Северцев Петр. Слабое место жесткого диска

   Сотовый телефон и статью на всякий случай прихватил с собой.
   Читать в дороге было опасно: я не Гай Юлий Цезарь, да к тому же ГАИ не дремлет, а мне надо торопиться.
   Значит, просто переворошим содержание интервью в сознании… чтобы получше проработать программу действий.
   Итак, недавняя попытка банка «Эко-Волга» устроить пожар, чтобы уничтожить реальные показатели своего дохода и получить страховку в несколько десятков миллионов от фирмы «Тарасов-Айнэ», не увенчалась успехом. Господин Огородников, Петр Аркадьевич, просек нехороших молодых людей тут же и, проведя собственное частное расследование пожара, как это и принято у нормальных страховых фирм, выяснил, что дело нечисто. Поторопившись дать официальное разоблачение, что вообще-то довольно странно – обычно ведь сначала происходит милицейское расследование! – он еще и пресс-конференцию устроил для клиентов фирмы и посторонних желающих. Впрочем, все это очень походило на рекламную кампанию, а значит, Огородников просто воспользовался случаем с банком, чтобы привлечь внимание клиентов: мол, у нас компания преуспевающая, первый класс, идите к нам.
   Думаю, горе Огородникова, если это он в столь недавнем прошлом потерял сына, достаточно известно. Но я, если честно, утруждался сейчас умственной трепотней: вместо того, чтобы просчитывать варианты, пытаться понять, какие мотивы могут двигать отцом, только что потерявшим сына и устраивающим встречу с клиентами и акционерами, я просто философски размышлял о российском бизнесе.
   Не-е-ет, эта гладкая железка, стоимость которой превосходит любое человеческое разумение, окончательно притупила мою проницательность. Я слишком привык полагаться на безошибочный расчет Приятеля, на его электронный интеллект. Случалось уже не раз – думать самому не надо: выполняй простые инструкции Приятеля да живи припеваючи, трать гонорары… В такие времена я сам себе напоминал машину, только более бесцельную, чем мой комп. Значит, требовалось встряхнуться, побывать в какой-нибудь переделке, оказаться в странной и непривычной ситуации… в общем, подумать самому.
   Я могу смеяться и иронизировать сколько угодно над тем, что сейчас скажу, но иногда мне кажется, что усложняющиеся и все более запутывающиеся подсказки и команды Приятеля – не только отражение внутренней сложности логической структуры его интеллекта, но и необходимые задания мне, так сказать, тренинги, тесты на сообразительность. Пожалуй, это единственный способ, с помощью которого Приятель может пройтись dr. web-ом по моим дискам…
   …Уже можно смеяться!
   Подъехав к ближайшей автостоянке, расположенной рядом с целью моей поездки, я заплатил за постой и отправился на собрание клиентов и акционеров.
   Лицевая стена здания, где располагалась «Тарасов-Айнэ», была украшена двумя огромными плакатами, которые ночью еще и подсвечивались; там, в комиксообразной форме, весьма искусно, надо сказать, коротко и ясно давалось понять, что человек или фирма, которые не застраховали себя ото всего, что вообще возможно в нашем стремительно текущем, быстроразвивающемся мире, прогорят неопровержимо и бесповоротно.
   Охранников было целых пятеро, их всегда легко отличить от посторонней тусующейся или конкретной деловой толпы: по взгляду, по одежде. Они, правда, предполагают, что не особо выделяются среди людей, но гордый профиль, особая прическа, волочащийся сзади парашют…
   Я поймал себя на мысли, что неожиданно много пытаюсь шутить, причем желание это исходит не от нормальной веселости, а от нервного напряжения.
   «Черт, – подумал я, – да что с тобой, Мареев? Ты, конечно, трус изрядный, но здесь-то что? Полно народу, охрана – что может случиться?»
   Но меня не оставляли плохие предчувствия.
