Серова Марина. Утраченный рай

   — Непременно, голубушка. Ну что же, теперь давайте попьем кофе, а потом приступим к нашим занятиям.
   До самого позднего вечера Борис Дмитриевич показывал мне альбомы по искусству, рассказывал о различных школах живописи, о том, по каким признакам специалисты отличают оригинальные полотна от копий, и еще много-много всего интересного. Закончили мы уже около одиннадцати.
   — А завтра, Танечка, я поподробнее расскажу вам о творчестве Эдгара Дега. Приходите опять часиков в семь. И вот вам домашнее задание.
   Завадский протянул мне несколько альбомов с репродукциями и статьями о живописи.
   — На досуге полистайте, почитайте. Пусть это оседает у вас в голове. Разумеется, от вас не требуется становиться знатоком живописи. Вообще, наши с вами занятия следует расценивать скорее как «погружение в тему», так принято говорить у актеров и писателей. Ну а вот это тоже вам, в качестве стимула. — Борис Дмитриевич протянул мне пухленький конверт с авансом.
   Я поблагодарила его, и мы расстались до следующей встречи.
 
   Наши с ним беседы об искусстве и об образе жизни коллекционеров продолжались еще три вечера. За это время я в самых общих чертах получила представление о том, с чем и с кем мне придется иметь дело. Кое-что узнала я и о самом Борисе Дмитриевиче. Он дважды был женат, и оба раза не сложилось. По его мнению, виной тому была его страсть к картинам и к собирательству вообще.
   — Понимаете, Танечка, — рассказывал он, — женщин это поначалу увлекает — так красиво, так романтично. А после свадьбы все меняется. Они сетуют, что муж слишком много времени уделяет своим картинам и слишком мало жене и вообще всяческим мелочам, которые составляют основу нормальной семейной жизни: походам с женой за покупками, в гости к друзьям и знакомым, к мамочке и прочее. А еще эти внезапные отъезды — в период охоты за очередной «добычей». Постоянные посещения вернисажей, выставок, аукционов — и все по разным городам. В общем, то, что вызывало восхищение невесты, вызывает проклятия жены. Да еще моя страсть к «Голубой танцовщице» пробудила, поверите ли, ревность у всех моих жен и подруг.
   Я поинтересовалась, а почему бы коллекционерам не жениться на женщинах-искусствоведах, художницах, ну, словом, принадлежащих к той же среде.
   — Некоторые так и делают, — ответил Завадский. — Но я хотел бы иметь жену не особенно эмансипированную и тем более не богемную. Просто славную милую женщину, имеющую вкус к прекрасному, но также и желающую и, главное, умеющую создать домашний уют, не укорять мужа, а принимать и любить его таким, каков он есть. Поверьте, Татьяна, я ведь не тиран и не деспот. Я умею ценить преданность. Умею создать романтическую атмосферу, показать женщине, что она любима, что она неповторима. Но, увы, я, видимо, хотел невозможного: чтобы моя спутница жизни вмещала в себя и Беатриче, и хранительницу очага, создательницу домашнего уюта. И при этом не требовала, чтобы супруг все вечера напролет просиживал с ней у телевизора и выслушивал бесконечные рассказы о том, сколько банок помидоров закрутила в этом году ее мамочка, какая славная шубка у подружки Кати и тому подобное.
   — Да уж, Борис Дмитриевич, не успей я вас за эти дни немного узнать, из таких речей я сделала бы вывод, что вы женоненавистник.
   — Любопытно, а какой же вывод вы делаете теперь?
   — Что вы мечтатель, утопист. Таких женщин не бывает. Или, может быть, встречается одна на миллион. Однако ваши слова запали мне в душу. Если я когда-нибудь соберусь выйти замуж, непременно вспомню их и хорошенько подумаю — а чего же ждет от меня мой суженый и чего жду от него я?
