Страница:
Безобразия творились и в германских зонах оккупации. По-прежнему казнили заложников, грабили. Даже Людендорф признавал, что «у населения отбирали лошадей, скот, продовольствие, брали все что придется». Германские соединения, отводимые в тыл для отдыха, оттягивались так круто, что превращали любой город в большой бордель. Солдатня безобразничала, била стекла и витрины, а всех французских или польских женщин считала бесплатным «персоналом заведения», предоставленным в их полное распоряжение. Хватали первых попавшихся дам и девушек на улицах, врывались в дома. Начальник французской разведки Нюдан, демонстрируя генералу Игнатьеву донесения агентуры об этих оргиях, отмечал: «Без пьянства и разврата немцы не могут воевать». Российское правительство образовало чрезвычайную следственную комиссию по расследованию зверств оккупантов, и в 1916 г. она выпустила обзор собранных материалов, где приводились многочисленные факты убийств и истязаний гражданских лиц и пленных, использования мирных жителей в качестве «живого щита».
А германские политики и военные уже начинали «делить пирог». Министр иностранных дел фон Ягов, представил кайзеру меморандум, где писалось: «До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние западной цивилизации, открытое для нее Петром Великим и германской династией, которая последовала за ним, ее фундаментальная византийско-восточная культура отделяет ее от латинской культуры Запада. Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной германо-латинским народам Запада…» Как видим, терминология уже очень смахивала на грядущие труды доктора Геббельса.
Рекомендовалось отделить от России национальные окраины и создать из них марионеточные государства, управляемые Германией «на римский манер». А Литву, Курляндию, часть Польши сделать объектами прямой «германизации». Тайный советник МИД М. Серинг в своем докладе отмечал, что в Курляндии это будет легко, 10 % немецкого населения, уже имевшихся там, «будет достаточно для германизации крестьян, рабочих и интеллигенции. Экономические меры и германские средние школы сделают свое дело». А из Литвы предполагалось депортировать поляков, сделать «немцами» «наиболее производительных крестьян».
Предусматривалось и переселение в «германизируемые» области колонистов из Германии и «фольксдойче» из внутренней России.
Практическая реализация данных планов была временно возложена на командование Обер-Ост во главе с Гинденбургом и Людендорфом. И Людендорф писал: «Я был полон решимости восстановить на оккупированной территории цивилизаторскую работу, которой немцы занимались здесь многие столетия. Население, представляющее собой такую смесь рас, не может создать собственную культуру, оно подвергнется польскому доминированию». По воспоминаниям современников, Людендорф в своем штабе «изучал демографическую статистику, как боевые сводки». А началась «цивилизаторская работа» с назначения генерал-интенданта оккупированных земель Эрнста фон Айзенхарта-Роте, повсеместного внедрения военно-полевых судов и… разрушения системы образования. Согласно приказам германского командования, отныне учителями могли быть только немцы, а преподавание разрешалось только на немецком языке. Все прочие учебные заведения закрывались – русские, польские, литовские, латышские. В том числе и польский университет в Вильно, учрежденный Александром I. Немецкий язык был объявлен и единственным официальным языком в оккупированных областях – на нем должны были писать все вывески, говорить в местных административных и хозяйственных учреждениях. Соответственно, и руководящие посты могли занимать только немцы или лица, свободно владеющие этим языком.
Но пока берлинские политики, возбужденные успехами, перекраивали границы Европы, а генералы слали победные реляции о захваченных огромных территориях, внутреннее положение Германии ухудшалось. На затяжную войну не рассчитывало ни одно государство, и в первую очередь это коснулось Германии и Австро-Венгрии, очутившихся в условиях, близких к блокаде. В 1915 г. стратегические запасы продовольствия и сырья, заготовленные на время конфликта, стали иссякать. В связи с призывами в армию и огромными потерями ощущался острый дефицит рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве. Нехватку трудовых ресурсов пытались восполнить угонами людей с оккупированных территорий. Гинденбург и Людендорф в приказах войскам особо требовали: «Берите пленных». Специально для использования на полях и на заводах. Почтальонами, кондукторами, железнодорожными служащими, делопроизводителями, курьерами стали работать женщины (что прежде было немыслимо).
Германия первой из воюющих держав, уже в феврале 1915 г., ввела хлебные карточки. По ним полагалось 225 г муки в день на взрослого человека, а детям старше года – 100 г. Хлеб начали выпекать суррогатный, смешивая с картофелем. Яйца стали предметом роскоши. А газеты по правительственным подсказкам писали о вреде сливок и расхваливали «тощий сыр» из снятого молока. Людей призывали к экономии. Пресса рекомендовала не чистить картошку, поскольку при этом теряется 15 % веса. Граждан уговаривали не крахмалить воротнички и манжеты, отложить до победы переклеивание обоев – на клейстер расходовался питательный крахмал. Советовали не стирать часто белье – на изготовление мыла нужны жиры. А лаборатория профессора Эльцбахера публиковала результаты своих исследований, что резервы еще можно изыскать, поскольку каждый немец ежедневно выбрасывает в отходы до 20 г жиров при мойке посуды. И чем дальше, тем труднее становилось германскому обывателю.
