Страница:
– Ты голоден? – спросила Вайда. – Я могу приготовить что-нибудь.
Мустейн сказал, что не голоден, но все равно спасибо.
– Да не надо так нервничать, – сказала она. – Всего одна ночь. Что бы ни случилось, завтра утром я пойду на работу, а ты займешься своими делами. – Она сдула с губ тонкую прядь волос, расчесанную незримыми пальцами ветра. – Мир не рухнет.
Она всякий раз высказывалась с такой прямотой, что Мустейн, обычно бойкий на язык, терял дар речи от растерянности. Он собрался было спросить, что она здесь делает, что делает такая женщина в поганой дыре вроде Грааля; он не удивился бы, встретив ее на Манхэттене или в Малибу. Он осознал, что своими словами и Вайда превратила его в придурка, способного говорить одни банальности.
– Что такое творилось там, в клубе? – спросил он после продолжительной паузы. – Люди глазели на тебя, как… как не знаю на что. Я не понимал, что происходит.
Вайда ответила не сразу; она резко крутанула руль вправо, объезжая выбоину на дороге.
– У меня свои отношения с местными, – наконец сказала она. – Это длинная история.
Мустейн задумался.
Она бросила на него взгляд.
– Это не то, что ты думаешь.
– А что я думаю?
– Что я, наверное, спала со всеми подряд. Так оно и было. Но я уже больше трех лет не была с мужчиной.
– Господи, – сказал он. – Ты не сочиняешь?
– Вот здесь я живу. – Вайда указала на маленький домик с потемневшими от времени некрашеными дощатыми стенами и покрытой толем крышей, который стоял на расчищенном клочке земли, на расстоянии полусотни шагов от плавно изгибающегося берега Залива. С одной стороны от лачуги находилась подстриженная лужайка и возвышался виргинский дуб с почти безлистой кроной и голыми нижними ветвями во мху. Дорожка лунного света тянулась к горизонту, рассекая спокойные темные воды. В сотне ярдов к востоку от домика купа деревьев и кустов живописно вырисовывалась на фоне сплошной стены кипарисов.
Вайда остановилась на обочине у лачуги; двигатель вяло урчал еще несколько секунд после того, как она выключила зажигание. Она выпрыгнула из машины, бросила через плечо: «Пойдем», и зашагала к крыльцу; юбка покачивалась, словно звонящий колокол. Мустейн схватил гитару за гриф и пошел следом. Когда он поднимался по ступенькам, в доме зажглись лампы, осветив гостиную, обстановка которой состояла из двух кресел-качалок, серо-голубого дивана, кофейного столика из стекла да буфета с коллекцией кукол вуду. В одном углу стоял телевизор с нарисованным на экране средневековым изображением черного солнца с нахмуренным лицом и стилизованными остроконечными лучами. На темном дощатом полу – круглые вязаные коврики, похожие на лужицы, в которых расходились концентрическими кругами красные, зеленые и желтые волны. Карнавальные афиши на стенах. Стопка дешевых книжек на столе, все с толкованием снов.
Вайда гремела кастрюлями на кухне. Мустейн положил гитару на диван и пошел посмотреть, чем она там занимается. Она стояла у раковины, переставляя миски и кастрюли на полку кухонной стойки. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам. Хорошенькая деревенская девушка за домашними делами. Странные узоры из красных и зеленых линий на стенках дровяной печи.
– Располагайся, – сказала Вайда. – Я сейчас.
В домике не было внутренних дверей. Стоя в гостиной, Мустейн видел кухню и расположенную за ней спальню с широкой медной кроватью под высоким окном, застеленной голубым покрывалом с узором из полумесяцев и белых роз. Снаружи лачуга выглядела убого, но вся мебель была добротная, дорогая, а благодаря минималистскому характеру внутреннего убранства потемневшие от времени дощатые стены казались частью дизайнерского замысла. Вайда потратила немало сил на обустройство своего жилища. Мустейн подумал, что не знай он, кто здесь живет, то представил бы какого-нибудь успешного бизнесмена из Нового Орлеана, который лишь изредка приезжает в Грааль на выходные. Все здесь не вязалось с его – пусть еще не совсем ясным – представлением о Вайде. Шаманские куклы и сонники, похоже, являлись не украшениями, а предметами веры, и это не противоречило первому впечатлению, произведенному на него Вайдой. Но он ожидал увидеть обстановку попроще и поуютнее, а не комнаты, вторящие фотографиям глянцевых интерьерных журналов.
Мустейн вышел наружу и присел на ступеньку крыльца. Вид мерцающей на воде лунной дорожки и колеблемой легким ветерком травы привел его в умиротворенное настроение. Луна походила на серебряный шар с гравировкой. У самого горизонта крохотное созвездие красных и зеленых ходовых огоньков отмечало движение рыболовного судна. Волны лениво набегали на берег, и кто-то большой – уж не пеликан ли? – плескался в воде поодаль. В темно-синем воздухе плясали светлячки. Вайда вышла из дома и села рядом с Мустейном, расправляя подол белого платья. Он почувствовал благоухание свежего тела и прикосновение теплого бедра.
– Хочешь гитару? – спросила она. – Могу принести.
– Тебе же не понравилось, как я играю.
Она тряхнула головой, откидывая с лица прядь волос.
– Мне не нравится многое в «Верном шансе». Поэтому я и утащила тебя оттуда.
– Тогда почему ты там оказалась?
– Тоска заела, да и выбор невелик.
Мустейн соображал, что бы такое сказать, и сам себе удивлялся; он знал, как надо разговаривать с женщинами, как заставить их смеяться и забыть об осторожности. Но сейчас все испытанные приемы казались неуместными. Он чувствовал напряжение и неуверенность.
– Расскажи мне про себя, – наконец сказал он. – Как ты живешь?
– Это неинтересно, – сказала Вайда. – Здесь меня считали шлюхой. Теперь называют помешанной. Полагаю, они ожидали от меня большего, поскольку я была Владычицей Иоанновой Ночи.
– Да, Тайет говорила. А что это значит?
