Страница:
Сетуя на свои злоключения в Нагасаки, он сказал:
— Ничего не попишешь, у них свои законы. Вот если бы с этими дикими законами они попытались явиться к нам…
И вдруг весь затрясся, задохнулся от гнева:
— А слышали?.. Они имеют наглость высаживаться на Курильских островах! На исконных русских землях, открытых нашими моряками. Они чинят суд и расправу над подданными России, курилами!.. Какой это суд, вам, конечно, понятно. Они убивают каждого курила, носящего русскую фамилию. Оказывается, мало открыть и исследовать острова, — нужно ещё и уберечь их от этих пиратов!
— Мы готовы идти в экспедицию хотя бы сегодня! — решительно и гневно сказал Хвостов. — Мы прекратим этот возмутительный разбой.
— Я высоко ценю вашу отвагу, господа… — улыбнувшись, негромко молвил Резанов. — Между прочим, японское гостеприимство не очень меня удивило. Дела могли обернуться ещё хуже. Вы слышали о том, как на Мацмае послы Японии заключили с курилами мир? Стоило бы вам послушать самураев. Они до сих пор гордятся своей победой…
Вельможа, конечно, видел, с каким вниманием два молодых офицера ловят каждое его слово. Стоило отдать приказ, и они рассчитались бы на Курилах за все унижения, которым посол был подвергнут в Нагасаки. Но мог ли он принять на себя ответственность за последствия? Нет, в планы Резанова это не входило. У него была возможность действовать, оставаясь в тени. Пусть эти два молодца сами потом отвечают за события.
Играя серебряной ложечкой в стакане, вельможа нарочно мёдлил. История, которую он собирался рассказать, казалось, была особенно увлекательной.
— Быть может, вам неизвестно, господа, что остров Мацмай или Иессо с давних времён населяли курилы? Это был сильный, воинственный народ. Все попытки японцев овладеть Мацмаем кончались для них неудачей. Курилы нещадно изгоняли самураев с острова, но сами дальше на юг не шли. Им было достаточно своей земли, богатства Японии их не привлекали. Разуверившись в силе своего оружия, японцы предложили курилам вечный мир. Для заключения этого торжественного мира они пригласили сорок наиболее знатных курильских старшин и воинов и, показав заготовленный договор, усадили их за богатый стол. О, сколько здесь было пышных речей, как изощрялись японские сановники в красноречии. Они целовали оружие курилов, называя его священным, и клялись в вечной, нерушимой дружбе и любви. Одновременно японцы не забывали подливать гостям отравленное вино. А потом самураи окружили дом, в котором происходили переговоры, и все курильские старшины, все их военные вожаки были заколоты копьями и мечами. Празднуя эту коварную победу, самураи собрали трупы, отрубили им головы, засолили в бочонках, как рыбу, и отослали в столицу на радость своему микадо. Эту историю знает каждый японский школьник. Так воспитывают они «военную сноровку».
После небольшой паузы вельможа продолжал уже другим тоном:
— Я рассказал вам это для того, чтобы при случае вы были осторожней. Кто знает, возможно, и вам придётся испытать прославленное японское гостеприимство. А что касается меня, — довольно. И сладкими речами их, и поклонами, и улыбками я уже по горло сыт!..
— Когда вы прикажете нам отправиться на Курилы? — нётерпеливо спросил Хвостов.
Резанов вздохнул и сделал озабоченное лицо.
— В течение ближайшей недели мы отправимся с вами… на Кадьяк. Что делать, господа? Таковы обязанности службы.
— Значит, мы позволяем японцам захватывать наши открытия?
— О нет!.. У вас ещё будет время защитить честь российского флага на этих островах.
Офицеры знали суровую флотскую дисциплину. За время рейса в Америку и позже, когда Резанов направил их в Мексику за хлебом для колонии, ни разу не напомнили они об экспедиции на Курилы. Сановник даже тревожился иногда за тщательно продуманный план: а вдруг эти молодцы и совсем позабыли о захватчиках-японцах?
Приглашая офицеров на обед, время от времени Резанов сообщал им новости, полученные неведомо какими путями. Оказывается, японцы уже поселились в заливе Анива, на Сахалине и на южной группе Курильских островов. Они захватили и превратили в рабов несколько сот русских подданных — курилов. На захваченной земле самураи строили не только дома, но и военные крепости с мощными батареями.
— Но почему же молчит наше правительство? — восклицал Хвостов. — Этак они высадятся и на Камчатке!
— Правительство так далеко!.. — горестно отвечал сановник. — А здесь некому охранять открытые русскими земли. Только вот мы с вами…
Иногда офицерам казалось, что Резанов нарочно испытывает их, что ему доставляет удовольствие наблюдать их возмущение. Однако осенью 1805 года сановник проявил вдруг неожиданную решимость. Вручив Хвостову инструкцию с разрешением вооруженной экспедиции, он сказал:
— Пора… Давно пора, друзья мои, напомнить коварным японцам, что их владения кончаются на севере Мацмая… Ах, если бы не плохое здоровье, пожалуй, и я отправился бы вместе с вами в этот славный поход, за который ещё возблагодарит вас Россия!..
В тот же день не привыкшие к проволочкам Хвостов и Давыдов начали подготовку к экспедиции. Самым трудным оказалось набрать достаточный отряд надёжных воинов. Но стоило лишь Давыдову рассказать на промыслах о беззаконной деятельности японцев, как свыше двухсот дюжих сибиряков явилось к дому Резанова. Здесь же избрали старшего, и тот сказал вельможе:
— Так что, господин начальник, солдаты уже есть!.. Ребята все гожие, на слабость силёнки не жалуются, а насчёт стрельбы и не спрашивай, — не впервой им белку в глаз без промаха бить…
Американский судовладелец согласился продать Резанову небольшое судно.
— Ещё бы хоть один такой корабль! — говорил Хвостов, осматривая подновлённое, подкрашенное судно.
Но другого корабля не оказалось. Хвостов созвал плотников, столяров, лесорубов, и на оживлённом берегу дружно зазвенели топоры и пилы, а мастер-самоучка принялся чертить на песке план и разрез будущего судна.
— Может, и некрасив будет на вид корабль этот, — смущённо сказал он Хвостову. — Да что делать! Авось до Курильской земли доплывёт!..
— Авось! — подхватил лейтенант. — Мы так и назовём это судно. Авось и пройдёт оно невредимым через океан… Авось и в бою отличится!..
