Шефнер Вадим. Человек с пятью "не", или Исповедь простодушного

   – Позвольте задать вам один вопрос, – обратился я к своей собеседнице. – Сколько наливов может выдержать такая бутылка?
   – Бутылки хватает приблизительно на пятнадцать тысяч наполнений, – ответила Антонина Антоновна.
   – Антонина Антоновна, вы сделали великое открытие! – воскликнул я. – Почему вы до сих пор храните его в тайне? Почему вы не внедряете его в производство, чтобы широкие массы пьющих могли перейти с водки на почти бесплатное и безвредное вино?!
   – Слушайте дальше историю моей жизни и деятельности, и вы поймёте, почему я храню в тайне секрет производства волшебных бутылок, – с грустью в голосе ответила мне Антонина Антоновна. – Увы, моё открытие не принесло мне счастья!..
   Далее моя собеседница поведала мне, что, едва она сообщила своему отцу, видному землевладельцу и аристократу, об этом великом открытии, тот, вместо того чтобы обрадоваться, разгневался на неё. Он сказал, что это изобретение нанесёт ему лично крупный ущерб, ибо на юге у него имеются виноградники и винные заводы. И ещё он сказал, что если люди перестанут пить водку, то этим они нарушат интересы государственной спиртной монополии. Затем он вызвал священника, и тот провёл с Антониной Антоновной собеседование о том, что она совершает великий грех, желая повторить чудо, совершённое персонально Иисусом Христом. Священник пригрозил ей отлучением от церкви и обещал ей вечное местожительство в аду, если она не засекретит формулу своего изобретения. И тогда, будучи верующей, она дала клятву, что в течение пятидесяти лет будет хранить своё открытие в тайне и лишь потом передаст эту тайну честному доверенному лицу.
   Только раз за истёкший период времени нарушила она клятву, и это повлекло за собой роковое несчастье. Дело в том, что после разговоров с отцом и священником Антонина Антоновна прекратила всякие научные занятия и стала выезжать в свет. На великосветском приёме у аргентинского посла она, танцуя танго, познакомилась с молодым персидским князем, в результате чего между ними возникла любовь с первого взгляда и до гробовой доски. Вскоре она уехала с ним в Персию и там, приняв мусульманство, вступила в законный брак и стала персидской княгиней. Князь был сказочно богат, он одевал её как куколку, дарил ей бриллиантовые колье, фермуары и диадемы и всегда был безукоризненно трезв, так как твёрдо придерживался шариата, который запрещает правоверным пить не только водку и коньяк, но и все другие напитки, имеющие градусность. Но однажды он выпил – и погубил себя.
   Дело в том, что, частично нарушив свою клятву, Антонина Антоновна взяла с собой в Персию одну из своих волшебных бутылок. Однажды, когда юная княгиня совместно со своим мужем проводила лето в роскошной единоличной вилле на берегу Каспийского моря, ей пришло в голову угостить князя вином, чтобы он веселей переносил жару. Князь принял из её рук бокал, затем второй – и, почувствовав прилив новых сил, решил пойти искупаться. Когда он отплыл от берега на пятьдесят метров, раздался его крик – и князя не стало. К вечеру волны выбросили на берег его труп. При вскрытии обнаружилось, что алкоголь, принятый князем впервые в жизни, оказал своё роковое действие, в результате чего в воде произошёл инфаркт миокарда со смертельным исходом…
   Молодая вдова вернулась в Петербург, где немедленно подала заявление в женский монастырь, желая поступить в монахини. Но так как в Персии она стала мусульманкой, то в монастырь её не приняли. Пока она оформляла документы на обратный переход в христианство, началась первая мировая война, а затем произошла революция, и идти в монастырь Антонине Антоновне уже расхотелось. Тогда она решила пойти работать в баню, – тем более что тёплый воздух предбанника частично напоминал ей знойный берег Каспийского моря, где она сперва нашла своё счастье, а затем потеряла его через роковую бутылку… И вот теперь, по прошествии многих лет, когда предвидится переход на пенсию, а в дальнейшем и в потусторонний мир, она хочет безвозмездно опубликовать свою формулу. Но она опасается, не принесёт ли людям вред её открытие.
   – Я дарю вам эту бутылку для испытания, – закончила она разговор. – Вы можете пользоваться ею лично, а можете передарить какому-нибудь достойному человеку. Если в течение года этот сосуд никому не принесёт беды, я опубликую свою формулу… Кстати, вино уже готово.
