Страница:
получишь должность лейтенанта. Будь уверен, что если я даю обет дружбы, я
держу свое слово до последней буквы. Я не дам покоя моему господину; я не
дам моему соколу спать, пока он не станет ручным {106}; я буду говорить,
пока он не потеряет терпения, постель его станет школой, обеденный стол
исповедальней; во все, за что бы он ни принялся, я прибавлю просьбу за
Кассио. Поэтому будь весел, Кассио. Твой ходатай скорее умрет, чем откажется
от твоего дела.
Эмилия. Госпожа, вот идет мой господин.
Кассио. Госпожа, я ухожу.
Дездемона. Зачем, же, останься и послушай, как я буду говорить.
Кассио. Нет, не теперь, госпожа. Мне не по себе, и я сейчас не способен
действовать в интересах собственного дела.
Дездемона. Хорошо, поступайте, как хотите.
Кассио уходит.
Входят Отелло и Яго.
Яго. Ха! Это мне не нравится.
Отелло. Что ты говоришь?
Яго. Ничего, генерал... Но если... Я, право, не знаю...
Отелло. Не Кассио ли сейчас расстался с моей женой?
Яго. Кассио, генерал? Нет, конечно, я никак не думаю, чтобы он стал
удаляться крадучись, с таким виноватым видом при вашем приближении.
Отелло. Мне кажется, что это был он.
Дездемона. Что случилось, господин мой? Я говорила здесь с просителем,
с человеком, который томится тем, что вы недовольны им.
Отелло. С кем же это?
Дездемона. Как с кем? Да с вашим лейтенантом, с Кассио. Мой добрый
господин, если во мне есть хоть сколько-нибудь благодатной силы, чтобы
влиять на вас, примиритесь с ним сейчас же. Ибо, если он не один из тех,
которые искренне любят вас, если он совершил проступок не благодаря
заблуждению, а по злому умыслу, значит я не умею распознать честное лицо.
Прошу тебя, вороти его.
Отелло. Это он вышел сейчас отсюда?
Дездемона. Ну да, он. Такой приниженный, что он оставил мне часть своей
скорби, и я страдаю вместе с ним. Любовь моя, позови его, чтобы он вернулся.
Отелло. Нет, не сейчас, сладостная Дездемона {107}; когда-нибудь в
другой раз.
Дездемона. А это будет скоро?
Отелло. Ради вас, моя сладостная, я приближу срок.
Дездемона. Этим вечером за ужином?
Отелло. Нет, не этим вечером.
Дездемона. В таком случае завтра за обедом?
Отелло. Я не буду обедать дома. У меня назначена встреча в крепости с
офицерами.
Дездемона. Ну, так, значит, завтра вечером или во вторник утром, во
вторник в полдень или вечером, в среду утром, - прошу тебя назначить время.
Но пусть оно не превысит трех дней. Право, он полон раскаяния. Да и весь
проступок его, - хотя и говорят, что на войне нужно выбирать лучших два
примера, - по мнению людей непосвященных, едва ли заслуживает выговора даже
с глазу на глаз. Когда же можно будет прийти ему? Скажи мне, Отелло. Я
дивлюсь всей душой. Разве я отказала бы вам или стояла бы, как вы сейчас, в
нерешительности, если бы вы меня о чем-нибудь просили? Как, Микаэль Кассио,
который приходил вместе с вами сватать вас за меня? И часто, когда я дурно о
вас отзывалась, вступался за вас. Сколько усилий приходится тратить, чтобы
вернуть ему его место! Поверьте мне, я могла бы много сделать...
Отелло. Прошу тебя, довольно. Пусть приходит, когда захочет. Я не хочу
тебе ни в чем отказывать.
Дездемона. Да разве я что-нибудь выпрашиваю? Ведь это то же самое, как
если бы я просила вас носить перчатки, есть питательные кушанья, одеваться
потеплее, - словом, сделать что-нибудь полезное для вас же самих. Нет, когда
у меня будет просьба, которой я захочу испытать вашу любовь, она будет
касаться важного дела и будет ужасно трудной для исполнения.
Отелло. Я не хочу тебе ни в чем отказывать. Поэтому и ты исполни мою
просьбу: оставь меня на несколько минут наедине с самим собой.
Дездемона. Мне ли отказать вам? Нет! Прощайте, мой господин.
Отелло. Прощай, моя Дездемона. Я сейчас приду к тебе.
Дездемона. Эмилия, пойдем. Поступайте так, как вздумаете. Что бы вы ни
решили, я вам послушна. (Уходят с Эмилией.)
Отелло. Дивное создание! Да погибнет моя душа, но я тебя люблю! И если
я разлюблю тебя, вернется снова хаос.
Яго. Мой благородный господин...
Отелло. Что ты говоришь, Яго?
Яго. Когда вы искали руки госпожи моей, Микаэль Кассио знал о вашей
любви?
Отелло. От начала и до конца. Почему ты спрашиваешь?
Яго. Лишь для того, чтобы подтвердить свою мысль. Без всякого злого
умысла.
Отелло. Какую мысль, Яго?
Яго. Я не думал, что он был знаком с нею.
Отелло. О да! И не раз бывал посредником между нами.
Яго. В самом деле?
Отелло. В самом деле? Да, в самом деле, - ты разве что-нибудь видишь в
этом? Разве он не честен?
Яго. Честен, господин мой?
Отелло. Честен? Да, честен?
Яго. Насколько мне известно, господин мой.
Отелло; Ты хочешь этим что сказать?
Яго. Что сказать, господин мой?
Отелло. "Что сказать, господин мой!" Клянусь небом, он вторит мне, как
будто в мыслях его скрывается чудовище, слишком отвратительное, чтобы
показать его. В твоих словах подразумевается что-то. Я слышал, как ты только
что сейчас сказал, что это тебе не нравится, когда Кассио отошел от моей
жены. Что тебе не понравилось? И когда я сказал, что он был посвящен в тайну
моей любви к Дездемоне и знал все подробности моего ухаживания, ты
воскликнул: "В самом деле?" - и нахмурил и свел брови, как будто в эту
минуту ты замкнул в мозгу какую-то ужасную мысль. Если ты любишь меня,
покажи мне эту мысль.
Яго. Мой господин, вы знаете, что я люблю вас.
Отелло. Думаю, что любишь. И так как я знаю, что ты исполнен любви и
честности и взвешиваешь свои слова, прежде чем высказать их, тем более
пугают меня твои недомолвки. У лживых, вероломных плутов - это обычная
проделка. Но у честного человека такие недомолвки - тайные доносы {108},
идущие от сердца, над которым не властвует страсть.
Яго. В отношении Микаэля Кассио я готов поклясться, что считаю его
честным человеком.
Отелло. Я тоже так считаю.
Яго. Люди должны быть такими, какими кажутся. А те, которые не таковы,
какими кажутся, лучше бы они такими не казались.
Отелло. Конечно, люди должны быть такими, какими кажутся.
Яго. Ну вот, поэтому-то я и думаю, что Кассио честный человек.
Отелло. Нет, тут кроется что-то большое. Прошу тебя, говори со мной,
как со своими мыслями, передай весь ход твоих размышлений и найди худшие
слова для худших мыслей.