– Такая местная традиция. Каждые двадцать лет здесь выбирают десятилетнюю девочку как талисман города. Она притягивает к себе все несчастья, а Грааль может благоденствовать в свое удовольствие. – Вайда криво усмехнулась. – Наверное, со мной так и случилось, поскольку мне по жизни не особо везло. Но они хотят видеть Владычиц особами достойными. Добропорядочными гражданами Грааля. И боятся выбрать не ту девочку. Поскольку если она не понравится Доброму Серому Человеку, все напасти вернутся.
– И они верят в эту чушь?
– Разумеется. Местные жители верят в это уже пару веков. Основатели Грааля заключили сделку с Добрым Серым Человеком. Какой-то дух, болтающийся в здешних краях. Он пообещал, что город будет процветать до тех пор, пока жители будут сохранять традицию. В любом случае ты можешь узнать обо всем завтра вечером. Они будут выбирать мою преемницу.
– Но ты-то не веришь?
– Мне нет до этого дела. В моей жизни были вещи и похуже.
Она поставила локоть на колено, подперла ладонью подбородок и задумчиво уставилась на воду Залива, плоскую и блестящую, как полированная столешница. Светлячок пристроился у нее в волосах и мерцал крохотной искоркой под вьющимся тонким локоном. Ее профиль четко вырисовывался в свете, падавшем из дверного проема. У Мустейна вдруг мучительно сжалось сердце, забилось неровно. Он оцепенел в напряженном ожидании; несуразное чувство.
– Забавно, как приходит ясность, – проговорила Вайда. – Словно что-то спит внутри тебя, вдруг пробуждается и видит, что в другом человеке оно тоже проснулось. Вряд ли это просто так. Забавно. – Белки ее глаз сияли в полутьме. – Ты бы сказал что-нибудь, а то я начинаю чувствовать себя дурой.
– Я не знаю, что сказать.
– Ты никогда раньше не испытывал влечения к женщине?
– Такого – нет.
Она взяла руку Мустейна, провела большим пальцем по костяшкам его пальцев. Цикады стрекотали в высокой траве хором протяжных скрипучих голосов. Ветер усилился, зашумел. Мустейну послышались обрывки живой мелодии в шуме ветра, переборы неистовой гитары, переливы аккордеона.
– Пойдем в дом, – сказала Вайда. – Что толку в разговорах.
7
8
Мустейн сказал, что не голоден, но все равно спасибо.
– Да не надо так нервничать, – сказала она. – Всего одна ночь. Что бы ни случилось, завтра утром я пойду на работу, а ты займешься своими делами. – Она сдула с губ тонкую прядь волос, расчесанную незримыми пальцами ветра. – Мир не рухнет.
Она всякий раз высказывалась с такой прямотой, что Мустейн, обычно бойкий на язык, терял дар речи от растерянности. Он собрался было спросить, что она здесь делает, что делает такая женщина в поганой дыре вроде Грааля; он не удивился бы, встретив ее на Манхэттене или в Малибу. Он осознал, что своими словами и Вайда превратила его в придурка, способного говорить одни банальности.
– Что такое творилось там, в клубе? – спросил он после продолжительной паузы. – Люди глазели на тебя, как… как не знаю на что. Я не понимал, что происходит.
Вайда ответила не сразу; она резко крутанула руль вправо, объезжая выбоину на дороге.
– У меня свои отношения с местными, – наконец сказала она. – Это длинная история.
Мустейн задумался.
Она бросила на него взгляд.
– Это не то, что ты думаешь.
– А что я думаю?
– Что я, наверное, спала со всеми подряд. Так оно и было. Но я уже больше трех лет не была с мужчиной.
– Господи, – сказал он. – Ты не сочиняешь?
– Вот здесь я живу. – Вайда указала на маленький домик с потемневшими от времени некрашеными дощатыми стенами и покрытой толем крышей, который стоял на расчищенном клочке земли, на расстоянии полусотни шагов от плавно изгибающегося берега Залива. С одной стороны от лачуги находилась подстриженная лужайка и возвышался виргинский дуб с почти безлистой кроной и голыми нижними ветвями во мху. Дорожка лунного света тянулась к горизонту, рассекая спокойные темные воды. В сотне ярдов к востоку от домика купа деревьев и кустов живописно вырисовывалась на фоне сплошной стены кипарисов.
Вайда остановилась на обочине у лачуги; двигатель вяло урчал еще несколько секунд после того, как она выключила зажигание. Она выпрыгнула из машины, бросила через плечо: «Пойдем», и зашагала к крыльцу; юбка покачивалась, словно звонящий колокол. Мустейн схватил гитару за гриф и пошел следом. Когда он поднимался по ступенькам, в доме зажглись лампы, осветив гостиную, обстановка которой состояла из двух кресел-качалок, серо-голубого дивана, кофейного столика из стекла да буфета с коллекцией кукол вуду. В одном углу стоял телевизор с нарисованным на экране средневековым изображением черного солнца с нахмуренным лицом и стилизованными остроконечными лучами. На темном дощатом полу – круглые вязаные коврики, похожие на лужицы, в которых расходились концентрическими кругами красные, зеленые и желтые волны. Карнавальные афиши на стенах. Стопка дешевых книжек на столе, все с толкованием снов.
Вайда гремела кастрюлями на кухне. Мустейн положил гитару на диван и пошел посмотреть, чем она там занимается. Она стояла у раковины, переставляя миски и кастрюли на полку кухонной стойки. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам. Хорошенькая деревенская девушка за домашними делами. Странные узоры из красных и зеленых линий на стенках дровяной печи.
– Располагайся, – сказала Вайда. – Я сейчас.
В домике не было внутренних дверей. Стоя в гостиной, Мустейн видел кухню и расположенную за ней спальню с широкой медной кроватью под высоким окном, застеленной голубым покрывалом с узором из полумесяцев и белых роз. Снаружи лачуга выглядела убого, но вся мебель была добротная, дорогая, а благодаря минималистскому характеру внутреннего убранства потемневшие от времени дощатые стены казались частью дизайнерского замысла. Вайда потратила немало сил на обустройство своего жилища. Мустейн подумал, что не знай он, кто здесь живет, то представил бы какого-нибудь успешного бизнесмена из Нового Орлеана, который лишь изредка приезжает в Грааль на выходные. Все здесь не вязалось с его – пусть еще не совсем ясным – представлением о Вайде. Шаманские куклы и сонники, похоже, являлись не украшениями, а предметами веры, и это не противоречило первому впечатлению, произведенному на него Вайдой. Но он ожидал увидеть обстановку попроще и поуютнее, а не комнаты, вторящие фотографиям глянцевых интерьерных журналов.
