Страница:
Шахназаров Георгий
Футурология и фантастика
ГЕОРГИЙ ШАХНАЗАРОВ,
доктор юридических наук,
президент Советской ассоциации политических
наук
Футурология и фантастика
Научная фантастика по самому смыслу термина предполагает органическое сочетание прочной научной основы с вольным полетом воображения. Разбирая произведения этого жанра, аналитики, как правило, стремятся уяснить, что в них от науки, то есть надежно постулировано, опирается на достоверный прогноз, а что от фантазий, то есть, грубо говоря, ничем не гарантировано. При этом как бы принимается за аксиому научность самой науки, тех или иных идей, от которых отталкивается автор. А между тем есть ведь и псевдонаука, и мракобесие, рядящиеся в одежды научного знания. Средневековые схоласты считали себя ученейшими людьми, и у них были на то свои основания: они назубок знали тексты Аристотеля.
Это соображение необходимо иметь в виду, когда имеешь дело с нынешней западной фантастикой. Что касается естественнонаучной стороны, то тут дело обстоит достаточно благополучно.
Представления о генетическом коде и атомном ядре, об отношениях между человеком и ЭВМ, о гипотетическом контакте космических цивилизаций и т. д. имеют достаточно объективное содержание повсеместно. В той мере, в какой истины, относящиеся к этой сфере, открыты, признаны и доказаны, они могут служить надежной основой для фантастических догадок независимо от того, кто и где этим занимается. Здесь критерий один - мера образованности или учености, литературный талант, прогностическая интуиция.
Но за редкими исключениями фантастика почти никогда не ограничивается сферой естественнонаучной. Чаще всего она строит свое предвидение или домысел, отталкиваясь от достижений как естественных и технических, так и социальных наук, иначе говоря, соединяет жюль-верновское направление с уэллсовским. И как раз тут ахиллесова пята западной фантастики. Отвергая возможность опереться на единственно научную теорию общественного развития марксистско-ленинскую, она тем самым лишает себя надежных ориентиров и, следовательно, не может считаться научной в Полном смысле этого слова.
Разумеется, было бы неверно утверждать, что это относится ко всей западной научно-фантастической литературе, в создании которой участвует немало прогрессивно мыслящих талантливых художников.
Ну а как обстоит дело с футурологией, которая сформировалась в послевоенные годы на Западе и претендует на комплексное исследование будущего? Не может ли она служить подходящим теоретическим фундаментом для научной фантастики?
Испокон веков одним из самых сильных и страстных желаний человека было постигнуть свою судьбу. В Древней Греции наибольшим почетом был окружен храм Аполлона в Дельфах: устами оракула всеведущий бог извещал царей и героев, какая участь уготована им олимпийскими небожителями. В их составе были хитроумные богини судьбы - мойры, функцией которых являлось раскрытие смертным ожидающих их сюрпризов. В средние века ни один уважающий себя монарх не обходился без придворного астролога.
В отличие от наших пращуров мы располагаем теперь возможностями не гадать о завтрашнем дне, а систематически исследовать его средствами современной науки. Одним из результатов гигантского прогресса в раскрытии тайн природы и общественной жизни стало выделение в самостоятельную отрасль знания прогностики, в арсенале которой экстраполяция и социологические опросы, моделирование и сценарная разработка экономических процессов, многие другие методы анализа перспективы. Решающее значение для ее успехов имело появление электронно-вычислительной техники, позволяющей в короткие сроки просчитывать огромное количество эмпирических данных и делать на этой основе необходимые обобщения.
Как и полагается, на первых порах всякая удача прогностики встречалась овацией, а промахи снисходительно ей прощались.
Но стадия эйфории прошла быстро. Один за другим стали обнаруживаться крупные просчеты в оценке перемен, которых следовало ожидать в рыночной конъюнктуре или денежном обращении, во внутренней или международной политике. Причем речь шла не о предсказаниях на десятилетия вперед, не поддающихся проверке, а от краткосрочных прогнозах - на год-два.
Любая теория может быть сведена в конечном счете к предвидению. Более того, теория становится научной только тогда, когда высказанные на ее основе гипотетические предположения оправдываются на практике. Иначе говоря, подтверждение способности предвидеть - это своего рода сертификат научности. Именно на такой основе химия отделилась от алхимии, астрономия - от астрологии, медицина - от знахарства. Таким же образом социальная наука отделилась от преднауки - всего арсенала социальных и политических учений, которые отнюдь не сводились к заблуждению, содержали элементы истины, но не давали цельного и системного представления об обществе и законах его развития.
Среди различных методов "исследования будущего" заметное место занимает антиутопия.
Прием этот пришелся по вкусу, и к настоящему времени созданы сотни антиутопий - хороших и плохих, написанных с гуманистических или, напротив, реакционных позиций, выражающих искреннюю озабоченность негативными тенденциями общественного развития либо рассчитанных на дешевую сенсацию. Но среди ниx есть несколько произведений, оказавших большое влияние на форг мирование всей западной футурологической мысли. К их числy принадлежат романы Олдоса Хаксли "Этот прекрасный новый мир" и Джоржа Оруэлла "1984". Последний заслуживает особог внимания, поскольку 1984 год уже миновал в календарях, и у на есть редкая возможность проследить, в какой мере и где именнo сбываются мрачные пророчества английского фантаста. Хотя авторы их происходят из одной социальной среды (состоятельная английская интеллигенция, чьи взгляды формируются в Оксфорде, Кембридже и Итоне), они существенно отличаются друч от друга. Хаксли представляет либерально-демократическое на правление. Оруэлл по своим убеждениям можеть быть причислен к сторонникам правого социализма. Хаксли по преимуществу философ, в его даровании преобладает литературное начало, Оруэлл - политик и публицист.
Тональная организация - вот его первый компонент. Не говоря уж о производстве и распределении материальных и духовных ценностей, наука, литература, искусство, быт, семья - практичес ки все аспекты человеческой жизни и деятельности в обоих произ ведениях включены в единый механизм, действующий по раз заведенному порядку и направляемый некой высшей волей. Границы между личным и общественным почти не существуют: поскольку вездесущее государство организует индустрию развлечений, онг распоряжается по собственному усмотрению и свободным време нем своих граждан или, -вернее, подданных.
