Страница:
На низких поймах Нерли возле Суздаля свечой стоит стройная церковь. Храм Покрова на Нерли был построен восемьсот лет назад, но от него и по сей день захватывает дух. Забившись в медвежий угол Центрального Массива, Собор Конка весь украшен резными фигурами святых. Совершенный купол Иерусалимской мечети веками сияет на высоком берегу Кедрона, как маяк в море бед, а в нескольких километрах вниз по течению на краю обрыва застыла Великая Лавра Саввы Освященного. Тяжелые столпы окружают древнюю ступу на острове Аюттая, древней столице Сиама. Волны моря омывают Храм Заката Тана Лот на берегу острова Бали, куда крутобедрые балинезки несут на головах свои приношения. Куда бы мы ни пошли, мы повсюду найдем самые прекрасные, самые важные изделия рук наших предков, обращенные Богу – от Собора Нидарос за Полярным кругом, до монастыря Тянгбоче в Гималаях, от черного камня Мекки до Сантьяго-де-Компостелла, от мегалитической мощи Стоунхеджа до гладкой мозаики камней Мачу Пичу, они напоминают нам о нашем предназначении, нашей миссии, нашем вознаграждении.
Предназначение? Да есть ли у нас предназначение, кроме того, чтобы сладко есть и весело проводить время? Да, у человечества есть цель и предназначение. Веками эта цель была – путь к Богу. Между битвами и объятиями наши предки обращались к Богу. Откройте Одиссею или Беовульфа, Данте и Чосера, Толстого и Гёте – и вы найдете эту цель вычеканенной на каждой странице.
Но в наши дни эта цель запрещена и забыта, и вместо нее нам предлагают новую цель – накопление материальных благ. Не ленивый и терпимый гедонизм, но истовая и рьяная жажда наживы стала господствующей парадигмой мира. Но наша цель, наша задача встроена в нас на молекулярном уровне, и она неизгладима – достичь гармонии и единения с Духом и с Землей. Не только как индивиды, стремящиеся к счастью, но и как один коллектив человечества мы желаем достичь цели и выполнить задачу.
Природа, или Бог, или Эволюция обычно дает нам вознаграждение за правильное поведение. Хотя спаривание необходимо для размножения, это еще и очень приятное занятие. Религия, как «правильная штука», тоже несет вознаграждение. Вознаграждение? Если верить Фридриху Энгельсу, религия – это страх перед неизвестными силами природы. Первобытный человек не мог понять, что такое гром, и придумал себе Громовержца. Представление человека о Боге – это зеркальное отображение общества, и Один Бог – лишь небесный близнец Царя-Самодержца. Не вознаграждение, но страх толкает к вере, и чем скорее мы расстанемся со страхом, тем быстрее достигнем справедливого общества. Звучит убедительно. Однако, если мы принимаем позицию Энгельса о Боге, мы можем заодно согласиться и с мыслями Марка Аврелия о любви. Этот римский император и поэт сказал, что любовь – это лишь трение слизистых оболочек, на что Тимур Кибиров ответил резко, но справедливо: «Сам ты слизистый, грубый дурак». Это – точка зрения импотента, скажем мы мягче. Но это же можно сказать и об Энгельсе. Человек, не способный ощутить бурю физической страсти или апофеоз души, ограничен и заслуживает жалости.
Религия – это путь единения с Божеством. На самой заре человечества люди узнали о высшем блаженстве души. Мы говорим о той несказанной радости, подъеме, счастье, которое мы называем апофеозом души, вхождением в райские кущи, вознесением души, слиянием с Богом, сатори и нирваной, трансом, экстазом, благодатью. У этого чувства много ступеней – от душевного подъема при молитве до восторга причастия и до ликования души при слиянии с Господом. Это чувство хорошо известно людям, и было много раз описано. Оно сродни высшей земной радости, достигаемой в слиянии с женщиной. «Что может быть лучше секса с пятнадцатилетней блондинкой? – спрашивал себя Вуди Аллен, и отвечал: секс с двумя пятнадцатилетними блондинками». Но по сравнению с апофеозом души мечта Аллена не намного лучше заполнения годового отчета о подоходном налоге. ЛСД и наркотики не могут сравниться с благодатью.
Виктор Пелевин описывает беседу трех едоков грибов у костра. «В наркотике-то кайфа нет, это же просто порошок или грибочки. Это как ключ от сейфа». А можно ли открыть этот сейф без наркотиков, спрашивает другой. «Можно, для этого люди уходят в монастыри, и там прутся со страшной силой», отвечает первый. Почему же мы не знаем о вечном кайфе? Потому что «если ты к вечному кайфу прорвешься, тебе не будут нужны ни тачка, ни бензин, ни реклама, ни порнуха, ни новости». Люди не будут тяжело работать или красть, чтобы получить материальные блага, но устремятся к благодати, и на этом окончится прибыль бизнесменов, завершает герой Пелевина.
До недавнего времени этот «секрет» был известен всем. И хотя благодать не каждому дается, обычная воскресная служба может принести немало радости обычному человеку. Человек может надеяться подняться по трудной тропе и снискать благодать. Это знание было несовместимо с рынком, и действительно, рынок занимал лишь скромное место в жизни общества. Общество было объединено круг церкви, храма, мечети, и это было первое самое важное здание, воздвигаемое в новом селе или городе, потому что духовные потребности человека не менее важны, чем потребности материальные.
Мыслители древности видели мир как духовно-материальный, многослойный континуум, где силы Добра и Зла, Добродетели и Грехи, Идеи и Народы имеют свое собственное полунезависимое существование. Эти силы персонифицировались как боги или ангелы, или демоны. Новый Завет говорит о Князе мира сего и других силах, противостоящих Человеку. Св. Павел ощущал грядущую беду, потому что «наша брань не против плоти и крови, но против мироправителей тьмы, против злых духов небес»[2].