   Взглянув на стоящую на подоконнике бутылку, я убедился, что она полна тёмно-красного вина. Я налил стопку и попробовал. Вино было густое и сладкое, с натуральным вкусом и ароматом. Это был типичный кагор высшей марки.
   Вскоре, поблагодарив свою собеседницу, я аккуратно закупорил бутылку, завернул подарок в газету и отправился домой.
   Через несколько дней я был приглашён моими соседями по квартире на день рождения Георгия Васильевича. Считая, что лучшего объекта для подарка мне не найти, я вручил вечную бутылку юбиляру, предварительно объяснив способ получения вина. Супруги были обрадованы таким интересным подарком, но Марина Викентьевна сразу же заявила, что часто использовать им этот сосуд не придётся, ибо они, слава богу, люди непьющие. Однако к концу нашего скромного праздника Георгий Васильевич сделал высказыванье, которое меня несколько встревожило.
   – А ведь винцо-то теперь, выходит, у нас бесплатное, – произнёс он, обращаясь к своей супруге. – В магазине за такой кагор 22 рублика отвалить надо, а тут пей – не хочу!
   – Странная логика, – засмеялась в ответ Марина Викентьевна. – Шутник ты у меня.
   Однако на следующий день выяснилось, что Георгий Васильевич не шутил. Вернувшись с работы и увидев своего соседа в кухне, я вынужден был мысленно признать, что он находится подшофе. Глаза у него были красные, и язык слегка заплетался.
   – Сегодня двадцать два рубля сэкономил, – радостно объявил он мне. – А если выпивать ежедневно две бутылки, можно в день сорок четыре рубля экономить! Значит, за месяц выходит тысяча триста двадцать рублей экономии! Замечательное изобретение!
   Вскоре он натренировался выпивать по две бутылки в день, а потом перешёл на три. Когда жена говорила ему, что это вредно, он доказывал ей, что вред невелик, зато сегодня он сберёг шестьдесят шесть рублей. Такие деньги на улице не валяются!
   Однажды утром, собираясь на работу, я заметил, что сосед мой на производство не пошёл.
   – Хочу сегодня восемьдесят восемь рублей сэкономить, – подмигнул он мне. – Но чтобы поставить этот рекорд, придётся на день остаться дома.
   Вскоре Георгии Васильевич вообще перестал ходить на работу. Марина Викентьевна, огорчённая его поведением, вынуждена была уехать на месяц в санаторий, чтобы подлечить нервы.
   Пользуясь отсутствием жены, сосед мой развернулся вовсю. Теперь он ежедневно одолевал пять бутылок. Завелись у него и алкогольные дружки-приятели и даже весёлые девицы. Бутылка всё время была в действии. Каждые семнадцать минут кто-нибудь нетвёрдыми шагами топал на кухню и наполнял сосуд водопроводной водой. Так как процесс превращения воды в вино требовал дневного света, то это лимитировало пьющих, но вскоре один из собутыльников Георгия Васильевича притащил откуда-то сильную лампу дневного света, и ночью бутылку стали ставить под эту лампу. Так бутылка перешла на круглосуточную работу. Вдобавок ко всему вышеизложенному дружки моего соседа додумались разливать кагор в обыкновенные бутылки и продавать его на рынке, а на вырученные деньги стали покупать водку, что привело к ещё большей алкоголизации. Посетители день и ночь кричали, пели бурные лирические песни, с притопом танцевали западноевропейские танцы и всё время провозглашали тосты за мудрого владельца Большой Бутылки. Когда я вежливо стучал в стену и просил тишины, они смеялись надо мной и даже угрожали физической расправой.
   Но вот, отбыв срок в санатории, Марина Викентьевна вернулась домой и застала на своей жилплощади такую печальную картину, что всё лечение пошло насмарку. В повышенном нервном состоянии она вырвала из рук мужа вечную бутылку и побежала в мою комнату.
   – Это ты, негодяй, подсунул моему мужу эту проклятую посудину! – воскликнула она. – Это ты, изверг, споил моего мужа! – И с этими словами она гневно швырнула в меня Большую Бутылку, в результате чего та разбилась о мою голову, и я упал, обливаясь кровью.