   Тихонько ныли локтевые суставы, поясница… Строго говоря, за это время я не успел бы переговорить ни с одним нормальным человеком: ведь в большинстве случаев необходимо сначала представиться, чтобы вести тематическую беседу с незнакомцем.
   Однако, как подсказывает постоянный рабочий опыт, журналист обычному человеку рознь.
   Потому, совершенно не колеблясь, я приблизился к тусующимся репортерам различных изданий, будь то бумажные или радиочастотные (телевидения здесь не было), и, вежливо улыбнувшись, обратился к крайнему, который, кажется, не принимал участия во всеобщей винегретообразной беседе, а внимательно наблюдал за входом в здание.
   – Простите пожалуйста… – Он окинул меня быстрым, как ему казалось, проницательным взглядом.
   – Вы, наверное, в курсе всех этих событий? – он, не поворачиваясь, скромно пожал плечами.
   – Не подскажете, сколько времени все это займет?
   – Часа полтора максимум, – уверенно ответил репортер, сжимая диктофон, и все так же не осчастливливая меня взглядом, – а, скорее всего, минут за сорок управимся с основной частью, а дальше ничего интересного не будет.
   – Не понимаю, зачем он устраивает эту встречу, когда у него сына грохнули? – подивился я, в упор глядя на журналиста.
   – У вас неверная информация, – ответил тот, впервые поворачиваясь ко мне и снисходительно на меня глядя, – не грохнули, а несчастный случай. – И тут же разъяснил, словно отстающему в развитии: – Павел Петрович Огородников попал в аварию и скончался прямо там. Сгорел заживо. Между прочим, был первый помощник, хоть официально не в должности… – Тут народ стали впускать, и собеседник мой, не извинившись, обернулся к своим, хлопнув двоих по плечам. – Эй, впускают! Давайте быстрее! – В мгновение ока дружеская компания собралась в ощетинившийся локтями и коленями шар и начала прорываться к дверям, распугивая почтенных жителей города.
   «Так вот почему в газетах не было официальной похоронки! – догадался я, – По каким-то своим причинам отец сделал из убийства сына автомобильную аварию с летальным исходом. Но почему? Чтобы скрыть причастность сына к деятельности преступных группировок? Но как все это осуществили практически? Перенесли бескровное тело в машину и столкнули ее со столбом? Любая нормальная экспертиза покажет, что… ах, да, он же сгорел заживо… Тогда понятно».
   Раздумывая в таком стиле, я присоединился к довольно вялой толпе отстающих, которым главное было не занять определенное место, а сохранить внешний вид в неприкосновенности.
   Так мы и вошли внутрь.
   Конференция была довольно интересная, Петр Аркадьевич говорил живо, с юмором, распространяя свое обаяние на пришедших, и вовсе не производил впечатление человека в трауре. В увлекательной форме он поведал о современных трудностях и путях в развитии страхового дела, попутно привел множество примеров о мошенничестве, ни на кого конкретно не ссылаясь, но достаточно прозрачно намекая; убедительно раскрыл весь потенциал собственной мощной и далековпередсмотрящей фирмы, давая понять, что человек или организация, не заботящиеся о своем будущем, не имеют шанса на какой-либо успех, кроме случайного, а также раскрыл всю полноту и гибкость систем и программ страхования, принятых в компании «Тарасов-Айнэ».
   На все это у него ушло минут тридцать пять.
   Затем потекли вопросы – от журналистов, из зала, там были два микрофона.
   На вопросы отвечал не только сам Огородников, но и его первейшие помощники – начальник отдела безопасности, старший экономист, а также молодой человек приятной наружности, которого представили как менеджера по работе с общественностью.