Яго. Мой добрый господин, простите меня. Хотя я по долгу и подвластен
вам в делах службы, я не подвластен в том, в чем даже рабы свободны.
Высказать свои мысли? Но предположим, что они подлы и лживы? Ведь где найти
такой дворец, куда бы порой не проникала гнусность? Чье сердце так чисто,
чтобы в нем не участвовали в сессиях и судебных заседаниях {109} нечистые
помыслы вместе с законными размышлениями?
Отелло. Ты становишься заговорщиком против своего друга, Яго, если,
думая, что его обидели, скрываешь от его слуха свои мысли.
Яго. Прошу вас, - ведь я, возможно, ошибаюсь в своей догадке, так как,
признаюсь, у меня от природы проклятая склонность следить за преступлениями,
и часто моя подозрительность видит проступки там, где их не существует, -
прошу вас, чтобы вы пока что, по мудрости своей, не обращали внимания на
слова человека, который так несовершенно строит предположения; и не
смущайтесь его случайными и непроверенными наблюдениями. Не послужило бы на
пользу вашему спокойствию и не было бы вам на благо, не было бы достойно
меня как мужчины, моей честности, не было бы мудрым с моей стороны, если бы
я открыл вам мои мысли.
Отелло. Что ты хочешь этим сказать?
Яго. Доброе имя для мужчины и женщины, мой дорогой господин, - самое
первое сокровище души. Тот, кто крадет мой кошелек, крадет хлам. Это сущий
пустяк. Кошелек был моим, теперь принадлежит ему, а до того был рабом тысяч.
Но тот, кто ворует у меня доброе имя, - крадет у меня то, что не обогащает
его, но воистину обращает меня в бедняка.
Отелло. Клянусь небом, я непременно узнаю твои мысли!
Яго. Вы не смогли бы этого сделать, если бы держали мое сердце в своей
руке; и не сделаете этого, пока я храню его в моей груди.
Отелло. Ха!
Яго. О, остерегайтесь, господин мой, ревности. Это зеленоглазое
чудовище, которое издевается над своей жертвой {110}. Тот рогоносец живет в
блаженстве, который сознает то, что выпало ему на долю, и не любит своей
обидчицы. Но, о, каково же считать проклятие минуты жизни тому, кто обожает,
но сомневается, подозревает, но сильно любит!
Отелло. О, это бедствие!
Яго. Тот, кто беден, но доволен, - богат, вполне достаточно богат. Но и
безграничные богатства бесплодны, как зима, для того, кто вечно боится стать
бедняком. Благие небеса, сохрани души всех сынов моего рода от ревности!
Отелло. Зачем, зачем это так?.. Ты думаешь, что я буду жить ревностью,
вечно следуя за изменениями луны новыми подозрениями? Нет. Начата
сомневаться - значит принять решение. Считай меня козлом, если я обращу
деятельность своей души на пустые, раздутые подозрения, на которые ты
намекаешь. Меня не сделать ревнивым, если сказать, что жена моя красива, ест
с удовольствием {111}, любит общество, свободна в речах, хорошо поет, играет
на музыкальных инструментах и танцует. Там, где есть добродетель, эти
качества лишь увеличивают ее. Тоже и то, что сам я беден достоинствами, не
возбудит во мне ни малейшего опасения, ни сомнения в ее верности. Ведь у нее
были глаза, и она сама выбрала меня. Нет, Яго: я должен увидеть, прежде чем
усомниться; усомнившись - доказать, а когда доказано, остается сделать
только одно, не больше - разом прочь и любовь и ревность.
Яго. Я этому рад. Теперь я могу откровенней показать вам мою любовь и
преданность. Поэтому выслушайте то, что я считаю своим долгом высказать вам.
Я пока что не говорю о доказательствах. Следите за вашей женой. Наблюдайте
за ней, когда она будет с Кассио. Наблюдайте без ревности, но и без излишней
уверенности. Я не хотел бы, чтобы вы, человек свободной и благородной души,
из-за вашего благодушия были обмануты. Следите за тем, чтобы этого не
случилось. Я хорошо знаю нравы нашей страны {112}: в Венеции только небо
видит проделки, которые они не осмеливаются показывать мужьям. Совесть их, в
лучшем случае, состоит не в том, чтобы не делать, но чтобы скрывать.
Отелло. Неужели это так?
Яго. Она обманула отца, выйдя за вас замуж. Когда она делала вид, что
дрожит и боится вашего вида, тогда-то она вас особенно сильно любила.
Отелло. Да, это правда.
Яго. Ну, вот я и говорю! Она, такая еще молодая, сумела притвориться и
отвести отцу глаза, - ведь он думал, что это колдовство... Но я достоин
порицания. Покорно прошу вас простить меня за то, что я вас слишком люблю.
Отелло. Я тебе обязан навсегда.
Яго. Я замечаю, что это немного смутило вас.
Отелло. Нисколько, нисколько.
Яго. Честное слово, боюсь, что да. Надеюсь, вы сочтете, что сказанное
мной было сказано из любви к вам. Но я вижу, что вы взволнованы. Я должен
просить вас не насиловать смысла моих слов, не делать из них более
существенных выводов и не вкладывать в них чего-нибудь большего, чем
подозрение.
Отелло. Хорошо.
Яго. Если бы вы это сделали, господин мой, моя речь привела бы к таким
гадким последствиям, которых я и в мыслях не имел. Кассио - мой достойный
друг. Мой господин, я вижу, что вы взволнованы.
Отелло. Нет, не очень... Я вполне уверен в том, что Дездемона честна.
Яго. Пусть долго живет она в таком случае! И вы живите долго за то, что
так думаете!
Отелло. И, однако, как же это природа, изменяя самой себе...
Яго. Да, в этом-то и все дело. Ведь, говоря с вами откровенно, не
ответить взаимностью многим искателям ее руки, ее соотечественникам,
одинакового с ней цвета, равным ей по знатности, наперекор тому, к чему
природа всегда стремится {113}, - фу!.. От этаких разит порочным желанием,
гнусной извращенностью, противоестественными мыслями... Но, простите меня, я
не утверждаю этого определенно о ней. Хотя я и боюсь, как бы она, вновь
подчинившись здравому смыслу, не начала сравнивать вашу внешность с
внешностью ее соотечественников и - что возможно - раскаялась бы.
Отелло. Прощай, прощай! Заметишь еще что-нибудь - сообщи мне. Устрой
так, чтобы и жена твоя наблюдала. Оставь меня, Яго.
Яго. Мой господин, позвольте откланяться,
Отелло. Зачем я женился? Этот честный малый, несомненно, видит и знает
больше, гораздо больше, чем говорит.
Яго. Мой господин, прошу вас разрешить мне просить вашу милость не
углубляться в это дело. Предоставьте все времени. Хотя и следовало бы
вернуть Кассио его должность, ибо, конечно, он исполняет ее весьма умело, -
однако, если вы его отдалите на некоторое время, вы тем самым лучше сможете
наблюдать и его и те средства, к которым он прибегает. Замечайте, будет ли
ваша жена настаивать на возвращении ему должности с упорной и пылкой
настойчивостью. Это многое обнаружит. А между тем думайте, что/'я уж
чересчур поддался страхам, - а у меня есть серьезные основания опасаться,
что я уж слишком им поддался, - и считайте ее невинной, умоляю вашу милость.