А Россия очень быстро оправилась от ударов. Преодолела кризис с вооружением и боеприпасами. В 1915–1916 гг. она совершила гигантский промышленный рывок, по масштабам своего времени сопоставимый с рывком 1941–1943 гг. По подсчетам академика Струмилина, производственный потенциал России в период Первой мировой вырос на 40 %. Производство машинного оборудования всех типов возросло более чем втрое, а химической промышленности – вдвое. По выпуску артиллерии Россия обогнала и Англию, и Францию, производство орудий увеличилось в 10 раз, снарядов в 20 раз, винтовок в 11 раз. Возникло 3 тыс. новых заводов и фабрик, проложено более 5 тыс. км железнодорожных магистралей, был построен новый незамерзающий порт Мурманск. Летом 1916 г. генерал Брусилов нанес сокрушительное поражение врагу на Юго-Западном фронте. Юденич наголову разгромил турок, заняв территории, превышающие все российское Закавказье. А на западе немцы ввязались в такие кровопролитные многомесячные «мясорубки», как сражения у Вердена и на Сомме…
Росли потери. Кстати, данные о потерях русской армии в литературе часто приводятся неточные, основанные на слухах и германской пропаганде. В действительности же на февраль 1917 г. Россия потеряла на всех фронтах убитыми и умершими от ран около 600 тысяч солдат и офицеров (ЦГВИА СССР, ф. 2003, оп. 1, д. 186, л. 98). Во Франции на тот же период погибло 850 тысяч, в Германии – 1 миллион 50 тысяч, по Австро-Венгрии и Турции точные данные отсутствуют, но и у них повыбило немало. В связи с катастрофической ситуацией кайзер осенью 1916 г. снял начальника генштаба Фалькенгайна, назначив на его место популярного Гинденбурга. Впрочем, сам Гинденбург мало занимался делами, он был, скорее, лишь авторитетной «вывеской». Реально же при нем в полной мере распоряжался энергичный и талантливый Людендорф. Оба они поставили условие своего назначения – диктатура. И Вильгельм II фактически отошел от дел. В руках Гинденбурга и Людендорфа сконцентрировалось руководство как фронтом, так и тылом.
Был выдвинут лозунг «durchalten» – продержаться. Держаться и выиграть время в надежде, что какие-нибудь перемены откроют для Германии благоприятный выход из катастрофической ситуации. Была принята «программа Гинденбурга» – «Закон о конфискациях и реквизициях в военное время», практически перечеркивавший право собственности, «Закон об отечественной вспомогательной службе» – все мужчины, не призванные в армию, от 16 до 60 лет, считались мобилизованными, их разрешалось без ограничений привлекать на любые работы, и никаких протестов и забастовок не допускалось. Теперь каждый немец был обязан жить и умирать «только на службе отечеству». В армию призывали уже лиц от 17 до 45 лет, а на производстве их заменяли рабами с оккупированных территорий, из одной лишь Бельгии пригнали 700 тысяч рабочих.
Но ресурсы Германии были исчерпаны. Для производства снарядов и патронов не хватало меди – германские женщины по призывам правительства сдавали даже медную посуду. Упала добыча угля – его некому стало добывать. Все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. Из-за нехватки рабочих рук, тягловой силы, удобрений, урожайность снизилась до 60–40 % довоенной. И при этом урожай еще и не могли собрать. В 1916 г. в дополнение к хлебным карточкам появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Для крестьян, фермеров, помещиков была введена полная сдача сельхозпродуктов государству.
Как писали современники, «к концу 1916 г. жизнь для большинства граждан стала временем, когда прием пищи уже не насыщал, жизнь протекала в нетопленных жилищах, одежду было трудно найти, а ботинки текли. День начинался и кончался эрзацем». Зимой 1916–1917 гг. в Германии не стало даже картофеля. Его заменяли брюквой, и эту зиму прозвали «брюквенной». А к весне было произведено очередное урезание карточек, по ним теперь полагалось 179 г муки в день или 1,6 кг суррогатного хлеба на неделю. Недоедание вызывало падение производительности труда. Ослабленные люди болели, подскочила смертность. И становилось ясно, что если даже выдержит фронт, то следующую военную зиму Германия вряд ли вытянет. Людендорф писал: «Виды на будущее были чрезвычайно серьезны», а «наше положение – чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным».
Нарастали усталость и общее уныние. В победу больше не верили. Возникали и внутренние трения. Так, Бавария и другие южные земли возмущались, что много продовольствия вывозится на север страны. В баварских деревнях с населением 300–400 человек насчитывалось по 20–30 погибших на фронте.
Генрих Мюллер все эти тяготы не только видел, но и испытал на себе. Правда, баварские крестьяне все же не голодали – несмотря на принудительную сдачу скота и всего урожая, «на земле», при своем хозяйстве можно было подкормиться. Но все равно приходилось затягивать пояса, ужиматься во всем. Тем не менее юный горячий патриотизм Мюллера отнюдь не угас. Может быть, как раз со времен войны он стал презирать интеллигенцию – которая сперва легко загорелась «на подвиг», а потом, обжегшись и разочаровавшись, ударилась в пацифизм и оппозицию властям. С подачи В. Шелленберга и ряда исследователей, например, Ж. Деларю, почему-то принято представлять Мюллера эдаким ограниченным, низменным человеком, чьи помыслы не шли дальше угождения начальству и примитивных житейских благ. Вот уж нет. При изучении его биографии нетрудно увидеть совершенно иное. Оказывается, он умел мечтать. И еще как мечтать!
Точно так же, как во Вторую мировую кумирами публики становились разведчики, в Первую мировую ими были летчики. Военная авиация была совершенно новым видом войск. Ее тактика, искусство ведения боев только-только нарождались, большинство пилотов еще имели о них смутное понятие. Зато те, кто первым освоил это мастерство, почитались настоящими героями. На всю Германию гремели имена братьев Рихтгофен, Фосса и других асов, десятками сбивавших самолеты врага. О них взахлеб писали газеты, их фотографии бережно вырезали и вешали на стены, о них грезила ребятня и вздыхали женщины. О них ходили легенды.