   Случай с «Эко-Волгой» был рассмотрен без излишних подробностей, но четко и ясно: по представлении отчета от руководства самого банка, в центральном помещении которого возник пожар, нанесший некоторую не упоминавшуюся сумму материального ущерба, страховая фирма провела расследование, в ходе которого выяснилась преступная подоплека. Впрямую уверенность Огородникова и его людей не высказывалась, равно как не упоминались слова «преступление», «мошенничество». – Но разговор о халатности и о возбуждении уголовного дела рисовал безрадостную перспективу всем заговорщикам, желающим получить незаконные деньги со страховой компании.
   Затем знакомый голос незнакомого журналиста, с которым мы говорили менее часа назад, из первых рядов задал вопрос, который резко всколыхнул всех присутствующих.
   – Петр Аркадьевич, как отразилась недавняя трагическая смерть вашего племянника, Павла Петровича Огородникова, на вашей деятельности и деятельности вашей компании; не считаете ли вы, что это событие каким-либо образом связано с делами покойного: ведь именно он вел расследование пожара в «Эко-Банке»?!
   Шум поднялся такой, что неосмотрительный репортер, наверное, весьма пожалел о своем вопросе и наверняка отругал про себя человека, который навел его на мысль задать – то есть меня.
   Похоже, что журналиста вообще могли выставить из зала; по крайней мере, внушительный начальник отдела безопасности фирмы «Тарасов-Айнэ» уже подал сигнал охранникам, но сам Огородников благоразумно остановил его – это произошло быстро и малозаметно, но я-то смотрел именно на них…
   – Дело об убийстве моего племянника находится сейчас в прокуратуре и ведется компетентными людьми, – ответил Петр Аркадьевич после пояснения общественности, что племянник приходился ему почти сыном, что он нес ответственность за него перед памятью умершего отца молодого человека, что отношения у них были очень родственные и что он сейчас очень переживает, но работа есть работа.
   И совсем не дело журналиста, если тот, конечно, человек тактичный, проводить «неадекватные, пошлые и недалекие параллели» между делами покойного и обстоятельствами его гибели!
   На этом, в общем-то, заседание и было закончено; были произнесены еще несколько вялых вопросов, на них дали неопределенные расплывчатые ответы, а затем, на прощание, вывели к микрофонам нескольких детей-сирот и вручили им, по доброй традиции, страховые полисы на совершеннолетие, с неугасающим оптимизмом рассчитывая, что фирма проживет еще долгих десять лет.
   После вручения необходимых бумаг и нескольких десятков игрушек для детского дома, находящегося по соседству, представители страховой компании покинули сцену, а народ стал неторопливо расходиться, обсуждая собственные дела.
   Я оставался на месте, около левого входа, где простоял всю часовую встречу, внимательно наблюдая за уходящими людьми. И не потратил времени зря.
   Конечно, ни одной стоящей внимания компании из четверых девиц здесь не было; даже самая плохо организованная преступность обычно не совершает столь приятного частному сыщику или следователю идиотизма. Но девушку лет пятнадцати, одетую просто и неброско и совершенно не изменившую внешность с момента последней фотографии, сейчас, кстати, лежавшей у меня в машине, я узнал тут же.
   А узнав – ощутил, как тело бросило в дрожь.
   Это действительно была одна из сбежавших проституток, Марина, и я никак не мог избавиться от давящего ощущения, что сейчас что-то произойдет.
   Нет, здесь явно не пахло бомбой под сиденьем, из-за явной глупости подобного шага, и вроде бы речи не шло о покушении – ведь девушка МОГЛА выстрелить в любого из выступавших при всем честном народе, если бы хотела этого.
   Значит, она пришла сюда посмотреть и послушать. А все мои ощущения сводились к привычному волнению человека, ведущего дело, уже связанное с пятью убийствами.
   «Все-таки какого хрена она пришла сюда?! – думал я, на некотором расстоянии следуя за девушкой по коридору, затем по ступеням, вышедши из здания страховой компании. – Это же немалый риск! Что они, совсем идиотки, если не понимают, что их будут искать? Или наша встреча столь же случайна, сколь и моя находка во вчерашней газете статьи с упоминанием о сегодняшней встрече?»
