Страница:
Гусеницы приходят с юго-востока, из Смертельных Земель, к которым Пожиратели никогда не приближаются. Вначале они еще не такие огромные, всего два-три человеческих роста в длину, гораздо более подвижные и пока уязвимые для большинства хищников. Многоголовым потоком они струятся по Степи, пожирая траву, во множестве погибая, уходя все дальше вглубь огромного зеленого океана. Здесь они бесцельно переползают с места на место, постоянно поглощая огромные массы зелени и неудержимо прибавляя в размерах, пока не наступит тот момент, когда они наберут необходимый вес и устремятся обратно. И нет в Степи силы, кроме Пожирателей Гусениц, которая смогла бы их остановить! Ни одного хищника не боится многолапый гигант, вооруженный отравленными шипами, торчащими из его мохнатых боков и способный, несмотря на огромные размеры, необычайно быстро перекатываться с боку на бок, подминая под себя все оказавшееся на пути. Инстинкт помогает королеве Степи заранее уходить из мест, застигнутых засухой, могучая пищеварительная система справляется со всеми ядовитыми растениями, встречающимися на равнине. Только муравьи еще, пожалуй, с их самоотверженностью способны убить Гусеницу, потеряв при этом сотни своих сородичей. Но в самой Степи муравьи не водятся, и охотники редко когда видели этих насекомых.
Паук неподвижно сидел на шатре, хотя Элоиз чувствовала, что он должен и хочет идти, что у него много дел, ему требуется изучать местных животных. А еще он голоден… Анза наверняка ждет разрешения. Совесть мучит! Женская мстительность не позволяла девушке отпустить провинившегося приятеля парой как бы ничего не значащих слов, хотя… Она уже простила его, конечно же, простила. Да и что ей оставалось?
Паук не мог ей лгать. Слишком часто и подолгу он входил в ее сознание, сливая его со своим, и они были «близко-близко», становясь одним целым. Если бы Анза питал к Элоиз злые чувства или хотя бы презрение, она давно знала бы об этом. Но нет, восьмилапый искренне любил свою питомицу.
Девушка нарочито медленно расчесала волосы, подколола их по-праздничному, что тоже заняло немало времени, занялась мелкой починкой короткой туники. «Маленькая хочет есть?» - осторожно поинтересовался паук. - Тебе нужно идти? Иди. Анза промолчал.
«А ты ведь не просто смертоносец… В тебе, наверное, стало очень много человеческого. Даже вот «забыл», да? Не боишься совсем распаучиться?» Спустившаяся сверху лапа ласково тронула ее голову.
- Отстань! - Элоиз вздрогнула и от собственной грубости, и от импульса неподдельного горя, которым откликнулся восьмилапый. - Ты… Я уже причесалась, Анза… Конечно, иди. Иди, я прошу тебя. Все будет хорошо. Паук не двинулся с места, и тогда она притянула к себе эту нежную лапу и поцеловала.
Пожиратели Гусениц не знали, зачем отъевшаяся Гусеница непременно хочет вернуться в Смертельные Земли. Может быть, чтобы отомстить там своим врагам, обижавшим ее маленькой, может быть, чтобы умереть на родине… В любом случае «зачем?» - не просто самый глупый, но и самый опасный вопрос. Важно, что рано или поздно она пройдет по землям Пожирателей Гусениц. А охотники всегда готовы встретить желанную добычу. Для того их вытянутые цепи и бродят по Степи - однажды найти след и двинуться по нему в погоню. Тогда состоится долгая битва с предопределенным для травоядного концом, и степняки несколько дней будут сыты, будут петь песни… Но по-настоящему все начинается только с первого удара. И миг для него настал.
Клас почти поравнялся с головой Гусеницы, этим страшным в своем совершенстве устройством для пожирания травы. Огромная, выше юноши и в два с лишним раза шире его роста голова насекомого ровно шла над землей, пасть была чуть приоткрыта и все втягивала, втягивала в себя зелень. Охотнику в какой-то момент показалось, что насекомое не ползет, а беспрерывно подтягивается именно этой пастью, цепляясь за стебли травы. Вызывающая невольное почтение своей внушительностью вечная трапеза сопровождалась громким хрустом. Клас кинул взгляд на большой глаз Гусеницы, и ему показалось, что тварь его видит, но сама никаких действий предпринимать не хочет. Тогда он обогнал ее шагов на пятнадцать и отошел чуть вбок, перехватив копье поудобней. Охотники по обеим сторонам принялись перекликаться, тоже отбегая от Гусеницы на несколько шагов. Добыча приближалась к охотнику, и в ее глазах наконец-то появилось беспокойство, но челюсти продолжали хрустеть так же равномерно, неизбежно приближая жертву к тому месту, где она получит первый удар. Пора!
Клас прыгнул и изо всех сил вогнал копье туда, где голова длинной твари соединялась с туловищем. Шипы здесь были еще очень короткие и не могли поранить человека. Оружие вошло на полдлины, и огромное тело стало прерывисто сокращаться, импульс боли пробежал по всему туловищу насекомого, хруст травы прекратился. Охотник быстро выдернул копье и не мешкая нанес второй удар в глаз Гусеницы. Но был ли он вторым? Сзади то и дело слышались уханья соплеменников, старавшихся поглубже вонзить свои копья в сочленения огромного тела, ломающих ядовитые шипы ударами широких наконечников и древков. Однако именно удар в глаз разбудил «королеву Степи» окончательно - и в ней проснулось Чудовище.
С шипением открыв пасть, из которой тут же вывалилось огромное количество зеленой жвачки, разъяренное травоядное запрокинуло голову и начало поднимать всю переднюю часть. Клас побежал вдоль бока ближе к середине туловища - план охотников на этом закончился, теперь борьба будет развиваться так, как захочет Гусеница. Хотя финал охоты предопределен все равно.
Насекомое медленно подняло первую четверть туловища на высоту четырех человеческих ростов, покачало головой, как бы раздумывая, и вдруг стремительно упала на противоположный от Класа бок, сразу начав перекатываться, неравномерно извиваясь сегментами. Охотники с атакуемой стороны бросились бежать, но с другой - подскочили ближе и продолжили наносить удары. Гусеница качнулась обратно, заставив атакующих и спасающихся поменяться ролями, потом задергалась, извиваясь в разные стороны. Голову и хвост она приподняла и мотала ими со страшной силой, потом начала сворачиваться в кольцо. Один из недостаточно расторопных копейщиков оказался было внутри, окруженный шипами со всех сторон, но боль от уколов копьями заставила тварь беспорядочно задергаться, и смертельный круг разомкнулся, позволив жертве выскочить невредимой.