Главная черта всякой суперорганизации, по мнению авторов, заключается в том, что она становится самоцелью. Именно таково устройство "прекрасного нового мира" и общества 1984 года: хотя официальной целью государства прокламируется всеобщее благрденствие и счастье, в действительности вся его деятельность подчинена задаче самоохранения. Это особенно наглядно проявляется в том, что даже правящая верхушка (десять "мировых контролеров" у Хаксли, таинственный "большой брат" и его ближайшие соратники у Оруэлла) вынуждена подчинять свою волю и страсти мистическому "общему интересу", который каким-то непостижимым образом не отвечает буквально ничьим реальным интересам.
В отличие от обычных лидеров, будь то харизматический вождь ли просто диктатор, эти люди не формулируют целей направления не извлекают из своего положения никаких особых выгод.
Несмотря на кажущуюся бесконтрольность верховной власти, а представляет собой нечто вроде блока автоматического управения, встроенного в машину и составляющего в конечном счете дну из ее деталей. Все, от стоящих у подножия социальной пирамиды до правителей,- рабы этой государственной машины. Характерно, что отдельные представители правящей элиты (вроде Мусфы Монда в "Этом прекрасном новом мире" и О'Брайена в 1984") довольно здраво судят обо всем и понимают вопиющую есправедливость заведенных порядков, но у них даже не мелькаг мысль предпринять что-либо для их изменения. Да и могут ли лнтики покушаться на механизмы? А диктаторы в антиутопиях аксли и Оруэлла -те же винтики, разве что более крупного каибра.
Подчинение организации задачам сохранения статус-кво провляется и в других чертах социальной структуры. Антиутопичесие общества разделены на классы или касты, причем деление это осит чрезвычайно жесткий характер, какая-либо социальая мобильность практически исключена. В "Этом прекрасном новом мире" насчитывается пять каст (альфа, бета, гамма, дельта, псилон), а общество "1984" состоит, по существу, из двух основых классов - управляющих и управляемых.
Следующая черта антиутопических обществ Хаксли и Оруэлла, .редставляющая прямое продолжение или даже компонент тотальюй организации,это тотальный контроль. Жизнь людей незавичимо от того, к какой социальной среде их причислила судьба, регламентирована до мельчайших подробностей, каждый их шаг запланирован, и любое отклонение от этого порядка, сходного с бесонечным однообразным бегом часовых стрелок по окружности циферблата, решительно пресекается.
Контролируется быт. В оруэллианском "1984" у каждого в жилье обеспечено постоянное присутствие соглядатая. Это достигается посредством телевизора, который позволяет наблюдать извне за всеми занятиями хозяев. По телевизору же проводятся Двухминутные кампании любви к "большому брату" и ненависти к его главному противнику (бог - дьявол), причем если кто-либо не выказывает в ходе процедуры должного рвения, то это не остается незамеченным для зоркого глаза, укрытого за телеэкраном.
Контролируется секс, правда различными методами, в зависимости от функционального назначения социальных групп. Классу управляющих надлежит сохранять идеологическую "чистоту" и нетерпимость ко всякому инакомыслию, а поскольку сексуальные влечения погружают в стихию низменных страстей, расслабляют волю и могут отвлекать от высоких помыслов, постольку они воспринимаются как нечто крайне нежелательное в этой среде. Соответственно к браку относятся как к неизбежному злу, внебрачная связь даже между одинокими мужчиной и женщиной рассматривается как тяжкий антиобщественный проступок, а половую энергию молодежи направляют в организованное русло путем поголовного вовлечения ее в "антисексуальную лигу".
Совершенно иное отношение к сексу в пролетарской среде. Здесь он расценивается не только как необходимое условие воcпроизводства рабочей силы и пополнения беспрерывно воюющей армии, но, что не менее важно, и как эффективное средство заполнения короткого досуга, сублимации всяких нежелательных раздумий. Поэтому принимаются все меры для поощрения сексуальной свободы, и даже специальный сектор в департаменте информации занят производством дешевеньких порнографических изданий.
Но, пожалуй, особо тщательному контролю подвергается мысль. В обществе 1984 года повсюду снуют агенты специальной "полиции по наблюдению за мыслями": стоит кому-либо на секунду отвлечься от благочестивых размышлений о величии и праведности существующего общественного порядка, неосторожным словом или жестом выдать прокравшуюся в мозг крамольную идею, как песенка его спета.
Итак, тотальная организация, тотальный контроль, тотальный обман и самообман - вот "три кита", на которых строятся общество 1984 года и "прекрасный новый мир". Но здесь сходство двух романов кончается, и начинаются существенные различия между ними, прежде всего в самом важном - в вопросе о происхождении.
Романы Хаксли и Оруэлла различаются не только философской глубиной, но и политической ориентацией. Первый, по существу, возлагает ответственность за изуродованное будущее на капиталистический строй. Тоталитаризм в "Этом прекрасном новом мире" есть нечто вроде неизбежной функции бездушного техницизма, без него попросту распалось бы доведенное до своего логического завершения "потребительское общество"; у Оруэлла, наоборот, техницизм становится функцией тоталитаризма, именно последний, взращенный на наполеоновских страстях, служит истоком сдерживания технического прогресса или использования его во вред человеку.
А ответственность за все кошмарные последствия тоталитаризма в "1984" возлагается без обиняков как на фашизм, так и на коммунизм. Другими словами, Оруэлл фактически перенес в свой роман несостоятельную концепцию тех западных политологов, которые игнорируют социальную природу власти, придают ей абстрактное самодовлеющее значение, из нее выводят общественные отношения, а не наоборот.
