний момент все испортить каким-нибудь не тем словом или жестом.
Мы с Ольгой остались одни в полутемном кабинете, тускло освещенном лишь светом от окна.
– Ольга, расскажите мне, пожалуйста, что больше всего привлекает в самой личности Софьи Златогорской именно вас и в чем, на ваш взгляд, заключается главная основа ее учения.
Я постаралась, чтобы мой голос звучал суперспокойно и лишь самую малость заинтересованно.
Ольга взглянула на меня с долей лукавства и рассмеялась.
– Мне кажется, вы сами все знаете, просто играете со мной, как с ребенком, – она беззаботно рассмеялась, блаженно откинувшись на мягкую спинку своего кресла. – Понимаю: вы, как и почти все россияне, толком не верите ни в бога, ни в черта. И все-таки это выше нас: в вас точно живет дух Софьи Златогорской, хотите вы того или нет. Быть может, именно потому вам и удается так быстро и точно разгадывать все эти детективные истории… Так что же вас интересовало?
Я, все так же мирно и спокойно, повторила свой вопрос слово в слово. Ольга на мгновение задумалась.
– Я прочла все труды Златогорской. Если сказать в двух словах, то основа ее учения проста: человек состоит из физического и астрального тел, над которыми царит вечный и бессмертный дух. Волшебное триединство. Вот почему при настоящей вере мы можем совершать удивительные путешествия не только в пространстве, но и во времени. Можете представить? К примеру, племянница Германа Натали страстно увлечена рунами. Так вот, она вполне могла бы совершить путешествие во времена первых скандинавских магов и лично встретиться с великим Одином.
Так-так-так! Мой кругозор расширялся стремительными темпами – еще немного, и я буду супер-пупер-специалистом не только в области гадания на костях, но и по части рун, магии и прочего в том же духе. Вчера я полвечера просидела, читая основные вехи из жизни Златогорской, теперь мне предлагается заглянуть на страничку рун, чтобы хотя бы быть в курсе, кто есть «великий Один».
Я слегка откашлялась и взглянула на Ольгу взглядом Фомы неверующего.
– Ольга, а теперь я предлагаю: давайте опустим всю вашу магию и поговорим о грубой прозе бытия…
Она не дала мне договорить:
– Грубой прозой бытия у нас, слава богу, занимается Светлана – незамужняя и бездетная старшая сестра Германа. Она прекрасно готовит и просто виртуозно все убирает-вычищает. Немка, одно слово! Порядок у нее в крови.
Господи, как все-таки непросто вести беседу с такими вот неординарными личностями из числа последователей великих адептов!
– Извиняюсь, говоря о прозе бытия, я имела в виду несколько другое: о двух попытках вас убить. Я слышала, что вы относитесь к ним несколько по-своему, но вот даже эта наша с вами короткая беседа показывает, что вы вполне разумный человек, способный сложить два и два.
– Я все понимаю, – вновь перебила меня нетерпеливая Ольга, все так же радостно блестя шоколадными глазами. – Да-да-да, все в этом доме полагают, что я хотела покончить жизнь самоубийством, а на ваш взгляд, меня кто-то хотел прибить. Но я-то живу немного другими ценностями и прекрасно знаю: смерти нет, каждый случай, когда человек по тем или иным причинам попадает в реанимацию или попросту теряет сознание, перед ним открывает ворота чудесного мира. А это значит, что если даже и существует тот несчастный человек, который полагает, что желает меня убить, то на самом деле он попросту избран высшими силами за определенные грехи, чтобы стать прислужником в моих уроках смерти. И если бы попытка убийства удалась, то для меня на высшем уровне это было бы лишь благодатью: мне облегчили переход на новый уровень – в новое тело, в новую жизнь. Вся наша жизнь – только ступени лестницы. Удачная попытка убийцы – лишь знак: мне пора подниматься на ступень выше, вот и все!
– Ага, – поспешила уточнить я, – значит, все-таки и вы сами признаете возможность попыток убийства. Можете ли вы вот сейчас четко повторить, что сами не делали попыток убить себя?
Она смотрела на меня так ясно, что на мгновение я застыдилась своей примитивности: надо же, обзывать восхождение на более высокую ступень лестницы банальным словом «убийство»!
– А вот этого я сказать не могу. Видите ли, все это происходило в состоянии транса – увы, я ничего не помню. Может быть, для моих уроков смерти ко мне являлась сама Софи, ее душа, возможно, она дала мне в руки оружие, хотя наяву я ужасно всего этого боюсь. Понимаете, в этом и есть смысл уроков, которые проходила Софья Златогорская, а теперь прохожу я: учиться убивать не себя – свой страх перед смертью.
Ну что тут скажешь?
– Допустим. И все-таки, если принять вариант, что стреляли в себя все-таки не вы, мне чисто из простого человеческого любопытства интересно вычислить, кого же высшие силы избрали для святой миссии пальнуть в вас из пистолета.
– А вот я этого знать не желаю, – тут она впервые посмотрела на меня испуганными глазами. – Вы ведь сразу засадите эту невинную душу в тюрьму! Хотя я-то уверена, что никого лишнего в тот вечер в нашей комнате не было, и Софи сама протянула мне пистолет…
Тут она явно сбилась с хода собственных мыслей, лишь только представив себя с пистолетом в руках, – зажмурилась и замахала обеими руками, словно отгоняя от себя назойливых мух. Затем наконец-то открыла глаза и глубоко вздохнула, улыбнувшись мне, как умственно отсталой.
