Шелли Перси. Возмущение Ислама

Передо мной, далекие, лежали.
Порой терзает добрых Нищета,
Бесчестие смеется над невинным,
Друзья - враги, повсюду темнота,
Толпа грозит, но в сумраке пустынном
Есть радость - не склоняться пред Судьбой,
Ту радость мы изведали с тобой!

9

Веселый час нам шлет теперь сиянье,
И с ним друзья спешат опять прийти,
Страданье оставляет власть и знанье:
Презреньем за презренье не плати.
Тобою рождены мне два ребенка,
Отрадно нам в их взорах видеть рай.
Их детский смех звучать нам будет звонко,
Мы счастливы с тобой в наш ясный Май:
И так как ты меня приводишь к Маю,
Тебе я эти строки посвящаю.

10

Быть может, за созвучьем этих строк
Звучней спою другое Песнопенье?
Иль дух мой совершенно изнемог
И замолчит, ища отдохновенья, -
Хоть он хотел бы властно потрясти
Обычай и насилия Закона,
И Землю к царству Правды привести,
Священнее, чем лира Амфиона?
Надеяться ль, что буду сильным вновь,
Иль Смерть меня погубит и Любовь?

11

А ты? Чт_о_ ты? Я знаю, но не смею
Сказать. Пусть это скажет голос дней.
Но бедностью чрезмерною твоею,
Задумчивостью светлою своей,
Нежнейшими улыбками, слезами
Пророческий ты воплощаешь сон.
И этим всем, и кроткими словами
Мой страх, заветный страх мой покорен:
В твоих глазах, в твоей душе нетленной
Огонь весталки вижу я бессменный.

12

Мне говорят, что ты была нежна
От самого рождения, - о, Чадо
Родителей блестящих. - Да. Одна,
Чья жизнь была как звездный лик для взгляда,
Тебя одела ясностью своей
И от земли ушла, но в дыме бури
Ты все хранишь сиянье тех лучей.
Твои глаза таят всю глубь лазури,
И именем бессмертным твой отец
Тебе дает приют и в нем венец.

13

Единый зов из многих душ могучих
Восстал, как громкий гул трех тысяч лет;
И шумный мир молчал. В песках сыпучих,
В пустыне, песнь о днях, которых нет,
Так внемлет путник. Вздрогнули тираны,
Затрепетали бледные ханжи,
Насилие, заботы, и обманы,
И чада Суеверия и Лжи
Оставили сердца людей на время,
Зловещее свое убрали бремя.

14

Бессмертный голос правды меж людей
Живет и медлит! Если без ответа
Останется мой крик и над моей
Любовью к людям, и над жаждой света
Глумиться станет бешенство слепых,
О, друг мой, ты и я, мы можем ясно,
Как две звезды меж облаков густых,
В ночи мирской светиться полновластно,
Над гибнущими в море, много лет,
Мы будем сохранять свой ровный свет.


Песнь первая

1

Когда, как краткий блеск непрочной славы,
Во Франции последний сон увял,
От темных снов, исполненных отравы,
Я встал и поднялся к вершине скал,
На мыс, что над пещерами вздымался,
Вокруг которых пел седой прибой;
Рассвет вкруг каждой тучки занимался,
Горел в волнах, в пустыне голубой, -
Но вдруг Земля шатнулась в основанье,
Как бы в своем предсмертном содроганье.

2

Внезапно прошумел ворчащий гром,
В раскате он прошел над глубиною,
С поспешностью, вверху, внизу, кругом,
Туманы разрастались пеленою,
Они ползли и, сумрачно сплетясь,
Укрыли солнце молодое, -
Не слышалось ни звука; свет погас;
Застыло все в чудовищном покое,
Леса и воды; и густая мгла
Темней, чем ночь, страшней, чем ночь, была.

3

Чу, это ветер мчится над Землею
И океан метет. Вот глубь Небес
Разъята вспышкой молний; дальней мглою
Ниспослан дождь из облачных завес,
и Ветер хлещет зыбь, она блистает;
И все - бурун, и молния, и град -
В водоворот единый нарастает.
Миг тишины. Из тьмы пещер глядят
Морские птицы: что за тишь настала,
И что это на Небе возблистало?

4

Там, где вверху была разъята мгла
Дыханием неудержимой бури,
Меж белых облачков, нежна, светла,
Предстала глубь ликующей лазури,
Под тем просветом просиял туман,
Все замерло, как бы под властью чуда,
И призрачно-зеленый Океан
В себе качал оттенки изумруда;
Лишь там вверху несчетность облаков
Неслась быстрей оборванных листков.

