Я спустился к ручью, умылся, потом позавтракал запасенным заранее горохом, потом стал шагать взад-вперед по поляне, пытаясь припомнить, что же такое замечательное я видел во сне. И вдруг кое-что вспомнил. Вспомнил, что сон мой заканчивался тем, будто я сижу на стволе того сломанного бурей дерева, которое тигровый хвост прищемило; сижу там, и в левой руке у меня записная книжка, а в правой — авторучка. И вот теперь — уже вполне наяву — я направился к этому дереву, сел на его шершавый, ствол и вынул из кармана своего потрепанного пиджака записную книжку и авторучку. И тут вспомнил то самое главное, что видел во сне, — и сделал короткую запись. Свершилось то, о чем я тайно мечтал всю жизнь: я открыл Формулу Бесстрашия.
Осчастливленный самим собой, опьяненный радостью, сидел я на древесном стволе. В уме моем возникли гордые строки:
И вдруг послышался зловещий шум. В просвете между деревьями возникло длинношеее рогатое чудище. Оно приближалось… Быстрее зайца устремился я к чертежному дереву, быстрее белки поднялся в свое высотное жилище — и, дрожа от страха, стал ждать дальнейших событий. Меж тем животное вышло на поляну, и теперь я разглядел его получше. У него длинная жирафья шея, оленьи рога и четыре уха, одна пара на голове, другая — возле хвоста. Оно принялось поедать траву, и мне стало ясно, что для меня — опасности нет. Уважаемый читатель, не удивляйтесь моему испугу! Да, я открыл Формулу Бесстрашия, но ведь она нуждается в техническом воплощении; на ее основе я должен сконструировать СТРАХОГОН — тот самый прибор, наименование и внешний вид которого подсказала мне Главсплетня в одном из моих предыдущих сновидений. А пока этого прибора не будет, я, владелец Формулы Бесстрашия, по-прежнему буду трусоватым человеком. Обидно, но факт.
27. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЗЕМЛЮ
28. ПРОЩАНИЕ С ДРУГОМ
Осчастливленный самим собой, опьяненный радостью, сидел я на древесном стволе. В уме моем возникли гордые строки:
Расступитесь, прохиндеи,
Я великим стать могу —
Драгоценные идеи
Трепыхаются в мозгу!
И вдруг послышался зловещий шум. В просвете между деревьями возникло длинношеее рогатое чудище. Оно приближалось… Быстрее зайца устремился я к чертежному дереву, быстрее белки поднялся в свое высотное жилище — и, дрожа от страха, стал ждать дальнейших событий. Меж тем животное вышло на поляну, и теперь я разглядел его получше. У него длинная жирафья шея, оленьи рога и четыре уха, одна пара на голове, другая — возле хвоста. Оно принялось поедать траву, и мне стало ясно, что для меня — опасности нет. Уважаемый читатель, не удивляйтесь моему испугу! Да, я открыл Формулу Бесстрашия, но ведь она нуждается в техническом воплощении; на ее основе я должен сконструировать СТРАХОГОН — тот самый прибор, наименование и внешний вид которого подсказала мне Главсплетня в одном из моих предыдущих сновидений. А пока этого прибора не будет, я, владелец Формулы Бесстрашия, по-прежнему буду трусоватым человеком. Обидно, но факт.
27. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЗЕМЛЮ
В назначенный срок я явился на лужайку возле Храма Одиночества. Звездолет прилетел вовремя, меня сразу с него увидели, и ладья-лифт, в которой восседал мой друг, приземлилась возле меня. Юрий был ошеломлен тем, что я удрал из Храма. Когда мы поднялись в звездолет, я соврал своему спасителю, что Храм покинул не из страха, а потому, что соскучился по природе. Затем коротко поведал ему о зверях, которых мне довелось видеть.
— Узнаю твой героический нрав! — воскликнул наивный иномирянин. — Ты не по природе соскучился, тебе захотелось свое земное бесстрашие проявить! Ты намеренно рисковал! Я не должен был высаживать тебя на Фемиде! Я — полуубийца! Я обалдуй, олух, остолоп, охламон, обормот, очковтиратель, обидчик…
— Оборотень, охальник, опричник, отравитель, обыватель, обжора, — продолжил я.
