Содержание


Север Гансовский

Стальная змея


   Иногда приходится удивляться тому, насколько тесно история жизни на земле (и ранняя история человека в частности) связана с особенностями существования того или иного биологического вида. Есть такая точка зрения, например, что, если бы на Американском материке до прихода белых водилось какое-нибудь крупное копытное, подобное лошади, индейцы не так сильно отстали бы в своем развитии от Европы. И тогда первые испанские колонизаторы, высадившиеся в Новом Свете, нашли бы там цивилизацию, лишь совсем немного уступавшую их собственной.
   Или, скажем, стальная змея. Еще более разительный пример. Будь это морское чудовище приспособлено к жизни на небольших глубинах, порядка трех — пяти метров, вся ранняя история человечества пошла бы, возможно, несколько другим и замедленным путем, так как нескольких тысяч таких тварей было бы совершенно довольно, чтобы отбить у первобытного охотника желание приближаться к большим водоемам. А это на какой-то срок отодвинуло бы освоение морей.
   Впрочем, все это рассуждение имеет цену только применительно к самым первым этапам истории человечества. Теперь, при современной технике, людям, конечно, ничего не стоило бы справиться со стальными змеями, даже если бы чудовище поднялось на поверхность океана в массовых количествах. Может быть, пришлось бы временно отказаться от использования мелких деревянных судов. Пожалуй, возникла бы необходимость как-то обезопасить население приморских городов. Но так или иначе, схватка человека с anguilla loricatus сейчас может окончиться только быстрой и решительной победой человека.
   В доисторические времена людям пришлось бы труднее…
   Вообще обстоятельства нападения чудовищ на Ленинград, достаточно интересны, чтобы их стоило рассказать.
   Уже впоследствии животное было названо anguilla loricatus, что означает на латыни «панцирный угорь». В те дни, когда оно впервые вынырнуло в Неве, все называли его змеей или стальной змеей.
   Мнения о количестве животных, совершивших свой набег на берега Невы, все еще колеблются. В журнале «Природа» кандидат биологических наук В.Гусенок утверждает в своей статье, что змея (мы так и будем называть панцирного угря для краткости) появилась в Ленинграде в количестве шести особей. Автор, однако, не берет во внимание того, что отдельные свидетельства о появлении животных отстоят одно от другого на целые сутки. Так, например, первые две змеи были зарегистрированы на пляже у Петропавловской крепости днем 8 июня, третья — на следующий вечер в доме на Греческом проспекте. Учитывая большую подвижность твари, можно предположить, что мы имели дело с одним и тем же экземпляром. Число «четыре», приведенное в последнем выпуске «Ученых записок» Института океанологии, представляется более близким к истине. Но вернее всего было бы предположить, что только три стальные змеи приплыли в Ленинград. Во всяком случае, только три их и попало в руки людей: одна — убитая старшим сержантом милиции Зикеевым, вторая — та, которую облила серной кислотой уборщица в Молочном институте в городе Пушкине, и третья — сдохшая от неизвестных причин и найденная на том же Петропавловском пляже.
   Два экземпляра змеи находятся сейчас в Ленинграде. Один — в Зоологическом музее, другой — на кафедре ихтиологии биологического факультета ЛГУ. Кафедра хотела оставить у себя и третью змею, но ее после длительной и деликатной борьбы пришлось отдать в Институт океанологии в Москве.
   Лучше всего сохранился университетский экземпляр, так как в ЛГУ попала змея, обнаруженная на пляже. У экземпляра, доставшегося Зоологическому музею, голова несколько повреждена пулей из пистолета Зикеева. А в Москве хранится, собственно говоря, только скелет anguilla loricatus, так как его панцирь и внутренние органы разъедены кислотой.
   Число пострадавших от нападения чудовищ точно не установлено. Предполагают, что ранено было десять или одиннадцать человек, причем сюда нужно включить и тех, кто получил ушибы во время памятного бегства на пляже.
   Убит был, как известно, один человек.

 
   Мы уже писали, что первая встреча ленинградцев со змеями произошла 8 июня. Над городом в тот день установилась великолепная ясная погода, и, так как голубого неба не видели уже целую неделю, желающих позагорать у Петропавловской крепости оказалось очень много. С самого раннего утра трамваи и автобусы через каждые пять-шесть минут высаживали возле университетского общежития целые толпы ленинградцев. К одиннадцати часам на пляже были разобраны все сдающиеся напрокат шезлонги и зонтики, и в мужской раздевалке не осталось свободных мест.