– Как вы не понимаете – вовсе никто не хочет меня убить, просто я повторяю путь Софьи Златогорской.
Прости меня, господи, и за все сразу!
– И сколько раз ваша Софи пыталась покончить с собой?
На ее лице отразилась такая по-детски чистая обида, что впору было раскаяться в собственном ехидстве.
– Нет, вы говорите с такой иронией, значит, совсем не верите мне. Неважно, сколько раз Софи проходила свои уроки – потому как то, что вы называете попытками самоубийства, на самом деле было для нее восхождением по лестнице на небеса, она называла это так, как учил Гермес Трисмегист, – уроками смерти.
– И в чем же конкретно заключаются эти уроки?
– В том, чтобы понять и принять душой простой факт: смерти нет. То, что мы называем смертью, чего так боимся, на самом деле лишь наш проводник на следующую ступень – ступень выше. Когда это понимаешь, жизнь наполняется новым, радостным смыслом. А первый знак, что все это – лишь урок, налицо: у меня, как и у Софи, все раны заживали быстро, буквально за два-три дня!
Да уж, насколько проще допрашивать простых людей, пусть они трижды преступники и повинны в самых страшных грехах. А тут впору запеть мантры.
Ольга смотрела на меня все с той же просветленной улыбкой, с какой мудрая мать смотрит на расшалившееся дитя.
Что ж, на нет и суда нет. И все-таки стоило сделать еще одну, последнюю попытку:
– Хорошо, будь по-вашему, но у меня есть еще один, совсем невинный вопрос. Ваш муж рассказывал мне, что перед тем, как отправиться в подвал…
Она тут же едва ли не подпрыгнула от возмущения и даже взволнованно и негодующе взмахнула руками.
– В Зал Свободы!
– Ну, в Зал Свободы… Так вот, вы отправились туда, потому как «услышали голос». Так вот, вы можете мне описать, что это был за голос? Гулкий, нежный, громкий, бас или тенор…
Ольга внезапно вся порозовела и быстро опустила глазки на собственные пальчики с обкусанными ноготками, которые быстро-быстро сматывали-наматывали кусочек нитки.
Режьте меня, убивайте, но могу поклясться чем угодно: девушка как пить дать насчет прозвучавшего ей «голоса» любимому супругу соврала – чтобы ни в чем не уступать великой Софи!
Она тут же поняла свою промашку и заговорила торопливо и сбивчиво, словно вдруг вспомнив, что ей давно пора по делам:
– Я же вам уже говорила, что находилась в состоянии транса. Я просто слышала, как звучали музыка, голоса…
– Голоса? Выходит, звучал не один голос, а несколько?
– Голос – голоса, какая разница! – Ее глаза наполнились слезами. – Говорю вам, я толком ничего не помню.
Некоторое время мы помолчали, рассеянно слушая тиканье часов. Ольга, первой придя в себя, глубоко вздохнула и вновь улыбнулась мне своей «фирменной» просветленной улыбкой.
– И все-таки, если вы когда-нибудь прочтете автобиографию Златогорской, написанную ею самой, то узнаете: она успешно прошла все уроки смерти, победила свой страх, и смерть – мудрый проводник – пришла к ней ровно в тридцать три года. Софи Златогорская мирно уснула и не проснулась в нашей жизни.
Ольга произнесла слово «нашей» с особой, слегка пренебрежительной интонацией и в очередной раз кивнула мне, все так же улыбаясь:
– Так что и вы, и мой милый Герман можете не переживать: мне до тридцати трех лет еще далековато.
Тут она, задержавшись на мне взглядом, невольно вздрогнула и передернула плечами, словно кто-то положил ей горсть снега на затылок.
– Послушайте, но неужели вы сами никогда не задумывались – откуда это удивительное сходство вашего лица с лицом великой Софи?!
Я поняла, что эту беседу пора завершать, поднялась и, в свою очередь, тепло, если не сказать сердечно, улыбнулась Ольге.
– Признаться, у меня нет лишнего времени размышлять о своей внешности – обычно клиенты просят меня подумать об их благополучии и безопасности, потому как большинство людей, как правило, испытывают простой человеческий страх перед смертью или перед вашим проводником – как это ни назови.
Я поднялась.
– А теперь вы не могли бы проводить меня к вашим родителям?
Ольга тут же, без лишних вопросов направилась к двери.
– Следуйте за мной! Но сразу предупреждаю: с моими родителями вам особо не о чем будет говорить – мама увлечена одним лишь вязанием, а папа помешан на сканвордах. Идемте!
Глава 7
Да уж, что ни говори, а обитатели этого дома были попросту уникальны – каждый по-своему.
Родители Ольги действительно оказались милейшими людьми, которые выглядели одинаково отстраненными как от реалий нашей жизни с ее перманентным повышением цен и прочими катаклизмами, так и от высоких духовных переживаний родной дочери. Любимый зять Герман дал им кров, стол и хлеб, маме, Елене Николаевне, – возможность приобретать любую пряжу для любых вязаний, папе, Ивану Петровичу, – еженедельный набор газет и журналов со сканвордами. Что еще нужно для счастья среднестатистическому россиянину? Этой паре – абсолютно ничего, оба были стопроцентно счастливы.