   Осознав свою ошибку, Марина Викентьевна со слезами кинулась ко мне и начала оказывать первую помощь при несчастных случаях. Но это бутылочное ранение было настолько серьёзно, что тут требовалось вмешательство специалиста, и я, обмотав голову махровым полотенцем, двинулся в районную поликлинику. Там мне сделали перевязку. Когда врач стал писать историю болезни, он спросил, при каких условиях состоялось повреждение моей головы. Чтобы не подвести соседку, я заявил, что на меня напали уличные хулиганы, которые затем безболезненно скрылись. Врач этому вполне поверил, потому что хулиганов у нас хватает.
   Когда я явился на работу с перевязанной головой, меня увидела Антонина Антоновна, изобретательница Большой Бутылки. Она спросила меня, что случилось, и я поведал ей всю печальную правду.
   – Увы, теперь я понимаю, что моё уникальное открытие может принести людям только вред, – печально сказала она. – Рано ещё человечеству переходить на бесплатное вино.
   Вскоре я ушёл из бани и поступил работать в другое место и больше не встречал Антонину Антоновну. А не так давно я узнал, что она скончалась. И так как о Большой Бутылке нигде ничего не слышно, то ясно, что свой секрет изобретательница унесла в могилу.
   Что касается моих соседей по квартире, то сразу же после того, как бутылка была разбита, Георгий Васильевич перестал пить, вернулся на работу и честным трудом загладил свои вынужденные прогулы. Между супругами восстановился мир, но меня на семенные торжества уже не приглашали. Я же, сознавая себя виновником невзгод, обрушившихся на эту дружную семью, решил уехать, чтобы не напоминать своим присутствием о печальных событиях, связанных с Большой Бутылкой. Совершив обмен, я переехал в шестиметровую комнату, которая находилась в многонаселённой коммунальной квартире в другом доме и на другой улице.
   Я всё о себе да о себе, а ведь вас, уважаемый читатель, наверно, интересует мой высокоталантливый брат Виктор.
   После того как явился я к брату в виде шерстеносителя и тем вызвал его законное недовольство, я к нему больше не заходил, чтобы не мешать его научной деятельности. Но с отцом я поддерживал регулярную переписку и время от времени посылал ему небольшие суммы из личного скромного заработка. В своих наставительных письмах отец каждый раз сообщал мне о продвижении Виктора и о его семейных делах.
   Во время войны мой талантливый брат, как ценный корифей науки, был эвакуирован вместе с женой в глубинный тыл, где он мог, не подвергая ненужной опасности свою жизнь, смело двигать вперёд науку. После войны он вернулся в Ленинград с повышением. Вскоре отец сообщил мне, что Перспектива Степановна подарила Виктору двух полновесных близнецов – мальчика и девочку. Виктор лично зарегистрировал их в загсе, дав им научно обоснованные имена. Имя мальчика – Дуб! (Дуб! Викторович); имя девочки – Сосна! (Сосна! Викторовна). Эти наименования должны свидетельствовать всем окружающим о высокой сознательности отца, а в дальнейшем помочь детям в повышении их авторитета в быту и в учёбе.
   Я очень обрадовался за брата – теперь у него есть достойные наследники – и написал ему поздравительную открытку. Правда, меня несколько удивили древесные имена, которые мой талантливый брат присвоил моим племянникам, и встревожили восклицательные знаки, документально прикреплённые к каждому имени. Своими мыслями я письменно поделился с отцом, и вскоре он прислал мне очередное письмо, где рассеял эти мои сомнения. Мягко упрекнув меня в том, что я ещё не избавился от своих пяти «не» и, в частности, от недогадливости, отец просто и доходчиво пояснил мне суть дела. Имя Дуб! – это не просто дуб, а сокращённый призыв: «Даёшь улучшенный бетон!» Имя Сосна! – это не просто какая-то там сосна, дико растущая в лесу, а тоже призыв: «Смело овладевайте современной научной агротехникой!» Таким образом, мои племянники Дуб! и Сосна! если взять их порознь, представляют собой: он – промышленность, она – сельское хозяйство. А вкупе они знаменуют союз города и деревни.
   В конце своего письма отец призывал меня скорее избавляться от пяти «не» и множить скромные успехи, чтобы моему брату не было стыдно за меня.

9. Звучащий человек

   Переселившись в другую квартиру и переменив место работы, я надеялся, что в новых условиях жизнь моя потечёт без всяких срывов и пертурбаций. Я теперь работал помощником завскладом бракованных силикатных изделий; должность эта была спокойная и малоответственная. Что касается быта, то квартира, несмотря на многонаселенность, отличалась сравнительной тишиной, и в целом жильцы в ней жили дружно. Таким образом, теперь я отдыхал от недавних передряг. Однако для моего корабля судьба готовила новые мели и подводные камни. Неожиданно склад закрылся на капитальный ремонт, мне дали длительный отпуск, и я устроился на временную работу в одну геологоразведочную экспедицию.
