И жди за монастырскою оградой.
   Боюсь, отец велел за мной следить.

 
Эгламур

 
   Не бойтесь, лес недалеко отсюда,
   Мы добежим — и будем спасены.

 
   Уходят.


СЦЕНА 2


   Комната во дворце герцога.
   Входят Турио, Протей и Джулия.

 
Турио

 
   Синьор Протей, как Сильвия теперь
   Относится к моим смиренным просьбам?

 
Протей

 
   Она, пожалуй, стала благосклонней,
   Но все же в вас не нравится ей что-то.

 
Турио

 
   Но что же? Или ноги слишком длинны?

 
Протей

 
   О нет, скорее — чересчур худы.

 
Турио

 
   Надену сапоги, чтоб округлить их.

 
Джулия
   (в сторону)
   Ты шпорами любовь не обратишь
   К тому, что от природы ей противно.

 
Турио

 
   А нравится ли ей мое лицо?

 
Протей

 
   Она его считает слишком белым.

 
Турио

 
   Плутовка лжет! Я темен, точно мавр.

 
Протей

 
   Но жемчуг бел, а темные мужчины,
   Как говорят, в глазах красавиц — жемчуг.

 
Джулия
   (в сторону)
   Да, этот жемчуг ослепляет женщин, —
   И, право, лучше с глаз его долой!

 
Турио

 
   Ей нравится беседовать со мною?

 
Протей

 
   Рассказы ваши о войне ей скучны.

 
Турио

 
   Но о любви и мире — интересны?

 
Джулия
   (в сторону)
   Ей было б интересней услыхать,
   Что с миром ты ушел — и не вернулся.

 
Турио

 
   А что она о храбрости моей
   Сказала вам?

 
Протей

 
   Она молчит об этом.

 
Джулия
   (в сторону)
   А что сказать, когда храбрец труслив?

 
Турио

 
   Известно ль ей мое происхожденье?

 
Протей

 
   Известно то, что вы от высшей знати
   Свой род ведете.

 
Джулия
   (в сторону)
   Из князей в шуты.

 
Турио

 
   Она слыхала о моем богатстве?

 
Протей

 
   Да, и жалеет вас.

 
Турио

 
   А почему?

 
Джулия
   (в сторону)
   А потому, что им осел владеет.

 
Протей

 
   Да ведь оно заложено.

 
Турио

 
   Вот герцог!

 
   Входит герцог.

 
Герцог

 
   А, Турио! Протей! Синьоры, кстати,
   Вы Эгламура нынче не встречали?

 
Турио

 
   Нет.

 
Протей

 
   Нет.

 
Герцог

 
   А дочь мою?

 
Протей

 
   Я не встречал.

 
Герцог

 
   Так, значит, дочь бежала к Валентину,
   И Эгламур ее сопровождает.
   Да, это так. Их брат Лоренцо встретил,
   Когда он шел, в молитвы погруженный,
   Лесной тропой. Он Эгламура знает
   И думает, что с ним была она,
   Хотя под маской он лица не видел.
   Затем она хотела к брату Пьетро
   На исповедь прийти, но понапрасну
   Он ждал ее весь вечер. Я уверен,
   Что Сильвия бежала. Мой Протей,
   Седлай коня, скачи до поворота
   На Мантую, — они туда спешили.
   Там под горой я назначаю встречу.
   Скорей, синьоры, следуйте за мной.
   (Уходит.)
Турио

 
   Однако нрав строптивый у девицы!
   Бежать от счастья! Я за ней отправлюсь —
   Не из любви к упрямице, о нет,
   Но отомстить хочу я Эгламуру.

 
Протей

 
   А я отправлюсь только из любви,
   Я к Эгламуру злобы не питаю.

 
Джулия
   (в сторону)
   А я пойду — не мстить ее любви,
   Но стать помехой для его любви.

 
   Уходят.


СЦЕНА 3


   Лес.
   Входят разбойники, ведя Сильвию.