5

Росла война меж ярой силой бури
И грудой туч; но вместе с тем росла
Блистательность проглянувшей лазури;
Громада облаков, тесна, бела,
Недвижной оставалась в отдаленье;
Меж тем воздушно-бледный1 серп луны
Всходил в неспешном царственном движенье,
Светясь с непостижимой вышины;
Над ним туманы таяли, как тает
Под солнцем снег и в таянье блистает.

6

Я не глядеть не мог; в луне, во всем
Какое-то очарованье было,
Я грезил и не знаю сам о чем,
Чего-то ждал; вдруг взор мой поразило,
Что в небе синем, в белизне луны,
Возникла тень, пятно, как бы виденье,
Оно росло в провалах вышины,
Неслось ко мне из бездны отдаленья;
Так в море, парусами шевеля,
Под солнцем мчится призрак корабля.

7

Да, как ладья, в расселине скалистой.
Несется по теченью, и река,
Набравшись новых сил в теснине мглистой,
Качает легкий облик челнока,
И весла мчат его над пеной белой, -
Так на ветрах, в лазури, предо мной
Крылатый Призрак мчался, онемелый,
Как будто опьяненный вышиной,
И гнал его порыв грозы могучий,
И молнии за ним рвались из тучи.

8

Как бешено, как быстро, как легко
Чудовищное мчалося виденье!
Я в воздухе увидел, высоко,
Орла и с ним Змею, одно сплетенье -
Они боролись, и пред той скалой,
Где я стоял, Орел, раскинув крылья,
Замедлил, с многоцветною Змеей,
Как бы изнемогая от усилья.
И так повис, как будто бы без сил,
И воздух диким криком огласил.

9

Стрелою луч, из дальних туч излитый,
Коснулся крыл, сияние струя,
Змея и Птица вместе были свиты,
Сверкнула, как кольчуга, чешуя:
Горя, как драгоценные каменья,
Сквозь перья золотые там и здесь
Просвечивали искристые звенья.
И вздутый узел был блестящим весь,
И, шею отклонив и вынув жало,
Змея свой взор в орлиный взор вперяла.

10

Кругом, кругом, срываясь и кружась,
Орел летал с неудержимым криком,
Порой высоко в Небо уносясь,
Почти скрываясь там, в порыве диком,
Порою, как бы выбившись из сил,
Он падал с громким воплем над волнами,
Змею до самой влаги доносил,
Ее терзая клювом и когтями;
Змея к Орлу не уставала льнуть,
Ища - его смертельно ранить в грудь.

11

Какая жизнь, какая сила в смене
Удачи этих сказочных врагов!
От схватки пар, подобный легкой пене,
Повис вкруг них в дыхании ветров;
Летали перья, в воздухе, далеко,
Блестела под когтями чешуя.
Орлиное светло горело око,
Во мгле мерцая, искрилась Змея;
И, где они летели над волною,
Виднелась кровь над пенной глубиною.

12

Каким борьба закончится концом?
Свершится бой, и каждый ровно бьется;
Порой бриллиантовым кольцом
Змея вкруг вражьей шеи обовьется,
Тогда Орел, сдержавши свой полет,
С своим врагом почти уже не споря,
С высот до пенной зыби упадет
И чуть не мочит крыл во влаге моря.
И у Змеи, в приливе торжества.
Вздут гребень и подъята голова.

13

Порою удушающие звенья
Змея разъять готова, чтоб хлестать
Всей силой искривленного движенья
Морскую, ветром схваченную гладь;
Чтобы порвать тяжелые оковы,
Всей шеей мускулистой, взмахом крыл,
Орел, изнеможенный и суровый.
Не раз напряг остаток гордых сил,
И, мнилось, вольный, он среди тумана
Взлетит, как дым из жаркого вулкана.

14

Так длился переменчивый тот бой,
На хитрость - хитрость, и на силу - сила;
Но та борьба конец имела свой:
Лампада дня почти уж погасила
Свой яркий свет, - как мощная Змея
Повисла высоко, изнемогая,
Потом упала, еле жизнь тая,
И влага приняла ее морская.
Орел вскричал, крылами шелестя,
И ветер прочь отнес его, свистя.

15

И вместе с тем свирепость дикой бури
Окончилась, заискрился простор
Земли, и Океана, и Лазури,
И только с удивленьем видел взор,
Как, точно горы, трепетали волны.
Над солнцем, снизошедшим с вышины;
Их гул врывался в тишь и мир безмолвный,
С высот спустясь, дошел я до волны, -
Был ясен вечер, воды моря пели
И спали, как ребенок в колыбели.