Клас колол и отбегал вместе с другими, ни на что не обращая внимания, словно участвуя с заученном танце - знакомые, привычные движения, толчки и удары. Все, что нужно делать -отбегать и колоть, колоть и отбегать, не размышляя и стараясь держать дыхание. Почти наверняка рано или поздно кто-то вскрикнет, напоровшись на отравленный шип, но это будет еще не скоро, а пока охотники не потеряли своей проворности. Да и тогда никто не обернется на крик: лечения от укола шипом в племени не существует, раненый просто впадет в беспамятство, из которого выйдет или на другой день, или никогда.
Огромное травоядное извивалось, бессмысленно бросалось то в одну сторону, то в другую, свивалось в кольцо и снова разбрасывалось во всю длину… В ней очень, очень много силы, потому что в ней очень много мяса - и значит, сегодня вечером все наедятся досыта. Укол -отскок. Укол - отскок. Охота на Гусеницу. Смысл жизни степняка, если в жизни вообще есть смысл. Не думать.
Довольно скоро Клас почувствовал, как болит укушенная нога. В промежутке между выпадами быстро глянул вниз - ступня отекла, снова посинела, кожаный ремешок сандалии жестоко растирает распухшую плоть. До конца битвы еще очень далеко, можно не выдержать, что для охотника будет большим позором, поэтому юноша постарался впредь беречь больную конечность, избегать прыжков на ней и резких поворотов. Разгоряченный, он и не заметил, как совершил все ту же ошибку: начал думать, начал беречься. Демон Небытия снова коварно подкрадывался к нему, уже с другой стороны. И настал момент, когда демон оказался готов к смертельному прыжку.
На протяжении всей охоты Клас оставался близко от передней части твари - как и хвостовой, этот участок считался весьма опасным и почетным. Гусеница не умеет атаковать головой, но бывали случаи, когда не уследивший за движениями жертвы бедолага попадал под случайный удар, зачастую становившийся для него первым и последним - весил этот орган для измельчения травы изрядно, а скорость его предсмертных метаний порой становилась просто огромной.
Клас знал об этом - но, начав беречь ногу, неизбежно рассеял внимание. Когда Гусеница внезапно вздыбилась на многоростковую высоту, он неожиданно оказался прямо перед ней и, начиная стремительное отступление, уже знал, что голова чудовища с наполненными мукой глазами уже выписывает над землей петлю, и теперь спасти от удара его может только случай. Но боги Степи не послали ему спасение - они не любят размышляющих; демон Небытия неотвратимо настиг несчастного юношу, и удар его был страшен. На мгновение охотника будто размазало по поверхности огромных челюстей, а потом пришла легкость полета. Он видел бегущую под ним траву и успел даже удивиться, что жив и в сознании, прежде чем со всего маху грянулся о землю и провалился в черноту.
Где-то далеко вздрогнул огромный паук-смертоносец. Странный импульс достиг его сознания, на миг оглушив. Повертевшись на месте, как бы приходя в себя от замешательства, Анза посеменил было в сторону шатра, но тут же остановился. Нет, Элоиз он узнал бы сразу! И насекомых, обитающих на этом участке Степи, он уже изучил, ошибки быть не могло. Сигнал пришел откуда-то из-за горизонта и, видимо, связан с людьми… Что же, хорошо. Завтра на них можно будет взглянуть.
Восьмилапый продолжил прерванный бег, приближаясь к замеченному еще сверху источнику, достиг его довольно быстро, напился и наполнил принесенные сосуды. Задумчиво постоял, глядя в воду. Слишком много человеческого.
Зная, что девушка в полном порядке, он все равно должен был немедленно бежать к ней. Паук просто не мог, не умел поступать иначе. Слишком много человеческого…
Он изо всех сил помчался обратно - Элоиз встревожилась его неожиданно ранним возвращением. «Все хорошо, маленькая?» «Все хорошо, Анза. Что с тобой?» «Я… волновался».
Паук вошел в шатер, опустился рядом с девушкой и по молчаливому согласию они стали «близко-близко». Детское название, еще девочкой Элли данное этому состоянию, как нельзя лучше отражало его суть: восьмилапый вошел в сознание человека и слил его со своим. Память и даже частично способность мыслить каждый индивидуум сохранял отдельно от другого, но вот восприятие мира становилось общим.
Сколько себя помнила девушка, и она и Анза любили эту игру, не находя никакого сочувствия среди окружающих. Люди не вполне понимали, в чем прелесть такого странного состояния. Пауки, по всей видимости, занимали ту же позицию. Вероятно, сказалось то, что девочка слишком рано осиротела и воспитывал ее так кстати оказавшийся рядом добрый восьмилапый…
Родители Элоиз погибли во время землетрясения, и ее саму, едва живую от голода, откопали пауки. Хоть в этом она могла быть уверена - ей рассказывали об этом люди.
«Прости меня, Анза, я не права, но я очень рассердилась. А ты хороший, прости, завтра я пойду к людям». «Завтра, маленькая, прости и ты меня, я больше никогда так не сделаю, а все дела завтра».
Больше они не могли уже выражать мысли отдельно друг от друга и надолго замолчали, просто сияя в Степи чистой и сильной эмоцией счастья. Счастья нечеловеческого и непаучиного.
ГЛАВА 3
К нему никто не подошел, к нему просто некому было подойти: мужчин всецело занимала битва с Гусеницей, а женщины пока не приближались к месту охоты, собирая съедобные травы к предстоящему пиршеству. Клас позже был уверен, что умер тогда на некоторое время. Был уверен совершенно твердо - потому что видел богов. Видел, но не мог рассмотреть, хотя и точно знал: это именно они, те самые боги Степи, о которых рассказывала Ма и о которых не терпел никаких разговоров Турн.
Пожиратели Гусениц никогда не смотрели на небожителей, пролетающих в вышине. Летучие хозяева равнины всегда убивали тех, кто пытался их увидеть, мгновенно подавляя своим Гневом. Лечь в густую траву лицом вниз, закрыть глаза и не думать - они любят, чтобы их почитали именно так. Если племя сделает все как нужно, то строгие высшие существа никого не тронут, пролетят мимо, видя под собой лишь море зелени.