– Я сто раз говорила Ольге, чтобы не маялась дурью, – с первых же слов закусила удила Елена Николаевна. – Вязать учиться она не желает, а между тем это удивительнейшее занятие – какие только модели я не вязала, одна эффектнее другой! И, кстати сказать, с Германом Ольга познакомилась, будучи обряжена в платье моей вязки. Так что, к слову, я вполне заслужила право жить под кровом зятя – его очаровали и моя дочь, и платье моей работы!
Завершив свою тираду, она очаровательно улыбнулась и с чувством исполненного долга опустила глазки к спицам, которые тут же с легким звоном замелькали в ее проворных пальцах.
Иван Петрович, в свою очередь, лишь на пару минут оторвал взгляд от сканворда и что-то невнятно пробурчал.
– А что вы думаете о двух случаях, когда ваша дочь едва не погибла? Как считаете лично вы: что это было? Быть может, все-таки кто-то пытался убить Ольгу?
Задавая этот вопрос, я с особым вниманием наблюдала за безмятежными лицами этих на редкость отрешенных от нашего грешного бытия людей.
Елена Николаевна мгновенно вспыхнула, инстинктивно бросив взгляд в сторону входной двери, а Иван Петрович на пару минут оторвался от своего увлекательнейшего сканворда, заложив ручку себе за ухо.
– Надеюсь, нас-то вы не подозреваете в этом ужасе?
Мать, мимолетно нахмурившись, бросила взгляд на дочь, которая с самым равнодушным видом разглядывала свои пальчики с обкусанными, как у девочки-подростка, ноготками.
– Для нас Ольга – дочь, родная кровинушка, мы ей желаем жить до ста лет в здравии и благополучии да нас дедушкой-бабушкой поскорее сделать. Ну, а что там на самом деле произошло…
Она шумно вздохнула и покачала головой.
– Знаете, этот дом такой странный… Нечистый дом! То голоса какие-то слышатся, то такая странная музыка… Понятия не имею, что тут происходит, и только надеюсь, что Ольга не дошла до такого греха – стрелять в себя!
Она не без патетики взмахнула руками, и спицы, крепко зажатые в ее пальцах, громко звякнули.
– Просто ужас какой-то, признаться, даже вспоминать об этом, думать не желаю! Наша Оленька – и самоубийца! Но почему? Ведь мы ее так любим. А уж муж и вовсе готов ради нее горы свернуть…
Она успокоилась совершенно неожиданно – улыбнулась, как ни в чем не бывало, и вновь принялась вязать, продолжая свой монолог без тени трагизма, но с нотками завершения:
– Ужас, просто ужас. Но в конце концов, вас ведь для того и наняли, чтобы вы во всем этом кошмаре разобрались. Вот и разбирайтесь, ради бога, вам за это заплатят!
Иван Петрович все время, что длилась тирада его супруги, то молча смотрел на дочь, то переводил сонные блеклые глазки на меня. Наконец и он выдал свою реплику:
– Просто так ни один кирпич на голову не упадет! А Ольга у нас далеко не дура, поверьте мне на слово.
Вот так вот – понимай как хочешь! Что конкретно хотел сказать этот убеленный сединами, с виду вполне разумный старик, я так и не поняла. С одной стороны, метафора с кирпичом должна означать, что, стало быть, его дочь все случившиеся ЧП если и не заслужила, то притянула своими мыслями и поступками; с другой стороны, она – «не дура». Не намек ли это, что Ольга сама «пишет сценарии» событий своей жизни, включая все кирпичи да стрельбу?
Впрочем, Иван Петрович тут же вновь с головой окунулся в свой увлекательнейший мир сканвордов и кроссвордов: напялил очки на нос, поводил ручкой по колонкам и внезапно обвел нас просветленным взглядом поверх очков:
– А ну-ка, кто в курсе имени философа из ванны?
Встретив в ответ лишь наши непонимающие и недоуменные взгляды, он звучно расхохотался:
– Довожу до вашего сведения, что это – Архимед. Интересно? То-то же, теперь будете знать!..
Ольга торжествующе улыбнулась с выражением «Я же вам говорила!» и повела меня дальше по коридору, до двери, за которой, судя по доносившимся звукам, разыгрывались роковые страсти.
Я недоуменно взглянула на Ольгу, а она только пренебрежительно передернула плечами:
– Здесь у нас апартаменты родителей Германа, а его мать живет одними сериалами. Хорошо хоть не бразильскими!
Знакомство с предками Германа вышло еще короче: его мать, Нина Михайловна (в ее шестьдесят с гаком весьма эффектная женщина в стиле Мерил Стрип), полулежала перед суперплоским экраном телевизора в удобном кресле, вытянув ножки в плюшевых брючках. Говоря языком Ольги и ее Учителя Софи, Нина Михайловна всецело пребывала в пятом измерении – том самом, где обитают вымышленные герои и где рождаются и растут наши дивные мечты.
При виде нас Нина Михайловна только капризно нахмурилась и нетерпеливо щелкнула пальцами:
– О нет! Извиняюсь, мои дорогие агаты кристи, но у меня – кульминационная серия. Приходите с вашими расспросами через часок, хотя сказать мне нечего – за соседями не слежу, предпочитаю телесериалы, а сама никого не убивала и в ближайшие десять лет не планирую.
При том, как в сильнейшем раздражении ответила на мой вопрос Мадам Сериал, ее супруг почивал в соседней комнате-спальне, потому как с наступлением осени он «как медведь, отправляется в спячку». Признаться, впервые меня выставили из апартаментов за какие-то считаные секунды. Как говорит один мой старый мудрый приятель, «жизнь груба».