   За эти дни Завадский, как и обещал, договорился со своим знакомым специалистом-цветоводом о наших индивидуальных занятиях. Тот согласился без особого энтузиазма. Решил, что это блажь капризной девицы, которой некуда девать деньги. Но из уважения к Борису Дмитриевичу не отказал. Завадский же не унывал:
   — Я полагаю, Танечка, вам быстро удастся смягчить сердце старика. Он, как и я, очень чувствителен к красоте. Но главное, помимо красоты, в вас есть еще нечто столь притягательное, что даже трудно описать. Это некий синтез женственности и твердости, недюжинного ума и при этом удивительной легкости в общении, проницательности и непосредственности. С таким редкостным сочетанием качеств вы способны приворожить кого угодно.
   — Но, увы, я не героиня вашего романа, — добавила я, смеясь. — Не умею печь сдобных пышек, содержать дом в идеальном порядке и, кроме того, иногда склонна порассуждать о хорошеньких шубках.
   Надо сказать, что у меня с моим новым клиентом очень быстро сложились самые теплые приятельские отношения. Он позволил себе даже легкий намек на флирт, но мы оба прекрасно знали, что это лишь приятная для обоих, невинная игра.
   До переезда господина Алексеева в особняк оставалось меньше недели. Наши занятия с Завадским завершились, и теперь я должна была на несколько дней с головой окунуться в подготовку к карьере садовницы. А что, дополнительная специальность по нашим временам никогда не лишняя. Мало ли что, вот отменят у нас в стране частный сыск — подамся в садовники. А то пока я больше ничего и не умею, кроме как преступников ловить.
   Занятия по садоводству должны были проходить ежедневно, по четыре часа днем и четыре часа вечером, с двухчасовым перерывом.
   Как и предполагал Завадский и, собственно говоря, совершенно не сомневалась я, милейший Степан Ильич был покорен мною с первых же минут нашего знакомства. И, несмотря на огромное количество информации и напряженный график занятий, мы оба получали от них большое удовольствие.
 
   Итак, сегодня состоялось последнее наше занятие. И дело чуть было не кончилось объяснением в любви. Кстати, а может, оно именно так и кончилось? Ведь я не удосужилась взглянуть в конспект и прочитать, что же означает сочетание подаренных мне Степаном Ильичом цветов.
   Я вновь полюбовалась букетом, состоящим из великолепных, необычной формы, красных тюльпанов, изящнейших белых лилий и аранжированным оригинальными сухоцветами бессмертника (между прочим, неделю назад я в этом букете смогла бы узнать только тюльпаны — прогресс очевиден). Любопытство во мне взыграло, и я полезла искать тетрадку с первыми лекциями. Ну-ка, где это там у нас было. О-о! Ну, конечно же!
   Красные тюльпаны говорят о любви… Белые лилии о чистоте помыслов. Они также говорят о неотразимой красоте возлюбленной… Сочетание красного и белого цветов намекает на единство душ… Соцветия бессмертника просят: «Не забывай меня никогда». Боже мой, милейший Степан Ильич! Я даже не знаю, смеяться мне или плакать. В таких растрепанных чувствах я и отправилась спать — надо хорошенько отдохнуть, завтра у меня ответственный день. Мне предстоит встретиться с господином Алексеевым и настолько сильно поразить его воображение, чтобы место садовницы осталось за мной.