Но если хотя бы один из степняков начнет думать, то боги наполнят его сердце тем самым ужасом, который называется Гнев с Неба, и тогда охотник начнет бояться великих созданий и невольно думать о них - а это еще хуже, чем посмотреть. Тогда великие спустятся и убьют всех, кого найдут, а найдут они тех, кто испугается и тоже направит на них свои мысли. Заслышав же поблизости страшных мстителей, невозможно о них не думать, нельзя не испугаться, поэтому в траву надо ложиться как можно дальше друг от друга. Именно потому мужская цепь идет отдельно от женской и детской, а беременные женщины со своими мужьями обязаны держаться отдельной группой, потому что дети даже в утробе могут начать думать, и тогда гневливые боги спустятся к ним…
Раньше, говорила Ма, беременную женщину с мужем изгоняли из племени на год, но пришло время, когда никто из ушедших не вернулся и охотников осталось слишком мало - едва-едва хватало для настоящей охоты. Тогда женщинам стали разрешать идти по следам племени и даже завели обычай оставлять им еды. Вот и с Гусеницы Класа они получили бы по хорошему куску -да сейчас у Пожирателей нет беременных.
Теперь в племени так и будут говорить: до Гусеницы Класа, после Гусеницы Класа - так степняки ведут счет времени. Прежде были Гусеницы Маалса, Сторка, опять Маалса, Лила… Довольно давно уже была Гусеница Эля - тогда брат его был совсем мальчиком, а Кора, их мать, жива. А уж кто из охотников отличался прежде, юноша и не помнил, ему это было совершенно не нужно. Пусть Ма и Турну известны десятки десятков отрезков времени, но какой в этом смысл? Ну вот, опять проклятый вопрос «Зачем?»…
Хотя теперь, наверное, уже все равно, мертвому можно и подумать, и бестолковые вопросы позадавать. Узрев богов воочию, Клас осознал, что терять ему совершенно нечего, он определенно умер, и теперь властители жизни и смерти пожрут его, как они поступают рано или поздно со всеми. Охотник решил, что перед трапезой боги вполне могут и ответить хоть на один его вопрос, это было бы вежливо. Вот только какой? Попросить их рассказать о себе?.. Или о том, откуда взялись Пожиратели Гусениц и другие люди? Тогда он вспомнил зеленый листочек Жизни в пустоте и спросил, глядя прямо на неясные в полумраке силуэты: «Зачем?!».
Боги удивились, но не вопросу. Вопроса они просто не поняли: небожители не задают и даже не знают таких глупых вопросов, это Клас почувствовал сразу. Сверхсущества удивились тому, что охотник их увидел. Они заворчали и тут же наслали на него Гнев с Неба, но юноша-то уже умер и потому не испугался, а даже развеселился немного: он не знал, что боги умеют удивляться и раздражаться.
Все с тем же ощущением безнаказанности мертвеца Клас повторил вопрос погромче. Гнев богов тут же ударил с такой силой, что подхватил юношу и понес куда-то прочь, но не испугав, а лишь насмешив, как смешит ребенка подбрасывание на руках. Хозяева грозно засверкали множеством глаз и загомонили хором: «Кто он? Кто он?» на таком странном языке, что и языком-то охотник не мог бы это назвать. И вдруг один бог с трудом приблизился к юноше, как будто преодолевая чье-то сопротивление, и посмотрел на него. Клас чуть не вскрикнул от удивления -подошедший оказался пауком! Но потом его ждало еще более странное открытие: паук оказался вовсе не богом. На этом месте Клас совершенно запутался и стал медленно уплывать куда-то туда, где с ним вдруг заговорила мать, причем ее он понял не сразу, зато когда понял, то догадался, что именно это и есть настоящий язык, а вовсе не тот, на котором разговаривают Пожиратели Гусениц. Юноше стало очень хорошо, но тут за ним пришел тот самый, особенно любопытный паук, аккуратно скатал сильными лапами в клубок и пустил куда-то катиться. Охотник закувыркался вниз, вниз, больно ушибаясь обо что-то головой…
Устав от переживаний, Элоиз незаметно уснула, свернувшись калачиком на сильных лапах. Паук легонько покачивал девушку, освободив сознание и размышляя о происходящем. Мысли восьмилапого не похожи на человеческие, они стремительнее, точнее и емче - но при этом, или скорее из-за этого, не столь последовательны. Некоторые люди могли бы сказать, что Анзе не хватает логики, но тут же бы и замолчали, потрясенные этим открытием. Холодное, всегда трезвое и рассудительное существо - менее логично, чем человек?..
Однако это предположение одновременно и верно, и не совсем. Смертоносцы выстраивают безупречные логические цепочки и совсем не умеют от них отступать, но количество звеньев в них крайне ограничено: два, три, иногда четыре. Анза владел нешуточным интеллектом, он, пожалуй, мог бы оперировать даже пятью последовательными звеньями - но не более. Поэтому у пауков все гораздо проще, чем у людей: провинившихся - наказать, провинившихся второй раз -убить через одного, провинившихся в третий раз - уничтожить. Восьмилапые жестоки оттого, что не видят других способов решения проблем, кроме самых простых. Ведь провинившийся должен быть наказан?
Разрыв порочного круга через прощение, пусть даже временное и мнимое по сути, уговаривание восставших, задабривание возможных вожаков - все это слишком сложно для подавляющего большинства восьмилапых. Ведь для этого надо понять хотя бы людскую логику, составляющую лишь некоторую часть сущности человека. Ограниченность пауков являлась одной из главных причин трудности их мирного сосуществования с людьми, и за долгую жизнь Анза имел много возможностей в этом убедиться. Бесконечная цепь больших и малых восстаний людей, чередующаяся с неминуемыми подавлениями, все более и более кровавыми, - вот и вся история взаимоотношений двух видов разумных существ. Вторая причина лежала в глубинном неприятии людьми насекомых, и прежде всего почему-то именно пауков. При этом двуногими всегда приводились доводы в пользу якобы более сложной человеческой организации - единственно достойной занимать место на троне властителя планеты. Анза, принимая без спора все особенности людей, не мог согласиться с их превосходством просто как ученый: вид, владевший планетой и потерявший ее, пусть и в результате катастрофы, не может считаться более приспособленным, чем другие. В то же время, довольно долго и тесно общаясь со многими людьми, он убедился, что причина ненависти имеет таинственный психологический характер. Некоторое время восьмилапый ученый исповедовал гипотезу о том, что на еще более раннем этапе развития планеты пауки уже были властителями, после чего ужас перед ними вошел в плоть и кровь человека - но подтверждений своей идеи обнаружить не смог.