 
Первый разбойник

 
   Ну, ну, терпенье! Мы вас отведем
   К начальнику.

 
Сильвия

 
   Мне горе так привычно,
   Что это горе я стерплю легко.

 
Второй разбойник

 
   Ведите же ее.

 
Первый разбойник

 
   А где тот малый,
   Который с нею был?

 
Третий разбойник

 
   Удрал, как заяц.
   За ним пустились Мозес и Валерий.
   Веди ее к начальнику. Ступай!
   А я в погоню, — мы его поймаем,
   Ему засад в лесу не миновать.

 
   Второй и третий разбойники уходят.

 
Первый разбойник

 
   Пойдемте, я вас отведу в пещеру
   Начальника. Вам нечего бояться.
   Он справедлив, а с женщинами — рыцарь.

 
   Уходят.


СЦЕНА 4


   Другая часть леса.
   Входит Валентин.

 
Валентин

 
   Как быстро в нас рождается привычка!
   Мне лес безлюдный, глушь и полумрак
   Милей, чем пестрый и богатый город.
   Я здесь брожу один, никем не видим,
   И вторю песне томной соловья
   Стенаньями тоскующего сердца.
   Красавица, живи в моей груди,
   Люби приют, счастливый лишь тобою,
   Не то печаль изгложет эта стены
   И рухнет опустелое жилище.
   О Сильвия, мне душу воскреси,
   Утешь страдальца, ласковая нимфа!

 
   Шум за сценой.

 
   Что там за крик? О чем шумит ватага,
   Возведшая в закон лишь своевольство?
   Иль бедный путник в этот лес забрел?
   Хотя меня вся шайка полюбила,
   Как трудно мне обуздывать их буйство!
   Но спрячься, Валентин, сюда идут.

 
   Входят Сильвия, Протей, Джулия.

 
Протей

 
   Чтоб вам услугу оказать, синьора, —
   Хоть вы моих не цените услуг, —
   Я жизнью рисковал, и этой шпагой
   Наказан вор, грозивший чести вашей.
   Так неужели я не заслужил
   В награду хоть улыбки благосклонной?
   Я меньшей не придумаю цены,
   Да меньше мне и дать вы не могли бы.

 
Валентин
   (в сторону)
   Не сон ли все, что вижу я и слышу?
   Дай мне, любовь, терпенья хоть на миг!

 
Сильвия

 
   О господи, взгляни, как я несчастна!

 
Протей

 
   Несчастною могли вы стать, синьора,
   Но я пришел и счастье вам принес.

 
Сильвия

 
   Мое несчастье в том, что ты посмел
   Приблизиться.

 
Джулия
   (в сторону)
   А я несчастна буду,
   Когда ты станешь близок ей.

 
Сильвия

 
   О небо!
   Я предпочла бы, чтобы лев голодный
   Меня в лесной трущобе растерзал,
   Чем быть тебе обязанной, предатель!
   Бог видит, как люблю я Валентина.
   Он дорог стал мне, как души спасенье,
   И столь же (я спасением клянусь!)
   Мне лжец Протей вовеки ненавистен.
   Прочь от меня, я повторяю, прочь!

 
Протей

 
   За нежный взор твой, за одну улыбку
   В объятья смерти кинусь я с восторгом!
   Ужель сулит мне рок неотвратимый
   За всю любовь — лишь ненависть любимой?

 
Сильвия

 
   Ты сам не любишь ту, кем так любим.
   Припомни, как ты в клятвах рассыпался
   Пред Джулией, твоей любовью первой.
   И эти клятвы в ложь ты обратил,
   Чтоб кинуться за новою любовью.
   Нет, ты неверен, если только верность
   Не многолика. Впрочем, верность многим
   Еще, пожалуй, хуже, чем неверность.
   И лучше бы не клялся ты совсем,
   Чем клялся многим, а солгал бы всем,
   Изменник дружбе!