   В редеющем людском потоке она свернула направо, затем, пройдя квартал, еще раз направо, направляясь по асфальтированному скату вниз, скорее всего к автобусной остановке.
   «Черт побери, – подумал я, – за лишнее время на стоянке сдерут штраф!» – жалея, что моя колымага не была рядом.
   Однако преследовать на машине автобус, пытаясь не пропустить остановки, на которой жертва будет выходить, останавливаясь за спиной общественного транспорта и тем самым вызывая всеобщее внимание, я не собирался.
   Оставалось пожалеть об отсутствии проездного и мелких денег, но все же перейти с мерного шага на бег, когда девушка резко ускорилась, увидев выворачивающий автобус.
   Я догнал ее и вслед за ней влетел в среднюю дверь, которая за мной и закрылась… прижимая частного сыщика лицом и телом к спине, бедрам и ногам непосредственного предмета его сыска.
   Нервы мои дали о себе знать тут же, отзываясь некоторой неуверенной дрожью вместе с разноплановым возбуждением – автобус тряхнуло, девушку вжало в меня, меня в нее, она как раз пыталась развернуться, я упирался спиной в дверь – и оказалась у меня в объятиях, инстинктивно крепко схватившись за мои плечи.
   – Осторожнее, – миролюбиво посоветовал я, сжимая ее талию и чувствуя жар податливого тела, лихорадочно размышляя, как быть.
   – Извините, – сказал она, морщась и одновременно пытаясь улыбнуться и выпрямиться, но очередной поворот, сопровождаемый явным креном подлой судьбы и ее автобуса в мою сторону, снова прижал нас непозволительно близко, столкнув ее к тому же со средней ступеньки прямо на мои ноги.
   Это было как недоступный оргазм – близко, тесно, жарко и удивительно; аромат, шедший от нее, настойчиво пытался уничтожить во мне остатки здравомыслия, она удивленно моргала, не сообразив еще, как нужно извиняться; все население автобуса в едином порыве кричало, надрываясь, что и как оно собирается сделать с водителем, спереди громогласно отвечали, что он – стажер, и вся эта трескотня вполне понятным образом уводила мои мысли в непозволительную фривольность.
   – Ужас! – сказал она наконец, прорываясь сквозь общий гул. – Простите, пожалуйста… я вам не очень ноги отдавила?
   – Не очень, – ответил я, усмехаясь (друзья говорили, что обаятельно). – Вам так удобно стоять?
   – Мне-то удобно, а вот вам… – Она озабоченно глянула на меня, левой рукой все еще пытаясь взяться за облеченную в пластик трубу. – Ой, мамочка!.. – Нас опять тряхнуло, ее прижало щекой к моей щеке, очки практически слетели у меня с носа, и, с трудом высвобождая руку и поправляя их, я испытал ощущение полной нереальности.
   В самом деле, я не мог представить, что эта красивая и какая-то абсолютно бытовая, домашняя девушка имеет непосредственное отношение к пяти убийствам и к хорошо организованному похищению денег, а также машин с товарами и охраной.
   – Вот черт, – тихо сказала она, – он же сейчас останавливается!
   – Да он двери не сможет открыть, – многообещающе прохрипел я, прижатый к этим дверям. – Не бойтесь!..
   Предсказание сбылось – стажер попытался остановиться метрах в десяти от остановки и открыть двери, но гораздо более опытные, чем он, пассажиры, прижимаясь в дверям спинами, громогласно пожелали ему ехать дальше или просто катиться к черту.
   Водитель послушался, и остановка осталась за спиной.
   – Нам бы пройти, – посоветовал я Марине, – а то в следующий раз снесут! Вам еще долго ехать?
   – Да почти до конца, – ответила она, пытаясь повернуться боком.
   – Вот и мне до конца. Попробуем пройти?
   – Угу, – кивнула она, сосредоточенно пробиваясь наверх, встречая на своем пути сопротивление или согласие, в зависимости от желания или нежелания присутствующих выходить на следующей остановке.
