Шепард Люциус. Отец камней

   Коррогли встревожился, заметив, как резко изменилось выражение лица Мириэль, и спросил, как она себя чувствует.
   - Не произносите его имени! - взмолилась она. - Вы не знаете, не знаете...
   - Чего?
   - Гриауля. Господи Боже! Я чувствовала его там, в храме. Вы, наверное, решите, что у меня разыгралось воображение, но я клянусь, я ощущала его присутствие. Мы сосредоточивали на нем наши мысли, мы пели ему, верили в него, пытались заколдовать и мало-помалу начинали воспринимать его. Нечто огромное и холодное, чешуйчатый нелюдь, который подчинил себе весь мир!
   Коррогли отметил про себя, что Мириэль как бы вторит Кирин. Его заинтересовало упоминание о колдовстве, но Мириэль продолжала говорить, и вопрос остался незаданным.
   - Я до сих пор чувствую его. Такой громадный и закутанный во мрак. Всякая его мысль - век по протяженности, тонны ненависти и откровенной злобы. Он прикасается ко мне, и внутри все холодеет. Вот почему...
   - Что?
   - Ничего... - Ее била дрожь, и она обхватила себя за плечи. Коррогли подсел к девушке и, поколебавшись, положил руку ей на плечо. От волос Мириэль исходил сладкий апельсиновый аромат.
   - Ну, что такое? - спросил он.
   - Я чувствую его, я постоянно его чувствую. - Она искоса глянула на Коррогли и прошептала: - Возьми меня. Я знаю, что не нравлюсь тебе, но мне нужна не привязанность, а тепло. Пожалуйста, возьми меня.
   - Ты мне нравишься, - возразил он.
   - Нет, ты не... Нет...
   - Да, - повторил он и даже сам себе поверил. - Сегодня ты мне нравишься, сегодня ты - женщина, о которой можно заботиться.
   - Ты не понимаешь, ты не догадываешься, насколько он изменил меня.
   - Ты про Гриауля?
   - Пожалуйста, - прошептала Мириэль, обнимая его, - хватит вопросов. Согрей меня.
   Начиная свою речь в суде, Коррогли мысленно все еще находился в постели с Мириэль - она обнимала его, прижималась всем телом, то властвуя над ним, то покоряясь его воле, словом, вела себя так, как и полагалось здоровой женщине, как будто это не она в прошлую встречу явилась ему опустившейся шлюхой. Он вспоминал белизну ее плеч, полные груди с розовыми сосками, длинные и стройные ноги... Как ни странно, эти воспоминания вовсе не отвлекали его, скорее наоборот - вдохновляли, внушали уверенность в собственных силах, и речь от того получилась более страстной, чем он предполагал. Коррогли расхаживал вдоль скамьи присяжных, откуда на него взирали двенадцать одутловатых лиц - там восседали двенадцать столпов добропорядочности, отобранные из множества менее достойных горожан, - и ощущал себя на капитанском мостике красавца корабля. Внезапно ему подумалось, что судебный зал заседаний представляет собой, по сути, нечто среднее между церковью и морским судном, является этаким государством-парусником, держащим путь к берегу Справедливости, с белыми стенами вместо парусов, со скамьями черного дерева вместо палубы, со свидетелями, присяжными и остальными присутствующими вместо команды. А носовой фигурой волшебного корабля был, разумеется, достопочтенный Эрнест Ваймер - законченный алкоголик, седовласый и краснолицый, с тонкими губами, кустистыми бровями и багровым носом. Он сидел, нахохлившись, словно ястреб, на своей скамье из тика, украшенной резьбой, придававшей ей сходство с драконьей чешуей, и, казалось, высматривал, в кого бы ему вцепиться. Коррогли не опасался Ваймера, ибо знал, что сегодня править бал будет никак не судья. Ему было известно настроение присяжных: те с готовностью объявят виновной стороной Гриауля, потому что таково было убеждение, которое исподволь зрело в их душах. И Коррогли всеми доступными ему средствами стремился укрепить это убеждение. Он не пресмыкался, но и не лез напролом, голос его звучал ровно и убедительно, и он чувствовал, что этой гармонией, воцарившейся в нем, он обязан ночи, проведенной с Мириэль. Нет, он не любил ее - или, может статься, даже любил, - но его вдохновляла не столько любовь, сколько сознание того, что он отыскал в девушке, да и в себе самом тоже, нечто, не затронутое разложением от соприкосновения с грубым внешним миром, и от того на душе у него было легко и радостно.