Отелло. Будь уверен в моем умении владеть собой.
Яго. Еще раз позвольте откланяться. (Уходит.)
Отелло. Этот малый исключительно честен, опытной душой он понимает все
оттенки человеческих отношений. Если я найду доказательство тому, что сокол
мой дичится и не поддается учению, хотя путы его и сделаны из самых крепких
жил моего сердца {114}, - свистну и пущу его по ветру {115}: пусть питается
тем, что пошлет ему судьба. Быть может, оттого, что я черен и не владею
даром приятной речи, как опытные волокиты, или оттого, что я перевалил в
долину лет, хотя и не настолько, - она ушла, я обманут, и утешением мне
должно быть презрение к ней. О проклятие брака! Оно - в том, что мы получаем
право назвать своими эти нежные создания, но не желания их! Я бы предпочел
быть жабой и питаться испарениями темницы, чем представить то, что люблю,
уголок для других. Но таково уже несчастие знатных людей, - у них меньше
преимуществ, чем у людей низшего состояния; таков уж их удел, неизбежный,
как смерть: этот рогатый недуг предопределен нам от самого рождения.
Дездемона идет. Если она лжива, - о, тогда значит, небо посмеялось над самим
собой! Я не верю этому!
Входят Дездемона и Эмилия.
Дездемона. Что случилось, мой дорогой Отелло? Обед готов, и знатные
жители острова, которых вы пригласили, ждут вас.
Отелло. Я виноват.
Дездемона. Почему вы говорите так тихо? Вы нездоровы?
Отелло. У меня болит лоб, вот здесь {116}.
Дездемона. Ей-богу, это от бессонницы. Это сейчас же пройдет, позвольте
только покрепче перевязать ваш лоб; в течение часа и следа не останется.
Отелло. Ваш платок слишком мал, не надо его. (Отстраняет платок, она
его роняет.) Пойдемте вместе.
Дездемона. Мне очень жалко, что вам нездоровится.
Отелло и Дездемона уходят.
Эмилия. Я рада, что нашла этот платок. Это был первый подарок ей на
память от мавра. Мой своенравный муж сотню раз приставал ко мне с просьбой
украсть его; но она так любила этот знак его любви, ибо он заклинал ее вечно
его хранить, что она всегда носит этот платок при себе, целует его и говорит
с ним. Я закажу платок с таким же узором и подарю его мужу. Только небо
знает, что он хочет с ним сделать, я этого не знаю. Я поступаю так только
для того, чтобы удовлетворить его прихоть.
Входит Яго.
Яго. Ну что? Что вы здесь делаете одна?
Эмилия. Не ругайтесь. У меня для вас есть вещица.
Яго. Вещица для меня? Вещь обычная...
Эмилия. А?
Яго. Иметь глупую жену.
Эмилия. Ах, вот как, и это все? А что вы мне дадите за этот платок?
Яго. Какой платок?
Эмилия. Какой платок? Да тот самый, первый дар мавра Дездемоне, тот
самый, который вы так часто просили меня украсть.
Яго. И ты его у нее украла?
Эмилия. Честное слово - нет. Она уронила его по небрежности, а я,
находясь здесь и воспользовавшись случаем, его подняла. Посмотрите, вон он.
Яго. Молодец девка! Отдай его мне.
Эмилия. Что вы хотите с ним сделать, если так серьезно настаивали,
чтобы я выкрала его?
Яго. А какое вам дело? (Вырывает у нее платок.)
Эмилия. Если это не для какой-нибудь важной цели, отдайте мне его.
Бедная госпожа, она сойдет с ума, когда хватится и не найдет его.
Яго. Молчите о том, что вы нашли платок. Он мне нужен. Ступайте,
оставьте меня.
Эмилия уходит.
Я оброню этот платок в квартире Кассио, пусть он его найдет. Безделицы,
легкие, как воздух, - для ревнующих подтверждения столь же убедительные, как
доводы священного писания. И этот платок может подействовать. Мавр уже
меняется под влиянием моего яда. Опасные подозрения по самой природе своей -
яды, которые сначала едва ли не приятны, но, начиная понемногу
воздействовать на кровь, горят, как рудники серы.
Входит Отелло.
Я так и говорил. Смотрите, вот он идет! Ни мак, ни мандрагора {117}, ни все
снотворные снадобья, которые существуют в мире, не возвратят тебе того
сладкого сна, которым ты еще вчера владел.
Отелло. Ха! Не верна мне?
Яго. Что с вами, генерал? Довольно думать об этом.
Отелло. Прочь! С глаз долой! Ты вздернул меня на дыбу. Клянусь, лучше
быть во многом обманутым, чем немного знать об обмане.
Яго. Ну что вы, мой господин!
Отелло. Разве я ощущал похищенные ею у меня и проводимые ею в похоти
часы? Я этого не видел, не думал об этом, это мне не причиняло вреда. Я
хорошо спал ночью, много ел, был свободен духом и весел. Я не находил
поцелуев Кассио на ее губах. Тот, кто ограблен, если он не хватится того,
что у него украли, пусть только не знает о грабеже, - не ограблен ни в чем.
Яго. Мне очень жаль, что я это слышу.
Отелло. Я был бы счастлив, если бы весь лагерь, саперы {118} и все
остальные солдаты вкусили ее сладостного тела, лишь бы я не знал об этом. О,
теперь навек прощай, спокойный дух! Прощай, душевное довольство! Прощайте,
пернатые войска и великие войны, превращающие честолюбие в доблесть! О,
прощай, прощай, ржущий конь {119} и звонкая труба, возбуждающий дух барабан,
пронзительная флейта, царственное знамя и все достоинства - великолепие,
пышность и блестящий церемониал славных войн! И вы, о смертоносные орудия,
чьи грубые глотки подражают ужасным громам бессмертного Юпитера, прощайте!
То, что было деятельностью Отелло, ушло навсегда!
Яго. Возможно ли, мой господин?
Отелло. Негодяй, ты обязан доказать, что жена моя шлюха, ты обязан! Дай
мне наглядное доказательство. Или, клянусь бессмертной душой человека, тебе
бы лучше родиться псом, чем отвечать моему пробужденному гневу!
Яго. Уже до этого дошло?
Отелло. Сделай так, чтобы я увидел. Или по крайней мере докажи так,
чтобы в доказательстве не было ни петли, ни крючка, где бы прицепить
сомнение. Иначе - горе тебе!
Яго. Мой благородный господин!..
Отелло. Если ты клевещешь на нее и подвергаешь пытке меня, не молись
больше никогда, отрекись от совести, громозди злодейства на злодейства,
совершай дела, от которых заплачет небо и которым изумится земля, ибо ничего
большего, чем это, ты не можешь прибавить на погибель своей души.