Родители Ольги действительно оказались милейшими людьми, которые выглядели одинаково отстраненными как от реалий нашей жизни с ее перманентным повышением цен и прочими катаклизмами, так и от высоких духовных переживаний родной дочери. Любимый зять Герман дал им кров, стол и хлеб, маме, Елене Николаевне, – возможность приобретать любую пряжу для любых вязаний, папе, Ивану Петровичу, – еженедельный набор газет и журналов со сканвордами. Что еще нужно для счастья среднестатистическому россиянину? Этой паре – абсолютно ничего, оба были стопроцентно счастливы.
– Я сто раз говорила Ольге, чтобы не маялась дурью, – с первых же слов закусила удила Елена Николаевна. – Вязать учиться она не желает, а между тем это удивительнейшее занятие – какие только модели я не вязала, одна эффектнее другой! И, кстати сказать, с Германом Ольга познакомилась, будучи обряжена в платье моей вязки. Так что, к слову, я вполне заслужила право жить под кровом зятя – его очаровали и моя дочь, и платье моей работы!
Завершив свою тираду, она очаровательно улыбнулась и с чувством исполненного долга опустила глазки к спицам, которые тут же с легким звоном замелькали в ее проворных пальцах.
Иван Петрович, в свою очередь, лишь на пару минут оторвал взгляд от сканворда и что-то невнятно пробурчал.
– А что вы думаете о двух случаях, когда ваша дочь едва не погибла? Как считаете лично вы: что это было? Быть может, все-таки кто-то пытался убить Ольгу?
Задавая этот вопрос, я с особым вниманием наблюдала за безмятежными лицами этих на редкость отрешенных от нашего грешного бытия людей.
Елена Николаевна мгновенно вспыхнула, инстинктивно бросив взгляд в сторону входной двери, а Иван Петрович на пару минут оторвался от своего увлекательнейшего сканворда, заложив ручку себе за ухо.
– Надеюсь, нас-то вы не подозреваете в этом ужасе?
Мать, мимолетно нахмурившись, бросила взгляд на дочь, которая с самым равнодушным видом разглядывала свои пальчики с обкусанными, как у девочки-подростка, ноготками.
– Для нас Ольга – дочь, родная кровинушка, мы ей желаем жить до ста лет в здравии и благополучии да нас дедушкой-бабушкой поскорее сделать. Ну, а что там на самом деле произошло…
Она шумно вздохнула и покачала головой.
– Знаете, этот дом такой странный… Нечистый дом! То голоса какие-то слышатся, то такая странная музыка… Понятия не имею, что тут происходит, и только надеюсь, что Ольга не дошла до такого греха – стрелять в себя!
Она не без патетики взмахнула руками, и спицы, крепко зажатые в ее пальцах, громко звякнули.
– Просто ужас какой-то, признаться, даже вспоминать об этом, думать не желаю! Наша Оленька – и самоубийца! Но почему? Ведь мы ее так любим. А уж муж и вовсе готов ради нее горы свернуть…
Она успокоилась совершенно неожиданно – улыбнулась, как ни в чем не бывало, и вновь принялась вязать, продолжая свой монолог без тени трагизма, но с нотками завершения:
– Ужас, просто ужас. Но в конце концов, вас ведь для того и наняли, чтобы вы во всем этом кошмаре разобрались. Вот и разбирайтесь, ради бога, вам за это заплатят!
Иван Петрович все время, что длилась тирада его супруги, то молча смотрел на дочь, то переводил сонные блеклые глазки на меня. Наконец и он выдал свою реплику:
– Просто так ни один кирпич на голову не упадет! А Ольга у нас далеко не дура, поверьте мне на слово.
Вот так вот – понимай как хочешь! Что конкретно хотел сказать этот убеленный сединами, с виду вполне разумный старик, я так и не поняла. С одной стороны, метафора с кирпичом должна означать, что, стало быть, его дочь все случившиеся ЧП если и не заслужила, то притянула своими мыслями и поступками; с другой стороны, она – «не дура». Не намек ли это, что Ольга сама «пишет сценарии» событий своей жизни, включая все кирпичи да стрельбу?
Впрочем, Иван Петрович тут же вновь с головой окунулся в свой увлекательнейший мир сканвордов и кроссвордов: напялил очки на нос, поводил ручкой по колонкам и внезапно обвел нас просветленным взглядом поверх очков:
– А ну-ка, кто в курсе имени философа из ванны?
Встретив в ответ лишь наши непонимающие и недоуменные взгляды, он звучно расхохотался:
– Довожу до вашего сведения, что это – Архимед. Интересно? То-то же, теперь будете знать!..
Ольга торжествующе улыбнулась с выражением «Я же вам говорила!» и повела меня дальше по коридору, до двери, за которой, судя по доносившимся звукам, разыгрывались роковые страсти.
Я недоуменно взглянула на Ольгу, а она только пренебрежительно передернула плечами:
– Здесь у нас апартаменты родителей Германа, а его мать живет одними сериалами. Хорошо хоть не бразильскими!
Знакомство с предками Германа вышло еще короче: его мать, Нина Михайловна (в ее шестьдесят с гаком весьма эффектная женщина в стиле Мерил Стрип), полулежала перед суперплоским экраном телевизора в удобном кресле, вытянув ножки в плюшевых брючках. Говоря языком Ольги и ее Учителя Софи, Нина Михайловна всецело пребывала в пятом измерении – том самом, где обитают вымышленные герои и где рождаются и растут наши дивные мечты.
