Северов Петр Федорович. Беспокойный инок Игнатий

   — А почему бы не доверить? — с чуть уловимой улыбкой спросил Щепеткой. — Вот нынче богатую казну ты сдал. Будем надеяться, что и в другой раз не подведёшь. Я не судья тебе, судьи ещё приедут. Я как служилый человек с тобой говорю.
   Крепко задел он этими словами атамана, в самоё сердце уязвил, но придраться Анциферов не мог: Щепеткой оказывал ему доверие.
   Раздражённый до крайности, Анциферов покинул острог. Когда он выехал со спутниками за ворота, караульный со сторожевой вышки вслед им крикнул:
   — Эх и попировали, голубчики, да горек, видно, мёд!
   Никто из казаков не оглянулся. Анциферов хмурил брови и скрипел зубами.
   Лютая злоба вдруг охватила атамана. Козыревский — вот кто во всем виноват.
   Ну, рассчитается же он теперь с есаулом!
   Но прежде необходимо было покончить с неугомонными авачинцами.
   …Группа авачинских воинов встретила Анциферова ещё на дороге, всячески выражая свою радость. Ему подносили шкуры бобров, звали его в селение, а здесь сам старшинка широко распахнул двери прочного обширного балагана.
   — Дорогому гостю — честь и слава! Мы не подчинились Щепеткому, но мы подчиняемся Анциферову, потому что знаем: это самый смелый человек на всей Камчатке!
   Польщённые такой почётной встречей, атаман и несколько верных ему казаков вошли в балаган. Из предосторожности Анциферов сразу же потребовал заложников. В балаган вошло шестеро пожилых камчадалов.
   — Смотри; атаман, — сказал старший из них, — тебя ждут лучшие угощения, а завтра мы дадим тебе все, что имеем: много мехов бобра, и соболя, и чернобурой лисицы… Угощайся, атаман!..
   Ночью Анциферова разбудил какой-то шум. Вскочив, он увидел, как снизу, из-под земли, закрывая выход, поднялся прочный дубовый заслон…
   Атаман бросился к заслону и ударил в него кулаком, но толстые брусья даже не покачнулись.
   — Огонь! — закричали вдруг заложники.
   Лишь теперь Анциферов понял, что эти шестеро камчадалов решили погибнуть в огне, лишь бы погубить его, ненавистного атамана. Он угрожал, плакал, просился. Но все было напрасно. Вскоре пламя заметалось над их головами.
   Может быть, в последние свои минуты вспомнил непутёвый атаман пророческие слова Атласова: «Умереть тебе в мучениях и в позоре…»
   Казаки не спасали своего предводителя. Им и самим едва удалось выбраться из селения, где каждая юрта сыпала стрелами и каждый пригорок рушился глыбами камней.
   Узнав о гибели атамана, Козыревский, казалось, не был ни удивлён, ни опечален.
   — Это, — молвил равнодушно, — может единственный добрый поступок Данилы Анциферова. И судьям облегчение дал и палачу…
   Однако и самого Козыревского ждала расплата.
   Новый приказчик, приехавший вскоре на смену Щепеткому, долго допрашивал его, грозился кнутами и петлёй; наконец наложил огромный штраф и приказал… Вот уже не ждал такого приказа, даже мечтать о подобном не мог беспокойный есаул! Приказчик повелел ему немедля собираться в дорогу для дальнейшего проведывания Курильских островов!
   Было это веление для Козыревского не наказанием, — наградой. Опять увидит он бескрайнюю даль океана, чаек над вспененной волной, таинственные земли, где никто из его соотечественников ещё не бывал!
   В 1712 году начальник отряда казаков Иван Козыревский снова собрал сведения о Курильских островах во время похода на юг Камчатки. В следующем году с дружиной в 66 человек он достигает второго острова Курильской гряды, составляет чертежи открытых земель, узнает, что японцы добывают на одном из островов какую-то руду. Из опроса встреченных японцев Козыревскому удаётся уточнить расстояние до японских берегов и начертить приблизительную карту юга Камчатки, Курильских островов и Японии, а также описать Курильские острова и Японию. Почти год Козыревский был сам приказчиком на Камчатке. Он расширил и укрепил старые остроги, построил новые.
   Летом 1715 года на Камчатку прибыл новоназначенный приказчик Петриловский.
   Козыревский изложил ему свои планы новых походов, которые должны были привести к открытию пути в Японию…
   Петриловский внимательно выслушал есаула.