   Наша экспедиция трудилась в горах Кавказа, а базировались мы в небольшом горном ауле. В мои обязанности входило готовить пищу, а также выполнять разные вспомогательные работы. В помощь мне был придан местный горец, парень по имени Орфис. Он был способный и старательный работник и к тому же хорошо говорил по-русски.
   Однажды началась сильная гроза с ливнем, и продолжалась она целый день. После этого одна из наших поисковых групп, состоящая из трёх человек, не вернулась в срок на базу, и от неё не было никаких вестей. Группа эта работала в дальнем ущелье, и возникло опасение, что с людьми случилось какое-нибудь несчастье.
   Так как пропавшая группа в день, когда застала её гроза, должна была находиться уже на обратном пути на базу, то точного её местонахождения никто не знал. Поэтому было решено послать две спасательные группы в разных направлениях. В основную спасательную группу вошли три квалифицированных геологоразведчика во главе с опытным проводником. Вторая группа, на которую возлагалось меньше надежд, составилась из меня и из Орфиса, ибо он отлично знал родные горы. Когда я добровольно попросился на это дело, то опасался, что меня, ввиду выполняемой мной работы, не отпустят, однако меня отпустили довольно охотно. Среди остающихся послышались даже грубые намёки на некачественное приготовление пищи и высказывания насчёт того, что люди хоть ненадолго отдохнут от моей стряпни.
   Взяв рюкзаки с консервами и медикаментами, мы с Орфисом вышли в северо-западном направлении и долго шли долиной, а затем мои вожатый круто забрал влево, и мы начали карабкаться в гору. К вечеру вышли мы на зелёный луг, расположенный среди высоких гор. Здесь стояла такая тишина, что от неё даже ломило в зубах, как от холодной воды.
   Вскоре на пологом склоне горы я увидал много серовато-жёлтых валунов, похожих на баранов. Среди них ходил человек и махал не то кнутом, не то палкой.
   – Что этот человек там делает? – спросил я Орфиса.
   – Это мой прапрадедушка, – ответил Орфис. – Он пасёт камни.
   – Бедный старик, – сказал я. – Раз он свихнулся, то ему надо оказать медицинскую помощь.
   – Он не сумасшедший, – с обидой в голосе возразил мой спутник. – Он такой же здоровый умом, как и мы, только он очень старый. Всю жизнь он пас живых овец, а теперь ноги не те, и вот он пасёт камни. Он не может жить без дела.
   – Почему же он не спустится в долину?
   – Он привык к высоте, в долину он не хочет. Мои родные сто раз упрашивали его сойти вниз. Много лет назад ему приготовили лучшую комнату в доме, всю в коврах, а он ни разу в ней не был. Зимой и летом живёт он здесь в шалаше и спит на овечьей кошме.
   – Может быть, его обидели? – спросил я.
   – Какое там! Все полны к нему почтения, да и сам он любит родню. Но ему нравится жить здесь.
   Мы подошли к человеку, пасущему камни, и почтительно поздоровались с ним. Это был глубочайший старик, но он не походил на ходячую развалину. Он был бодр и приветлив и быстренько сходил в свой шалаш за вином. Мы втроём сели на траву и стали поочерёдно пить сухое вино из бурдюка, закусывая каким-то вкусным волокнистым сыром. По-русски старик знал плохо, но Орфис служил нам переводчиком, и я, воспользовавшись этим, изложил почтённому старцу свою краткую биографию, которую тот выслушал с интересом и сочувствием. Затем он передал мне через Орфиса, что всё плохое – к лучшему и что скоро я найду ту, которой я предназначен и которая предназначена персонально мне. А перед этим я прыгну в пропасть, но в миг падения у меня вырастут крылья.
   За вином и разговором старик не забывал и своего дела. Время от времени он вставал, брал кнут и быстрым шагом подходил к какому-нибудь из камней, окружавших нас. Он цокал языком, что-то строго выкрикивал и замахивался кнутом на камень. Проделывал он всё это всерьёз, но как бы и играя.
   – Что он говорит этому камню? – спросил я Орфиса в один из таких моментов.