   - Все мы знаем, - говорил он, завершая свое выступление, - что Гриауль действительно оказывает влияние на людей. Вопрос в том, способен ли он, так сказать, дотянуться из долины Карбонейлс до Порт-Шантея. Однако, по моему мнению, этого вопроса нам задавать не следует. Взгляните сюда, - он указал на судейскую скамью, - и сюда. - Его рука вытянулась в сторону резных изображений дракона на косяке дверей в дальнем конце залы. - Образ Гриауля можно встретить в Порт-Шантее повсюду, что символизирует близость дракона к нам и подчеркивает тот факт, что вся наша жизнь так или иначе связана с ним. Возможно, мы в состоянии сопротивляться ему с большим упорством, чем те, кто живет в Теочинте, но расстояние, которое разделяет нас, вряд ли является для него помехой. Он видит и запоминает нас, и неужели вы думаете, что, если ему что-нибудь потребуется, он не сумеет нас о том известить? Он может все. Он - бессмертная, непостижимая тварь, чье существование, подобно представлению о Боге, бросает тень на все, что бы мы ни делали. И нам не дано измерить глубину ни божественного промысла, ни намерений Гриауля. - Коррогли умолк, оглядев поочередно лица всех присяжных. Освещенные лучами зимнего солнца, они казались бледными и изможденными, похожими на лица тяжелобольных, которые надеются-таки на выздоровление. - Гриауль здесь, господа присяжные! Он наблюдает за нами! Быть может, он даже участвует в процессе. Загляните в себя. Вы уверены, что он взирает не на вас? А это, - он поднял со стола обвинения Отца камней, - вы уверены, что этот самоцвет не его знак? Обвинитель скажет вам, что перед вами обыкновенный камень, но послушайте меня: он далеко не обыкновенный! - Коррогли прошелся с камнем в руке вдоль скамьи присяжных те испуганно перешептывались. - Вот орудие Гриауля, средоточие его воли, средство, с помощью которого воля дракона осуществилась в Порт-Шантее, вне пределов досягаемости его мыслей. Если вы сомневаетесь, если вы не верите в то, что камень на моей ладони порожден драконом, который наполнил его своим желанием, тогда прикоснитесь к нему. Вы ощутите в нем биение жизни. И запомните: как вы воспринимаете его, так и он воспринимает вас.
   Затем суд заслушал сторону обвинения. Полицейский чин подтвердил подлинность показаний Лемоса. Несколько свидетелей заявили, что видели, как резчик трудился над Отцом камней. Старый пьяница поведал свою историю о том, что Лемос швырял камни в придорожный столб; нашлись и такие, на чьих глазах он ворвался в храм. Коррогли ограничился тем, что установил для себя и для присяжных: никто из свидетелей не знал истинных намерений Лемоса. В большем надобности не было - защита обойдется и без, разумеется невольной, поддержки обвинения.
   Какое-то время спустя для дачи показаний вызвали Мириэль. Ее рассказ, вовсе не исполненный враждебности, как того ожидал Коррогли, явно пробудил в присяжных сочувствие к Лемосу. Всем было ясно, что девушке не по себе, что она презирает своего отца и тем не менее испытывает чувство вины, поскольку вынуждена свидетельствовать против него. А из этого следовало, что Лемос был заботливым и любящим родителем и что презрение к нему возникло у дочери, вне всякого сомнения, под дурным влиянием Земейля. Кое о чем Мириэль, однако, предпочла умолчать. Так, она отрицала свою причастность к "великому делу" Земейля, а с точки зрения Коррогли - утаила и кое-что еще. Он попробовал разговорить ее и коснулся при перекрестном допросе причин, по которым она присоединилась к культу.