Например, как за голову Рихтгофена-старшего англичане назначили вознаграждение. А он сбросил им письмо – мол, чтобы легче было меня найти, я выкрашу свой аэроплан в красный цвет. Но на следующий день покрасила красной краской самолеты вся его эскадрилья – один за всех и все за одного. Или история, как Рихтгофен сошелся в жестокой схватке с британским асом. В критический момент у одного из них заклинило пулемет (у кого именно, в разной передаче различается), и противник, поняв это, тоже не стал стрелять, помахал рукой и ушел – встретимся в другой раз. Казалось, в лице летчиков возрождается дух древнего рыцарства…
И Мюллер, недоучившийся крестьянский мальчишка, вознамерился тоже стать пилотом! По закону, введенному Гинденбургом и Людендорфом, в армию брали семнадцатилетних, хотя в большинстве их направляли на тыловую и охранную службу. Но Мюллер, едва ему стукнуло семнадцать, подал прошение о зачислении его добровольцем в авиационную группу. Подал и… ему повезло. Причем, может быть, повезло чисто случайно. Потому что фактический диктатор Людендорф, высоко оценивая значение авиации, как раз в это время поставил перед промышленностью задачу повысить выпуск самолетов до 300 в месяц. Но для резкого наращивания авиации требовались не только аэропланы, для них требовались летчики. Подготовку авиационных кадров также было решено значительно расширить, производились дополнительные наборы. И 17 июня 1917 г. Генриха Мюллера приняли в учебный отряд.
Уж конечно же, ему пришлось очень тяжело. Предстояло освоить сложную технику – о которой он прежде не имел ни малейшего представления. Мало того, наверняка должны были наложиться психологические проблемы. Ведь авиация в Германии считалась «аристократическим» видом войск. В нее шли отпрыски родовитых фамилий, «золотая» молодежь. Порой переквалифицировались в летчиков пехотные, кавалерийские офицеры – уже понюхавшие пороху, имеющие награды. В таком обществе зеленый баварский пацан, грубоватый и малокультурный, неизбежно выглядел «белой вороной» – угловатый, с «квадратной» головой, с непропорционально большими натруженными ладонями и толстыми пальцами…
Очевидно, были и насмешки, и унижения, и оскорбления. Но Мюллер выдержал. Преодолевал эти унижения. Точнее – умел таить в себе. Он был человеком злопамятным. Хотя в то время было не до злопамятности. Главное было выучиться. Выйти в небо. А значит – и в «люди». И он старался. Ухаживал за своей учебной машиной так же тщательно, как за лошадью или за свиньями. А его большие руки брали рукоятку управления так же твердо и уверенно, как привычную рукоять лопаты… И Генрих добился своего. Пусть не сразу. Пусть через упорство, через огромный труд. Но труда он не боялся никогда. И добился. Мощный бомбардировщик покорился мальчишке.
Первый взлет и Версальское крушение
А германские политики и военные уже начинали «делить пирог». Министр иностранных дел фон Ягов, представил кайзеру меморандум, где писалось: «До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние западной цивилизации, открытое для нее Петром Великим и германской династией, которая последовала за ним, ее фундаментальная византийско-восточная культура отделяет ее от латинской культуры Запада. Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной германо-латинским народам Запада…» Как видим, терминология уже очень смахивала на грядущие труды доктора Геббельса.
Рекомендовалось отделить от России национальные окраины и создать из них марионеточные государства, управляемые Германией «на римский манер». А Литву, Курляндию, часть Польши сделать объектами прямой «германизации». Тайный советник МИД М. Серинг в своем докладе отмечал, что в Курляндии это будет легко, 10 % немецкого населения, уже имевшихся там, «будет достаточно для германизации крестьян, рабочих и интеллигенции. Экономические меры и германские средние школы сделают свое дело». А из Литвы предполагалось депортировать поляков, сделать «немцами» «наиболее производительных крестьян».
Предусматривалось и переселение в «германизируемые» области колонистов из Германии и «фольксдойче» из внутренней России.
Практическая реализация данных планов была временно возложена на командование Обер-Ост во главе с Гинденбургом и Людендорфом. И Людендорф писал: «Я был полон решимости восстановить на оккупированной территории цивилизаторскую работу, которой немцы занимались здесь многие столетия. Население, представляющее собой такую смесь рас, не может создать собственную культуру, оно подвергнется польскому доминированию». По воспоминаниям современников, Людендорф в своем штабе «изучал демографическую статистику, как боевые сводки». А началась «цивилизаторская работа» с назначения генерал-интенданта оккупированных земель Эрнста фон Айзенхарта-Роте, повсеместного внедрения военно-полевых судов и… разрушения системы образования. Согласно приказам германского командования, отныне учителями могли быть только немцы, а преподавание разрешалось только на немецком языке. Все прочие учебные заведения закрывались – русские, польские, литовские, латышские. В том числе и польский университет в Вильно, учрежденный Александром I. Немецкий язык был объявлен и единственным официальным языком в оккупированных областях – на нем должны были писать все вывески, говорить в местных административных и хозяйственных учреждениях. Соответственно, и руководящие посты могли занимать только немцы или лица, свободно владеющие этим языком.
Но пока берлинские политики, возбужденные успехами, перекраивали границы Европы, а генералы слали победные реляции о захваченных огромных территориях, внутреннее положение Германии ухудшалось. На затяжную войну не рассчитывало ни одно государство, и в первую очередь это коснулось Германии и Австро-Венгрии, очутившихся в условиях, близких к блокаде. В 1915 г. стратегические запасы продовольствия и сырья, заготовленные на время конфликта, стали иссякать. В связи с призывами в армию и огромными потерями ощущался острый дефицит рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве. Нехватку трудовых ресурсов пытались восполнить угонами людей с оккупированных территорий. Гинденбург и Людендорф в приказах войскам особо требовали: «Берите пленных». Специально для использования на полях и на заводах. Почтальонами, кондукторами, железнодорожными служащими, делопроизводителями, курьерами стали работать женщины (что прежде было немыслимо).
Германия первой из воюющих держав, уже в феврале 1915 г., ввела хлебные карточки. По ним полагалось 225 г муки в день на взрослого человека, а детям старше года – 100 г. Хлеб начали выпекать суррогатный, смешивая с картофелем. Яйца стали предметом роскоши. А газеты по правительственным подсказкам писали о вреде сливок и расхваливали «тощий сыр» из снятого молока. Людей призывали к экономии. Пресса рекомендовала не чистить картошку, поскольку при этом теряется 15 % веса. Граждан уговаривали не крахмалить воротнички и манжеты, отложить до победы переклеивание обоев – на клейстер расходовался питательный крахмал. Советовали не стирать часто белье – на изготовление мыла нужны жиры. А лаборатория профессора Эльцбахера публиковала результаты своих исследований, что резервы еще можно изыскать, поскольку каждый немец ежедневно выбрасывает в отходы до 20 г жиров при мойке посуды. И чем дальше, тем труднее становилось германскому обывателю.
А Россия очень быстро оправилась от ударов. Преодолела кризис с вооружением и боеприпасами. В 1915–1916 гг. она совершила гигантский промышленный рывок, по масштабам своего времени сопоставимый с рывком 1941–1943 гг. По подсчетам академика Струмилина, производственный потенциал России в период Первой мировой вырос на 40 %. Производство машинного оборудования всех типов возросло более чем втрое, а химической промышленности – вдвое. По выпуску артиллерии Россия обогнала и Англию, и Францию, производство орудий увеличилось в 10 раз, снарядов в 20 раз, винтовок в 11 раз. Возникло 3 тыс. новых заводов и фабрик, проложено более 5 тыс. км железнодорожных магистралей, был построен новый незамерзающий порт Мурманск. Летом 1916 г. генерал Брусилов нанес сокрушительное поражение врагу на Юго-Западном фронте. Юденич наголову разгромил турок, заняв территории, превышающие все российское Закавказье. А на западе немцы ввязались в такие кровопролитные многомесячные «мясорубки», как сражения у Вердена и на Сомме…
Росли потери. Кстати, данные о потерях русской армии в литературе часто приводятся неточные, основанные на слухах и германской пропаганде. В действительности же на февраль 1917 г. Россия потеряла на всех фронтах убитыми и умершими от ран около 600 тысяч солдат и офицеров (ЦГВИА СССР, ф. 2003, оп. 1, д. 186, л. 98). Во Франции на тот же период погибло 850 тысяч, в Германии – 1 миллион 50 тысяч, по Австро-Венгрии и Турции точные данные отсутствуют, но и у них повыбило немало. В связи с катастрофической ситуацией кайзер осенью 1916 г. снял начальника генштаба Фалькенгайна, назначив на его место популярного Гинденбурга. Впрочем, сам Гинденбург мало занимался делами, он был, скорее, лишь авторитетной «вывеской». Реально же при нем в полной мере распоряжался энергичный и талантливый Людендорф. Оба они поставили условие своего назначения – диктатура. И Вильгельм II фактически отошел от дел. В руках Гинденбурга и Людендорфа сконцентрировалось руководство как фронтом, так и тылом.
Был выдвинут лозунг «durchalten» – продержаться. Держаться и выиграть время в надежде, что какие-нибудь перемены откроют для Германии благоприятный выход из катастрофической ситуации. Была принята «программа Гинденбурга» – «Закон о конфискациях и реквизициях в военное время», практически перечеркивавший право собственности, «Закон об отечественной вспомогательной службе» – все мужчины, не призванные в армию, от 16 до 60 лет, считались мобилизованными, их разрешалось без ограничений привлекать на любые работы, и никаких протестов и забастовок не допускалось. Теперь каждый немец был обязан жить и умирать «только на службе отечеству». В армию призывали уже лиц от 17 до 45 лет, а на производстве их заменяли рабами с оккупированных территорий, из одной лишь Бельгии пригнали 700 тысяч рабочих.
Но ресурсы Германии были исчерпаны. Для производства снарядов и патронов не хватало меди – германские женщины по призывам правительства сдавали даже медную посуду. Упала добыча угля – его некому стало добывать. Все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. Из-за нехватки рабочих рук, тягловой силы, удобрений, урожайность снизилась до 60–40 % довоенной. И при этом урожай еще и не могли собрать. В 1916 г. в дополнение к хлебным карточкам появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Для крестьян, фермеров, помещиков была введена полная сдача сельхозпродуктов государству.
Как писали современники, «к концу 1916 г. жизнь для большинства граждан стала временем, когда прием пищи уже не насыщал, жизнь протекала в нетопленных жилищах, одежду было трудно найти, а ботинки текли. День начинался и кончался эрзацем». Зимой 1916–1917 гг. в Германии не стало даже картофеля. Его заменяли брюквой, и эту зиму прозвали «брюквенной». А к весне было произведено очередное урезание карточек, по ним теперь полагалось 179 г муки в день или 1,6 кг суррогатного хлеба на неделю. Недоедание вызывало падение производительности труда. Ослабленные люди болели, подскочила смертность. И становилось ясно, что если даже выдержит фронт, то следующую военную зиму Германия вряд ли вытянет. Людендорф писал: «Виды на будущее были чрезвычайно серьезны», а «наше положение – чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным».
Нарастали усталость и общее уныние. В победу больше не верили. Возникали и внутренние трения. Так, Бавария и другие южные земли возмущались, что много продовольствия вывозится на север страны. В баварских деревнях с населением 300–400 человек насчитывалось по 20–30 погибших на фронте.
Генрих Мюллер все эти тяготы не только видел, но и испытал на себе. Правда, баварские крестьяне все же не голодали – несмотря на принудительную сдачу скота и всего урожая, «на земле», при своем хозяйстве можно было подкормиться. Но все равно приходилось затягивать пояса, ужиматься во всем. Тем не менее юный горячий патриотизм Мюллера отнюдь не угас. Может быть, как раз со времен войны он стал презирать интеллигенцию – которая сперва легко загорелась «на подвиг», а потом, обжегшись и разочаровавшись, ударилась в пацифизм и оппозицию властям. С подачи В. Шелленберга и ряда исследователей, например, Ж. Деларю, почему-то принято представлять Мюллера эдаким ограниченным, низменным человеком, чьи помыслы не шли дальше угождения начальству и примитивных житейских благ. Вот уж нет. При изучении его биографии нетрудно увидеть совершенно иное. Оказывается, он умел мечтать. И еще как мечтать!