   Одним из дежурных на станции Освода был в тот день Саша Комов, восемнадцатилетний парень, мускулистый и ловкий. В его задачу входило следить, чтобы купающиеся не заплывали за линию буйков, в двадцати метрах от берега, где на Неве начинается уже большая глубина. С этим Саша справлялся, катаясь вдоль буйков на шлюпке.
   Слева от него все время раздавался ровный разноголосый шум пляжа, в котором сливались разговоры, выкрики, звуки песенок, передаваемых радиоузлом. Справа было тихо и спокойно. Со стороны Дворцового моста доносился смягченный расстоянием звон трамваев, и за катящейся, блещущей под солнцем, гладью могучей реки видны были подернутые жаркой синеватой дымкой дворцы на противоположном дальнем берегу.
   Саше было скучно, но купающиеся, как назло, вели себя дисциплинированно, и никто не пытался вырваться за буйки на речной простор. Саша только лениво пошевеливал веслами, чтобы течение не отнесло его к Малой Неве.
   В двенадцать часов он решил, что подгонит сейчас шлюпку к базе и отдаст ее приятелю.
   Когда он уже миновал заборчик, отделяющий на берегу платный пляж от базы Освода, за его спиной вдруг раздался пронзительный, очень болезненный и испуганный крик.
   Саша мгновенно обернулся и метрах в двадцати от себя увидел над водой искаженное болью лицо мужчины лет сорока. Мужчина отчаянно боролся с чем-то находящимся под водой.
   Комов сделал энергичный гребок и тотчас очутился около утопающего. Мужчина как раз скрылся под водой, затем сразу вынырнул. Саша уперся коленом в борт, схватил мужчину под мышки и разом втащил его в шлюпку, так что она слегка зачерпнула левым бортом. В этот момент ему показалось, будто вокруг пояса мужчины в воде обвился кусок стального троса.
   На берегу, на территории базы, уже стояли начальник местного отделения Освода Николай Григорьевич Кусков и дежурный врач в белом халате.
   Утопающий хрипел, хватаясь за Сашу. От мужчины сильно пахло спиртным, и Комов решил, что он попросту выпил и в таком виде полез купаться. Саша попробовал усадить мужчину на среднюю скамью, но тот так страшно и протяжно застонал, вцепившись в своего спасителя, что Саша даже растерялся на мгновение.
   В этот момент к нему на помощь пришла другая шлюпка, и через несколько секунд он был уже у берега. Не перестававшего стонать мужчину быстро перенесли в будку, где у осводовцев хранится всевозможное лодочное снаряжение, и положили там на дощатый пол.
   Все это вместе взятое — от первого крика мужчины до того, как пострадавший очутился в будке, — заняло так мало времени, что на пляже почти никто и не заметил случившегося. Два или три человека из тех, кто нежился на песке совсем рядом с заборчиком, отгораживающим пляж от базы, поднялись и подошли к ограде. Но осводовцы тотчас отогнали любопытных.
   Мужчина, лежавший на полу в будке, быстро бледнел. На губах у него появилась пена, вокруг пояса выступила кровавая полоса. Он силился что-то объяснить, но у него получался только прерывистый хрип.
   Врач послушал пульс пострадавшего, поднял голову, тревожно и недоумевающе посмотрел на начальника Освода и предложил немедленно вызвать «скорую помощь».
   Пока ее вызывали, Саша сказал начальнику, что видел в воде что-то похожее на стальной трос.
   — Серьезно, Николай Григорьевич, что-то такое было, — подтвердил он в ответ на недоверчивый взгляд Кускова. — Честное слово!
   Оба знали, что в этом месте на дне не может быть никаких тросов.
   — Ну, давай поглядим, — сказал Кусков.
   Взяв с собой багор, они уселись в шлюпку, и Саша выгреб туда, где вытащил мужчину.
   Вода в Неве вообще чистая и прозрачная, но в этом месте летом она всегда бывает взбаламучена купающимися и мутнеет от поднятой со дна глины.
   Саша и начальник некоторое время всматривались в воду, затем Кусков взял багор и опустил его со шлюпки.
