Страница:
Теперь все ясно: надо придерживаться официального тона.
— Позвольте и мне назвать себя: Анатолий Тропинин, командор межпланетной связи. Меня радуют ваши слова, я и сам не любитель китайских церемоний, предпочитаю вести переговоры без лишних формальностей, как говорят у нас на Земле — без пиджаков.
— Без пиджаков? Лучше не придумаешь. Тогда приглашаю вас отобедать, с нами будет только известный уже вам Мендесона — начальник канцелярии Сената и мой помощник. Кстати, некоторые утверждают, что контакт надо начинать как раз со знакомства с туземной кухней. У наших билов в ходу поговорка: человек есть то, что он ест.
Через несколько минут они сидели за богато сервированным столом, уставленным всевозможными яствами, часть которых была землянину неизвестна. Хозяин радушно потчевал гостя, разъяснял происхождение и питательные свойства различных гермеситских блюд, с энтузиазмом рекламировал ячменку — напиток, который, на вкус Тропинина, был гибридом пива с медом. Мендесона держался в присутствии своего шефа почтительно, но непринужденно. Несколько раз, когда Эйлер затруднялся ответить на гастрономические вопросы Тропинина, он приходил на помощь и приводил исчерпывающие сведения. Бородач явно был незаурядным эрудитом. Прислуживали им роботы.
Покончив с обедом, они перешли в кабинет Великого математика — небольшую, по-домашнему обставленную комнату, в которой, за исключением уже знакомого Тропинину телекома, не было никаких атрибутов, свидетельствующих, что отсюда исходят импульсы власти. Пригласив гостя занять удобное кресло и устроившись напротив, Эйлер начал беседу:
— Как долетели, легат, не трясло?
— Благодарю. На наших космических кораблях перегрузки практически не ощущаются.
— Да, отсутствие космоплавания наша ахиллесова пята. У вас, должно быть, удивляются, как гермеситы, смею сказать, не слишком отсталые в техническом отношении, не смогли до сих пор создать свой межпланетный транспорт?
— Признаюсь, нам это показалось странным.
— Так вот, тому причиной наша нерасторопность. С точки зрения теоретических знаний и материальной базы Гермес давно созрел для выхода во Вселенную. Но на протяжении длительного времени наши законодатели скупились выделять необходимые средства, считая это излишней роскошью. К слову, Мендесона сыграл здесь не последнюю роль, поскольку занимает ключевой пост в Сенате целую вечность. Он уже пережил трех Великих математиков, пересидит и четвертого, будьте уверены…
— Помилуйте, ваше превосходительство… — запротестовал бородач.
— Ладно, не оправдывайся, — отмахнулся от него Эйлер. — Конечно, мы в состоянии форсированно решить проблему собственными силами, однако это надолго притормозит реализацию других насущных проектов. Вот почему говорю вам как на духу: мы крайне заинтересованы получить лицензию на производство современных космолетов и готовы для начала закупить несколько штук. Видите, легат, со мной легко вести переговоры, я никудышный коммерсант, сразу выкладываю карты на стол.
— Я все больше нахожу, что у нас с вами много общего, — в тон ему сказал Тропинин. — Открытая игра и в моем характере. Поэтому напомню, что согласно уставу Великого кольца продажа космической техники и особенно передача технологии требуют предварительного заключения, что вступающие в Кольцо созрели для постоянного общения и не представят опасности своим галактическим соседям. Мне поручено подготовить материал для такого заключения.
— О, это меня не беспокоит, — рассмеялся Великий математик, — у вас будет возможность убедиться, что гермеситы не дикари и есть никого не собираются. Мы хотим приобщиться к достижениям научно-технической мысли других обществ и, в свою очередь, поделимся тем, что знаем. Кстати, вы не останетесь внакладе.
Тропинин улыбнулся при мысли, что земляне могут позаимствовать нечто полезное для себя у гермеситов. Надо разъяснить это хозяевам, по возможности не оскорбляя их патриотические чувства.
— Не забывайте, синьор, что ваша планета долгое время находилась в состоянии изоляции, — вежливо сказал он. — Кроме того, мы не подходим к отношениям с дочерними цивилизациями с торгашеской меркой. Разрешите задать вам несколько вопросов?
— Я к вашим услугам. А если моих знаний недостанет, Мендесона поможет. Он у нас, вероятно, единственный выживший универсал и знает все, кроме того, что никто не знает.
— Как раз с этого я и хотел бы начать. Мне уже объяснили в общих чертах, что на Гермесе существует доведенный до совершенства профессионализм, результатом чего стало разделение общества на кланы с собственными языками.
— Да, это так.
— Каковы отношения между кланами?
— Самые дружеские. Все они равноправны и располагают практически одинаковыми возможностями влиять на положение вещей. Судите сами. Сенат, высший законодательный орган Гермеса, формируется из представителей кланов — по пятьдесят человек от каждого. Исполнительная власть принадлежит Совету великих, или, в просторечии, Великарию. Иногда его именуют «девяткой». Секрет прост: это лидеры кланов, то есть Великий математик, Великий физик, химик, биолог и так далее. Я уже говорил, легат, что мне не по душе эта напыщенная титулярность. Но так повелось с давних времен, и мы не хотим менять традицию.
— Прошу прощения, синьор Эйлер, но, кажется, я где-то уже встречал нечто похожее.
— Вы не ошиблись, — сказал Мендесона, — мысль о том, что в идеальном обществе должны управлять представители различных наук, принадлежит Анри де Сен-Симону, французскому социалисту-утописту. Правда, он почитал лишь естественные науки, а среди них отдавал пальму первенства той, которой посвятил себя синьор Эйлер. Согласно Сен-Симону не только во главе всего общества должен быть поставлен Великий математик, но и его собратья меньшего ранга призваны управлять местными общинами.
— Так вы живете по Сен-Симону?
— О, нет, — возразил Мендесона. — У нас математики исполняют роль первых скрипок в оркестрах, где все музыканты играют на равных. На практике это сводится к тому, что, начиная с Великария и кончая объединенными местными управами, функции председателя исполняются служителями математических наук.