16

Там, на прибрежье, Женщина была,
Она внизу сидела, под скалами,
Прекрасная, как утренняя мгла
И как цветок, расцветший над снегами;
Прижавши руки нежные к груди,
Она глядела пристально на волны;
С волос завязка спала: впереди
Простор Небес раскинулся безмолвный;
А где волна ложилась на песок,
Дрожал красивый маленький челнок.

17

Казалось, это нежное Виденье
Следило за причудливой борьбой;
Теперь в глазах виднелось утомленье.
Для них был слишком силен свет дневной,
В них слезы трепетали молчаливо,
И, на песок сверкающий смотря,
Где в кружеве шуршащего прилива
Светилася вечерняя заря.
Она стонала, бледная от горя,
И с каждым стоном взор бросала в море.

18

Когда ж Змея упала с высоты,
У ней, бледнея, губы задрожали,
И дрогнули в ее лице черты,
Но, не издав ни возгласа печали,
Она привстала с места в тот же миг,
В ветрах ее одежды развевались,
И бросила она свой звонкий крик,
На голос тот пещеры отозвались,
И серебро тех звуков разлилось,
Как пряди теневых ее волос.

19

Напевность этой речи, полной странных
Нездешних чар, я слушал вновь и вновь.
В созвучиях, и нежных, и нежданных,
Я чувствовал - лишь я один - любовь.
Но для Змеи те сладостные звуки
Понятной были речью и родной;
Она уже не билась в дикой муке,
Средь пены, над зеленою волной,
А медлила среди теней прибрежных.
У ног ее, воздушно-белоснежных.

20

И Женщина вновь села на песке,
Заплакала опять, скрестила руки,
И в непостижной сказочной тоске
Согласные опять запели звуки;
Прекрасную она открыла грудь,
И к мрамору, с воздушной белизною,
Сверкнувши, поспешила тень прильнуть,
Рожденная зеленою волною:
Она к себе Змею из вод звала,
И на груди ее Змея легла.

21

Тогда она, вставая, с грустью ясной
Глазами улыбнулась нежно мне,
Как та звезда, что свет вечерне-красный
Своим пронзает светом в вышине.
И молвила: "Печалиться - разумно,
Но безнадежность, что тебя сюда
К пучине вод приводит многошумной,
Напрасна: ты поймешь меня, когда
Дерзнешь, со мной и с этою Змеею,
Пуститься в странный путь над глубиною".

22

Тот возглас был как самый грустный зов,
Как голос позабытый, но любимый.
Я плакал. Неужели в зыбь валов,
Она одна, над бездной нелюдимой,
Со страшною Змеею в путь пойдет?
Змея у ней над сердцем и, быть может,
Чтобы добычу съесть, лишь мига ждет?
Так думал я. Кто ей в беде поможет?
Тут встал прилив, качнула мощь волны
Челнок, что был как будто тень луны.

23

Челнок - мечта! Узорчато-воздушный,
Из лунного был камня иссечен
Перед его; и ветерок послушный
Как будто сходством с тканью был пленен,
Тот ветерок, которого не слышит,
Не чувствует никто, но по волне
Который мчит, когда чуть внятно дышит.
Вот мы в ладье, доверясь глубине;
Безмерное туманное пространство
Оделось в многозвездное убранство.

24

И Женщина рассказывала мне
Пугающий рассказ, пока мы плыли;
Кто сон такой увидит, тот во сне
Бледнеет! Но не сна, а странной были
То весть была. Настал полночный час,
Безбрежным Океан шумел потоком,
И, мне в глаза блеснув сияньем глаз,
Она о чем-то страшном и высоком
Вещала, и, еще не слыша слов,
Уж был я полон музыки и снов.

25

"Не говори, моим словам внимая,
Скажу я много повестью моей,
Но большее живет, свой лик скрывая
В туманной урне - к нам грядущих - Дней.
Узнай же: глубина времен безвестных
Над смертными две Власти вознесла,
Двух Гениев, бессмертных, повсеместных, -
Двум Духам равным в царство мир дала;
Когда возникли жизнь и мысль, в их зное
Ничто родило их, Ничто пустое.

26

Над хаосом, у грани, в этот миг
Стоял один первейший житель мира;
Двух метеоров бурный спор возник
Пред ним, над бездной, в пропастях эфира;
Боролась с Предрассветною Звездой
Кровавая огнистая Комета,
И, весь дрожа взволнованной душой,
Следил он за борением их света,
Вдруг лик Звезды в поток был устремлен,
И тотчас же кровь брата пролил он.