 
Протей

 
   Кто же другу в жертву
   Любовь приносит?

 
Сильвия

 
   Только не Протей!

 
Протей

 
   Нет, если даже нежным красноречьем
   Я не могу ваш гнев обезоружить,
   То, как солдат, я силой вас заставлю
   Ответить мне любовью на любовь.

 
Сильвия

 
   Прочь руки!

 
Протей

 
   Я сломлю твое упорство!

 
Валентин
   (выступая вперед)
   Презренный лжец! Прочь руки!

 
Протей

 
   Валентин!

 
Валентин

 
   Так вот что значит быть притворным другом!
   Ты предал все — и дружбу и любовь!
   В твою измену я бы не поверил,
   Когда бы сам ее не увидал.
   Теперь сказать вовеки не смогу я,
   Что хоть единый друг есть у меня.
   Как верить, если правая рука
   Столь вероломно изменяет сердцу!
   Протей, ты стал чужим для Валентина,
   Ты подорвал его доверье к людям.
   Больней всех ран — невидимая рана.
   Мой друг — мой враг! О подлый век обмана!

 
Протей

 
   Я виноват, мне стыдно, Валентин,
   И если можно искупить обиду
   Признаньем и раскаяньем глубоким,
   Прими его. Моя вина не больше,
   Чем скорбь моя.

 
Валентин

 
   Тогда я все забыл.
   Я верю вновь, что друг мой чист и честен.
   Да, верю! Или пусть меня отвергнут
   И небо и земля: они прощают
   Тягчайший грех, и даже гнев господень
   Пред искренним раскаяньем стихает.
   А чтобы ты увидел дружбы щедрость,
   Я уступаю Сильвию тебе.

 
Джулия

 
   О горе мне!
   (Лишается чувств.)
Протей

 
   Что с мальчиком, смотрите!

 
Валентин

 
   Мой мальчик милый! Что с тобой случилось?
   Открой глаза, поговори со мной.

 
Джулия

 
   Ах, добрый мой синьор, Протей велел мне
   Отдать синьоре Сильвии кольцо,
   А я забыл.

 
Протей

 
   Но где ж кольцо, проказник?

 
Джулия

 
   А вот оно.

 
Протей

 
   Как, покажи поближе!
   Ведь это то кольцо, что в день разлуки
   Я отдал Джулии.

 
Джулия

 
   Синьор, простите!
   Я попросту ошибся, вот кольцо,
   Которое вы Сильвии послали.
   (Показывает другое кольцо.)
Протей

 
   Но как тебе досталось то кольцо?
   Его, прощаясь, Джулии вручил я.

 
Джулия

 
   Мне Джулия сама его дала
   И принесла сюда его сама же.

 
Протей

 
   Как, Джулия!

 
Джулия

 
   Смотри, Протей, на ту,
   Чье сердце помнит пламенные клятвы
   Твоей любви. Ты лгал мне, вероломный!
   Красней, стыдись, что ты меня заставил
   Надеть мужской костюм, хотя едва ли
   Постыдна маскировка для любви,
   И скромность утверждает, что мужчине
   Постыднее от слова отступиться,
   Чем девушке — мужчиной нарядиться.

 
Протей

 
   От слова отступиться? Ты права!
   Но ведь мужчина стал бы совершенством,
   Когда б он постоянством обладал.
   Непостоянство — всех грехов исток,
   В нем, нерожденном, скрыт уже порок.
   Храни я верность Джулии моей —
   Ужели счел бы Сильвию милей?

 
Валентин

 
   Давайте руки, я соединю вас,
   И дружеский союз ваш никогда
   Да не смутит коварная вражда!

 
Протей

 
   Клянусь, мое исполнилось желанье.

 
Джулия

 
   Клянусь и я.

 
   Входят разбойники, ведя герцога и Турио.

 
Разбойники

 
   Сюда, сюда! Добыча!