   Обо всем, что случилось потом, они впоследствии рассказывали немножко по-разному.
   Так или иначе, багор вдруг оказался с силой выдернутым из рук Кускова и переломленным пополам. В двух метрах от шлюпки (Саша утверждал, что в одном) вынырнула небольшая — размером в теннисный мяч — голова с разинутой пастью, переходящая в змеиное туловище. Змея ушла под воду, и в следующий момент находившиеся в шлюпке ощутили резкий удар в борт. Бортовая доска лопнула, как спичка, и в пролом вместе с хлынувшей водой просунулась голова чудовища. Тварь повела маленькими глазками, как бы озираясь[1], и метнулась к юноше. Саша, еще не поняв как следует, что произошло, увидел, как у него на бедре в раскрытой ране розовеют мышцы и как их быстро покрывает выступившая из кровеносных сосудов кровь.
   Змея подняла голову, затем тело ее переломилось. С силой парового молота она ударила носом в противоположный борт, проломила его с такой же легкостью, что и первый, и ушла в пролом.
   Шлюпку быстро заливало. Кусков схватил весла, брошенные Сашей, и несколькими сильными гребками пригнал судно к берегу…
   Пляж между тем продолжал жить своей обычной жизнью. Загорающие играли в шахматы и в «козла», болтали или просто молча поджаривали спину и живот. У Трубецкого бастиона медно-красные и коричневые богатыри делали сальто и поднимали друг друга на вытянутых руках. Бойко торговали мороженщицы. По самому бережку, осторожно перешагивая через руки и ноги, бродил дежурный милиционер в полной форме, в тяжелых, как гири, русских сапогах и свистел на тех купальщиков, которые начинали в воде играть в волейбол.
   И надо всем этим плыла затасканная и давно уже всем надоевшая мелодия: «Утомленное солнце тихо с морем прощалось»…
   Около четверти первого тягучий ритм танго вдруг прервался, и отдыхающие услышали взволнованный, запинающийся тенорок:
   — Товарищи! Внимание!.. Просьба всем немедленно выйти из воды. В Неве обнаружена змея.
   Это был голос техника радиоузла…
   Теперь, чтобы дальнейшие события стали читателю совершенно ясны, необходимо дать более подробное описание места действия.
   Пляж у Петропавловской крепости, или, как его фамильярно называют ленинградцы, «Петропавловка», расположен у крепостной стены напротив Зимнего дворца через Неву. Сама крепость стоит на островке, который отделен от суши узким, но достаточно глубоким Кронверкским проливом. Тот, кто хочет попасть на пляж с Петроградской стороны, должен подойти к проливу с проспекта Добролюбова, например, и пересечь его по деревянному мосту. Тогда слева он будет видеть наполовину спрятавшееся в зелени старинное кирпичное здание арсенала («кронверка», как он назывался во времена Петра I), справа, внизу на канале, — шлюпки и катера учебной станции Освода, а прямо перед ним будут стены крепости, а за ними бывший пустырь, который в последние годы прибран и украшен газонами. На пустыре стоит роща очень высоких, развесистых старых ив, которые с противоположной Дворцовой набережной и от Ростральных колонн смотрятся как великолепное густое зеленое пятно на фоне старинных крепостных стен и зданий.
   Берег пустыря на Большой Неве называется «диким пляжем». Отсюда-то и приплыл подвыпивший гражданин, первым подвергшийся нападению змеи. Платный пляж начинается там, где стены крепости почти вплотную подходят к воде, и отделен от «дикого» заборчиком. Спасательная станция Освода находится на стыке двух пляжей и обслуживает оба…
   Нечего и говорить о том, что призыв, раздавшийся из репродукторов на пляже, произвел действие, обратное тому, на какое был рассчитан.
   Тотчас после слов диктора количество купальщиков возросло чуть ли не вдвое. Даже те, кто только что вышел на песок, замерзнув в холодной невской воде, кинулись обратно «ловить змею».
   Пожалуй, только матери на всякий случаи подозвали к себе маленьких детей.
   Но из радиоузла, где место техника занял Николай Григорьевич Кусков, продолжало раздаваться:
   — Приказываю немедленно выйти из воды! Опасность очень велика. Только что с тяжелыми ранениями отправлены на «скорой помощи» два человека… Приказываю немедленно выйти из воды…
   Постепенно пляж начал прислушиваться. Выкрики и шум прекратились. Неожиданно стало тихо.