Неприязненные чувства по отношению к "коллективизму" явственно дают о себе знать и в "Этом прекрасном новом мире". В сущности, это та же казарма, что и в "1984", только ее основательно вымыли, поскребли, приукрасили, навели лоск. А если вдуматься, не сразу решишь, что хуже: быть полуголодным, придавленным работягой или сытым и беспечным придурком с тщательно промытыми от рождения мозгами.
Так, после немалого расхождения антиутопии Хаксли и Оруэлла вновь сходятся. Оба неверно оценили социализм, его возможности и перспективы, приняли за проявления нового общественного строй отрыжки и рецидивы прошлого, возложили на него едва ли не равную с эксплуататорским строем ответственность за изуродованное - пусть ради предупреждения современникам и потомкам! - будущее. С этим связано и наше замечание, что английские романисты описали не совсем то или совсем не то общество, какое имели в виду.
Социализм по самой этимологии этого понятия означает коллективизм, но в отличие от "олигархического коллективизма" Оруэлла - коллективизм демократический, ставящий своей целью и равенство людей, всесторонне свободное развитие личности. В утверждении гармоничного соотношения между личным и общественным заключена, можно сказать, сверхзадача переживаемой нами революционной эпохи.
За 1984 годом следует 1985-й. И он не остался без внимания пророков грядущего. Энтони Берджес, взявшийся изложить свою версию тоталитаризма в нашумевшей на Западе книге под названием "1985", выбором даты подчеркивает прямую преемственную связь с Оруэллом.
Несколько слов об авторе. Его перу принадлежит около двух десятков романов (в их числе такой боевик, как "Механический апельсин"), а также критических эссе, лингвистических исследований, переводов. Берджес подвизается и на музыкальном Поприще: сочиненная им симфония исполнялась в США, его стихи были использованы в мюзикле "Сирано", шедшем на Бродвее. Словом, это разносторонний и плодовитый литератор, которого доброжелательный автор предисловия к книге "1985" называет "одним из ведущих романистов нашего времени". Книга делится на две части.
Первая представляет собой развернутую трактовку "1984". Понять происхождение "черных" снов Оруэлла - так Берджес определяет .свою задачу.
В последнее десятилетие на Западе появился ряд серьезных исследований, посвященных "1984". Очерк Берджеса уступает им по многим параметрам. В то же время в нем немало любопытных наблюдений. Дело в том, что отличительная его черта заключается в неприятии традиционного мнения, в стремлении всякий раз и по всякому поводу сказать нечто оригинальное. Невольно приходит на ум сравнение с режиссерами, которые, ставя классику, стремятся вывернуть все наизнанку, сделать не так, как до сих пор. В результате. Ричард ГН из злодея превращается в совестливого правдолюбца. Хлестаков из провинциального прощелыги в обличителя и т. д. Подобные эксперименты чаще всего оборачиваются творческими неудачами, но иногда, по крайней мере в частностях, могут приносить неожиданные и небесполезные находки.
Повторив вскользь традиционное истолкование "1984" как сатиры одновременно на нацизм и коммунизм, Берджес вслед за этим доказывает, что первоисточником романа Оруэлла послужила "сатирическая транскрипция" Лондона в конце второй мировой войны. Это мотивируется тем, что обстановка, в которой живет и действует герой повествования Уинстон Смит, отражает черты быта английской столицы того времени: очереди перед магазинами, периодическое прекращение подачи электроэнергии, использование телевизионных установок для контроля за рабочими (кстати, Берджес справедливо замечает, что эта деталь могла быть заимствована из чаплинского фильма "Новые времена"). Еще более существенно наблюдение, что из окружающей его реальной жизни.
Оруэлл взял и практику "организованной ненависти". Берджес вспоминает, что как раз такую школу прошел и сам во время службы в армии. Обучавший новобранцев молодой полковник говорил им, показывая на чучело предполагаемого противника: "Ребята, ненавидьте, ради бога, это чудовище, плюньте в эту свинью, наступите на нее сапогом, перегрызите ей горло!" Именуя оруэлловскую утопию какотопией (от какофонии), Берджес признает, что она не сбылась, и в то же время подчеркивает, что ряд подмеченных в ней негативных тенденций общественного развития так или иначе проявляется в современном обществе.
Причем иллюстрирует это он на примере США и других капиталистических стран.
Негодуя по поводу этих безобразий, Берджес тем не менее делает вывод: 1984 год в том виде, как он описан Оруэллом, не состоится. Почему? Потому, что новые факторы, которых Оруэлл не мог учесть, влекут общество к другому финалу, не менее кошмарному.
Его описанию и посвящена вторая часть книги под названием "1985".
Она построена по той же схеме, что и "1984", а до него - роман Замятина "Мы" (сам Берджес, кстати, признает, что и Оруэлл, и он следовали именно этому образцу). В центре повествования история героя - бывшего преподавателя истории Джонса, который бросил школу и работает на кондитерской фабрике. С первых же страниц читатель попадает в атмосферу общественного хаоса, насилия, распада всех связей, деградации нравов. Возвращаясь домой, Джонс сталкивается с бандой тинэйджеров, которая жестоко его избивает. Затем он находит изнасилованного окровавленного мальчугана, а дома дочь-дебилку, мастурбирующую перед телеэкраном. Он звонит в больницу, чтобы справиться о здоровье жены, и узнает, что там был пожар и жена сгорела. Поджог был организован группой безответственных элементов, воспользовавшихся стачкой пожарных, а солдаты, которые должны были бы прийти на помощь, как раз в это время проводили забастовку солидарности с пожарными. Тетушка Джонса умерла таким же образом из-за забастовки электриков, поскольку находилась на операционном столе в момент, когда был выключен свет.