— Спасибо, Серафимушка! Как приятно слышать задушевные земные слова! Слушаю — и уши радуются! — растроганно произнес Юрик. — А теперь спеши в кают-компанию, обедай вовсю! Ты ведь изголодал себя.
— Прежде всего я должен побриться, — заявил я. — А то твои однопланетники с опаской на меня поглядывают.
В салоне звездолета кроме тех подкидышей, которые, подобно Юрику, возвращались на изучаемые планеты, находилось четверо отцов с малолетними сыновьями — будущими подкидышами. Я спросил Юрика, не страшно ли этим папашам за своих детей.
— Не страшно, не ужасно, не жутко, не боязно, — ответил мой друг. — Детишек подбросят не к каким-нибудь живодерам, живоглотам, жуликам, жадинам, жмотам, а к заранее разведанным добрым иномирянам. И учти: подбрасывают только мальчиков, девочки менее выносливы и более стыдливы. А ведь есть планеты открытого секса. Там…
— Я человек женатый, меня такие бардачные планеты не интересуют, — целомудренно прервал я иномирянина. — Ты лучше расскажи, как твои сердечные дела движутся.
— Дела великолепны! Свадьба сбылась! Я теперь вполне женатый человек! Я на Землю в последний раз лечу! — восторженно сообщил Юрик и пригласил меня слетать на — его планету, когда он будет туда возвращаться; обратно на Землю я смогу вернуться рейсовым звездолетом. Я поблагодарил его за это дружеское приглашение и добавил, что обдумаю его, но не произнес строк, которые у меня возникли в этот миг:
Когда я вспоминаю свой обратный полет на Землю, он кажется мне очень коротким. Это потому, что во время этого полета я обращал очень мало внимания на все, что окружало меня, ибо моя голова была занята разработкой проекта СТРАХОГОНА. Миниатюрный прибор должен иметь круглую шкалу с двумя стрелками. Черная стрелка показывает человеку степень его испуга или ужаса; зеленая стрелка показывает степень фактической опасности. Благодаря этому владелец прибора получит возможность даже в самых экстремальных условиях действовать в пределах разумной осторожности. Ведь часто мы, люди, преувеличивая степень опасности, впадаем в необоснованную панику и ведем себя так, будто нам угрожает неизбежная гибель. И этот слепой страх нередко приводит людей к гибели фактической. СТРАХОГОН поможет людям при самых неожиданных обстоятельствах сберечь свою нервную систему, самоуважение, а иногда и жизнь.
Однажды, когда я, взяв записную книжку, принялся набрасывать некоторые детали будущего прибора, Юрик поинтересовался, чем это я занят. Мне почему-то не хотелось, чтобы он знал о моем открытии, но и врать не хотелось другу. И я изложил ему суть дела. Он был восхищен. Он заявил, что и его однопланетникам СТРАХОГОН мог бы иногда пригодиться, но, к сожалению, подкидыши имеют право заимствовать на чужих планетах только гуманитарные и кулинарные знания, но отнюдь не технические. В заключение он сказал, что ему понятно, почему я додумался до своей формулы: я хочу, чтобы все земляне стали такими же отважными, как я. Возражать Юрику я не решился.
Мы благополучно приземлились на крыше моего родного дома. По земному времени наше отсутствие равнялось десяти минутам. Первым делом я заглянул к своим родителям. Их удивило, почему это я с рюкзаком и топором, — и я соврал им, что отправляюсь на субботник. А когда мать спросила, почему у меня такой радостный вид, я пробормотал что-то невнятное. Да, меня прямо-таки шатало от радости, что я опять на Земле. Когда мы с Юриком вышли из подъезда (друг решил проводить меня до трамвая), какая-то старушка, взглянув на меня, молвила укоризненно:
— С утра надрался, гопник!
— Голодранец, грязнуля, головотяп, гордец, глупец, греховодник, — восторженно продолжил Юрик. — А что еще? Подскажи, Фима!
— Грабитель, графоман, головорез, громила, гужбан, горлодер, гангстер… Кажется, все.