При виде нас Нина Михайловна только капризно нахмурилась и нетерпеливо щелкнула пальцами:
– О нет! Извиняюсь, мои дорогие агаты кристи, но у меня – кульминационная серия. Приходите с вашими расспросами через часок, хотя сказать мне нечего – за соседями не слежу, предпочитаю телесериалы, а сама никого не убивала и в ближайшие десять лет не планирую.
При том, как в сильнейшем раздражении ответила на мой вопрос Мадам Сериал, ее супруг почивал в соседней комнате-спальне, потому как с наступлением осени он «как медведь, отправляется в спячку». Признаться, впервые меня выставили из апартаментов за какие-то считаные секунды. Как говорит один мой старый мудрый приятель, «жизнь груба».
Глава 8
Итак, я прошла вслед за своей добровольной проводницей первые апартаменты нечистого дома, повидала две пары, а толку было – ни на грош. Ольга смотрела на меня со снисходительной улыбкой, так что впору было напомнить ей, чей дух живет в моем дивном теле – по ее же собственным откровениям.
– Неужели вам хочется еще общаться с нашим милым семейством? – вопросила она, внезапно нахмурившись, как будто прочитав мои мысли, а может, услыхав голос свыше. – Уверяю вас, чем дальше, тем будет хуже. Что касается сестриц Германа, то с ними я предпочитаю встречаться как можно реже. К примеру, ту, выступление которой вы сегодня уже слышали, лучше вообще обойти стороной, а то узнаешь такое! Это старая дева Светлана – она прекрасно готовит и следит за чистотой в доме, но во всем остальном просто ужасна. Как торговка с рынка.
Я посмотрела на Ольгу. Удивительное дело: она разговаривала, улыбалась, даже подшучивала – все как обычный человек. А ведь совсем недавно, в тот первый вечер нашей встречи в «Каире», она едва не кинулась мне в ноги! И несла какую-то чушь, безумно блестя глазами…
– Кстати, скажите честно: ведь сегодня вы видели во сне, как мы с вами, взявшись за руки, взлетали вверх, на самую вершину пирамиды Хеопса? Я полночи направляла вам усиленные сигналы, вы обязательно должны были ощутить хоть что-то, хоть самую малость!..
Вот так: стоило мне сделать вывод, что Ольга – вполне нормальный человек, как она тут же сморозила свою «высокую» чушь про эти безумные прыжки по пирамидам! Как говорится в подобных случаях, хоть стой, хоть падай.
Я вздохнула и с сожалением посмотрела на в принципе милое и располагающее к себе лицо собеседницы.
– Ольга, просто поверьте мне на слово: сегодня я спала как убитая: ни снов, ни бреда, ни откровений свыше. Ведите меня дальше. Кто там у нас на очереди?..
Следующей я посетила ту самую огненноволосую женщину по имени Светлана, которую Ольга так нелюбезно представила мне «торговкой с рынка». Да уж, если говорить о соответствии имени и внешнего облика, то здесь все совпадало: имя Светлана – от слова «свет», и сама обладательница имени была женщиной с удивительно светлым, в рыжих конопушках, лицом и рыжими волосами, которые, казалось, вот-вот вспыхнут.
Она сама вышла из дверей своих апартаментов в самом конце коридора и встала, воинственно подбоченясь.
– Небось мимо меня не пройдете, господа хорошие!
Этот ее рык-выкрик был то ли вопросом с ноткой угрозы, то ли простой констатацией факта: дескать, не пройдете мимо, не пропущу!
А между тем никто и не собирался проходить мимо, и если эта рыжая мадам пыталась напугать меня своими голосом и позой, то не на ту напала. Я смерила ее взглядом с головы до пят и демонстративно заглянула в список, любезно предоставленный мне Германом.
– Светлана Петровна, если не ошибаюсь? Буду рада с вами пообщаться.
Дама сразу сбавила тон.
– И мы завсегда рады, – тут она решительно кивнула в сторону мгновенно заскучавшей Ольги. – Только без нее! Пусть идет свои мантры читать.
Ольга тут же исчезла, не произнеся ни слова, – в лучших традициях нечистого дома она попросту скользнула в сторону ближайшего выхода на лестницу, что связывала меж собой оба этажа, в одно мгновение растаяв в темноте, словно была не земной женщиной, а духом бесплотным.
Ну, а мне только и оставалось, что проследовать за огненноволосой фурией в ее апартаменты.
У фурии были апартаменты образцового содержания – ни пылинки, ни соринки, шик, блеск, красота; на диванчике – едва ли не сверкающий пушистый плед и идеальные подушечки, на которые, казалось, сроду никто в жизни не облокачивался, на новомодный плоский телевизор была накинута старомодная белоснежная накидка с вышивкой.
Пройдя вслед за хозяйкой, я пару минут пребывала в растерянности: куда же сесть, дабы ничего не помять? И тут хозяйка сама царским жестом указала мне на одно из кресел, что стояли ровнехонько друг против друга у окна:
– Садитесь. Чай будете?
Я воздержалась от чая, хозяйка милостиво кивнула и неторопливо уселась в кресло напротив меня. Как говорится, глаза в глаза. А глаза у Светланы Кооп были самые настоящие кошачьи – почти янтарного золотистого цвета, кажется, еще чуть-чуть – и из них брызнут огненные искры. Вот уж вам ведьма в чистом виде, которая и знать не хочет всю эту мутотень, предпочитая тратить свою немалую энергию на чистку полов и готовку здоровой пищи.