   - Я не совсем вас понял, - сказал он. - Что, собственно, побудило вас примкнуть к приверженцам столь мрачной религии?
   - Это было много лет назад, - ответила девушка. - Я не помню. Может, любопытство или желание сбежать от отца.
   - Вот как? Сбежать от отца? Ведь он стремился оградить вас от многочисленных пороков, свойственных жрецам храма. Какая неоправданная жестокость с его стороны!
   - Если защитнику угодно высказывать свое мнение, пусть он выберет для этого иное время и место, - вмешался Мервейл.
   - Поддерживаю, - заявил судья Ваймер.
   - Прошу прощения. - Коррогли склонил голову. - Итак, что же привлекло вас в храм? Земейль?
   - Не знаю. Наверное.
   - Физическое влечение?
   - Нет, сложнее.
   - Что значит "сложнее"?
   - Я не знаю, что вам ответить, - проговорила девушка, облизнув губы.
   - Почему? Такой простой вопрос...
   - На свете нет ничего простого! - воскликнула Мириэль. - Вы не доросли до того, чтобы понять это!
   Коррогли задумался над тем, что же она может скрывать. Впрочем, не стоит, пожалуй, особенно на нее давить, иначе она, чего доброго, ударится в слезы, а тогда симпатии присяжных переметнутся от ее отца к ней самой, чего допустить никак нельзя. Допрашивая ее, он постоянно ощущал между собой и Мириэль некую связь, как будто они были соучастниками какого-то преступления, и ему с трудом удавалось сохранять хотя бы видимость незаинтересованности, ибо девушка в своем черном платье с кружевами выглядела весьма привлекательно. Он вдыхал исходивший от нее аромат апельсинов и мало-помалу убеждался в том, что она ему более чем нравится, что судьба после стольких лет разочарований и неудач наконец-то улыбнулась ему.
   На Мириэль допрос свидетелей обвинения закончился, и судья Ваймер объявил перерыв до завтра. Лемос просидел все заседание этаким серым истуканом, безразличным к тому, что творится вокруг, и Коррогли, как ни старался, не сумел его расшевелить. С коротко стриженными волосами, исхудавшим, бледным лицом и торчащими ушами - резчик выглядел так, словно он продолжительный срок подвергался самому бесчеловечному обращению.
   - Все хорошо, - сказал ему Коррогли, когда они остались вдвоем. - До сегодняшнего дня я не был уверен в присяжных. Мне не давала покоя мысль, что у нас маловато фактов, подробностей. Но, как выяснилось, подробности нам и не нужны. Присяжные склоняются к тому, чтобы поверить вам.
   Лемос буркнул что-то неразборчивое и провел указательным пальцем по трещине в столешнице.
   - Однако мы бы добились большего, если б смогли только объяснить, почему Гриауль возжелал смерти Земейлю, - продолжал Коррогли.
   - Мириэль, - произнес Лемос. - Она сегодня была не такой чужой, как обычно. Может, вы еще разок попросите ее прийти ко мне?
   - Хорошо, я попрошу ее вечером.
   - Вечером? - переспросил Лемос, искоса глянув на адвоката.
   - Да, - ответил Коррогли и торопливо прибавил: - Я схожу к ней, потому что мне хочется, чтобы она навестила вас. Я готов пойти на что угодно, только бы вы очнулись. Поймите, ведь ставка - ваша жизнь!
   - Знаю.
   - Что-то не похоже. Я попрошу Мириэль навестить вас, но мой вам совет забудьте о ней, не навсегда, конечно, а лишь на какое-то время, и сосредоточьтесь на процессе. А когда вас освободят, можно будет подумать и о родственных отношениях.
   - Ладно, - пробормотал Лемос, глядя в окно на багровый диск заходящего солнца.
   Окончательно сбитый с толку, Коррогли принялся собирать свои бумаги.