Мустейн вышел наружу и присел на ступеньку крыльца. Вид мерцающей на воде лунной дорожки и колеблемой легким ветерком травы привел его в умиротворенное настроение. Луна походила на серебряный шар с гравировкой. У самого горизонта крохотное созвездие красных и зеленых ходовых огоньков отмечало движение рыболовного судна. Волны лениво набегали на берег, и кто-то большой – уж не пеликан ли? – плескался в воде поодаль. В темно-синем воздухе плясали светлячки. Вайда вышла из дома и села рядом с Мустейном, расправляя подол белого платья. Он почувствовал благоухание свежего тела и прикосновение теплого бедра.
– Хочешь гитару? – спросила она. – Могу принести.
– Тебе же не понравилось, как я играю.
Она тряхнула головой, откидывая с лица прядь волос.
– Мне не нравится многое в «Верном шансе». Поэтому я и утащила тебя оттуда.
– Тогда почему ты там оказалась?
– Тоска заела, да и выбор невелик.
Мустейн соображал, что бы такое сказать, и сам себе удивлялся; он знал, как надо разговаривать с женщинами, как заставить их смеяться и забыть об осторожности. Но сейчас все испытанные приемы казались неуместными. Он чувствовал напряжение и неуверенность.
– Расскажи мне про себя, – наконец сказал он. – Как ты живешь?
– Это неинтересно, – сказала Вайда. – Здесь меня считали шлюхой. Теперь называют помешанной. Полагаю, они ожидали от меня большего, поскольку я была Владычицей Иоанновой Ночи.
– Да, Тайет говорила. А что это значит?
– Такая местная традиция. Каждые двадцать лет здесь выбирают десятилетнюю девочку как талисман города. Она притягивает к себе все несчастья, а Грааль может благоденствовать в свое удовольствие. – Вайда криво усмехнулась. – Наверное, со мной так и случилось, поскольку мне по жизни не особо везло. Но они хотят видеть Владычиц особами достойными. Добропорядочными гражданами Грааля. И боятся выбрать не ту девочку. Поскольку если она не понравится Доброму Серому Человеку, все напасти вернутся.
– И они верят в эту чушь?
– Разумеется. Местные жители верят в это уже пару веков. Основатели Грааля заключили сделку с Добрым Серым Человеком. Какой-то дух, болтающийся в здешних краях. Он пообещал, что город будет процветать до тех пор, пока жители будут сохранять традицию. В любом случае ты можешь узнать обо всем завтра вечером. Они будут выбирать мою преемницу.
– Но ты-то не веришь?
– Мне нет до этого дела. В моей жизни были вещи и похуже.
Она поставила локоть на колено, подперла ладонью подбородок и задумчиво уставилась на воду Залива, плоскую и блестящую, как полированная столешница. Светлячок пристроился у нее в волосах и мерцал крохотной искоркой под вьющимся тонким локоном. Ее профиль четко вырисовывался в свете, падавшем из дверного проема. У Мустейна вдруг мучительно сжалось сердце, забилось неровно. Он оцепенел в напряженном ожидании; несуразное чувство.
– Забавно, как приходит ясность, – проговорила Вайда. – Словно что-то спит внутри тебя, вдруг пробуждается и видит, что в другом человеке оно тоже проснулось. Вряд ли это просто так. Забавно. – Белки ее глаз сияли в полутьме. – Ты бы сказал что-нибудь, а то я начинаю чувствовать себя дурой.
– Я не знаю, что сказать.
– Ты никогда раньше не испытывал влечения к женщине?
– Такого – нет.
Она взяла руку Мустейна, провела большим пальцем по костяшкам его пальцев. Цикады стрекотали в высокой траве хором протяжных скрипучих голосов. Ветер усилился, зашумел. Мустейну послышались обрывки живой мелодии в шуме ветра, переборы неистовой гитары, переливы аккордеона.
– Пойдем в дом, – сказала Вайда. – Что толку в разговорах.
7
Перед рассветом
Обычно Вайда занималась любовью, чтобы защититься от разъедающего душу чувства неуверенности. Она умела пользоваться своим телом, получая наслаждение от близости. В обычных обстоятельствах, с обычными партнерами – с мужчинами, к которым она обращалась за утешением, – занятия сексом превратились в исполненное животной силы упражнение, призванное сгладить острые углы действительности. Но в ту ночь она имела дело с Джеком, с Формой, которая жила в нем и вдохнула истинную страсть в любовный акт. Она по-кошачьи прогибала спину, одержимая желанием отдаться целиком и не столько получить, сколько доставить наслаждение. Она стискивала обеими руками поперечину медной спинки кровати, покуда та не начала жалобно скрипеть. Она ритмично двигала бедрами и чувствовала свое тело будто наполненным горячим маслом, принимающим под прессом разные образы. Ее стоны сливались с протяжными стонами ветра с Залива, выдувающего из хижины, как из деревянной дудки, рыдающие ноты. Потом, лежа в темноте рядом с Джеком, она поняла, что теперь ей ничего не грозит, что любовь достаточно глубоко проникла в сердца обоих, чтобы освободить ее от власти Марша. Все знаки предвещали только хорошее. Ветер сотрясал хижину, и картинка Нерукотворного Спаса, висевшая на стене в спальне, сильно покосилась вправо, но не упала, удержанная на месте таинственной силой изображения. Стоявшая на холодильнике стеклянная посуда нежно вызванивала прерывистую мелодию; пес прогавкал три раза, словно извещая о перемене, которую чувствовал, но не понимал. Окно над кроватью, разделенное крестом рамы, напоминало блок почтовых марок – темно-синие прямоугольники с одинокой белой звездой в верхнем углу – и свидетельствовало о единстве человеческой воли и божественного замысла.