– Ну что, так и будем молчать? – гаркнула фурия.
Так мирно началась наша беседа.
Скажу, положа руку на сердце: беседа с этой здравой во всех отношениях женщиной дала мне самое реальное представление об этом странном (нечистом!) доме и о людях, его населяющих.
– Начнем с начала, – не дожидаясь моих вопросов, произнесла Светлана. – В этот дурдом – а иначе я этот дом не называю! – мы все заселились ровно полгода назад, в конце апреля. Только-только пожили-обжились – и пошло-поехало…
Она громко фыркнула, скрестила на груди руки, с удовольствием откинулась на спинку кресла.
– Во-первых, все наше семейство Кооп сделало для себя открытие: наш любезный братец женился на чокнутой. А как вы еще назовете девку, которая, вместо того чтобы холить-нежить муженька да стараться как можно быстрее забеременеть, только и читает какие-то дурные книжки, поет странные песенки – мантры! – а все остальное время лазает по подвалу, словно она не взрослая женщина, а подросток!
И фурия торжествующе, с вызовом взглянула на меня своими янтарными глазами: дескать, что – скажешь, я не права?!
– А как, по вашему мнению, могло случиться, что сначала в этом самом подвале кто-то «уронил» на голову Ольге кусок стены, и почти тут же – то ли она сама в себя стреляла, то ли кто-то шибко умный сумел все так представить?
Светлана недовольно засопела.
– А какое тут может быть мое мнение? Коню ясно: кирпич на голову ей свалился точно сам по себе. Что тут и говорить: нечего по подвалам таскаться, не ребенок! Что касается стрельбы, – тут она округлила глаза и с силой приложила ладонь к своей груди, – тут уж, извиняюсь: сама она в себя пальнула! А чего вы хотите, чего ждете от девки, у которой не все дома? И кому, по-вашему, надо ее грохать? У нас тут каждый сам по себе живет, и у каждого – вагон своих проблем. Вот Инна, к примеру, со своими дочками замаялась. Сначала целый сериал был с любовью до гроба у Галки: влюбился в нее какой-то наркоман из класса. Ладно, доперло до нее все-таки, что не чета он ей. Потом новые серии пошли – с выпускными экзаменами в школе да с платьями-шмотками к выпускному балу. Чуть не разорили девки мать! Потом начали было поступать туда да сюда, всюду документы раскидали, а в итоге никуда не прошли по конкурсу. Трагедия! Погоревали да угомонились…
Светлана сурово покачала головой.
– И так – у всех. Так что можете не сомневаться: делать нам нечего, как только таскаться по чужим спальням да палить в кого ни попадя! И вообще: у нас тут, кроме Ольги, любителей заумных книжек нет! А она сама, как только из больницы после первого ЧП выписалась, тут же заявила, что проходит какие-то там уроки.
Вновь – неодобрительное покачивание головой.
– Но уж если вы с Германом заодно, то одно могу сказать: лично я пушку в руках отродясь не держала и ни в кого не стреляла, так и зарубите себе на носу. К чему мне это? Меня и так все устраивает: сами видите – комната прекрасная, имеется моя личная ванна и еще спальня. Живи – не хочу! И, кстати сказать, свой долг перед братом я честно отрабатываю: кормлю весь дом.
Что ни говори, а звучало все это вполне убедительно. Я перевела взгляд со столь колоритной сестрицы Германа на окно, за которым все так же уныло стучал по подоконнику серый дождь.
– А вы не могли бы как можно подробнее описать тот вечер: день рождения Ольги, когда Герман еще не вернулся с работы. Чем были заняты вы, кого и где встречали в тот день, кто что говорил, и все в том же роде.
Она вновь только звучно фыркнула.
– А что тут помнить-то? Я в тот день с утра пораньше тортом да прочими праздничными блюдами была занята, из кухни практически не вылезала. Не знаю, вы сами-то умеете готовить? Если да, то знаете: подготовка праздничного стола – дело хлопотное да муторное, особенно когда помощников нет. Вот и я с утра начала овощи варить да чистить, нарезать-шинковать. Первым делом, конечно, занялась салатиками. Все как положено, оформила – и в холодильник. Тут дело к девяти подошло, народ начал за чайком-бутербродиками подтягиваться. Первой Галка залетела, Инкина дочка, по-быстрому перекусила, чай выпила и смылась куда-то – на ней пальто было. Потом сама Инка зашла, навернула картофельное пюре с котлетой – все, что с вечера оставалось, умяла за милую душу. Мария взяла бутерброды и тут же смылась, сказала, что Гоша наверху кофе с круассанами пьет…
– А Ольга? Она заходила завтракать?
Светлана даже покраснела от своего промаха.
– Черт, совсем забыла сразу сказать: Ольга с ранья забегает, берет все косточки-отходы с кухни и несется в парк – угощать бездомных кошек да собак, это у нее с первого дня повелось. А что сама она ест – понятия не имею. Наверное, как все чокнутые, – духом святым живет. Единственно, что точно знаю, она – большая любительница чая. Вот за ним частенько забегает, литрами глушит. Так и в день ее рождения было: с утреца забежала, чай выдула, косточки собрала – и в парк, живье бездомное кормить.
– Хорошо. Что было дальше?
Она шумно вздохнула и оперлась подбородком о свою руку.