   И в этой тишине вдруг раздался испуганный крик. Несколько девушек шарахнулись в стороны от парня, лицо которого болезненно исказилось. Парень, сильно хромая, поспешно выбрался на берег. С ноги у него, пониже колена, стекал широкий рукав крови.
   На берегу его, сопровождаемого любопытными и испуганными взглядами, подхватила сестра из медпункта и увела за павильон газированных вод.
   Первыми из воды выбежали девушки, за ними нехотя потянулись и парни. Те, кто на пляже ничего не знал о случившемся, видели, что люди напротив павильона вышли на песок, и просто последовали их примеру. Через несколько минут на всей протяженности платного пляжа в воде не осталось уже никого.
   Люди стояли молча, в напряженной необычной тишине и с тревожным ожиданием смотрели на воду.
   Тогда и появилась первая змея.
   Над мелкой рябью возникла голова на тонком серо-стальном туловище. Скрылась и вынырнула у самого берега.
   Кто-то охнул. Люди стали постепенно отступать от воды, образуя широкий полукруг.
   Голова змеи качнулась. Тварь сделала какое-то быстрое движение и в следующий момент очутилась на песке.
   Теперь ее было видно всю. Длинное, около трех метров, тело толщиной примерно в четыре сантиметра. Голова по толщине почти не отличалась от туловища. По всей длине спины невысоким гребнем выступал плавник.
   Змея упала на песок, вытянувшись как палка или даже как стальной длинный и совершенно прямой шест. Затем этот шест переломился в двух местах (не перегнулся, а именно переломился), задняя часть уперлась в песок, и животное прыгнуло, но не вперед, как можно было ожидать по общему направлению его движения, а несколько в сторону.
   Полукруг людей еще более расширился. Передние отступили, а задние, жаждавшие увидеть, что происходит, продолжали нажимать. Получилась небольшая давка.
   Неожиданна юноша с копной кудрявых волос над выпуклым широким лбом шагнул из круга, бросился к змее и схватил ее пониже головы. Тварь дернулась с огромной силой, и юноша (студент университета Федор Коньков) полетел в толпу. У него были вывихнуты кисти рук.
   Сразу несколько парней кинулись к змее, и на мгновение она вся скрылась под массой загорелых мускулистых тел. Но только на мгновение. Через секунду все парни с различными ушибами были отброшены от чудовища.
   Один из осводовцев выскочил из круга, ударил змею багром, но это окончилось ничем, так как багор полетел в одну сторону, а осводовец — в другую.
   После этого внимание чудовища привлекла стойка зонта. Змея переломилась, с размаху ударила носом по стойке и срезала толстую жердь, как ножом.
   В ней была какая-то непобедимость, в этой твари. Она даже не казалась живым существом, а чем-то бездушным и именно в силу этой бездушности — совершенно неуязвимым. (Можно понять тех, кто ее испугался. Представьте себе вдруг оживший и взбесившийся железный рельс, настроенный враждебно к людям и разрушающий все вокруг.) Расправившись со стойкой зонта, змея опять подняла голову, слепо тычась в воздух и как бы прислушиваясь к чему-то.
   И вот тогда на пляже началось волнение.
   До этого люди в каком-то странном оцепенении глядели, как змея расправляется с теми, кто пытается ее схватить. Все молчали. Только милиционер, пробиваясь сквозь стенку любопытных и еще не зная, на что они смотрят, бодро покрикивал: «Разойдись, граждане! Распределяйся равномерно, не мешай отдыхающим!»
   Но срезанная, как бритвой, стойка пробудила толпу. Раздался женский крик. Стена людей дрогнула, и народ двинулся от чудовища.
   Это и было то памятное отступление с пляжа, о котором его участники впоследствии вспоминали со стыдливой улыбкой.
   Большая часть людей пошла вправо от фасада крепости — к выходу с пляжа. Несколько человек пустились было бегом, но более спокойные остановили их, и панике не дали распространиться. Миновав заборчик, отделяющий платный пляж от «дикого», люди растеклись по газонам у Кронверкского пролива на пустыре.
   Те, кто пошел направо, сгрудились в узком пространстве между водой и крепостной стеной. Они-то и видели, как напротив павильона газированных вод на берег выползла вторая змея.