Яго. О милосердие божье! Помилуй меня, о небо! Или вы не человек? Есть
ли у вас душа и чувства? Господь с вами! Увольте меня со службы. О
несчастный глупец, доживший до того, что твоя честность стала пороком! О
чудовищный мир! Смотри, смотри, о мир, - небезопасно быть прямым и честным.
Благодарю вас за этот урок. Отныне я больше не буду любить друзей, раз
любовь порождает такое оскорбление.
Отелло. Нет, не уходи. Ведь ты как будто должен быть честным человеком.
Яго. Мне следовало бы быть умным человеком, ибо честность - дура и
теряет то, чего добивается.
Отелло. Клянусь миром, я думаю, что моя жена честна, и думаю, что она
нечестна; я думаю, что ты прав, и думаю, что ты не прав. Я должен иметь
какое-нибудь доказательство. Ее имя, прежде чистое в свежести своей, как лик
Дианы, теперь запачкано и черно, как мое лицо. Если есть на свете веревки и
ножи, яд, огонь или удушливые пары, я этого не потерплю. Как хотел бы я
убедиться!
Яго. Я вижу, сударь, вас пожирает страсть. Я раскаиваюсь, что поселил
ее. Вы хотели бы получить доказательства?
Отелло. Хотел бы?.. Нет, я их получу!
Яго. Вы можете их получить. Но как? Какие доказательства, мой господин?
Или вам хотелось бы подглядывать и грубо глазеть на то, как она
совокупляется?
Отелло. Смерть и проклятие!.. О!..
Яго. Потребовалось бы много времени, и очень трудно найти случай, чтобы
подсмотреть их, когда они представят это зрелище. Пусть будут они прокляты,
если глаза смертных, кроме их собственных глаз, увидят их лежащими вдвоем.
Что же делать? Как быть? Что мне сказать? Где доказательство? Невозможно,
чтобы вы это увидали, если бы они были даже возбужденными, как козлы,
горячими, как обезьяны, похотливыми, как волки во время течки, и глупыми и
грубыми, как пьяные невежды. Но, однако, послушайте: если доказательства,
основанные на убедительных косвенных уликах, ведущих прямо к дверям истины,
смогут убедить вас, вы можете их получить.
Отелло. Предоставь живое доказательство ее неверности.
Яго. Мне не по душе это поручение. Но, поскольку я так далеко зашел в
этом деле, подстрекаемый глупой честностью и любовью, пойду и далее. Недавно
я ночевал рядом с Кассио. Страдая от зубной боли, я не мог заснуть. Есть
люди, которые столь распущенны и так мало владеют своей душой, что во сне
выбалтывают все свои дела. К таким людям принадлежит Кассио. Я услышал, как
он говорит во сне: "Сладостная Дездемона, будем осторожны, будем скрывать
нашу любовь". И затем, сударь, он схватил мою руку, сжал ее, воскликнув: "О
сладостное создание!", и стал крепко целовать меня, как будто с корнем
вырывал поцелуи, росшие на моих губах. Затем он положил ногу мне на бедро и
вздохнул и поцеловал меня, а затем воскликнул: "Пусть будет проклята судьба,
отдавшая тебя мавру!"
Отелло. О, чудовищно! Чудовищно!
Яго. Да нет же, ведь это было только его сном.
Отелло. Но такой сон обнаруживает, что происходило прежде наяву. Он
родит дурные подозрения, пусть это только сон.
Яго. И этот сон может пригодиться в подкрепление других доказательств,
которые сами по себе слабы.
Отелло. Я разорву ее на куски!
Яго. Нет, будьте рассудительны. Мы пока еще не видим дела. Еще вполне
возможно, что она невинна. Но скажите; вы никогда не видели в руках вашей
жены платка с вышитыми на нем ягодами земляники?
Отелло. Я подарил ей такой платок. Это был мой первый подарок.
Яго. Я этого не знал. Но сегодня видел, как таким платком, - я уверен,
что это был платок вашей жены, - Кассио вытирал себе бороду.
Отелло. Если это тот платок...
Яго. Если это тот платок или другой, принадлежащий ей, он наряду с
другими уликами свидетельствует, против нее.
Отелло. О, если бы у этого раба было сорок тысяч жизней! Одна слишком
бедна, слишком ничтожна для моего мщения! Теперь я вижу, что это правда.
Смотри сюда, Яго: так сдуваю я к небу свою глупую любовь. Ее уж нет.
Вставай, черное мщение, из бездны ада! Уступи, о любовь, тиранической
ненависти свой венец и утвержденный в сердце престол! Распухай, грудь, от
груза своего, ибо груз этот - сердца престол! Распухай, грудь, от груза
своего, ибо груз этот - жало аспидов.
Яго. Погодите, успокойтесь!
Отелло. О, крови, крови, крови!
Яго. Говорю вам, спокойствие! Вы еще, может быть, передуваете?
Отелло. Никогда, Яго! Подобно Понтийскому морю, чье ледяное и не
зависящее от него течение не возвращается обратно и продолжает движение свое
в Пропонтиду и Геллеспонт {120}, мои кровавые мысли, движущиеся со
стремительной быстротой, никогда не оглянутся назад и не возвратятся в
отливе своем к смиренной любви, пока не поглотит их обширная н широкая
месть. (Становится на колени.) Клянусь этим мраморным небом {121}, со всем
должным благоговением перед священной клятвой, я здесь даю обет исполнить
то, что сказал,
Яго. Погодите, не вставайте! (Становится на колени.) Будьте свидетелями
вы, вечно горящие небесные светила, и вы, окружающие нас со всех сторон
стихии {122}, будьте свидетелями того, как Яго здесь отдает всю деятельность
своего ума, своих рук, своего сердца на службу оскорбленному Отелло! Пусть
он приказывает. И не будет во мне раскаяния, будет одно повиновение, каким
бы кровавым ни было дело.
Отелло. Приветствую твою любовь не пустой благодарностью, но полнотой
ее приятия и немедленно употребляю тебя в дело. Пусть в течение этих трех
дней я услышу, как ты скажешь мне, что Кассио нет в живых.
Яго. Мой друг умер. Это сделано по вашему приказу. Но пусть она живет.
Отелло. Да будет проклята она, похотливая распутница! О, да будет она
проклята! Пойдем, уединимся с тобой. Я удалюсь, чтоб обдумать, где найти
скоро действующее средство, чтобы убить прекрасную дьяволицу. Отныне ты мой
лейтенант.
Яго. Я ваш собственный навеки.
Уходят.
Входят Дездемона, Эмилия и Простофиля.
Дездемона. Не знаешь ли, малый, где живет лейтенант Кассио?
Простофиля. Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет {123}.
Дездемона. Как так?
Простофиля. Он военный. А если сказать про военного, что он лжет, он
заколет кинжалом.
Дездемона. Брось вздор болтать. Где он квартирует?
Простофиля. Сказать, где он квартирует, - значит солгать.
Дездемона. Это каким образом?
Простофиля. Я не знаю, где он квартирует. А выдумать адрес, сказать,
что он живет здесь или живет там {124}, - значило бы нагло соврать.
Дездемона. Можешь ли ты расспросить и узнать от других, где он
находится?
Простофиля. Ради него я поведу со всем миром нравоучительную беседу по
катехизису, то есть буду задавать вопросы и сам давать ответы {125}.
держу свое слово до последней буквы. Я не дам покоя моему господину; я не
дам моему соколу спать, пока он не станет ручным {106}; я буду говорить,
пока он не потеряет терпения, постель его станет школой, обеденный стол
исповедальней; во все, за что бы он ни принялся, я прибавлю просьбу за
Кассио. Поэтому будь весел, Кассио. Твой ходатай скорее умрет, чем откажется
от твоего дела.
Эмилия. Госпожа, вот идет мой господин.
Кассио. Госпожа, я ухожу.
Дездемона. Зачем, же, останься и послушай, как я буду говорить.
Кассио. Нет, не теперь, госпожа. Мне не по себе, и я сейчас не способен
действовать в интересах собственного дела.
Дездемона. Хорошо, поступайте, как хотите.
Кассио уходит.
Входят Отелло и Яго.
Яго. Ха! Это мне не нравится.
Отелло. Что ты говоришь?
Яго. Ничего, генерал... Но если... Я, право, не знаю...
Отелло. Не Кассио ли сейчас расстался с моей женой?
Яго. Кассио, генерал? Нет, конечно, я никак не думаю, чтобы он стал
удаляться крадучись, с таким виноватым видом при вашем приближении.
Отелло. Мне кажется, что это был он.
Дездемона. Что случилось, господин мой? Я говорила здесь с просителем,
с человеком, который томится тем, что вы недовольны им.
Отелло. С кем же это?
Дездемона. Как с кем? Да с вашим лейтенантом, с Кассио. Мой добрый
господин, если во мне есть хоть сколько-нибудь благодатной силы, чтобы
влиять на вас, примиритесь с ним сейчас же. Ибо, если он не один из тех,
которые искренне любят вас, если он совершил проступок не благодаря
заблуждению, а по злому умыслу, значит я не умею распознать честное лицо.
Прошу тебя, вороти его.
Отелло. Это он вышел сейчас отсюда?
Дездемона. Ну да, он. Такой приниженный, что он оставил мне часть своей
скорби, и я страдаю вместе с ним. Любовь моя, позови его, чтобы он вернулся.
Отелло. Нет, не сейчас, сладостная Дездемона {107}; когда-нибудь в
другой раз.
Дездемона. А это будет скоро?
Отелло. Ради вас, моя сладостная, я приближу срок.
Дездемона. Этим вечером за ужином?
Отелло. Нет, не этим вечером.
Дездемона. В таком случае завтра за обедом?
Отелло. Я не буду обедать дома. У меня назначена встреча в крепости с
офицерами.
Дездемона. Ну, так, значит, завтра вечером или во вторник утром, во
вторник в полдень или вечером, в среду утром, - прошу тебя назначить время.
Но пусть оно не превысит трех дней. Право, он полон раскаяния. Да и весь
проступок его, - хотя и говорят, что на войне нужно выбирать лучших два
примера, - по мнению людей непосвященных, едва ли заслуживает выговора даже
с глазу на глаз. Когда же можно будет прийти ему? Скажи мне, Отелло. Я
дивлюсь всей душой. Разве я отказала бы вам или стояла бы, как вы сейчас, в
нерешительности, если бы вы меня о чем-нибудь просили? Как, Микаэль Кассио,
который приходил вместе с вами сватать вас за меня? И часто, когда я дурно о
вас отзывалась, вступался за вас. Сколько усилий приходится тратить, чтобы
вернуть ему его место! Поверьте мне, я могла бы много сделать...
Отелло. Прошу тебя, довольно. Пусть приходит, когда захочет. Я не хочу
тебе ни в чем отказывать.
Дездемона. Да разве я что-нибудь выпрашиваю? Ведь это то же самое, как
если бы я просила вас носить перчатки, есть питательные кушанья, одеваться
потеплее, - словом, сделать что-нибудь полезное для вас же самих. Нет, когда
у меня будет просьба, которой я захочу испытать вашу любовь, она будет
касаться важного дела и будет ужасно трудной для исполнения.
Отелло. Я не хочу тебе ни в чем отказывать. Поэтому и ты исполни мою
просьбу: оставь меня на несколько минут наедине с самим собой.
Дездемона. Мне ли отказать вам? Нет! Прощайте, мой господин.
Отелло. Прощай, моя Дездемона. Я сейчас приду к тебе.
Дездемона. Эмилия, пойдем. Поступайте так, как вздумаете. Что бы вы ни
решили, я вам послушна. (Уходят с Эмилией.)
Отелло. Дивное создание! Да погибнет моя душа, но я тебя люблю! И если
я разлюблю тебя, вернется снова хаос.
Яго. Мой благородный господин...
Отелло. Что ты говоришь, Яго?
Яго. Когда вы искали руки госпожи моей, Микаэль Кассио знал о вашей
любви?
Отелло. От начала и до конца. Почему ты спрашиваешь?
Яго. Лишь для того, чтобы подтвердить свою мысль. Без всякого злого
умысла.
Отелло. Какую мысль, Яго?
Яго. Я не думал, что он был знаком с нею.
Отелло. О да! И не раз бывал посредником между нами.
Яго. В самом деле?
Отелло. В самом деле? Да, в самом деле, - ты разве что-нибудь видишь в
этом? Разве он не честен?
Яго. Честен, господин мой?
Отелло. Честен? Да, честен?
Яго. Насколько мне известно, господин мой.
Отелло; Ты хочешь этим что сказать?
Яго. Что сказать, господин мой?
Отелло. "Что сказать, господин мой!" Клянусь небом, он вторит мне, как
будто в мыслях его скрывается чудовище, слишком отвратительное, чтобы
показать его. В твоих словах подразумевается что-то. Я слышал, как ты только
что сейчас сказал, что это тебе не нравится, когда Кассио отошел от моей
жены. Что тебе не понравилось? И когда я сказал, что он был посвящен в тайну
моей любви к Дездемоне и знал все подробности моего ухаживания, ты
воскликнул: "В самом деле?" - и нахмурил и свел брови, как будто в эту
минуту ты замкнул в мозгу какую-то ужасную мысль. Если ты любишь меня,
покажи мне эту мысль.
Яго. Мой господин, вы знаете, что я люблю вас.
Отелло. Думаю, что любишь. И так как я знаю, что ты исполнен любви и
честности и взвешиваешь свои слова, прежде чем высказать их, тем более
пугают меня твои недомолвки. У лживых, вероломных плутов - это обычная
проделка. Но у честного человека такие недомолвки - тайные доносы {108},
идущие от сердца, над которым не властвует страсть.
Яго. В отношении Микаэля Кассио я готов поклясться, что считаю его
честным человеком.
Отелло. Я тоже так считаю.
Яго. Люди должны быть такими, какими кажутся. А те, которые не таковы,
какими кажутся, лучше бы они такими не казались.
Отелло. Конечно, люди должны быть такими, какими кажутся.
Яго. Ну вот, поэтому-то я и думаю, что Кассио честный человек.
Отелло. Нет, тут кроется что-то большое. Прошу тебя, говори со мной,
как со своими мыслями, передай весь ход твоих размышлений и найди худшие
слова для худших мыслей.