– Вроде больше никто не ходил. Герман свой утренний кофе с завтраком только ровно в девять в офисе пьет, это давно заведено. Ну, а я, после того как с салатами расправилась, отправилась на рынок за парным мясцом, чтобы отбивные соорудить…
Я вновь поспешила ненавязчиво ее перебить:
– А когда выходили из дома – никого не встретили?
Она тут же нахмурилась.
– Уж и не помню толком… Вроде никого… А, нет, Натка, вторая дочка Инны, она сверху, с лестницы на меня глянула и спросила, остались ли гренки на кухне. Я сказала, что пара штук в микроволновке лежит. Вот и все.
– Неужели вам хочется еще общаться с нашим милым семейством? – вопросила она, внезапно нахмурившись, как будто прочитав мои мысли, а может, услыхав голос свыше. – Уверяю вас, чем дальше, тем будет хуже. Что касается сестриц Германа, то с ними я предпочитаю встречаться как можно реже. К примеру, ту, выступление которой вы сегодня уже слышали, лучше вообще обойти стороной, а то узнаешь такое! Это старая дева Светлана – она прекрасно готовит и следит за чистотой в доме, но во всем остальном просто ужасна. Как торговка с рынка.
Я посмотрела на Ольгу. Удивительное дело: она разговаривала, улыбалась, даже подшучивала – все как обычный человек. А ведь совсем недавно, в тот первый вечер нашей встречи в «Каире», она едва не кинулась мне в ноги! И несла какую-то чушь, безумно блестя глазами…
– Кстати, скажите честно: ведь сегодня вы видели во сне, как мы с вами, взявшись за руки, взлетали вверх, на самую вершину пирамиды Хеопса? Я полночи направляла вам усиленные сигналы, вы обязательно должны были ощутить хоть что-то, хоть самую малость!..
Вот так: стоило мне сделать вывод, что Ольга – вполне нормальный человек, как она тут же сморозила свою «высокую» чушь про эти безумные прыжки по пирамидам! Как говорится в подобных случаях, хоть стой, хоть падай.
Я вздохнула и с сожалением посмотрела на в принципе милое и располагающее к себе лицо собеседницы.
– Ольга, просто поверьте мне на слово: сегодня я спала как убитая: ни снов, ни бреда, ни откровений свыше. Ведите меня дальше. Кто там у нас на очереди?..
Следующей я посетила ту самую огненноволосую женщину по имени Светлана, которую Ольга так нелюбезно представила мне «торговкой с рынка». Да уж, если говорить о соответствии имени и внешнего облика, то здесь все совпадало: имя Светлана – от слова «свет», и сама обладательница имени была женщиной с удивительно светлым, в рыжих конопушках, лицом и рыжими волосами, которые, казалось, вот-вот вспыхнут.
Она сама вышла из дверей своих апартаментов в самом конце коридора и встала, воинственно подбоченясь.
– Небось мимо меня не пройдете, господа хорошие!
Этот ее рык-выкрик был то ли вопросом с ноткой угрозы, то ли простой констатацией факта: дескать, не пройдете мимо, не пропущу!
А между тем никто и не собирался проходить мимо, и если эта рыжая мадам пыталась напугать меня своими голосом и позой, то не на ту напала. Я смерила ее взглядом с головы до пят и демонстративно заглянула в список, любезно предоставленный мне Германом.
– Светлана Петровна, если не ошибаюсь? Буду рада с вами пообщаться.
Дама сразу сбавила тон.
– И мы завсегда рады, – тут она решительно кивнула в сторону мгновенно заскучавшей Ольги. – Только без нее! Пусть идет свои мантры читать.
Ольга тут же исчезла, не произнеся ни слова, – в лучших традициях нечистого дома она попросту скользнула в сторону ближайшего выхода на лестницу, что связывала меж собой оба этажа, в одно мгновение растаяв в темноте, словно была не земной женщиной, а духом бесплотным.
Ну, а мне только и оставалось, что проследовать за огненноволосой фурией в ее апартаменты.
У фурии были апартаменты образцового содержания – ни пылинки, ни соринки, шик, блеск, красота; на диванчике – едва ли не сверкающий пушистый плед и идеальные подушечки, на которые, казалось, сроду никто в жизни не облокачивался, на новомодный плоский телевизор была накинута старомодная белоснежная накидка с вышивкой.
Пройдя вслед за хозяйкой, я пару минут пребывала в растерянности: куда же сесть, дабы ничего не помять? И тут хозяйка сама царским жестом указала мне на одно из кресел, что стояли ровнехонько друг против друга у окна:
– Садитесь. Чай будете?
Я воздержалась от чая, хозяйка милостиво кивнула и неторопливо уселась в кресло напротив меня. Как говорится, глаза в глаза. А глаза у Светланы Кооп были самые настоящие кошачьи – почти янтарного золотистого цвета, кажется, еще чуть-чуть – и из них брызнут огненные искры. Вот уж вам ведьма в чистом виде, которая и знать не хочет всю эту мутотень, предпочитая тратить свою немалую энергию на чистку полов и готовку здоровой пищи.
– Ну что, так и будем молчать? – гаркнула фурия.
Так мирно началась наша беседа.
Скажу, положа руку на сердце: беседа с этой здравой во всех отношениях женщиной дала мне самое реальное представление об этом странном (нечистом!) доме и о людях, его населяющих.
– Начнем с начала, – не дожидаясь моих вопросов, произнесла Светлана. – В этот дурдом – а иначе я этот дом не называю! – мы все заселились ровно полгода назад, в конце апреля. Только-только пожили-обжились – и пошло-поехало…
Она громко фыркнула, скрестила на груди руки, с удовольствием откинулась на спинку кресла.