 
Валентин

 
   Оставьте их! — Мой герцог, вашу милость
   Приветствует изгнанник Валентин.

 
Герцог

 
   Как, Валентин!

 
Турио

 
   И Сильвия меж ними!
   Она моя!

 
Валентин

 
   Прочь, Турио, не то
   Мой ярый гнев тебя настигнет смертью.
   И Сильвию не называй своей,
   Иль ты Милана больше не увидишь.
   Не смей ее хотя б мизинцем тронуть
   Иль осквернить ее своим дыханьем!

 
Турио

 
   Синьор, синьор, прошу — не горячитесь!
   Осел безмозглый тот, кто лезет в драку
   За девушку, которой он отвергнут!
   Пускай красотка достается вам!

 
Герцог

 
   Тем более ты мерзок и ничтожен,
   Коль так стремился ею обладать,
   А пятишься при первой же угрозе.
   Но, я клянусь высоких предков славой,
   Ты мне по сердцу, храбрый Валентин!
   Ты королеву в жены взять достоин,
   И я забыл, что оскорблен тобой.
   Вернись в Милан. Какой бы сан высокий
   Ни попросил ты, я на все согласен.
   Ты дворянин, твой род и стар и славен, —
   Бери же Сильвию, ты заслужил ее.

 
Валентин

 
   Благодарю! Я счастлив, государь!
   Но я во имя Сильвии прошу вас
   Мою исполнить просьбу.

 
Герцог

 
   Говори!
   Не для нее, но для тебя — исполню.

 
Валентин

 
   Изгнанники, к которым я примкнул, —
   Я вам клянусь — достойнейшие люди.
   Простите им все то, что совершали
   Они в лесу, и дайте им вернуться
   В свои дома. Вы можете, мой герцог,
   Доверить им важнейшие дела.

 
Герцог

 
   Согласен. И тебя и всех прощаю.
   Ты знаешь их, распоряжайся ими.
   А мы пойдем, забудем все тревоги
   В пирах, в веселье, в шумном торжестве.

 
Валентин

 
   Но путь ваш долог. Я осмелюсь, герцог,
   Заставить вашу светлость улыбнуться.
   Как нравится вам этот юный паж?

 
Герцог

 
   Мальчишка грациозен. Он краснеет.

 
Валентин

 
   От граций больше в нем, чем от мальчишки.

 
Герцог

 
   Что означает ваших слов игра?

 
Валентин

 
   Я расскажу вам, если разрешите,
   И ход судьбы вас удивит немало.
   Пойдем, Протей, ты должен в наказанье
   Прослушать повесть о своей любви.
   А там сыграем обе свадьбы наши.
   Единый дом, единый дружный пир,
   Единое безоблачное счастье!

 
   Уходят.


«ДВА ВЕРОНЦА»


