Попробуй к ней подлить хоть капельку моей.
Итак, ты ни добру, ни злу не поддавайся
И верной Воле быть подругой постарайся.
____________________
* Здесь непереводимая игра слов, основанная на оди-
наковости слов Will - воля и Will - уменьшительное от
Вильям. При переводе этого места пришлось поставить
вместо уменьшительного will уменьшительное же - Воля,
от Владимир.- Прим. Н. В. Гербеля.
Когда тебя гнетет присутствие мое,
Ты поклянись душе, что воля я благая -
И доступ потому свободен мне в нее.
Так просьбу ты мою исполни, дорогая!
И станет Воля вновь сокровищем утех -
И сердце вмиг твое наполнит и осветит.
В большом пространстве мест достаточно для
всех,
Да одного в толпе никто и не заметит.
Так пусть с другими я пройду хоть и не в счет:
Поверь, мне все равно - мне только б место
было.
Считай меня за все, что в голову придет,
Лицо тебе мое было бы только мило.
Ты имя полюби; ну, а любовь твоя
Придет ко мне сама, затем что Воля - я.
Слепой и злой Амур, что сделал ты с глазам"
Моими, что они, глядя, не видят сами,
На что глядят? Они толк знают в красоте,
А станут выбирать - блуждают в темноте.
Когда глаза мои, подкупленные взором
Твоим, вошли в залив, куда все мчится хором
Зачем из лживых глаз ты сделала крючок,
На жало чье попал я, словно червячок?
Зачем я должен то считать необычайным,
Что в бренном мире всем считается случайным,
А бедные глаза, не смея отрицать,
Противное красе красою называть?
И так ошиблись глаз и сердце в достоверном -
И рок их приковал к достоинствам неверным.
Когда она себя правдивой называет,
Я верю ей, хотя мой ум не доверяет,
Чтоб милая меня считала простаком,
Чей слабый ум с людской неправдой незнаком.
Воображая, что она меня считает
За птенчика, хоть то, что я не молод - знает,
Я верить языку всегда ее готов,
Хотя и много лжи в потоках наших слов.
Что б ей сознаться, что она несправедлива,
А мне, что я старик, что тоже некрасиво?
Увы, любовь, таясь, не любит доверять,
А старость, полюбя, года твои считать!
Вот почему я с ней, она со мной-лукавим
И недостатков рой своих друг в друге славим.
Не требуй, чтобы я оправдывал словами
Тебя в обиде злой, мне сделанной тобой!
Ты грудь мне языком пронзай, но не глазами
Открыто нападай, но не язви змеей.
Скажи, что страсть тебя к другому привлекает
Но от меня лицо не отвращай свое.
Зачем хитрить, когда могущество твое
Меня без всяких средств к защите оставляет?
Что мне сказать? Про то, что взгляд ее врагом
Моим был с ранних лет, она прекрасно знает -
И потому, меча лучи его кругом,
Она от моего лица их отвращает.
Повремени ж! Но так как я почти убит,
То пусть твой взгляд со мной скорее порешит!
Настолько ж будь умна, насколько ты жестока,
И больше не пытай терпенья моего,-
Иначе скорбь внушит мне выразить широко
Всю горечь мук моих, не скрывши ничего.
Хочу я научить тебя, уча благому,
Шептать мне не любя, что любишь ты меня,
Как шепчет эскулап опасному больному,
Надеждой встать с одра несчастного маня.
Ведь, впав в тоску, могу я сделаться безумным
И о тебе подчас недоброе сказать,
А свет настолько стал лукав и вольнодумен,
Что сыщется сейчас два уха, чтоб внимать.
Итак, чтоб вновь не быть оставленною мною,
Ты мне смотри в глаза, хотя бы и с враждою.
Ты не для глаз моих пленительно-прекрасна.
Ты представляешь им лишь недостатков тьму;
Но что мертво для них, то сердце любит
страстно,
Готовое любить и вопреки уму.
Ни пламя нежных чувств, ни вкус, ни обонянье,
Ни слух, что весь восторг при звуках неземных,
Ни сладострастья пыл, ни трепет ожиданья
Не восстают в виду достоинств всех твоих.
А все ж ни все пять чувств, ни разум мой не в
силе
Заставить сердце в прах не падать пред тобой,
Оставив вольной плоть, которая весь свой
Похоронила пыл в тебе, как бы в могиле.
Одну лишь пользу я в беде моей сознал,
Что поводом к греху рок грех мой покарал.