   - Я знаю, - проговорил Лемос.
   - Что? - не понял Коррогли.
   - Я знаю про вас с Мириэль. Мне всегда было известно, с кем она спит. У нее сразу меняется взгляд.
   - Неужели вам самому не смешно? Я...
   - Я знаю! - повторил Лемос неожиданно окрепшим голосом. - Не надо считать меня глупцом!
   Ошеломленному Коррогли подумалось, что намеки Мириэль на отнюдь не родительскую любовь к ней отца, пожалуй, имеют под собой реальную почву.
   - Даже если бы я...
   - Я запрещаю вам видеться с ней так! - Лемос ухватился за край стола. Запрещаю!
   - Мы вернемся к этому разговору, когда вы успокоитесь.
   - Нет! Едва она созрела, мужчины вроде вас начали пользоваться ее телом. Но теперь...
   - Молчать! - крикнул Коррогли и стукнул по столу кулаком. - Вам что, не терпится умереть? Вы будто нарочно мешаете мне вести дело. Обещаю вам: если вы не прекратите свои выходки, я брошу стараться. Чего ради? Вам словно все равно, жить или не жить, хотя, быть может, вы просто-напросто притворяетесь. В таком случае смотрите, как бы притворство не довело вас до беды.
   Лемос откинулся назад. Вид у него был как у побитой собаки, и Коррогли почувствовал, что наконец-то сорвал с него маску. Резчик боялся смерти, его безучастность была мнимой, а история, за которую он столь упорно цеплялся, - сплошной выдумкой. Из чего, кстати, следовало, что Коррогли сделался невольным соучастником преступления. Разумеется, он может отказаться от защиты, сославшись на то, что получил некие новые сведения, однако, учитывая неприкрытую враждебность судьи Ваймера, ему вряд ли удастся избежать расследования. Впрочем, вполне возможно, что он ошибается - все настолько перепуталось, что ни в чем нельзя быть уверенным. Как тут решить, где правда, а где ложь, когда свидетельства откровенно противоречат одно другому? Извращенное влечение Лемоса к дочери, если оно и впрямь существует, действительно могло вырвать резчика из оцепенения, в котором тот пребывал.
   Сдав Лемоса надзирателю, Коррогли вышел из тюрьмы и, не глядя по сторонам, медленным шагом направился сквозь сумерки в сторону квартала Алминтра. Он испытывал смятение, в основном из-за того, что обстоятельства чуть было не вынудили его возненавидеть подзащитного. Случись такое, это означали бы крушение последних идеалов, бессовестное нарушение им, Эдамом Коррогли, неписаного договора с правосудием. Что же подтолкнуло его? Может, это влияние Мириэль? Нет, он не вправе ее винить, вся ответственность лежит исключительно на нем. Единственный выход - защитить резчика так, чтобы он потом ни в чем не мог попрекнуть его как адвоката, а виноват Лемос или нет - уже не важно. Еще ему придется расстаться с Мириэль, поскольку он не должен сознательно обманывать Лемоса. Что ж, хотя он чувствует себя с ней легко и свободно, нужно проявить решительность, иначе он утратит оставшиеся крохи совести.
   Однако к тому времени, когда Коррогли добрался до лавки Лемоса, решимости у него поубавилось. Мириэль была само очарование, приняла его даже теплее, чем накануне, так что про свое намерение он вспомнил очень и очень нескоро, да и то мельком. Мириэль лежала на боку, закинув одну ногу ему на бедро, ее маленькие груди в тусклом сиянии уличных фонарей светились молочно-белым светом Отца камней, под кожей проступали бледно-голубые вены. Целуя их, Коррогли мало-помалу достиг ямочки между ключицами. Дыхание Мириэль участилось, он обхватил ладонями ее ягодицы и прижал девушку к себе, движения его были равномерными и настойчивыми. Ее ногти вонзились ему в спину, она задвигалась быстрее, а затем хрипло вскрикнула.
   - Боже мой! - прошептала она. - Как хорошо!
   И Коррогли, не соображая, что делает, признался ей в любви.