Глава 2

   Сегодня с самого утра я ощущаю легкий мандраж, как дебютантка перед выходом на сцену. Хотя, в общем-то, опасаться мне нечего — все продумано до мелочей. Тема фанатичной увлеченности делом проработана досконально. Китайская философия освоена настолько, насколько это вообще возможно в течение недели, если еще учесть, что я одновременно изучала живопись и садово-парковое искусство. (Но ведь, как гласит старинная университетская мудрость, опытный студент за одну ночь может выучить китайский язык.) Откровенно говоря, я выучила несколько наиболее известных имен и зазубрила несколько афоризмов. На первое время, думаю, хватит. Будем выезжать за счет общей эрудиции. Зато над образом чудаковатой садовницы пришлось потрудиться на славу. Для этого я привлекла гениального человека и крутого профессионала — мою драгоценную подружку Светочку, стилиста от бога. Она и раньше уже нередко выручала меня. У нее поразительно верный глаз, глаз настоящего мастера. Она схватывает самую суть образа, который необходимо создать, и прорабатывает его до мельчайших деталей. Свою профессию она просто обожает. Но особенно любит, когда я подкидываю ей очередную задачку, — здесь же открывается такой простор для творчества. Из меня ей приходилось делать то тетушку из глухой деревни, то стриптизершу, то безвкусную богатую бабу. Чего мы с ней только не вытворяли. Но нынешний случай будет, возможно, потруднее остальных — тут не существует никаких шаблонов, только интуиция. Поэтому один из дней моей всесторонней подготовки к операции по внедрению (это было еще до окончания занятий со Степаном Ильичом) мне пришлось почти полностью провести в Светланином салоне.
   Я заранее договорилась со Светиком о встрече. Что будем делать на этот раз, по телефону объяснять не стала — тут в двух словах не расскажешь. Собрала какие-то шмотки, которые мне показались более или менее подходящими, и отправилась к ней в салон.
   Встретились, как всегда, шумно и радостно, похохотали над нашей с ней последней авантюрой, когда она блестяще «смастерила» из меня двадцатилетнюю стриптизершу. Светка уже в который раз заставила меня рассказать, как я танцевала стриптиз на глазах у бедного Папазяна. Отсмеявшись, она наконец предложила перейти к делу.
   — Ну-с, кто у нас будет на этот раз? Постой-ка, дай угадаю.
   — А вот и не угадаешь! — поддразнивала я ее.
   — Да чего от тебя, Иванова, можно ожидать, я ж тебя как облупленную знаю. Я думаю, девочка по вызову, а?
   — Ничего подобного!
   — Странно. Тогда эскорт-услуги? Нет? Богатая нимфоманка? Опять нет? Неужели трансвестит?
   Я свернулась клубочком на уютном диванчике Светулиного кабинета и с ехидной улыбкой отметала все ее предположения.
   — Фу, Свет, ну до чего же однобоко ты мыслишь! Почему я не могу раз в жизни изобразить какой-нибудь глубоко положительный персонаж?
   — Положительный? Это ты-то? Ой, не смеши! С такой сексапильной внешностью и кошачьими зелеными глазами? Нет, что — правда?
   Я скромно молчала, потупив глазки.
   — Что, действительно правда? Ну, подруга, ты меня изумляешь с каждым разом все больше!
   — Изумляйся не изумляйся, а насчет положительного образа — чистая правда, и нечего иронизировать. Лучше приготовься — тебе придется вовсю напрячь свое извращенное воображение и изо всех сил скрипеть извилинами.
   — Да ладно уж, на мозги я не жалуюсь. Давай уж, выкладывай, загадочная ты наша.
   — Ну хорошо, Светик, шутки в сторону. Задачка предстоит и правда достаточно сложная. Я сама пока в точности не могу сформулировать, что именно нужно. Я тебе буду называть свои ассоциации и некоторые составляющие нужного образа, а ты должна синтезировать их в нечто целостное, правдоподобное и живое. Начнем?
   — Ну, давай попробуем, — несколько озадаченно протянула Светлана.
   — Для начала, тебе знакомо такое понятие: «синий чулок»?
   — А, ну это такая зануда, мымра, сушеная вобла, с немытой головой и дырками на колготках. Так?
   — В целом верно. Но только у тебя получилась уж слишком мрачная картина. Я бы ее смягчила — это интеллектуалка, возможно, где-то даже обаятельная, но настолько погруженная в свой внутренний мир, что о внешнем облике частенько забывает.
   — Я так и сказала, разве нет?