   Недоумевающий милиционер тоже был увлечен толпой и, роняя и вновь подбирая фуражку, тщетно выспрашивал, куда вдруг заторопились отдыхающие.
   Не пострадал и никто из детей. Взрослые подхватывали их и торопливо уносили.
   Через минуту или две пляж опустел. На песке остались только опрокинутые шезлонги, брошенные пиджаки, платья, шахматные доски, женские туфли и всякая мелочь вроде гребешков и портсигаров.
   Люди ушли опять-таки молча. Пожалуй те, кто видел змею, были слишком ошеломлены. Ошеломлены тем вызовом, который эта тварь сделала человеку.
   Прошло около получаса, прежде чем первые смельчаки в трусиках и в купальных костюмах начали осторожно перебегать от заборчика на середину пляжа, опасливо осматривая песок и тревожно оглядываясь на недавно еще столь мирную гладь Невы, и подбирать свои ботинки и брюки. Самым первым был, впрочем, все-таки милиционер. Ему наконец растолковали, в чем дело. Он поправил портупею, проверил, верно ли сидит фуражка на голове, и, придав лицу официальное выражение, твердым строевым шагом направился на пляж.
   Было похоже, что он собирается воздействовать на змей параграфами из «Обязательного постановления Ленсовета о поведении граждан в общественных местах».
   Милиционер-то и сообщил всем остальным, что чудовища исчезли.
   На газонах у Кронверкского канала все время росла возбужденно переговаривающаяся толпа. С трамваев и автобусов сходили все новые и новые желающие позагорать и останавливались у поваленного заборчика, чтобы выслушать историю о нападении змей.
   Пострадавшие были быстро увезены «скорой помощью», машины которой несколько раз с надрывным гудением пробирались через толпу.
   Появился взвод милиционеров, которые с револьверами стали у воды на всем протяжении платного пляжа.
   А за каналом, всего в ста метрах от того места, где только что было ранено несколько человек, позванивая, катили трамваи, кондуктора объявляли название следующей остановки — Зоологический, — и город еще ничего не подозревал.
   Странно, но все те, кто ушел от змей с платного пляжа, на «диком» почему-то чувствовали себя совершенно спокойно. Это был какой-то массовый гипноз. Люди — некоторые еще держали в руках ненадетые части туалета — оживленно переговаривались, и никому не приходило в голову, что чудовищам, в конце концов, все равно, платный пляж или бесплатный, и они могут выползти на берег в любом месте.
   Но вдруг смуглая девушка, которая гребешком расчесывала влажные черные волосы, прекратила это занятие и испуганно уставилась в какую-то точку на поверхности зеленоватой воды канала. Стоявшие рядом заметили это и, хотя ничего не было видно, стали с тревогой переглядываться.
   Сознание опасности разом овладело толпой. Разговоры умолкли, как по команде. Настала полная тишина.
   Но никакого волнения на этот раз не было. Торопливо, но спокойно люди потянулись через мостик. Толпа еще некоторое время стояла у остановки возле общежития ЛГУ и потом рассеялась.
   Еще через полчаса, ровно в три, все репродукторы в городе вместо обычных сообщений областного радио передали постановление Центрального управления милиции:
   «На Неве возле Петропавловской крепости обнаружены опасные животные типа водяных змей. Впредь до особого распоряжения категорически запрещается купание в Неве, на Финском заливе и во всех водах Ленинграда и области. Запрещается передвижение на лодках всех типов.
   Администрации пляжей и лодочных станций немедленно обеспечить выполнение указанного постановления…»
   На Кировских островах, в Петродворце, на острове Декабристов, в Сестрорецке и Зеленогорске служители пляжей и осводовцы изгоняли из воды разочарованных и раздосадованных ленинградцев. По Неве, по Фонтанке, по Мойке и каналу Грибоедова понеслись катера речной милиции, возвращая катающихся к лодочным станциям.
   Посты вооруженных милиционеров встали у Ростральных колонн, у Лебяжьей канавки, на Карповке, на Екатерингофке — по всем рекам и речкам города.

 
   Вечером того же дня по Летнему саду прогуливались студент-первокурсник ЛЭТИ Митя Колосов и штамповщица Невского завода Надюша Зайцева.
   Это было их первое в жизни свидание.