   Хотя «Два веронца» были впервые напечатаны лишь в F 1623 года, все данные свидетельствуют о том, что комедия была создана Шекспиром в ранний период его творчества. Сведений о постановке ее на сцене не сохранилось, но Френсис Мерес в 1598 году в своем обзоре английской литературы, перечисляя комедии Шекспира, ставит на первое место в списке «Два веронца». Исследователи датируют пьесу по-разному, в пределах 1591-1595 годов. По мнению авторитетнейшего шекспироведа XX века Э. К. Чэмберса, ее появление относится к началу сезона 1594/95 года.
   Источником сюжета комедии является история Феликса и Фелисмены из испанского пасторального романа «Диана» Монтемайора. Однако едва ли Шекспир был непосредственно знаком с ним в оригинале, так как испанского языка не знал. Он мог читать его перевод в рукописи, сделанный Бартоломью Юнгом, но вероятнее всего, что он знал пьесу «Феликс и Филомена», представление которой давалось при дворе труппой королевы в 1585 году. Возможно даже, что комедия Шекспира представляет собой переработку этой пьесы, но судить об этом мы не можем, ибо текст ее не сохранился.
   Комедия Шекспира далека от совершенства. Внимательное изучение ее привело к обнаружению некоторых противоречий и несогласованности ряда моментов. Давно уже был замечен явный географический ляпсус: Валентин едет из Вероны в Милан на корабле, тогда как оба города находятся в глубине страны. В другом месте просто описка: Спид приветствует Ланса с прибытием в Падую, тогда как на самом деле они встречаются в Милане, где происходит значительная часть действия. Но больше всего недоумений вызывает финал. Об этом будет сказано ниже.
   Исследователи спорят о том, на чей счет следует отнести несовершенства пьесы. Одни видят в них свидетельство незрелости самого автора, что естественно, если пьеса действительно была продуктом его раннего творчества. Но редакторы «Нового Кембриджского издания» сочинений Шекспира А. Куиллер-Кауч и Дж. Довер Уилсон полагают, что их следует в значительной степени объяснить дефектностью рукописи, с которой печатался текст. Дж. Довер Уилсон утверждает, что перед нами не воспроизведение рукописи Шекспира, а сводный текст, составленный из списков отдельных ролей при помощи плана спектакля (plot). Отсюда будто бы и явные сокращения в тексте и частичная несогласованность отдельных моментов.
   Возможно, что это было так. Но при всем том «Два веронца» несомненно выделяются не только над уровнем всей дошекспировской комедиографии, но и над его собственными комедиями, написанными до того. По сравнению с «Комедией ошибок» и «Укрощением строптивой» «Два веронца» представляют собой явный шаг вперед, притом в новом направлении.
   Названные две комедии принадлежат еще к фарсовой традиции, хотя они кое в чем переросли ее. «Два веронца» — первая «романтическая» комедия Шекспира. И дело не только в том, что действие здесь строится не на случайном совпадении, не на фарсовых недоразумениях и перебранках. Новым здесь является центральный мотив сюжета, отношение к людям, к их духовному миру.
   «Два веронца» — пьеса о любви и дружбе. Шекспир здесь заглядывает в человеческие души глубже, чем в «Комедии ошибок» и «Укрощении строптивой». Вполне оставаясь на почве реальности, Шекспир вводит в «Два веронца» мотивы идеальные. Речь идет о высоких человеческих чувствах и больших нравственных ценностях — о верности в любви и дружбе.
   Но необходимо сразу же сказать, что морализаторские цели Шекспиру чужды в этой комедии, как и в остальном драматургическом творчестве. Он создает характеры, и раскрытие их в действии составляет его главную цель как художника. Перед нами обнаруживаются различия в поведении героев, охваченных чувством, и мы видим, что различия эти обусловлены характером.
   Валентин — чистая, цельная натура. В речи он прям, чувство и выражение его последовательны. Он стоек в дружбе, верен своей любви даже в разлуке. Его характеризует благородная простота и решительность. В одном он только проявил свою робость — он не покоритель сердец, как его друг, и не он, а Сильвия сделала первый шаг к их сближению. Такой же цельностью отличается нежная, хрупкая Джулия. Она не сразу поддалась ухаживанию Протея, но, полюбив его, всем сердцем отдалась своему чувству. Во имя него она готова и на жертву и на подвиг.