После комфортабельного звездолета странно было ехать в дребезжащем трамвае, а в душе пела радость: сейчас увижу Настю! И вот моя квартира, кругом — никакого космоса. Настя отворила дверь и озарила меня улыбкой No 8 («Я тебе рада!»). А я первым делом выложил на стол топор, а затем честно вернул ей 200 рублей, которые, как помнит уважаемый читателе, она мне вручила перед моим отлетом в надежде, что я обменяю их на инопланетную валюту и куплю каких-нибудь неземных дамских шмоток для пополнения ее гардероба. Сперва Настя огорчилась тому, что это коммерческое мероприятие не состоялось, но когда я рассказал ей о своих космических мытарствах, она зарыдала. Затем на лице ее возникла улыбка No 47 («Радость сквозь слезы»), и она заявила, что я, слава Богу, привез из этого путешествия самое главное — самого себя, и взяла с меня клятву, что впредь я ни на какие планеты летать не буду. Эту клятву я ей дал очень охотно. Когда я сообщил Насте о Формуле Бесстрашия и о СТРАХОГОНЕ, она, к моему удивлению, отнеслась к этому без особого восторга. Она сказала, что такой прибор очень бы мне пригодился, но ведь его так трудно осуществить практически… В этот момент из-за стены послышался шум; соседи приступили к музыкальной тренировке. Настя сочувственно посмотрела на меня, но я был спокоен. После пребывания в Храме Одиночества я стал бояться тишины. Теперь всякий шум действовал на меня успокоительно.
— Узнаю твой героический нрав! — воскликнул наивный иномирянин. — Ты не по природе соскучился, тебе захотелось свое земное бесстрашие проявить! Ты намеренно рисковал! Я не должен был высаживать тебя на Фемиде! Я — полуубийца! Я обалдуй, олух, остолоп, охламон, обормот, очковтиратель, обидчик…
— Оборотень, охальник, опричник, отравитель, обыватель, обжора, — продолжил я.
— Спасибо, Серафимушка! Как приятно слышать задушевные земные слова! Слушаю — и уши радуются! — растроганно произнес Юрик. — А теперь спеши в кают-компанию, обедай вовсю! Ты ведь изголодал себя.
— Прежде всего я должен побриться, — заявил я. — А то твои однопланетники с опаской на меня поглядывают.
В салоне звездолета кроме тех подкидышей, которые, подобно Юрику, возвращались на изучаемые планеты, находилось четверо отцов с малолетними сыновьями — будущими подкидышами. Я спросил Юрика, не страшно ли этим папашам за своих детей.
— Не страшно, не ужасно, не жутко, не боязно, — ответил мой друг. — Детишек подбросят не к каким-нибудь живодерам, живоглотам, жуликам, жадинам, жмотам, а к заранее разведанным добрым иномирянам. И учти: подбрасывают только мальчиков, девочки менее выносливы и более стыдливы. А ведь есть планеты открытого секса. Там…
— Я человек женатый, меня такие бардачные планеты не интересуют, — целомудренно прервал я иномирянина. — Ты лучше расскажи, как твои сердечные дела движутся.
— Дела великолепны! Свадьба сбылась! Я теперь вполне женатый человек! Я на Землю в последний раз лечу! — восторженно сообщил Юрик и пригласил меня слетать на — его планету, когда он будет туда возвращаться; обратно на Землю я смогу вернуться рейсовым звездолетом. Я поблагодарил его за это дружеское приглашение и добавил, что обдумаю его, но не произнес строк, которые у меня возникли в этот миг:
Кот в подвале встретил мышь,
Пригласил ее в Париж.
Мышь ответила ему:
— Нам парижи ни к чему.
Когда я вспоминаю свой обратный полет на Землю, он кажется мне очень коротким. Это потому, что во время этого полета я обращал очень мало внимания на все, что окружало меня, ибо моя голова была занята разработкой проекта СТРАХОГОНА. Миниатюрный прибор должен иметь круглую шкалу с двумя стрелками. Черная стрелка показывает человеку степень его испуга или ужаса; зеленая стрелка показывает степень фактической опасности. Благодаря этому владелец прибора получит возможность даже в самых экстремальных условиях действовать в пределах разумной осторожности. Ведь часто мы, люди, преувеличивая степень опасности, впадаем в необоснованную панику и ведем себя так, будто нам угрожает неизбежная гибель. И этот слепой страх нередко приводит людей к гибели фактической. СТРАХОГОН поможет людям при самых неожиданных обстоятельствах сберечь свою нервную систему, самоуважение, а иногда и жизнь.