Мой грех - любовь, твое ж достоинство -
презренье
Ко мне за тяжкий грех, за то, что я любил;
Но ты сравни свое с моим лишь положенье-
И ты поймешь, что я его не заслужил.
Когда же - заслужил, то не из оскверненных
Твоих пурпурных уст, злой ложью клятв твоих,
Подобно мной самим добытым у других,
Так много, много раз в тиши запечатленных.
Да, я люблю тебя, как любишь ты других,
Чьих взглядов жаждешь ты, как жажду я
твоих.
Вскорми ж в груди своей святое снисхожденье,
Чтоб добыло самой тебе оно прощенье.
Когда ты не даешь того, что в силах дать,
То можно и тебе в просимом отказать.
Как вставшая с зарей хозяйка-хлопотунья,
Увидя, что ее пернатая крикунья
Не возле, позабыв дитя свое, бежит
За той, кого рука ей скоро возвратит,
Тогда как в люльке он - покинутый ребенок -
К ней тянется в слезах из сбившихся пеленок,
К ней, кто в мгновенье то, забыв о том, что
мать,
Лишь мыслит, как бы ей беглянку отыскать,-
Ах, так и ты бежишь за тем, кто черств душою,
Тогда как я, твой сын, бегу сам за тобою!
Но если ты найдешь желанное - вернись,
Роль матери сыграй и вновь ко мне склонись.
Я ж помолюсь, чтоб Бог скрепил твои желанья;
Лишь возвратись скорей унять мои страданья.
Мне две любви дано для радостей и горя,
Несущие меня подобно духам моря;
Из них один благой, с пленительным лицом,
Другой же - семя зла и женщина притом.
Чтоб в ад меня увлечь, злой гений похищает
Благого у меня, в надежде обольстить
И в дьявола его из духа превратить,
В чем искони ему гордыня помогает.
Успел ли ангел мой иль нет злым духом стать-
Могу предполагать,не смея утверждать;
Но так как мрак укрыл и сделал их друзьями,
То, верно, ангел мой в аду теперь с чертями.
И - сомневаясь - ждать я буду, в свой черед,
Пока мой мрачный дух благого не пожрет.
"Я ненавижу!" с уст, изваянных любовью
Слетело мне вослед с губительным "уйди" -
Мне, сердце чье, томясь по ней, сочилось
кровью.
Когда ж она мой пыл заметила, в груди
Ее вдруг вспыхнул жар - и полились укоры
Из сокровенных недр на трепетный язык,
Который до тех пор был кроток и привык
Лишь изливать одни благие приговоры.
Смысл слов был изменен: конец прибавлен был,
Слетевший им вослед, как день за ночью
грешной,
Подобно Сатане, вождю подземных сил,
Низвергнутому в ад бездонный и кромешный.
"Я ненавижу!"- вновь слетает с уст ее:
"Но не тебя!" - и вновь живу и счастлив я.
О, бедная душа, игралище страстей
И мощный центр моей греховной плоти всей,
К чему, когда внутри томишься и страдаешь,
Снаружи так себя ты пышно украшаешь?
К чему желаешь ты на столь короткий срок
Истратить столько сил ддя бренного жилища?
Ужели для того, чтоб червь, жилец кладбища,
Твой выхоленный труп точить удобней мог?
Нет, лучше ты живи на счет богатства тела -
И чтоб оно - не ты - все более слабело!
По дорогой цене уступки продавай!
Богатой будь внутри, а внешность - забывай!
Питайся смерти ты своей лишь достояньем -
И смерть не устрашит тебя своим стенаньем!
Увы, любовь моя, подобно лихорадке,
Стремится лишь к тому, что гибельно в
припадке,
И кормится лишь тем, что муки наши даит,
В надежде тем унять свой волчий аппетит.
Мой разум, враг любви и нежных воздыханий,
Неважностью своих рассерженный забот,
Ушел - и вижу я, что рой моих желаний
Мне не бальзам для ран, а смерть мою несет.
Неисцеленный, сил и разума лишенный
И долгою борьбой до пены доведенный,
Сержусь и говорю как сумасшедший я,
Надолго уклонясь от цели бытия.
Иль я не клялся в том, что ты, как день, ясна,
Когда ты, словно ночь, как темный ад, черна?
Как страсть могла вложить мне в голову глаза,
Не видящие в тьме житейской ни аза?
Когда ж не лгут они, то где ж гулял мой разум,
Охаявший все то, что восхвалялось глазом?
Когда красиво все, что нравится глазам,
То почему же свет не доверяет нам?
Когда ж свет прав - глаза, знать, у любви
плохие
И видят хуже, чем все люди остальные.
И точно, глаз любви не может верен быть,
Привыкнув лишь к тому, чтоб бдеть и слезы
лить.
Немудрено, что взор неверен мой и тмится:
И солнце не блестит, пока не прояснится!
Любовь, твой страшный пыл глаза мои обжег,
Чтоб недостатки взор твои прозреть не мог.
Как ты могла сказать, что не любима мной,
Когда из-за тебя враждую сам с собою,
Когда лишь о тебе я думаю одной?
Люблю ли я того, не занят кто тобою?
Ласкаю ли я тех, кого не любишь ты?
Когда же ты порой мне гневом угрожаешь,
Не наполняю ль я - что ты, конечно, знаешь -
Лишь вдохами своей душевной пустоты?
Нет доблести во мне настолько недоступной,
Чтоб пренебречь на миг служением тебе,
Когда боготворит все лучшее во мне
Поступок каждый твой, хотя бы и преступный.
Но не люби меня: я вижу наконец,
Что зрячих любишь ты, тогда как - я слепец.
Что силою тебя такою наделяет,
Что можешь ты влиять так сильно на меня?
И что меня гнетет и клясться заставляет,
Что лучезарный свет не украшает дня?
Откуда ты берешь те чары обаянья,
Которые влекут и придают твоим
Всем недостаткам вид такой очарованья,
Что каждый мне из них становится святым?
Кто научил тебя любить себя заставить,
Когда я мог питать лишь ненависть к тебе?
Хоть и люблю я то, что многие бесславят,
Все ж брани не должна ты позволять себе.
Но если страсть во мне к себе ты возбудила,
Тем боле стою я, чтоб ты меня любила.
Любовь так молода, и где ей знать, что -
совесть!
Но кто не знает, друг, ее рожденья повесть!
Так ты не упрекай меня в моих грехах,
Чтобы самой не впасть в такие ж впопыхах.
Твоя измена, друг, не редко заставляет
И бедного меня для плоти изменять:
Душа мирволит ей в любви торжествовать,
А - жалкая - она того лишь и желает.
И вот она, восстав при имени твоем,
Указывает всем на лик твой с торжеством,
Довольствуяся тем, чтоб быть твоей рабою
И всячески служить тебе самой собою.
Что ж - что я ту зову "любовью", чья любовь
То дух подъемлет мой, то нудит падать вновь!
Я полюбил тебя, тем клятву нарушая;
Но ты попрала две; в любви дав клятву мне,
Забыла о другой; меня же покидая,
Ты изменила вновь, вторично и вполне.
Как упрекать тебя в попранье двух обетов,
Когда по сотне их гнетет нас всех - поэтов!
Стократ виновней я, клянясь тебе во вред,
Чем ты, к кому давно во мне уж веры нет,
Тогда как прежде я всегда так громко клялся,
Что ты добра, умна - и этим наслаждался,
И даже, чтоб тебе сияния придать,
Решался образ твой прекрасным называть,
Преступно злую ложь за правду выдавая,
В чем и винюсь тебе, о истина святая!
Пред сном Амур на дерн свой факел положи;
Но нимфа темных рощ тот факел похитил
И пламенник его, живящий сердца пыл,
В сверкающий ручей долины погрузила,
Который у огня любви тем похитил
Его живящий жар и вечное кипенье,
И тем себя в ручей целебный превратил,
Дающий в роковых болезнях исцеленье.
Но факел взор любви опять воспламенил -
И крошка вздумал им груди моей коснуться
Сраженный им, пошел в ключе я окунуться
Чтоб влагою его унять душевный пыл.
Но что ни делал я, все было - труд напрасный
Меня лишь исцелят глаза моей прекрасной
Раз, возле положив свой факел огнеметный,
Заснул малютка-бог с улыбкой беззаботной;
Но сонм прелестных нимф, веселый и живой,
Приблизился к нему - и девственной рукой
Одна из них взяла тот факел, свет свой ливший
И миллиарды душ уже испепеливший,
И - в миг, когда сердец властитель роковой
Дремал, лишенный сил невинности рукой,
Она в ключе лесном тот факел погасила,
В котором под огнем любви таилась сила,
И стал тот ключ навек целительным ключом;
Но я, весь век твоим считаяся рабом,
Узнал, сойдя с него, что если согревает
Страсть воду, то вода ее не охлаждает.