   — Нет, ты сделала из нее монстра и начисто лишила обаяния. У нас же все-таки положительный персонаж. Конечно, она непременно должна быть страшненькой, но в ней должен присутствовать и какой-то свой шарм.
   Светлана слегка нахмурилась — она совершенно не выносит ни малейшей критики — и пробурчала:
   — Ну, как скажешь. Что еще?
   — Еще очень важная деталь. Она до фанатизма увлечена своим делом и ради достижения цели готова на любые поступки, кроме уголовно наказуемых, разумеется.
   — Так, это уже интереснее. А чем же таким она занимается? Скрещивает мух-дрозофил с медоносными пчелами или ежей с кактусами?
   — Умничка ты моя! Почти в самую точку! Она занимается садоводством и цветоводством и действительно постоянно что-то там скрещивает, улучшает, выводит всякие новые сорта цветов или яблок, в общем, нечто в этом роде. Она может часами говорить о преимуществах ориенталь-гибрида лилии перед гибридом лонгифлорум в наших климатических условиях.
   У Светули отвисла челюсть.
   — Вау, Иванова, а ты где слов-то таких понабралась?
   — Не перебивай, это еще не все. Есть еще один изумительный штрих — эта девица большой знаток китайской философии и налево-направо цитирует древние трактаты и толкует о принципах фэн-шуй. Для особо одаренных сообщаю: фэн-шуй — это не ругательство, а философское учение, утверждающее…
   — Ладно, ты больно-то не умничай, — обиженно перебила меня Светка, — мы тоже небось не лаптем щи хлебаем, нечего нас умными словами стращать — сами кого хочешь заболтаем. Но только ты-то здесь при чем, я что-то совсем уже нить потеряла.
   — Ну, здравствуй, Света, Новый год, мы пришли на елку! Весь фокус в том, что эта девица — я и никто другой.
   Несколько секунд длилась немая сцена. Потом Светка взорвалась:
   — Нет, нет и нет! Это решительно невозможно! Ты в зеркало-то на себя посмотри, извращенка чертова! Да ты же совершенно негодный материал для такой модели! Это что же, прикажешь мне ноги тебе подрезать, грудь «сдуть» на пару размеров, а волосы повыщипывать? Где ты видела «синий чулок» с такой фигурой и с такими роскошными волосами, натуральную блондинку?
   — Ничего-ничего, Светик, — подбодрила я подругу, — глаза боятся, а руки делают! Ты же у нас профессионал, тебе и карты в руки! А то привыкла, понимаешь, в бирюльки играться. Сделать из красотки Ивановой стриптизершу — дело нехитрое даже для дилетанта. А вот эта работенка — качественный скачок, переход в высшую лигу, можно сказать! Так что действуй, я вся твоя.
   Произнося эту тираду, я обратила внимание, что в Светуле уже начал пробуждаться спортивный азарт. Глаза ее загорелись каким-то ведьминским огнем, в них читалась напряженная работа мысли. Вдруг она хитренько улыбнулась и елейным голосом произнесла:
   — Ну хорошо, Танюсик, я готова отрезать тебе ноги и проехаться катком по твоей пышной груди, но при одном условии: ты обязана рассказать мне как на духу — зачем тебе это потребовалось. И безо всяких там выкрутасов и прочих твоих штучек-дрючек. Не пытайся мне впарить, что тебе светит Гран-при на Всероссийском суперкубке «Мисс плоскостопие, плоскогрудие и эрудиция».
   — А вот это ты, между прочим, практически угадала. Нет, кроме шуток. В случае удачи мне действительно светит Гран-при, да еще какой — столичный миллионер, магнат антикварного бизнеса, коллекционер предметов искусства мирового масштаба!
   — Как ни странно, но мне кажется, что ты действительно не врешь. Он что же, такой извращенец, что женится только на заумных уродинах? Я знаю, конечно, у богатых свои причуды, но это уж слишком эксцентрично. Ты хорошо все обдумала? На фига красоту свою губить, найди какого-нибудь пообычнее.