   Следующие две минуты были сплошным кошмаром – не привыкший ездить в общественном транспорте, я испытал на себе все тяготы и всю боль человека, не ведущего спортивный образ жизни и не умеющего отвечать на ругань и толчки достойным образом.
   Однако дальше все пошло не так трудно.
   Минут через двадцать автобус пересек невидимую границу, отделяющую поселок Юбилейный от основного Тарасова, а еще через пять минут водитель объявил конечную.
   К тому времени мы уже сидели рядом, на свободном сиденье полупустой задней площадки, и успели поговорить об общественном транспорте, погоде, о том, что мои отдавленные ноги совсем не болят, о том, что у нее классные туфли с не менее классными каблуками, о ценах и о преступности, стоящей за каждым крупным предприятием.
   Я с чистой совестью и внешне невинным видом изложил свои обывательские представления на этот счет, применительно к «Тарасов-Айнэ», дав ей понять, что также был на встрече с клиентами, и как бы невзначай прошелся по бестактности журналиста, спросившего о погибшем племяннике Огородникова.
   – Да кто их знает, – пожала плечами новая знакомая Света (как она себя представила), отвечая новому знакомому Сергею (как себя представил я). – Может, он его сам и грохнул. Не поделили чего-нибудь, вот вам и убийство.
   – Очень уж просто, – деланно усомнился я.
   – Да что там, – хмыкнула Света-Марина. – Чего им церемониться? Да они за сто пятьдесят тысяч баксов готовы друг друга прирезать!..
   Она не пожалела, что сказала эту фразу, потому что внешне слова звучали совершенно невинно. Откуда ей было знать, что этими словами она выдала себя с головой?
   – Вы в Юбилейном ориентируетесь? – спросил я чуть позже, когда до конечной оставалось остановки две-три. – А то я к другу, а он только что поменялся.
   – Адрес какой? – спросила она.
   Адресов поселка я, разумеется, не знал, потому что ни разу в жизни там не был. Вспомнил, что слышал о тамошней преступности, и выдал.
   – Я номер дома не помню, но там магазин есть, называется «Юбилейный», он один такой.
   – А, – кивнула она, – так это вам лучше на следующей сойти, вместе со мной. Я вам покажу.
   Так она и сделала, махнув рукой через дорогу прямо на девятиэтажку, в которой и бытовал этот универмаг.
   – Мне в тот же двор – вон в ту арку, – указала на единственный проход в единственный здесь двор, состоящий из четырех высоких домов, поставленных неправильным прямоугольником. Вместе мы перешли дорогу, отдаляясь от неровных и редких зеленых насаждений, за которыми простиралась пыльная равнина, ограниченная полуплоскими холмами, столь частыми в Тарасовской области, и вошли во двор.
   – Ладно, до свидания, – улыбнулась она мне напоследок и отправилась в свою сторону, то есть в другой конец двора.
   Я проследил за тем, как девушка вошла в подъезд.
   Подождал минут двадцать и удостоверившись, что она не выйдет оттуда, отправился на автостоянку, взяв такси.
   Итак, эта приятная в общении, обаятельная и красивая девушка без всякого сомнения была одной из четверых сбежавших от Наташи проституток.
   Мне предстояло удостовериться, живет ли она в этом доме одна, или там обитают все четверо, понять, чего ради они не смотались как можно дальше из Тарасова, особенно если обладали такими деньгами, как пропавшие и сегодня упомянутые ею сто пятьдесят тысяч баксов, а также с какой стати Марина вообще пришла на встречу с акционерами и общественностью, организованную Петром Аркадьевичем Огородниковым.