27

Так зло возликовало; многоликий,
Многоименный, мощный Гений зла
Взял верх; непостижимо-сложный, дикий
Царил над миром; всюду встала мгла;
Людей вчера родившееся племя
Скиталось, проклиная боль и мрак,
И ненависти волочило бремя,
Хуля добро, - а зла бессмертный враг
Из звездного Змеей стал нелюдимой,
С зверями и с людьми непримиримой.

28

Тот мрак, что над зарею всех вещей
Восстал, для Зла был жизнью и дыханьем;
Высоко, между облачных зыбей,
Оно взлетело теневым созданьем;
А Дух Добра великий ползать стал
Среди людей, везде встречал проклятья,
Никто добра от зла не отличал,
Хоть клички их вошли во все понятья
И значились на капище, где злой
Свирепый Демон властвовал толпой.

29

Неукротимый Дух терзаний разных,
Чье имя - легион: Смерть, Мрак, Зима,
Нужда, Землетрясенье, бич заразных
Болезней, Помешательство, Чума,
Крылатые и бледные недуги,
Змея в цветах, губительный самум
И то, что поощряет их услуги, -
Страх, Ненависть, и Суеверный Ум,
И Тирания тонкой паутиной
И жизнь и смерть сплетают в ад единый.

30

Он в них вошел как мощь их мрачных сил,
Они - его и слуги, и предтечи.
Во всем, от колыбели до могил,
В лучах, в ветрах, и в помыслах, и в речи,
Незримые: лишь иногда Кошмар
Их в зеркале эбеновом вздымает,
Пред деспотом, как духов темных чар,
И каждый - образ черный принимает,
И сонмы бед они свершить спешат,
На время покидая нижний ад.

31

На утре мира власть его слепая
Была, как этот самый мир, тверда;
Но Дух Добра, пучину покидая,
Змеею встал, отпрянула вода,
Бесформенная бездна отступила,
И с Духом крови снова страшный бой
Возник, в сердцах людей проснулась сила,
Надежды луч зажегся над толпой,
И Ужас, демон бледный и лукавый,
Покинул, вздрогнув, свой алтарь кровавый.

32

Тогда возникла Греция, чей свет
Восславлен мудрецами и певцами;
Им, спавшим в долгой тьме несчетных лет,
Во сне являлись Гении, с крылами
Воздушно-золотыми, - и огнем,
Зажженным, о святая Власть, тобою.
Сердца их наполнялись ярким днем;
Поздней, когда твой враг подъят был тьмою,
Над схваткою их свет благой светил,
Как светит Рай над сумраком могил.

33

Таков тот бой: когда, на гнет восставши,
С тиранами толпа ведет борьбу,
Когда, как пламя молний заблиставши,
Умы людей на суд зовут судьбу,
Когда отродий гидры суеверья
Теснят сердца, уставшие от лжи,
Когда свой страх, в улыбке лицемерья,
Скрывают притеснители-ханжи,
Змея с Орлом тогда во мгле эфира
Встречается - дрожат основы мира!

34

Ты видел эту схватку, - но, когда
Домой вернешься ты, пусть в сердце рана
Закроется, хоть велика беда;
Мир, скажут, стал добычею тирана,
И он его пособникам своим
В награду хочет дать, деля на доли.
Не бойся. Враг, чьим духом мир гоним,
Когда-то всепобедный бог неволи,
Теперь дрожит, схватился за венец
И видит, что идет к нему конец.

35

Вниманье, странник. Я, как ты, - земная,
Коснись меня - не бойся, - я не дух!
Моя рука тепла, в ней кровь людская,
Но речью зачарую я твой слух.
Уж много лет тому, как я впервые
Возжаждала тоскующей душой
Проникнуть мыслью в тайны мировые
И дрогнула над мукою чужой,
И мысль моя, над сном ребенка нежным,
Была полна томлением безбрежным.

36

Вдали от всех людей с своей мечтой
У моря, глубоко в долине горной,
Я вольной и счастливой сиротой
Жила одна; кругом был лес узорный;
В грозу, во тьме блуждала в чаще я,
Спокойная, когда гремели бури;
Но в час, когда, в усладе бытия,
Как будто был лучистый смех в лазури,
Я плакала, в восторг впадая вдруг,
И трепетали пальцы сжатых рук.