— Хочу обратить ваше внимание, легат, — вмешался Эйлер, — что это не официально установленный и освященный законом порядок вещей, а скорее обычай, продиктованный объективными обстоятельствами. Дело в том, что наше производство до предела насыщено электронными устройствами, едва ли не все технологические процессы протекают под их бдительным контролем, вычислительная техника с успехом используется и в сферах потребления, обслуживания, быта, просвещения. В таком, можно сказать, высоко математизированном обществе наибольшая ответственность с неизбежностью ложится на тех, кто занимается программированием, дает волевой импульс сотням миллионов механизмов, обслуживающих человека с его реальными нуждами и, увы, прихотями. Маты и выполняют эту важнейшую функцию, проистекающую из природы их знаний, не требуя взамен особых привилегий. Нас называют первыми среди равных… Если я не ошибаюсь, Мендесона, это классическое определение восходит к античной древности?
— Вы правы, ваше превосходительство, — подтвердил бородач, — так велел именовать себя Юлий Цезарь.
— Вот видите, как полезно иметь под боком сведущего человека. Итак, инспектор, что вы можете сказать о нашем образе жизни?
— О, я пока слишком мало знаю, чтобы высказывать свои суждения.
— Так спрашивайте, не стесняйтесь.
— Если позволите, я бы хотел знать, как вы сами оцениваете клановую систему, считаете ли ее безупречной?
Эйлер улыбнулся.
— Вы загоняете меня в угол, вынуждая заняться самобичеванием либо выставить себя хвастунишкой. Но если говорить серьезно, истина лежит где-то посередине. Не стану лукавить: мы высоко ценим свою систему, основанную на принципе профессионального кланизма. Не буду сравнивать ее с другими — мы слишком долго были оторваны от развития вселенской цивилизации и имеем весьма смутное представление о порядках, утвердившихся на других планетах. Вполне вероятно, что там немало образцов для подражания. Однако, если брать абсолютное измерение, наше устройство обеспечивает благосостояние для всех плюс динамичный прогресс в покорении природных сил.
Есть еще одно существенное обстоятельство: профессиональный кланизм никем не выдуман, он отнюдь не представляет собой счастливой находки некоего гениального преобразователя. Этот принцип, можно сказать, ниспослан нам самим провидением, если под последним иметь в виду неумолимую внутреннюю логику производства, слившегося с наукой. По мере того как промышленная и познавательная деятельность людей шли на сближение, поколение за поколением специализировались и группировались по профессиям. Законодателям не оставалось ничего иного, как придать юридическое оформление результатам этого исторического процесса.
— Что и было сделано около пяти веков назад, — вставил Мендесона.
— И целых пять веков, — подхватил Эйлер, — засвидетельствовали, что судьба распорядилась гермеситами милостиво. Всю эту бездну времени наш общественный механизм работал как идеальный двигатель, не нуждающийся в заправке, своего рода perpetuum mobile. Разумеется, это не значит, будто у нас вовсе не возникает никаких осложнений, — их более чем достаточно, притом самого разнообразного свойства. Как всякий здоровый организм с завидным аппетитом и превосходным пищеварением, наше общество хочет увидеть больше, чем в состоянии взять в руки, и взять в руки больше, чем способно проглотить. Отсюда бесконечная гонка с препятствиями: едва кому-нибудь придет в голову новая идея, как все требуют немедленно ее реализовать, и едва она начинает приносить плоды, как все жаждут их иметь. Да мало ли где и почему возникают проблемы! Определение «безупречный», которое вы употребили, подходит, увы, только к трупу.
Тропинин развел руками и склонил голову, признавая, что выразился крайне неудачно.
— Так вот, — продолжал Великий математик, — мыслимый предел совершенства состоит в том, чтобы не было нужды останавливать конвейер всякий раз, когда пришел в негодность какой-то винтик. Короче, это — саморегулирующаяся машина, которая сама себя смазывает, разбирает пришедшие в негодность узлы, чинит их и потому не знает износа, а ухода за собой почти никакого не требует.
— Послушать вас, так мы здесь бьем баклуши, — проворчал Мендесона тоном доверенного слуги, которому разрешаются некоторые вольности.
— У вас на Земле, легат, тоже так дерзко возражают начальству, да еще в присутствии инопланетного гостя?
— Ни в коем случае, — в тон ему сказал Тропинин, — за подобные выпады у нас отрубают голову. Если, конечно, она не столь ценна, как у синьора Мендесоны.
Бородач поклонился.
— Учись, Пабло, — сказал ему шеф. — Не знаю, как в чем другом, а в умении вести тонкую беседу земляне явно нас обставили.
— Вы себя недооцениваете, синьор Эйлер, — вежливо сказал Тропинин. — Если я вам еще не окончательно надоел, меня страшно интригует…
Он замолчал, пораженный: стена с окнами, бывшая прямо перед ним, исчезла, в образовавшемся проеме на голубом небесном фоне появился незнакомый человек; он как бы въехал в кабинет на своем стуле и присоединился к их компании.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство?
— Что-нибудь экстренное? — спросил недовольно Великий математик.
— Да, синьор.
— Ладно, валяйте. — Уловив настороженный взгляд незнакомца в сторону Тропинина, Эйлер добавил: — У меня нет секретов от нашего гостя.
— Жалоба из Вероны от общины матов. Молодой агр похитил их девушку…
— Повторите!
— Да, синьор, похитил и увез в неизвестном направлении.
— Как фамилия девушки?
— Капулетти.
При звуке этого имени Тропинин вздрогнул, Эйлер с Мендесоной обменялись быстрыми взглядами.
— А агра?
— Монтекки.
— Вам говорит что-нибудь это имя? — спросил Великий математик у своего помощника. Тот отрицательно покачал головой. — Положение? — обратился Эйлер к вошедшему.
— Олдермен местной общины. Еще один момент…
— Да? — неторопливо бросил Эйлер.
— По непроверенным данным, они любят друг друга.
— Что вы сказали?! — Эйлер захохотал, откинувшись на спинку кресла; по-своему, скромно захихикал и Мендесона.
— Извините, синьор, — стал оправдываться незнакомец, — я понимаю… но обязан был доложить вам всю поступившую с места информацию. Что прикажете ответить лидерам общин — они как раз проводят сейчас согласительную комиссию?
— Ничего, пусть разбираются сами.
— Однако вы не находите, что без нашего вмешательства… — начал Мендесона.