   - Не шути так. - Лицо ее омрачила тень.
   - Я не шучу.
   - Тогда не произнести таких слов.
   - Но я не лгу и не хочу таиться от тебя.
   - Ты не знаешь меня, не знаешь, чем я занималась.
   - С Земейлем?
   - Мардо заставлял меня отдаваться тем, кто был ему нужен. А еще я... Она зажмурилась. - Я стояла рядом с Мардо, когда он... - Она уткнулась ему в плечо. - У меня язык не поворачивается рассказать тебе об этом.
   - Не важно.
   - Нет, важно, - возразила она. - Пройдя через то, через что прошла я, невозможно не измениться. Ты думаешь, что любишь меня...
   - А ты?
   - Не жди, что я отвечу тебе взаимностью.
   - Я не жду ничего, кроме правды.
   - О! - Она засмеялась. - Неужели? Если бы правда была мне известна, все стало бы по-другому.
   - Не понимаю.
   - Тогда слушай. - Она взяла его лицо в свои ладони. - Не принуждай меня к откровенности. Нам хорошо вдвоем, и порой меня тянет открыться тебе, но я не готова. Быть может, когда-нибудь я наберусь смелости, но не сейчас. Такой вот у меня характер. Жизнь научила меня опасаться счастья.
   - Подобный ответ меня вполне устраивает.
   - Да? Ну и чудесно.
   Он поцеловал ее в губы, коснулся груди и ощутил, как отвердели под его пальцами соски.
   - Окажи мне, пожалуйста, одну услугу. Повидайся со своим отцом.
   - Не могу, - проговорила она и отвернулась.
   - Потому что он... надругался над тобой?
   - С чего ты взял?
   - Мне так показалось.
   - Надругался... - повторила она, словно пробуя слово на вкус. - Я не желаю говорить об этом, у меня нет сил. Я просто не сумею передать тебе, что произошло.
   - Так что? - спросил он. - Ты придешь к нему?
   - Он все равно останется таким, как есть, а ты ведь хочешь расшевелить его, верно?
   - В общем, да.
   - Поверь мне, от этой встречи он только расстроится.
   - Жаль, - сказал Коррогли. - Я надеялся, ты сможешь сломать его равнодушие.
   - Ты по-прежнему считаешь его невиновным?
   - Пожалуй. А ты?
   Она раскрыла было рот, но потом плотно сжала губы и надолго замолчала. В конце концов девушка произнесла:
   - Я уверена, что он ни в чем не виноват.
   Коррогли попытался еще о чем-то спросить, но Мириэль приложила свой пальчик к его губам:
   - Давай закончим, ладно?
   Он лежал на спине, разглядывал замысловатые тени на белом потолке и размышлял о Лемосе. Коррогли чувствовал, что запутался и не в состоянии принять что-либо на веру. История о том, как резчик злоупотребил своей отцовской властью, представлялась ему одновременно очевидной и немыслимой. Он не сомневался в том, что Мириэль убеждена в похотливости своего родителя, но, даже будучи влюбленным, Коррогли никак не мог решить, можно ли считать рассудок Мириэль полностью здоровым, а потому не знал, насколько можно доверять ее словам. Да и не только словам, но и ее обильным ласкам. Ему хотелось бы считать, что Мириэль искренна с ним, однако всякий раз при встрече у него возникало подозрение, что он нужен ей как подручное средство. Только вот для чего?
   - Тебя что-то тревожит? - спросила она. - Не надо. Все будет в порядке.
   - Между нами?
   - Тебя беспокоит именно это?
   - Среди прочего.
   - Я не стану сулить тебе вечного блаженства, но попробую приноровиться к тебе.
   Коррогли собрался было спросить, почему "попробую" и что ее к тому вынуждает, но вовремя вспомнил, что она не терпит, когда на нее оказывают давление.
   - Хватит беспокоиться, - повторила она.
   - Не получается.
   - Получится. - Ее рука скользнула по его груди вниз, к животу. Обязательно получится.