   — Хорошие планы, Иван Петрович, и, вижу, отваги для походов тебе не занимать…
   — Надо построить больших размеров лодки, — объяснил Козыревский. — Мачты повыше да пошире паруса. За месяц, а может и того менее, в Японию долечу!
   — Неужто долетишь?
   — Достоверно свидетельствую перед начальством…
   Неожиданно Петриловский тихо и хрипло засмеялся, щуря маленькие хитрые глаза:
   — А не шибко ли разлетелся ты, сокол?.. Не пора ли крылышки тебе укоротить?
   — Это за что же, начальник? — изумлённо спросил Козыревский. — Уж не за то ли, что новые проведал я острова да такую богатую казну собрал?..
   — Ежели был бы ты с пустыми руками, — висеть бы тебе на осине, арестант! Или ты думаешь, что старое позабыто? Или мы не ведаем, что ты атамана Анциферова первый был дружок? Ступай-ка в тюрьму и насчёт доли своей ясашной позабудь.
   Теперь Козыревский догадался, откуда у Петриловского эта лють: приказчик решил ограбить его и сжить со света, чтобы не было ни жалоб, ни упрёков…
   Свирепые тюремщики держали заключённого на воде и хлебе, за каждую малую провинность — будь то непокорное слово или взгляд — нещадно били батогами…
   Тайно передал Козыревский челобитную в Москву, но попала она в руки Петриловскому. Приказчик сам явился в тюрьму, велел построить виселицу и вызвал священника.
   Седенький попик шепнул заключённому еле слышно:
   — Покайся, Иван, что тебе стоит?.. Покайся и скажи, что хочешь идти в монастырь. Ведь Петриловский решился на крайность. Повесит он тебя, обязательно повесит!.. А если скажешь, что в монахи пострижёшься, тут уж и я силу для защиты имею.
   …Так бравый есаул Козыревский, открыватель Курильских островов, после молитвы перед виселицей очутился в заштатном монастыре, получив новое звание: инок Игнатий… А вскоре монахи дали ему вполне заслуженную кличку «беспокойный».
   Дальнейшая жизнь Козыревского полна злоключений. Ему все же удалось бежать из монастыря. Вырвавшись на свободу, решил он отправиться прямо в Москву. Но в Якутске беглеца заточили в Покровский монастырь. Из Покровского его перевели в Спасский. И опять бежал Козыревский, и опять был пойман. В наказание положил несколько сот поклонов и… снова бежал.
   …С интересом разглядывал якутский воевода явившегося к нему беглеца.
   — Да неужели ты и есть тот самый Козыревский, что открыл и описал Курильские острова?..
   — Он самый, ваше благородие! — отвечал Козыревский.
   Воеводе приглянулся этот бывалый грамотный человек, и он оставил его при себе.
   Но и эта жизнь показалась «иноку Игнатию» скучной. Отпросился он у воеводы и на судне «Эверс» ушёл с экспедицией вниз по Лене.
   Вскоре Козыревский таки пробрался в Москву. Здесь он и дал подробные показания о Камчатке, Курильских островах и Японии.
   Какой-то важный сановник возразил бывалому человеку:
   — Замечу вам, милейший, что Япония соединяется с Америкой! Вы говорите, она расположена на островах? Но я ведь точно знаю, что Япония и Америка — это одно и то же!
   Козыревсккй глянул на него через плечо и молвил с усмешкой:
   — Не меня, вашество, тебе учить!
   Сановник ахнул… В тот же день «беспокойный инок» снова был отправлен в монастырь.
   Неизвестно, где, когда и в каких монастырских дебрях оборвалась жизнь открывателя. Быть может, снова бежал он от монашеских ряс и умер где-нибудь безвестным бродягой, быть может, нашёл товарищей среди «гулящих людей», что шли на восток, в новые земли, ломая все преграды на своём пути.
   Трудно поверить, чтобы Козыревский закончил свои дни в монастыре. Слишком любил он жизнь, свободу и борьбу…
   Память о славном землепроходце сохранилась до наших дней.
   Именем Козыревского названы мыс и гора на Курильских островах. На Камчатке есть хребет Козыревский. Селение, раскинувшееся на берегу реки Камчатки, также называется Козыревским.
   Когда-то в этих местах жил и совершал свои отважные походы «беспокойный инок», вольный, лихой есаул…