Джек приподнялся на локте, заглянул ей в глаза и спросил:
– Не хочешь сказать, о чем ты думаешь?
– Ни о чем таком особом. Просто мне хорошо… спокойно. – Густая тень лежала на его лице; она подняла руку и взъерошила ему волосы. – А ты о чем думаешь?
– О сотне разных вещей.
– Например?
– Ну… – Он помолчал. – Я пытаюсь понять, что ты за человек.
– Для этого потребуется время… нам обоим. Но мы уже положили начало, а это самое сложное. Что еще?
Он снова помолчал, потом сказал:
– Я влюбляюсь в тебя. И не понимаю этого.
Вайда чувствовала то же самое, но ясно сознавала, что сейчас лучше ничего не говорить: он будет погружаться все глубже и глубже в пучину любви, покуда она не произнесет слов признания, а как только она произнесет их, не в силах больше сдерживаться, он прекратит погружение – и более глубокой любви они уже не познают. С Джеком она намеревалась потянуть время.
– А что тут непонятного? – спросила она. – Такое порой случается.
– С мной не случалось… до сих пор.
– Ну и что с того?
Она обняла его шею, притянула к себе и поцеловала в губы, сначала нежно, а потом страстно, самозабвенно.
– Что такое ты вытворяла? – спросил он, прерывая поцелуй. – Когда была сверху?
– Вытворяла?
– Ну ты понимаешь. Ты так сжимала меня.
– Ах это, – сказала она. – Я научилась всему этому, когда мне было четырнадцать. Моя кузина Амелия купила женский журнал со статьей «Как укрепить мускулы влагалища». Мы упражнялись каждый день. Разница в том, что она берегла себя для будущего мужа. Мне же не терпелось проверить все на практике. Ну и репутацию же я заработала!
– Еще бы.
– Неужели твои женщины никогда не делали с тобой такого?
– Делали, но не так…
– Продолжай.
Он заметно смутился.
– Не так умело. Вайда рассмеялась.
– Я же говорила, что я женщина с опытом. Но ведь тебя это не волнует, правда?
– Нет… черт возьми. Но ты продолжаешь удивлять меня.
– У меня есть еще чем тебя удивить. Подожди до завтра.
– А зачем ждать?
– Мне же выходить на работу через пару часов! Я и так буду ползать как сонная муха. Но ты можешь спать сколько душе угодно. Я доберусь до города на попутной машине, а пикап оставлю тебе. Когда проснешься, приезжай в ресторанчик. Я накормлю тебя завтраком.
Он лег лицом к лицу с ней и положил ладонь ей на щеку. От прикосновения на Вайду накатила волна сонливости – Форма даровала ей покой.
– Вайда, – сказал он.
– М-м-м… Что?
– Ничего.
Джек обнял ее, и она прильнула к нему всем телом, погружаясь в сон, больше не боясь кошмаров. Поначалу она провалилась в черную бездну подсознания, а вынырнув на поверхность, увидела сон, светлый и мирный. Обнаженная, она шла по фруктовому саду, в котором росли деревья с золотыми листьями и стеклянными плодами. Трава была золотой, и тигр со сверкающими глазами, похожими на драгоценные камни, мягко ступал рядом. Листья нижних ветвей скользили по коже, оставляя на ней теплые сияющие следы, медленно остывающие, словно следы поцелуев. Крылатые изумруды, как июньские жуки, чертили стремительные зигзаги в воздухе. Потом на лужайке впереди она увидела стеклянного рыцаря в латах, стоящего над убитым зверем. В брюхе зверя зияла глубокая рана, из которой хлестала кровь; и латные рукавицы рыцаря были все в крови, словно он рылся в ране, пытаясь извлечь оттуда клад. Ужасное зрелище не гармонировало с безмятежной атмосферой сада. Вайда не узнала в рыцаре Марша, но поняла, что это он, а зверь с выпотрошенными внутренностями – она. Она отступила назад, испугавшись, что Марш заметит ее. Но тигр прыгнул вперед и одним ударом лапы разбил стеклянного рыцаря на тысячу мелких осколков, а потом принялся слизывать с них кровь, и вскоре от ее врага не осталось ничего, кроме стекла в траве, которое казалось не страшнее яркой цветочной пыльцы или кристаллического осадка времени.
Джек приподнялся на локте, заглянул ей в глаза и спросил:
– Не хочешь сказать, о чем ты думаешь?
– Ни о чем таком особом. Просто мне хорошо… спокойно. – Густая тень лежала на его лице; она подняла руку и взъерошила ему волосы. – А ты о чем думаешь?
– О сотне разных вещей.
– Например?
– Ну… – Он помолчал. – Я пытаюсь понять, что ты за человек.
– Для этого потребуется время… нам обоим. Но мы уже положили начало, а это самое сложное. Что еще?
Он снова помолчал, потом сказал:
– Я влюбляюсь в тебя. И не понимаю этого.
Вайда чувствовала то же самое, но ясно сознавала, что сейчас лучше ничего не говорить: он будет погружаться все глубже и глубже в пучину любви, покуда она не произнесет слов признания, а как только она произнесет их, не в силах больше сдерживаться, он прекратит погружение – и более глубокой любви они уже не познают. С Джеком она намеревалась потянуть время.
– А что тут непонятного? – спросила она. – Такое порой случается.
– С мной не случалось… до сих пор.
– Ну и что с того?
Она обняла его шею, притянула к себе и поцеловала в губы, сначала нежно, а потом страстно, самозабвенно.
– Что такое ты вытворяла? – спросил он, прерывая поцелуй. – Когда была сверху?
– Вытворяла?
– Ну ты понимаешь. Ты так сжимала меня.
– Ах это, – сказала она. – Я научилась всему этому, когда мне было четырнадцать. Моя кузина Амелия купила женский журнал со статьей «Как укрепить мускулы влагалища». Мы упражнялись каждый день. Разница в том, что она берегла себя для будущего мужа. Мне же не терпелось проверить все на практике. Ну и репутацию же я заработала!
– Еще бы.
– Неужели твои женщины никогда не делали с тобой такого?
– Делали, но не так…
– Продолжай.
Он заметно смутился.
– Не так умело. Вайда рассмеялась.