Их видение мира более адекватно реальности. Легче, более логично объяснить беды и спасение, катастрофы и процветание – влиянием высших сил, чем материальными факторами. Легче объяснить долгие десять лет Троянской войны борьбой протроянских богов с прогреческими, чем красотой Елены или торгово-коммерческими интересами. Холодную войну можно рассматривать как борьбу Русского Духа Общины или Православного Русского Христа с откормленным Американским Мамоной. А начавшуюся Третью мировую войну против народов Третьего мира религиозное сознание может назвать «Армагеддоном».
Связь между духом и материей можно объяснить в терминах любви Человека к Богу. Так ее описывает Песнь Песней, так расшифровывает и суфийский шейх ордена Накшбанди, Джами, в своей поэме «Юсуф и Зюлейка». Маулана Нур ад-Дин Абд эль-Рахман Джами написал эту аллегорическую поэму в 1483 году в возрасте семидесяти лет. Юсуф, наделенный небесной красой, олицетворяет Бога, а Зюлейка – душу мистика. Архетипичная поэма о любви на самом деле – это поэма о любви Человека к Богу, и Фрейд все перепутал: небесная любовь – не есть подмена и сублимация любви земной, но земная любовь – упрощение и профанизация любви небесной.
Не только Человек стремится к Богу, Бог тоже стремится к Человеку. В осажденном Наблусе, сидя на толстом зеленом ковре Зеленой мечети, я внимал словам проповедника. «Ты любишь Айшу из Рамаллы, – сказал проповедник, – и она желает быть с тобой. Но ты не можешь добраться до Рамаллы, вас разделяет блокпост Каландия. Ты часто едешь в Каландию, но израильские солдаты не пропускают тебя. Айша тоже приходит к блокпосту, и тоже не может придти к тебе. Вы шлете друг другу сообщения, звоните, машете руками на расстоянии. То же происходи между Богом и Душой, и Шайтан стоит на блокпосту».
Попытки Бога дотянуться до Человека представлены в Библии сперва как союз с Израилем, а потом – как Воплощение. Трансцендентальный Бог совершает великое чудо и воплощается в имманентном теле Человека. Но и это чудо, эта высшая жертва, натыкается на противодействие Оппонента.
Сергей Аверинцев, видный современный российский мыслитель, напоминает нам о парадоксе библейской веры и вопрошает: «Может ли Бог – трансцендентный, духовный и вездесущий – наделить Своим особенным реальным присутствием какое-нибудь отдельное место в пространстве, будь то Святая Святых или лоно Марии, физическое тело Человека Иисуса или евхаристические хлеб и вино; не кощунственно ли по отношению к духовному и исключительно трансцендентному учению отважиться говорить таким странным языком?» Он указывает на то, что это – одна из тенет веры: «(…) «И буду обитать (wesakanti) среди сынов Израилевых». Тот же семитический корень – sakan («поселиться», буквально – «разбить шатер»), – воспринятый греческим языком, употреблен в Иоанновом Прологе (Иоанн 1, 14): «И Слово стало плотью и обитало (εσκηνωσεν) с нами». Вездесущий стал Присутствующим, Невместимый обретает вместилище».
Аверинцев открывает нам боговдохновенную мысль: «Но воля, враждебная этому Присутствию, которая называется в Новом Завете архонтом («князем». – И.Ш.) этого мира (Иоанн 12, 31; 14,30; 16,11), делает попытки развести трансцендентность и имманентность, закрыть двери творения перед Творцом и таким образом очистить природу от всего сверхъестественного. В этом он получает некоторую поддержку от невольного союзника: от зелотского богословского рационализма, жаждущего искоренить все, что в его глазах скомпрометировано каким-либо напоминанием о народных полуязыческих верованиях древности или многобожия эзотерических кругов, и получить чистейший трансцендентализм».
Это – глубочайшая мысль: Сатана поддерживает (или генерирует) идеи, исключающие Божью благодать из нашей жизни. Его мега-задача – профанировать мир, а мега-задача Бога – наполнить мир своей святостью и благодатью. В терминах Сатаны, любовь это товар, в Божьих терминах – секс это манифестация вселенской Любви. Князь мира сего хочет, чтобы Человек забыл о жизни духовной, но Бог хочет поднять Человека к своему уровню.
Бог не равнодушен к нашей судьбе. Он совершил невероятное – воплотился в человеческом теле, страдал, умер и воскрес для нас. Его ярый протагонист из книги Иова тоже не дремлет и не сдается. Они по-прежнему играют новыми идеями на огромной шахматной доске. Дьявол способен извратить любую мысль Бога; Бог способен превратить любую идею Дьявола в замечательную вещь. Например, любовь к Земле Христа вызвала братоубийственные Крестовые походы, но материалистический Коммунизм воодушевил сердца. Настоящие игроки не действуют сами по себе, это – наша человеческая задача совершать правильные шаги, и таким образом помочь Богу выиграть партию. Самонадеянные и чванливые воины давно ушедших времен имели обыкновение говорить «Бог с нами!». Скромные мыслители современности, мы должны говорить: «Мы – с Богом».
Чтобы понять происходящие события и их последствия, мы должны решиться на отважный шаг, на такой шаг, который нас учили ни в коем случае не предпринимать. Ведь в течение 500 лет научно-материальные (физические) исследования и духовные поиски были отделены друг от друга, и нам глубоко внушили, что это разделение следует сохранять. Предлагаемый нами подход к реальности – не двойственный манихейский подход, который предлагают сторонники апокалипсической Третьей мировой войны. Всегда и везде есть больше оттенков серого цвета, чем простая черно-белая картинка. Мы попытаемся объединить линии Имманентного и Трансцендентного, чтобы получить цельную картину мира.