Итак, ты ни добру, ни злу не поддавайся
И верной Воле быть подругой постарайся.
____________________
* Здесь непереводимая игра слов, основанная на оди-
наковости слов Will - воля и Will - уменьшительное от
Вильям. При переводе этого места пришлось поставить
вместо уменьшительного will уменьшительное же - Воля,
от Владимир.- Прим. Н. В. Гербеля.
Когда тебя гнетет присутствие мое,
Ты поклянись душе, что воля я благая -
И доступ потому свободен мне в нее.
Так просьбу ты мою исполни, дорогая!
И станет Воля вновь сокровищем утех -
И сердце вмиг твое наполнит и осветит.
В большом пространстве мест достаточно для
всех,
Да одного в толпе никто и не заметит.
Так пусть с другими я пройду хоть и не в счет:
Поверь, мне все равно - мне только б место
было.
Считай меня за все, что в голову придет,
Лицо тебе мое было бы только мило.
Ты имя полюби; ну, а любовь твоя
Придет ко мне сама, затем что Воля - я.
Слепой и злой Амур, что сделал ты с глазам"
Моими, что они, глядя, не видят сами,
На что глядят? Они толк знают в красоте,
А станут выбирать - блуждают в темноте.
Когда глаза мои, подкупленные взором
Твоим, вошли в залив, куда все мчится хором
Зачем из лживых глаз ты сделала крючок,
На жало чье попал я, словно червячок?
Зачем я должен то считать необычайным,
Что в бренном мире всем считается случайным,
А бедные глаза, не смея отрицать,
Противное красе красою называть?
И так ошиблись глаз и сердце в достоверном -
И рок их приковал к достоинствам неверным.
Когда она себя правдивой называет,
Я верю ей, хотя мой ум не доверяет,
Чтоб милая меня считала простаком,
Чей слабый ум с людской неправдой незнаком.
Воображая, что она меня считает
За птенчика, хоть то, что я не молод - знает,
Я верить языку всегда ее готов,
Хотя и много лжи в потоках наших слов.
Что б ей сознаться, что она несправедлива,
А мне, что я старик, что тоже некрасиво?
Увы, любовь, таясь, не любит доверять,
А старость, полюбя, года твои считать!
Вот почему я с ней, она со мной-лукавим
И недостатков рой своих друг в друге славим.
Не требуй, чтобы я оправдывал словами
Тебя в обиде злой, мне сделанной тобой!
Ты грудь мне языком пронзай, но не глазами
Открыто нападай, но не язви змеей.
Скажи, что страсть тебя к другому привлекает
Но от меня лицо не отвращай свое.
Зачем хитрить, когда могущество твое
Меня без всяких средств к защите оставляет?
Что мне сказать? Про то, что взгляд ее врагом
Моим был с ранних лет, она прекрасно знает -
И потому, меча лучи его кругом,
Она от моего лица их отвращает.
Повремени ж! Но так как я почти убит,
То пусть твой взгляд со мной скорее порешит!
Настолько ж будь умна, насколько ты жестока,
И больше не пытай терпенья моего,-
Иначе скорбь внушит мне выразить широко
Всю горечь мук моих, не скрывши ничего.
Хочу я научить тебя, уча благому,
Шептать мне не любя, что любишь ты меня,
Как шепчет эскулап опасному больному,
Надеждой встать с одра несчастного маня.
Ведь, впав в тоску, могу я сделаться безумным
И о тебе подчас недоброе сказать,
А свет настолько стал лукав и вольнодумен,
Что сыщется сейчас два уха, чтоб внимать.
Итак, чтоб вновь не быть оставленною мною,
Ты мне смотри в глаза, хотя бы и с враждою.
Ты не для глаз моих пленительно-прекрасна.
Ты представляешь им лишь недостатков тьму;
Но что мертво для них, то сердце любит
страстно,
Готовое любить и вопреки уму.
Ни пламя нежных чувств, ни вкус, ни обонянье,
Ни слух, что весь восторг при звуках неземных,
Ни сладострастья пыл, ни трепет ожиданья
Не восстают в виду достоинств всех твоих.
А все ж ни все пять чувств, ни разум мой не в
силе
Заставить сердце в прах не падать пред тобой,
Оставив вольной плоть, которая весь свой
Похоронила пыл в тебе, как бы в могиле.
Одну лишь пользу я в беде моей сознал,
Что поводом к греху рок грех мой покарал.