   — Ну нет, киска, все не совсем так. Откровенно говоря, мой приз пока поскромнее. Для начала мне нужно устроиться к нему на работу садовницей, уничтожив всех конкурентов. А ему для работы необходим именно такой типаж. Но ведь это только первый шаг, ты понимаешь?
   — Может, проще было бы этих конкурентов просто убить? Ладно, шучу. Слушай, а почему именно садовница, почему, например, не горничная? Там бы, наверное, и без китайской философии обошлось. Ах, ну да, ну да, о чем это я — ведь тогда хозяин в первый же день лишился бы всей своей хрустальной и фарфоровой посуды, а кроме того, вскоре всю бьющуюся часть его коллекции пришлось бы склеивать из мелких осколков, драгоценные ковры пропахли бы сигаретным дымом, а картины покрылись бы толстым слоем пыли и паутины. Ты совершенно права — китайская философия куда проще.
   — Эх, задушить бы тебя за такие слова. Но ты мне слишком нужна живой.
   Мы устали пикироваться, закурили, и Светка спросила:
   — А с чего ты вообще взяла, что ему нужна именно такая садовница? Тебя никто не разыграл?
   — Исключено. Это достоверные данные из надежных агентурных источников. Абсолютно серьезно. Ты прости, в подробности я тебя не могу посвятить, это уже касается моей работы.
   — Ладно, все ясно. Ты вот что, давай-ка пройдись по кабинету взад-вперед, а я посмотрю на тебя, прикину.
   Я начала дефилировать по Светкиному кабинету, а она рассматривала меня так внимательно, словно видела впервые в жизни. Только изредка давала команды:
   — Каблуки убрать… Шаги помельче, семени… Голову наклони набок, как будто все время прислушиваешься к чему-то.
   Словом, процесс пошел. Наконец Светуля изрекла:
   — Ладно, под нож я тебя класть не буду — а то вдруг тебе в следующий раз в голову втемяшится стать топ-моделью, тогда придется обратно все приклеивать. А вот все твое безобразие — эти неприличные ноги и грудь — будем безжалостно маскировать и драпировать. Спасибо, что сейчас хоть не разгар лета. В жару было бы значительно труднее. Значит, так, хватит ходить, остановись где-нибудь непринужденно и начинай нести всю эту твою околесицу про розы-мимозы, про фэн-шуй и тому подобное. А я буду ловить образ.
   Я повиновалась и начала с умным и увлеченным видом пересказывать Светке лекции Степана Ильича вперемешку с отрывками из китайских трактатов.
   Она заставила меня разглагольствовать минут пятнадцать. При этом не отрываясь смотрела на меня, молчаливая и загадочная, как сфинкс. Наконец сфинкс заговорил:
   — Вот теперь мне все абсолютно ясно. Ты не зануда и не уродина. И никакой не «синий чулок». Ты очаровательная чудачка. Совершенно не от мира сего. Ты — женщина-парадокс. Абсолютно не приспособленная к нормальной жизни, неуклюжая, робкая, смешная и безвкусно одетая. Но! Когда ты попадаешь в свою стихию — там ты царица и богиня. Робость и косноязычие исчезают, ты начинаешь говорить вдохновенно, как поэт, голос твой звенит, глаза горят, щеки пылают. Ты выглядишь так, что у всякого мужчины невольно пробуждаются мысли о том, что в тихом омуте черти водятся, и о том, что в постели ты, наверное, дашь фору любой красотке. Но вот ты замолкаешь, стушевываешься, и перед собеседником все та же чудненькая серенькая мышка. Вот в чем твоя интрига! И если ты сумеешь это сыграть, то получишь не только свой Гран-при, но и все Оскары и Золотые Пальмовые ветви в придачу.