— Нет, не нахожу, — сухо прервал его Эйлер. — Вы свободны, — сказал он незнакомцу, и тот исчез столь же странным образом, как и появился.
— Поразительно! — не удержался выразить свое восхищение Тропинин.
— Что именно? — рассеянно спросил Великий математик, занятый своими мыслями. — Ах да, вас удивило внезапное появление информатора. Мы действительно достигли кое-каких успехов в голографии, и мне следовало заранее предупредить вас… впрочем, так получилось эффектнее. Но вот что интересно: вам повезло, легат, вы, что называется, поспели к огоньку. Одно из тех самых осложнений, о которых я вам только что говорил. Притом весьма необычное. Я, признаться, не припомню случая, когда юноша из одного клана умыкал бы девушку из другого. А вы, Мендесона?
— Такой случай имел место при вашем предшественнике. Тогда удалось предотвратить насилие. Преступник находился в состоянии сильного опьянения.
— Видите, легат, происшествия подобного рода исключительны, но клановые стычки тем не менее случаются, и приходится их улаживать. Для этого существует стройная и эффективная процедура, включающая прямые переговоры между соответствующими общинами. Если им не удается прийти к полюбовному соглашению, спор переходит в арбитраж. Ну а роль высшей инстанции принадлежит Великарию. Вам, очевидно, любопытно будет знать, чем кончилось это неприятное дело — так мы непременно вас проинформируем. Молодость, безрассудство, — вздохнул он.
— Прискорбно, — присоединился к нему бородач, придав своему лицу постное выражение, — что среди наших молодых людей, в целом племени здорового и физически и нравственно, попадаются отдельные негодяи.
Эйлер взглянул на часы.
— Надо дать нашему гостю отдохнуть с дороги, Пабло. Ведь он пересек полвселенной, а мы сразу взяли его в оборот. Программа пребывания подготовлена?
Мендесона подал шефу папку, и тот, раскрыв ее, пробежал глазами.
— Мои сотрудники предлагают осмотр достопримечательностей нашей столицы, посещение двух крупных предприятий, встречу с сенаторами, выступление в Академии истории. Последнее, разумеется, при вашем согласии. Не скрою, мы заинтересованы получить как можно больше информации о Земле и других планетах Великого кольца. Ну и, наконец, заключительную беседу у меня. Насколько я знаю, вы намерены пробыть на Гермесе около двух недель?
— Да, это сопряжено с благоприятной расстановкой небесных тел. В противном случае пришлось бы задержаться у вас еще на полгода.
— Мы были бы только рады. Мне кажется, вам стоит побывать и в провинции. Может быть, Неаполь? — обратился он к Мендесоне. — Или Венеция?
— Здесь упоминалась Верона, — сказал Тропинин.
Великий математик взглянул на своего помощника, и тот еле заметно кивнул.
— Что ж, можно съездить и туда, хотя Верона ничем особенно не славится. Разве что отличной кухней. Впрочем, вы сможете определиться позднее. Вообще, легат, вам, как было условлено, будет предоставлена любая информация, и если у вас возникнет желание изменить программу по своему усмотрению — милости просим.
— Благодарю вас.
— Что ж, отдохните и беритесь за дело. Мендесона поступает в полное ваше распоряжение. И тот чиновник, который встречал вас… Как его?…
— Уланфу, — подсказал Мендесона.
Они встали. Великий математик пожал руку гостю и проводил его до дверей.
— Да, — вспомнил он, — ведь у вас был какой-то интригующий вопрос.
— Не смею более отнимать у вас драгоценное время.
— Не стесняйтесь, спрашивайте.
— Видите ли, синьор Эйлер, мне хотелось знать, как у вас с искусством, оно тоже разобрано по кланам?
— Искусство? — переспросил Великий математик, наморщив лоб, явно пытаясь вспомнить, где он слышал это слово. — Искусство? А что это такое?
3
— Позвольте и мне назвать себя: Анатолий Тропинин, командор межпланетной связи. Меня радуют ваши слова, я и сам не любитель китайских церемоний, предпочитаю вести переговоры без лишних формальностей, как говорят у нас на Земле — без пиджаков.
— Без пиджаков? Лучше не придумаешь. Тогда приглашаю вас отобедать, с нами будет только известный уже вам Мендесона — начальник канцелярии Сената и мой помощник. Кстати, некоторые утверждают, что контакт надо начинать как раз со знакомства с туземной кухней. У наших билов в ходу поговорка: человек есть то, что он ест.
Через несколько минут они сидели за богато сервированным столом, уставленным всевозможными яствами, часть которых была землянину неизвестна. Хозяин радушно потчевал гостя, разъяснял происхождение и питательные свойства различных гермеситских блюд, с энтузиазмом рекламировал ячменку — напиток, который, на вкус Тропинина, был гибридом пива с медом. Мендесона держался в присутствии своего шефа почтительно, но непринужденно. Несколько раз, когда Эйлер затруднялся ответить на гастрономические вопросы Тропинина, он приходил на помощь и приводил исчерпывающие сведения. Бородач явно был незаурядным эрудитом. Прислуживали им роботы.
Покончив с обедом, они перешли в кабинет Великого математика — небольшую, по-домашнему обставленную комнату, в которой, за исключением уже знакомого Тропинину телекома, не было никаких атрибутов, свидетельствующих, что отсюда исходят импульсы власти. Пригласив гостя занять удобное кресло и устроившись напротив, Эйлер начал беседу:
— Как долетели, легат, не трясло?
— Благодарю. На наших космических кораблях перегрузки практически не ощущаются.
— Да, отсутствие космоплавания наша ахиллесова пята. У вас, должно быть, удивляются, как гермеситы, смею сказать, не слишком отсталые в техническом отношении, не смогли до сих пор создать свой межпланетный транспорт?
— Признаюсь, нам это показалось странным.
— Так вот, тому причиной наша нерасторопность. С точки зрения теоретических знаний и материальной базы Гермес давно созрел для выхода во Вселенную. Но на протяжении длительного времени наши законодатели скупились выделять необходимые средства, считая это излишней роскошью. К слову, Мендесона сыграл здесь не последнюю роль, поскольку занимает ключевой пост в Сенате целую вечность. Он уже пережил трех Великих математиков, пересидит и четвертого, будьте уверены…
— Помилуйте, ваше превосходительство… — запротестовал бородач.