В конце июля 1806 года расцвеченные флагами суда — «Юнона» и маленький, неуклюжий тендер «Авось» — вышли из бухты Кадьяка в океан. Резанов предпочёл, конечно, «Юнону», на которой бесцеремонно занял каюту командира. Маленький тендер, настойчиво гнавшийся за «Юноной», целые дни развлекал и смешил вельможу то своей полнейшей беспомощностью при штиле, то неуклюжей пляской на волнах.
Однако эта отчаянная борьба с океаном казалась смешной только Резанову. Рискованной и тяжёлой была работа на тендере. Никто ещё в этих суровых широтах океана не водил такого малого корабля.
Туманным штормовым утром «Авось» затерялся в океане. Вельможа беспечно махнул рукой:
— Будем надеяться… Авось не потонет!..
Выполняя приказ правителя компании, Хвостов торопился в Охотск. «Авось» следовал прямо к Сахалину, где у южной оконечности острова была намечена их встреча.
Ни Хвостов, ни Давыдов не задавали себе вопроса, почему так спешил Резанов поскорее отбыть из этих мест. Сановник не хотел, чтобы в Охотске стало известно о его причастности к экспедиции. Пусть сами офицеры и действуют, и отвечают… А письмённую инструкцию Резанов велел Хвостову, отправляясь в поход, уничтожить.
Впрочем, вельможа не надеялся, что кто-нибудь возвратится из этого похода. Что могли значить два малые судёнышка против сил целого государства? Но Резанов был уверен, что бравые его посланцы не дёшево отдадут свою жизнь. Это и будет уроком заносчивым японцам. А в случае каких-нибудь осложнений и расследований он, камергер Резанов, останется в стороне. Может ли он отвечать за поведение молодых, беспечных офицеров?..
Не задерживаясь в Охотске, Резанов отбыл в Петербург. Прощаясь, он сказал Хвостову наедине:
— Помните: посол России был оскорблён и унижен. Действуйте решительно и быстро! Я помолюсь за вас…
Путь через штормовой океан не легко обошёлся «Юноне». Осматривая корпус судна, корабельщики сумрачно качали головами.
— Куда же на такой дырявой посудине плавать, господин лейтенант? При первом шторме она пойдёт ко дну!..
— А вспомните «Св. Елизавету», — посмеиваясь, говорил Хвостов.
— Все же то было летом, а сейчас осень и самые штормы…
— Если бы вы видели тендер «Авось», пожалуй, и совсем опустили бы руки! А Давыдов, я уверен, привёл его на Сахалин.
Хвостов и сам отлично знал, что судно ненадёжно. Не мог не видеть этого и Резанов. Все же он приказал не медлить. Что оставалось делать командиру? Он считал своим долгом исполнить приказ и долгом тем более радостным, что, возможно, шёл на выручку своему другу. Тревога за Давыдова уже давно не давала ему покоя.
В огромном заливе Анива тендера «Авось» не оказалось. Все больше тревожась, Хвостов тщательно осматривал каждую бухту, каждый утёс. Берег был дик и безлюден. Но в глубине залива, за тёмными глыбами скал дозорный матрос заметил какие-то строения.
— Сейчас мы познакомимся с незваными гостями, — сказал Хвостов матросам. — Спустить шлюпку!
На берегу замелькали человеческие фигурки. Японцы, как видно, ударили тревогу. В устье реки, на помосте причала, Хвостов увидел японского офицера с двумя обнажёнными саблями в руках.
— Похоже, этот петух собирается драться! — удивлённо воскликнул Хвостов и кивнул матросам. — Приготовьтесь, ребята! Но только действовать по команде.
Крича и грозя кулаками, на причал выбежало ещё до дюжины японцев. У многих из них тоже были сабли и широкие, кривые ножи.
Словно не замечая суетливую эту компанию и не слыша угроз, Хвостов спокойно сошёл на причал.
— Спроси-ка у этих разбойников, — сказал он матросу-переводчику, — кто разрешил им селиться на нашей земле?..
Крепыш-сибиряк грозным окриком заставил японцев притихнуть. Они, казалось, не поняли вопроса, и переводчик терпеливо его повторил.
Маленький скуластый офицер пронзительно взвизгнул, крутнулся на каблуке и, вскинув над головой сабли, шагнул к Хвостову. Командир отшвырнул его и, не оглядываясь, неторопливо зашагал к строениям.
За новыми просторными домами и складами он увидел с десяток чёрных, крытых камышом лачуг. У одной из этих нищенских хижин, будто пытаясь оградить собою сбившихся в кучу, притихших детей, тесной молчаливой толпой стояли оборванные, босые люди, с грязными язвами на ногах, с кровоподтёками и шрамами на лицах. Это были коренные жители острова — айны, о которых Хвостов уже слышал от моряков «Надежды».
Он хотел сказать этим людям, что отныне они свободны, что никто не давал захватчикам права заставлять их работать на японских купцов, что запасы этих складов теперь принадлежат им, айнам, потому что они — подданные России, а это русская земля…
Но айны не понимали ни единого его слова. Как будто обреченные на гибель, опустив головы, недвижно стояли они перед лейтенантом, и слезы текли по их впалым щекам…
Матрос-переводчик спросил по-японски:
— Кто у вас старший?.. Русский начальник пришёл к вам, как друг…
Два молодых айна, прикрытые рваными тюленьими шкурами, тотчас заслонили дряхлого белобородого старика. Но старик вышёл вперёд, на секунду закрыл руками лицо, прикоснулся к груди и поклонился лейтенанту.
Хвостов взял его за руку и повёл с собой в сторону складов.
Толпа айнов откликнулась глухим, заунывным стоном. В этом сдержанном стоне прорвался одинокий пронзительный женский крик, и матрос-переводчик, вздрогнув, остановился. Он понял какое-то слово.
— Послушайте, Николай Александрович… Что эта женщина кричит? Она провожает старика на смерть…
— Мне уже все понятно, — ответил Хвостов строго. — Это японцы внушили айнам, будто мы их враги. Но сейчас мы в прах развеем эту клевету. Ну-ка потребуйте, чтобы открыли склад.
Под навесом амбара, окружённый военными, стоял подбоченясь упитанный японский купец. Два чёрных дракона, вышитых на его дорогом шёлковом халате, повидимому, олицетворяли власть. Ещё издали он гневно крикнул:
— Не смейте сюда приближаться! Я вам приказываю, и вы должны подчиниться.
— Этот бродяга вздумал командовать в нашем собственном доме! — заметил переводчик и строго приказал: — Подавай-ка скорее ключи!
Украшенный драконами толстяк повелительно кивнул своим охранникам. Те схватились за рукоятки ножей.