Мой грех - любовь, твое ж достоинство -
презренье
Ко мне за тяжкий грех, за то, что я любил;
Но ты сравни свое с моим лишь положенье-
И ты поймешь, что я его не заслужил.
Когда же - заслужил, то не из оскверненных
Твоих пурпурных уст, злой ложью клятв твоих,
Подобно мной самим добытым у других,
Так много, много раз в тиши запечатленных.
Да, я люблю тебя, как любишь ты других,
Чьих взглядов жаждешь ты, как жажду я
твоих.
Вскорми ж в груди своей святое снисхожденье,
Чтоб добыло самой тебе оно прощенье.
Когда ты не даешь того, что в силах дать,
То можно и тебе в просимом отказать.
Как вставшая с зарей хозяйка-хлопотунья,
Увидя, что ее пернатая крикунья
Не возле, позабыв дитя свое, бежит
За той, кого рука ей скоро возвратит,
Тогда как в люльке он - покинутый ребенок -
К ней тянется в слезах из сбившихся пеленок,
К ней, кто в мгновенье то, забыв о том, что
мать,
Лишь мыслит, как бы ей беглянку отыскать,-
Ах, так и ты бежишь за тем, кто черств душою,
Тогда как я, твой сын, бегу сам за тобою!
Но если ты найдешь желанное - вернись,
Роль матери сыграй и вновь ко мне склонись.
Я ж помолюсь, чтоб Бог скрепил твои желанья;
Лишь возвратись скорей унять мои страданья.
Мне две любви дано для радостей и горя,
Несущие меня подобно духам моря;
Из них один благой, с пленительным лицом,
Другой же - семя зла и женщина притом.
Чтоб в ад меня увлечь, злой гений похищает
Благого у меня, в надежде обольстить
И в дьявола его из духа превратить,
В чем искони ему гордыня помогает.
Успел ли ангел мой иль нет злым духом стать-
Могу предполагать,не смея утверждать;
Но так как мрак укрыл и сделал их друзьями,
То, верно, ангел мой в аду теперь с чертями.
И - сомневаясь - ждать я буду, в свой черед,
Пока мой мрачный дух благого не пожрет.
"Я ненавижу!" с уст, изваянных любовью
Слетело мне вослед с губительным "уйди" -
Мне, сердце чье, томясь по ней, сочилось
кровью.
Когда ж она мой пыл заметила, в груди
Ее вдруг вспыхнул жар - и полились укоры
Из сокровенных недр на трепетный язык,
Который до тех пор был кроток и привык
Лишь изливать одни благие приговоры.
Смысл слов был изменен: конец прибавлен был,
Слетевший им вослед, как день за ночью
грешной,
Подобно Сатане, вождю подземных сил,
Низвергнутому в ад бездонный и кромешный.
"Я ненавижу!"- вновь слетает с уст ее:
"Но не тебя!" - и вновь живу и счастлив я.
О, бедная душа, игралище страстей
И мощный центр моей греховной плоти всей,
К чему, когда внутри томишься и страдаешь,
Снаружи так себя ты пышно украшаешь?
К чему желаешь ты на столь короткий срок
Истратить столько сил ддя бренного жилища?
Ужели для того, чтоб червь, жилец кладбища,
Твой выхоленный труп точить удобней мог?
Нет, лучше ты живи на счет богатства тела -
И чтоб оно - не ты - все более слабело!
По дорогой цене уступки продавай!
Богатой будь внутри, а внешность - забывай!
Питайся смерти ты своей лишь достояньем -
И смерть не устрашит тебя своим стенаньем!
Увы, любовь моя, подобно лихорадке,
Стремится лишь к тому, что гибельно в
припадке,
И кормится лишь тем, что муки наши даит,
В надежде тем унять свой волчий аппетит.
Мой разум, враг любви и нежных воздыханий,
Неважностью своих рассерженный забот,
Ушел - и вижу я, что рой моих желаний
Мне не бальзам для ран, а смерть мою несет.
Неисцеленный, сил и разума лишенный
И долгою борьбой до пены доведенный,
Сержусь и говорю как сумасшедший я,
Надолго уклонясь от цели бытия.
Иль я не клялся в том, что ты, как день, ясна,
Когда ты, словно ночь, как темный ад, черна?
Как страсть могла вложить мне в голову глаза,
Не видящие в тьме житейской ни аза?
Когда ж не лгут они, то где ж гулял мой разум,
Охаявший все то, что восхвалялось глазом?
Когда красиво все, что нравится глазам,
То почему же свет не доверяет нам?
Когда ж свет прав - глаза, знать, у любви
плохие
И видят хуже, чем все люди остальные.
И точно, глаз любви не может верен быть,
Привыкнув лишь к тому, чтоб бдеть и слезы
лить.
Немудрено, что взор неверен мой и тмится:
И солнце не блестит, пока не прояснится!
Любовь, твой страшный пыл глаза мои обжег,
Чтоб недостатки взор твои прозреть не мог.
Как ты могла сказать, что не любима мной,
Когда из-за тебя враждую сам с собою,
Когда лишь о тебе я думаю одной?
Люблю ли я того, не занят кто тобою?
Ласкаю ли я тех, кого не любишь ты?
Когда же ты порой мне гневом угрожаешь,
Не наполняю ль я - что ты, конечно, знаешь -
Лишь вдохами своей душевной пустоты?
Нет доблести во мне настолько недоступной,
Чтоб пренебречь на миг служением тебе,
Когда боготворит все лучшее во мне
Поступок каждый твой, хотя бы и преступный.
Но не люби меня: я вижу наконец,
Что зрячих любишь ты, тогда как - я слепец.
Что силою тебя такою наделяет,
Что можешь ты влиять так сильно на меня?
И что меня гнетет и клясться заставляет,
Что лучезарный свет не украшает дня?
Откуда ты берешь те чары обаянья,
Которые влекут и придают твоим
Всем недостаткам вид такой очарованья,
Что каждый мне из них становится святым?
Кто научил тебя любить себя заставить,
Когда я мог питать лишь ненависть к тебе?
Хоть и люблю я то, что многие бесславят,
Все ж брани не должна ты позволять себе.
Но если страсть во мне к себе ты возбудила,
Тем боле стою я, чтоб ты меня любила.
Любовь так молода, и где ей знать, что -
совесть!
Но кто не знает, друг, ее рожденья повесть!
Так ты не упрекай меня в моих грехах,
Чтобы самой не впасть в такие ж впопыхах.
Твоя измена, друг, не редко заставляет
И бедного меня для плоти изменять:
Душа мирволит ей в любви торжествовать,
А - жалкая - она того лишь и желает.
И вот она, восстав при имени твоем,
Указывает всем на лик твой с торжеством,
Довольствуяся тем, чтоб быть твоей рабою
И всячески служить тебе самой собою.
Что ж - что я ту зову "любовью", чья любовь
То дух подъемлет мой, то нудит падать вновь!
Я полюбил тебя, тем клятву нарушая;
Но ты попрала две; в любви дав клятву мне,
Забыла о другой; меня же покидая,
Ты изменила вновь, вторично и вполне.
Как упрекать тебя в попранье двух обетов,
Когда по сотне их гнетет нас всех - поэтов!
Стократ виновней я, клянясь тебе во вред,
Чем ты, к кому давно во мне уж веры нет,
Тогда как прежде я всегда так громко клялся,
Что ты добра, умна - и этим наслаждался,
И даже, чтоб тебе сияния придать,
Решался образ твой прекрасным называть,
Преступно злую ложь за правду выдавая,
В чем и винюсь тебе, о истина святая!
Пред сном Амур на дерн свой факел положи;
Но нимфа темных рощ тот факел похитил
И пламенник его, живящий сердца пыл,
В сверкающий ручей долины погрузила,
Который у огня любви тем похитил
Его живящий жар и вечное кипенье,
И тем себя в ручей целебный превратил,
Дающий в роковых болезнях исцеленье.
Но факел взор любви опять воспламенил -
И крошка вздумал им груди моей коснуться
Сраженный им, пошел в ключе я окунуться
Чтоб влагою его унять душевный пыл.
Но что ни делал я, все было - труд напрасный
Меня лишь исцелят глаза моей прекрасной
Раз, возле положив свой факел огнеметный,
Заснул малютка-бог с улыбкой беззаботной;
Но сонм прелестных нимф, веселый и живой,
Приблизился к нему - и девственной рукой
Одна из них взяла тот факел, свет свой ливший
И миллиарды душ уже испепеливший,
И - в миг, когда сердец властитель роковой
Дремал, лишенный сил невинности рукой,
Она в ключе лесном тот факел погасила,
В котором под огнем любви таилась сила,
И стал тот ключ навек целительным ключом;
Но я, весь век твоим считаяся рабом,
Узнал, сойдя с него, что если согревает
Страсть воду, то вода ее не охлаждает.