— Ладно, не оправдывайся, — отмахнулся от него Эйлер. — Конечно, мы в состоянии форсированно решить проблему собственными силами, однако это надолго притормозит реализацию других насущных проектов. Вот почему говорю вам как на духу: мы крайне заинтересованы получить лицензию на производство современных космолетов и готовы для начала закупить несколько штук. Видите, легат, со мной легко вести переговоры, я никудышный коммерсант, сразу выкладываю карты на стол.
— Я все больше нахожу, что у нас с вами много общего, — в тон ему сказал Тропинин. — Открытая игра и в моем характере. Поэтому напомню, что согласно уставу Великого кольца продажа космической техники и особенно передача технологии требуют предварительного заключения, что вступающие в Кольцо созрели для постоянного общения и не представят опасности своим галактическим соседям. Мне поручено подготовить материал для такого заключения.
— О, это меня не беспокоит, — рассмеялся Великий математик, — у вас будет возможность убедиться, что гермеситы не дикари и есть никого не собираются. Мы хотим приобщиться к достижениям научно-технической мысли других обществ и, в свою очередь, поделимся тем, что знаем. Кстати, вы не останетесь внакладе.
Тропинин улыбнулся при мысли, что земляне могут позаимствовать нечто полезное для себя у гермеситов. Надо разъяснить это хозяевам, по возможности не оскорбляя их патриотические чувства.
— Не забывайте, синьор, что ваша планета долгое время находилась в состоянии изоляции, — вежливо сказал он. — Кроме того, мы не подходим к отношениям с дочерними цивилизациями с торгашеской меркой. Разрешите задать вам несколько вопросов?
— Я к вашим услугам. А если моих знаний недостанет, Мендесона поможет. Он у нас, вероятно, единственный выживший универсал и знает все, кроме того, что никто не знает.
— Как раз с этого я и хотел бы начать. Мне уже объяснили в общих чертах, что на Гермесе существует доведенный до совершенства профессионализм, результатом чего стало разделение общества на кланы с собственными языками.
— Да, это так.
— Каковы отношения между кланами?
— Самые дружеские. Все они равноправны и располагают практически одинаковыми возможностями влиять на положение вещей. Судите сами. Сенат, высший законодательный орган Гермеса, формируется из представителей кланов — по пятьдесят человек от каждого. Исполнительная власть принадлежит Совету великих, или, в просторечии, Великарию. Иногда его именуют «девяткой». Секрет прост: это лидеры кланов, то есть Великий математик, Великий физик, химик, биолог и так далее. Я уже говорил, легат, что мне не по душе эта напыщенная титулярность. Но так повелось с давних времен, и мы не хотим менять традицию.
— Прошу прощения, синьор Эйлер, но, кажется, я где-то уже встречал нечто похожее.
— Вы не ошиблись, — сказал Мендесона, — мысль о том, что в идеальном обществе должны управлять представители различных наук, принадлежит Анри де Сен-Симону, французскому социалисту-утописту. Правда, он почитал лишь естественные науки, а среди них отдавал пальму первенства той, которой посвятил себя синьор Эйлер. Согласно Сен-Симону не только во главе всего общества должен быть поставлен Великий математик, но и его собратья меньшего ранга призваны управлять местными общинами.
— Так вы живете по Сен-Симону?
— О, нет, — возразил Мендесона. — У нас математики исполняют роль первых скрипок в оркестрах, где все музыканты играют на равных. На практике это сводится к тому, что, начиная с Великария и кончая объединенными местными управами, функции председателя исполняются служителями математических наук.
— Хочу обратить ваше внимание, легат, — вмешался Эйлер, — что это не официально установленный и освященный законом порядок вещей, а скорее обычай, продиктованный объективными обстоятельствами. Дело в том, что наше производство до предела насыщено электронными устройствами, едва ли не все технологические процессы протекают под их бдительным контролем, вычислительная техника с успехом используется и в сферах потребления, обслуживания, быта, просвещения. В таком, можно сказать, высоко математизированном обществе наибольшая ответственность с неизбежностью ложится на тех, кто занимается программированием, дает волевой импульс сотням миллионов механизмов, обслуживающих человека с его реальными нуждами и, увы, прихотями. Маты и выполняют эту важнейшую функцию, проистекающую из природы их знаний, не требуя взамен особых привилегий. Нас называют первыми среди равных… Если я не ошибаюсь, Мендесона, это классическое определение восходит к античной древности?
— Вы правы, ваше превосходительство, — подтвердил бородач, — так велел именовать себя Юлий Цезарь.
— Вот видите, как полезно иметь под боком сведущего человека. Итак, инспектор, что вы можете сказать о нашем образе жизни?
— О, я пока слишком мало знаю, чтобы высказывать свои суждения.
— Так спрашивайте, не стесняйтесь.
— Если позволите, я бы хотел знать, как вы сами оцениваете клановую систему, считаете ли ее безупречной?
Эйлер улыбнулся.
— Вы загоняете меня в угол, вынуждая заняться самобичеванием либо выставить себя хвастунишкой. Но если говорить серьезно, истина лежит где-то посередине. Не стану лукавить: мы высоко ценим свою систему, основанную на принципе профессионального кланизма. Не буду сравнивать ее с другими — мы слишком долго были оторваны от развития вселенской цивилизации и имеем весьма смутное представление о порядках, утвердившихся на других планетах. Вполне вероятно, что там немало образцов для подражания. Однако, если брать абсолютное измерение, наше устройство обеспечивает благосостояние для всех плюс динамичный прогресс в покорении природных сил.
Есть еще одно существенное обстоятельство: профессиональный кланизм никем не выдуман, он отнюдь не представляет собой счастливой находки некоего гениального преобразователя. Этот принцип, можно сказать, ниспослан нам самим провидением, если под последним иметь в виду неумолимую внутреннюю логику производства, слившегося с наукой. По мере того как промышленная и познавательная деятельность людей шли на сближение, поколение за поколением специализировались и группировались по профессиям. Законодателям не оставалось ничего иного, как придать юридическое оформление результатам этого исторического процесса.
— Что и было сделано около пяти веков назад, — вставил Мендесона.