   – Говорит: «Хитрый баран, отбиться хочешь?» – пояснил Орфис.
   Когда мы насытились, я откинулся на траву и задремал, а мой спутник и старик завели какой-то длинный разговор. Потом Орфис сказал мне, что пора идти на поиски. Старик посоветовал ему держать путь на гору, синевшую вдалеке.
   – Но скоро ночь, – возразил я. – Мы можем заблудиться.
   – Я знаю здешние горы, – спокойно ответил мне мой проводник.
   Попрощавшись с гостеприимным стариком, пасущим камни, мы двинулись в путь. Вскоре мы вошли в горную котловину и пошли среди нагромождений камней. Меж тем стемнело.
   – Мы не потеряем друг друга, – сказал вдруг мой спутник, словно угадав мои тайные мысли. И с этими словами он вынул из кармана небольшой брусок какого-то вещества, похожего на воск. Этим веществом он вдруг стал натирать свой лоб.
   – Что это такое? – спросил я.
   – Сейчас узнаешь, – ответил Орфис.
   И вдруг послышалась негромкая, но довольно приятная музыка, напоминающая звук пастушеского рожка. Можно было подумать, что в кармане у моего спутника спрятан маленький транзисторный приёмник. Но я-то знал, что никакого приёмника у него нет.
   – Откуда это слышна музыка? – удивлённо спросил я.
   – От меня, – ответил Орфис. – Это я звучу. Я натёр свой лоб секретной пастой – и вот я звучу и буду звучать восемь часов подряд. Чтобы возобновить звучание, достаточно снова натереть лоб.
   Далее он объяснил мне, что у каждого человека свой жизненный музыкальный ритм и каждый живёт согласно этому ритму, но сам его не слышит и окружающие его тоже не различают. Секретная паста как бы превращает человека в музыкальный инструмент, переводя его внутренний ритм в звуковую мелодию. Мелодия у каждого своя; отчасти она выявляет внутреннюю сущность человека. Нет двух людей с одинаковой мелодией, как нет двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев. В древние времена эту секретную пасту применяли пастухи, чтобы не заблудиться в горах. Кроме того, на звучащего человека не нападают хищные звери, а если он уснёт на траве, то к нему не подползёт ни одна змея.
   – Но это же замечательное открытие! – воскликнул я. – Почему о нём ничего нет в печати?!
   – Секретная паста – тайна нашего древнего пастушеского рода, – тихо сказал Орфис. – Способ её приготовления известен с глубокой древности и переходит от старика к старику. Ныне последним хранителем тайны является знакомый вам старик, пасущий камни. Он передаст её своему сыну, когда тому стукнет сто двадцать лет. Знайте, что не только секрет приготовления, но и сама секретная паста никогда никому из посторонних не передавалась, не продавалась и не дарилась. – Орфис сделал паузу и продолжал: – Но вы очень понравились старику, пасущему камни, ваши постоянные неудачи тронули его сердце, и он дарит вам брусок этой пасты в вечное личное, индивидуальное пользование, с правом давать этот брусок во временное пользование только кровным родственникам.
   И с этими словами мой спутник вынул из кармана второй кусок пасты, завёрнутый в чистую бумагу, и вручил его мне.
   Я был глубоко взволнован этим ценным подарком, но мне было как-то страшновато испробовать на себе его действие. «А что если от меня, человека с пятью „не“, пойдёт такая музыка, что хоть святых вон выноси?» – подумал я.
   Но, преодолев свой страх, я старательно стал тереть лоб данным мне бруском – и вот я зазвучал! К моему душевному облегчению, мелодия, которая исходила от меня, оказалась хоть и не очень художественной, но и не неприятной. Она напоминала мотив не то быстрого фокстрота, не то румбы, не то краковяка, и, надо отдать справедливость, под неё было довольно легко шагать. От моего спутника слышалась более мелодичная музыка, но ритм у неё был медленнее, и звучала она тише.
   Благодаря секретной пасте и самозвучанию мы долго шли в глубокой темноте, не теряя друг друга из слуха (не скажу «из вида», ибо видеть мы ничего не могли), и вскоре вошли в глубокое ущелье. Вдруг раздался чей-то удивлённый выкрик: «И какой это кретин забрёл сюда с транзистором!»
   Так мы нашли пропавшую было группу геологов, и эти проголодавшиеся люди с радостью набросились на принесённые нами продукты, не дождавшись даже обеда, который я хотел приготовить им.