Точно так же, как во Вторую мировую кумирами публики становились разведчики, в Первую мировую ими были летчики. Военная авиация была совершенно новым видом войск. Ее тактика, искусство ведения боев только-только нарождались, большинство пилотов еще имели о них смутное понятие. Зато те, кто первым освоил это мастерство, почитались настоящими героями. На всю Германию гремели имена братьев Рихтгофен, Фосса и других асов, десятками сбивавших самолеты врага. О них взахлеб писали газеты, их фотографии бережно вырезали и вешали на стены, о них грезила ребятня и вздыхали женщины. О них ходили легенды.
Например, как за голову Рихтгофена-старшего англичане назначили вознаграждение. А он сбросил им письмо – мол, чтобы легче было меня найти, я выкрашу свой аэроплан в красный цвет. Но на следующий день покрасила красной краской самолеты вся его эскадрилья – один за всех и все за одного. Или история, как Рихтгофен сошелся в жестокой схватке с британским асом. В критический момент у одного из них заклинило пулемет (у кого именно, в разной передаче различается), и противник, поняв это, тоже не стал стрелять, помахал рукой и ушел – встретимся в другой раз. Казалось, в лице летчиков возрождается дух древнего рыцарства…
И Мюллер, недоучившийся крестьянский мальчишка, вознамерился тоже стать пилотом! По закону, введенному Гинденбургом и Людендорфом, в армию брали семнадцатилетних, хотя в большинстве их направляли на тыловую и охранную службу. Но Мюллер, едва ему стукнуло семнадцать, подал прошение о зачислении его добровольцем в авиационную группу. Подал и… ему повезло. Причем, может быть, повезло чисто случайно. Потому что фактический диктатор Людендорф, высоко оценивая значение авиации, как раз в это время поставил перед промышленностью задачу повысить выпуск самолетов до 300 в месяц. Но для резкого наращивания авиации требовались не только аэропланы, для них требовались летчики. Подготовку авиационных кадров также было решено значительно расширить, производились дополнительные наборы. И 17 июня 1917 г. Генриха Мюллера приняли в учебный отряд.
Уж конечно же, ему пришлось очень тяжело. Предстояло освоить сложную технику – о которой он прежде не имел ни малейшего представления. Мало того, наверняка должны были наложиться психологические проблемы. Ведь авиация в Германии считалась «аристократическим» видом войск. В нее шли отпрыски родовитых фамилий, «золотая» молодежь. Порой переквалифицировались в летчиков пехотные, кавалерийские офицеры – уже понюхавшие пороху, имеющие награды. В таком обществе зеленый баварский пацан, грубоватый и малокультурный, неизбежно выглядел «белой вороной» – угловатый, с «квадратной» головой, с непропорционально большими натруженными ладонями и толстыми пальцами…
Очевидно, были и насмешки, и унижения, и оскорбления. Но Мюллер выдержал. Преодолевал эти унижения. Точнее – умел таить в себе. Он был человеком злопамятным. Хотя в то время было не до злопамятности. Главное было выучиться. Выйти в небо. А значит – и в «люди». И он старался. Ухаживал за своей учебной машиной так же тщательно, как за лошадью или за свиньями. А его большие руки брали рукоятку управления так же твердо и уверенно, как привычную рукоять лопаты… И Генрих добился своего. Пусть не сразу. Пусть через упорство, через огромный труд. Но труда он не боялся никогда. И добился. Мощный бомбардировщик покорился мальчишке.
Первый взлет и Версальское крушение
Очень многие «действующие лица» Второй мировой войны вышли из Первой мировой. На ее фронтах впервые блестяще проявили себя унтер-офицер Георгий Жуков, штабс-капитаны Василевский и Толбухин, ефрейторы Малиновский, Батов, Красовский, рядовой Рыбалко, унтер-офицеры Рокоссовский, Тюленев, Тимошенко, Конев, полковник Шапошников, подпоручик Баграмян, вахмистр Буденный. Водили в атаку эсминцы будущие адмиралы Галлер и Исаков. Храбро дрались будущие командармы Сафонов, Болдин, Кузнецов, Белов, Богданов. А в конце 1916 г. был призван в состав 15-го Сибирского запасного полка рядовой И.В. Джугашвили…
В составе Чехословацкой бригады участвовал в Брусиловском прорыве и заслужил два Георгиевских креста командир взвода Л. Свобода, будущий командир Чехословацкого корпуса и президент страны. В российском Польском легионе воевал М. Жимерский, будущий главнокомандующий Войска Польского. Во Франции после ухода с поста Первого лорда адмиралтейства толково командовал солдатами У. Черчилль, проявил себя талантливым офицером молодой Монтгомери. Под Верденом попал в плен де Голль, после нескольких попыток побега был брошен в тюрьму – и может быть, как раз из этого опыта вынес твердое убеждение на будущее, что сдаваться немцам нельзя.
В штабе 2-й румынской армии выделялся в лучшую сторону деловитостью и энергией (и в худшую – прогерманскими симпатиями) капитан Йон Антонеску. На Итальянском фронте бывший редактор левой газеты Бенито Муссолини дослужился до капрала и был ранен. А поскольку флот Австро-Венгрии всю войну проторчал без дела, то ничем не смог отличиться капитан I ранга Миклош Хорти. Ну а в Германии школу Первой мировой прошли фактически все военачальники войны грядущей – Браухич, Рунштедт, Манштейн, Клейст, Лееб, Клюге, Кюхлер, Гальдер, Паулюс, Редер, Рихтгофен, Геринг, Шперле, Шернер, Вейхс, Бок, Кейтель, Фалькенхорст, Томас, Гудериан, Рейхенау, Рейнхардт, Лист, Вицлебен, Мильх, Кессельринг, Хубе, Штеммерман и т. д. и т. п.
Неплохо воевал и Гитлер. В армии ему вообще понравилось. Один из офицеров потом вспоминал, что полк стал для него «словно дом родной». А сам он писал: «Я оглядываюсь на эти дни с гордостью и тоской по ним». Он заслужил репутацию образцового солдата, выполнял обязанности связного и был известен способностью доставить по назначению донесение даже под самым жестоким огнем, за что был награжден Железным крестом II степени. Гитлер считался «везунчиком». Ведь на войне нередко бывает, что одних убивает или ранит в первых же обстрелах и атаках, а другие приспосабливаются, становятся опытными бойцами и подолгу остаются в строю. И в то время как на Западном фронте солдат выкашивало целыми ротами и батальонами, Гитлер два года провоевал без единой царапины. Лишь в октябре 1916-го его ранило в ногу. После излечения в госпитале он получил отпуск, посетил Берлин и Мюнхен. Но тыловые города произвели на него ужасное впечатление царившими там пораженческими настроениями. Гитлер отнес это на счет евреев и вражеской пропаганды. И именно тогда ему пришла мысль после войны заняться политикой.
Как ни парадоксально, выручили немцев западные союзники России. Центральные державы вот-вот должны были сломаться. В войну готовилась вступить Америка. Победа Антанты виделась не позже осени 1917 г. Но англичане и французы сочли, что при грядущем переделе мира им будет удобнее вести дела не с царским, а с либеральным правительством. Добавили свою лепту США, видевшие в усилившейся России своего главного конкурента. Америка вынашивала собственные планы, вела собственные игры. В окружении президента Вильсона впервые стали вырабатываться планы достижения мирового лидерства. Государства Европы были ослаблены и разорены войной, а США, напротив, разбогатели на поставках в период нейтралитета, добились колоссального экономического подъема. Теперь, чтобы продиктовать свои условия мира, им требовалось вступить в схватку, оказаться в лагере победителей. Но… исключить из числа победителей Россию. При активной поддержке Запада, при участии американо-британских спецслужб развернулась массированная легальная, думская пропаганда против царя. Причем направленность этой агитации совпала и с нелегальной, прогерманской. И грянула Февральская революция. Последствия ее были катастрофическими. Временное правительство, подобно всем «перестроечникам» хорошо умевшее болтать, но не способное ни к каким действиям, своими горе-реформами мгновенно развалило и страну, и армию.
Вот тогда-то и пришла пора реализации подрывных программ, намечавшихся германским руководством, и в российский хаос и неразбериху был брошен идеологический десант во главе с Лениным (этой операцией лично руководил начальник германской разведки полковник Николаи). Многие видные большевики были кадровыми немецкими шпионами – Коллонтай, Радек, Раковский, Ганецкий и др. Усилилось финансирование, осуществлявшееся через Швецию и Норвегию при посредничестве Парвуса.
Обстановка теперь вполне способствовала успехам большевиков – митинговщина, упадок промышленности и хозяйства, паралич правоохранительных органов, разгул преступности. А на фронтах пошло такое разложение и бестолковщина, что подобная война была уже совершенно непонятна и не нужна никому. И это, в свою очередь, создало прекрасную почву для лозунгов «Штык в землю!». Меньше чем за год сменяющиеся кабинеты Временного правительства утратили всякую поддержку народа, и большевики смогли захватить власть. За что расплатились с Германией Брестским миром. По условиям позорного договора от России были отделены Украина, Польша, Прибалтика, Финляндия, Закавказье. Германии и Австро-Венгрии возвращалось более 2 миллионов пленных, отходили огромные запасы оружия и боеприпасов в прифронтовых складах. Советская Россия заключала с немцами кабальный торговый договор, обязуясь поставлять сырье и продовольствие…
Все это позволило Центральным державам продержаться еще год, одержать ряд побед. Весной 1918 г. германское командование наметило мощнейшее наступление во Франции. Это была решающая битва, последний шанс немцев одержать победу – разгромить англичан и французов, взять Париж и принудить противников к капитуляции до того, как в Европу прибудут значительные американские контингенты. Подготовка к удару велась очень тщательно. На французском фронте сосредотачивались все германские силы. Пополнялись части, потрепанные в прошлых боях, стягивались вновь созданные соединения, перебрасывались войска, высвободившиеся в России.
В апреле 1918 г. прибыл на фронт и Мюллер – перед наступлением Людендорф собрал на западе все сформированные авиагруппы. И, как описывают участники этого сражения, оно началось настоящей мешаниной в воздухе. Трещали моторами сотни самолетов – «ньюпоры», «сопвичи», «вуазены», «фокке-вульфы», «месершмитты», «альбатросы», «спады», «бристоль-файтеры», «юнкерсы». Бросали бомбы, резали друг друга пулеметными очередями. Но битва развернулась не только в прифронтовой полосе. Новейшие германские тяжелые бомбардировщики «гигант» нанесли удары по глубоким тылам, в том числе по неприятельским столицам, Лондону и Парижу. Как раз на этих самолетах довелось летать Мюллеру.
Родоначальницей бомбардировочной авиации являлась Россия. К началу Первой мировой войны во всех западных странах – Англии, Франции, Германии, бытовало мнение, что выгоднее строить легкие многоцелевые самолеты, которые могут использоваться для разведки, связи, корректировки артиллерии, ну а попутно брать небольшие бомбы (их пилот бросал вручную). А функции дальних бомбардировщиков в Германии возлагались на цепеллины (дирижабли). В России в то время бомбардировщики уже имелись – четырехмоторные машины Сикорского «Илья Муромец». Они были способны нести 1,5–1,7 т полезной нагрузки, могли лететь до 5 часов на высоте 3000 м со скоростью 100–115 км/час, имели сильное бортовое вооружение: 5–8 пулеметов. Однако и русское командование, глядя на Запад, относилось к их применению скептически.
Энтузиастом, способствовавшим их внедрению, стал штабс-капитан Георгий Горшков. Он добился, чтобы на фронт отправили эскадру бомбардировщиков, и 28 февраля 1915 г. они нанесли первый удар по врагу – три часа утюжили немецкие батареи. Применение таких самолетов доказало их высокую эффективность, их производство стало расширяться. Но на успехи русских бомбардировщиков обратили внимание и немцы. Тем более что их цепеллины при налетах на глубокие тылы противников несли огромные потери. Их очень даже легко сбивали французские и британские летчики, уже появилась специализированная зенитная артиллерия. А дирижаблю много ли надо? И к 1917 г. Германия пошла по иному пути, создала и запустила в серийное производство свой тяжелый бомбардировщик «гигант».
А Мюллер, получивший боевое крещение в рейдах «гигантов», оказался блестящим пилотом. «Гадкий утенок» превратился – нет, не в лебедя, а в орла. Сильного и уверенного в себе хищника. Хотя эти операции были крайне опасными. Авиатехника была еще несовершенной, нередко выходила из строя. В таких условиях дальний полет на несколько сот километров сам по себе был подвигом. А вдобавок французы и англичане уже вовсю разворачивали систему ПВО. После предшествующих налетов цепеллинов их столицы и крупные центры прикрывались истребителями, зенитными батареями и пулеметами. Или обычные трехдюймовые пушки устанавливались на специальные станки и били в небо шрапнелью, ставя на пути атакующих смертоносное заграждение. Большие тихоходные машины, летевшие со скоростью 100–120 километров в час, были прекрасными мишенями. И на свои аэродромы возвращались далеко не все.
Но в авиационной службе, пожалуй, проявились и сыграли важную роль главные качества Мюллера. Проявилась его дотошность и основательность, эдакое неутомимое «крестьянское» трудолюбие. Он не брезговал сам вместе с механиками проверять мотор, вооружение и другие системы. Несмотря ни на какую усталость от прошлых боев сам тщательно готовил машину к новым вылетам. И в то время как его сослуживцы из «золотой» молодежи погибали из-за мелких отказов двигателя или поломки пулемета, он продолжал летать. Проявилась обманчивость его натуры и хитрость. Он мог заставить пилота вражеского истребителя поверить, что перед ним туповатый медлительный увалень – а потом неожиданно сделать какой-нибудь замысловатый маневр, которого от него никак не ожидали.
В составе Чехословацкой бригады участвовал в Брусиловском прорыве и заслужил два Георгиевских креста командир взвода Л. Свобода, будущий командир Чехословацкого корпуса и президент страны. В российском Польском легионе воевал М. Жимерский, будущий главнокомандующий Войска Польского. Во Франции после ухода с поста Первого лорда адмиралтейства толково командовал солдатами У. Черчилль, проявил себя талантливым офицером молодой Монтгомери. Под Верденом попал в плен де Голль, после нескольких попыток побега был брошен в тюрьму – и может быть, как раз из этого опыта вынес твердое убеждение на будущее, что сдаваться немцам нельзя.
В штабе 2-й румынской армии выделялся в лучшую сторону деловитостью и энергией (и в худшую – прогерманскими симпатиями) капитан Йон Антонеску. На Итальянском фронте бывший редактор левой газеты Бенито Муссолини дослужился до капрала и был ранен. А поскольку флот Австро-Венгрии всю войну проторчал без дела, то ничем не смог отличиться капитан I ранга Миклош Хорти. Ну а в Германии школу Первой мировой прошли фактически все военачальники войны грядущей – Браухич, Рунштедт, Манштейн, Клейст, Лееб, Клюге, Кюхлер, Гальдер, Паулюс, Редер, Рихтгофен, Геринг, Шперле, Шернер, Вейхс, Бок, Кейтель, Фалькенхорст, Томас, Гудериан, Рейхенау, Рейнхардт, Лист, Вицлебен, Мильх, Кессельринг, Хубе, Штеммерман и т. д. и т. п.
Неплохо воевал и Гитлер. В армии ему вообще понравилось. Один из офицеров потом вспоминал, что полк стал для него «словно дом родной». А сам он писал: «Я оглядываюсь на эти дни с гордостью и тоской по ним». Он заслужил репутацию образцового солдата, выполнял обязанности связного и был известен способностью доставить по назначению донесение даже под самым жестоким огнем, за что был награжден Железным крестом II степени. Гитлер считался «везунчиком». Ведь на войне нередко бывает, что одних убивает или ранит в первых же обстрелах и атаках, а другие приспосабливаются, становятся опытными бойцами и подолгу остаются в строю. И в то время как на Западном фронте солдат выкашивало целыми ротами и батальонами, Гитлер два года провоевал без единой царапины. Лишь в октябре 1916-го его ранило в ногу. После излечения в госпитале он получил отпуск, посетил Берлин и Мюнхен. Но тыловые города произвели на него ужасное впечатление царившими там пораженческими настроениями. Гитлер отнес это на счет евреев и вражеской пропаганды. И именно тогда ему пришла мысль после войны заняться политикой.
Как ни парадоксально, выручили немцев западные союзники России. Центральные державы вот-вот должны были сломаться. В войну готовилась вступить Америка. Победа Антанты виделась не позже осени 1917 г. Но англичане и французы сочли, что при грядущем переделе мира им будет удобнее вести дела не с царским, а с либеральным правительством. Добавили свою лепту США, видевшие в усилившейся России своего главного конкурента. Америка вынашивала собственные планы, вела собственные игры. В окружении президента Вильсона впервые стали вырабатываться планы достижения мирового лидерства. Государства Европы были ослаблены и разорены войной, а США, напротив, разбогатели на поставках в период нейтралитета, добились колоссального экономического подъема. Теперь, чтобы продиктовать свои условия мира, им требовалось вступить в схватку, оказаться в лагере победителей. Но… исключить из числа победителей Россию. При активной поддержке Запада, при участии американо-британских спецслужб развернулась массированная легальная, думская пропаганда против царя. Причем направленность этой агитации совпала и с нелегальной, прогерманской. И грянула Февральская революция. Последствия ее были катастрофическими. Временное правительство, подобно всем «перестроечникам» хорошо умевшее болтать, но не способное ни к каким действиям, своими горе-реформами мгновенно развалило и страну, и армию.
Вот тогда-то и пришла пора реализации подрывных программ, намечавшихся германским руководством, и в российский хаос и неразбериху был брошен идеологический десант во главе с Лениным (этой операцией лично руководил начальник германской разведки полковник Николаи). Многие видные большевики были кадровыми немецкими шпионами – Коллонтай, Радек, Раковский, Ганецкий и др. Усилилось финансирование, осуществлявшееся через Швецию и Норвегию при посредничестве Парвуса.
Обстановка теперь вполне способствовала успехам большевиков – митинговщина, упадок промышленности и хозяйства, паралич правоохранительных органов, разгул преступности. А на фронтах пошло такое разложение и бестолковщина, что подобная война была уже совершенно непонятна и не нужна никому. И это, в свою очередь, создало прекрасную почву для лозунгов «Штык в землю!». Меньше чем за год сменяющиеся кабинеты Временного правительства утратили всякую поддержку народа, и большевики смогли захватить власть. За что расплатились с Германией Брестским миром. По условиям позорного договора от России были отделены Украина, Польша, Прибалтика, Финляндия, Закавказье. Германии и Австро-Венгрии возвращалось более 2 миллионов пленных, отходили огромные запасы оружия и боеприпасов в прифронтовых складах. Советская Россия заключала с немцами кабальный торговый договор, обязуясь поставлять сырье и продовольствие…
Все это позволило Центральным державам продержаться еще год, одержать ряд побед. Весной 1918 г. германское командование наметило мощнейшее наступление во Франции. Это была решающая битва, последний шанс немцев одержать победу – разгромить англичан и французов, взять Париж и принудить противников к капитуляции до того, как в Европу прибудут значительные американские контингенты. Подготовка к удару велась очень тщательно. На французском фронте сосредотачивались все германские силы. Пополнялись части, потрепанные в прошлых боях, стягивались вновь созданные соединения, перебрасывались войска, высвободившиеся в России.
В апреле 1918 г. прибыл на фронт и Мюллер – перед наступлением Людендорф собрал на западе все сформированные авиагруппы. И, как описывают участники этого сражения, оно началось настоящей мешаниной в воздухе. Трещали моторами сотни самолетов – «ньюпоры», «сопвичи», «вуазены», «фокке-вульфы», «месершмитты», «альбатросы», «спады», «бристоль-файтеры», «юнкерсы». Бросали бомбы, резали друг друга пулеметными очередями. Но битва развернулась не только в прифронтовой полосе. Новейшие германские тяжелые бомбардировщики «гигант» нанесли удары по глубоким тылам, в том числе по неприятельским столицам, Лондону и Парижу. Как раз на этих самолетах довелось летать Мюллеру.
Родоначальницей бомбардировочной авиации являлась Россия. К началу Первой мировой войны во всех западных странах – Англии, Франции, Германии, бытовало мнение, что выгоднее строить легкие многоцелевые самолеты, которые могут использоваться для разведки, связи, корректировки артиллерии, ну а попутно брать небольшие бомбы (их пилот бросал вручную). А функции дальних бомбардировщиков в Германии возлагались на цепеллины (дирижабли). В России в то время бомбардировщики уже имелись – четырехмоторные машины Сикорского «Илья Муромец». Они были способны нести 1,5–1,7 т полезной нагрузки, могли лететь до 5 часов на высоте 3000 м со скоростью 100–115 км/час, имели сильное бортовое вооружение: 5–8 пулеметов. Однако и русское командование, глядя на Запад, относилось к их применению скептически.
Энтузиастом, способствовавшим их внедрению, стал штабс-капитан Георгий Горшков. Он добился, чтобы на фронт отправили эскадру бомбардировщиков, и 28 февраля 1915 г. они нанесли первый удар по врагу – три часа утюжили немецкие батареи. Применение таких самолетов доказало их высокую эффективность, их производство стало расширяться. Но на успехи русских бомбардировщиков обратили внимание и немцы. Тем более что их цепеллины при налетах на глубокие тылы противников несли огромные потери. Их очень даже легко сбивали французские и британские летчики, уже появилась специализированная зенитная артиллерия. А дирижаблю много ли надо? И к 1917 г. Германия пошла по иному пути, создала и запустила в серийное производство свой тяжелый бомбардировщик «гигант».
А Мюллер, получивший боевое крещение в рейдах «гигантов», оказался блестящим пилотом. «Гадкий утенок» превратился – нет, не в лебедя, а в орла. Сильного и уверенного в себе хищника. Хотя эти операции были крайне опасными. Авиатехника была еще несовершенной, нередко выходила из строя. В таких условиях дальний полет на несколько сот километров сам по себе был подвигом. А вдобавок французы и англичане уже вовсю разворачивали систему ПВО. После предшествующих налетов цепеллинов их столицы и крупные центры прикрывались истребителями, зенитными батареями и пулеметами. Или обычные трехдюймовые пушки устанавливались на специальные станки и били в небо шрапнелью, ставя на пути атакующих смертоносное заграждение. Большие тихоходные машины, летевшие со скоростью 100–120 километров в час, были прекрасными мишенями. И на свои аэродромы возвращались далеко не все.
Но в авиационной службе, пожалуй, проявились и сыграли важную роль главные качества Мюллера. Проявилась его дотошность и основательность, эдакое неутомимое «крестьянское» трудолюбие. Он не брезговал сам вместе с механиками проверять мотор, вооружение и другие системы. Несмотря ни на какую усталость от прошлых боев сам тщательно готовил машину к новым вылетам. И в то время как его сослуживцы из «золотой» молодежи погибали из-за мелких отказов двигателя или поломки пулемета, он продолжал летать. Проявилась обманчивость его натуры и хитрость. Он мог заставить пилота вражеского истребителя поверить, что перед ним туповатый медлительный увалень – а потом неожиданно сделать какой-нибудь замысловатый маневр, которого от него никак не ожидали.