— Я знаю, кто вы, — проговорил японец, полуобернувшись. — Вы прибыли из русской страны и хотите бесчинствовать здесь, на моем острове. Мне жаль вас, но я не могу поступить иначе. Я прикажу отрубить вам головы и бросить их в залив…
Выслушав переводчика, Хвостов сказал:
— Этак с ним долго придётся любезничать! Кликните матросов. Купчину взять! Всех остальных обезоружить!
Матросы с нетерпением ждали этого приказа. Через несколько минут на широкой полоске рогожи, разостланной у амбара, выросла целая груда японских копий, ружей, сабель, ножей. Окружённые дюжими моряками, неузнаваемо смирные и вежливые, самураи с опаской поглядывали на Хвостова, а толстый купец, угодливо кланяясь и улыбаясь, говорил:
— Но ведь мы просто не поняли друг друга!.. Я считал этот остров своей собственностью. Я не знал, что он принадлежит русским… Какое печальное недоразумение! А во всем виноваты эти дикие айны, — они не сказали мне, чья это земля…
— Если бы они сказали тебе об этом, — заметил Хвостов, — ты приказал бы рубить им головы. Открывай-ка амбар!..
Изумлённые айны попрежнему безмолвно толпились у своего ветхого жилища. Хвостов распахнул двери склада и указал старику на огромные штабеля сушёной рыбы:
— Скажи своим людям, что все это ваше. Вы добывали, — значит, вы и хозяева.
В заливе Анива корабль простоял почти неделю. За это время откуда-то из таёжных дебрей острова прибыло ещё несколько айнских семей. Добродушные и приветливые люди, айны, казалось, были готовы подарить морякам «Юноны» все своё скромное богатство. С утра и до вечера дежурили они на берегу, ожидая прибытия шлюпки, и матросам не так-то легко было уклониться от настойчивых, ласковых просьб принять на память ещё и ещё какой-нибудь подарок.
Перед выходом в море Хвостов снова созвал японцев и сказал:
— Торгашам, прибывшим сюда грабить айнов, и тем, кто явился на остров с оружием, чтобы грабителей охранять, приказываю идти со мной, в Петропавловск. Наш, русский суд каждому воздаст по заслугам. А вы, наёмные люди, свободны. Вы такие же, как и айны, — бедняки. Ступайте и рассказывайте всем, что здесь, на русской земле, мы не потерпим разбойников с Мацмая.
Он обернулся к айнам и кивнул старшине. Одетый в новую брезентовую одежду, взятую из японского склада, старик неторопливо подошёл к лейтенанту и с поклоном подал ему ивовую палочку, расщеплённую в виде метёлки.
Хвостов уже знал, что у айнов это было знаком самой искренней дружбы. Он снял свою серебряную медаль и укрепил её на груди старшины. Над толпой айнов пронёсся дружный радостный гул.
Лейтенант развернул бумагу и стал читать. Переводчик повторял вслед за ним каждое слово:
«…1806 года октября 12-го российский фрегат „Юнона“ под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под Всемилостивейшее покровительство Российского императора Александра Первого, старшине селения на западном берегу губы Анива пожаловал серебряную медаль на владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего принимать за российского подданного.
Российского флота лейтенант Хвостов.
У сего приложена герба фимилии моей печать».
Затем Хвостов торжественно передал бумагу старшине. Старый айн поклонился и бережно спрятал её в кожаный мешочек, где хранилась самая сокровенная его драгоценность — маленький костяной амулет.
В тот день «Юнона» уходила на север. Оглядываясь с палубы корабля на низкий, ограждённый прибоем берег, матросы ещё долго видели широкое полотнище русского флага, развёрнутое ветром над тёмными глыбами скал.
А тендер «Авось» уже давно находился в Петропавловске. Неповоротливое это судно, расшатанное и разбитое океанскими штормами, едва добралось до тихой бухты. Но Давыдов, встретив Хвостова, закричал радостно:
— А каков мой корабль-красавец?! Выстоял!.. Волна сплошь его накрывает, и вот уже кажется — аминь! — однако он движется вперёд, вопреки всем законам физики, движется, невзирая ни на что!
Радуясь смелым делам Хвостова на Сахалине, Давыдов очень сожалел, что не смог принять участия в экспедиции против нарушителей границы. Покончив с расспросами, он сказал озабоченно:
— А ведь твой сахалинский поход, Николай Александрович, — только начало!.. Тут, на Камчатке, новые известия есть. Нахальные самураи стали захватывать наши Курильские острова. Пора бы указать им на дверь. Мы, Николай Александрович, продолжим славное дело наших открывателей, если отстоим для родины Курильскую гряду…
— Поскорей ремонтируй свой ковчег, — улыбнулся Хвостов, с интересом рассматривая растрёпанный тендер. — Весною — в путь!
Давыдов при этих словах подумал, что ждать до весны — дело не такое уж простое. Он знал Хвостова не хуже самого себя.
Когда перед ними вставала какая-нибудь новая задача, друзья особым терпением не отличались.
Зима показалась им слишком затяжной. Ещё в феврале были закончены все ремонтные работы. Если бы не лёд, прочно сковавший Авачинскую губу, Хвостов и Давыдов сразу по окончании ремонта рискнули бы отправиться на острова. Старые шкиперы теперь уже не решались давать им наставлений.
И вот, выполняя приказ своих командиров, вооружённые пилами, ломами, топорами, матросы спустились на лёд. Хвостов объявил аврал, и уже через два дня корабли двинулись к океану, медленно пробираясь узким, прорубленным во льдах каналом. В такую раннюю пору из Петропавловска в дальнее плавание ещё не выходили суда.
У мыса Лопатка друзьям снова предстояло расстаться: чтобы точнее описать берега и исправить карты, они решили идти на юг по обеим сторонам гряды.
Радостно встречали курилы русских моряков. Старшины торжественно преподносили им ивовые веточки дружбы. На берегу загорались большие костры, и курилы расстилали перед гостями искусно плетённые циновки, подавали огромные деревянные блюда, полные жареных птиц, рыбы, приправ из морской капусты, морковника, кипрея, называли русских моряков братьями.
В одну из этих дружественных встреч Хвостов узнал о высадке японцев на девятнадцатом острове Итурупе. Он тут же простился с гостеприимными курилами и возвратился на судно. Лейтенант не медля отправился в Охотское море на поиски своего спутника «Авось». Он был уверен, что японцы не рискнули бы высадиться без оружия на чужой земле так далеко от Мацмая. Планы их, видимо, шли далеко. Острова Кунашир и Шикотан уже оставались у них в тылу. Будто по цепочке, звено за звеном, самураи могли постепенно подобраться к югу Камчатки.
…В конце мая, тихим ясным днём, когда, будто утомившись перекатывать тяжёлые валы, мирно спал океан, с высоких круч берега, с брустверов японского редута были замечены два корабля.
Тотчас прогремел сигнал тревоги, у пушек засуетилась прислуга, стрелки заняли свои места. Начальник японского гарнизона, потомок древнего рода самураев Тода Матадаюу уже по контурам парусов без труда определил, что корабли, приближавшиеся к Итурупу, были не японские. Кто же мог плавать в этих широтах, кроме русских? А уж если прибыли русские, то они, конечно, спросят у Тода о правах японцев на этот остров.
Самурай с удовольствием осматривал укрепления. Мощные пушки — вот право самураев! Пусть русские попробуют взобраться на скалы Итурупа! Не важно, что остров открыли их деды. Закон самураев гласит: сильный всегда прав.
Два корабля развернулись у мыса и сразу уверенно направились к берегу. Маленький Тода взбежал на бруствер, взглядом прикинул расстояние, поднял руку.
— Огонь!..
Тяжёлые ядра со свистом разрезали воздух, и синяя гладь бухты вспыхнула радугой брызг. Тода ни на минуту не сомневался, что корабли сейчас же уйдут из бухты, и потому, яростно топая ногами, кричал на солдат:
— Быстрее заряжайте! Добыча уходит у вас из-под носа. Мы должны обязательно потопить хотя бы один корабль!..
Однако суда, как видно, не собирались покидать бухту. Они попрежнему уверенно подвигались к берегу, роняя лёгкие, белые шлюпки, которые сразу же устремлялись вперёд. И вот уже на отмели поднялась и двинулась к высотам цепочка русских стрелков.
Тода выхватил саблю.
— За мной!..
Солдаты выбежали из редута и, стреляя, стали спускаться по крутому склону горы.
Сибирские стрелки били наверняка и без промаха. Японские солдаты поминутно падали и больше не поднимались. Бой продолжался больше часа, и за это время Тода потерял почти половину гарнизона.
Но вот у стрелков Хвостова кончились патроны. На малом клочке земли, занятом русскими, все чаще ложились ядра, все гуще поднималась пыль. Единственным укреплением, где можно было укрыть раненых, был захваченный в первой атаке прочный бревенчатый амбар. В минуту передышки у этого амбара лейтенант успел оценить серьёзное положение своего отряда. Возвратиться на корабли — значит понести новые потери, признать неудачу десанта. Оставаться же на этой узкой полоске берега, не имея возможности отвечать на огонь врага, было ещё опаснее.
Со своей отлично укреплённой на высоте позиции японцы могли бы перебить весь отряд. «Нужна ещё одна стремительная атака, — решил Хвостов. — Пусть даже не удастся захватить редут, обрывы и скалы берега будут служить прикрытием для атакующих. А ночью против штыковой атаки русских японцы, конечно, не устоят».
Тода видел, как от амбара на открытую площадь спокойно, неторопливо вышел плечистый русский офицер и как взмахнул он саблей, зовя за собой моряков.
— Цельтесь в него!.. Стреляйте! — завизжал Тода. — Мои глаза готовы радоваться смерти этого дьявола! Цельтесь же верней!..
Но под градом пуль, в поднятой ядрами пыли офицер, а за ним и матросы шли к совсем уже недалёкому крутому подъёму.
Десантники заняли новую позицию у подножия сопки, вдоль чёрных базальтовых скал. Здесь отряд Хвостова и застала ночь.
Северный ветер вскоре завесил звезды чёрным пологом туч; сырой и холодный туман окутал низины острова.
В полночь, когда японцы притихли, Хвостов отослал на берег трех моряков: они должны были доставить с кораблей боеприпасы. Другая группа направилась в разведку, в обход японских редутов. Разведчикам предстояло обследовать возведённые японцами валы и отыскать наиболее удобные подступы для штурма.
Тревожной и необычно долгой была эта ночь. Дозорные, разместившиеся по склону сопки, напряжённо всматривались в темень. Время от времени слышался их условный свист. Где-то у самых редутов иногда раздавались одиночные выстрелы.
Давыдов находился в одном из передовых дозоров. С первой и до последней минуты боя он появлялся на самых опасных участках этого малого фронта.
Теперь, в непроглядной темени ночи, Хвостов тревожился за своего друга ещё больше, чем в те бесконечные минуты, когда оба они лежали под огнём вражеской батареи, когда поднимали в атаку стрелков. Возможно, многочисленный гарнизон японцев готовил ночную вылазку, чтобы отсечь отряду путь к морю?.. Уж очень подозрительной была эта немая, напряжённая тишина.
К рассвету матросы, посланные на корабли, возвратились. Хвостов услышал весёлые возгласы, смех. С жадностью разбирали стрелки патроны, и некоторые уже нетерпеливо поглядывали на командира.
Хвостов ждал донесения разведки. Что случилось на сопке с четырьмя смельчаками? Неужели японцы схватили их? Вглядываясь в смутные очертания редута, Хвостов заметил вдруг на валу несколько человеческих фигур. Они спускались с укреплений.
— К бою! — скомандовал он. — Японцы идут в атаку.
Но сверху, со стороны редутов, донёсся радостный крик, и Хвостов отчётливо расслышал одно слово:
— … бежали!
Запыхавшийся разведчик доложил:
— Они бежали ночью! Бросили все и бежали. В складах полно оружия, товаров, одежды…
Осматривая крепость и трофеи, Хвостов удивлённо заметил:
— А ведь здесь можно было бы целый год выдержать осаду! Как видно, жгла им подошвы чужая земля…
В середине июля «Авось» и «Юнона» прибыли в Охотск. Первыми на берег были доставлены раненые солдаты и моряки. Взволнованная толпа бережно подхватила носилки. Промышленники, охотники, солдаты, корабельщики, рыбаки в молчании обнажили головы…
А ещё через несколько минут со шлюпки на борт «Юноны» тяжело взобрался дородный медлительный начальник порта, господин Бухарин. Не спросив командира, он с трудом протиснулся в дверь офицерского салона и небрежно развалился на диване, едва ответив на приветствие Хвостова.
— Итак, молодой человек, — проговорил он, отдуваясь и щуря маленькие водянистые глаза, — кажется, вас можно поздравить с победой?
— Мы выполнили свой долг и предписание камергера, господина Резанова, — ответил Хвостов.
— Эти мортиры, конечно, трофеи?..
— Да, мы их взяли в бою.
Толстый сановник хитро усмехнулся:
— Ничего не попишешь, у них свои законы. Вот если бы с этими дикими законами они попытались явиться к нам…
И вдруг весь затрясся, задохнулся от гнева:
— А слышали?.. Они имеют наглость высаживаться на Курильских островах! На исконных русских землях, открытых нашими моряками. Они чинят суд и расправу над подданными России, курилами!.. Какой это суд, вам, конечно, понятно. Они убивают каждого курила, носящего русскую фамилию. Оказывается, мало открыть и исследовать острова, — нужно ещё и уберечь их от этих пиратов!
— Мы готовы идти в экспедицию хотя бы сегодня! — решительно и гневно сказал Хвостов. — Мы прекратим этот возмутительный разбой.
— Я высоко ценю вашу отвагу, господа… — улыбнувшись, негромко молвил Резанов. — Между прочим, японское гостеприимство не очень меня удивило. Дела могли обернуться ещё хуже. Вы слышали о том, как на Мацмае послы Японии заключили с курилами мир? Стоило бы вам послушать самураев. Они до сих пор гордятся своей победой…
Вельможа, конечно, видел, с каким вниманием два молодых офицера ловят каждое его слово. Стоило отдать приказ, и они рассчитались бы на Курилах за все унижения, которым посол был подвергнут в Нагасаки. Но мог ли он принять на себя ответственность за последствия? Нет, в планы Резанова это не входило. У него была возможность действовать, оставаясь в тени. Пусть эти два молодца сами потом отвечают за события.
Играя серебряной ложечкой в стакане, вельможа нарочно мёдлил. История, которую он собирался рассказать, казалось, была особенно увлекательной.
— Быть может, вам неизвестно, господа, что остров Мацмай или Иессо с давних времён населяли курилы? Это был сильный, воинственный народ. Все попытки японцев овладеть Мацмаем кончались для них неудачей. Курилы нещадно изгоняли самураев с острова, но сами дальше на юг не шли. Им было достаточно своей земли, богатства Японии их не привлекали. Разуверившись в силе своего оружия, японцы предложили курилам вечный мир. Для заключения этого торжественного мира они пригласили сорок наиболее знатных курильских старшин и воинов и, показав заготовленный договор, усадили их за богатый стол. О, сколько здесь было пышных речей, как изощрялись японские сановники в красноречии. Они целовали оружие курилов, называя его священным, и клялись в вечной, нерушимой дружбе и любви. Одновременно японцы не забывали подливать гостям отравленное вино. А потом самураи окружили дом, в котором происходили переговоры, и все курильские старшины, все их военные вожаки были заколоты копьями и мечами. Празднуя эту коварную победу, самураи собрали трупы, отрубили им головы, засолили в бочонках, как рыбу, и отослали в столицу на радость своему микадо. Эту историю знает каждый японский школьник. Так воспитывают они «военную сноровку».
После небольшой паузы вельможа продолжал уже другим тоном:
— Я рассказал вам это для того, чтобы при случае вы были осторожней. Кто знает, возможно, и вам придётся испытать прославленное японское гостеприимство. А что касается меня, — довольно. И сладкими речами их, и поклонами, и улыбками я уже по горло сыт!..
— Когда вы прикажете нам отправиться на Курилы? — нётерпеливо спросил Хвостов.
Резанов вздохнул и сделал озабоченное лицо.
— В течение ближайшей недели мы отправимся с вами… на Кадьяк. Что делать, господа? Таковы обязанности службы.
— Значит, мы позволяем японцам захватывать наши открытия?
— О нет!.. У вас ещё будет время защитить честь российского флага на этих островах.
Офицеры знали суровую флотскую дисциплину. За время рейса в Америку и позже, когда Резанов направил их в Мексику за хлебом для колонии, ни разу не напомнили они об экспедиции на Курилы. Сановник даже тревожился иногда за тщательно продуманный план: а вдруг эти молодцы и совсем позабыли о захватчиках-японцах?
Приглашая офицеров на обед, время от времени Резанов сообщал им новости, полученные неведомо какими путями. Оказывается, японцы уже поселились в заливе Анива, на Сахалине и на южной группе Курильских островов. Они захватили и превратили в рабов несколько сот русских подданных — курилов. На захваченной земле самураи строили не только дома, но и военные крепости с мощными батареями.
— Но почему же молчит наше правительство? — восклицал Хвостов. — Этак они высадятся и на Камчатке!
— Правительство так далеко!.. — горестно отвечал сановник. — А здесь некому охранять открытые русскими земли. Только вот мы с вами…
Иногда офицерам казалось, что Резанов нарочно испытывает их, что ему доставляет удовольствие наблюдать их возмущение. Однако осенью 1805 года сановник проявил вдруг неожиданную решимость. Вручив Хвостову инструкцию с разрешением вооруженной экспедиции, он сказал:
— Пора… Давно пора, друзья мои, напомнить коварным японцам, что их владения кончаются на севере Мацмая… Ах, если бы не плохое здоровье, пожалуй, и я отправился бы вместе с вами в этот славный поход, за который ещё возблагодарит вас Россия!..
В тот же день не привыкшие к проволочкам Хвостов и Давыдов начали подготовку к экспедиции. Самым трудным оказалось набрать достаточный отряд надёжных воинов. Но стоило лишь Давыдову рассказать на промыслах о беззаконной деятельности японцев, как свыше двухсот дюжих сибиряков явилось к дому Резанова. Здесь же избрали старшего, и тот сказал вельможе:
— Так что, господин начальник, солдаты уже есть!.. Ребята все гожие, на слабость силёнки не жалуются, а насчёт стрельбы и не спрашивай, — не впервой им белку в глаз без промаха бить…
Американский судовладелец согласился продать Резанову небольшое судно.
— Ещё бы хоть один такой корабль! — говорил Хвостов, осматривая подновлённое, подкрашенное судно.
Но другого корабля не оказалось. Хвостов созвал плотников, столяров, лесорубов, и на оживлённом берегу дружно зазвенели топоры и пилы, а мастер-самоучка принялся чертить на песке план и разрез будущего судна.
— Может, и некрасив будет на вид корабль этот, — смущённо сказал он Хвостову. — Да что делать! Авось до Курильской земли доплывёт!..
— Авось! — подхватил лейтенант. — Мы так и назовём это судно. Авось и пройдёт оно невредимым через океан… Авось и в бою отличится!..
В конце июля 1806 года расцвеченные флагами суда — «Юнона» и маленький, неуклюжий тендер «Авось» — вышли из бухты Кадьяка в океан. Резанов предпочёл, конечно, «Юнону», на которой бесцеремонно занял каюту командира. Маленький тендер, настойчиво гнавшийся за «Юноной», целые дни развлекал и смешил вельможу то своей полнейшей беспомощностью при штиле, то неуклюжей пляской на волнах.
Однако эта отчаянная борьба с океаном казалась смешной только Резанову. Рискованной и тяжёлой была работа на тендере. Никто ещё в этих суровых широтах океана не водил такого малого корабля.
Туманным штормовым утром «Авось» затерялся в океане. Вельможа беспечно махнул рукой:
— Будем надеяться… Авось не потонет!..
Выполняя приказ правителя компании, Хвостов торопился в Охотск. «Авось» следовал прямо к Сахалину, где у южной оконечности острова была намечена их встреча.
Ни Хвостов, ни Давыдов не задавали себе вопроса, почему так спешил Резанов поскорее отбыть из этих мест. Сановник не хотел, чтобы в Охотске стало известно о его причастности к экспедиции. Пусть сами офицеры и действуют, и отвечают… А письмённую инструкцию Резанов велел Хвостову, отправляясь в поход, уничтожить.
Впрочем, вельможа не надеялся, что кто-нибудь возвратится из этого похода. Что могли значить два малые судёнышка против сил целого государства? Но Резанов был уверен, что бравые его посланцы не дёшево отдадут свою жизнь. Это и будет уроком заносчивым японцам. А в случае каких-нибудь осложнений и расследований он, камергер Резанов, останется в стороне. Может ли он отвечать за поведение молодых, беспечных офицеров?..
Не задерживаясь в Охотске, Резанов отбыл в Петербург. Прощаясь, он сказал Хвостову наедине:
— Помните: посол России был оскорблён и унижен. Действуйте решительно и быстро! Я помолюсь за вас…
Путь через штормовой океан не легко обошёлся «Юноне». Осматривая корпус судна, корабельщики сумрачно качали головами.
— Куда же на такой дырявой посудине плавать, господин лейтенант? При первом шторме она пойдёт ко дну!..
— А вспомните «Св. Елизавету», — посмеиваясь, говорил Хвостов.
— Все же то было летом, а сейчас осень и самые штормы…
— Если бы вы видели тендер «Авось», пожалуй, и совсем опустили бы руки! А Давыдов, я уверен, привёл его на Сахалин.
Хвостов и сам отлично знал, что судно ненадёжно. Не мог не видеть этого и Резанов. Все же он приказал не медлить. Что оставалось делать командиру? Он считал своим долгом исполнить приказ и долгом тем более радостным, что, возможно, шёл на выручку своему другу. Тревога за Давыдова уже давно не давала ему покоя.
В огромном заливе Анива тендера «Авось» не оказалось. Все больше тревожась, Хвостов тщательно осматривал каждую бухту, каждый утёс. Берег был дик и безлюден. Но в глубине залива, за тёмными глыбами скал дозорный матрос заметил какие-то строения.
— Сейчас мы познакомимся с незваными гостями, — сказал Хвостов матросам. — Спустить шлюпку!
На берегу замелькали человеческие фигурки. Японцы, как видно, ударили тревогу. В устье реки, на помосте причала, Хвостов увидел японского офицера с двумя обнажёнными саблями в руках.
— Похоже, этот петух собирается драться! — удивлённо воскликнул Хвостов и кивнул матросам. — Приготовьтесь, ребята! Но только действовать по команде.
Крича и грозя кулаками, на причал выбежало ещё до дюжины японцев. У многих из них тоже были сабли и широкие, кривые ножи.
Словно не замечая суетливую эту компанию и не слыша угроз, Хвостов спокойно сошёл на причал.
— Спроси-ка у этих разбойников, — сказал он матросу-переводчику, — кто разрешил им селиться на нашей земле?..
Крепыш-сибиряк грозным окриком заставил японцев притихнуть. Они, казалось, не поняли вопроса, и переводчик терпеливо его повторил.
Маленький скуластый офицер пронзительно взвизгнул, крутнулся на каблуке и, вскинув над головой сабли, шагнул к Хвостову. Командир отшвырнул его и, не оглядываясь, неторопливо зашагал к строениям.
За новыми просторными домами и складами он увидел с десяток чёрных, крытых камышом лачуг. У одной из этих нищенских хижин, будто пытаясь оградить собою сбившихся в кучу, притихших детей, тесной молчаливой толпой стояли оборванные, босые люди, с грязными язвами на ногах, с кровоподтёками и шрамами на лицах. Это были коренные жители острова — айны, о которых Хвостов уже слышал от моряков «Надежды».
Он хотел сказать этим людям, что отныне они свободны, что никто не давал захватчикам права заставлять их работать на японских купцов, что запасы этих складов теперь принадлежат им, айнам, потому что они — подданные России, а это русская земля…
Но айны не понимали ни единого его слова. Как будто обреченные на гибель, опустив головы, недвижно стояли они перед лейтенантом, и слезы текли по их впалым щекам…
Матрос-переводчик спросил по-японски:
— Кто у вас старший?.. Русский начальник пришёл к вам, как друг…
Два молодых айна, прикрытые рваными тюленьими шкурами, тотчас заслонили дряхлого белобородого старика. Но старик вышёл вперёд, на секунду закрыл руками лицо, прикоснулся к груди и поклонился лейтенанту.
Хвостов взял его за руку и повёл с собой в сторону складов.
Толпа айнов откликнулась глухим, заунывным стоном. В этом сдержанном стоне прорвался одинокий пронзительный женский крик, и матрос-переводчик, вздрогнув, остановился. Он понял какое-то слово.
— Послушайте, Николай Александрович… Что эта женщина кричит? Она провожает старика на смерть…
— Мне уже все понятно, — ответил Хвостов строго. — Это японцы внушили айнам, будто мы их враги. Но сейчас мы в прах развеем эту клевету. Ну-ка потребуйте, чтобы открыли склад.
— Не смейте сюда приближаться! Я вам приказываю, и вы должны подчиниться.
— Этот бродяга вздумал командовать в нашем собственном доме! — заметил переводчик и строго приказал: — Подавай-ка скорее ключи!
Украшенный драконами толстяк повелительно кивнул своим охранникам. Те схватились за рукоятки ножей.
— Я знаю, кто вы, — проговорил японец, полуобернувшись. — Вы прибыли из русской страны и хотите бесчинствовать здесь, на моем острове. Мне жаль вас, но я не могу поступить иначе. Я прикажу отрубить вам головы и бросить их в залив…
Выслушав переводчика, Хвостов сказал:
— Этак с ним долго придётся любезничать! Кликните матросов. Купчину взять! Всех остальных обезоружить!
Матросы с нетерпением ждали этого приказа. Через несколько минут на широкой полоске рогожи, разостланной у амбара, выросла целая груда японских копий, ружей, сабель, ножей. Окружённые дюжими моряками, неузнаваемо смирные и вежливые, самураи с опаской поглядывали на Хвостова, а толстый купец, угодливо кланяясь и улыбаясь, говорил:
— Но ведь мы просто не поняли друг друга!.. Я считал этот остров своей собственностью. Я не знал, что он принадлежит русским… Какое печальное недоразумение! А во всем виноваты эти дикие айны, — они не сказали мне, чья это земля…
— Если бы они сказали тебе об этом, — заметил Хвостов, — ты приказал бы рубить им головы. Открывай-ка амбар!..
Изумлённые айны попрежнему безмолвно толпились у своего ветхого жилища. Хвостов распахнул двери склада и указал старику на огромные штабеля сушёной рыбы:
— Скажи своим людям, что все это ваше. Вы добывали, — значит, вы и хозяева.
В заливе Анива корабль простоял почти неделю. За это время откуда-то из таёжных дебрей острова прибыло ещё несколько айнских семей. Добродушные и приветливые люди, айны, казалось, были готовы подарить морякам «Юноны» все своё скромное богатство. С утра и до вечера дежурили они на берегу, ожидая прибытия шлюпки, и матросам не так-то легко было уклониться от настойчивых, ласковых просьб принять на память ещё и ещё какой-нибудь подарок.
Перед выходом в море Хвостов снова созвал японцев и сказал:
— Торгашам, прибывшим сюда грабить айнов, и тем, кто явился на остров с оружием, чтобы грабителей охранять, приказываю идти со мной, в Петропавловск. Наш, русский суд каждому воздаст по заслугам. А вы, наёмные люди, свободны. Вы такие же, как и айны, — бедняки. Ступайте и рассказывайте всем, что здесь, на русской земле, мы не потерпим разбойников с Мацмая.
Он обернулся к айнам и кивнул старшине. Одетый в новую брезентовую одежду, взятую из японского склада, старик неторопливо подошёл к лейтенанту и с поклоном подал ему ивовую палочку, расщеплённую в виде метёлки.
Хвостов уже знал, что у айнов это было знаком самой искренней дружбы. Он снял свою серебряную медаль и укрепил её на груди старшины. Над толпой айнов пронёсся дружный радостный гул.
Лейтенант развернул бумагу и стал читать. Переводчик повторял вслед за ним каждое слово:
«…1806 года октября 12-го российский фрегат „Юнона“ под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под Всемилостивейшее покровительство Российского императора Александра Первого, старшине селения на западном берегу губы Анива пожаловал серебряную медаль на владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего принимать за российского подданного.
Российского флота лейтенант Хвостов.
У сего приложена герба фимилии моей печать».
Затем Хвостов торжественно передал бумагу старшине. Старый айн поклонился и бережно спрятал её в кожаный мешочек, где хранилась самая сокровенная его драгоценность — маленький костяной амулет.
В тот день «Юнона» уходила на север. Оглядываясь с палубы корабля на низкий, ограждённый прибоем берег, матросы ещё долго видели широкое полотнище русского флага, развёрнутое ветром над тёмными глыбами скал.
А тендер «Авось» уже давно находился в Петропавловске. Неповоротливое это судно, расшатанное и разбитое океанскими штормами, едва добралось до тихой бухты. Но Давыдов, встретив Хвостова, закричал радостно:
— А каков мой корабль-красавец?! Выстоял!.. Волна сплошь его накрывает, и вот уже кажется — аминь! — однако он движется вперёд, вопреки всем законам физики, движется, невзирая ни на что!
Радуясь смелым делам Хвостова на Сахалине, Давыдов очень сожалел, что не смог принять участия в экспедиции против нарушителей границы. Покончив с расспросами, он сказал озабоченно:
— А ведь твой сахалинский поход, Николай Александрович, — только начало!.. Тут, на Камчатке, новые известия есть. Нахальные самураи стали захватывать наши Курильские острова. Пора бы указать им на дверь. Мы, Николай Александрович, продолжим славное дело наших открывателей, если отстоим для родины Курильскую гряду…
— Поскорей ремонтируй свой ковчег, — улыбнулся Хвостов, с интересом рассматривая растрёпанный тендер. — Весною — в путь!
Давыдов при этих словах подумал, что ждать до весны — дело не такое уж простое. Он знал Хвостова не хуже самого себя.
Когда перед ними вставала какая-нибудь новая задача, друзья особым терпением не отличались.
Зима показалась им слишком затяжной. Ещё в феврале были закончены все ремонтные работы. Если бы не лёд, прочно сковавший Авачинскую губу, Хвостов и Давыдов сразу по окончании ремонта рискнули бы отправиться на острова. Старые шкиперы теперь уже не решались давать им наставлений.
И вот, выполняя приказ своих командиров, вооружённые пилами, ломами, топорами, матросы спустились на лёд. Хвостов объявил аврал, и уже через два дня корабли двинулись к океану, медленно пробираясь узким, прорубленным во льдах каналом. В такую раннюю пору из Петропавловска в дальнее плавание ещё не выходили суда.
У мыса Лопатка друзьям снова предстояло расстаться: чтобы точнее описать берега и исправить карты, они решили идти на юг по обеим сторонам гряды.
Радостно встречали курилы русских моряков. Старшины торжественно преподносили им ивовые веточки дружбы. На берегу загорались большие костры, и курилы расстилали перед гостями искусно плетённые циновки, подавали огромные деревянные блюда, полные жареных птиц, рыбы, приправ из морской капусты, морковника, кипрея, называли русских моряков братьями.
В одну из этих дружественных встреч Хвостов узнал о высадке японцев на девятнадцатом острове Итурупе. Он тут же простился с гостеприимными курилами и возвратился на судно. Лейтенант не медля отправился в Охотское море на поиски своего спутника «Авось». Он был уверен, что японцы не рискнули бы высадиться без оружия на чужой земле так далеко от Мацмая. Планы их, видимо, шли далеко. Острова Кунашир и Шикотан уже оставались у них в тылу. Будто по цепочке, звено за звеном, самураи могли постепенно подобраться к югу Камчатки.
…В конце мая, тихим ясным днём, когда, будто утомившись перекатывать тяжёлые валы, мирно спал океан, с высоких круч берега, с брустверов японского редута были замечены два корабля.
Тотчас прогремел сигнал тревоги, у пушек засуетилась прислуга, стрелки заняли свои места. Начальник японского гарнизона, потомок древнего рода самураев Тода Матадаюу уже по контурам парусов без труда определил, что корабли, приближавшиеся к Итурупу, были не японские. Кто же мог плавать в этих широтах, кроме русских? А уж если прибыли русские, то они, конечно, спросят у Тода о правах японцев на этот остров.
Самурай с удовольствием осматривал укрепления. Мощные пушки — вот право самураев! Пусть русские попробуют взобраться на скалы Итурупа! Не важно, что остров открыли их деды. Закон самураев гласит: сильный всегда прав.
Два корабля развернулись у мыса и сразу уверенно направились к берегу. Маленький Тода взбежал на бруствер, взглядом прикинул расстояние, поднял руку.
— Огонь!..
Тяжёлые ядра со свистом разрезали воздух, и синяя гладь бухты вспыхнула радугой брызг. Тода ни на минуту не сомневался, что корабли сейчас же уйдут из бухты, и потому, яростно топая ногами, кричал на солдат:
— Быстрее заряжайте! Добыча уходит у вас из-под носа. Мы должны обязательно потопить хотя бы один корабль!..
Однако суда, как видно, не собирались покидать бухту. Они попрежнему уверенно подвигались к берегу, роняя лёгкие, белые шлюпки, которые сразу же устремлялись вперёд. И вот уже на отмели поднялась и двинулась к высотам цепочка русских стрелков.
Тода выхватил саблю.
— За мной!..
Солдаты выбежали из редута и, стреляя, стали спускаться по крутому склону горы.
Сибирские стрелки били наверняка и без промаха. Японские солдаты поминутно падали и больше не поднимались. Бой продолжался больше часа, и за это время Тода потерял почти половину гарнизона.
Но вот у стрелков Хвостова кончились патроны. На малом клочке земли, занятом русскими, все чаще ложились ядра, все гуще поднималась пыль. Единственным укреплением, где можно было укрыть раненых, был захваченный в первой атаке прочный бревенчатый амбар. В минуту передышки у этого амбара лейтенант успел оценить серьёзное положение своего отряда. Возвратиться на корабли — значит понести новые потери, признать неудачу десанта. Оставаться же на этой узкой полоске берега, не имея возможности отвечать на огонь врага, было ещё опаснее.
Со своей отлично укреплённой на высоте позиции японцы могли бы перебить весь отряд. «Нужна ещё одна стремительная атака, — решил Хвостов. — Пусть даже не удастся захватить редут, обрывы и скалы берега будут служить прикрытием для атакующих. А ночью против штыковой атаки русских японцы, конечно, не устоят».
Тода видел, как от амбара на открытую площадь спокойно, неторопливо вышел плечистый русский офицер и как взмахнул он саблей, зовя за собой моряков.
— Цельтесь в него!.. Стреляйте! — завизжал Тода. — Мои глаза готовы радоваться смерти этого дьявола! Цельтесь же верней!..
Но под градом пуль, в поднятой ядрами пыли офицер, а за ним и матросы шли к совсем уже недалёкому крутому подъёму.
Десантники заняли новую позицию у подножия сопки, вдоль чёрных базальтовых скал. Здесь отряд Хвостова и застала ночь.
Северный ветер вскоре завесил звезды чёрным пологом туч; сырой и холодный туман окутал низины острова.
В полночь, когда японцы притихли, Хвостов отослал на берег трех моряков: они должны были доставить с кораблей боеприпасы. Другая группа направилась в разведку, в обход японских редутов. Разведчикам предстояло обследовать возведённые японцами валы и отыскать наиболее удобные подступы для штурма.
Тревожной и необычно долгой была эта ночь. Дозорные, разместившиеся по склону сопки, напряжённо всматривались в темень. Время от времени слышался их условный свист. Где-то у самых редутов иногда раздавались одиночные выстрелы.
Давыдов находился в одном из передовых дозоров. С первой и до последней минуты боя он появлялся на самых опасных участках этого малого фронта.
Теперь, в непроглядной темени ночи, Хвостов тревожился за своего друга ещё больше, чем в те бесконечные минуты, когда оба они лежали под огнём вражеской батареи, когда поднимали в атаку стрелков. Возможно, многочисленный гарнизон японцев готовил ночную вылазку, чтобы отсечь отряду путь к морю?.. Уж очень подозрительной была эта немая, напряжённая тишина.
К рассвету матросы, посланные на корабли, возвратились. Хвостов услышал весёлые возгласы, смех. С жадностью разбирали стрелки патроны, и некоторые уже нетерпеливо поглядывали на командира.
Хвостов ждал донесения разведки. Что случилось на сопке с четырьмя смельчаками? Неужели японцы схватили их? Вглядываясь в смутные очертания редута, Хвостов заметил вдруг на валу несколько человеческих фигур. Они спускались с укреплений.
— К бою! — скомандовал он. — Японцы идут в атаку.
Но сверху, со стороны редутов, донёсся радостный крик, и Хвостов отчётливо расслышал одно слово:
— … бежали!
Запыхавшийся разведчик доложил:
— Они бежали ночью! Бросили все и бежали. В складах полно оружия, товаров, одежды…
Осматривая крепость и трофеи, Хвостов удивлённо заметил:
— А ведь здесь можно было бы целый год выдержать осаду! Как видно, жгла им подошвы чужая земля…
В середине июля «Авось» и «Юнона» прибыли в Охотск. Первыми на берег были доставлены раненые солдаты и моряки. Взволнованная толпа бережно подхватила носилки. Промышленники, охотники, солдаты, корабельщики, рыбаки в молчании обнажили головы…
А ещё через несколько минут со шлюпки на борт «Юноны» тяжело взобрался дородный медлительный начальник порта, господин Бухарин. Не спросив командира, он с трудом протиснулся в дверь офицерского салона и небрежно развалился на диване, едва ответив на приветствие Хвостова.
— Итак, молодой человек, — проговорил он, отдуваясь и щуря маленькие водянистые глаза, — кажется, вас можно поздравить с победой?
— Мы выполнили свой долг и предписание камергера, господина Резанова, — ответил Хвостов.
— Эти мортиры, конечно, трофеи?..
— Да, мы их взяли в бою.
Толстый сановник хитро усмехнулся: