Страница:
Адриана
Да, упрекала.
Аббатиса
Как? Сурово? Резко?
Адриана
Насколько скромность позволяла мне.
Аббатиса
Наедине?
Адриана
Случалось, и на людях.
Аббатиса
Наверно, слишком мало!
Адриана
Ему об этом только и твердила:
Ночами даже не давала спать,
И за обедом часто упрекала, —
В гостях на это намекала вечно, —
Всегда к тому сводила разговор.
Нет-нет, греху не потакала я.
Аббатиса
Вот почему твой муж сошел с ума,
Вредней, чем псов взбесившихся укусы,
Ревнивых жен немолкнущий упрек!
Ты сон его своей смущала бранью, —
Вот почему стал слаб он головой;
Ему упреком пищу приправляла, —
Ее не мог усвоить он, волнуясь:
Вот почему жар лихорадки в нем!
Огонь и крови и есть огонь безумья.
Ты говоришь, его лишила ты
Утех и отдыха; то порождало
В нем меланхолию, она ж — сестра
Отчаянья угрюмого и злого;
И вслед за ней идет болезней рать…
Что может быть вредней ее для жизни?
Нет развлечений, и обед и сон,
Что жизнь хранят, упреками смущен.
Взбесился б скот! Так мужа ты сама
Свела своей ревнивостью с ума.
Люциана
Она всегда так мягко упрекала,
А муж был груб; не он — она страдала.
Зачем, сестра, не возразишь ты ей?
Адриана
Во мне самой та речь смутила совесть. —
Ну, люди добрые, пойдем за ним.
Аббатиса
Нет! Пусть никто в обитель не вступает.
Адриана
Так ваши слуги приведут его?
Аббатиса
О нет! Ваш муж избрал приют священный:
Он защитит его от ваших рук,
Его не выдам я; быть может, разум
Ему еще сумею возвратить.
Адриана
Но я сама, сама хочу быть с мужем:
Его беречь, смотреть за ним — мой долг;
Мне в этом заместителей не нужно!
Пустите, я возьму его сейчас!
Аббатиса
Потише! Я не дам его тревожить,
Пока не испытаю лучших средств —
Лекарств, молитв; ему, возможно, снова
Я образ человека возвращу.
То — исполненье моего обета,
То — орденом предписанный мне долг.
Идите же, у нас оставив мужа.
Адриана
Я не уйду, его я не покину!
Едва ли вашей святости прилично
Желать жену и мужа разлучить.
Аббатиса
Иди, смирись; я не отдам его.
(Уходит.)
Люциана
Проси у герцога себе защиты.
Адриана
Да-да, идем. К его ногам я брошусь
И буду плакать и молить, пока
Не согласится сам сюда прийти он
И не прикажет возвратить мне мужа.
Второй купец
Уж циферблат показывает пять.
Должно быть, герцог сам пройдет сейчас —
Здесь мимо нас к обители печали,
К долине смерти, где вершится казнь;
Ведь это здесь, как раз за рвом аббатства.
Анджело
А для чего сюда прибудет герцог?
Второй купец
Присутствовать при казни старика,
Купца из Сиракуз: он прибыл в гавань
И тем нарушил строгий наш закон,
За что и будет скоро обезглавлен.
Анджело
Они идут; мы будем видеть казнь.
Люциана
Стань на колени на его пути.
Входят герцог со свитой, Эгеон с обнаженной головой, палач и полицейские.
Герцог
Еще раз объявите: если деньги
Хоть кто-нибудь внесет за старика,
Он не умрет; он милости достоин.
Адриана
Прошу защиты, благородный герцог,
От аббатисы!
Герцог
Но она особа
Почтенная и добрая: никак
Она тебя обидеть не могла.
Адриана
Ax, ваша светлость! Муж мой Антифол —
Кому себя и все свое вручила
Я по приказу вашему — сегодня
Охвачен был безумья силой злой.
На улицу он выбежал из дома
С одним слугой, безумным, как и он.
И, устрашая мирных граждан, начал
Врываться в их дома и уносить
Алмазы, кольца, все, что привлекало
Безумный взор. Едва нам удалось
Его, связав, домой отправить, тотчас
Пошла я, чтоб убытки возместить
Всем пострадавшим. В это время он,
Не знаю как, вновь вырвался на волю,
И с ним — слуга; тут, обнажив мечи,
Пылая гневом, в ярости безумной
Они, нас встретив, бросились вперед,
Чтоб заколоть; сбежались, к счастью, люди
И вновь связали б их, но удалось
Обоим скрыться в этом вот аббатстве;
И аббатиса запереть ворота
Велела слугам, вход нам воспретив
И отказавши в выдаче безумных.
О, разреши мне, милостивый герцог,
Несчастных взять и оказать им помощь!
Герцог
Твой муж служил мне прежде на войне;
В тот день, как ты с ним ложе разделила,
Тебе я сам дал княжеское слово
Его взыскать всей милостью моей. —
Эй, кто-нибудь! В ворота постучите;
Просите аббатису выйти к нам.
Я не уйду, не разрешив их спора.
Входит слуга.
Слуга
Сударыня, спасайтесь поскорей!
Мой господин и раб его на воле;
Избив служанок, доктора они
Связали, стали бороду палить,
И каждый раз, как вспыхивал огонь,
Они его помоями тушили.
Мой господин его терпенью учит,
Слуга ж стрижет макушку, как безумцу;33
И если вы на помощь не придете,
То заклинателя они, наверно,
Убьют!
Адриана
Что врешь, дурак? Они — здесь оба.
Все это ложь, что ты сейчас сказал.
Слуга
Нет, госпожа, я правду говорю.
Я не вздохнул с тех пор, как видел их.
Они грозят добраться и до вас,
Вам опалить лицо, обезобразить.
Крики за сценой.
Чу! Слышно их! Бегите же скорей!
Герцог
Стань близ меня, не бойся. —
(Страже.)
Обнажите
Свои мечи!
Адриана
О горе! Это муж мой!
Он носится каким-то невидимкой.
Ведь только что вбежал в аббатство он,
И вот — уж здесь! Непостижимо это!
Входят Антифол Эфесский и Дромио Эфесский.
Антифол Эфесский
Молю о правосудье, добрый герцог!
Хотя б за то, что я тебе служил,
Что я собой прикрыл тебя в сраженье,
Спас жизнь твою ценою ран своих, —
Ту вспомни кровь и окажи защиту!
Эгеон
Когда страх смерти не темнит мне взора,
То Дромио и сын мой Антифол!
Антифол Эфесский
Спаси меня от женщины, мой герцог,
Которую ты сам дал в жены мне!
Она меня унизила, покрыла
Бесчестьем злым, позором без границ!
И рассказать нельзя все зло, что ныне
Она бесстыдно причинила мне!
Герцог
Открой мне все; я буду справедлив.
Антифол Эфесский
Меня сегодня не впустила в дом,
Пируя в нем с любовником развратным.
Герцог
Тяжелый грех!
(Адриане.)
Скажи мне: так все было?
Адриана
Нет, государь: сестра, и я, и он
Обедали все вместе: да погибнет
Моя душа, коль не клевещет он!
Люциана
Да не увижу больше дня и ночью
Не знаю сна, коль солгала она!
Анджело
Бесстыдные! Клялись вы обе ложно;
Безумец правду чистую сказал.
Антифол Эфесский
Мой государь, я говорю, что знаю.
Мой ум не отуманило вино;
Не омрачен он яростью безумной,
Хоть здесь свели б с ума и мудреца.
Та женщина мне точно дверь замкнула;
Вот ювелир, — коль он не в стачке с ней,
То подтвердит: он был тогда со мною.
Ушли мы вместе; он зашел за цепью,
Чтоб к «Дикобразу» мне ее принесть,
Где я обедал вместе с Бальтазаром.
Но не принес. Я, кончивши обед,
Пошел искать его и скоро встретил.
Он был вдвоем вот с этим господином
И начал вдруг бесчестно уверять,
Что эту цепь уж мне сегодня отдал,
Хоть, видит бог, ее не видел я.
Он приставу отдал меня под стражу.
Я подчинился и послал раба
За кошельком домой; он не принес,
Но пристава я сам уговорил
Пройти со мною к дому; по дороге
Мы встретили жену
С ее сестрой и целою толпою
Сообщников презренных; был средь них
И некий Пинч, с голодной мордой
И на скелет похожий шарлатан,
Паяц оборванный, гадатель голый,
С глазами впалыми, живой мертвец.
И этот гнусный раб был ею нанят
Как заклинатель, чтоб сгубить меня.
Смотря в глаза и щупая мне пульс,
Он, не стыдясь, с нахальством беспримерным,
Вдруг закричал: «Он бесом одержим!»
Тогда меня связали, повели
Домой и там в сырой и темный погреб
Толкнули нас: меня и вот его.
Но я зубами перегрыз веревку,
Вернул себе свободу и тотчас
К вам побежал — молить, чтоб ваша светлость
Дала защиту мне и право мстить
За ряд обид и тяжких оскорблений.
Анджело
Я, государь, могу вам подтвердить,
Что точно в дом при мне он впущен не был.
Герцог
А эту цепь — он получил ее?
Анджело
Да, получил; все видели: в аббатство
Сейчас вбежал он с цепью той на шее.
Второй купец
И я клянусь, что здесь я слышал сам,
Как вы признались в том, что получили,
Хотя сначала отрицали это.
И потому я шпагу обнажил.
Но вы укрылись в этом вот аббатстве;
Потом каким-то чудом вышли вновь.
Антифол Эфесский
Я не был никогда в стенах аббатства;
Ты на меня не обнажал меча;
Не видел цепи я, клянусь в том небом,
Все это ложь, все это клевета!
Герцог
Как это все запутанно и странно!
Не опоила ли уж вас Цирцея?34
В аббатстве он — я здесь передо мною:
Безумен он — и здраво говорит. —
(Адриане.)
Ты поклялась, что он обедал дома, —
(к Анджело)
А ты — что нет! —
(К Дромио Эфесскому.)
Ну, что ты скажешь, плут?
Дромио Эфесский
Он с ней обедал нынче в «Дикобразе».
Куртизанка
Обедал, да; и с пальца снял кольцо.
Антифол Эфесский
То правда, государь; вот этот перстень.
Герцог
Ты видела, в аббатство он входил?
Куртизанка
Так ясно, государь, как вашу светлость.
Герцог
Как странно все! Зовите аббатису.
Тут сговор, иль вы все сошли с ума!
Один из свиты уходит.
Эгеон
Великий герцог! Разреши мое слово.
Я вижу друга: он спасет мне жизнь,
Внеся в казну положенную сумму.
Герцог
Я слушаю. Что скажешь, сиракузец?
Эгеон
(Антифолу Эфесскому)Вас, сударь, называют Антифолом?
То Дромио, привязанный ваш раб?
Дромио Эфесский
Лишь час назад я точно был привязан,35
Да господин веревку перегрыз.
Я Дромио и раб, но уж не связан.
Эгеон
Наверно, оба помните меня!
Дромио Эфесский
Глядя на вас, себя я вспоминаю.
Ведь час назад я так же скручен был
Не из числа ль вы пациентов Пинча?
Эгеон
Зачем так странно на меня глядите
Вы оба? Ведь вы знаете меня.
Антифол Эфесский
Я никогда вас в жизни не встречал.
Эгеон
Меня, конечно, изменило горе,
Часы забот; и времени рука
Немало черт в лице мне исказила.
Но разве голос мой для вас чужой?
Антифол Эфесский
Не знаю.
Эгеон
Ну, Дромио, а ты?
Дромио Эфесский
Нет, сударь, нет.
Эгеон
А я уверен, что меня узнал ты!
Дромио Эфесский
В самом деле, сударь? А я уверен, что нет; и, если человек отрицает что-нибудь, вы обязаны верить ему.
Эгеон
Не узнают и голоса! О время
Суровое! Ужель в семь кратких лет
Ты так могло разбить мой бедный голос,
Что сын родной его не узнает!
Но пусть мое землистое лицо
Снег старости сединами усыпал;
Пусть холод лет оледенил мне кровь, —
Я в годы мрака память не утратил:
Огни очей льют, догорая, свет;
Слабеет слух, но звуки различает;
И эти все свидетели твердят,
Что ты — мой сын, что ты — мой Антифол.
Антифол Эфесский
Я никогда отца не знал, не видел.
Эгеон
Мой мальчик, лишь семь лет тому назад
С тобою в Сиракузах мы расстались.
Меня стыдишься ты признать в нужде?
Антифол Эфесский
Сам герцог, все, кто знал меня и знает,
Все подтвердят, что не было того:
Я в Сиракузах не жил никогда.
Герцог
Да, знаю я, что двадцать лет живет
Он здесь, в Эфесе под моей защитой;
Ни разу он не ездил в Сиракузы.
Твой взор боязнью смерти омрачен.
Входят аббатиса с Антифолом Сиракузским и Дромио Сиракузским.
Аббатиса
Вот, государь, обиженный жестоко.
Все окружают вошедших.
Адриана
Два мужа предо мной! Не грежу ль я?
Герцог
Один из них — двойник иль дух другого.
А эти два? Кто человек из них,
Кто призрак? Как сказать мы это можем?
Дромио Сиракузский
Я — Дромио; его гоните вон.
Дромио Эфесский
Я, сударь, Дромио; меня оставьте!
Антифол Сиракузский
Ты Эгеон? Или ты дух его?
Дромио Сиракузский
О, старый господин мой! Кто связал вас?
Аббатиса
Кто б ни связал, я разрешу все узы
И, дав свободу, мужа обрету. —
Скажи мне, Эгеон, ты был тем мужем,
Что прежде звал Эмилию женой?
Она тебе двух сыновей родила!
О, если ты тот самый Эгеон,
Скажи о том Эмилии той самой!
Эгеон
Коль я не сплю, Эмилию я вижу!
Но, если ты — она, скажи, что сталось
С тем сыном, что на мачте был с тобой?
Аббатиса
Корабль из Эпидамна спас меня,
Его и Дромио. Но тех двоих
Отняли силой рыбаки Коринфа
Почти тотчас; осталась я одна
На корабле людей из Эпидамна.
Судьбу детей я не могла узнать,
А что со мной произошло — ты видишь.
Герцог
Ну, вот уже начало разъясненья:
Два Антифола на одно лицо,
Два Дромио, как капли две похожих;
Вот подтвержденье их потери в море.
Конечно, здесь родители с детьми
Сошлись опять, и кончен срок разлуки. —
Ты, Антифол, ведь прибыл из Коринфа?
Антифол Сиракузский
Нет, государь: я сам из Сиракуз.
Герцог
Отдельно станьте: вас не разберешь.
Антифол Эфесский
Я, государь, приехал из Коринфа.
Дромио Эфесский
А с ним и я.
Антифол Эфесский
И нас привез тот воин знаменитый,
Ваш славный дядя, герцог Менафон.
Адриана
Но кто из вас со мной обедал дома?
Антифол Сиракузский
То я, сударыня.
Адриана
(Антифолу Сиракузскому)Вы мне — не муж?
Антифол Эфесский
Нет, нет, ручаюсь.
Антифол Сиракузский
И я, хотя меня вы звали так;
Прекрасной дамой же, сестрою вашей,
Я братом назван был.
(Люциане.)
Антифол Сиракузский
Все, что я ей
Сказал тогда, осуществить готов я,
Конечно, если это все не сон.
Анджело
А эту цепь из рук моих вы взяли?
Антифол Сиракузский
Да, сударь, так: не буду отрицать.
Антифол Эфесский
Вы ж за нее меня арестовали?
Анджело
Да, сударь, так: не буду отрицать.
Адриана
Я деньги вам послала для залога
(показывая на Дромио Эфесского)
Вот с Дромио; он, верно, не принес?
Дромио Эфесский
Нет, не со мной!
Антифол Сиракузский
Я получил мешок дукатов ваших:
Мой Дромио его ко мне принес.
Я вижу, постоянно мы встречались
С чужим слугой: с моим — он, я — с его;
Они ж нас принимали за господ.
Антифол Эфесский
Дукаты эти за отца внесу я.
Герцог
Не надо: я помилую его.
Куртизанка
А мой брильянт вы мне вернете, сударь?
Антифол Эфесский
Возьми его; спасибо за обед.
Аббатиса
Прошу, благоволите, славный герцог,
Пожаловать ко мне в аббатство: там
Я расскажу о наших приключеньях. —
Прошу и вас, собравшихся сюда
И также пострадавших от ошибок,
Случившихся в один лишь этот день,
Зайти ко мне: останетесь довольны. —
О дети, тридцать три тяжелых года
Без вас томилась я; и час один
Освободил от тяжкой ноши сердце, —
Вас, герцог, мой супруг и сыновья,
И вас, календари моих детей,
Зову на праздник дружеской беседы.
Какая радость после скорбных лет!
Герцог
Всем сердцем принимаю приглашенье.
Уходят все, кроме обоих Антифолов и обоих Дромио.
Дромио Сиракузский
Забрать мне, сударь, вещи с корабля?
Антифол Эфесский
Какие вещи вздумал погружать ты?
Дромио Сиракузский
Пожитки ваши, что в «Кентавре» были.
Антифол Сиракузский
То мои. Я, Дромио, твой господин.
Не торопись! Мы вместе все решим.
Ты радуйся и обнимайся с братом.
Антифол Сиракузский и Антифол Эфесский уходят.
Дромио Сиракузский
А та толстуха, что у вас на кухне
Меня кормила нынче, не женой,
А лишь сестрой-невесткой мне придется!
Дромио Эфесский
Да ты не брат, а зеркало мое.
В нем вижу я, что недурен собою.
Ну что ж, пойдем на общую пирушку?
Дромио Сиракузский
Ладно; только ты иди вперед: ты ведь — старший.
Дромио Эфесский
Это еще вопрос. Как его решить?
Дромио Сиракузский
Давай, бросим жребий; а покамест ты ступай вперед.
Дромио Эфесский
Нет, вот что:
Раз вместе мы, как две руки, явились в мир вдвоем,
Так и теперь мы станем в ряд и об руку пойдем.
Уходят.
«КОМЕДИЯ ОШИБОК»
Пьеса эта — одно из самых ранних произведений Шекспира — при жизни его никогда не издавалась и была напечатана лишь в посмертном фолио 1623 года. Известно, что на сцене она шла уже до 1594 года. Но установить еще точнее время ее возникновения помогает один намек, содержащийся в ее тексте.
В акте III, сцене 2 Дромио Сиракузский, уподобляя отдельные части тела дородной кухарки разным странам, на вопрос своего хозяина: «А где находится у нее Франция?» — отвечает: «На лбу, вооружившемся и поднявшемся войною против собственных волос (against her hair)». В этих словах содержится каламбур, основанный на созвучии слов hair — «волосы» и heir — «наследник». Именно, помимо прямого смысла — что кухарка лысеет, — здесь можно обнаружить еще и скрытый — что Франция воюет со своим наследником. А это намек на гражданскую войну, начавшуюся в августе 1589 года, после смерти Генриха III Валуа, между новым королем, протестантом Генрихом IV, основателем династии Бурбонов, и Католической лигой. Война эта закончилась в 1593 году, когда Генрих IV, перешедший в католичество, окончательно утвердился на французском престоле. Отсюда можно заключить, что пьеса написана до 1593 года, вернее всего — в 1591 году, когда королева Елизавета послала на помощь Генриху IV отряд войск под начальством Эссекса: именно в этом году намек на французские дела должен был быть особенно злободневным.
Существует, правда, и другое толкование, основанное на том, что слово France может означать не только «Франция», но и «французский король», и на том, что в момент смерти Генриха III других «королей» во Франции, кроме Генриха IV, не было. А между тем Генрих III, хотя и назначил этого последнего своим наследником, находился с ним во враждебных отношениях, доходивших до военных столкновений. В таком случае пришлось бы признать, что пьеса возникла не после, а до августа 1589 года.
Такое толкование, однако, совершенно не обязательно, да и вообще очень маловероятно, чтобы Шекспир уже до 1589 года, то есть через каких-нибудь два года после приезда в Лондон, писал и ставил на сцене свои пьесы. Но практически это разногласие не представляет никакого значения, ибо и в том и в другом случае пьеса является первой комедией, написанной Шекспиром. 3а это говорят и многие ее стилистические черты, характерные для «первой манеры» Шекспира, как обилие рифмованных стихов, каламбуров, симметрическое расположение действующих лиц и т. п. На то же указывают влечение к школьной эрудиции, проявившееся в выборе сюжета, и решительное преобладание игровой занимательности над разработкой характеров и какой-либо социально-моральной проблематикой.
«Комедия ошибок» — не что иное, как переделка комедии римского писателя III-II века до н. э. Плавта «Менехмы» (личное имя обоих героев ее), где развертывается аналогичная история двух близнецов со всеми вытекающими из их сходства недоразумениями. К фабуле этого основного источника Шекспир добавил еще несколько черт, взятых из других комедий Плавта, особенно из «Амфитриона», откуда почерпнута вторая, дополнительная пара двойников — слуг. Этот выбор материала и манера его обработки проливают свет на истинный характер шекспировской пьесы.
Интерес к античной комедии возник в Англии — как и в других странах Европы — в конце XV века. Сперва подлинные пьесы Плавта — на латинском языке или в переводе на английский, — а затем вольные подражания им появляются на английской сцене начиная с 1520 года. Но всякий раз эти постановки происходят либо в университетских колледжах — в порядке практики студентов в латинском языке или для более глубокого ознакомления с античной литературой, — либо в придворном театре, либо, наконец, на закрытых сценах в домах каких-нибудь вельмож. Так, например, «Менехмы» Плавта исполнялись в 1527 году в присутствии кардинала Вулси, первого министра Генриха VIII, а «Комедия ошибок», поставленная в 1594 году на закрытом спектакле в зале собраний лондонских юристов, была затем возобновлена в 1604 году в дворцовом театре Иакова I, тогда как нет никаких следов того, чтобы она шла когда-либо на сценах публичных театров. 3а пределы узкого круга интеллигенции — преимущественно аристократической — интерес к этой классицизирующей драматургии ни в дошекспировскую, ни в шекспировскую эпоху никогда не выходил.
«Комедия ошибок» — определенно «классическая» пьеса, притом единственная из всех пьес Шекспира, принадлежащая к данному типу. На то, что пьеса предназначалась для закрытой сцены, указывает и необычайная краткость ее (всего лишь 1777 строк). Характерно также подсказанное античностью соблюдение в ней не только единства времени (одни сутки), но и — в слегка расширенном смысле — единство места (в одном городе).
Все это находится в полном согласии с тем, что в первые годы по прибытии в Лондон, стремясь в своих хрониках, ставившихся на сцене публичного театра, к общению с самым широким, народным зрителем, Шекспир в то же время жадно пытался овладеть знаниями, художественным мастерством, всей культурой Возрождения, а это лучше всего он мог приобрести в среде образованных молодых юристов или в кружках просвещенных аристократов, как Саутгемптон и его друг Эссекс, Уолтер Роли, Филипп Сидни и другие. Некоторые из этих вельмож держались весьма передовых взглядов и были склонны к вольномыслию, питательной средой для которого была античная, а также итальянская ренессансная культура. В этой атмосфере, очень далекой от каких-либо феодальных и реакционных традиций, и возникла «Комедия ошибок»; знакомство с этой средой чувствуется также в сонетах и обеих поэмах Шекспира, в «Бесплодных усилиях любви», в «Сне в летнюю ночь» и в некоторых фразах интродукции к «Укрощению строптивой». Во всех этих произведениях Шекспир не отходит от народного и национального начала, а приближается к нему, но сложным путем, развивающим и обогащающим его искусство. Он берет из этой культуры не эстетизированные и окаменелые, а наиболее живые и передовые черты, отлично соединяющиеся с его народным и гуманистическим мироощущением.
Своеобразие освоения Шекспиром античности хорошо раскрывается при сопоставлении его комедии с возникшей лет за сорок до того на основе другой плавтовской комедии пьесы Николаса Юделла «Ралф Ройстер-Дойстер». Тогда как Юделл делает плавтовскую пьесу лишь своей исходной точкой, развивая сюжет по-своему и всюду вводя английские типы, нравы и понятия, Шекспир сохраняет почти весь сценарий, основной дух и тон античной комедии. Но при этом — как он умеет это делать, обрабатывая готовые сюжеты, — немногими добавочными, взятыми из современности чертами и оттенками он придает заимствованному материалу совсем иное звучание и новую выразительность. В результате получается как бы своеобразное слияние двух культур.
Отклонения от римского образца и добавления к нему идут по трем основным линиям. С одной стороны, Шекспир разными средствами еще усиливает фарсовый комизм. Прежде всего он еще более усложняет головоломные недоразумения плавтовской комедии, введя вторую пару близнецов (двоих Дромио), а также гротескную фигуру заклинателя Пинча, прообразом которого, возможно, послужил известный лондонский шарлатан того времени Джон Ди. Комизм усилен также внесением черт современности и шуток на злободневные сюжеты, например политические намеки при обсуждении прелестей кухарки (III, 2), фейерверк английских каламбуров в устах слуг и т. п.
В акте III, сцене 2 Дромио Сиракузский, уподобляя отдельные части тела дородной кухарки разным странам, на вопрос своего хозяина: «А где находится у нее Франция?» — отвечает: «На лбу, вооружившемся и поднявшемся войною против собственных волос (against her hair)». В этих словах содержится каламбур, основанный на созвучии слов hair — «волосы» и heir — «наследник». Именно, помимо прямого смысла — что кухарка лысеет, — здесь можно обнаружить еще и скрытый — что Франция воюет со своим наследником. А это намек на гражданскую войну, начавшуюся в августе 1589 года, после смерти Генриха III Валуа, между новым королем, протестантом Генрихом IV, основателем династии Бурбонов, и Католической лигой. Война эта закончилась в 1593 году, когда Генрих IV, перешедший в католичество, окончательно утвердился на французском престоле. Отсюда можно заключить, что пьеса написана до 1593 года, вернее всего — в 1591 году, когда королева Елизавета послала на помощь Генриху IV отряд войск под начальством Эссекса: именно в этом году намек на французские дела должен был быть особенно злободневным.
Существует, правда, и другое толкование, основанное на том, что слово France может означать не только «Франция», но и «французский король», и на том, что в момент смерти Генриха III других «королей» во Франции, кроме Генриха IV, не было. А между тем Генрих III, хотя и назначил этого последнего своим наследником, находился с ним во враждебных отношениях, доходивших до военных столкновений. В таком случае пришлось бы признать, что пьеса возникла не после, а до августа 1589 года.
Такое толкование, однако, совершенно не обязательно, да и вообще очень маловероятно, чтобы Шекспир уже до 1589 года, то есть через каких-нибудь два года после приезда в Лондон, писал и ставил на сцене свои пьесы. Но практически это разногласие не представляет никакого значения, ибо и в том и в другом случае пьеса является первой комедией, написанной Шекспиром. 3а это говорят и многие ее стилистические черты, характерные для «первой манеры» Шекспира, как обилие рифмованных стихов, каламбуров, симметрическое расположение действующих лиц и т. п. На то же указывают влечение к школьной эрудиции, проявившееся в выборе сюжета, и решительное преобладание игровой занимательности над разработкой характеров и какой-либо социально-моральной проблематикой.
«Комедия ошибок» — не что иное, как переделка комедии римского писателя III-II века до н. э. Плавта «Менехмы» (личное имя обоих героев ее), где развертывается аналогичная история двух близнецов со всеми вытекающими из их сходства недоразумениями. К фабуле этого основного источника Шекспир добавил еще несколько черт, взятых из других комедий Плавта, особенно из «Амфитриона», откуда почерпнута вторая, дополнительная пара двойников — слуг. Этот выбор материала и манера его обработки проливают свет на истинный характер шекспировской пьесы.
Интерес к античной комедии возник в Англии — как и в других странах Европы — в конце XV века. Сперва подлинные пьесы Плавта — на латинском языке или в переводе на английский, — а затем вольные подражания им появляются на английской сцене начиная с 1520 года. Но всякий раз эти постановки происходят либо в университетских колледжах — в порядке практики студентов в латинском языке или для более глубокого ознакомления с античной литературой, — либо в придворном театре, либо, наконец, на закрытых сценах в домах каких-нибудь вельмож. Так, например, «Менехмы» Плавта исполнялись в 1527 году в присутствии кардинала Вулси, первого министра Генриха VIII, а «Комедия ошибок», поставленная в 1594 году на закрытом спектакле в зале собраний лондонских юристов, была затем возобновлена в 1604 году в дворцовом театре Иакова I, тогда как нет никаких следов того, чтобы она шла когда-либо на сценах публичных театров. 3а пределы узкого круга интеллигенции — преимущественно аристократической — интерес к этой классицизирующей драматургии ни в дошекспировскую, ни в шекспировскую эпоху никогда не выходил.
«Комедия ошибок» — определенно «классическая» пьеса, притом единственная из всех пьес Шекспира, принадлежащая к данному типу. На то, что пьеса предназначалась для закрытой сцены, указывает и необычайная краткость ее (всего лишь 1777 строк). Характерно также подсказанное античностью соблюдение в ней не только единства времени (одни сутки), но и — в слегка расширенном смысле — единство места (в одном городе).
Все это находится в полном согласии с тем, что в первые годы по прибытии в Лондон, стремясь в своих хрониках, ставившихся на сцене публичного театра, к общению с самым широким, народным зрителем, Шекспир в то же время жадно пытался овладеть знаниями, художественным мастерством, всей культурой Возрождения, а это лучше всего он мог приобрести в среде образованных молодых юристов или в кружках просвещенных аристократов, как Саутгемптон и его друг Эссекс, Уолтер Роли, Филипп Сидни и другие. Некоторые из этих вельмож держались весьма передовых взглядов и были склонны к вольномыслию, питательной средой для которого была античная, а также итальянская ренессансная культура. В этой атмосфере, очень далекой от каких-либо феодальных и реакционных традиций, и возникла «Комедия ошибок»; знакомство с этой средой чувствуется также в сонетах и обеих поэмах Шекспира, в «Бесплодных усилиях любви», в «Сне в летнюю ночь» и в некоторых фразах интродукции к «Укрощению строптивой». Во всех этих произведениях Шекспир не отходит от народного и национального начала, а приближается к нему, но сложным путем, развивающим и обогащающим его искусство. Он берет из этой культуры не эстетизированные и окаменелые, а наиболее живые и передовые черты, отлично соединяющиеся с его народным и гуманистическим мироощущением.
Своеобразие освоения Шекспиром античности хорошо раскрывается при сопоставлении его комедии с возникшей лет за сорок до того на основе другой плавтовской комедии пьесы Николаса Юделла «Ралф Ройстер-Дойстер». Тогда как Юделл делает плавтовскую пьесу лишь своей исходной точкой, развивая сюжет по-своему и всюду вводя английские типы, нравы и понятия, Шекспир сохраняет почти весь сценарий, основной дух и тон античной комедии. Но при этом — как он умеет это делать, обрабатывая готовые сюжеты, — немногими добавочными, взятыми из современности чертами и оттенками он придает заимствованному материалу совсем иное звучание и новую выразительность. В результате получается как бы своеобразное слияние двух культур.
Отклонения от римского образца и добавления к нему идут по трем основным линиям. С одной стороны, Шекспир разными средствами еще усиливает фарсовый комизм. Прежде всего он еще более усложняет головоломные недоразумения плавтовской комедии, введя вторую пару близнецов (двоих Дромио), а также гротескную фигуру заклинателя Пинча, прообразом которого, возможно, послужил известный лондонский шарлатан того времени Джон Ди. Комизм усилен также внесением черт современности и шуток на злободневные сюжеты, например политические намеки при обсуждении прелестей кухарки (III, 2), фейерверк английских каламбуров в устах слуг и т. п.