— И целых пять веков, — подхватил Эйлер, — засвидетельствовали, что судьба распорядилась гермеситами милостиво. Всю эту бездну времени наш общественный механизм работал как идеальный двигатель, не нуждающийся в заправке, своего рода perpetuum mobile. Разумеется, это не значит, будто у нас вовсе не возникает никаких осложнений, — их более чем достаточно, притом самого разнообразного свойства. Как всякий здоровый организм с завидным аппетитом и превосходным пищеварением, наше общество хочет увидеть больше, чем в состоянии взять в руки, и взять в руки больше, чем способно проглотить. Отсюда бесконечная гонка с препятствиями: едва кому-нибудь придет в голову новая идея, как все требуют немедленно ее реализовать, и едва она начинает приносить плоды, как все жаждут их иметь. Да мало ли где и почему возникают проблемы! Определение «безупречный», которое вы употребили, подходит, увы, только к трупу.
Тропинин развел руками и склонил голову, признавая, что выразился крайне неудачно.
— Так вот, — продолжал Великий математик, — мыслимый предел совершенства состоит в том, чтобы не было нужды останавливать конвейер всякий раз, когда пришел в негодность какой-то винтик. Короче, это — саморегулирующаяся машина, которая сама себя смазывает, разбирает пришедшие в негодность узлы, чинит их и потому не знает износа, а ухода за собой почти никакого не требует.
— Послушать вас, так мы здесь бьем баклуши, — проворчал Мендесона тоном доверенного слуги, которому разрешаются некоторые вольности.
— У вас на Земле, легат, тоже так дерзко возражают начальству, да еще в присутствии инопланетного гостя?
— Ни в коем случае, — в тон ему сказал Тропинин, — за подобные выпады у нас отрубают голову. Если, конечно, она не столь ценна, как у синьора Мендесоны.
Бородач поклонился.
— Учись, Пабло, — сказал ему шеф. — Не знаю, как в чем другом, а в умении вести тонкую беседу земляне явно нас обставили.
— Вы себя недооцениваете, синьор Эйлер, — вежливо сказал Тропинин. — Если я вам еще не окончательно надоел, меня страшно интригует…
Он замолчал, пораженный: стена с окнами, бывшая прямо перед ним, исчезла, в образовавшемся проеме на голубом небесном фоне появился незнакомый человек; он как бы въехал в кабинет на своем стуле и присоединился к их компании.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство?
— Что-нибудь экстренное? — спросил недовольно Великий математик.
— Да, синьор.
— Ладно, валяйте. — Уловив настороженный взгляд незнакомца в сторону Тропинина, Эйлер добавил: — У меня нет секретов от нашего гостя.
— Жалоба из Вероны от общины матов. Молодой агр похитил их девушку…
— Повторите!
— Да, синьор, похитил и увез в неизвестном направлении.
— Как фамилия девушки?
— Капулетти.
При звуке этого имени Тропинин вздрогнул, Эйлер с Мендесоной обменялись быстрыми взглядами.
— А агра?
— Монтекки.
— Вам говорит что-нибудь это имя? — спросил Великий математик у своего помощника. Тот отрицательно покачал головой. — Положение? — обратился Эйлер к вошедшему.
— Олдермен местной общины. Еще один момент…
— Да? — неторопливо бросил Эйлер.
— По непроверенным данным, они любят друг друга.
— Что вы сказали?! — Эйлер захохотал, откинувшись на спинку кресла; по-своему, скромно захихикал и Мендесона.
— Извините, синьор, — стал оправдываться незнакомец, — я понимаю… но обязан был доложить вам всю поступившую с места информацию. Что прикажете ответить лидерам общин — они как раз проводят сейчас согласительную комиссию?
— Ничего, пусть разбираются сами.
— Однако вы не находите, что без нашего вмешательства… — начал Мендесона.
— Нет, не нахожу, — сухо прервал его Эйлер. — Вы свободны, — сказал он незнакомцу, и тот исчез столь же странным образом, как и появился.
— Поразительно! — не удержался выразить свое восхищение Тропинин.
— Что именно? — рассеянно спросил Великий математик, занятый своими мыслями. — Ах да, вас удивило внезапное появление информатора. Мы действительно достигли кое-каких успехов в голографии, и мне следовало заранее предупредить вас… впрочем, так получилось эффектнее. Но вот что интересно: вам повезло, легат, вы, что называется, поспели к огоньку. Одно из тех самых осложнений, о которых я вам только что говорил. Притом весьма необычное. Я, признаться, не припомню случая, когда юноша из одного клана умыкал бы девушку из другого. А вы, Мендесона?
— Такой случай имел место при вашем предшественнике. Тогда удалось предотвратить насилие. Преступник находился в состоянии сильного опьянения.
— Видите, легат, происшествия подобного рода исключительны, но клановые стычки тем не менее случаются, и приходится их улаживать. Для этого существует стройная и эффективная процедура, включающая прямые переговоры между соответствующими общинами. Если им не удается прийти к полюбовному соглашению, спор переходит в арбитраж. Ну а роль высшей инстанции принадлежит Великарию. Вам, очевидно, любопытно будет знать, чем кончилось это неприятное дело — так мы непременно вас проинформируем. Молодость, безрассудство, — вздохнул он.
— Прискорбно, — присоединился к нему бородач, придав своему лицу постное выражение, — что среди наших молодых людей, в целом племени здорового и физически и нравственно, попадаются отдельные негодяи.
Эйлер взглянул на часы.
— Надо дать нашему гостю отдохнуть с дороги, Пабло. Ведь он пересек полвселенной, а мы сразу взяли его в оборот. Программа пребывания подготовлена?
Мендесона подал шефу папку, и тот, раскрыв ее, пробежал глазами.
— Мои сотрудники предлагают осмотр достопримечательностей нашей столицы, посещение двух крупных предприятий, встречу с сенаторами, выступление в Академии истории. Последнее, разумеется, при вашем согласии. Не скрою, мы заинтересованы получить как можно больше информации о Земле и других планетах Великого кольца. Ну и, наконец, заключительную беседу у меня. Насколько я знаю, вы намерены пробыть на Гермесе около двух недель?
— Да, это сопряжено с благоприятной расстановкой небесных тел. В противном случае пришлось бы задержаться у вас еще на полгода.
— Мы были бы только рады. Мне кажется, вам стоит побывать и в провинции. Может быть, Неаполь? — обратился он к Мендесоне. — Или Венеция?