   Разрабатывая план дальнейших действий, я посетил магазины «Охотник», «Кодак» и «Гиперболоид инженера Гарина», где купил несколько интересных и ранее ненужных мне вещей – мощный бинокль, не менее мощный и дорогой профессиональный фотоаппарат «Кодак» с двумя наборами пленки и правом на бесплатную проявку ста двадцати кадров, отличный диктофон «Панасоник» с тремя микрокассетами, с двумя сторонами по часу каждая, и охотничий нож, предъявив свою лицензию на право ношения холодного и огнестрельного оружия.
   Нож явился предметом отдельного разговора с продавцом, расхваливающим свой товар. Мне показалось, что он очень неплохо разбирается не только в ножах, как в предмете продажи, но и ничуть не хуже в их применении, как оружия.
   Поэтому я завел разговор о видео и привел пример последнего американского боевика «Баксы и грязь», в общем-то третьесортного, но с классным парнем, который владел кинжалом очень круто.
   Я рассказал, как в одиночку он сначала умудрился перерезать горло одному бизнесмену и утащить его баксы прямо из-под носа моющейся в ванной проститутки, минуя телохранителей, а затем уложил четверых крутых парней, которые за ним охотились.
   Мне, откровенно говоря, совершенно не хватало данных, поступивших от Мадам Наташи, особенно в описании этих трупов; но мужик после моего рассказа воспрял духом и принялся объяснять, что это был настоящий профессионал, который долгие годы тренировался драке с ножом, что иначе он пришил бы максимум двоих, а остальные двое его просто изрешетили бы, – ну и так далее, то есть он был уверен, что здесь действовал профессионал.
   Мне, собственно, именно это было и надо, а кинжал пришлось купить как бы в довесок.
   Но, что ни говори, за всеми приготовлениями прошло еще около часа, и время было уже самое что ни на есть вечернее – половина восьмого.
   У меня не было ни крошки во рту вот уже шесть часов, да и Приятель, скорее всего, уже закончил свой анализ, но времени заехать домой, откровенно говоря, совершенно не оставалось: каждая минута, проведенная вдали от того дома в Юбилейном, грозила обернуться потерей подброшенных счастливой случайностью девок, которые в любой момент могли покинуть пределы города, сделав все свои местные дела.
   Поэтому, вооружившись терпением и проверив свой «макаров» да запасную пачку патронов к нему, я направил машину по довольно простой дороге, ведущей к поселку моей мечты.
   Юбилейный встретил меня относительным безлюдьем; оставив тарахтелку на попечение противоугонной системе «Кондор» у обочины, метрах в тридцати от арки, я вошел во двор, где догуливали свое дети и начинали нагуливать (или нагубливать) свое подростки.
   В подъезде, который около полутора часов назад скрыл от меня Марину, было тридцать шесть квартир – по четыре на каждом этаже. Стучаться в каждую и спрашивать, где живут четыре красивые девки, представлялось деянием сомнительным по безопасности и продуктивности; я предпочел обвести взглядом все горящие и темные окна, а также балконы, принадлежащие жителям подъезда, – сначала простым, невооруженным глазом, а затем с помощью бинокля.
   Он, конечно, оправдал потраченные на него деньги, но совершенно не оправдал возложенных на него надежд: ничего интересного, кроме курящих отцов и танцующих гостей, я так и не увидел ни с той, ни с другой стороны.
   Между тем время неумолимо утекало – пока я обошел взглядом все окна, прошел час.
   Стемнело; точно отпало двадцать пять квартир, и оставалось одиннадцать, когда я оставил бесплодные попытки, никак не решаясь перейти к более настойчивым и решительным действиям.
   Ситуация была какая-то тупиковая: неужели действительно спрашивать про девок у жильцов?!
   Ничто не предвещало, что мне снова повезет, желудок вопил о несправедливости бытия, хотелось домой, к Приятелю, проверить данные – но решающую роль сыграла мысль о том, что, если я позвоню сейчас Наташе и дам адрес сбежавших девок, дело, скорее всего, будет закрыто, и очень неплохие деньги, я имею в виду суточные, уйдут от меня безвозвратно.