Яго. Мой добрый господин, простите меня. Хотя я по долгу и подвластен
вам в делах службы, я не подвластен в том, в чем даже рабы свободны.
Высказать свои мысли? Но предположим, что они подлы и лживы? Ведь где найти
такой дворец, куда бы порой не проникала гнусность? Чье сердце так чисто,
чтобы в нем не участвовали в сессиях и судебных заседаниях {109} нечистые
помыслы вместе с законными размышлениями?
Отелло. Ты становишься заговорщиком против своего друга, Яго, если,
думая, что его обидели, скрываешь от его слуха свои мысли.
Яго. Прошу вас, - ведь я, возможно, ошибаюсь в своей догадке, так как,
признаюсь, у меня от природы проклятая склонность следить за преступлениями,
и часто моя подозрительность видит проступки там, где их не существует, -
прошу вас, чтобы вы пока что, по мудрости своей, не обращали внимания на
слова человека, который так несовершенно строит предположения; и не
смущайтесь его случайными и непроверенными наблюдениями. Не послужило бы на
пользу вашему спокойствию и не было бы вам на благо, не было бы достойно
меня как мужчины, моей честности, не было бы мудрым с моей стороны, если бы
я открыл вам мои мысли.
Отелло. Что ты хочешь этим сказать?
Яго. Доброе имя для мужчины и женщины, мой дорогой господин, - самое
первое сокровище души. Тот, кто крадет мой кошелек, крадет хлам. Это сущий
пустяк. Кошелек был моим, теперь принадлежит ему, а до того был рабом тысяч.
Но тот, кто ворует у меня доброе имя, - крадет у меня то, что не обогащает
его, но воистину обращает меня в бедняка.
Отелло. Клянусь небом, я непременно узнаю твои мысли!
Яго. Вы не смогли бы этого сделать, если бы держали мое сердце в своей
руке; и не сделаете этого, пока я храню его в моей груди.
Отелло. Ха!
Яго. О, остерегайтесь, господин мой, ревности. Это зеленоглазое
чудовище, которое издевается над своей жертвой {110}. Тот рогоносец живет в
блаженстве, который сознает то, что выпало ему на долю, и не любит своей
обидчицы. Но, о, каково же считать проклятие минуты жизни тому, кто обожает,
но сомневается, подозревает, но сильно любит!
Отелло. О, это бедствие!
Яго. Тот, кто беден, но доволен, - богат, вполне достаточно богат. Но и
безграничные богатства бесплодны, как зима, для того, кто вечно боится стать
бедняком. Благие небеса, сохрани души всех сынов моего рода от ревности!
Отелло. Зачем, зачем это так?.. Ты думаешь, что я буду жить ревностью,
вечно следуя за изменениями луны новыми подозрениями? Нет. Начата
сомневаться - значит принять решение. Считай меня козлом, если я обращу
деятельность своей души на пустые, раздутые подозрения, на которые ты
намекаешь. Меня не сделать ревнивым, если сказать, что жена моя красива, ест
с удовольствием {111}, любит общество, свободна в речах, хорошо поет, играет
на музыкальных инструментах и танцует. Там, где есть добродетель, эти
качества лишь увеличивают ее. Тоже и то, что сам я беден достоинствами, не
возбудит во мне ни малейшего опасения, ни сомнения в ее верности. Ведь у нее
были глаза, и она сама выбрала меня. Нет, Яго: я должен увидеть, прежде чем
усомниться; усомнившись - доказать, а когда доказано, остается сделать
только одно, не больше - разом прочь и любовь и ревность.
Яго. Я этому рад. Теперь я могу откровенней показать вам мою любовь и
преданность. Поэтому выслушайте то, что я считаю своим долгом высказать вам.
Я пока что не говорю о доказательствах. Следите за вашей женой. Наблюдайте
за ней, когда она будет с Кассио. Наблюдайте без ревности, но и без излишней
уверенности. Я не хотел бы, чтобы вы, человек свободной и благородной души,
из-за вашего благодушия были обмануты. Следите за тем, чтобы этого не
случилось. Я хорошо знаю нравы нашей страны {112}: в Венеции только небо
видит проделки, которые они не осмеливаются показывать мужьям. Совесть их, в
лучшем случае, состоит не в том, чтобы не делать, но чтобы скрывать.
Отелло. Неужели это так?
Яго. Она обманула отца, выйдя за вас замуж. Когда она делала вид, что
дрожит и боится вашего вида, тогда-то она вас особенно сильно любила.
Отелло. Да, это правда.
Яго. Ну, вот я и говорю! Она, такая еще молодая, сумела притвориться и
отвести отцу глаза, - ведь он думал, что это колдовство... Но я достоин
порицания. Покорно прошу вас простить меня за то, что я вас слишком люблю.
Отелло. Я тебе обязан навсегда.
Яго. Я замечаю, что это немного смутило вас.
Отелло. Нисколько, нисколько.
Яго. Честное слово, боюсь, что да. Надеюсь, вы сочтете, что сказанное
мной было сказано из любви к вам. Но я вижу, что вы взволнованы. Я должен
просить вас не насиловать смысла моих слов, не делать из них более
существенных выводов и не вкладывать в них чего-нибудь большего, чем
подозрение.
Отелло. Хорошо.
Яго. Если бы вы это сделали, господин мой, моя речь привела бы к таким
гадким последствиям, которых я и в мыслях не имел. Кассио - мой достойный
друг. Мой господин, я вижу, что вы взволнованы.
Отелло. Нет, не очень... Я вполне уверен в том, что Дездемона честна.
Яго. Пусть долго живет она в таком случае! И вы живите долго за то, что
так думаете!
Отелло. И, однако, как же это природа, изменяя самой себе...
Яго. Да, в этом-то и все дело. Ведь, говоря с вами откровенно, не
ответить взаимностью многим искателям ее руки, ее соотечественникам,
одинакового с ней цвета, равным ей по знатности, наперекор тому, к чему
природа всегда стремится {113}, - фу!.. От этаких разит порочным желанием,
гнусной извращенностью, противоестественными мыслями... Но, простите меня, я
не утверждаю этого определенно о ней. Хотя я и боюсь, как бы она, вновь
подчинившись здравому смыслу, не начала сравнивать вашу внешность с
внешностью ее соотечественников и - что возможно - раскаялась бы.
Отелло. Прощай, прощай! Заметишь еще что-нибудь - сообщи мне. Устрой
так, чтобы и жена твоя наблюдала. Оставь меня, Яго.
Яго. Мой господин, позвольте откланяться,
Отелло. Зачем я женился? Этот честный малый, несомненно, видит и знает
больше, гораздо больше, чем говорит.
Яго. Мой господин, прошу вас разрешить мне просить вашу милость не
углубляться в это дело. Предоставьте все времени. Хотя и следовало бы
вернуть Кассио его должность, ибо, конечно, он исполняет ее весьма умело, -
однако, если вы его отдалите на некоторое время, вы тем самым лучше сможете
наблюдать и его и те средства, к которым он прибегает. Замечайте, будет ли
ваша жена настаивать на возвращении ему должности с упорной и пылкой
настойчивостью. Это многое обнаружит. А между тем думайте, что/'я уж
чересчур поддался страхам, - а у меня есть серьезные основания опасаться,
что я уж слишком им поддался, - и считайте ее невинной, умоляю вашу милость.