Так или иначе, именно люди и пауки являлись главными соперниками в борьбе за власть, и именно их противоборство должно было определить выжившего победителя, которому достанется все. Анзе был неприятен такой итог затяжного противостояния: уничтожение одного из противников виделось ему слишком убогим и недостойным исходом. Совсем по-другому выглядела бы ситуация, если бы два вида добровольно объединили свои усилия. Такой союз не имел бы конкурентов в этом мире. Люди и пауки вместе могли бы навести порядок на планете и сообща благоустраивать ее друг для друга. Но как этого добиться?
Вся научная карьера Анзы была посвящена попытке найти решение этой проблемы. Именно поэтому он много лет назад подобрал и выходил, подражая людям, человеческого детеныша. И вот результат - он, кажется, стал в какой-то части человеком. Радоваться ли этому? Восьмилапому и в голову не приходило очеловечивать пауков или изменять людей, он хотел лишь найти пути к взаимному компромиссу. Однако сдвиг, который произошел в нем из-за отношений с Элоиз, возможно, зашел слишком далеко.
Паук вдруг поймал себя на мысли, что после смерти человеческой самки станет необычайно одинок. В то же время оценить в полной мере происходящие с девушкой возрастные изменения Анза не мог. Ну что ж, завтра это, может быть, станет возможно - Элоиз пойдет к племени степных людей, совершенно темных и не ведающих жизни в городах.
Грядущий эксперимент преследовал и другую цель, не менее интересную восьмилапому: он хотел найти самца для Элоиз, не испорченного ни рабством, ни расовой ненавистью. У нее будут дети, которые, как и она, вырастут в любви к паукам, или хотя бы к одному смертоносцу. Возможно, будет и муж… Если он окажется достаточно восприимчив к переменам или хотя бы будет обладать склонностью к компромиссам.
И третья причина для похода Элоиз возникла только теперь: странный и мощный импульс именно с той стороны, где, по его предположениям, и должны были находиться степные люди. И вот снова странное ощущение, как будто где-то прямо над этим местом идут сильнейшие сигналы в сторону гор. Что это было и что происходит сейчас? Кто появился там, за линией горизонта? Новый дикарь-сверхчеловек, подобный обитающему в далеком пустынном городе Посланнику Богини? Или что-то иное, но не менее опасное? Анзе когда-то уже приходило в голову, что наследственные изменения не обязательно должны были коснуться только насекомых. Учитывая, что местами эти мутации происходят и до сих пор, вполне можно предположить, что им подвергнутся и люди…
Что тогда? Новый феномен должен быть изучен как можно скорее, и сделать это быстро и незаметно мог только оказавшийся поблизости ученый - с помощью своей питомицы. Но это завтра… А сегодня он обещал угостить подружку мясом из клешней скорпиона. Продолжая баюкать девушку, паук начал выпускать нить. Если положить Элоиз в мягкий гамак аккуратно, она не проснется. Шатер вполне безопасен, да и Анза не будет слишком удаляться.
Клас осторожно открыл глаза. Голова его кружилась и болела, как будто он до сих пор скакал беспомощным мячиком с никому не известной в этом мире горы. Прямо перед ним было небо, в которое не надо лишний раз смотреть, потому что там… Охотник помотал головой, пытаясь прогнать опять нахлынувшие видения. Вокруг трава, он снова в Степи. Клас сел, и его тут же стошнило. Потом, с трудом ворочая непослушными зрачками, осмотрелся.
Охота завершилась, племя вовсю готовилось к пиршеству. Женщины командовали охотниками, которые разделывали мертвую Гусеницу. Скоро Ма разведет огонь - после охоты она всегда разводит огонь - и кинет туда первые кусочки добытой плоти, чтобы задобрить богов. При мысли о жареном мясе, его любимом лакомстве, Класа снова вырвало. Боги - пауки, а пауки - не боги… Каша в голове, а ведь ничего особенного вроде бы и не случилось: и сам жив, и все кости целы.
Клас сел и рассмотрел ногу - ничего, почти в порядке, просто перетрудил во время охоты. Встал, покачнулся и, уняв приступ головокружения, двинулся к туше Гусеницы. Навстречу брату, отделившись от кучки деловито орудующих копьями соплеменников, тут же, широко улыбаясь, зашагал Эль.
- Все хорошо? - опередил Клас вопрос охотника. - Я немного ударился. Головой. Словно куда-то провалился.
Эль приостановился, что-то спросил, на лице его медленно появилось недоуменное выражение.
- Что? - не понял Клас. - Что ты говоришь? Эль решительно подошел ближе и, внимательно вглядываясь в лицо пострадавшего, быстро заговорил какую-то тарабарщину. Клас невольно улыбнулся.
- Да что с тобой, брат? Эль обернулся к охотникам и что-то закричал им, но Клас разобрал только свое имя. Стало досадно: шутки между двумя, пусть и взрослыми, братьями - это одно, а вот позориться перед всем племенем - этого делать не стоило. Охотник решительно положил руку на плечо неуемного весельчака, но тот, обернувшись, снова затараторил свою скороговорку. - Эль, прекрати! Ты с ума сошел, Эль?!
К ним уже спешили несколько охотников. Впереди всех, конечно же, Турн. Торопится, в глазах беспокойство, редкая длинная бороденка трясется… Вот сейчас старейшина узнает, как ведет себя Эль, и тогда кое-кому не поздоровится! Но разошедшийся не в меру шутник вдруг снова обратился к подошедшим со своей дурацкой бессмыслицей и вдруг… Турн ответил точно такой же скороговоркой. Клас опять почувствовал сильное головокружение. - Да что с вами! Вы же охотники, а не дети! - закричал он в гневе.
Пожиратели Гусениц озадаченно переглянулись и окружили дрожащего от возмущения юношу плотной толпой. Турн крепко взял его голову обеими руками и, пристально глядя в глаза, медленно стал выговаривать непонятные звуки.