Мы обнаружим, к нашему собственному изумлению, что две эти линии идут параллельно, как два разных языка, описывающие одну и ту же действительность. К примеру, современность заново обнаружила любовь к природе, и назвала ее длинным словом «энвиронтоментализм», или обозначила цветовым кодом «зеленого». Это явление в христианском обществе могло называться «почитанием Богородицы». В самом деле, Достоевский отождествил нашу Землю-Мать с Богоматерью. Разрушение природы можно связать с отвержением Пречистой Девы. Аверинцевские следы «народных полуязыческих верований древности или многобожия эзотерических кругов» указывают на местных духов (богов, «демонов»), которым все еще поклоняется менее материалистическая часть человечества. А проводимый сегодня в жизнь Новый Мировой Порядок на языке религиозных людей – не что иное, как начало Царства Антихриста, основанного на удалении духовных начал из нашей жизни. Если говорить практическим языком, то это – честолюбивая попытка полного порабощения Человека.
В эпоху халколита, за пять тысяч лет до Христа, древние палестинцы, обитатели пещеры Тель Абу Матар возле Беершевы, выкладывали знак Креста мелкой галькой; каждый из них носил и на себе символ Креста. «Крестообразный знак был призван предупреждать зло и давать защиту», – писал видный археолог Джек Финнеган[3]. В библейские времена такой знак назывался «тау», а греки назвали его «хи». Царь Давид начертал знак Креста (тау) в минуту опасности. Пророк Иезекииль[4] обещал спасение праведникам, которые скорбят о мерзостях, совершенных (Шароном и Ольмертом?) в Иерусалиме. Эти добрые люди должны начертать у себя на лбу знак спасения, знак Креста. (Что до сих пор делают египетские и эфиопские христиане).
Ессеи Дамасского Документа цитировали эти строки Иезекииля, поскольку очевидно знали об этом «знаке защиты, избавления и спасения», по словам Финнегана. Таким именно понимали Крест и Отцы Церкви, Ориген и Тертуллиан, которые могли расспросить своих палестинских современников. Жрецы Иерусалимского Храма рисовали изображение Креста на своих лбах чистым оливковым маслом, как будто первая буква имени Христа (X) была написана на них, как делают и православные священники при соборовании. Таким образом, выбор Креста для казни Иисуса Христа был многозначительным: его враги хотели опровергнуть и подорвать идею спасения. Но последователи Христа приняли вызов и сделали этот тайный знак общеизвестным. Они рисовали его у себя на лбу: «Это традиция идет от Апостолов», сообщили палестинские христиане еврейского происхождения Василию Великому в 375 году. Гностики сохранили эти идеи в своих текстах.
Как мы уже заметили, эзотерический смысл Креста[5] в том, что он являлся символическим изображением четырех «пуповинных» связей человека. Человек привязан к земле, к своей семье, обществу и Богу. До тех пор, пока он сохраняет хотя бы одну из этих четырех связей, он никогда не может быть полностью подкуплен, полностью развращен, или порабощен. И все-таки ему нужны все четыре связи, и при этом полностью сбалансированные. Если он заботится о семье, но забывает о ближних; если любит Бога, но пренебрегает своей землей (или наоборот), он в конечном счете обречен.
Новые сторонники древней парадигмы подчинения-господства хотели бы завершить работу Сатаны, и удалить Божественное Присутствие из нашего мира. По этой причине они борются с Верой, уничтожают Природу, профанируют Любовь и обрубают корни Человека, нарушая его территориальные, социальные и семейные связи. Они делают это повсюду, от штата Вермонт до Афганистана. Но Палестина – центральная лаборатория нового мирового порядка, примерно так же, как Испания в 1936 году была лабораторией для поднимавшего голову фашизма.
Святая Земля необходима им и потому, что местные люди глубоко вросли в ее почву и ежедневно свидетельствуют о Боге. Святость этой земли – не историческое совпадение, а особенность уникального ландшафта и людей. На этом холме, у этого родника, под тем старым древом палестинские герои Авраам, Давид и Иисус объединились с Богом. Деревни на вершинах палестинских гор – якоря человечества, и без них мы будем брошены на рифы.
Пока немецкое общество все еще сохраняло свои корни, немцы любили свои города и деревни, свои маленькие королевства и герцогства. Они слушали Бетховена и Баха, ели свое излюбленное кушанье «wurst mit sauerkraut» и были провинциальны и счастливы. Когда же фактура общества была повреждена, немцы выбрали в качестве бальзама для заживления ран фантом немецкого патриотизма. Художник из Вены Адольф Гитлер был иммигрантом, не имевшим корней в Германии, человеком, который порвал все связи со своей родной землей и общиной, со своей семьей и церковью. И, что еще хуже, он даже не заметил своей потери. Его любовь к Германии и немецкому народу не распространялась на природу и землю Германии. Именно поэтому он мечтал о завоевании Восточной Европы и России, чтобы создать в этих странах империю новой Арийской Расы Господ, примерно так, как англосаксы создали Соединенные Штаты на земле коренных американцев. Он не понимал того, что, оторванные от немецкой почвы, немцы потеряют те качества, которыми он восхищался. Экспансия за пределы естественного географического ареала народа – смертельная уловка.
Националистические идеи Гитлера были заимствованы из обширного арсенала еврейской мысли. Евреи почитают еврейство, и этот порочный эгоцентризм был скопирован немецкими и другими националистами. Идею расового превосходства и разделения людей на Расу Господ и Untermenschen («недочеловеков») можно отыскать во многих пылких еврейских религиозных книгах. Геноцид разрешается, нет! – вменяется в обязанность Ветхим Заветом, и заповедь «истребите народ Амалека» все еще внесена в список под номером 604 из 613 заповедей ортодоксального иудаизма. Недавно ортодоксальный раввин Бар-Иланского Университета издал краткий трактат под названием «Заповедь Геноцида в Торе», объясняя и поднимая концепцию геноцида до уровня «положительной заповеди» для верующих иудеев. (Не будем сейчас затрагивать отдельный вопрос практики, практического применения подобных теорий).