Усмотрев причину своих бед в забастовках, Джонс отправляется к профбоссу Девлину, выкладывает ему свои претензии и выслушивает в ответ лекцию о благах, которые несет "священный синдикализм". Девлин с удовлетворением рассуждает о том, что в 1990 году уже не отдельные стачки, а любая будет превращаться во всеобщую и если производители зубных щеток забастуют, то остановятся железные дороги, закроются школы, квартиры перестанут отапливаться и т. д. Сетования Джонса на личную судьбу профбосс объявляет гнилым проявление буржуазности и призывает его одуматься, пока не поздно. Тем не менее герой стоит на своем. Он рвет удостоверение члена профсоюза, за что его выгоняют с работы с "волчьим билетом". Джонс вынужден отдать дочь в приемный дом, а сам попадает в компанию бывших интеллектуалов, занимающихся воровством и живущих на закрытой фабрике матрасов. В свободное время они развлекаются исполнением произведений Баха, Брамса, Моцарта, чтением стихов, обсуждением латинских текстов и тому подобными упражнениями духа.
Роман завершается эпилогом, который построен в форме интервью, взятого автором у самого себя. Здесь мы находим и финальный вывод: Маркс якобы ошибался, и ответом на капиталистическое угнетение станет не революция, а тотальный синдикализм.
Что касается коммунизма, то он возможен только в слаборазвитых странах.
Что же такое "1985"? Если говорить в самой общей форме, то это еще одна спекуляция на искажении социалистической идеи.
'Берджес, осуждая анархо-синдикалистский террор, бросает тень на современное рабочее движение. Но исторический опыт уже доказал неправедность подобного искажения и действительности, и перспективы. Поэтому и предсказания Оруэлла, Берджеса и прочих антиутопистов - это злопыхательство, продиктованное классовым пристрастием. В то же время следует иметь в виду, что анархо-синдикалистская опасность существует, и необходима бдительность сознательных сил в рабочем и демократическом движении, чтобы успешно ее преодолеть.
Наряду со многими другими знамениями начало 80-х годов отмечено на Западе всплеском футурологических исканий и изысканий. Чуть ли не еженедельно, а то и чаще появляются сообщения о выходе в свет очередного опуса, посвященного будущему, начиная с 2000 года, как недалекого приметного порога вечности, и далее без ограничений.
Возможность познакомиться с его сильными и слабыми сторонами дает книга Ж- Ж. Серван-Шрайбера "Всемирный вызов", опубликованная в конце 1980 года и привлекшая на Западе широкое внимание.
Серван-Шрайбер - известный французский журналист и политический деятель, в прошлом директор еженедельника "Экспресс", лидер партии радикалов и радикал-социалистов, автор нашумевшей в свое время книги "Американский вызов". В новой работе он претендует ни много ни мало как на открытие, которое должно положить конец предыстории человеческого общества и стать началом подлинной его истории.
"Всемирный вызов" не просто авторское произведение, книга, служит своего рода манифестом так называемой Парижской группы. Она, как сообщается в послесловии, была создана летом 1919 года, чтобы "найти пути достижения новой динамики экономического развития" и создать "концепцию мультимира".
Серван-Шрайбер и его коллеги берут на вооружение идею так, называемого информатизированного общества (или, прoще, информатики), связанную с важным и многообещающим этапом научно-технического прогресса. Здесь они не являются пионерами, поскольку уже появилось немало публикаций на эту тему. Но, вероятно, никто еще не брался с такой определенностью судить 6 социальных последствиях информатики, а главное - никто не пытался столь настойчидо и, можно сказать, азартно рекламировать ее в качестве спасительного ключа к достойному человека будущему.
В какой же мере обоснованы эти смелые утверждения? "Всемирный вызов" довольно объемистое произведение, написанное в стиле научно-политической публицистики и изобилующее отступлениями, очерковыми зарисовками, авторскими реминисценциями, экскурсами в историю. Но основное его содержание сводится к трем вопросам: что угрожает человечеству? В чем его спасение?
Как этого достигнуть? Последуем и мы логике автора.
Там, где злато, там, как известно, правят бал. Серван-Шрайбер с придыханием рассказывает, как в столицу Саудовской Аравии Эр-Рияд стекаются хозяева транснациональных корпораций, финансисты из лондонского Сити и Цюриха, посланцы американского президента, дельцы и вкладчики капиталов, агенты по продаже ценных бумаг, посредники, клиенты и торговцы желтым мет.аллом.
У всех свои расчеты, связанные с нефтедолларами.
Свой план есть и у Парижской группы. Если верить СерванШрайберу; он отвечает намерениям самих владельцев нефтяного богатства. А суть его сводится к простой формуле: обменять нефть на развитие. Целесробразность и необходимость такой сделки доказываются следующими доводами. "Третий мир" находится в исключительно тяжелом положении. Несмотря на солидную помощь, оказываемую ему в рамках различных программ по линии ООН и отдельных государств, разрыв в уровне развития между Севером и Югом продолжает увеличиваться. Дальнейшее углубление пропасти между богатыми и бедными странами ведет к накоплению взрывчатого материала, который угрожает в перепективе невиданными катаклизмами или даже гибелью цивилизации.
Запад также переживает нелегкие времена, отмечает Серван-Шрайбер. Растут инфляции, безработица, а главное - практически исчерпана емкость рынка, что с неизбежностью влечет нарастание кризисных явлений. Чем больше отстает "третий мир", тем меньше он способен поглощать продукцию индустриально развитых стран, тем сильнее закупориваются сосуды мировой экономики и вероятней угроза ее коллапса. Отсюда вывод: люди в развитых и развивающихся странах должны осознать, что их судьбы неразрывно связаны друг с другом, либо они вместе погибнут, либо сообща спасутся, выживут и добьются расцвета.
Каков же путь спасения? Необходимо массированное вложение капиталов в развитие "третьего мира", чтобы он встал на ноги и в короткие исторические сроки преодолел свое отставание. Одновременно это откроет новые просторные рынки для Запада, позволит ему уйти От кризиса. Вот куда надо направить нефтедоллары!
Воздержимся пока от комментариев и познакомимся, хотя бы бегло, с информатикой - другим главным "героем" книги СерванШрайбера. Разумеется, наш читатель, особенно имеющий отношение к современной технике, достаточно осведомлен о той роли, какую играют в современном производстве, связи, управлении и во многих других сферах деятельности электронные счетные машины, пришедшие им на смену мини-компьютеры и получившие бурное распространение в последнее время микропроцессоры.