– Я же говорила, что я женщина с опытом. Но ведь тебя это не волнует, правда?
– Нет… черт возьми. Но ты продолжаешь удивлять меня.
– У меня есть еще чем тебя удивить. Подожди до завтра.
– А зачем ждать?
– Мне же выходить на работу через пару часов! Я и так буду ползать как сонная муха. Но ты можешь спать сколько душе угодно. Я доберусь до города на попутной машине, а пикап оставлю тебе. Когда проснешься, приезжай в ресторанчик. Я накормлю тебя завтраком.
Он лег лицом к лицу с ней и положил ладонь ей на щеку. От прикосновения на Вайду накатила волна сонливости – Форма даровала ей покой.
– Вайда, – сказал он.
– М-м-м… Что?
– Ничего.
Джек обнял ее, и она прильнула к нему всем телом, погружаясь в сон, больше не боясь кошмаров. Поначалу она провалилась в черную бездну подсознания, а вынырнув на поверхность, увидела сон, светлый и мирный. Обнаженная, она шла по фруктовому саду, в котором росли деревья с золотыми листьями и стеклянными плодами. Трава была золотой, и тигр со сверкающими глазами, похожими на драгоценные камни, мягко ступал рядом. Листья нижних ветвей скользили по коже, оставляя на ней теплые сияющие следы, медленно остывающие, словно следы поцелуев. Крылатые изумруды, как июньские жуки, чертили стремительные зигзаги в воздухе. Потом на лужайке впереди она увидела стеклянного рыцаря в латах, стоящего над убитым зверем. В брюхе зверя зияла глубокая рана, из которой хлестала кровь; и латные рукавицы рыцаря были все в крови, словно он рылся в ране, пытаясь извлечь оттуда клад. Ужасное зрелище не гармонировало с безмятежной атмосферой сада. Вайда не узнала в рыцаре Марша, но поняла, что это он, а зверь с выпотрошенными внутренностями – она. Она отступила назад, испугавшись, что Марш заметит ее. Но тигр прыгнул вперед и одним ударом лапы разбил стеклянного рыцаря на тысячу мелких осколков, а потом принялся слизывать с них кровь, и вскоре от ее врага не осталось ничего, кроме стекла в траве, которое казалось не страшнее яркой цветочной пыльцы или кристаллического осадка времени.
8
Завтрак
С утра пораньше в ресторанчике «Лунный свет» обычно завтракали пять постоянных клиентов: четыре старика, которые сидели в конце стойки, жуя овсянку и заглядывая Вайде в вырез платья, когда она их обслуживала, и толстый, лысый, краснолицый Джон Гино, главный редактор «Граальского Следопыта», который каждое утро приходил в пятнадцать минут восьмого, садился в ближайшую к двери кабинку – хотя еле туда протискивался, наваливаясь брюхом на покрытый скатертью столик, – и читал свою собственную газету, рискуя получить разрыв сердца от переедания, ибо уминал четыре сосиски с большой порцией картофеля-фри и выпивал три чашки кофе с цикорием. Все они знали Вайду еще с тех пор, как она находилась в материнской утробе, но редко заговаривали с ней. Это Вайду вполне устраивало. Она любила утреннюю тишину. Любила косые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи и падающие на пластиковую стойку, запах жарящегося бекона и блеск масла на плите. Раньше она бы никогда не подумала, что ей понравится держать ресторанчик, но в конце концов научилась находить удовольствие в однообразной работе и беспрерывном мелькании лиц, одних и тех же, если не считать случайных туристов и дальнобойщиков. Ресторанчик стал неотъемлемой частью ее жизни, местом, где она чувствовала себя наиболее защищенной от Марша. Но сегодня утром, собираясь отнести Гино завтрак и протянув руку за картофелем-фри, вместо жареной картошки она увидела шевелящуюся кучу крохотных мужчин и женщин, голых, с золотисто-коричневой кожей, которые трахались вповалку на белой тарелке. Она зажала ладонью рот, чтобы заглушить невольный вскрик, но не могла отвести глаз от миниатюрной оргии, что наверняка происходила сейчас в доме Марша; и он приглашал Вайду вновь занять свое законное центральное место в групповухе. Она услышала недовольный голос Гино, изъявлявшего желание получить свой завтрак, осторожно взяла тарелку, стараясь не дотрагиваться до содержимого, и отнесла к кабинке. – Ты сегодня еле шевелишься, девочка. – Гино взял двумя пальцами крохотную пышнотелую женщину с распущенными золотыми волосами, судорожно дрыгающую ногами, и отправил в рот.
Прожевал.
Вайда в ужасе смотрела, как он полил груду шевелящихся тел кетчупом, потом подцепил вилкой сплетенную в объятиях пару и перекусил пополам. Она попятилась, наткнулась на стойку.
– Что с тобой, Вайда? – Гино насадил на вилку двух худощавых смуглых мужчин и стянул их губами с металлических зубьев.
– Просто жара выбила меня из колеи.
– Сегодня нежарко. – Гино макнул молоденькую девушку головой в баночку с кетчупом, повертел там достаточно долго, чтобы она захлебнулась, и откусил половину безжизненно обмякшего тела, с которого стекали красные капли. – Для туристов, может, и жарко, но уж никак не для уроженцев Луизианы. Может, у тебя лихорадка?
Вайда ушла на кухню, прислонилась к холодильнику и стояла неподвижно, пока сердцебиение не прекратилось. Возившийся у плиты повар по имени Ансон широко улыбнулся; его круглое черное лицо лоснилось от пота. Он указал на холодильник.
– Женщина, тебе нужно залезть в этот ящик, чтобы охладиться, – сказал он.
Вайда вяло махнула рукой:
– Просто не могла смотреть, как Джон Гино жрет.
– Понятное дело. В один прекрасный день нам понадобится лебедка, чтобы вытащить его жирную задницу из кабинки.