— Здесь упоминалась Верона, — сказал Тропинин.
Великий математик взглянул на своего помощника, и тот еле заметно кивнул.
— Что ж, можно съездить и туда, хотя Верона ничем особенно не славится. Разве что отличной кухней. Впрочем, вы сможете определиться позднее. Вообще, легат, вам, как было условлено, будет предоставлена любая информация, и если у вас возникнет желание изменить программу по своему усмотрению — милости просим.
— Благодарю вас.
— Что ж, отдохните и беритесь за дело. Мендесона поступает в полное ваше распоряжение. И тот чиновник, который встречал вас… Как его?…
— Уланфу, — подсказал Мендесона.
Они встали. Великий математик пожал руку гостю и проводил его до дверей.
— Да, — вспомнил он, — ведь у вас был какой-то интригующий вопрос.
— Не смею более отнимать у вас драгоценное время.
— Не стесняйтесь, спрашивайте.
— Видите ли, синьор Эйлер, мне хотелось знать, как у вас с искусством, оно тоже разобрано по кланам?
— Искусство? — переспросил Великий математик, наморщив лоб, явно пытаясь вспомнить, где он слышал это слово. — Искусство? А что это такое?
3
Тучи, разогнанные южным ветром, разбежались по уголкам небосклона. Горизонт заполыхал. Розовое и голубое, сойдясь в противоборстве, придали всему окружающему нежный фиолетовый оттенок. Ром, следуя инструкциям Сторти, нажал кнопку, и крыша их экомобиля, собравшись в гармошку, ушла в кузов. Скрип разбудил Улу. Она виновато улыбнулась и, словно извиняясь за то, что оставила своего возлюбленного на час в одиночестве, поцеловала его в щеку. Он обнял ее одной рукой и погнал машину, наслаждаясь ощущением всемогущества и вседозволенности.
— О чем ты думаешь, Ром?
— О тебе. А ты?
— О нас. Я пытаюсь угадать, что сейчас делают наши родители.
Он беспечно махнул рукой.
— Теперь мы не в их власти.
— А меня гложет беспокойство.
— Тебе их жалко?
— Нет, я их боюсь. Ты не знаешь мою мать, у нее решительный и волевой характер.
— Вся в тебя.
— Не шути, Ром, мать ни перед чем не остановится, чтобы настоять на своем и вернуть меня домой.
— Мой отец тоже. Но ведь есть еще моя мать и твой отец.
— И еще есть Тибор и Пер. Никогда не ожидала от Тибора такого предательства.
— Добавь к ним моего братца. А ведь знаешь, Ула, они все хотят спасти нас от самих себя. Глупцы!
— Все равно, нам надо быть настороже. Может быть, объедем Мантую, заберемся куда-нибудь подальше?
— Не паникуй. Мы уже въезжаем в город.
Они остановились у мотеля на окраине Мантуи, позавтракали в уютном ресторанчике. Ром спросил обслуживавшего их робота, как проехать к дому Ферфакса, но тот сказал, что такими сведениями не располагает, и отослал его к администратору. Последний оказался роботом новейшей конструкции, какого Рому еще не приходилось видеть. Гораздо крупнее своих собратьев, настоящий верзила, с квадратным лбом и неприятно бегающими глазами. На вопрос о Ферфаксе администратор мгновенно дал исчерпывающие пояснения: в его бездонной электронной памяти хранились данные обо всех обитателях города.
Затем Ром осведомился, не могут ли они снять в мотеле комнату на пару дней. Эта мысль пришла ему в голову внезапно: неизвестно еще, как встретит их приятель Сторти, не мешает на всякий случай иметь прибежище.
— Отчего же нет, — ответил робот, — достаточно предъявить паспорта. — Он взял документы и достал из конторки гроссбух, чтобы зарегистрировать постояльцев. Любопытно было наблюдать, как ловко управляются с бумагами его щупальцеобразные пальцы. Ром полез за деньгами, с благодарностью вспомнив мать. А когда он протянул купюру администратору, тот ее не взял. Рому показалось, что в глазах робота мелькнули настороженность и смущение, если, конечно, линзы обладают способностью выражать подобные чувства.
— В чем дело? — спросил он.
— Прошу прощенья, синьор, но вы и ваша спутница принадлежите к разным кланам.
— Ну и что?
— Боюсь, что мы не сможем предоставить вам комнату в мотеле.
— Позвольте, любезный, — сказал Ром с раздражением, — кто вам дал право распоряжаться по своему произволу?
— Не сердитесь, синьор, — вежливо ответил вышколенный администратор. — Я действую в соответствии с заложенной в меня программой.
— У вас что, есть инструкция на этот счет?
— Разумеется, синьор.
— Но это чепуха, у нас установлено равенство кланов и возможность их общения… — Ром спохватился: бессмысленно вступать в полемику с механизмом. Однако администратор не усмотрел в этом ничего странного. Он метнул в Рома быстрый взгляд, в котором явственно ощущалось сочувствие, и сказал:
— Вы правы, если иметь в виду юридическую сторону дела, но, помимо законов, существуют традиции. — И добавил, понизив голос: — Другой вопрос, насколько они справедливы.
Ром взял протянутые администратором паспорта, испытывая унижение от того, что его пожалела машина, которой полагается быть бездушным исполнителем воли человека. Эти техи в своем стремлении к совершенству переступают все дозволенные границы. Если так пойдет дальше, скоро роботы будут вести себя с людьми на равных, а там додумаются образовать свой клан, десятый, и неизвестно еще, за кем останется последнее слово: ведь по численности думающие механизмы уже в тысячи раз превосходят людей.
С другой стороны, ничего не скажешь, это электронное устройство мыслит разумней тех, кто мешает им с Улой обрести свое счастье. И ведь среди них самые близкие люди. Какая-то непостижимая дикость! Ясно одно: их положение значительно хуже, чем он мог предполагать.
В препаршивом настроении Ром вышел на улицу, где у «тарахтелки» поджидала его Ула. Но стоило ему взглянуть в ясные улыбающиеся глаза своей подруги, как тягостные мысли и страхи улетучились. Он не стал расстраивать ее рассказом о случившемся и подумал даже: дела не так уж плохи, если и роботы нам сочувствуют. Великая это способность: толковать в свою пользу и самые дурные предзнаменования!