доктор юридических наук,
президент Советской ассоциации политических
наук
Футурология и фантастика
Научная фантастика по самому смыслу термина предполагает органическое сочетание прочной научной основы с вольным полетом воображения. Разбирая произведения этого жанра, аналитики, как правило, стремятся уяснить, что в них от науки, то есть надежно постулировано, опирается на достоверный прогноз, а что от фантазий, то есть, грубо говоря, ничем не гарантировано. При этом как бы принимается за аксиому научность самой науки, тех или иных идей, от которых отталкивается автор. А между тем есть ведь и псевдонаука, и мракобесие, рядящиеся в одежды научного знания. Средневековые схоласты считали себя ученейшими людьми, и у них были на то свои основания: они назубок знали тексты Аристотеля.
Это соображение необходимо иметь в виду, когда имеешь дело с нынешней западной фантастикой. Что касается естественнонаучной стороны, то тут дело обстоит достаточно благополучно.
Представления о генетическом коде и атомном ядре, об отношениях между человеком и ЭВМ, о гипотетическом контакте космических цивилизаций и т. д. имеют достаточно объективное содержание повсеместно. В той мере, в какой истины, относящиеся к этой сфере, открыты, признаны и доказаны, они могут служить надежной основой для фантастических догадок независимо от того, кто и где этим занимается. Здесь критерий один - мера образованности или учености, литературный талант, прогностическая интуиция.
Но за редкими исключениями фантастика почти никогда не ограничивается сферой естественнонаучной. Чаще всего она строит свое предвидение или домысел, отталкиваясь от достижений как естественных и технических, так и социальных наук, иначе говоря, соединяет жюль-верновское направление с уэллсовским. И как раз тут ахиллесова пята западной фантастики. Отвергая возможность опереться на единственно научную теорию общественного развития марксистско-ленинскую, она тем самым лишает себя надежных ориентиров и, следовательно, не может считаться научной в Полном смысле этого слова.
Разумеется, было бы неверно утверждать, что это относится ко всей западной научно-фантастической литературе, в создании которой участвует немало прогрессивно мыслящих талантливых художников.
Ну а как обстоит дело с футурологией, которая сформировалась в послевоенные годы на Западе и претендует на комплексное исследование будущего? Не может ли она служить подходящим теоретическим фундаментом для научной фантастики?
Испокон веков одним из самых сильных и страстных желаний человека было постигнуть свою судьбу. В Древней Греции наибольшим почетом был окружен храм Аполлона в Дельфах: устами оракула всеведущий бог извещал царей и героев, какая участь уготована им олимпийскими небожителями. В их составе были хитроумные богини судьбы - мойры, функцией которых являлось раскрытие смертным ожидающих их сюрпризов. В средние века ни один уважающий себя монарх не обходился без придворного астролога.
В отличие от наших пращуров мы располагаем теперь возможностями не гадать о завтрашнем дне, а систематически исследовать его средствами современной науки. Одним из результатов гигантского прогресса в раскрытии тайн природы и общественной жизни стало выделение в самостоятельную отрасль знания прогностики, в арсенале которой экстраполяция и социологические опросы, моделирование и сценарная разработка экономических процессов, многие другие методы анализа перспективы. Решающее значение для ее успехов имело появление электронно-вычислительной техники, позволяющей в короткие сроки просчитывать огромное количество эмпирических данных и делать на этой основе необходимые обобщения.
Как и полагается, на первых порах всякая удача прогностики встречалась овацией, а промахи снисходительно ей прощались.
Но стадия эйфории прошла быстро. Один за другим стали обнаруживаться крупные просчеты в оценке перемен, которых следовало ожидать в рыночной конъюнктуре или денежном обращении, во внутренней или международной политике. Причем речь шла не о предсказаниях на десятилетия вперед, не поддающихся проверке, а от краткосрочных прогнозах - на год-два.
Любая теория может быть сведена в конечном счете к предвидению. Более того, теория становится научной только тогда, когда высказанные на ее основе гипотетические предположения оправдываются на практике. Иначе говоря, подтверждение способности предвидеть - это своего рода сертификат научности. Именно на такой основе химия отделилась от алхимии, астрономия - от астрологии, медицина - от знахарства. Таким же образом социальная наука отделилась от преднауки - всего арсенала социальных и политических учений, которые отнюдь не сводились к заблуждению, содержали элементы истины, но не давали цельного и системного представления об обществе и законах его развития.
Среди различных методов "исследования будущего" заметное место занимает антиутопия.
Прием этот пришелся по вкусу, и к настоящему времени созданы сотни антиутопий - хороших и плохих, написанных с гуманистических или, напротив, реакционных позиций, выражающих искреннюю озабоченность негативными тенденциями общественного развития либо рассчитанных на дешевую сенсацию. Но среди ниx есть несколько произведений, оказавших большое влияние на форг мирование всей западной футурологической мысли. К их числy принадлежат романы Олдоса Хаксли "Этот прекрасный новый мир" и Джоржа Оруэлла "1984". Последний заслуживает особог внимания, поскольку 1984 год уже миновал в календарях, и у на есть редкая возможность проследить, в какой мере и где именнo сбываются мрачные пророчества английского фантаста. Хотя авторы их происходят из одной социальной среды (состоятельная английская интеллигенция, чьи взгляды формируются в Оксфорде, Кембридже и Итоне), они существенно отличаются друч от друга. Хаксли представляет либерально-демократическое на правление. Оруэлл по своим убеждениям можеть быть причислен к сторонникам правого социализма. Хаксли по преимуществу философ, в его даровании преобладает литературное начало, Оруэлл - политик и публицист.
Тональная организация - вот его первый компонент. Не говоря уж о производстве и распределении материальных и духовных ценностей, наука, литература, искусство, быт, семья - практичес ки все аспекты человеческой жизни и деятельности в обоих произ ведениях включены в единый механизм, действующий по раз заведенному порядку и направляемый некой высшей волей. Границы между личным и общественным почти не существуют: поскольку вездесущее государство организует индустрию развлечений, онг распоряжается по собственному усмотрению и свободным време нем своих граждан или, -вернее, подданных.