37

Предвестия моей судьбы - такие:
Пред тем как сердце женщины в груди
У девушки забилось, неземные
Оно вкусило знанья. Впереди
Просвет возник в мечтаниях. С кудрями
Седыми, бледный юноша-поэт
Пред смертью книги дал мне, и речами
Безумными в душе зажег он свет,
И, гость случайный, он во мне оставил
Как будто вихрь стремлений, дум и правил.

38

Так я узнала повесть скорбных дней,
Которую история вещает,
Узнала, но не как толпа людей,
Из них никто над нею не рыдает;
Пред Мудростью порвалась туча, - мгла,
Скрывающая смертные мученья;
Немногим ведом лик добра и зла,
Но я любила все огнем влеченья;
Когда же ключ Надежды заблистал
В людских умах, - мой дух затрепетал.

39

В моей крови огонь зажегся новый,
Когда восстала Франция в пыли,
Чтобы порвать тяжелые оковы,
Сковавшие народы всей Земли;
Я вскрикнула в восторге безграничном,
От своего вскочивши очага.
И криком, как напевом гармоничным,
Будила тучи, волны и луга.
Они смеялись всею силой света:
Томлением сменилась радость эта.

40

Безумие напало на меня,
Грусть нежная и сон непобедимый, -
Мои виденья были из огня,
И сон теней, сквозь мозг огнем гонимый,
Промчался, буря страсти пронеслась,
И глубь души спокойной стала снова,
Нежней в ней стала тьма, любовь зажглась,
Любила я - кого-то неземного!
В свое окно я глянула тогда.
Светилась Предрассветная Звезда.

41

Казалось мне, что чей-то взор лучистый
Мне светит, - я глядела на нее,
Пока она не скрылась в бездне мглистой
Средь волн, простерших царствие свое;
Но дух мой, воплотив весь мир безбрежный
В одной мечте, впил яркую любовь
Из тех лучей, и этот образ нежный -
Единый образ - светит вновь и вновь!
Как пышный день средь облачного дыма,
В моем уме Звезда неугасима.

42

Так день прошел; а в ночь приснился мне
Какой-то призрак сказочно-прекрасный,
Он был как свет, что дышит в вышине,
На тучах золотых, в лазури ясной;
С Предутренней Звездою на челе,
Он юношей крылатым мне явился,
Возник он опьяненьем в сладкой мгле.
И так дышал, так близко наклонился,
Взглянул, к губам прильнул, красив и смел,
И долгий поцелуй запечатлел.

43

И молвил: "Любит Дух тебя, о дева,
Как, смертная, достойна будешь ты?"
Восторг и сон исчезли - как от гнева,
Я грустные лелеяла мечты
И к берегу пошла, но, возрастая,
Иной восторг возник и мне светил,
Он путь мой, точно в чем-то убеждая,
От берега морского отвратил;
Казалось, голос Духа в сердце страстном
Шептал, маня идти путем неясным.

44

Как в город многолюдный я пришла,
Который полем был для битв священных,
Как средь живых и мертвых я была
Меж злых людей, меж раненых и пленных,
Как я была за истину борцом
И ангелом в пещере у дракона,
Как смело, не заботясь ни о чем,
Я шла на смерть, не издавая стона,
И как вернулась я, когда погас
Надежды луч, - то горестный рассказ.

45

Молчу. Скрываю слез порыв бесплодный.
Когда немного легче было мне,
Не стала я, как большинство, холодной;
Тот Дух, что я любила в тишине,
Поддерживал меня: в молчанье ночи,
В волнах, в объятых бурею лесах
Я чувствовала любящие очи
И нежный зов: когда же в Небесах
Простор сияньем звездным зажигался,
Я знала, это он светло смеялся.

46

В пустынных долах, возле мощных рек,
Во тьме ночей безлунных я узнала
Восторги, незабвенные вовек,
Всех слов людских, чтоб их поведать, мало;
Чуть вспомню - и бледнею: скорбный крик
Чрез годы разлучил меня со снами;
На мне покров таинственный возник,
Незримыми он брошен был руками;
И ярко предо мной зажглась Звезда -
Змея с своим врагом сошлась тогда".

47

"Ты, значит, с ней слилась одним стремленьем?!
Тебе Змея, - спросил я, - не страшна?"
"Страшна?" - она вскричала с изумленьем
И смолкла. Воцарилась тишина.
Я глянул. Мы неслись в пустыне мира,
Как облако меж небом и волной;
Цепь снежных гор, как будто из сафира,
Вздымалась там, далеко, под луной,
Весь горизонт обняв своей каймою;