   После великолепного дня настал великолепный вечер. Закат отпламенел, солнце давно уже село куда-то за шпиль крепости. В саду, в легком сумраке, смутно белели мраморные статуи. Воздух был таким теплым, что казалось, будто его и нет совсем.
   Однако, несмотря на эти благоприятные обстоятельства, встреча у Мити с Надей не удалась.
   Получилось так, что, когда молодые люди встретились, Митя от застенчивости и смущения начал острить и говорить Наде разные колкости. И девушка, тоже от застенчивости, стала отвечать ему тем же.
   Держась друг от друга на расстоянии вытянутой руки, они побродили по Марсову полю и вошли в Летний сад, продолжая все то же пустое и совсем им не интересное пикирование. Митя нудно подтрунивал над родным городом Нади, Костромой, а Надюша острила по поводу избранной юношей специальности — он намеревался стать слаботочником.
   Эта перебранка им давно уже надоела, так как им обоим хотелось говорить совершенно о другом.
   В половине одиннадцатого Надя довольно сухим голосом сказала, что ей пора домой.
   Они пошли на Петроградскую сторону через Кировский мост и на середине его остановились.
   На Дворцовой набережной уже зажглась сверкающая нитка фонарей. Под ногами у молодых людей, где-то далеко внизу, мерно вздыхала Нева. Впереди, вдали, на фоне темного неба едва вырисовывались Ростральные колонны, фронтон Военно-морского музея и башенка над кунсткамерой. За Тучковым мостом на Большой Невке низко прогудел работяга буксир, тянущий баржу, и звук раскатился на необъятной водной шири.
   Мите хотелось сказать, как прекрасен раскинувшийся перед ними простор, как ему нравится Надюша и каким большим человеком он хочет сделаться, чтобы стать достойным ее, но вместо всего этого он, удивляясь сам себе и ужасаясь своей глупости, фальшивым и развязным тоном заявил, что вот в Ленинграде даже и водяные змеи есть, а в Костроме их нету. Он некстати вспомнил сообщение по радио.
   Оба они смотрели на воду, и оба одновременно увидели змей.
   Три слабо фосфоресцирующие ломкие линии вдруг возникли на поверхности воды примерно напротив Музея Ленина и быстро двинулись вверх по течению. Они плыли так же, как передвигалась на песке змея, появившаяся днем на пляже, — резкими, сильными толчками. Светящаяся линия переламывалась в двух или трех местах, затем мгновенно выпрямлялась, как отпущенная пружина, и тотчас оказывалась метрах в двадцати дальше. Казалось, в черной воде бегут три молнии.
   Чудовища плыли в ряд с интервалом примерно в пять-шесть метров. В их движении чувствовалась какая-то согласованность — ни одно не обгоняло двух других.
   Сверху их было очень хорошо видно в темной воде.
   Змеи проплыли под ногами у молодых людей и скрылись за пролетом моста.
   Все это заняло не более двух-трех секунд.
   Митя и Надюша посмотрели друг на друга. Им обоим было немного страшно.
   Всю фальшь и наигранность их сегодняшней встречи сняло как рукой, и Надя доверчиво прижалась к груди юноши. А Митя перед лицом опасности сразу почувствовал ответственность и за свою мать в квартире на улице Восстания, и за весь город, и в особенности за девушку, стоявшую рядом с ним. Ему было страшно этой ответственности, и в то же время он был счастлив, что берет ее на себя.
   Он властно обнял Надюшу за плечи, и они пошли прочь, испуганные, замолчавшие, наслаждаясь неожиданно возникшей между ними близостью и оглушенные этим новым чувством.
   Трех змей видели на Неве еще много ленинградцев. Судя по свидетельствам, чудовища проплыли до Охтенского моста и вернулись обратно к крепости. В третьем часу ночи в них стрелял из дробового ружья охотник Петрюк, следовавший пешком с Финляндского вокзала через Литейный мост.
   На следующий день животные дали еще одно доказательство своей удивительной жизнеспособности. Одно из них проникло в канализационную систему города.

 
   Рядом с Мальцевским колхозным рынком на углу Греческого проспекта и улицы Некрасова стоит одно из тех больших серых зданий, которые пожилые ленинградцы по старинке называют «перцевскими домами». До революции их владельцем был инженер Перцев, зять генерал-адъютанта Стесселя, печально прославившегося во время русско-японской войны.