Через несколько минут они подъехали к маленькому домику, до удивления напоминавшему обиталище Сторти: похоже, приятели, как близнецы, отличались общим вкусом до мелочей. Если так, им будет легко с Ферфаксом. Ром поднялся на крыльцо и, не найдя звонка, постучал в дверь. В доме царила тишина. Он постучал сильнее, а затем принялся барабанить что было мочи.
— Погоди, Ром, — урезонила его Ула, — может быть, хозяина нет дома. Сейчас ведь рабочее время, не забывай.
— Ты права, — сказал он со вздохом, — придется нам помотаться до вечера. Но нет худа без добра, осмотрим Мантую, — решил он.
Они прекрасно провели время: бродили по улочкам старинного города, заглядывали в музеи, осматривали храмы. Повсюду доброжелательно встречали юную красивую пару, принимая их за молодоженов, совершающих свадебное путешествие. На рынке, вдоволь насмотревшись на заваленные дарами щедрой природы Гермеса торговые ряды и подивившись расторопности стоявших за прилавками роботов в белых халатах. Ром и Ула нашли харчевню для простого люда, где решили пообедать. К их столику подсела словоохотливая пожилая женщина, представившаяся туристкой из Милана. Судя по манере держаться и некоторым профессиональным сленгам, она принадлежала к клану физов. Соседка болтала без умолку, посвятив их во всевозможные истории, услышанные еще во время странствия по городам и весям Гермеса.
Когда Ром вышел на минутку, миланка неожиданно прервала свою болтовню и спросила Улу, почему она общается со своим спутником посредством апа.
— Разве неясно, почему, — спокойно ответила Ула, — мы из разных кланов.
Тогда назойливая старая дама, сняв очки, прищурив глаза и поджав губы, заквакала, что молодой девушке надо беречь свою репутацию, что путаться с парнем другой профессии в высшей степени постыдно и так далее. Ула вспылила, послала ее к черту и выскочила на улицу. Ром нашел ее в слезах и успокоил, как ни странно, тем, что пересказал содержание своего разговора с администратором мотеля. Они посмеялись над своими невзгодами и отправились досматривать достопримечательности Мантуи.
Уже в сумерках, усталые и полные впечатлений, Ром и Ула вернулись к дому Ферфакса. Ром постучал, и опять безрезультатно: дом был пуст. Из-за заборчика, отделявшего его от соседней виллы, появилась женщина.
— Если вы к Ферфаксу, молодые люди, то не теряйте времени, его здесь нет.
У Рома упало сердце.
— Что-нибудь с ним случилось?
— Что может случиться с таким человеком! — сказала женщина тоном, свидетельствующим, что Ферфакс не пользовался особой популярностью у соседей. — Просто он укатил в Рим по каким-то своим делишкам.
— Спасибо, синьора.
— И послушайте доброго совета, не связывайтесь с этим забулдыгой, он и ангела собьет с пути истинного.
На этот раз подала голос Ула:
— Благодарим вас, синьора, за радение о наших душах, но мы и сами не ангелы.
У женщины вытянулось лицо, и она молниеносно исчезла, решив, видимо, что не стоит связываться с хулиганами.
Ром и Ула уселись на ступеньках крыльца.
— Что будем делать? — спросила она.
— Мыслить, — ответил он, беря ее за руку. — И целоваться.
Это занятие отняло у них добрых полчаса.
— У меня есть идея, — сказала вдруг Ула.
— Давно пора, — пошутил Ром, — ты же мата, да еще из семейства Капулетти, да к тому ж вундеркинд, тебе только и генерировать идеи.
— Не смей потешаться над моим кланом, презренный агр! Так вот, когда мы с тобой блуждали по городу, помнишь, нам повстречалась гостиница «Дважды два»?
— Помню.
— Под таким названием во всех крупных городах есть дома для ночлега заезжих матов.
— Что из того, и у нас есть такие дома под вывеской «Спелое зерно».
— А то, что мы снимем там номер.
— Будет то же, что и в мотеле. Инструкции для роботов везде одни.
— О чем ты думаешь, Ром?
— О тебе. А ты?
— О нас. Я пытаюсь угадать, что сейчас делают наши родители.
Он беспечно махнул рукой.
— Теперь мы не в их власти.
— А меня гложет беспокойство.
— Тебе их жалко?
— Нет, я их боюсь. Ты не знаешь мою мать, у нее решительный и волевой характер.
— Вся в тебя.
— Не шути, Ром, мать ни перед чем не остановится, чтобы настоять на своем и вернуть меня домой.
— Мой отец тоже. Но ведь есть еще моя мать и твой отец.
— И еще есть Тибор и Пер. Никогда не ожидала от Тибора такого предательства.
— Добавь к ним моего братца. А ведь знаешь, Ула, они все хотят спасти нас от самих себя. Глупцы!
— Все равно, нам надо быть настороже. Может быть, объедем Мантую, заберемся куда-нибудь подальше?
— Не паникуй. Мы уже въезжаем в город.
Они остановились у мотеля на окраине Мантуи, позавтракали в уютном ресторанчике. Ром спросил обслуживавшего их робота, как проехать к дому Ферфакса, но тот сказал, что такими сведениями не располагает, и отослал его к администратору. Последний оказался роботом новейшей конструкции, какого Рому еще не приходилось видеть. Гораздо крупнее своих собратьев, настоящий верзила, с квадратным лбом и неприятно бегающими глазами. На вопрос о Ферфаксе администратор мгновенно дал исчерпывающие пояснения: в его бездонной электронной памяти хранились данные обо всех обитателях города.
Затем Ром осведомился, не могут ли они снять в мотеле комнату на пару дней. Эта мысль пришла ему в голову внезапно: неизвестно еще, как встретит их приятель Сторти, не мешает на всякий случай иметь прибежище.
— Отчего же нет, — ответил робот, — достаточно предъявить паспорта. — Он взял документы и достал из конторки гроссбух, чтобы зарегистрировать постояльцев. Любопытно было наблюдать, как ловко управляются с бумагами его щупальцеобразные пальцы. Ром полез за деньгами, с благодарностью вспомнив мать. А когда он протянул купюру администратору, тот ее не взял. Рому показалось, что в глазах робота мелькнули настороженность и смущение, если, конечно, линзы обладают способностью выражать подобные чувства.