   В отличие от робкой Джулии, Сильвия решительна и уверена в себе. Она смела, умна, насмешлива, остроумна, готова прибегнуть к крайним средствам для достижения счастья с любимым.
   Как ни различны они, есть черта, свойственная им в равной мере, — цельность натуры, верность чувству. Именно этим они отличаются от героя, которого Шекспир многозначительно назвал именем мифологического персонажа, менявшего свой облик, — Протея.
   Как правило, Шекспир не давал своим героям имен со значением. Это осталось у него принадлежностью персонажей комических. Но фигура Протея не шутовская. И, добавим, не злодейская.
   Правильному пониманию «Двух веронцев» всегда мешает то, что мы хотим оценить смысл драматического конфликта в плане противопоставления этических норм и принципов. Это не входило в замысел Шекспира и только запутывает зрителя и читателя. Конфликт у Шекспира не этический, а психологический. В Протее нет ничего злодейского, хотя поведение его оказывается весьма предосудительным.
   Протей — человек чувства. Жить без любви, без страсти он не может. Не случайно, что любовь проснулась в его сердце раньше, чем у друга. Валентин еще посмеивался над любовным увлечением Протея, когда мы знакомимся с ними. Ему, Валентину, свойственны другие стремления: он честолюбив, хочет проявить себя в деле, завоевать положение. До всего этого Протею дела нет; он живет жизнью сердца, и это дает ему высшие радости.
   Но чувство Протея отличается одной особенностью. Ему необходимо, чтобы предмет его любви был перед ним. Нельзя сказать, что его чувство поверхностно. По-своему оно глубоко, но оно нуждается в повседневной пище. Когда Протей разлучился с Джулией, она как бы выпала из его сердца. Им овладела страсть к Сильвии. А так как эмоции его очень сильны и властно требуют удовлетворения, то Протей со всей присущей ему страстностью стал бороться за Сильвию, презрев и преданность Джулии, и дружбу к Валентину, и все правила добропорядочности.
   Можно и, вероятно, нужно оценить поведение Протея с точки зрения норм нравственности. Но не это интересовало Шекспира и его современников. В эпоху Возрождения и критерии морали были несколько иными. Высшая человеческая добродетель усматривалась не в том, чтобы быть моральным (так думали пуритане), а в том, чтобы следовать своей природе, стремлениям ума и сердца, проявляя максимум энергии в достижении цели. Вот почему и Валентин и Джулия оказываются в состоянии простить неверность Протею, как только он изъявляет готовность признать свою неправоту и исправиться. Каждый из них знает, как велика сила чувства, и в этом смысле они могут не только понять, но и простить Протея.
   Здесь мы уже подошли к тому месту пьесы, которое подало повод для разных оценок и споров критиков. Развязку комедии находили недостаточно моральной, неэстетичной и психологически неоправданной. Новейшие исследователи, как Дж. Довер Уилсон, предложили для «оправдания» Шекспира текстологические мотивы. Довер Уилсон считает, что развязка дошла до нас в значительно сокращенном виде, притом с изменениями, сделанными не самим Шекспиром, а кем-то другим, отчего и происходят все несообразности финала.
   Мы не видим необходимости в таком объяснении и полагаем, что Довер Уилсон переоценивает значение неясностей развязки. Если сокращения и имели место, то в целом дошедшую до нас финальную сцену можно считать вполне шекспировской. Другое дело, что современному сознанию она представляется неоправданной. Правильно понять ее можно, лишь учитывая своеобразие ренессансного мировоззрения. С точки зрения людей эпохи Шекспира не было ничего несообразного ни в том, что Протей раскаивается, ни в том, что друг и возлюбленная прощают его.
   Правда, если зритель нашего театра незнаком с этими обстоятельствами, он будет испытывать некоторое неудовлетворение такой развязкой. Помочь здесь сможет лишь творческая инициатива театра, умение так воссоздать атмосферу ренессансной жизни, так динамически построить спектакль, что финал покажется оправданным в той напряженной эмоциональной атмосфере, в какой живут герои.