Главная черта всякой суперорганизации, по мнению авторов, заключается в том, что она становится самоцелью. Именно таково устройство "прекрасного нового мира" и общества 1984 года: хотя официальной целью государства прокламируется всеобщее благрденствие и счастье, в действительности вся его деятельность подчинена задаче самоохранения. Это особенно наглядно проявляется в том, что даже правящая верхушка (десять "мировых контролеров" у Хаксли, таинственный "большой брат" и его ближайшие соратники у Оруэлла) вынуждена подчинять свою волю и страсти мистическому "общему интересу", который каким-то непостижимым образом не отвечает буквально ничьим реальным интересам.
В отличие от обычных лидеров, будь то харизматический вождь ли просто диктатор, эти люди не формулируют целей направления не извлекают из своего положения никаких особых выгод.
Несмотря на кажущуюся бесконтрольность верховной власти, а представляет собой нечто вроде блока автоматического управения, встроенного в машину и составляющего в конечном счете дну из ее деталей. Все, от стоящих у подножия социальной пирамиды до правителей,- рабы этой государственной машины. Характерно, что отдельные представители правящей элиты (вроде Мусфы Монда в "Этом прекрасном новом мире" и О'Брайена в 1984") довольно здраво судят обо всем и понимают вопиющую есправедливость заведенных порядков, но у них даже не мелькаг мысль предпринять что-либо для их изменения. Да и могут ли лнтики покушаться на механизмы? А диктаторы в антиутопиях аксли и Оруэлла -те же винтики, разве что более крупного каибра.
Подчинение организации задачам сохранения статус-кво провляется и в других чертах социальной структуры. Антиутопичесие общества разделены на классы или касты, причем деление это осит чрезвычайно жесткий характер, какая-либо социальая мобильность практически исключена. В "Этом прекрасном новом мире" насчитывается пять каст (альфа, бета, гамма, дельта, псилон), а общество "1984" состоит, по существу, из двух основых классов - управляющих и управляемых.
Следующая черта антиутопических обществ Хаксли и Оруэлла, .редставляющая прямое продолжение или даже компонент тотальюй организации,это тотальный контроль. Жизнь людей незавичимо от того, к какой социальной среде их причислила судьба, регламентирована до мельчайших подробностей, каждый их шаг запланирован, и любое отклонение от этого порядка, сходного с бесонечным однообразным бегом часовых стрелок по окружности циферблата, решительно пресекается.
Контролируется быт. В оруэллианском "1984" у каждого в жилье обеспечено постоянное присутствие соглядатая. Это достигается посредством телевизора, который позволяет наблюдать извне за всеми занятиями хозяев. По телевизору же проводятся Двухминутные кампании любви к "большому брату" и ненависти к его главному противнику (бог - дьявол), причем если кто-либо не выказывает в ходе процедуры должного рвения, то это не остается незамеченным для зоркого глаза, укрытого за телеэкраном.
Контролируется секс, правда различными методами, в зависимости от функционального назначения социальных групп. Классу управляющих надлежит сохранять идеологическую "чистоту" и нетерпимость ко всякому инакомыслию, а поскольку сексуальные влечения погружают в стихию низменных страстей, расслабляют волю и могут отвлекать от высоких помыслов, постольку они воспринимаются как нечто крайне нежелательное в этой среде. Соответственно к браку относятся как к неизбежному злу, внебрачная связь даже между одинокими мужчиной и женщиной рассматривается как тяжкий антиобщественный проступок, а половую энергию молодежи направляют в организованное русло путем поголовного вовлечения ее в "антисексуальную лигу".
Совершенно иное отношение к сексу в пролетарской среде. Здесь он расценивается не только как необходимое условие воcпроизводства рабочей силы и пополнения беспрерывно воюющей армии, но, что не менее важно, и как эффективное средство заполнения короткого досуга, сублимации всяких нежелательных раздумий. Поэтому принимаются все меры для поощрения сексуальной свободы, и даже специальный сектор в департаменте информации занят производством дешевеньких порнографических изданий.
Но, пожалуй, особо тщательному контролю подвергается мысль. В обществе 1984 года повсюду снуют агенты специальной "полиции по наблюдению за мыслями": стоит кому-либо на секунду отвлечься от благочестивых размышлений о величии и праведности существующего общественного порядка, неосторожным словом или жестом выдать прокравшуюся в мозг крамольную идею, как песенка его спета.
Итак, тотальная организация, тотальный контроль, тотальный обман и самообман - вот "три кита", на которых строятся общество 1984 года и "прекрасный новый мир". Но здесь сходство двух романов кончается, и начинаются существенные различия между ними, прежде всего в самом важном - в вопросе о происхождении.
Романы Хаксли и Оруэлла различаются не только философской глубиной, но и политической ориентацией. Первый, по существу, возлагает ответственность за изуродованное будущее на капиталистический строй. Тоталитаризм в "Этом прекрасном новом мире" есть нечто вроде неизбежной функции бездушного техницизма, без него попросту распалось бы доведенное до своего логического завершения "потребительское общество"; у Оруэлла, наоборот, техницизм становится функцией тоталитаризма, именно последний, взращенный на наполеоновских страстях, служит истоком сдерживания технического прогресса или использования его во вред человеку.
А ответственность за все кошмарные последствия тоталитаризма в "1984" возлагается без обиняков как на фашизм, так и на коммунизм. Другими словами, Оруэлл фактически перенес в свой роман несостоятельную концепцию тех западных политологов, которые игнорируют социальную природу власти, придают ей абстрактное самодовлеющее значение, из нее выводят общественные отношения, а не наоборот.
Неприязненные чувства по отношению к "коллективизму" явственно дают о себе знать и в "Этом прекрасном новом мире". В сущности, это та же казарма, что и в "1984", только ее основательно вымыли, поскребли, приукрасили, навели лоск. А если вдуматься, не сразу решишь, что хуже: быть полуголодным, придавленным работягой или сытым и беспечным придурком с тщательно промытыми от рождения мозгами.