Вайда овладела собой, глубоко вздохнула и вернулась в зал, стараясь даже краем глаза не смотреть на Гино. Она налила четырем старикам еще кофе; они глядели на нее с благодарностью и бессильной похотью. Самый старый, Тоби Эбиджин, заляпал овсянкой стойку, и Вайда, охваченная жалостью, вытерла грязь тряпкой, наклоняясь пониже, чтобы доставить старичкам удовольствие. Они пялились на нее слезящимися глазами, чавкали и хлюпали, а закончив завтрак, вновь принялись переговариваться, тяжело, с присвистом дыша.
Гино доел свой картофель-фри. Он с трудом выбрался из кабинки, стряхнул салфеткой крошки с брюха и направился к кассе, высыпал на поднос мелочь без сдачи, положил сверху два доллара чаевых и сказал:
– Картофель-фри сегодня удался на славу, Вайда. Ты сделала с ним что-то особенное.
– Нет, – сказала она дрожащим голосом.
– Во всяком случае, он удался. Если ты ничего особенного с ним не делала, не делай этого и в следующий раз.
Гино хихикнул, довольный своей шуткой, и похлопал Вайду по руке. Через несколько секунд колокольчик над дверью звякнул, возвещая о его уходе. Вайда не стала убирать со стола, где он сидел. Она проверила, не нужно ли чего еще старикам, а потом пошла в кладовую и открыла литровую банку с консервированными персиками. Срывая крышку с банки, она обвела взглядом полки – казалось, она вдруг очутилась в игрушечном небоскребе и смотрела на сечение трех этажей пентхауса, где жил Клиффорд Марш со своими прихвостнями. Целый зверинец существ мужского и женского пола, наряженных в маскарадные костюмы. Стоящие небольшими группами. Жестикулирующие. Живые. Сверкающие двуногие сирены с обнаженными грудями; мужчины в военных мундирах персонажей комической оперы; горбун в приапической маске, шныряющий взад-вперед и пихающий людей в зад своим непристойным носом; голая девочка не более двенадцати лет от роду, все тело которой расписано похабными словами. Вайда видела все это раньше: типичная для вечеринок Марша сцена. Она тупо смотрела на отвратительное сборище, понимая, что он проник в ее последнее убежище, что теперь ей нигде от него не скрыться. Потом она заметила самого Марша. Он стоял на третьем этаже – крохотный седеющий дьявол в смокинге, с ухмыляющимся загорелым лицом. И смотрел на нее. Он весело помахал рукой, потом поманил пальцем. Вскипев ненавистью, Вайда протянула к нему руку, но, прежде чем успела сжать кулак, он и все остальные растаяли в воздухе, оставив вместо себя коробки крекеров и банки томатного соуса.
Охваченная отчаянием, Вайда прижалась лбом к полке. Она подумала о Джеке, и мысль о нем придала ей сил. Если только она сумеет выбраться из Грааля. Если только сумеет выбраться. Она тяжело сглотнула, закрыла глаза, выпрямилась. Казалось, что-то бьется у нее в голове, мешая сосредоточиться. «Боже», – выдохнула она. Взяла банку персиков и заглянула внутрь. Персиков в банке не было. Вайда словно смотрела сквозь световое окно в потолке в спальню Марша. На дне банки стояла кровать, застеленная черным атласным покрывалом, на котором полулежала она сама, только моложе; с высоты белое обнаженное тело напоминало старомодную замочную скважину в черной двери, сквозь которую пробивается яркий свет. Вокруг кровати стояла дюжина мужчин, тоже голых. Они энергично мастурбировали, собираясь спустить на нее.
Вайда пронзительно вскрикнула и швырнула банку на пол. Персики повсюду. Лужа липкого сиропа. Она поскользнулась на сиропе и чуть не упала. Она завизжала от ярости, ужаса и в бешенстве принялась сбрасывать с полок коробки и банки. Крекеры, соль, горчица смешались с персиковым сиропом. Вайда бессильно опустилась на корточки в углу, в страхе глядя на учиненный разгром. В дверь кладовой постучали. «Вайда?» – позвал Ансон. И не дождавшись ответа, позвал еще раз.
– Я в порядке, – слабым голосом проговорила она.
– Тут какой-то мужчина тебя спрашивает, – сказал Ансон.
Марш, подумала она. Он прислал своего демона.
– Он говорит, что ты обещала накормить его завтраком.
Джек.
– Скажи ему… – Она с трудом поднялась на ноги. – Скажи, что я выйду через минуту.
Вайда постаралась придать лицу спокойное выражение, используя вместо зеркала консервную банку без этикетки, и по пути через кухню велела Ансону быстренько приготовить омлет и бекон. Джек сидел в последней кабинке, отвернувшись от стариков. Она принесла ему кофе, поцеловала в щеку и села напротив.
– Ты в порядке? – спросил он. – Неважно выглядишь.
– В этом виноват ты, не так ли? – Вайда натянуто улыбнулась. Она хотела рассказать Джеку про Марша, но подумала, что это спугнет его, прежде чем Форма успеет проявиться полностью. – Какие у тебя планы на сегодня?
– Понятия не имею. Может, просижу весь день на лавочке, жуя табак. У меня отлично получится. – Казалось, синие глаза Джека увидели страх, бьющийся в глубине ее существа, и приласкали взглядом. – Я тебе еще нравлюсь сегодня утром?
Вайда хотела сказать, что любит его, но сдержалась: еще не время.
– Очень нравишься, – сказала она. – Может даже, больше, чем просто нравишься.
– Я думал то же самое о тебе. – Он положил руки на спинку диванчика, словно обнимая двух невидимых приятелей. – Так ты приготовишь мне завтрак?
– Поверь, ты поешь гораздо вкуснее, если готовить будет Ансон. – Она бросила взгляд в сторону кухни. Старики глазели на них – очевидно, пытаясь хорошенько запомнить Джека, уже сочиняя историю, которую они расскажут про Вайду и ее нового любовника.
Дверь кухни распахнулась, появился Ансон с двумя тарелками. Он неторопливо подошел, смерил Джека подозрительным взглядом и поставил перед ним тарелки. «О, спасибо», – сказал Джек, а Ансон сказал Вайде:
– Если понадобится еще чего, просто крикни.
Пока Джек ел, Вайда смотрела, как ходят у него челюсти, как вздуваются жилы на шее.
– Куда ты направлялся? – спросила она. – Прежде чем твоя машина поломалась.