   Вернувшись на базу, я с огорчением узнал, что, воспользовавшись моим недолгим отсутствием, завхоз срочно подыскал повариху из местного населения, а меня зачислил на должность кухонного мужика, то есть её помощника, без права приготовления пищи. Обиженный этой несправедливостью, я попросил дать мне расчёт, который мне и дали без долгого сопротивления. Получив причитающиеся мне деньги, я направился в ближайший курортный город, который условно назову так: Отдыхалинск-Обманулинск. В этом городе был аэропорт, и оттуда я намеревался отбыть в Ленинград.
   Когда я стоял на аэровокзале в очереди за билетом, ко мне, плача, подошла симпатичная на вид курортница и, отозвав меня в сторонку, сказала, что её жестоко обокрали и у неё не хватает десяти рублей на билет до Владивостока, где её маленькая дочь лежит в больнице, так как попала под автомашину. Тронутый натуральным горем этой симпатичной курортницы, я решил ей помочь и дать взаймы недостающую десятку. На руках у меня имелось сто девять рублей, причём сто – одной купюрой, и поэтому я сказал незнакомке, что сейчас схожу в ресторан разменять эту бумажку и затем вручу ей нужную сумму.
   – О, не беспокойтесь, мой спаситель! – воскликнула эта симпатичная на вид женщина. – Я сама разменяю вашу сотнягу и моментально принесу вам сдачу.
   Взяв деньги, эта женщина пошла их разменивать. Но больше она не появлялась, и вскоре я понял, что под её симпатичной внешностью скрывалась аферистка и обманщица.
   Я прямо-таки не знал, что делать. Слать телеграммы о помощи своим ленинградским знакомым было как-то неловко. Обращаться к брату мне не хотелось в связи с тем, что в семье его теперь имелись Дуб! и Сосна! так что расходы, естественно, возросли; да и вообще нетактично было бы отрывать моего талантливого брата от его научных мыслей такой будничной просьбой. И вот я решился позаимствовать денег у отца, тем более что сам при всяком удобном случае помогал ему материально. Поэтому я послал в Рожденьевск-Прощалинск телеграмму такого содержания: «Потерял деньги прошу пятьдесят заимообразно востребования».
   Ночь я провёл в городском саду Отдыхалинска-Обманулинска, а утром явился на почтамт и, предъявив свой паспорт, спросил, нет ли мне перевода.
   – Вам ничего нет, – сочувственно сказала девушка в окне. – Но нам пришла одна странная телеграмма, и я каждого спрашиваю, не ему ли это? Она адресована так: "Человеку с пятью «не».
   – Эта телеграмма именно мне! – воскликнул я. – Это я и есть человек с пятью «не».
   Текст телеграммы был такой: «Где потерял там и найди твой отец».
   Строгий, но справедливый ответ отца на мою бестактную просьбу ошеломил меня и погрузил в недоумение. Истратив на еду последние имевшиеся у меня деньги, я весь день пробродил по улицам Отдыхалинска-Обманулинска в состоянии печали, а когда стемнело, зашёл в сад при одном доме отдыха. Я надеялся заночевать там на скамье и решил ждать отбоя, когда отдыхающие перестанут гулять и развлекаться и пойдут на ночлег. Но пока что в саду было очень людно, и вокруг танцевальной площадки толпилось множество пар. Однако не слышалось никакой музыки, и это меня удивило.
   Вдруг на эстраду вышел администратор дома отдыха и заявил, что штатный баянист товарищ Ухоморов неожиданно заболел, в связи с чем танцы отменяются. Послышался гул недовольства. Раздавались даже конкретные угрозы по адресу администратора с обещанием побить его за плохое ведение культработы.
   И вот именно в этот момент мне стал ясен сокровенный мудрый смысл отцовской телеграммы. Пробившись сквозь толпу к эстраде, я поднялся на пять ступенек, подошёл к администратору и предложил ему свои услуги. Я честно заявил, что модных танцев, вроде рок-н-ролла и твиста, исполнять не могу, но для невзыскательной публики моя музыка вполне подойдёт.
   – Вас послал ко мне сам бог! – в радости воскликнул администратор. – Каковы ваши условия?
   – Я озвучу у вас пять танцевальных вечеров, а за это вы будете качественно кормить меня в течение пяти суток, а также предоставите мне кров, а затем купите авиабилет до Ленинграда, – так заявил я.