Клас снова услышал свое имя, сказанное на незнакомый манер, но больше не смог разобрать ничего. Все стало словно в тумане, он беспомощно кивнул и тихо повторил: -Клас…
Старик мягко улыбнулся, кто-то радостно крикнул, Эль облегченно похлопал брата по плечу, все наперебой принялись говорить Класу что-то успокаивающее. Тот не понимал ничего. Ровным счетом ничего. - Что-то случилось?.. Я болен?.. - обреченно спросил охотник и не удивился, когда улыбки разом сползли с окружавших его лиц.
Паук неподвижно сидел на шатре, хотя Элоиз чувствовала, что он должен и хочет идти, что у него много дел, ему требуется изучать местных животных. А еще он голоден… Анза наверняка ждет разрешения. Совесть мучит! Женская мстительность не позволяла девушке отпустить провинившегося приятеля парой как бы ничего не значащих слов, хотя… Она уже простила его, конечно же, простила. Да и что ей оставалось?
Паук не мог ей лгать. Слишком часто и подолгу он входил в ее сознание, сливая его со своим, и они были «близко-близко», становясь одним целым. Если бы Анза питал к Элоиз злые чувства или хотя бы презрение, она давно знала бы об этом. Но нет, восьмилапый искренне любил свою питомицу.
Девушка нарочито медленно расчесала волосы, подколола их по-праздничному, что тоже заняло немало времени, занялась мелкой починкой короткой туники. «Маленькая хочет есть?» - осторожно поинтересовался паук. - Тебе нужно идти? Иди. Анза промолчал.
«А ты ведь не просто смертоносец… В тебе, наверное, стало очень много человеческого. Даже вот «забыл», да? Не боишься совсем распаучиться?» Спустившаяся сверху лапа ласково тронула ее голову.
- Отстань! - Элоиз вздрогнула и от собственной грубости, и от импульса неподдельного горя, которым откликнулся восьмилапый. - Ты… Я уже причесалась, Анза… Конечно, иди. Иди, я прошу тебя. Все будет хорошо. Паук не двинулся с места, и тогда она притянула к себе эту нежную лапу и поцеловала.
Пожиратели Гусениц не знали, зачем отъевшаяся Гусеница непременно хочет вернуться в Смертельные Земли. Может быть, чтобы отомстить там своим врагам, обижавшим ее маленькой, может быть, чтобы умереть на родине… В любом случае «зачем?» - не просто самый глупый, но и самый опасный вопрос. Важно, что рано или поздно она пройдет по землям Пожирателей Гусениц. А охотники всегда готовы встретить желанную добычу. Для того их вытянутые цепи и бродят по Степи - однажды найти след и двинуться по нему в погоню. Тогда состоится долгая битва с предопределенным для травоядного концом, и степняки несколько дней будут сыты, будут петь песни… Но по-настоящему все начинается только с первого удара. И миг для него настал.
Клас почти поравнялся с головой Гусеницы, этим страшным в своем совершенстве устройством для пожирания травы. Огромная, выше юноши и в два с лишним раза шире его роста голова насекомого ровно шла над землей, пасть была чуть приоткрыта и все втягивала, втягивала в себя зелень. Охотнику в какой-то момент показалось, что насекомое не ползет, а беспрерывно подтягивается именно этой пастью, цепляясь за стебли травы. Вызывающая невольное почтение своей внушительностью вечная трапеза сопровождалась громким хрустом. Клас кинул взгляд на большой глаз Гусеницы, и ему показалось, что тварь его видит, но сама никаких действий предпринимать не хочет. Тогда он обогнал ее шагов на пятнадцать и отошел чуть вбок, перехватив копье поудобней. Охотники по обеим сторонам принялись перекликаться, тоже отбегая от Гусеницы на несколько шагов. Добыча приближалась к охотнику, и в ее глазах наконец-то появилось беспокойство, но челюсти продолжали хрустеть так же равномерно, неизбежно приближая жертву к тому месту, где она получит первый удар. Пора!
Клас прыгнул и изо всех сил вогнал копье туда, где голова длинной твари соединялась с туловищем. Шипы здесь были еще очень короткие и не могли поранить человека. Оружие вошло на полдлины, и огромное тело стало прерывисто сокращаться, импульс боли пробежал по всему туловищу насекомого, хруст травы прекратился. Охотник быстро выдернул копье и не мешкая нанес второй удар в глаз Гусеницы. Но был ли он вторым? Сзади то и дело слышались уханья соплеменников, старавшихся поглубже вонзить свои копья в сочленения огромного тела, ломающих ядовитые шипы ударами широких наконечников и древков. Однако именно удар в глаз разбудил «королеву Степи» окончательно - и в ней проснулось Чудовище.
С шипением открыв пасть, из которой тут же вывалилось огромное количество зеленой жвачки, разъяренное травоядное запрокинуло голову и начало поднимать всю переднюю часть. Клас побежал вдоль бока ближе к середине туловища - план охотников на этом закончился, теперь борьба будет развиваться так, как захочет Гусеница. Хотя финал охоты предопределен все равно.
Насекомое медленно подняло первую четверть туловища на высоту четырех человеческих ростов, покачало головой, как бы раздумывая, и вдруг стремительно упала на противоположный от Класа бок, сразу начав перекатываться, неравномерно извиваясь сегментами. Охотники с атакуемой стороны бросились бежать, но с другой - подскочили ближе и продолжили наносить удары. Гусеница качнулась обратно, заставив атакующих и спасающихся поменяться ролями, потом задергалась, извиваясь в разные стороны. Голову и хвост она приподняла и мотала ими со страшной силой, потом начала сворачиваться в кольцо. Один из недостаточно расторопных копейщиков оказался было внутри, окруженный шипами со всех сторон, но боль от уколов копьями заставила тварь беспорядочно задергаться, и смертельный круг разомкнулся, позволив жертве выскочить невредимой.
Клас колол и отбегал вместе с другими, ни на что не обращая внимания, словно участвуя с заученном танце - знакомые, привычные движения, толчки и удары. Все, что нужно делать -отбегать и колоть, колоть и отбегать, не размышляя и стараясь держать дыхание. Почти наверняка рано или поздно кто-то вскрикнет, напоровшись на отравленный шип, но это будет еще не скоро, а пока охотники не потеряли своей проворности. Да и тогда никто не обернется на крик: лечения от укола шипом в племени не существует, раненый просто впадет в беспамятство, из которого выйдет или на другой день, или никогда.
Огромное травоядное извивалось, бессмысленно бросалось то в одну сторону, то в другую, свивалось в кольцо и снова разбрасывалось во всю длину… В ней очень, очень много силы, потому что в ней очень много мяса - и значит, сегодня вечером все наедятся досыта. Укол -отскок. Укол - отскок. Охота на Гусеницу. Смысл жизни степняка, если в жизни вообще есть смысл. Не думать.
Довольно скоро Клас почувствовал, как болит укушенная нога. В промежутке между выпадами быстро глянул вниз - ступня отекла, снова посинела, кожаный ремешок сандалии жестоко растирает распухшую плоть. До конца битвы еще очень далеко, можно не выдержать, что для охотника будет большим позором, поэтому юноша постарался впредь беречь больную конечность, избегать прыжков на ней и резких поворотов. Разгоряченный, он и не заметил, как совершил все ту же ошибку: начал думать, начал беречься. Демон Небытия снова коварно подкрадывался к нему, уже с другой стороны. И настал момент, когда демон оказался готов к смертельному прыжку.
На протяжении всей охоты Клас оставался близко от передней части твари - как и хвостовой, этот участок считался весьма опасным и почетным. Гусеница не умеет атаковать головой, но бывали случаи, когда не уследивший за движениями жертвы бедолага попадал под случайный удар, зачастую становившийся для него первым и последним - весил этот орган для измельчения травы изрядно, а скорость его предсмертных метаний порой становилась просто огромной.
Клас знал об этом - но, начав беречь ногу, неизбежно рассеял внимание. Когда Гусеница внезапно вздыбилась на многоростковую высоту, он неожиданно оказался прямо перед ней и, начиная стремительное отступление, уже знал, что голова чудовища с наполненными мукой глазами уже выписывает над землей петлю, и теперь спасти от удара его может только случай. Но боги Степи не послали ему спасение - они не любят размышляющих; демон Небытия неотвратимо настиг несчастного юношу, и удар его был страшен. На мгновение охотника будто размазало по поверхности огромных челюстей, а потом пришла легкость полета. Он видел бегущую под ним траву и успел даже удивиться, что жив и в сознании, прежде чем со всего маху грянулся о землю и провалился в черноту.
***
Где-то далеко вздрогнул огромный паук-смертоносец. Странный импульс достиг его сознания, на миг оглушив. Повертевшись на месте, как бы приходя в себя от замешательства, Анза посеменил было в сторону шатра, но тут же остановился. Нет, Элоиз он узнал бы сразу! И насекомых, обитающих на этом участке Степи, он уже изучил, ошибки быть не могло. Сигнал пришел откуда-то из-за горизонта и, видимо, связан с людьми… Что же, хорошо. Завтра на них можно будет взглянуть.
Восьмилапый продолжил прерванный бег, приближаясь к замеченному еще сверху источнику, достиг его довольно быстро, напился и наполнил принесенные сосуды. Задумчиво постоял, глядя в воду. Слишком много человеческого.
Зная, что девушка в полном порядке, он все равно должен был немедленно бежать к ней. Паук просто не мог, не умел поступать иначе. Слишком много человеческого…
Он изо всех сил помчался обратно - Элоиз встревожилась его неожиданно ранним возвращением. «Все хорошо, маленькая?» «Все хорошо, Анза. Что с тобой?» «Я… волновался».
Паук вошел в шатер, опустился рядом с девушкой и по молчаливому согласию они стали «близко-близко». Детское название, еще девочкой Элли данное этому состоянию, как нельзя лучше отражало его суть: восьмилапый вошел в сознание человека и слил его со своим. Память и даже частично способность мыслить каждый индивидуум сохранял отдельно от другого, но вот восприятие мира становилось общим.
Сколько себя помнила девушка, и она и Анза любили эту игру, не находя никакого сочувствия среди окружающих. Люди не вполне понимали, в чем прелесть такого странного состояния. Пауки, по всей видимости, занимали ту же позицию. Вероятно, сказалось то, что девочка слишком рано осиротела и воспитывал ее так кстати оказавшийся рядом добрый восьмилапый…
Родители Элоиз погибли во время землетрясения, и ее саму, едва живую от голода, откопали пауки. Хоть в этом она могла быть уверена - ей рассказывали об этом люди.
«Прости меня, Анза, я не права, но я очень рассердилась. А ты хороший, прости, завтра я пойду к людям». «Завтра, маленькая, прости и ты меня, я больше никогда так не сделаю, а все дела завтра».
Больше они не могли уже выражать мысли отдельно друг от друга и надолго замолчали, просто сияя в Степи чистой и сильной эмоцией счастья. Счастья нечеловеческого и непаучиного.
ГЛАВА 3
К нему никто не подошел, к нему просто некому было подойти: мужчин всецело занимала битва с Гусеницей, а женщины пока не приближались к месту охоты, собирая съедобные травы к предстоящему пиршеству. Клас позже был уверен, что умер тогда на некоторое время. Был уверен совершенно твердо - потому что видел богов. Видел, но не мог рассмотреть, хотя и точно знал: это именно они, те самые боги Степи, о которых рассказывала Ма и о которых не терпел никаких разговоров Турн.
Пожиратели Гусениц никогда не смотрели на небожителей, пролетающих в вышине. Летучие хозяева равнины всегда убивали тех, кто пытался их увидеть, мгновенно подавляя своим Гневом. Лечь в густую траву лицом вниз, закрыть глаза и не думать - они любят, чтобы их почитали именно так. Если племя сделает все как нужно, то строгие высшие существа никого не тронут, пролетят мимо, видя под собой лишь море зелени.
Но если хотя бы один из степняков начнет думать, то боги наполнят его сердце тем самым ужасом, который называется Гнев с Неба, и тогда охотник начнет бояться великих созданий и невольно думать о них - а это еще хуже, чем посмотреть. Тогда великие спустятся и убьют всех, кого найдут, а найдут они тех, кто испугается и тоже направит на них свои мысли. Заслышав же поблизости страшных мстителей, невозможно о них не думать, нельзя не испугаться, поэтому в траву надо ложиться как можно дальше друг от друга. Именно потому мужская цепь идет отдельно от женской и детской, а беременные женщины со своими мужьями обязаны держаться отдельной группой, потому что дети даже в утробе могут начать думать, и тогда гневливые боги спустятся к ним…
Раньше, говорила Ма, беременную женщину с мужем изгоняли из племени на год, но пришло время, когда никто из ушедших не вернулся и охотников осталось слишком мало - едва-едва хватало для настоящей охоты. Тогда женщинам стали разрешать идти по следам племени и даже завели обычай оставлять им еды. Вот и с Гусеницы Класа они получили бы по хорошему куску -да сейчас у Пожирателей нет беременных.
Теперь в племени так и будут говорить: до Гусеницы Класа, после Гусеницы Класа - так степняки ведут счет времени. Прежде были Гусеницы Маалса, Сторка, опять Маалса, Лила… Довольно давно уже была Гусеница Эля - тогда брат его был совсем мальчиком, а Кора, их мать, жива. А уж кто из охотников отличался прежде, юноша и не помнил, ему это было совершенно не нужно. Пусть Ма и Турну известны десятки десятков отрезков времени, но какой в этом смысл? Ну вот, опять проклятый вопрос «Зачем?»…
Хотя теперь, наверное, уже все равно, мертвому можно и подумать, и бестолковые вопросы позадавать. Узрев богов воочию, Клас осознал, что терять ему совершенно нечего, он определенно умер, и теперь властители жизни и смерти пожрут его, как они поступают рано или поздно со всеми. Охотник решил, что перед трапезой боги вполне могут и ответить хоть на один его вопрос, это было бы вежливо. Вот только какой? Попросить их рассказать о себе?.. Или о том, откуда взялись Пожиратели Гусениц и другие люди? Тогда он вспомнил зеленый листочек Жизни в пустоте и спросил, глядя прямо на неясные в полумраке силуэты: «Зачем?!».
Боги удивились, но не вопросу. Вопроса они просто не поняли: небожители не задают и даже не знают таких глупых вопросов, это Клас почувствовал сразу. Сверхсущества удивились тому, что охотник их увидел. Они заворчали и тут же наслали на него Гнев с Неба, но юноша-то уже умер и потому не испугался, а даже развеселился немного: он не знал, что боги умеют удивляться и раздражаться.
Все с тем же ощущением безнаказанности мертвеца Клас повторил вопрос погромче. Гнев богов тут же ударил с такой силой, что подхватил юношу и понес куда-то прочь, но не испугав, а лишь насмешив, как смешит ребенка подбрасывание на руках. Хозяева грозно засверкали множеством глаз и загомонили хором: «Кто он? Кто он?» на таком странном языке, что и языком-то охотник не мог бы это назвать. И вдруг один бог с трудом приблизился к юноше, как будто преодолевая чье-то сопротивление, и посмотрел на него. Клас чуть не вскрикнул от удивления -подошедший оказался пауком! Но потом его ждало еще более странное открытие: паук оказался вовсе не богом. На этом месте Клас совершенно запутался и стал медленно уплывать куда-то туда, где с ним вдруг заговорила мать, причем ее он понял не сразу, зато когда понял, то догадался, что именно это и есть настоящий язык, а вовсе не тот, на котором разговаривают Пожиратели Гусениц. Юноше стало очень хорошо, но тут за ним пришел тот самый, особенно любопытный паук, аккуратно скатал сильными лапами в клубок и пустил куда-то катиться. Охотник закувыркался вниз, вниз, больно ушибаясь обо что-то головой…
***
Устав от переживаний, Элоиз незаметно уснула, свернувшись калачиком на сильных лапах. Паук легонько покачивал девушку, освободив сознание и размышляя о происходящем. Мысли восьмилапого не похожи на человеческие, они стремительнее, точнее и емче - но при этом, или скорее из-за этого, не столь последовательны. Некоторые люди могли бы сказать, что Анзе не хватает логики, но тут же бы и замолчали, потрясенные этим открытием. Холодное, всегда трезвое и рассудительное существо - менее логично, чем человек?..
Однако это предположение одновременно и верно, и не совсем. Смертоносцы выстраивают безупречные логические цепочки и совсем не умеют от них отступать, но количество звеньев в них крайне ограничено: два, три, иногда четыре. Анза владел нешуточным интеллектом, он, пожалуй, мог бы оперировать даже пятью последовательными звеньями - но не более. Поэтому у пауков все гораздо проще, чем у людей: провинившихся - наказать, провинившихся второй раз -убить через одного, провинившихся в третий раз - уничтожить. Восьмилапые жестоки оттого, что не видят других способов решения проблем, кроме самых простых. Ведь провинившийся должен быть наказан?
Разрыв порочного круга через прощение, пусть даже временное и мнимое по сути, уговаривание восставших, задабривание возможных вожаков - все это слишком сложно для подавляющего большинства восьмилапых. Ведь для этого надо понять хотя бы людскую логику, составляющую лишь некоторую часть сущности человека. Ограниченность пауков являлась одной из главных причин трудности их мирного сосуществования с людьми, и за долгую жизнь Анза имел много возможностей в этом убедиться. Бесконечная цепь больших и малых восстаний людей, чередующаяся с неминуемыми подавлениями, все более и более кровавыми, - вот и вся история взаимоотношений двух видов разумных существ. Вторая причина лежала в глубинном неприятии людьми насекомых, и прежде всего почему-то именно пауков. При этом двуногими всегда приводились доводы в пользу якобы более сложной человеческой организации - единственно достойной занимать место на троне властителя планеты. Анза, принимая без спора все особенности людей, не мог согласиться с их превосходством просто как ученый: вид, владевший планетой и потерявший ее, пусть и в результате катастрофы, не может считаться более приспособленным, чем другие. В то же время, довольно долго и тесно общаясь со многими людьми, он убедился, что причина ненависти имеет таинственный психологический характер. Некоторое время восьмилапый ученый исповедовал гипотезу о том, что на еще более раннем этапе развития планеты пауки уже были властителями, после чего ужас перед ними вошел в плоть и кровь человека - но подтверждений своей идеи обнаружить не смог.