Так, после немалого расхождения антиутопии Хаксли и Оруэлла вновь сходятся. Оба неверно оценили социализм, его возможности и перспективы, приняли за проявления нового общественного строй отрыжки и рецидивы прошлого, возложили на него едва ли не равную с эксплуататорским строем ответственность за изуродованное - пусть ради предупреждения современникам и потомкам! - будущее. С этим связано и наше замечание, что английские романисты описали не совсем то или совсем не то общество, какое имели в виду.
Социализм по самой этимологии этого понятия означает коллективизм, но в отличие от "олигархического коллективизма" Оруэлла - коллективизм демократический, ставящий своей целью и равенство людей, всесторонне свободное развитие личности. В утверждении гармоничного соотношения между личным и общественным заключена, можно сказать, сверхзадача переживаемой нами революционной эпохи.
За 1984 годом следует 1985-й. И он не остался без внимания пророков грядущего. Энтони Берджес, взявшийся изложить свою версию тоталитаризма в нашумевшей на Западе книге под названием "1985", выбором даты подчеркивает прямую преемственную связь с Оруэллом.
Несколько слов об авторе. Его перу принадлежит около двух десятков романов (в их числе такой боевик, как "Механический апельсин"), а также критических эссе, лингвистических исследований, переводов. Берджес подвизается и на музыкальном Поприще: сочиненная им симфония исполнялась в США, его стихи были использованы в мюзикле "Сирано", шедшем на Бродвее. Словом, это разносторонний и плодовитый литератор, которого доброжелательный автор предисловия к книге "1985" называет "одним из ведущих романистов нашего времени". Книга делится на две части.
Первая представляет собой развернутую трактовку "1984". Понять происхождение "черных" снов Оруэлла - так Берджес определяет .свою задачу.
В последнее десятилетие на Западе появился ряд серьезных исследований, посвященных "1984". Очерк Берджеса уступает им по многим параметрам. В то же время в нем немало любопытных наблюдений. Дело в том, что отличительная его черта заключается в неприятии традиционного мнения, в стремлении всякий раз и по всякому поводу сказать нечто оригинальное. Невольно приходит на ум сравнение с режиссерами, которые, ставя классику, стремятся вывернуть все наизнанку, сделать не так, как до сих пор. В результате. Ричард ГН из злодея превращается в совестливого правдолюбца. Хлестаков из провинциального прощелыги в обличителя и т. д. Подобные эксперименты чаще всего оборачиваются творческими неудачами, но иногда, по крайней мере в частностях, могут приносить неожиданные и небесполезные находки.
Повторив вскользь традиционное истолкование "1984" как сатиры одновременно на нацизм и коммунизм, Берджес вслед за этим доказывает, что первоисточником романа Оруэлла послужила "сатирическая транскрипция" Лондона в конце второй мировой войны. Это мотивируется тем, что обстановка, в которой живет и действует герой повествования Уинстон Смит, отражает черты быта английской столицы того времени: очереди перед магазинами, периодическое прекращение подачи электроэнергии, использование телевизионных установок для контроля за рабочими (кстати, Берджес справедливо замечает, что эта деталь могла быть заимствована из чаплинского фильма "Новые времена"). Еще более существенно наблюдение, что из окружающей его реальной жизни.
Оруэлл взял и практику "организованной ненависти". Берджес вспоминает, что как раз такую школу прошел и сам во время службы в армии. Обучавший новобранцев молодой полковник говорил им, показывая на чучело предполагаемого противника: "Ребята, ненавидьте, ради бога, это чудовище, плюньте в эту свинью, наступите на нее сапогом, перегрызите ей горло!" Именуя оруэлловскую утопию какотопией (от какофонии), Берджес признает, что она не сбылась, и в то же время подчеркивает, что ряд подмеченных в ней негативных тенденций общественного развития так или иначе проявляется в современном обществе.
Причем иллюстрирует это он на примере США и других капиталистических стран.
Негодуя по поводу этих безобразий, Берджес тем не менее делает вывод: 1984 год в том виде, как он описан Оруэллом, не состоится. Почему? Потому, что новые факторы, которых Оруэлл не мог учесть, влекут общество к другому финалу, не менее кошмарному.
Его описанию и посвящена вторая часть книги под названием "1985".
Она построена по той же схеме, что и "1984", а до него - роман Замятина "Мы" (сам Берджес, кстати, признает, что и Оруэлл, и он следовали именно этому образцу). В центре повествования история героя - бывшего преподавателя истории Джонса, который бросил школу и работает на кондитерской фабрике. С первых же страниц читатель попадает в атмосферу общественного хаоса, насилия, распада всех связей, деградации нравов. Возвращаясь домой, Джонс сталкивается с бандой тинэйджеров, которая жестоко его избивает. Затем он находит изнасилованного окровавленного мальчугана, а дома дочь-дебилку, мастурбирующую перед телеэкраном. Он звонит в больницу, чтобы справиться о здоровье жены, и узнает, что там был пожар и жена сгорела. Поджог был организован группой безответственных элементов, воспользовавшихся стачкой пожарных, а солдаты, которые должны были бы прийти на помощь, как раз в это время проводили забастовку солидарности с пожарными. Тетушка Джонса умерла таким же образом из-за забастовки электриков, поскольку находилась на операционном столе в момент, когда был выключен свет.