– Во-первых, все наше семейство Кооп сделало для себя открытие: наш любезный братец женился на чокнутой. А как вы еще назовете девку, которая, вместо того чтобы холить-нежить муженька да стараться как можно быстрее забеременеть, только и читает какие-то дурные книжки, поет странные песенки – мантры! – а все остальное время лазает по подвалу, словно она не взрослая женщина, а подросток!
И фурия торжествующе, с вызовом взглянула на меня своими янтарными глазами: дескать, что – скажешь, я не права?!
– А как, по вашему мнению, могло случиться, что сначала в этом самом подвале кто-то «уронил» на голову Ольге кусок стены, и почти тут же – то ли она сама в себя стреляла, то ли кто-то шибко умный сумел все так представить?
Светлана недовольно засопела.
– А какое тут может быть мое мнение? Коню ясно: кирпич на голову ей свалился точно сам по себе. Что тут и говорить: нечего по подвалам таскаться, не ребенок! Что касается стрельбы, – тут она округлила глаза и с силой приложила ладонь к своей груди, – тут уж, извиняюсь: сама она в себя пальнула! А чего вы хотите, чего ждете от девки, у которой не все дома? И кому, по-вашему, надо ее грохать? У нас тут каждый сам по себе живет, и у каждого – вагон своих проблем. Вот Инна, к примеру, со своими дочками замаялась. Сначала целый сериал был с любовью до гроба у Галки: влюбился в нее какой-то наркоман из класса. Ладно, доперло до нее все-таки, что не чета он ей. Потом новые серии пошли – с выпускными экзаменами в школе да с платьями-шмотками к выпускному балу. Чуть не разорили девки мать! Потом начали было поступать туда да сюда, всюду документы раскидали, а в итоге никуда не прошли по конкурсу. Трагедия! Погоревали да угомонились…
Светлана сурово покачала головой.
– И так – у всех. Так что можете не сомневаться: делать нам нечего, как только таскаться по чужим спальням да палить в кого ни попадя! И вообще: у нас тут, кроме Ольги, любителей заумных книжек нет! А она сама, как только из больницы после первого ЧП выписалась, тут же заявила, что проходит какие-то там уроки.
Вновь – неодобрительное покачивание головой.
– Но уж если вы с Германом заодно, то одно могу сказать: лично я пушку в руках отродясь не держала и ни в кого не стреляла, так и зарубите себе на носу. К чему мне это? Меня и так все устраивает: сами видите – комната прекрасная, имеется моя личная ванна и еще спальня. Живи – не хочу! И, кстати сказать, свой долг перед братом я честно отрабатываю: кормлю весь дом.
Что ни говори, а звучало все это вполне убедительно. Я перевела взгляд со столь колоритной сестрицы Германа на окно, за которым все так же уныло стучал по подоконнику серый дождь.
– А вы не могли бы как можно подробнее описать тот вечер: день рождения Ольги, когда Герман еще не вернулся с работы. Чем были заняты вы, кого и где встречали в тот день, кто что говорил, и все в том же роде.
Она вновь только звучно фыркнула.
– А что тут помнить-то? Я в тот день с утра пораньше тортом да прочими праздничными блюдами была занята, из кухни практически не вылезала. Не знаю, вы сами-то умеете готовить? Если да, то знаете: подготовка праздничного стола – дело хлопотное да муторное, особенно когда помощников нет. Вот и я с утра начала овощи варить да чистить, нарезать-шинковать. Первым делом, конечно, занялась салатиками. Все как положено, оформила – и в холодильник. Тут дело к девяти подошло, народ начал за чайком-бутербродиками подтягиваться. Первой Галка залетела, Инкина дочка, по-быстрому перекусила, чай выпила и смылась куда-то – на ней пальто было. Потом сама Инка зашла, навернула картофельное пюре с котлетой – все, что с вечера оставалось, умяла за милую душу. Мария взяла бутерброды и тут же смылась, сказала, что Гоша наверху кофе с круассанами пьет…
– А Ольга? Она заходила завтракать?
Светлана даже покраснела от своего промаха.
– Черт, совсем забыла сразу сказать: Ольга с ранья забегает, берет все косточки-отходы с кухни и несется в парк – угощать бездомных кошек да собак, это у нее с первого дня повелось. А что сама она ест – понятия не имею. Наверное, как все чокнутые, – духом святым живет. Единственно, что точно знаю, она – большая любительница чая. Вот за ним частенько забегает, литрами глушит. Так и в день ее рождения было: с утреца забежала, чай выдула, косточки собрала – и в парк, живье бездомное кормить.
– Хорошо. Что было дальше?
Она шумно вздохнула и оперлась подбородком о свою руку.
– Вроде больше никто не ходил. Герман свой утренний кофе с завтраком только ровно в девять в офисе пьет, это давно заведено. Ну, а я, после того как с салатами расправилась, отправилась на рынок за парным мясцом, чтобы отбивные соорудить…
Я вновь поспешила ненавязчиво ее перебить:
– А когда выходили из дома – никого не встретили?
Она тут же нахмурилась.
– Уж и не помню толком… Вроде никого… А, нет, Натка, вторая дочка Инны, она сверху, с лестницы на меня глянула и спросила, остались ли гренки на кухне. Я сказала, что пара штук в микроволновке лежит. Вот и все.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента