Северянин Игорь. Менестрель

Какие подыскать для вас слова,
Чтоб в них изобразить мне вас милее?

В декабрьской летаргии, чуть жива,
Природа спит. Сон -- ландыша белее.
Безмужняя зима, ты -- как вдова.
Я прохожу в лазури среброкружев,
Во всем симптомы спячки обнаружив.


СЕКСТИНА XI

Каких-нибудь пять лет, -- и что за перемена!
Какой разительный с умчавшимся контраст!
Взамен изысканных деликатесов -- сено,
И братоненависть взамен и сект, и каст.
Картофель -- тысяча рублей мешок!.. Полено
В продаже на фунты!.. Выбрасывай балласт!

Умчаться от земли мешает нам балласт --
Земная наша жизнь. Но манит перемена:
Самоубийством ли покончить? взять полено
И голову разбить? -- ведь жизнь и смерть контраст:
Не лучше ль умереть, чем жить средь зверских каст,
И вместо хлеба -- есть овес, солому, сено?

Нет, сена есть нельзя. Однажды ели сено
В "Пенатах" Репина, на мясо, как балласт
К возвышенным мечтам, смотря... Но "сенных каст"
Судьба плачевная: такая перемена
Ускоривает смерть, -- трава и вол -- контраст,
Как дева и мечта, как скрипка и полено.

Убийственные дни! не время, а -- полено!..
И не цветы цивилизации, а -- сено!..
В Гармонию ножом вонзившийся контраст...
И жизнь -- нескидываемый вовек балласт...
И с каждым новым днем угрозней перемена
Средь политических противоречных каст...

Нам не на чем уплыть от голода, от каст,
От драговизны: вместо корабля -- полено,
Нам некуда уйти: едят повсюду сено;
И нечего нам ждать: какая перемена
Нам участь облегчит? Весь выброшен балласт,
А шар не высится: его влечет контраст...

Живя в поленный век, где царствует контраст
Утонка с грубостью; устав от всяких каст
Разбойных и тупых; на жизнь, как на балласт,
С унынием смотря; в душе людской полено
Невольно усмотрев; -- ложимся мы на сено
И пробуем уснуть: сон -- все же перемена ...


СЕКСТИНА XII

Любовь и страсть! Страсть и любовь.
Валерий Брюсов.

Страсть без любви -- лишь похоть, а не страсть,
Любовь без страсти просто безлюбовье.
Как в страстный бред без нежности упасть?
Без чувства как озноить хладнокровье?
Как власть любви сменить на страсти власть
Без огневзорья и без огнесловья?

Горячими тропами огнесловья
Идет всегда безразумная страсть.
Сладка ее мучительная власть,
И перед ней, в испуге, безлюбовье
Шарахнется, и, съежась, хладнокровье
Сторонится, чтоб, в страхе, не упасть.

Как счастлив тот, кто может в страсть упасть,
Скользя в нее лавиной огнесловья,
В зной претворяя сердца хладнокровье,
В нее, в засасывающую страсть,
Ах, перед тем бессильно безлюбовье:
Власть безлюбовья -- призрачная власть.

Лишь власть любви есть истинная власть,
И этой власти вечно не упасть,
Пусть временно и тленно безлюбовье,
Но где цветет кострами огнесловье,
Где соловьем руладящая страсть,
Там кровь жарка, -- пусть мертвым хладнокровье.

Эмблема смерти -- это хладнокровье,
И ледовита хладнокровья власть.
Как на катке, опасно там упасть.
Тех не вернет живительная страсть
Вновь к жизни эликсиром огнесловья, --
Нелюбящему -- ледник безлюбовья.

Будь скопческое клято безлюбовье
И ты, его наперсник, хладнокровье!
Будь жизненное славно огнесловье!
Прославься ты, единственная власть,
Под игом чьим отрадно мне упасть, --
Страсть и любовь! и вновь -- любовь и страсть!

СЕКСТИНА XIII

Блажен познавший власть твою и гнет,
Любовью вызываемая ревность!
В тебе огонь, биенье и полет,
Вся новь в тебе, и мировая древность.
Ах кто, ах кто тебя не воспоет?
Ты -- музыка! ты нега! ты -- напевность!

И что ни разновидность, то напевность
Иная каждый раз, и разный гнет...
Кто все твои оттенки воспоет,
Хамелеон! фата-моргана! -- ревность!
Одной тобой благоухает древность,
Одной тобой крылат любви полет.

Однако, обескрылен тот полет,
Однако, безнапевна та напевность,
Тот аромат не истончает древность,
И тягостен, как всякий гнет, тот гнет,
Когда не от любви возникнет ревность,
А от тщеславья, -- ту кто воспоет?..

Никто, никто ее не воспоет,
Не обратит ее никто в полет, --
Нет, не оправдана такая ревность.
При ней смолкает нежная напевность,
Она -- вся мрак, вся -- прах земной, вся гнет,
Ее клеймят равно и новь, и древность...

Чем ты жива, мудрейшая, -- о, древность?
Не вспомнив страсть, кто древность воспоет?
Не оттого ль бессмертен твой полет,
Что знала ты любви и страсти гнет?
Не оттого ль ярка твоя напевность,
Что зачала ты истинную ревность?

Блаженны те, кто испытали ревность
И чрез нее прочувствовали древность,
Чьи души перламутрила напевность.
Прославься, мозгкружительный полет!
Тебя безгласый лишь не воспоет ...
Чем выше ревность, тем вольнее гнет.

СЕКСТИНА XIV

Не может сердце жить изменой,
Измены нет, -- любовь одна.
3.Гиппиус.

Измены нет, пока любовь жива.
Уснет любовь, пробудится измена.
Правдивы лживые ее слова,
Но ложна суть изменового плена.
Измена -- путь к иной любви. Права
Она везде, будь это Обь иль Сена.

Изысканность, -- не воду, -- льешь ты, Сена,
И, -- не водой, -- искусством ты жива,
И, -- не водой, ты мыслями права.
Лишь против вкуса не была измена
Тобой зачата. Нет вольнее плена,
В котором вы, парижские слова.

Монументальны хрупкие слова.
Величественней Амазонки -- Сена.
Прекрасней воли -- угнетенья плена
Изящества; и если ты жива,
Французов мысль, -- лишь грубому измена
Живит тебя: ты грацией права.

Любовь -- когда любовь -- всегда права,
И непреложны все ее слова.
Ей антиподна всякая измена.
Но всех острей ее познала Сена,
Хотя она на всей земле жива --
Владычица ласкательного плена.

Плен воли и равно свободу плена,
Все их оттенки, как и все права,
Я перевью в жемчужные слова, --
И будет песнь моя о них жива.
Пусть внемлет ей восторженная Сена,
Познав, как мной оправдана измена.

Измены нет. Сама любовь -- измена;
Когда одна любовь бежит из плена,
Другая -- в плен. Пусть водоплещет Сена
Аплодисментно на мои слова;
Измены нет: любовь всегда права,
И этим чувством грудь моя жива.


СЕКСТИНА XV

О, похоть, похоть! ты -- как нетопырь
Дитя-урод зловонного болота,
Костер, который осветил пустырь
Сусальная беззлатка -- позолота
Ты тяжела, как сто пудовых гирь
Нет у тебя, ползучая, полета.

И разве можно требовать полета
От мыши, что зовется нетопырь,
И разве ждать ажурности от гирь,
И разве аромат вдыхать болота,
И разве есть в хлопушке позолота
И разве тени может дать пустырь?

Бесплоден, бестенист и наг пустырь
Аэродром машинного полета.
На нем жалка и солнца позолота
Излюбовал его лишь нетопырь,
Как злой намек на тленное болото
На пустыре, и крылья с грузом гирь.

О, похоть, похоть с ожерельем гирь,
В тебе безглазый нравственный пустырь
Ты вся полна миазмами болота
Поврага страсти, дрожи и полета,
Но ты летишь на свет, как нетопырь,
И ведая, как слепит позолота.

Летучей мыши -- света позолота
Опасна, как крылу -- вес тяжких гирь,
Как овощам -- заброшенный пустырь.
Не впейся мне в лицо, о нетопырь,
Как избежать мне твоего "полета",
О, серый призрак хлипкого болота?

Кто любит море, тот бежит болота
Страсть любящему -- плоти позолота
Не золота. Нет в похоти полета
Кто любит сад, тому постыл пустырь.
Мне паутинка драгоценней гирь
И соловей милей, чем нетопырь.


РИСУНОК

В приморском парке над рекою есть сосна,
Своею формою похожая на лиру.
И на оранжевом закате в октябре
Приходит девушка туда ежевечерно.
Со лба спускаются на груди две косы,
Глаза безумствуют весело-голубые,
Веснушки радостно порхают по лицу,
И губы узки и длинные надменны...
В нее, я знаю, вся деревня влюблена,
(Я разумею под "деревней" все мужское).
Ей лестно чувствовать любовь со всех сторон,
Но для исканий всех она неуловима.
Она кокетлива и девственно-груба,
Такая ласковая по природе,
Она чувствительна и чувственна, но страсть
Ей подчиняется, а не она -- порыву...

УТОПЛЕННЫЙ ДУШОЙ

Мое одиночество полно безнадежности,
Не может быть выхода душе из него.
Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,
Люблю подсознательно -- не знаю кого.

Зову несмолкаемо далекую -- близкую,
Быть может -- телесную, быть может -- мечту.
И в непогодь темную по лесу я рыскаю,
Свою невозможную зовя налету.

Но что ж безнадежного в моем одиночестве?
Зачем промелькнувшая осталась чужой?
Есть правда начальная в старинном пророчестве
"По душам тоскующий захлестнут душой".

И ПОСТ, И ПИР

Твои глаза, глаза лазурные,
Твои лазурные глаза,
Во мне вздымают чувства бурные,
Лазоревая стрекоза,

О, слышу я красноречивое
Твое молчанье, слышу я...
И тело у тебя -- красивая
Тропическая чешуя.

И губы у тебя упругие,
Упруги губы у тебя...
Смотрю в смятеньи и испуге я
На них, глазами их дробя...

Ты вся, ты вся такая сборная:
Стрекозка, змейка и вампир.
Златая, алая, лазорная,
Вся -- пост и вакханальный пир...

ВАНГ И АБИАННА

Ванг и Абианна, жертвы сладострастья,
Нежились телами до потери сил.
Звякали призывно у нее запястья.
Новых излияний взор ее просил.

Было так безумно. Было так забвенно.
В кровь кусались губы. Рот вмещался в рот.
Трепетали груди и межножье пенно.
Поцелуй головки -- и наоборот.

Было так дурманно. Было так желанно.
Била плоть, как гейзер, пенясь, как майтранк.
В муках сладострастья млела Абианна,
И в ее желаньях был утоплен Ванг.

V.

ЗМЕЙ УКУСЫ

ПОЭЗА ДЛЯ ЛАКОМОК

Berrin, Gourmets, Rabon, Ballet,
Иванов, Кучкуров и Кестнер
Сияли в петербургской мгле --
Светил верхушечных чудесней...

Десертный хлеб и грезоторт
Как бы из свежей земляники --
Не этим ли Иванов горд,
Кондитер истинно-великий?..

А пьяновишни от Berrin?
Засахаренные каштаны?
Сначала -- tout, а ныне -- rien:
Чтоб левых драли все шайтаны!

Bonbons de viollettes Gourmets,
Пирожное каштанов тертых --
Вкушать на яхтенной корме
Иль на beaumonde'овых курортах.

Мечтает Grace, кого мятеж
Загнал в кургауз Кисловодска:
"О, у Gourmets был boule de neige
Как мятно-сахарная клецка...

И Нелли к Кестнеру не раз
Купить "пластинок из малины"
Заехала: забыть ли вас?
Вы таяли, как трель Филины!

И ты прославлен, Кучкуров,
Возделыватель тортов "Мокка"!
Ах, не было без них пиров
От запада и до востока...

А Гессель? Рик? Rabon? Ballet?
О что за булочки и слойки!
Все это жило на земле,
А ныне все они -- покойки!"

ИХ КУЛЬТУРНОСТЬ...

Мне сказали однажды:
"Изнывая от жажды
Просвещенья, в России каждый, знай, гражданин.
Тонко любит искусство,
Разбираясь искусно
Средь стихов, средь симфоний, средь скульптур и картин".

Чтобы слух сей проверить,
Стал стучаться я в двери:
"Вы читали Бальмонта, -- Вы и Ваша семья?"
-- "Энто я-то? аль он-то?
Как назвали? Бальмонта?
Энто что же такое? не пойму что-то я.

Може, энто письмовник?
Так читал нам садовник,
По прозванью Крапива -- ик! -- Крапива Федул.
Може, энто лечебник?
Так читал нам нахлебник,
Что у нас проживает: Пармошка Разгул.

Може, энто оракул?" --
Но уж тут я заплакал:
Стало жаль мне Бальмонта и себя, и страну:
Если "граждане" все так --
Некультурнее веток,
То стране такой впору погрузиться в волну!..

ИКРА И ВОДКА

Раньше паюсной икрою мы намазывали булки.
Слоем толстым маслянистым приникала к ним икра.
Без икры не обходилось пикника или прогулки.
Пили мы за осетрину -- за подругу осетра.

Николаевская белка, царская красноголовка,
Наша знатная казенка -- что сравниться может с ней,
С монополькой русской хлебной?!.. выливалась в горло ловко...
К ней икра была закуской лучше всех и всех вкусней!

А в серебряной бумаге, мартовская, из Ростова,
Лакированным рулетом чаровавшая наш глаз?!..
Разве позабыть возможно ту, что чрезиться готова,
Ту, что наш язык ласкала, ту, что льнула, как атлас!

Как бывало не озябнешь, как бывало не устанешь,
Как бывало не встоскуешь -- лишь в столовую войдешь:
На графин кристальной водки, на икру в фарфоре взглянешь,
Сразу весь повеселеешь, потеплеешь, отдохнешь!..

ПОЭЗА О ЗНАТНОЙ ДАМЕ

Кто это ходит по улице в саке
Плюшевом желтом, беседуя с прачкой
О происшедшей на ярмарке драке?
-- Знатная дама, дама с собачкой.

Кто это сплетничает так умело
В местной аптеке, охваченной спячкой,
О поэтессе, смеющейся смело?
-- Знатная дама, дама с собачкой.

Кто это в спальне раскрывши оракул
Ищет, с кем муж изменяет: с полячкой
Или с жидовкой, чтоб грешную на кол?
-- Знатная дама, дама с собачкой.

Кто это день наполняет свой целый
Руганью, картами, храпом и жвачкой?
Кто это ходит все с ношею белой?
-- Знатная дама, дама с собачкой.

Г-Н ЦАП-ЦАРАП

1.

По деревне ходит местный
Скоморох и шут, --
Враль и пьяница известный,
Выжига и плут.

Из охранки экс-чиновник
И большой богач,
Всех продажных баб любовник,
Девушек пугач.

"Я волшебник! Я полковник!
Поп и эскулап! --
Уверяет экс-чиновник
Сыска -- Цап-Царап.

-- Я ль не крестник государя?
Я ли не герой?" --
И надуется вдруг харя,
Как пузырь, горой.

-- "Всех на свете я полезней:
Перенес, ей-ей,
Даже женские болезни
И рожал детей!

Дайте мне солдат штук восемь
Под начальство, и
Двести тысяч мы отбросим,
Черт, в края твои!" --

Попивая самогонку
Иль денатурат,
Трам бранит и хвалит конку
Старый ретроград.

И телятиною густо
Понабив свой рот
В пух и в прах честит искусство
Жалкий идиот.

Носом, точно прелой грушей,
Машет, то и знай:
Коли не любо -- не слушай,
Врать же не мешай!

2.

Говорят, он очень добрый,
Прелый весь, как нос:
Не ломает людям ребра,
Только шлет донос...

И смотря по настроенью,
Просто с пьяных глаз,
В камеру для заключенья
Приглашает вас...

А потом, при встрече, нежно
Кланяется вам,
Вопрошая вас небрежно,
Как гостили там...

За подобную любезность
И за добрый нрав
Цап-Царапа ценит местность
Нужным ей признав;

Он полезен: он в подарок
Богадельне даст
Раз в пять лет пятнадцать марок, -
Он на то горазд...

Так то полублагодетель,
Но и целый шпик,
Пуль, ножей, дубин и петель
Избегать привык...

ПОЭЗА ДЛЯ БЕЖЕНЦЕВ

В этой маленькой русской колонии,
Здесь спасающей от беззакония
Свои бренные дух и тела,
Интересы такие мизерные,
Чувства подленькие, лицемерные,
Ищут все лишь еды и тепла.

Все едят -- это очень естественно
И тепло в наше время существенно
С этим спорить не будет никто.
Но ведь кроме запросов желудочных
И телесных, есть ряд мозгогрудочных
Кроме завтраков, дров и пальто.

Есть театр, есть стихи, есть симфонии.
Есть картины и если в Эстонии
Ничего нет такого для вас,
Соотечественники слишком русские,
Виноваты вы сами, столь узкие,
Что теряете ухо и глаз.

Если здесь в деревушке подобного
Ничего не найти, кроме сдобного
Хлеба, можно давать вечера
Музыкально-поэзо-вокальные,
Можно пьесы поставить лояльные
И, пожалуй, плясать до утра.

Можно вслух проштудировать Гоголя
(Ах, сознайтесь, читали вы много ли
Из него в своей жизни, друзья!..)
Можно что-нибудь взять из Некрасова,
Путешествие знать Гаттерасово,
Если Ницше, допустим нельзя...

Но куда вам такие занятия,
Вызывающие лишь проклятия, --
Лучше карты, еда и разврат!
Лучше сплетни, интриги и жалобы,
Что давно де войскам не мешало бы,
Взять для ваших удобств Петроград!..