— В чем дело? — спросил он.
— Прошу прощенья, синьор, но вы и ваша спутница принадлежите к разным кланам.
— Ну и что?
— Боюсь, что мы не сможем предоставить вам комнату в мотеле.
— Позвольте, любезный, — сказал Ром с раздражением, — кто вам дал право распоряжаться по своему произволу?
— Не сердитесь, синьор, — вежливо ответил вышколенный администратор. — Я действую в соответствии с заложенной в меня программой.
— У вас что, есть инструкция на этот счет?
— Разумеется, синьор.
— Но это чепуха, у нас установлено равенство кланов и возможность их общения… — Ром спохватился: бессмысленно вступать в полемику с механизмом. Однако администратор не усмотрел в этом ничего странного. Он метнул в Рома быстрый взгляд, в котором явственно ощущалось сочувствие, и сказал:
— Вы правы, если иметь в виду юридическую сторону дела, но, помимо законов, существуют традиции. — И добавил, понизив голос: — Другой вопрос, насколько они справедливы.
Ром взял протянутые администратором паспорта, испытывая унижение от того, что его пожалела машина, которой полагается быть бездушным исполнителем воли человека. Эти техи в своем стремлении к совершенству переступают все дозволенные границы. Если так пойдет дальше, скоро роботы будут вести себя с людьми на равных, а там додумаются образовать свой клан, десятый, и неизвестно еще, за кем останется последнее слово: ведь по численности думающие механизмы уже в тысячи раз превосходят людей.
С другой стороны, ничего не скажешь, это электронное устройство мыслит разумней тех, кто мешает им с Улой обрести свое счастье. И ведь среди них самые близкие люди. Какая-то непостижимая дикость! Ясно одно: их положение значительно хуже, чем он мог предполагать.
В препаршивом настроении Ром вышел на улицу, где у «тарахтелки» поджидала его Ула. Но стоило ему взглянуть в ясные улыбающиеся глаза своей подруги, как тягостные мысли и страхи улетучились. Он не стал расстраивать ее рассказом о случившемся и подумал даже: дела не так уж плохи, если и роботы нам сочувствуют. Великая это способность: толковать в свою пользу и самые дурные предзнаменования!
Через несколько минут они подъехали к маленькому домику, до удивления напоминавшему обиталище Сторти: похоже, приятели, как близнецы, отличались общим вкусом до мелочей. Если так, им будет легко с Ферфаксом. Ром поднялся на крыльцо и, не найдя звонка, постучал в дверь. В доме царила тишина. Он постучал сильнее, а затем принялся барабанить что было мочи.
— Погоди, Ром, — урезонила его Ула, — может быть, хозяина нет дома. Сейчас ведь рабочее время, не забывай.
— Ты права, — сказал он со вздохом, — придется нам помотаться до вечера. Но нет худа без добра, осмотрим Мантую, — решил он.
Они прекрасно провели время: бродили по улочкам старинного города, заглядывали в музеи, осматривали храмы. Повсюду доброжелательно встречали юную красивую пару, принимая их за молодоженов, совершающих свадебное путешествие. На рынке, вдоволь насмотревшись на заваленные дарами щедрой природы Гермеса торговые ряды и подивившись расторопности стоявших за прилавками роботов в белых халатах. Ром и Ула нашли харчевню для простого люда, где решили пообедать. К их столику подсела словоохотливая пожилая женщина, представившаяся туристкой из Милана. Судя по манере держаться и некоторым профессиональным сленгам, она принадлежала к клану физов. Соседка болтала без умолку, посвятив их во всевозможные истории, услышанные еще во время странствия по городам и весям Гермеса.
Когда Ром вышел на минутку, миланка неожиданно прервала свою болтовню и спросила Улу, почему она общается со своим спутником посредством апа.
— Разве неясно, почему, — спокойно ответила Ула, — мы из разных кланов.
Тогда назойливая старая дама, сняв очки, прищурив глаза и поджав губы, заквакала, что молодой девушке надо беречь свою репутацию, что путаться с парнем другой профессии в высшей степени постыдно и так далее. Ула вспылила, послала ее к черту и выскочила на улицу. Ром нашел ее в слезах и успокоил, как ни странно, тем, что пересказал содержание своего разговора с администратором мотеля. Они посмеялись над своими невзгодами и отправились досматривать достопримечательности Мантуи.
Уже в сумерках, усталые и полные впечатлений, Ром и Ула вернулись к дому Ферфакса. Ром постучал, и опять безрезультатно: дом был пуст. Из-за заборчика, отделявшего его от соседней виллы, появилась женщина.
— Если вы к Ферфаксу, молодые люди, то не теряйте времени, его здесь нет.
У Рома упало сердце.
— Что-нибудь с ним случилось?
— Что может случиться с таким человеком! — сказала женщина тоном, свидетельствующим, что Ферфакс не пользовался особой популярностью у соседей. — Просто он укатил в Рим по каким-то своим делишкам.
— Спасибо, синьора.
— И послушайте доброго совета, не связывайтесь с этим забулдыгой, он и ангела собьет с пути истинного.
На этот раз подала голос Ула:
— Благодарим вас, синьора, за радение о наших душах, но мы и сами не ангелы.
У женщины вытянулось лицо, и она молниеносно исчезла, решив, видимо, что не стоит связываться с хулиганами.
Ром и Ула уселись на ступеньках крыльца.
— Что будем делать? — спросила она.
— Мыслить, — ответил он, беря ее за руку. — И целоваться.
Это занятие отняло у них добрых полчаса.
— У меня есть идея, — сказала вдруг Ула.
— Давно пора, — пошутил Ром, — ты же мата, да еще из семейства Капулетти, да к тому ж вундеркинд, тебе только и генерировать идеи.
— Не смей потешаться над моим кланом, презренный агр! Так вот, когда мы с тобой блуждали по городу, помнишь, нам повстречалась гостиница «Дважды два»?
— Помню.
— Под таким названием во всех крупных городах есть дома для ночлега заезжих матов.
— Что из того, и у нас есть такие дома под вывеской «Спелое зерно».
— А то, что мы снимем там номер.
— Будет то же, что и в мотеле. Инструкции для роботов везде одни.