На крайнее сходство еврейского и немецко-нацистского подходов обратил внимание в 1942 году выдающийся русский богослов о. Сергий Булгаков. Этот друг евреев высказал сожаление по поводу того, что «детей Израиля преследуют в Европе после вчерашнего триумфа», но отметил: «Еврейское самосознание идолизирует свою собственную нацию. Оно деградировало, превратившись в еврейский расизм, тогда как немецкий расизм – всего лишь завистливая пародия на него».
Как многие слепые подражатели, Гитлер не сумел понять всю глубину отличия. Евреи – не территориальная группа, тогда как немецкая нация было сформирована и базировалась на своей территории. Территориальным народам не следует расширяться далеко за свои естественные пределы; кроме того, они не могут существовать вне их. Доказательством этого можно считать судьбу потомков немцев в штате Пенсильвания и в других районах США: они потеряли свою этническую принадлежность и стали американцами.
Можно понять его ошибку. Гитлера страшил еврейский успех, «возвышение еврея», и он решил подражать еврейской стратегии. Его бойкот еврейских магазинов и предприятий был точной копией бойкота не-еврейских предприятий и вытеснения не-евреев с рынка труда в современной ему Палестине евреями-сионистами. Его идея «де-иудизации» была зеркальным отражением сионистской «иудизации». Его мысль о массовом изгнании евреев была калькой концепции выселения палестинцев, как еще с времен Теодора Герцля (1896) предусматривал сионистский план, осуществленный на деле в 1948 году.
Американский социальный психолог Кевин МакДональд описал нацистскую доктрину как «зеркальное отражение иудаистской стратегии» и потому самую большую угрозу евреям. Он предсказал, что в будущем не-евреи, европейцы и американцы, обеспокоенные «возвышением еврея», станут «подражать аспектам иудаизма, заимствуя служащую интересам группы, коллективистскую идеологию и социальные организации». МакДональд был прав, заявляя, что «это окажет глубокое воздействие иудаизма как групповой эволюционной стратегии на развитие народов Запада». Его заключение глубоко пессимистично: еврейская стратегия «обречена на победу», исполняется ли она евреями, или принявшими ее коренными народами.
Для белого националиста такое заключение – призыв к немедленному применению иудаистской стратегии в интересах коренных народов. Еврейский супрематист убежден, что иудаистская стратегия должна примениться только евреями. Но для нас, не-расистов, иудаистская стратегия плоха сама по себе, применяется ли она немцами, евреями или белыми англосаксонскими протестантами. Существует возможность совершенно другого, не-иудаистского ответа на иудейский вызов. Стратегия слепого подражательства пагубна, но существуют другие стратегии, основанные на не-иудаистской концепции территории и местного содержания.
Национализм – это разница между реальным и надуманным национальным содержанием. Вросшему корнями в свою родную землю англичанину не нужен никакой английский национализм, ведь он «дышит Англией». Он – сосуд, наполненный местным содержанием, в котором нет места никакой «английскости». Когда же англичанин чувствует, что потерял часть связей, он пробует восстановить их любовью к английской идее. Национализм возникает на руинах местных привязанностей. Когда связи человека с Тосканой, Кентом или Бургундией ослабевают, ему нужен заместитель – итальянский, английский, или французский национализм. В конечном счете национализм превращается в шовинизм, забывая реальное местное содержание полностью.
Американские суперпатриоты, неоконы, полностью лишены американского национального содержания. Их шовинистическое размахивание флагом заступает на место любви к реальной Америке и американцам. Они – сторонники неограниченной иммиграции в США, поскольку не заботятся о своих соотечественниках – американцах. Их совершенно не волнует также и остальная часть человечества, и они бы без колебания подвергли атомной бомбардировке Ирак, родину Авраама, ради Израиля. Люди, справедливо испытывающие отвращение к циклопической агрессивности этой секты, позволили втянуть себя в антинационалистическую, универсальную и космополитическую программу. Но разве неизбежен выбор между безликостью и шовинизмом?
Есть реальная альтернатива обеим болезням, и Сцилле национализма, и Харибде вездесущей неукорененности, и это – любовь к конкретному региону или деревне. Любовь Фолкнера к Йокнапатофе и Барта – к штату Мэриленд, одержимость Джойса Дублином, и страсть Ролана к Бургундии, помещенная в центр мира Флоренция Боттичелли и Данте дают нам ключ к пониманию универсальной человеческой природы: местное содержание на самом деле существует, в противоположность абстрактному обобщению.
Лидеры сионистов с их дешевым софизмом имели обыкновение заявлять, что «нет никакого палестинского народа». Как и в любом софизме, в этом есть доля правды, но не вся правда. Палестинцы были настолько наполнены богатым местным содержанием, что не имели никакой нужды в национализме человека без корней. Палестинцы – дети своих деревень; для них Джифна и Тайба, Насра и Бирам незаменимы. Мы получим представление об этой концепции, вспомнив мемориальную дощечку на кресте: «Иисус из Назарета».
Это лишь одно из того, чему мы могли бы научиться у палестинцев. Любовь к нашим территориальным общинам, деревням и городам, к их людям – вместо помпезной идеи о нации и государстве. В американском контексте это означает приоритет прав штатов, а не федеральных властей, приоритет графств перед властью штата; приоритет деревням, а не графству. Конструктивные идеи можно позаимствовать в Швейцарии: вы не можете иммигрировать в Швейцарию вообще, – вас должен принять один из кантонов. Это справедливо: если богатые либералы или неоконы поддерживают неограниченную иммиграцию, пусть расселяют иммигрантов в своем районе, в качестве соседей. Предполагаю, что это остановило бы иммиграцию почти полностью.
Предназначение? Да есть ли у нас предназначение, кроме того, чтобы сладко есть и весело проводить время? Да, у человечества есть цель и предназначение. Веками эта цель была – путь к Богу. Между битвами и объятиями наши предки обращались к Богу. Откройте Одиссею или Беовульфа, Данте и Чосера, Толстого и Гёте – и вы найдете эту цель вычеканенной на каждой странице.