VI

С ЭСТОНСКОГО

ИЗ МАРИИ УНДЭР

УТРО

(С эстонского)

Вновь воскресаю я каждое утро --
Розовая в светлой пене простынь:
Блондных волос ручейки, -- желтовинь, --
Льются с висков -- с чаши из перламутра.
Вновь я интимна, свежа и тепла!
Вот соскользнули с цветущей постели
Белые ночи одухотворенные,
Лунью расплавленной осеребренные;
Струйки одежд молоком заблестели.
Пауза солнца к заре истекла.
Сыплет ко мне золотистый песок
Солнце на сонные крошки -- окошки,
Тихо, невестно, зовет на дорожки.
Вдребезги сердце распалось. Глубок
Сад, как колодец, прохладен и зелен,
Полон предчувствий, как тайна великая.
Здравствуй, Сегодня! покойся, Вчера!
Утро -- мост роз, сходня розовобликая
К дню. День -- корабль, к чуду путь чей нацелен:
Синему парусу вздуться пора.

ИЗ ГУСТАВА СУЙТСА

(С эстонского)

1.

КОШМАР

Боль в голове ото дня.
Ночь даже сну западня
В отчем краю.

Юности вера, где ты?
В сердце томленье мечты.
Муку таю

Дело дней серых закрыл
Круг заколдованный сил
Ночи немой.

В темном плененье земля,
Даже во сне не внемля,
Ужас со мной.

В темном, земля, ты плену.
Тучи закрыли луну.
"Помощь подай!"

Чей-то как будто возник
В ветре таинственный вскрик:
"Помощь подай!"

Чувствую: руку занес,
Чтоб умерщвлять, дух угроз --
Сам сатана.

Чувствую: брат мой зовет,
Помощь душа не дает:
В путах она.

2.

БОГИ И ГЛУПЦЫ

Боги бессмертные, в выси живущие...
Смертные дурни, в низинах ползущие...

Здесь даже днем -- ни конца, ни начала.
Лишь по ночам от них свет излучало.

Тысячи, тысячи там светлых окон.
Щеки ничтожных, вперивших в высь око.

Никнут, вздыхая, певцы. Плачут жены.
Глухи недвижных друзей моих стоны.

ФИНАЛ

ЛЭ VI

Под новый год кончается мой труд --
Двенадцатая книга вдохновений.
Ее снега событий не затрут
На перепутьях новых откровений.
Я верю; девятьсот двадцатый год, --
Избавит мир от всех его невзгод,--
Ведь он идет, как некий светлый гений.

Ведь он идет, как некий светлый гений,
Походкой ровной, совершит свой суд,
Свой правый, суд, где чудо воскресений,
Над теми, кто со злобой крест несут.
Закончится всем злым и добрым проба,--
Он идеалы выведет из гроба,
И вновь поля и чувства зацветут.

И вновь поля и чувства зацветут,
Исчезнет голод мысли и растений,
Вновь заиграет злаков изумруд,
Зазолотится урожай осенний,
И станет снова сытым человек
И телом, и душой. Растает снег,
Лишь заблестит светила луч весенний.

Лишь заблестит светила луч весенний,
Начнется пляска радостных минут,
Среди кустов черемух и сиреней
Вновь соловьи разливно запоют.
Придет любовь из своего изгнанья,
Вернется об руку с Искусством Знанье, --
Все обновленной жизнью заживут.

Все обновленной жизнью заживут,
Без злобы, без убийства и без лени;
И не орудий будет слышен гуд,
А гуд труда, любви и наслаждений.
О, верьте, верьте: эти дни придут,
Дни музыкально-ласковых мгновений...
О, эти дни! вы -- близко, рядом, тут!

О, эти дни! вы -- близко, рядом тут!
Я в настроеньи ваших настроений.
Вы влиты в обрильянченный сосуд --
Сосуд чудес, пророчеств и видений.
Да, смерть умрет! да, жизнь воскреснет вновь!
В своей душе ей место приготовь! --
Так повелел круговорот свершений.

Так повелел круговорот свершений! --
Он предназначен, властен, мудр и крут,
В его вращеньи нет ни отклонений,
Ни замедлений, преград, ни пут.
Под вечным знаком предопределенья,
С душой, познавшей таинства прозренья,
Под новый год кончается мой труд.

Под новый год кончается мой труд, --
Ведь он идет, как некий светлый гений!
О, вновь поля и чувства зацветут,
Лишь заблестит светила луч весенний!
Все обновленной жизнью заживут!
О, эти дни! вы -- близко, рядом, тут!
Так повелел круговорот свершений.