   Пьеса вся пронизана духом эпохи Возрождения. Недаром действие ее происходит в Италии, обетованной земле Ренессанса. Юг с его знойными страстями, стремительностью и горячностью людей во многом дает знать о себе в «Двух веронцах». Но четкая локализация действия никогда не была свойственна Шекспиру. Свое национальное, английское властно вторгалось в его пьесы, где бы ни происходило их действие. Так это случилось и здесь.
   Валентин, изгнанный из Милана, сразу попадает в лес, который совсем не похож на итальянский. Английский зритель шекспировского времени безошибочно узнавал в нем Шервудский лес, в котором прятался Робин Гуд со своими лесными братьями. Английская природа и английский фольклор придают дополнительный романтический колорит комедии Шекспира.
   Мы сказали «комедии», и надо уточнить это жанровое обозначение применительно к пьесам Шекспира. В «Комедии ошибок» и «Укрощении строптивой» все было форсированно комедийным. В «Двух веронцах» отнюдь не все действие является комедийным. Нет ничего смешного в драме преданной Джулии, совсем не комичны последствия предательства Протея для Валентина и Сильвии. «Два веронца» — первая из комедий Шекспира, в которой определилось своеобразие этого жанра у великого драматурга. Серьезное и смешное уживаются рядом. Счастливая развязка обращает все происшедшее в повод для веселья. Собственно комическое составляет лишь часть действия, но столь значительную, что оно определяет колорит всей пьесы. Мы имеем в виду шутовские эпизоды со слугами.
   Рядом со стихией возвышенных романтических чувств героев соседствует самая откровенная клоунада. Искусство Шекспира проявилось в том, что вставные клоунские интермедии были им органически сплетены с основным сюжетом. Замечательная пара слуг здесь не так безлика, как в «Комедии ошибок». В первой комедии Шекспира Дромио Эфесский и Дромио Сиракузский не только внешне неразличимы. Они похожи друг на друга и во всем остальном. В «Двух веронцах» Ланс и Спид наделены определенностью характера. При этом они контрастны не только по отношению друг к другу, но и в сравнении со своими господами. У прямодушного Валентина, несколько медлительного и, если так можно выразиться, внутренне неповоротливого, — ловкий, изворотливый, быстрый Спид (самое имя его по-английски означает «быстрый»). У гибкого, изменчивого Протея — медлительный, меланхоличный Ланс. Он очень смешон, и недаром Энгельс писал, что один только Ланс со своей собакой Кребсом стоит всех немецких комедий, вместе взятых.
   Шекспир написал потом комедии более тонкие и изящные. Но путь к ним лежал через «Двух веронцев». Именно в этой пьесе исток всего того нового, что внес Шекспир в искусство комедии: романтика высоких чувств, озаренных молодостью, красотой, изяществом мысли, сочетание всего этого с бравурным площадным юмором и реминисценциями фольклорных сказочных мотивов.
   У Ланса и Спида будет потом целая серия продолжателей — и ткач Основа (в «Сне в летнюю ночь»), и Оселок (в «Двенадцатой ночи»), и даже трагический шут короля Лира. И мы увидим также, как разовьет Шекспир психологические мотивы, представленные в образах героев комедии. Джулия найдет свое продолжение в образе Виолы («Двенадцатая ночь»), Сильвия — в Порции («Венецианский купец») и Розалинде («Как вам это понравится»). Валентин открывает собой целую галлерею юных героев комедий, он предшественник и Лизандра, и Орландо, и других. Но наибольший интерес представляет развитие и углубление тех психологических мотивов, с которыми мы впервые сталкиваемся в образе Протея. Это Клавдио (в «Много шума из ничего») и в особенности Анджело (в «Мера за меру»), это и некоторые другие герои поздних комедий Шекспира.
   Сравнение «Двух веронцев» с более зрелыми комедиями Шекспира, естественно, не всегда в пользу этого раннего произведения. Но оно имеет свою прелесть — прелесть открытия художником новой, неизведанной области жизни. И молодой Шекспир с упоением щедро накладывал краски на холст, создавая резкие контрасты, не боясь ярких цветовых пятен. Это еще не до конца отделанное полотно, а скорее этюд, но этюд гения.
   А. Аникст


ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ «ДВУХ ВЕРОНЦЕВ»



1

 
   Действующие лица. — Протей — древнегреческое божество, обладавшее будто бы способностью менять свой облик; вследствие этого его имя стало синонимом человека крайне непостоянного.