Так или иначе, именно люди и пауки являлись главными соперниками в борьбе за власть, и именно их противоборство должно было определить выжившего победителя, которому достанется все. Анзе был неприятен такой итог затяжного противостояния: уничтожение одного из противников виделось ему слишком убогим и недостойным исходом. Совсем по-другому выглядела бы ситуация, если бы два вида добровольно объединили свои усилия. Такой союз не имел бы конкурентов в этом мире. Люди и пауки вместе могли бы навести порядок на планете и сообща благоустраивать ее друг для друга. Но как этого добиться?
Вся научная карьера Анзы была посвящена попытке найти решение этой проблемы. Именно поэтому он много лет назад подобрал и выходил, подражая людям, человеческого детеныша. И вот результат - он, кажется, стал в какой-то части человеком. Радоваться ли этому? Восьмилапому и в голову не приходило очеловечивать пауков или изменять людей, он хотел лишь найти пути к взаимному компромиссу. Однако сдвиг, который произошел в нем из-за отношений с Элоиз, возможно, зашел слишком далеко.
Паук вдруг поймал себя на мысли, что после смерти человеческой самки станет необычайно одинок. В то же время оценить в полной мере происходящие с девушкой возрастные изменения Анза не мог. Ну что ж, завтра это, может быть, станет возможно - Элоиз пойдет к племени степных людей, совершенно темных и не ведающих жизни в городах.
Грядущий эксперимент преследовал и другую цель, не менее интересную восьмилапому: он хотел найти самца для Элоиз, не испорченного ни рабством, ни расовой ненавистью. У нее будут дети, которые, как и она, вырастут в любви к паукам, или хотя бы к одному смертоносцу. Возможно, будет и муж… Если он окажется достаточно восприимчив к переменам или хотя бы будет обладать склонностью к компромиссам.
И третья причина для похода Элоиз возникла только теперь: странный и мощный импульс именно с той стороны, где, по его предположениям, и должны были находиться степные люди. И вот снова странное ощущение, как будто где-то прямо над этим местом идут сильнейшие сигналы в сторону гор. Что это было и что происходит сейчас? Кто появился там, за линией горизонта? Новый дикарь-сверхчеловек, подобный обитающему в далеком пустынном городе Посланнику Богини? Или что-то иное, но не менее опасное? Анзе когда-то уже приходило в голову, что наследственные изменения не обязательно должны были коснуться только насекомых. Учитывая, что местами эти мутации происходят и до сих пор, вполне можно предположить, что им подвергнутся и люди…
Что тогда? Новый феномен должен быть изучен как можно скорее, и сделать это быстро и незаметно мог только оказавшийся поблизости ученый - с помощью своей питомицы. Но это завтра… А сегодня он обещал угостить подружку мясом из клешней скорпиона. Продолжая баюкать девушку, паук начал выпускать нить. Если положить Элоиз в мягкий гамак аккуратно, она не проснется. Шатер вполне безопасен, да и Анза не будет слишком удаляться.
***
Клас осторожно открыл глаза. Голова его кружилась и болела, как будто он до сих пор скакал беспомощным мячиком с никому не известной в этом мире горы. Прямо перед ним было небо, в которое не надо лишний раз смотреть, потому что там… Охотник помотал головой, пытаясь прогнать опять нахлынувшие видения. Вокруг трава, он снова в Степи. Клас сел, и его тут же стошнило. Потом, с трудом ворочая непослушными зрачками, осмотрелся.
Охота завершилась, племя вовсю готовилось к пиршеству. Женщины командовали охотниками, которые разделывали мертвую Гусеницу. Скоро Ма разведет огонь - после охоты она всегда разводит огонь - и кинет туда первые кусочки добытой плоти, чтобы задобрить богов. При мысли о жареном мясе, его любимом лакомстве, Класа снова вырвало. Боги - пауки, а пауки - не боги… Каша в голове, а ведь ничего особенного вроде бы и не случилось: и сам жив, и все кости целы.
Клас сел и рассмотрел ногу - ничего, почти в порядке, просто перетрудил во время охоты. Встал, покачнулся и, уняв приступ головокружения, двинулся к туше Гусеницы. Навстречу брату, отделившись от кучки деловито орудующих копьями соплеменников, тут же, широко улыбаясь, зашагал Эль.
- Все хорошо? - опередил Клас вопрос охотника. - Я немного ударился. Головой. Словно куда-то провалился.
Эль приостановился, что-то спросил, на лице его медленно появилось недоуменное выражение.
- Что? - не понял Клас. - Что ты говоришь? Эль решительно подошел ближе и, внимательно вглядываясь в лицо пострадавшего, быстро заговорил какую-то тарабарщину. Клас невольно улыбнулся.
- Да что с тобой, брат? Эль обернулся к охотникам и что-то закричал им, но Клас разобрал только свое имя. Стало досадно: шутки между двумя, пусть и взрослыми, братьями - это одно, а вот позориться перед всем племенем - этого делать не стоило. Охотник решительно положил руку на плечо неуемного весельчака, но тот, обернувшись, снова затараторил свою скороговорку. - Эль, прекрати! Ты с ума сошел, Эль?!
К ним уже спешили несколько охотников. Впереди всех, конечно же, Турн. Торопится, в глазах беспокойство, редкая длинная бороденка трясется… Вот сейчас старейшина узнает, как ведет себя Эль, и тогда кое-кому не поздоровится! Но разошедшийся не в меру шутник вдруг снова обратился к подошедшим со своей дурацкой бессмыслицей и вдруг… Турн ответил точно такой же скороговоркой. Клас опять почувствовал сильное головокружение. - Да что с вами! Вы же охотники, а не дети! - закричал он в гневе.
Пожиратели Гусениц озадаченно переглянулись и окружили дрожащего от возмущения юношу плотной толпой. Турн крепко взял его голову обеими руками и, пристально глядя в глаза, медленно стал выговаривать непонятные звуки.
Клас снова услышал свое имя, сказанное на незнакомый манер, но больше не смог разобрать ничего. Все стало словно в тумане, он беспомощно кивнул и тихо повторил: -Клас…
Старик мягко улыбнулся, кто-то радостно крикнул, Эль облегченно похлопал брата по плечу, все наперебой принялись говорить Класу что-то успокаивающее. Тот не понимал ничего. Ровным счетом ничего. - Что-то случилось?.. Я болен?.. - обреченно спросил охотник и не удивился, когда улыбки разом сползли с окружавших его лиц.