   На следующее утро, несмотря на возражения Коррогли, суд продолжил заслушивать свидетелей обвинения. Мервейл пригласил на свидетельское место Мириэль Лемос и предъявил присяжным документы, подписанные Мардо Земейлем и Мириэль. Это было завещание, по которому в случае смерти жреца Мириэль отходил храм с землей и всеми постройками. Помимо самих документов, которые Мервейл добыл в городском архиве, он позаботился и о доказательствах их подлинности.
   - Как по-вашему, во сколько оценивается упомянутая в завещании собственность? - справился Мервейл у одетой в голубое бархатное платье со стоячим воротником Мириэль.
   - Не имею ни малейшего представления.
   - Можно ли сказать, что ее стоимость исчисляется весьма крупной суммой?
   - Свидетельница уже ответила на вопрос, - вмешался Коррогли.
   - Совершенно верно, - подтвердил судья Ваймер и сурово взглянул на Мервейла.
   Тот, пожав плечами, подошел к своему столу, взял отчет налогового инспектора и затем передал присяжным.
   - Знал ли о завещании ваш отец?
   - Да, - пробормотала Мириэль.
   Коррогли посмотрел на Лемоса: резчик, по всей видимости, не слишком прислушивался к разговору.
   - А как он о нем узнал?
   - Я ему рассказала.
   - При каких обстоятельствах?
   - Он пришел в храм. - Мириэль глубоко вдохнула, потом, словно собираясь с мыслями, медленно выдохнула. - Он хотел, чтобы я порвала с культом, говорил, что, когда я надоем Мардо, он выкинет меня и наша семья останется без гроша. Лавку придется продать... Ну и все такое. - Она сделала еще один вдох. - Он... отец разозлил меня. Я рассказала ему о завещании и заявила, что Мардо куда щедрее его, а тогда он пригрозил, что добьется, чтобы меня объявили недееспособной, и пообещал нанять адвоката, который отберет у меня все, что оставил Мардо.
   - Вы не знаете, ходил ли он к адвокату?
   - Да, ходил.
   - Адвоката звали Артис Колари?
   - Да.
   - Мистер Колари, - произнес Мервейл, подобрав со стола новый листок бумаги, - сейчас занят и потому не может присутствовать на суде. Однако вот его заявление. Он пишет, что обвиняемый посетил его за две недели до убийства и пытался заручиться согласием на ведение дела о недееспособности Мириэль Лемос. Обвиняемый ссылался на то, что душевное здоровье его дочери ослаблено в связи со злоупотреблением наркотиками. - Он улыбнулся Коррогли. - Свидетельница - ваша.
   Коррогли потребовал, чтобы ему дали возможность переговорить с подзащитным. Едва они оказались наедине, он спросил:
   - Вы знали о завещании?
   - Знал, - Лемос кивнул. - Но к Колари я пошел по другой причине. Те деньги мне были ни к чему, я не желал ничего из того, что принадлежало Земейлю. Я боялся за Мириэль, хотел увести ее оттуда, а иного способа добиться этого мне в голову как-то не приходило. - С лица резчика начисто исчезло привычное для Коррогли выражение безразличия.
   - Почему вы мне ничего не сказали?
   - Как-то не подумал.
   - Странно, что вы могли забыть такое.
   - Не то чтобы я забыл... - Лемос сел прямо и пригладил ладонью волосы. - Я понимаю, вам со мной тяжко, но... я не могу объяснить, каково было мне. Я не предполагал, что вы мне поверите, и до сих пор не знаю, что вы обо мне думаете. Мне было плохо, очень плохо. Простите за то, что доставил вам столько неприятностей.
   Короткая стрижка, комбинезон, нездоровая бледность - тем не менее Лемоса будто подменили. Коррогли не знал, как ему быть - то ли радоваться, то ли огорчаться. Невероятно, подумал он, более чем невероятно, этому типу невозможно верить и все-таки хочется. Но Мириэль, как она могла скрыть от него подобный факт? И на чем тогда строятся их отношения? Неужели ненависть к отцу пересилила в ней все остальные чувства? Неужели он ошибался в ней?