– Во Флориду. – Он промакнул губы салфеткой. – Нью-Смирна-Бич. Один знакомый предоставил в мое распоряжение свой коттедж на несколько месяцев. Я хочу посочинять немного, и лучше места не придумаешь.
– Ты имеешь в виду музыку?
– Песни. – Он подцепил вилкой кусок омлета, отправил в рот и прожевал. – М-м-м… вкуснятина!
– Ансон – настоящее сокровище, – рассеянно сказала Вайда. – Ты этим зарабатываешь на жизнь?
– Угу. – Он проглотил кусок. – Мои песни идут нарасхват, но никто не желает слушать их в моем исполнении. У меня не настолько хороший голос.
– Мне показалось, у тебя приятный голос.
– Ты слышала мое пение лишь один раз, вчера вечером.
– Тогда спой мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Никто тебя не услышит, кроме меня. Эти старики и ухом не поведут, даже если рядом разорвется бомба.
Джек положил вилку на стол.
– Я не взял гитару.
– Ничего страшного. Я просто хочу получить представление.
Он закрыл глаза и запел. Он исполнял балладу – приглушенным голосом, таким мелодичным и мягким, что Вайда, удивленная и очарованная, стала прислушиваться к словам только с половины первого куплета.
– Здесь нужна гитара, – сказал он.
– О боже! – Вайда помахала ладонью у лица, словно обмахиваясь веером. – Мне неловко признаться, какие ощущения я сейчас испытала.
– Ну да, как же, – сказал он, но с явно польщенным видом.
– Держу пари, девушка, для которой ты написал эту песню, сразу упала навзничь, когда ты ей спел.
– Я написал это сегодня утром, – сказал он. – Вскоре после твоего ухода.
Вайда залилась краской.
– Для меня? Ты написал это для меня?
Он кивнул.
Она поспешно вызвала в памяти слова – послание, переданное ей Формой. «…возможно я знаю ответы/на вопросы, что мучат тебя /тебе нужно только спросить…» Вайде следовало направить Форму по верному пути, сделать шаг навстречу.
Прожевал.
Вайда в ужасе смотрела, как он полил груду шевелящихся тел кетчупом, потом подцепил вилкой сплетенную в объятиях пару и перекусил пополам. Она попятилась, наткнулась на стойку.
– Что с тобой, Вайда? – Гино насадил на вилку двух худощавых смуглых мужчин и стянул их губами с металлических зубьев.
– Просто жара выбила меня из колеи.
– Сегодня нежарко. – Гино макнул молоденькую девушку головой в баночку с кетчупом, повертел там достаточно долго, чтобы она захлебнулась, и откусил половину безжизненно обмякшего тела, с которого стекали красные капли. – Для туристов, может, и жарко, но уж никак не для уроженцев Луизианы. Может, у тебя лихорадка?
Вайда ушла на кухню, прислонилась к холодильнику и стояла неподвижно, пока сердцебиение не прекратилось. Возившийся у плиты повар по имени Ансон широко улыбнулся; его круглое черное лицо лоснилось от пота. Он указал на холодильник.
– Женщина, тебе нужно залезть в этот ящик, чтобы охладиться, – сказал он.
Вайда вяло махнула рукой:
– Просто не могла смотреть, как Джон Гино жрет.
– Понятное дело. В один прекрасный день нам понадобится лебедка, чтобы вытащить его жирную задницу из кабинки.
Вайда овладела собой, глубоко вздохнула и вернулась в зал, стараясь даже краем глаза не смотреть на Гино. Она налила четырем старикам еще кофе; они глядели на нее с благодарностью и бессильной похотью. Самый старый, Тоби Эбиджин, заляпал овсянкой стойку, и Вайда, охваченная жалостью, вытерла грязь тряпкой, наклоняясь пониже, чтобы доставить старичкам удовольствие. Они пялились на нее слезящимися глазами, чавкали и хлюпали, а закончив завтрак, вновь принялись переговариваться, тяжело, с присвистом дыша.
Гино доел свой картофель-фри. Он с трудом выбрался из кабинки, стряхнул салфеткой крошки с брюха и направился к кассе, высыпал на поднос мелочь без сдачи, положил сверху два доллара чаевых и сказал:
– Картофель-фри сегодня удался на славу, Вайда. Ты сделала с ним что-то особенное.
– Нет, – сказала она дрожащим голосом.
– Во всяком случае, он удался. Если ты ничего особенного с ним не делала, не делай этого и в следующий раз.
Гино хихикнул, довольный своей шуткой, и похлопал Вайду по руке. Через несколько секунд колокольчик над дверью звякнул, возвещая о его уходе. Вайда не стала убирать со стола, где он сидел. Она проверила, не нужно ли чего еще старикам, а потом пошла в кладовую и открыла литровую банку с консервированными персиками. Срывая крышку с банки, она обвела взглядом полки – казалось, она вдруг очутилась в игрушечном небоскребе и смотрела на сечение трех этажей пентхауса, где жил Клиффорд Марш со своими прихвостнями. Целый зверинец существ мужского и женского пола, наряженных в маскарадные костюмы. Стоящие небольшими группами. Жестикулирующие. Живые. Сверкающие двуногие сирены с обнаженными грудями; мужчины в военных мундирах персонажей комической оперы; горбун в приапической маске, шныряющий взад-вперед и пихающий людей в зад своим непристойным носом; голая девочка не более двенадцати лет от роду, все тело которой расписано похабными словами. Вайда видела все это раньше: типичная для вечеринок Марша сцена. Она тупо смотрела на отвратительное сборище, понимая, что он проник в ее последнее убежище, что теперь ей нигде от него не скрыться. Потом она заметила самого Марша. Он стоял на третьем этаже – крохотный седеющий дьявол в смокинге, с ухмыляющимся загорелым лицом. И смотрел на нее. Он весело помахал рукой, потом поманил пальцем. Вскипев ненавистью, Вайда протянула к нему руку, но, прежде чем успела сжать кулак, он и все остальные растаяли в воздухе, оставив вместо себя коробки крекеров и банки томатного соуса.