Отелло. Будь уверен в моем умении владеть собой.
Яго. Еще раз позвольте откланяться. (Уходит.)
Отелло. Этот малый исключительно честен, опытной душой он понимает все
оттенки человеческих отношений. Если я найду доказательство тому, что сокол
мой дичится и не поддается учению, хотя путы его и сделаны из самых крепких
жил моего сердца {114}, - свистну и пущу его по ветру {115}: пусть питается
тем, что пошлет ему судьба. Быть может, оттого, что я черен и не владею
даром приятной речи, как опытные волокиты, или оттого, что я перевалил в
долину лет, хотя и не настолько, - она ушла, я обманут, и утешением мне
должно быть презрение к ней. О проклятие брака! Оно - в том, что мы получаем
право назвать своими эти нежные создания, но не желания их! Я бы предпочел
быть жабой и питаться испарениями темницы, чем представить то, что люблю,
уголок для других. Но таково уже несчастие знатных людей, - у них меньше
преимуществ, чем у людей низшего состояния; таков уж их удел, неизбежный,
как смерть: этот рогатый недуг предопределен нам от самого рождения.
Дездемона идет. Если она лжива, - о, тогда значит, небо посмеялось над самим
собой! Я не верю этому!
Входят Дездемона и Эмилия.
Дездемона. Что случилось, мой дорогой Отелло? Обед готов, и знатные
жители острова, которых вы пригласили, ждут вас.
Отелло. Я виноват.
Дездемона. Почему вы говорите так тихо? Вы нездоровы?
Отелло. У меня болит лоб, вот здесь {116}.
Дездемона. Ей-богу, это от бессонницы. Это сейчас же пройдет, позвольте
только покрепче перевязать ваш лоб; в течение часа и следа не останется.
Отелло. Ваш платок слишком мал, не надо его. (Отстраняет платок, она
его роняет.) Пойдемте вместе.
Дездемона. Мне очень жалко, что вам нездоровится.
Отелло и Дездемона уходят.
Эмилия. Я рада, что нашла этот платок. Это был первый подарок ей на
память от мавра. Мой своенравный муж сотню раз приставал ко мне с просьбой
украсть его; но она так любила этот знак его любви, ибо он заклинал ее вечно
его хранить, что она всегда носит этот платок при себе, целует его и говорит
с ним. Я закажу платок с таким же узором и подарю его мужу. Только небо
знает, что он хочет с ним сделать, я этого не знаю. Я поступаю так только
для того, чтобы удовлетворить его прихоть.
Входит Яго.
Яго. Ну что? Что вы здесь делаете одна?
Эмилия. Не ругайтесь. У меня для вас есть вещица.
Яго. Вещица для меня? Вещь обычная...
Эмилия. А?
Яго. Иметь глупую жену.
Эмилия. Ах, вот как, и это все? А что вы мне дадите за этот платок?
Яго. Какой платок?
Эмилия. Какой платок? Да тот самый, первый дар мавра Дездемоне, тот
самый, который вы так часто просили меня украсть.
Яго. И ты его у нее украла?
Эмилия. Честное слово - нет. Она уронила его по небрежности, а я,
находясь здесь и воспользовавшись случаем, его подняла. Посмотрите, вон он.
Яго. Молодец девка! Отдай его мне.
Эмилия. Что вы хотите с ним сделать, если так серьезно настаивали,
чтобы я выкрала его?
Яго. А какое вам дело? (Вырывает у нее платок.)
Эмилия. Если это не для какой-нибудь важной цели, отдайте мне его.
Бедная госпожа, она сойдет с ума, когда хватится и не найдет его.
Яго. Молчите о том, что вы нашли платок. Он мне нужен. Ступайте,
оставьте меня.
Эмилия уходит.
Я оброню этот платок в квартире Кассио, пусть он его найдет. Безделицы,
легкие, как воздух, - для ревнующих подтверждения столь же убедительные, как
доводы священного писания. И этот платок может подействовать. Мавр уже
меняется под влиянием моего яда. Опасные подозрения по самой природе своей -
яды, которые сначала едва ли не приятны, но, начиная понемногу
воздействовать на кровь, горят, как рудники серы.
Входит Отелло.
Я так и говорил. Смотрите, вот он идет! Ни мак, ни мандрагора {117}, ни все
снотворные снадобья, которые существуют в мире, не возвратят тебе того
сладкого сна, которым ты еще вчера владел.
Отелло. Ха! Не верна мне?
Яго. Что с вами, генерал? Довольно думать об этом.
Отелло. Прочь! С глаз долой! Ты вздернул меня на дыбу. Клянусь, лучше
быть во многом обманутым, чем немного знать об обмане.
Яго. Ну что вы, мой господин!
Отелло. Разве я ощущал похищенные ею у меня и проводимые ею в похоти
часы? Я этого не видел, не думал об этом, это мне не причиняло вреда. Я
хорошо спал ночью, много ел, был свободен духом и весел. Я не находил
поцелуев Кассио на ее губах. Тот, кто ограблен, если он не хватится того,
что у него украли, пусть только не знает о грабеже, - не ограблен ни в чем.
Яго. Мне очень жаль, что я это слышу.
Отелло. Я был бы счастлив, если бы весь лагерь, саперы {118} и все
остальные солдаты вкусили ее сладостного тела, лишь бы я не знал об этом. О,
теперь навек прощай, спокойный дух! Прощай, душевное довольство! Прощайте,
пернатые войска и великие войны, превращающие честолюбие в доблесть! О,
прощай, прощай, ржущий конь {119} и звонкая труба, возбуждающий дух барабан,
пронзительная флейта, царственное знамя и все достоинства - великолепие,
пышность и блестящий церемониал славных войн! И вы, о смертоносные орудия,
чьи грубые глотки подражают ужасным громам бессмертного Юпитера, прощайте!
То, что было деятельностью Отелло, ушло навсегда!
Яго. Возможно ли, мой господин?
Отелло. Негодяй, ты обязан доказать, что жена моя шлюха, ты обязан! Дай
мне наглядное доказательство. Или, клянусь бессмертной душой человека, тебе
бы лучше родиться псом, чем отвечать моему пробужденному гневу!
Яго. Уже до этого дошло?
Отелло. Сделай так, чтобы я увидел. Или по крайней мере докажи так,
чтобы в доказательстве не было ни петли, ни крючка, где бы прицепить
сомнение. Иначе - горе тебе!
Яго. Мой благородный господин!..
Отелло. Если ты клевещешь на нее и подвергаешь пытке меня, не молись
больше никогда, отрекись от совести, громозди злодейства на злодейства,
совершай дела, от которых заплачет небо и которым изумится земля, ибо ничего
большего, чем это, ты не можешь прибавить на погибель своей души.
Яго. О милосердие божье! Помилуй меня, о небо! Или вы не человек? Есть
ли у вас душа и чувства? Господь с вами! Увольте меня со службы. О
несчастный глупец, доживший до того, что твоя честность стала пороком! О
чудовищный мир! Смотри, смотри, о мир, - небезопасно быть прямым и честным.
Благодарю вас за этот урок. Отныне я больше не буду любить друзей, раз
любовь порождает такое оскорбление.
Отелло. Нет, не уходи. Ведь ты как будто должен быть честным человеком.
Яго. Мне следовало бы быть умным человеком, ибо честность - дура и
теряет то, чего добивается.
Отелло. Клянусь миром, я думаю, что моя жена честна, и думаю, что она
нечестна; я думаю, что ты прав, и думаю, что ты не прав. Я должен иметь
какое-нибудь доказательство. Ее имя, прежде чистое в свежести своей, как лик
Дианы, теперь запачкано и черно, как мое лицо. Если есть на свете веревки и
ножи, яд, огонь или удушливые пары, я этого не потерплю. Как хотел бы я
убедиться!
Яго. Я вижу, сударь, вас пожирает страсть. Я раскаиваюсь, что поселил
ее. Вы хотели бы получить доказательства?
Отелло. Хотел бы?.. Нет, я их получу!
Яго. Вы можете их получить. Но как? Какие доказательства, мой господин?
Или вам хотелось бы подглядывать и грубо глазеть на то, как она
совокупляется?
Отелло. Смерть и проклятие!.. О!..
Яго. Потребовалось бы много времени, и очень трудно найти случай, чтобы
подсмотреть их, когда они представят это зрелище. Пусть будут они прокляты,
если глаза смертных, кроме их собственных глаз, увидят их лежащими вдвоем.
Что же делать? Как быть? Что мне сказать? Где доказательство? Невозможно,
чтобы вы это увидали, если бы они были даже возбужденными, как козлы,
горячими, как обезьяны, похотливыми, как волки во время течки, и глупыми и
грубыми, как пьяные невежды. Но, однако, послушайте: если доказательства,
основанные на убедительных косвенных уликах, ведущих прямо к дверям истины,
смогут убедить вас, вы можете их получить.
Отелло. Предоставь живое доказательство ее неверности.
Яго. Мне не по душе это поручение. Но, поскольку я так далеко зашел в
этом деле, подстрекаемый глупой честностью и любовью, пойду и далее. Недавно
я ночевал рядом с Кассио. Страдая от зубной боли, я не мог заснуть. Есть
люди, которые столь распущенны и так мало владеют своей душой, что во сне
выбалтывают все свои дела. К таким людям принадлежит Кассио. Я услышал, как
он говорит во сне: "Сладостная Дездемона, будем осторожны, будем скрывать
нашу любовь". И затем, сударь, он схватил мою руку, сжал ее, воскликнув: "О
сладостное создание!", и стал крепко целовать меня, как будто с корнем
вырывал поцелуи, росшие на моих губах. Затем он положил ногу мне на бедро и
вздохнул и поцеловал меня, а затем воскликнул: "Пусть будет проклята судьба,
отдавшая тебя мавру!"
Отелло. О, чудовищно! Чудовищно!
Яго. Да нет же, ведь это было только его сном.
Отелло. Но такой сон обнаруживает, что происходило прежде наяву. Он
родит дурные подозрения, пусть это только сон.
Яго. И этот сон может пригодиться в подкрепление других доказательств,
которые сами по себе слабы.
Отелло. Я разорву ее на куски!
Яго. Нет, будьте рассудительны. Мы пока еще не видим дела. Еще вполне
возможно, что она невинна. Но скажите; вы никогда не видели в руках вашей
жены платка с вышитыми на нем ягодами земляники?
Отелло. Я подарил ей такой платок. Это был мой первый подарок.
Яго. Я этого не знал. Но сегодня видел, как таким платком, - я уверен,
что это был платок вашей жены, - Кассио вытирал себе бороду.
Отелло. Если это тот платок...
Яго. Если это тот платок или другой, принадлежащий ей, он наряду с
другими уликами свидетельствует, против нее.
Отелло. О, если бы у этого раба было сорок тысяч жизней! Одна слишком
бедна, слишком ничтожна для моего мщения! Теперь я вижу, что это правда.
Смотри сюда, Яго: так сдуваю я к небу свою глупую любовь. Ее уж нет.
Вставай, черное мщение, из бездны ада! Уступи, о любовь, тиранической
ненависти свой венец и утвержденный в сердце престол! Распухай, грудь, от
груза своего, ибо груз этот - сердца престол! Распухай, грудь, от груза
своего, ибо груз этот - жало аспидов.
Яго. Погодите, успокойтесь!
Отелло. О, крови, крови, крови!
Яго. Говорю вам, спокойствие! Вы еще, может быть, передуваете?
Отелло. Никогда, Яго! Подобно Понтийскому морю, чье ледяное и не
зависящее от него течение не возвращается обратно и продолжает движение свое
в Пропонтиду и Геллеспонт {120}, мои кровавые мысли, движущиеся со
стремительной быстротой, никогда не оглянутся назад и не возвратятся в
отливе своем к смиренной любви, пока не поглотит их обширная н широкая
месть. (Становится на колени.) Клянусь этим мраморным небом {121}, со всем
должным благоговением перед священной клятвой, я здесь даю обет исполнить
то, что сказал,
Яго. Погодите, не вставайте! (Становится на колени.) Будьте свидетелями
вы, вечно горящие небесные светила, и вы, окружающие нас со всех сторон
стихии {122}, будьте свидетелями того, как Яго здесь отдает всю деятельность
своего ума, своих рук, своего сердца на службу оскорбленному Отелло! Пусть
он приказывает. И не будет во мне раскаяния, будет одно повиновение, каким
бы кровавым ни было дело.
Отелло. Приветствую твою любовь не пустой благодарностью, но полнотой
ее приятия и немедленно употребляю тебя в дело. Пусть в течение этих трех
дней я услышу, как ты скажешь мне, что Кассио нет в живых.
Яго. Мой друг умер. Это сделано по вашему приказу. Но пусть она живет.
Отелло. Да будет проклята она, похотливая распутница! О, да будет она
проклята! Пойдем, уединимся с тобой. Я удалюсь, чтоб обдумать, где найти
скоро действующее средство, чтобы убить прекрасную дьяволицу. Отныне ты мой
лейтенант.
Яго. Я ваш собственный навеки.
Уходят.
Входят Дездемона, Эмилия и Простофиля.
Дездемона. Не знаешь ли, малый, где живет лейтенант Кассио?
Простофиля. Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет {123}.
Дездемона. Как так?
Простофиля. Он военный. А если сказать про военного, что он лжет, он
заколет кинжалом.
Дездемона. Брось вздор болтать. Где он квартирует?
Простофиля. Сказать, где он квартирует, - значит солгать.
Дездемона. Это каким образом?
Простофиля. Я не знаю, где он квартирует. А выдумать адрес, сказать,
что он живет здесь или живет там {124}, - значило бы нагло соврать.
Дездемона. Можешь ли ты расспросить и узнать от других, где он
находится?
Простофиля. Ради него я поведу со всем миром нравоучительную беседу по
катехизису, то есть буду задавать вопросы и сам давать ответы {125}.