Но в наши дни эта цель запрещена и забыта, и вместо нее нам предлагают новую цель – накопление материальных благ. Не ленивый и терпимый гедонизм, но истовая и рьяная жажда наживы стала господствующей парадигмой мира. Но наша цель, наша задача встроена в нас на молекулярном уровне, и она неизгладима – достичь гармонии и единения с Духом и с Землей. Не только как индивиды, стремящиеся к счастью, но и как один коллектив человечества мы желаем достичь цели и выполнить задачу.
Природа, или Бог, или Эволюция обычно дает нам вознаграждение за правильное поведение. Хотя спаривание необходимо для размножения, это еще и очень приятное занятие. Религия, как «правильная штука», тоже несет вознаграждение. Вознаграждение? Если верить Фридриху Энгельсу, религия – это страх перед неизвестными силами природы. Первобытный человек не мог понять, что такое гром, и придумал себе Громовержца. Представление человека о Боге – это зеркальное отображение общества, и Один Бог – лишь небесный близнец Царя-Самодержца. Не вознаграждение, но страх толкает к вере, и чем скорее мы расстанемся со страхом, тем быстрее достигнем справедливого общества. Звучит убедительно. Однако, если мы принимаем позицию Энгельса о Боге, мы можем заодно согласиться и с мыслями Марка Аврелия о любви. Этот римский император и поэт сказал, что любовь – это лишь трение слизистых оболочек, на что Тимур Кибиров ответил резко, но справедливо: «Сам ты слизистый, грубый дурак». Это – точка зрения импотента, скажем мы мягче. Но это же можно сказать и об Энгельсе. Человек, не способный ощутить бурю физической страсти или апофеоз души, ограничен и заслуживает жалости.
Религия – это путь единения с Божеством. На самой заре человечества люди узнали о высшем блаженстве души. Мы говорим о той несказанной радости, подъеме, счастье, которое мы называем апофеозом души, вхождением в райские кущи, вознесением души, слиянием с Богом, сатори и нирваной, трансом, экстазом, благодатью. У этого чувства много ступеней – от душевного подъема при молитве до восторга причастия и до ликования души при слиянии с Господом. Это чувство хорошо известно людям, и было много раз описано. Оно сродни высшей земной радости, достигаемой в слиянии с женщиной. «Что может быть лучше секса с пятнадцатилетней блондинкой? – спрашивал себя Вуди Аллен, и отвечал: секс с двумя пятнадцатилетними блондинками». Но по сравнению с апофеозом души мечта Аллена не намного лучше заполнения годового отчета о подоходном налоге. ЛСД и наркотики не могут сравниться с благодатью.
Виктор Пелевин описывает беседу трех едоков грибов у костра. «В наркотике-то кайфа нет, это же просто порошок или грибочки. Это как ключ от сейфа». А можно ли открыть этот сейф без наркотиков, спрашивает другой. «Можно, для этого люди уходят в монастыри, и там прутся со страшной силой», отвечает первый. Почему же мы не знаем о вечном кайфе? Потому что «если ты к вечному кайфу прорвешься, тебе не будут нужны ни тачка, ни бензин, ни реклама, ни порнуха, ни новости». Люди не будут тяжело работать или красть, чтобы получить материальные блага, но устремятся к благодати, и на этом окончится прибыль бизнесменов, завершает герой Пелевина.
До недавнего времени этот «секрет» был известен всем. И хотя благодать не каждому дается, обычная воскресная служба может принести немало радости обычному человеку. Человек может надеяться подняться по трудной тропе и снискать благодать. Это знание было несовместимо с рынком, и действительно, рынок занимал лишь скромное место в жизни общества. Общество было объединено круг церкви, храма, мечети, и это было первое самое важное здание, воздвигаемое в новом селе или городе, потому что духовные потребности человека не менее важны, чем потребности материальные.
III
Мы приучены принимать материалистические рассуждения и отклонять объяснения, ссылающиеся на духовные факторы. Так, Валлерштейн совершил героические усилия (не во всем успешные), чтобы описать конец света в материалистических терминах. Но и это желание втиснуться в узкое прокрустово ложе материализма – тоже часть капиталистической аберрации, заставившей человечество отречься от духовной компоненты мира. До аберрации сама идея тотально материалистического мира, объяснимого в соответствии с материалистическими законами, казалась бы странной. Человеческое видение мира менялось в зависимости от времени и места, но никогда не было до такой степени грубо материалистичным. Наш мир не поддается адекватному материалистическому объяснению, так же как он не вписывается в рамки Ньютоновой механики.Мыслители древности видели мир как духовно-материальный, многослойный континуум, где силы Добра и Зла, Добродетели и Грехи, Идеи и Народы имеют свое собственное полунезависимое существование. Эти силы персонифицировались как боги или ангелы, или демоны. Новый Завет говорит о Князе мира сего и других силах, противостоящих Человеку. Св. Павел ощущал грядущую беду, потому что «наша брань не против плоти и крови, но против мироправителей тьмы, против злых духов небес»[2].
Их видение мира более адекватно реальности. Легче, более логично объяснить беды и спасение, катастрофы и процветание – влиянием высших сил, чем материальными факторами. Легче объяснить долгие десять лет Троянской войны борьбой протроянских богов с прогреческими, чем красотой Елены или торгово-коммерческими интересами. Холодную войну можно рассматривать как борьбу Русского Духа Общины или Православного Русского Христа с откормленным Американским Мамоной. А начавшуюся Третью мировую войну против народов Третьего мира религиозное сознание может назвать «Армагеддоном».