   А кто знает, когда моим потенциальным заказчикам и клиентам взбредет в голову в следующий раз нанять частного сыщика Мареева?!
   Я покинул двор и направился к машине, рассчитывая приехать сюда завтра с утра и основать неподалеку наблюдательный пост, где провести дня два-три, сменяя мою тачку на машину Коляна, чтобы не вызвать подозрений.
   Машину, как ни странно, никто не угнал; я включил зажигание и, развернувшись на пустой дороге, отправился в город.
   Однако в спокойном одиночестве прошли лишь метров четыреста пути – стоящая на обочине женщина, высвеченная моими фарами, голосовала, уповая на жалостливость мужчины, который не мог не заметить двух полностью набитых авосек.
   «Ох ты, господи, – подумал я, пригасив фары и притормаживая, – от друзей, что ли, добирается?»
   – Не подвезете? – послышалось со стороны двери, она нагнулась, утирая лицо и поправляя косынку.
   – Вам куда? – вежливо спросил я, открывая дверь.
   – До центра, – ответила она, садясь на переднее сиденье и поворачиваясь ко мне, внезапно забыв о своих оставшихся вне машины сумках. – Сиди тихо, дядя, не ори. – Сказано это было почти ласково, во всяком случае, снисходительно, с расчетом на обывателя, который мог серьезно испугаться и наделать глупостей. Я, в общем-то, тоже испугался, но, во-первых, потому что узнал ее лицо – лицо Катечки, которую так ненавидела Мадам Наташа, а во-вторых, потому, что в руке у нее был небольшой, но явно настоящий пистолет, нацеленный мне в грудь!
   Если бы я успел, я бы дал газу, имея гораздо больше шансов справиться с ней одной. Однако времени мне не оставили: остальные трое уже были рядом, и Катечка с противной улыбкой щелкнула штырьком, позволяя им открыть заднюю дверь.
   – В общем, так, – объяснила Катя, втащив-таки обе сумки и захлопнув за собой дверь. – Сейчас ты едешь, как я тебе говорю, назад не оборачиваешься, делаешь все, что я тебе говорю, не пытаешься сбежать или устроить скандал. Если все проходит нормально, я тебя отпускаю. Вместе с твоей колымагой. Если нет, я тебя убью. Понял?
   – Понял, – сипло ответил я, не очень-то и стараясь имитировать страх и изумление – все произошло слишком быстро даже для могучего ума и железной выдержки ударника сыскного труда Мареева.
   – Очень хорошо, – сказала она, в очередной раз поправляя свою косынку, – газуй в сторону Крытого, прямо к цирку. Я буду держать пистолет вот так. – Она показательно опустила его прямо к моему боку. – Дернешься – будешь умирать долго и мучительно. Понял? – Я кивнул. – Тогда поехали… Погоди. – Она с усилием повернула зеркало, не зная, какую услугу оказывает мне – ведь теперь Марина не могла меня видеть, разве что узнать по голосу, которым я постараюсь себя не выдать!
   Мы тронулись.
   Темнота скрыла меня от них, и лишь когда мы проносились мимо уличных фонарей и освещенных витрин, я сжимался, втягивая голову в плечи, и старался выглядеть сгорбленным стариком, скрывая от сидящих горящие глаза, которые попеременно вспыхивали и гасли, отражая неслышную работу процессора маэстро Мареева.
   Вот уж повезло как утопленнику!
   Анализ данных сообщал лишь два подходящих выхода из создавшегося положения; первый заключался в полном повиновении, согласно которому меня и мою колымагу пообещали отпустить целым и невредимым после выполнения задания. Кто их там знает, чего им нужно?! Уж не грабить ли ночной Крытый – старушек с семечками и хлебушком?..