   На Светулю и на саму было любо-дорого посмотреть. Я не преминула выразить свой восторг:
   — Подруга, да в тебе же пропадает великий режиссер! Феллини отдыхает! Да что там Феллини, даже сам Никита Михалков! Браво! Все прекрасно. Что надо изображать, я уже поняла. Но вечный, противненький вопросик «как?» не дает мне покоя. Так что давай спускайся на землю, и для начала займемся скромной работой костюмера и гримера.
   — Какая проза! Но ты, Иванова, как всегда, права. Главное — ты настрой уловила, костяк образа?
   — Уловила, Светик. Все, что ты придумала, действительно очень здорово. Только мне бы еще не подкачать, суметь сыграть как надо.
   — Не дрейфь, старушка, все у тебя получится. Ты ли у нас не актриса больших и малых театров, а также знаменитая стриптиз-дива? Все будет путем. Давай-ка сперва смастерим внешнюю часть твоего имиджа. Барахлишко свое принесла?
   — Да вон, полная сумка, все старье из закромов повытаскивала. Ты вот меня всегда ругаешь, что я ничего выкинуть не хочу, — а смотри-ка, как это может пригодиться!
   — Ладно, сегодня отбираем самое балахонистое.
   Мы вывалили содержимое моей сумки на диванчик и начали рыться в тряпках. Светуля поминутно заставляла меня прикинуть то одно, то другое и тут же недовольно качала головой. Словом, процедура была хорошо мне известна и довольно утомительна. После долгих поисков и горячих споров, в которых верх, разумеется, одерживала Светлана, мы остановились на нескольких вещах. Это была длинная, по щиколотку, юбка-татьянка, оставшаяся, кажется, еще со студенческих времен. Она была из черного крепдешина в мелкую белую крапинку и здорово меня полнила. Для верха выбрали две вещи. Первая — старая, но хорошо сохранившаяся кофта бежевого цвета ручной вязки, из грубой толстой шерсти, с воротником-шалькой. Ее рукава были слегка вытянуты, и их приходилось подворачивать. Рисунок — объемные косички. Хотя кофта и не сидела на мне мешком, но ее форма решительно не давала понять, что за прелести таятся под ней. Ансамбль кофты с юбкой имел некий сельский шарм. Второй вещью был длинный прямой серый пиджак, покроем сходный с мужским. Я никак не могла припомнить, откуда он у меня взялся и носила ли я его когда-нибудь. Он в сочетании с юбкой имел совершенно дикий вид. Картинка из советских времен — комсомолка, пришедшая на отчетное собрание, после которого будут танцы. Обуть меня мы решили в черные туфли с круглыми носами, на низеньком квадратном каблуке и с ремешком-перемычкой посередине (в таких обычно репетируют в кружках народного танца, я их отыскала в кладовке моей «конспиративной» квартиры, доставшейся мне в наследство от бабушки). Для пущего шарма Светлана выкопала где-то и кокетливо повязала мне на шею ядовито-зеленый газовый платочек.
   — Просто супер! — выдохнула она в перерыве между раскатами хохота, вытирая мокрые от слез глаза. Я к этому времени вообще потеряла способность говорить.
   Немного успокоившись, Светлана продолжила:
   — Ну а теперь, дорогуша, займемся головой. Смывай макияж.
   Я послушно протерла лицо тоником.
   — Н-да, красоту ничем не замажешь, — глубокомысленно произнесла Светка. — Больно уж ты хороша, придется тебя чем-нибудь подпортить.
   — Не серной кислотой, я надеюсь?
   — Есть менее радикальные средства.
   Светлана на несколько минут вышла в соседнюю комнату и вернулась со здоровой картонной коробкой.
   — От тебя понабралась — всякое барахло собираю. Все думаю — вдруг Ивановой сгодится?
   В коробке были всякие допотопные заколки, невидимки, ободки, гребни, брошки, какие-то панамки, очки, сумочки и прочая дребедень. Светка покопалась в ней и выудила очки с огромными круглыми стеклами в роговой оправе.