Связь между духом и материей можно объяснить в терминах любви Человека к Богу. Так ее описывает Песнь Песней, так расшифровывает и суфийский шейх ордена Накшбанди, Джами, в своей поэме «Юсуф и Зюлейка». Маулана Нур ад-Дин Абд эль-Рахман Джами написал эту аллегорическую поэму в 1483 году в возрасте семидесяти лет. Юсуф, наделенный небесной красой, олицетворяет Бога, а Зюлейка – душу мистика. Архетипичная поэма о любви на самом деле – это поэма о любви Человека к Богу, и Фрейд все перепутал: небесная любовь – не есть подмена и сублимация любви земной, но земная любовь – упрощение и профанизация любви небесной.
Не только Человек стремится к Богу, Бог тоже стремится к Человеку. В осажденном Наблусе, сидя на толстом зеленом ковре Зеленой мечети, я внимал словам проповедника. «Ты любишь Айшу из Рамаллы, – сказал проповедник, – и она желает быть с тобой. Но ты не можешь добраться до Рамаллы, вас разделяет блокпост Каландия. Ты часто едешь в Каландию, но израильские солдаты не пропускают тебя. Айша тоже приходит к блокпосту, и тоже не может придти к тебе. Вы шлете друг другу сообщения, звоните, машете руками на расстоянии. То же происходи между Богом и Душой, и Шайтан стоит на блокпосту».
Попытки Бога дотянуться до Человека представлены в Библии сперва как союз с Израилем, а потом – как Воплощение. Трансцендентальный Бог совершает великое чудо и воплощается в имманентном теле Человека. Но и это чудо, эта высшая жертва, натыкается на противодействие Оппонента.
Сергей Аверинцев, видный современный российский мыслитель, напоминает нам о парадоксе библейской веры и вопрошает: «Может ли Бог – трансцендентный, духовный и вездесущий – наделить Своим особенным реальным присутствием какое-нибудь отдельное место в пространстве, будь то Святая Святых или лоно Марии, физическое тело Человека Иисуса или евхаристические хлеб и вино; не кощунственно ли по отношению к духовному и исключительно трансцендентному учению отважиться говорить таким странным языком?» Он указывает на то, что это – одна из тенет веры: «(…) «И буду обитать (wesakanti) среди сынов Израилевых». Тот же семитический корень – sakan («поселиться», буквально – «разбить шатер»), – воспринятый греческим языком, употреблен в Иоанновом Прологе (Иоанн 1, 14): «И Слово стало плотью и обитало (εσκηνωσεν) с нами». Вездесущий стал Присутствующим, Невместимый обретает вместилище».
Аверинцев открывает нам боговдохновенную мысль: «Но воля, враждебная этому Присутствию, которая называется в Новом Завете архонтом («князем». – И.Ш.) этого мира (Иоанн 12, 31; 14,30; 16,11), делает попытки развести трансцендентность и имманентность, закрыть двери творения перед Творцом и таким образом очистить природу от всего сверхъестественного. В этом он получает некоторую поддержку от невольного союзника: от зелотского богословского рационализма, жаждущего искоренить все, что в его глазах скомпрометировано каким-либо напоминанием о народных полуязыческих верованиях древности или многобожия эзотерических кругов, и получить чистейший трансцендентализм».
Это – глубочайшая мысль: Сатана поддерживает (или генерирует) идеи, исключающие Божью благодать из нашей жизни. Его мега-задача – профанировать мир, а мега-задача Бога – наполнить мир своей святостью и благодатью. В терминах Сатаны, любовь это товар, в Божьих терминах – секс это манифестация вселенской Любви. Князь мира сего хочет, чтобы Человек забыл о жизни духовной, но Бог хочет поднять Человека к своему уровню.
Бог не равнодушен к нашей судьбе. Он совершил невероятное – воплотился в человеческом теле, страдал, умер и воскрес для нас. Его ярый протагонист из книги Иова тоже не дремлет и не сдается. Они по-прежнему играют новыми идеями на огромной шахматной доске. Дьявол способен извратить любую мысль Бога; Бог способен превратить любую идею Дьявола в замечательную вещь. Например, любовь к Земле Христа вызвала братоубийственные Крестовые походы, но материалистический Коммунизм воодушевил сердца. Настоящие игроки не действуют сами по себе, это – наша человеческая задача совершать правильные шаги, и таким образом помочь Богу выиграть партию. Самонадеянные и чванливые воины давно ушедших времен имели обыкновение говорить «Бог с нами!». Скромные мыслители современности, мы должны говорить: «Мы – с Богом».
Чтобы понять происходящие события и их последствия, мы должны решиться на отважный шаг, на такой шаг, который нас учили ни в коем случае не предпринимать. Ведь в течение 500 лет научно-материальные (физические) исследования и духовные поиски были отделены друг от друга, и нам глубоко внушили, что это разделение следует сохранять. Предлагаемый нами подход к реальности – не двойственный манихейский подход, который предлагают сторонники апокалипсической Третьей мировой войны. Всегда и везде есть больше оттенков серого цвета, чем простая черно-белая картинка. Мы попытаемся объединить линии Имманентного и Трансцендентного, чтобы получить цельную картину мира.
Мы обнаружим, к нашему собственному изумлению, что две эти линии идут параллельно, как два разных языка, описывающие одну и ту же действительность. К примеру, современность заново обнаружила любовь к природе, и назвала ее длинным словом «энвиронтоментализм», или обозначила цветовым кодом «зеленого». Это явление в христианском обществе могло называться «почитанием Богородицы». В самом деле, Достоевский отождествил нашу Землю-Мать с Богоматерью. Разрушение природы можно связать с отвержением Пречистой Девы. Аверинцевские следы «народных полуязыческих верований древности или многобожия эзотерических кругов» указывают на местных духов (богов, «демонов»), которым все еще поклоняется менее материалистическая часть человечества. А проводимый сегодня в жизнь Новый Мировой Порядок на языке религиозных людей – не что иное, как начало Царства Антихриста, основанного на удалении духовных начал из нашей жизни. Если говорить практическим языком, то это – честолюбивая попытка полного порабощения Человека.