Усмотрев причину своих бед в забастовках, Джонс отправляется к профбоссу Девлину, выкладывает ему свои претензии и выслушивает в ответ лекцию о благах, которые несет "священный синдикализм". Девлин с удовлетворением рассуждает о том, что в 1990 году уже не отдельные стачки, а любая будет превращаться во всеобщую и если производители зубных щеток забастуют, то остановятся железные дороги, закроются школы, квартиры перестанут отапливаться и т. д. Сетования Джонса на личную судьбу профбосс объявляет гнилым проявление буржуазности и призывает его одуматься, пока не поздно. Тем не менее герой стоит на своем. Он рвет удостоверение члена профсоюза, за что его выгоняют с работы с "волчьим билетом". Джонс вынужден отдать дочь в приемный дом, а сам попадает в компанию бывших интеллектуалов, занимающихся воровством и живущих на закрытой фабрике матрасов. В свободное время они развлекаются исполнением произведений Баха, Брамса, Моцарта, чтением стихов, обсуждением латинских текстов и тому подобными упражнениями духа.
Роман завершается эпилогом, который построен в форме интервью, взятого автором у самого себя. Здесь мы находим и финальный вывод: Маркс якобы ошибался, и ответом на капиталистическое угнетение станет не революция, а тотальный синдикализм.
Что касается коммунизма, то он возможен только в слаборазвитых странах.
Что же такое "1985"? Если говорить в самой общей форме, то это еще одна спекуляция на искажении социалистической идеи.
'Берджес, осуждая анархо-синдикалистский террор, бросает тень на современное рабочее движение. Но исторический опыт уже доказал неправедность подобного искажения и действительности, и перспективы. Поэтому и предсказания Оруэлла, Берджеса и прочих антиутопистов - это злопыхательство, продиктованное классовым пристрастием. В то же время следует иметь в виду, что анархо-синдикалистская опасность существует, и необходима бдительность сознательных сил в рабочем и демократическом движении, чтобы успешно ее преодолеть.
Наряду со многими другими знамениями начало 80-х годов отмечено на Западе всплеском футурологических исканий и изысканий. Чуть ли не еженедельно, а то и чаще появляются сообщения о выходе в свет очередного опуса, посвященного будущему, начиная с 2000 года, как недалекого приметного порога вечности, и далее без ограничений.
Возможность познакомиться с его сильными и слабыми сторонами дает книга Ж- Ж. Серван-Шрайбера "Всемирный вызов", опубликованная в конце 1980 года и привлекшая на Западе широкое внимание.
Серван-Шрайбер - известный французский журналист и политический деятель, в прошлом директор еженедельника "Экспресс", лидер партии радикалов и радикал-социалистов, автор нашумевшей в свое время книги "Американский вызов". В новой работе он претендует ни много ни мало как на открытие, которое должно положить конец предыстории человеческого общества и стать началом подлинной его истории.
"Всемирный вызов" не просто авторское произведение, книга, служит своего рода манифестом так называемой Парижской группы. Она, как сообщается в послесловии, была создана летом 1919 года, чтобы "найти пути достижения новой динамики экономического развития" и создать "концепцию мультимира".
Серван-Шрайбер и его коллеги берут на вооружение идею так, называемого информатизированного общества (или, прoще, информатики), связанную с важным и многообещающим этапом научно-технического прогресса. Здесь они не являются пионерами, поскольку уже появилось немало публикаций на эту тему. Но, вероятно, никто еще не брался с такой определенностью судить 6 социальных последствиях информатики, а главное - никто не пытался столь настойчидо и, можно сказать, азартно рекламировать ее в качестве спасительного ключа к достойному человека будущему.
В какой же мере обоснованы эти смелые утверждения? "Всемирный вызов" довольно объемистое произведение, написанное в стиле научно-политической публицистики и изобилующее отступлениями, очерковыми зарисовками, авторскими реминисценциями, экскурсами в историю. Но основное его содержание сводится к трем вопросам: что угрожает человечеству? В чем его спасение?
Как этого достигнуть? Последуем и мы логике автора.
Там, где злато, там, как известно, правят бал. Серван-Шрайбер с придыханием рассказывает, как в столицу Саудовской Аравии Эр-Рияд стекаются хозяева транснациональных корпораций, финансисты из лондонского Сити и Цюриха, посланцы американского президента, дельцы и вкладчики капиталов, агенты по продаже ценных бумаг, посредники, клиенты и торговцы желтым мет.аллом.
У всех свои расчеты, связанные с нефтедолларами.
Свой план есть и у Парижской группы. Если верить СерванШрайберу; он отвечает намерениям самих владельцев нефтяного богатства. А суть его сводится к простой формуле: обменять нефть на развитие. Целесробразность и необходимость такой сделки доказываются следующими доводами. "Третий мир" находится в исключительно тяжелом положении. Несмотря на солидную помощь, оказываемую ему в рамках различных программ по линии ООН и отдельных государств, разрыв в уровне развития между Севером и Югом продолжает увеличиваться. Дальнейшее углубление пропасти между богатыми и бедными странами ведет к накоплению взрывчатого материала, который угрожает в перепективе невиданными катаклизмами или даже гибелью цивилизации.
Запад также переживает нелегкие времена, отмечает Серван-Шрайбер. Растут инфляции, безработица, а главное - практически исчерпана емкость рынка, что с неизбежностью влечет нарастание кризисных явлений. Чем больше отстает "третий мир", тем меньше он способен поглощать продукцию индустриально развитых стран, тем сильнее закупориваются сосуды мировой экономики и вероятней угроза ее коллапса. Отсюда вывод: люди в развитых и развивающихся странах должны осознать, что их судьбы неразрывно связаны друг с другом, либо они вместе погибнут, либо сообща спасутся, выживут и добьются расцвета.
Каков же путь спасения? Необходимо массированное вложение капиталов в развитие "третьего мира", чтобы он встал на ноги и в короткие исторические сроки преодолел свое отставание. Одновременно это откроет новые просторные рынки для Запада, позволит ему уйти От кризиса. Вот куда надо направить нефтедоллары!
Воздержимся пока от комментариев и познакомимся, хотя бы бегло, с информатикой - другим главным "героем" книги СерванШрайбера. Разумеется, наш читатель, особенно имеющий отношение к современной технике, достаточно осведомлен о той роли, какую играют в современном производстве, связи, управлении и во многих других сферах деятельности электронные счетные машины, пришедшие им на смену мини-компьютеры и получившие бурное распространение в последнее время микропроцессоры.