   Второй выход попахивал опасным героизмом и некоторым (читай – большим) риском. Возле Крытого постоянно курсировала милиция. Мне стоило лишь как следует превысить скорость или нарушить любое другое правило у них на глазах, чтобы добиться желанного штрафа, за которым наше ГАИ, как известно, броситься не преминет. Но если Катечка действительно такая сука, как обещала мадам Наташа, и если в элементарной реакции ей не откажешь, пуля действительно могла оказаться у меня в боку… как это ни печально.
   С другой стороны, существовал и третий выход, до которого я додумался в последнюю очередь; вернее, и не выход вовсе, а скорее наоборот: заход на новую позицию – позицию частного сыщика, коим я, собственно, и являлся. В конце концов, мне, частному детективу, расследующему дело о побеге четверых девиц легкого поведения вместе с некоторой суммой наличности, предоставляется потрясающая возможность под видом левого, ни к чему не причастного шофера проследить преступные действия этих самых девок, связанных, возможно, с передачей наличности или еще с чем-нибудь иным, не менее преступным. Кроме того, уже сейчас в деле появился новый отросток – Крытый. Или цирк, прямо к которому мне приказали двигать. Кто там может их ждать? Уж не тот ли самый мужик, экс-любимый Наташеньки? А может, деловой партнер покойного господина Огородникова?
   Н-да, возможности мне предоставлялись весьма интересные, да только вот как поручиться за сохранность собственной жизни в такой ситуации?
   Тут я вспомнил, что в моем распоряжении имеется некоторая прикупленная накануне днем техника, а именно – диктофон с комплектом кассет. Но стоит дорогим девочкам увидеть содержимое моего бардачка, где находятся и «макаров», и купленный кинжал, и дорогая сердцу лицензия частного детектива, – о, господи, меня уже бросает в дрожь! – так вот, стоит им все это увидеть, мне явный «delete», то есть человеческим языком выражаясь, конец.
   Мы въехали в центр, и я несколько сбросил скорость, придерживаясь тридцати в час.
   – Подъезжай со стороны фонтана, – приказала Катечка, – остановишься у серой двери, она там одна такая… вон, видишь? – Там действительно была серая дверь, я даже знал, куда она ведет, – в буфет внутреннего пользования, где у моего друга Фимы Липовского прошла скромная, но вкусная свадьба: тетки из буфета сдавали помещение, а за дополнительную плату еще и готовили.
   Кажется, там был проход в подвал, укрытый решеткой с подвесным замком, а также железная дверь, ведущая внутрь цирка, к гардеробу.
   Подъехав, я послушно остановился, приняв третью линию поведения (вынюхивание, выслушивание) как единственно возможную в данных обстоятельствах.
   – Сиди спокойно, не глуши, сейчас опять поедем, – обрадовала Катя, кивая своим подругам; одна из них выскочила из машины, обогнула ее, оглядываясь по сторонам, – худенькая девушка, в которой я с трудом узнал неулыбчивую Машу с фотографии, где она скромно лежала, обнаженная, на какой-то шкуре перед жарким камином, держа в руках мужской член, который крайне невежливо обрубался краем фотографии.
   Меня это неожиданное воспоминание едва не рассмешило, – уж в очень странную переделку я попал! – но я сдержался, вспомнив, что рядом Катечка с пистолетом, и только закашлялся, скрывая подступивший смех.
   Маша тем временем успела постучать в дверь несколько раз, похоже, выдерживая определенный ритм. Немного погодя она что-то сказала, кажется, «Это мы, голубки!» – и дверь приоткрылась, впуская ее. Я разглядел силуэт высокого мужчины, на мгновение показавшегося там. Затем дверь закрылась за Машей, и мы долго, минут пятнадцать, ждали. В течение этого времени вокруг сновали буквально народные толпы, и меня не оставляло ощущение, что все происходящее нереально – уж очень не вязались эти четверо отчаянных преступниц с нормальной ночной жизнью нашего города, где им, длинноногим, более всего подходила роль гулящих девок или просто развлекающихся подружек, а не женской банды под гордым названием «Голубки»…