IV
Это легче сказать, чем сделать. Человек связан с нашим миром четырьмя пуповинами: его корни в родной земле, он принадлежит своей семье, своему территориальному сообществу, и Богу. Пока эти связи живы, его невозможно поработить. Эти четыре центральные точки формируют древнюю фигуру Креста, каким его изображали предки современных палестинцев на камнях и стенах. Задолго до того, как он послужил инструментом казни, Крест был глубочайшим мистическим символом древности, скрытым от обывателя. Этот символ был известен Моисею, который начертал знак креста на лбу своих людей, когда ангел смерти бродил у их порогов. Крест найден в самых древних слоях палестинских и египетских археологических раскопов.В эпоху халколита, за пять тысяч лет до Христа, древние палестинцы, обитатели пещеры Тель Абу Матар возле Беершевы, выкладывали знак Креста мелкой галькой; каждый из них носил и на себе символ Креста. «Крестообразный знак был призван предупреждать зло и давать защиту», – писал видный археолог Джек Финнеган[3]. В библейские времена такой знак назывался «тау», а греки назвали его «хи». Царь Давид начертал знак Креста (тау) в минуту опасности. Пророк Иезекииль[4] обещал спасение праведникам, которые скорбят о мерзостях, совершенных (Шароном и Ольмертом?) в Иерусалиме. Эти добрые люди должны начертать у себя на лбу знак спасения, знак Креста. (Что до сих пор делают египетские и эфиопские христиане).
Ессеи Дамасского Документа цитировали эти строки Иезекииля, поскольку очевидно знали об этом «знаке защиты, избавления и спасения», по словам Финнегана. Таким именно понимали Крест и Отцы Церкви, Ориген и Тертуллиан, которые могли расспросить своих палестинских современников. Жрецы Иерусалимского Храма рисовали изображение Креста на своих лбах чистым оливковым маслом, как будто первая буква имени Христа (X) была написана на них, как делают и православные священники при соборовании. Таким образом, выбор Креста для казни Иисуса Христа был многозначительным: его враги хотели опровергнуть и подорвать идею спасения. Но последователи Христа приняли вызов и сделали этот тайный знак общеизвестным. Они рисовали его у себя на лбу: «Это традиция идет от Апостолов», сообщили палестинские христиане еврейского происхождения Василию Великому в 375 году. Гностики сохранили эти идеи в своих текстах.
Как мы уже заметили, эзотерический смысл Креста[5] в том, что он являлся символическим изображением четырех «пуповинных» связей человека. Человек привязан к земле, к своей семье, обществу и Богу. До тех пор, пока он сохраняет хотя бы одну из этих четырех связей, он никогда не может быть полностью подкуплен, полностью развращен, или порабощен. И все-таки ему нужны все четыре связи, и при этом полностью сбалансированные. Если он заботится о семье, но забывает о ближних; если любит Бога, но пренебрегает своей землей (или наоборот), он в конечном счете обречен.
Новые сторонники древней парадигмы подчинения-господства хотели бы завершить работу Сатаны, и удалить Божественное Присутствие из нашего мира. По этой причине они борются с Верой, уничтожают Природу, профанируют Любовь и обрубают корни Человека, нарушая его территориальные, социальные и семейные связи. Они делают это повсюду, от штата Вермонт до Афганистана. Но Палестина – центральная лаборатория нового мирового порядка, примерно так же, как Испания в 1936 году была лабораторией для поднимавшего голову фашизма.
Святая Земля необходима им и потому, что местные люди глубоко вросли в ее почву и ежедневно свидетельствуют о Боге. Святость этой земли – не историческое совпадение, а особенность уникального ландшафта и людей. На этом холме, у этого родника, под тем старым древом палестинские герои Авраам, Давид и Иисус объединились с Богом. Деревни на вершинах палестинских гор – якоря человечества, и без них мы будем брошены на рифы.
V
Люди сопротивляются обрыву своих корней, «искоренению», но их меры зачастую плохо продуманы и ошибочны. Современный национализм – неудавшаяся тактика механической защиты против искоренения. Когда совершенно реальное качество – любовь к своей общине и земле – покидает нас, оно вытесняется фикцией нации. Немецкий национализм предлагает материал для изучения этой болезни.Пока немецкое общество все еще сохраняло свои корни, немцы любили свои города и деревни, свои маленькие королевства и герцогства. Они слушали Бетховена и Баха, ели свое излюбленное кушанье «wurst mit sauerkraut» и были провинциальны и счастливы. Когда же фактура общества была повреждена, немцы выбрали в качестве бальзама для заживления ран фантом немецкого патриотизма. Художник из Вены Адольф Гитлер был иммигрантом, не имевшим корней в Германии, человеком, который порвал все связи со своей родной землей и общиной, со своей семьей и церковью. И, что еще хуже, он даже не заметил своей потери. Его любовь к Германии и немецкому народу не распространялась на природу и землю Германии. Именно поэтому он мечтал о завоевании Восточной Европы и России, чтобы создать в этих странах империю новой Арийской Расы Господ, примерно так, как англосаксы создали Соединенные Штаты на земле коренных американцев. Он не понимал того, что, оторванные от немецкой почвы, немцы потеряют те качества, которыми он восхищался. Экспансия за пределы естественного географического ареала народа – смертельная уловка.
Националистические идеи Гитлера были заимствованы из обширного арсенала еврейской мысли. Евреи почитают еврейство, и этот порочный эгоцентризм был скопирован немецкими и другими националистами. Идею расового превосходства и разделения людей на Расу Господ и Untermenschen («недочеловеков») можно отыскать во многих пылких еврейских религиозных книгах. Геноцид разрешается, нет! – вменяется в обязанность Ветхим Заветом, и заповедь «истребите народ Амалека» все еще внесена в список под номером 604 из 613 заповедей ортодоксального иудаизма. Недавно ортодоксальный раввин Бар-Иланского Университета издал краткий трактат под названием «Заповедь Геноцида в Торе», объясняя и поднимая концепцию геноцида до уровня «положительной заповеди» для верующих иудеев. (Не будем сейчас затрагивать отдельный вопрос практики, практического применения подобных теорий).