Охваченная отчаянием, Вайда прижалась лбом к полке. Она подумала о Джеке, и мысль о нем придала ей сил. Если только она сумеет выбраться из Грааля. Если только сумеет выбраться. Она тяжело сглотнула, закрыла глаза, выпрямилась. Казалось, что-то бьется у нее в голове, мешая сосредоточиться. «Боже», – выдохнула она. Взяла банку персиков и заглянула внутрь. Персиков в банке не было. Вайда словно смотрела сквозь световое окно в потолке в спальню Марша. На дне банки стояла кровать, застеленная черным атласным покрывалом, на котором полулежала она сама, только моложе; с высоты белое обнаженное тело напоминало старомодную замочную скважину в черной двери, сквозь которую пробивается яркий свет. Вокруг кровати стояла дюжина мужчин, тоже голых. Они энергично мастурбировали, собираясь спустить на нее.
Вайда пронзительно вскрикнула и швырнула банку на пол. Персики повсюду. Лужа липкого сиропа. Она поскользнулась на сиропе и чуть не упала. Она завизжала от ярости, ужаса и в бешенстве принялась сбрасывать с полок коробки и банки. Крекеры, соль, горчица смешались с персиковым сиропом. Вайда бессильно опустилась на корточки в углу, в страхе глядя на учиненный разгром. В дверь кладовой постучали. «Вайда?» – позвал Ансон. И не дождавшись ответа, позвал еще раз.
– Я в порядке, – слабым голосом проговорила она.
– Тут какой-то мужчина тебя спрашивает, – сказал Ансон.
Марш, подумала она. Он прислал своего демона.
– Он говорит, что ты обещала накормить его завтраком.
Джек.
– Скажи ему… – Она с трудом поднялась на ноги. – Скажи, что я выйду через минуту.
Вайда постаралась придать лицу спокойное выражение, используя вместо зеркала консервную банку без этикетки, и по пути через кухню велела Ансону быстренько приготовить омлет и бекон. Джек сидел в последней кабинке, отвернувшись от стариков. Она принесла ему кофе, поцеловала в щеку и села напротив.
– Ты в порядке? – спросил он. – Неважно выглядишь.
– В этом виноват ты, не так ли? – Вайда натянуто улыбнулась. Она хотела рассказать Джеку про Марша, но подумала, что это спугнет его, прежде чем Форма успеет проявиться полностью. – Какие у тебя планы на сегодня?
– Понятия не имею. Может, просижу весь день на лавочке, жуя табак. У меня отлично получится. – Казалось, синие глаза Джека увидели страх, бьющийся в глубине ее существа, и приласкали взглядом. – Я тебе еще нравлюсь сегодня утром?
Вайда хотела сказать, что любит его, но сдержалась: еще не время.
– Очень нравишься, – сказала она. – Может даже, больше, чем просто нравишься.
– Я думал то же самое о тебе. – Он положил руки на спинку диванчика, словно обнимая двух невидимых приятелей. – Так ты приготовишь мне завтрак?
– Поверь, ты поешь гораздо вкуснее, если готовить будет Ансон. – Она бросила взгляд в сторону кухни. Старики глазели на них – очевидно, пытаясь хорошенько запомнить Джека, уже сочиняя историю, которую они расскажут про Вайду и ее нового любовника.
Дверь кухни распахнулась, появился Ансон с двумя тарелками. Он неторопливо подошел, смерил Джека подозрительным взглядом и поставил перед ним тарелки. «О, спасибо», – сказал Джек, а Ансон сказал Вайде:
– Если понадобится еще чего, просто крикни.
Пока Джек ел, Вайда смотрела, как ходят у него челюсти, как вздуваются жилы на шее.
– Куда ты направлялся? – спросила она. – Прежде чем твоя машина поломалась.
– Во Флориду. – Он промакнул губы салфеткой. – Нью-Смирна-Бич. Один знакомый предоставил в мое распоряжение свой коттедж на несколько месяцев. Я хочу посочинять немного, и лучше места не придумаешь.
– Ты имеешь в виду музыку?
– Песни. – Он подцепил вилкой кусок омлета, отправил в рот и прожевал. – М-м-м… вкуснятина!
– Ансон – настоящее сокровище, – рассеянно сказала Вайда. – Ты этим зарабатываешь на жизнь?
– Угу. – Он проглотил кусок. – Мои песни идут нарасхват, но никто не желает слушать их в моем исполнении. У меня не настолько хороший голос.
– Мне показалось, у тебя приятный голос.
– Ты слышала мое пение лишь один раз, вчера вечером.
– Тогда спой мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Никто тебя не услышит, кроме меня. Эти старики и ухом не поведут, даже если рядом разорвется бомба.
Джек положил вилку на стол.
– Я не взял гитару.
– Ничего страшного. Я просто хочу получить представление.
Он закрыл глаза и запел. Он исполнял балладу – приглушенным голосом, таким мелодичным и мягким, что Вайда, удивленная и очарованная, стала прислушиваться к словам только с половины первого куплета.
Дойдя до припева, он принялся отбивать ритм по краю стола.
… может, я мечтатель, может, глупец,
Может, просто одинокий человек;
Но возможно, я знаю ответы
На вопросы, что мучат тебя…
Тебе нужно только спросить…
Он резко оборвал песню, заметно сконфуженный.
Ты не скроешь любовь от меня,
Ты не скроешь любовь от меня…
Да, ты можешь сбежать, но…
Ты не скроешь любовь от меня…
– Здесь нужна гитара, – сказал он.
– О боже! – Вайда помахала ладонью у лица, словно обмахиваясь веером. – Мне неловко признаться, какие ощущения я сейчас испытала.
– Ну да, как же, – сказал он, но с явно польщенным видом.
– Держу пари, девушка, для которой ты написал эту песню, сразу упала навзничь, когда ты ей спел.
– Я написал это сегодня утром, – сказал он. – Вскоре после твоего ухода.
Вайда залилась краской.
– Для меня? Ты написал это для меня?
Он кивнул.
Она поспешно вызвала в памяти слова – послание, переданное ей Формой. «…возможно я знаю ответы/на вопросы, что мучат тебя /тебе нужно только спросить…» Вайде следовало направить Форму по верному пути, сделать шаг навстречу.