Однажды, когда я, взяв записную книжку, принялся набрасывать некоторые детали будущего прибора, Юрик поинтересовался, чем это я занят. Мне почему-то не хотелось, чтобы он знал о моем открытии, но и врать не хотелось другу. И я изложил ему суть дела. Он был восхищен. Он заявил, что и его однопланетникам СТРАХОГОН мог бы иногда пригодиться, но, к сожалению, подкидыши имеют право заимствовать на чужих планетах только гуманитарные и кулинарные знания, но отнюдь не технические. В заключение он сказал, что ему понятно, почему я додумался до своей формулы: я хочу, чтобы все земляне стали такими же отважными, как я. Возражать Юрику я не решился.
Мы благополучно приземлились на крыше моего родного дома. По земному времени наше отсутствие равнялось десяти минутам. Первым делом я заглянул к своим родителям. Их удивило, почему это я с рюкзаком и топором, — и я соврал им, что отправляюсь на субботник. А когда мать спросила, почему у меня такой радостный вид, я пробормотал что-то невнятное. Да, меня прямо-таки шатало от радости, что я опять на Земле. Когда мы с Юриком вышли из подъезда (друг решил проводить меня до трамвая), какая-то старушка, взглянув на меня, молвила укоризненно:
— С утра надрался, гопник!
— Голодранец, грязнуля, головотяп, гордец, глупец, греховодник, — восторженно продолжил Юрик. — А что еще? Подскажи, Фима!
— Грабитель, графоман, головорез, громила, гужбан, горлодер, гангстер… Кажется, все.
После комфортабельного звездолета странно было ехать в дребезжащем трамвае, а в душе пела радость: сейчас увижу Настю! И вот моя квартира, кругом — никакого космоса. Настя отворила дверь и озарила меня улыбкой No 8 («Я тебе рада!»). А я первым делом выложил на стол топор, а затем честно вернул ей 200 рублей, которые, как помнит уважаемый читателе, она мне вручила перед моим отлетом в надежде, что я обменяю их на инопланетную валюту и куплю каких-нибудь неземных дамских шмоток для пополнения ее гардероба. Сперва Настя огорчилась тому, что это коммерческое мероприятие не состоялось, но когда я рассказал ей о своих космических мытарствах, она зарыдала. Затем на лице ее возникла улыбка No 47 («Радость сквозь слезы»), и она заявила, что я, слава Богу, привез из этого путешествия самое главное — самого себя, и взяла с меня клятву, что впредь я ни на какие планеты летать не буду. Эту клятву я ей дал очень охотно. Когда я сообщил Насте о Формуле Бесстрашия и о СТРАХОГОНЕ, она, к моему удивлению, отнеслась к этому без особого восторга. Она сказала, что такой прибор очень бы мне пригодился, но ведь его так трудно осуществить практически… В этот момент из-за стены послышался шум; соседи приступили к музыкальной тренировке. Настя сочувственно посмотрела на меня, но я был спокоен. После пребывания в Храме Одиночества я стал бояться тишины. Теперь всякий шум действовал на меня успокоительно.
Пусть ржут жеребцы и кобылы,
Пусть мучает скрипку сосед —
Хочу, чтоб душа позабыла
Безмолвие дальних планет!
28. ПРОЩАНИЕ С ДРУГОМ
Со дня моего возвращения на Землю прошло немного времени, но мне кажется, что в Космосе побывал я очень-очень давно, и вспоминается мне эта окаянная Фемида не то как сон, не то как бред. А дома у нас тишь и благодать. Настя утверждает, что характер у меня стал получше, — хоть и прежде мы с ней ссорились довольно редко. Не так давно я купил в комиссионке подержанный, но исправный телевизор, и по вечерам мы втроем смотрим всякие программы. В особенности довольна этим Татка. Она недавно сказала, что теперь у нас все как у нормальных.