На крайнее сходство еврейского и немецко-нацистского подходов обратил внимание в 1942 году выдающийся русский богослов о. Сергий Булгаков. Этот друг евреев высказал сожаление по поводу того, что «детей Израиля преследуют в Европе после вчерашнего триумфа», но отметил: «Еврейское самосознание идолизирует свою собственную нацию. Оно деградировало, превратившись в еврейский расизм, тогда как немецкий расизм – всего лишь завистливая пародия на него».
Как многие слепые подражатели, Гитлер не сумел понять всю глубину отличия. Евреи – не территориальная группа, тогда как немецкая нация было сформирована и базировалась на своей территории. Территориальным народам не следует расширяться далеко за свои естественные пределы; кроме того, они не могут существовать вне их. Доказательством этого можно считать судьбу потомков немцев в штате Пенсильвания и в других районах США: они потеряли свою этническую принадлежность и стали американцами.
Можно понять его ошибку. Гитлера страшил еврейский успех, «возвышение еврея», и он решил подражать еврейской стратегии. Его бойкот еврейских магазинов и предприятий был точной копией бойкота не-еврейских предприятий и вытеснения не-евреев с рынка труда в современной ему Палестине евреями-сионистами. Его идея «де-иудизации» была зеркальным отражением сионистской «иудизации». Его мысль о массовом изгнании евреев была калькой концепции выселения палестинцев, как еще с времен Теодора Герцля (1896) предусматривал сионистский план, осуществленный на деле в 1948 году.
Американский социальный психолог Кевин МакДональд описал нацистскую доктрину как «зеркальное отражение иудаистской стратегии» и потому самую большую угрозу евреям. Он предсказал, что в будущем не-евреи, европейцы и американцы, обеспокоенные «возвышением еврея», станут «подражать аспектам иудаизма, заимствуя служащую интересам группы, коллективистскую идеологию и социальные организации». МакДональд был прав, заявляя, что «это окажет глубокое воздействие иудаизма как групповой эволюционной стратегии на развитие народов Запада». Его заключение глубоко пессимистично: еврейская стратегия «обречена на победу», исполняется ли она евреями, или принявшими ее коренными народами.
Для белого националиста такое заключение – призыв к немедленному применению иудаистской стратегии в интересах коренных народов. Еврейский супрематист убежден, что иудаистская стратегия должна примениться только евреями. Но для нас, не-расистов, иудаистская стратегия плоха сама по себе, применяется ли она немцами, евреями или белыми англосаксонскими протестантами. Существует возможность совершенно другого, не-иудаистского ответа на иудейский вызов. Стратегия слепого подражательства пагубна, но существуют другие стратегии, основанные на не-иудаистской концепции территории и местного содержания.
Национализм – это разница между реальным и надуманным национальным содержанием. Вросшему корнями в свою родную землю англичанину не нужен никакой английский национализм, ведь он «дышит Англией». Он – сосуд, наполненный местным содержанием, в котором нет места никакой «английскости». Когда же англичанин чувствует, что потерял часть связей, он пробует восстановить их любовью к английской идее. Национализм возникает на руинах местных привязанностей. Когда связи человека с Тосканой, Кентом или Бургундией ослабевают, ему нужен заместитель – итальянский, английский, или французский национализм. В конечном счете национализм превращается в шовинизм, забывая реальное местное содержание полностью.
Американские суперпатриоты, неоконы, полностью лишены американского национального содержания. Их шовинистическое размахивание флагом заступает на место любви к реальной Америке и американцам. Они – сторонники неограниченной иммиграции в США, поскольку не заботятся о своих соотечественниках – американцах. Их совершенно не волнует также и остальная часть человечества, и они бы без колебания подвергли атомной бомбардировке Ирак, родину Авраама, ради Израиля. Люди, справедливо испытывающие отвращение к циклопической агрессивности этой секты, позволили втянуть себя в антинационалистическую, универсальную и космополитическую программу. Но разве неизбежен выбор между безликостью и шовинизмом?
Есть реальная альтернатива обеим болезням, и Сцилле национализма, и Харибде вездесущей неукорененности, и это – любовь к конкретному региону или деревне. Любовь Фолкнера к Йокнапатофе и Барта – к штату Мэриленд, одержимость Джойса Дублином, и страсть Ролана к Бургундии, помещенная в центр мира Флоренция Боттичелли и Данте дают нам ключ к пониманию универсальной человеческой природы: местное содержание на самом деле существует, в противоположность абстрактному обобщению.
Лидеры сионистов с их дешевым софизмом имели обыкновение заявлять, что «нет никакого палестинского народа». Как и в любом софизме, в этом есть доля правды, но не вся правда. Палестинцы были настолько наполнены богатым местным содержанием, что не имели никакой нужды в национализме человека без корней. Палестинцы – дети своих деревень; для них Джифна и Тайба, Насра и Бирам незаменимы. Мы получим представление об этой концепции, вспомнив мемориальную дощечку на кресте: «Иисус из Назарета».
Это лишь одно из того, чему мы могли бы научиться у палестинцев. Любовь к нашим территориальным общинам, деревням и городам, к их людям – вместо помпезной идеи о нации и государстве. В американском контексте это означает приоритет прав штатов, а не федеральных властей, приоритет графств перед властью штата; приоритет деревням, а не графству. Конструктивные идеи можно позаимствовать в Швейцарии: вы не можете иммигрировать в Швейцарию вообще, – вас должен принять один из кантонов. Это справедливо: если богатые либералы или неоконы поддерживают неограниченную иммиграцию, пусть расселяют иммигрантов в своем районе, в качестве соседей. Предполагаю, что это остановило бы иммиграцию почти полностью.