   - Кажется, дела идут не очень хорошо? - спросил Лемос.
   - Еще не выступили свидетели защиты, - ответил Коррогли, подавляя смешок, - и потом, я не намерен сдаваться только из-за показаний Мириэль.
   - Что вы намерены делать?
   - Исправлять последствия вашего молчания.
   Вернувшись в зал заседаний, Коррогли прошелся возле свидетельского места, оглядел Мириэль, которая, казалось, нервничала - она то и дело принималась теребить платье, - и наконец спросил:
   - За что вы ненавидите своего отца?
   Мириэль изумленно воззрилась на него.
   - Отвечайте, пожалуйста, вопрос простой, - требовательно произнес Коррогли. - Все в этом зале уже поняли: вы хотите, чтобы его признали виновным.
   - Возражаю, - воскликнул Мервейл.
   - Не переходите границу дозволенного, мистер Коррогли, - предупредил судья Ваймер.
   - Так за что вы ненавидите своего отца? - повторил адвокат.
   - За то... - Во взгляде Мириэль читалась мольба. - За то...
   - За то, что он, по-вашему, держал вас в узде?
   - Да.
   - За то, что он старался разлучить вас с вашим возлюбленным?
   - Да.
   - За то, что он вызывает у вас презрение убогостью своей жизни?
   - Да.
   - Позволительно ли мне заключить, что у вас имеются и другие причины для ненависти?
   - Да! Да! Что вы от меня хотите?
   - Я всего лишь доказываю, что вы, мисс Лемос, ненавидите своего отца, ненавидите его достаточно сильно для того, чтобы попытаться превратить это заседание в мелодраму и добиться осуждения обвиняемого. Вы скрыли от суда важный факт с тем, чтобы сообщить о нем в нужный момент. Быть может, вам содействовал в том склонный к драматическим эффектам мистер Мервейл?..
   - Возражаю!
   - Мистер Коррогли!
   - Как бы там ни было, ваши показания лживы...
   - Мистер Коррогли!
   - Вы лгали суду, вы не произнесли ни единого слова правды!
   - Мистер Коррогли, если вы не прекратите...
   - Прошу прощения, ваша честь.
   - Вы идете по тонкому льду, мистер Коррогли. Больше на мою снисходительность не рассчитывайте.
   - Уверяю вас, ваша честь, такого не повторится. - Коррогли приблизился к скамье присяжных и продолжил, задавая вопросы как бы от их имени: - Мисс Лемос, вы знали о завещании, правильно?
   - Да.
   - Вы упоминали о нем в разговоре с обвинителем?
   - Да.
   - Когда именно?
   - Вчера днем.
   - А почему не раньше? Вы должны были отдавать себе отчет, насколько это важно для суда.
   - Ну, оно выскочило у меня из памяти.
   - Ах, вот как? - язвительно проговорил Коррогли. - Выскочило из памяти? - Он повернулся к присяжным и печально покачал головой. Затем продолжил: А больше вы ничего не забыли?
   - Возражаю!
   - Возражение отклоняется. Свидетельница должна ответить.
   - Я... Нет.
   - Надеюсь, что так, для вашей же пользы. Говорил ли вам ваш отец, что хочет объявить вас недееспособной лишь для того, чтобы увести из храма и оторвать от Земейля?
   - О, он уверял меня в этом, но...
   - Отвечайте только "да" или "нет".
   - Да.
   - Вы знали содержание завещания? Я имею в виду в подробностях.
   - Да, разумеется.
   - Тот разговор, когда вы рассказали своему отцу о завещании... Насколько я понимаю, он велся в довольно резких тонах?
   - Да.
   - Значит, посреди бурного разговора, во время выяснения отношений вы сообщили отцу содержание столь серьезного документа? Я полагаю, вы изложили его целиком и полностью?
   - Нет, не целиком.
   - Да? - Коррогли приподнял бровь. - И что же конкретно вы сказали отцу?