Весь свой отпуск я провел дома. Чертил не покладая рук, думал не покладая головы — и в конце сентября вручил директору ИРОДа чертеж СТРАХОГОНА и подробнейшую пояснительную записку. Через неделю после этого директор вызвал меня и сообщил, что идея сама по себе весьма интересна, но не вполне соответствует профилю ИРОДа, да и технически трудноосуществима. Однако в дальнейшем институт, возможно, займется моим изобретением вплотную.
Меж тем ироды не дремлют. В отделе бытовой химии создано съедобное мыло, которое очень пригодится не только в туристских походах, но и в быту. Сотрудники парфюмерной подсекции разрабатывают рецептуру духов, которые будут называться «Времена суток»; запах их меняется четырежды в течение дня. Дизайнеры ИРОДа готовят новинку — юбку с рукавами. Главсплетня (с которой я с недавних пор нахожусь в товарищеских отношениях) утверждает, что когда эти юбки выбросят в продажу, за ними будут вдоль и поперек Невского дамские очереди стоять. Увы, та же Главсплетня на днях принесла весть, что высшее начальство почему-то недовольно ИРОДом и даже подумывает о ликвидации нашего института. Быть может, это объясняется участившимися нападками прессы на деятельность ИРОДа?
* * *
Вчера Юрий Птенчиков навеки покинул Землю.
Я проводил своего друга до моего родного дома, с крыши которого он должен был отбыть на свою планету. Но на крышу с ним подниматься не стал, простился с ним на нашем чердаке; а поскольку там никаких ангелов нет, расставальный наш разговор происходил наедине.
— Ты мой спаситель, тебя я всегда помнить буду как героя! — воскликнул сентиментальный иномирянин.
— Нет, Юрик, никакой я не герой, — признался я. — Если бы я героем был — ты бы не хромал. — И тут я честно рассказал ему, как дело было, как долго не мог я решиться прийти ему на помощь.
— Все равно — для меня ты герой! И я знаю, как смело ты себя в своем НИИ ведешь, как с критикой выступаешь.
— Юрик, это — не смелость храбреца, а нахальство тайного труса, рассчитанное на чужую — еще большую — трусость. А когда я заранее знаю, что мне могут отпор дать, — я тихо в сторонке стою.
— Фима, один наш древний мудрец так выразился: «В каждом герое прячется трус, и в каждом трусе дремлет герой». Тебе надо понять себя. Ведь ты решился побывать на Фемиде — разве это не отважный поступок?!
— Это я не отвагу, а лихачество показное проявил. Если бы я заранее знал, какой ужас на меня на этой сволочной Фемиде навалится, — черта с два бы на это решился… Правда, быть может, благодаря этому ужасу я нашел Формулу Бесстрашия.
— Фима, а скоро твой прибор будет запущен в массовое производство?
— Ишь чего захотел! Скоро только сказка сказывается… Проект пока все еще у директора, у Герострата Иудовича в шкафу лежит.
— Серафим, так ты предложи свой проект другому НИИ.
— Юрик, а если он и там в долгий ящик ляжет? Может, в другом НИИ тамошний директор, какой-нибудь Вампир Люциферович, его под сукно положит. А наш директор наверняка обозлится, что я через другое ведомство действовать хочу, — и в должности меня понизит, а у меня зарплата и так невелика, полторы сотни ре. А впереди пенсия маячит, и учти, что у нас на Земле пенсия по зарплате начисляется. Мне надо смирно себя вести. Жизнь — это мост без перил, надо идти посередке, не забегая вперед, а не то тебя в реку столкнут.
— Серафим, что же это получается?! Ты извини, но ведь ты философию трусости рекламируешь! Из твоих словес вытекает, что мелкий личный страх не разрешает тебе бороться за всеобщее бесстрашие — и за твое личное тоже! Я ошеломлен, озабочен, обеспокоен, обескуражен, озадачен…
— Обманут, одурачен, околпачен, — присовокупил я.
— Фима, для меня ты все равно герой! И спасибо тебе за помощь в освоении строгих слов земных! Благодаря тебе я возвращаюсь на родную планету словесным богачом!
— Вот от этой похвалы не отказываюсь, — молвил я. Затем мы дружески обнялись — и расстались навсегда.
Весь свой отпуск я провел дома. Чертил не покладая рук, думал не покладая головы — и в конце сентября вручил директору ИРОДа чертеж СТРАХОГОНА и подробнейшую пояснительную записку. Через неделю после этого директор вызвал меня и сообщил, что идея сама по себе весьма интересна, но не вполне соответствует профилю ИРОДа, да и технически трудноосуществима. Однако в дальнейшем институт, возможно, займется моим изобретением вплотную.
Меж тем ироды не дремлют. В отделе бытовой химии создано съедобное мыло, которое очень пригодится не только в туристских походах, но и в быту. Сотрудники парфюмерной подсекции разрабатывают рецептуру духов, которые будут называться «Времена суток»; запах их меняется четырежды в течение дня. Дизайнеры ИРОДа готовят новинку — юбку с рукавами. Главсплетня (с которой я с недавних пор нахожусь в товарищеских отношениях) утверждает, что когда эти юбки выбросят в продажу, за ними будут вдоль и поперек Невского дамские очереди стоять. Увы, та же Главсплетня на днях принесла весть, что высшее начальство почему-то недовольно ИРОДом и даже подумывает о ликвидации нашего института. Быть может, это объясняется участившимися нападками прессы на деятельность ИРОДа?
* * *
Вчера Юрий Птенчиков навеки покинул Землю.Я проводил своего друга до моего родного дома, с крыши которого он должен был отбыть на свою планету. Но на крышу с ним подниматься не стал, простился с ним на нашем чердаке; а поскольку там никаких ангелов нет, расставальный наш разговор происходил наедине.
— Ты мой спаситель, тебя я всегда помнить буду как героя! — воскликнул сентиментальный иномирянин.
— Нет, Юрик, никакой я не герой, — признался я. — Если бы я героем был — ты бы не хромал. — И тут я честно рассказал ему, как дело было, как долго не мог я решиться прийти ему на помощь.
— Все равно — для меня ты герой! И я знаю, как смело ты себя в своем НИИ ведешь, как с критикой выступаешь.
— Юрик, это — не смелость храбреца, а нахальство тайного труса, рассчитанное на чужую — еще большую — трусость. А когда я заранее знаю, что мне могут отпор дать, — я тихо в сторонке стою.
— Фима, один наш древний мудрец так выразился: «В каждом герое прячется трус, и в каждом трусе дремлет герой». Тебе надо понять себя. Ведь ты решился побывать на Фемиде — разве это не отважный поступок?!
— Это я не отвагу, а лихачество показное проявил. Если бы я заранее знал, какой ужас на меня на этой сволочной Фемиде навалится, — черта с два бы на это решился… Правда, быть может, благодаря этому ужасу я нашел Формулу Бесстрашия.
— Фима, а скоро твой прибор будет запущен в массовое производство?
— Ишь чего захотел! Скоро только сказка сказывается… Проект пока все еще у директора, у Герострата Иудовича в шкафу лежит.
— Серафим, так ты предложи свой проект другому НИИ.
— Юрик, а если он и там в долгий ящик ляжет? Может, в другом НИИ тамошний директор, какой-нибудь Вампир Люциферович, его под сукно положит. А наш директор наверняка обозлится, что я через другое ведомство действовать хочу, — и в должности меня понизит, а у меня зарплата и так невелика, полторы сотни ре. А впереди пенсия маячит, и учти, что у нас на Земле пенсия по зарплате начисляется. Мне надо смирно себя вести. Жизнь — это мост без перил, надо идти посередке, не забегая вперед, а не то тебя в реку столкнут.
— Серафим, что же это получается?! Ты извини, но ведь ты философию трусости рекламируешь! Из твоих словес вытекает, что мелкий личный страх не разрешает тебе бороться за всеобщее бесстрашие — и за твое личное тоже! Я ошеломлен, озабочен, обеспокоен, обескуражен, озадачен…
— Обманут, одурачен, околпачен, — присовокупил я.
— Фима, для меня ты все равно герой! И спасибо тебе за помощь в освоении строгих слов земных! Благодаря тебе я возвращаюсь на родную планету словесным богачом!
— Вот от этой похвалы не отказываюсь, — молвил я. Затем мы дружески обнялись — и расстались навсегда.