Страница:
Шерман Елена
Человек из легенды
Елена Шерман
Человек из легенды
(из цикла "Истории Сергея Рыжова")
Вам когда-нибудь хотелось стать человеком из легенды? Но чур, отвечать только честно. Хотелось вам, чтоб народ о вас песни слагал, кинематографисты снимали полнометражные ленты, а седовласые старцы рассказывали обступившей их детворе о ваших деяниях, делая многозначительные паузы в самых неожиданных местах для пущего эффекта? Хотелось? Нет? Значит, вы совершенно нормальный человек, не страдающий манией величия ни в легкой, ни в тяжелой форме.
Как и я, впрочем. Потому что слава героя легенд, сказаний, устных рассказов и прочих жанров народного творчества меня никогда не прельщала. Корсаром в младшем школьном возрасте мечтал быть, сознаюсь, а вот фольклорным героем - никогда. Как-то не тянуло. Я вообще человек скромный, хотя и не застенчивый. И когда этим летом в переполненной электричке "Одесса - ст.Солнечная" я услышал леденящую кровь историю об убийстве трех отдыхающих в пляжном баре в августе прошлого года в поселке городского типа З. Белгород-Днестровского района Одесской области, то был настолько потрясен, изумлен и поражен, что даже на некоторое время перестал дышать, и только нехватка воздуха вернула меня к действительности. А полная, знойная и очень общительная дама в шляпе с одиноким лиловым цветком, не заметив моей реакции, продолжала драматичный рассказ о внезапной ссоре из-за роковой женщины (чья личность так и осталась не установленной), с необыкновенной быстротой переросшей в кровавую разборку. "Двух сразу зарезали, - со сдержанным пафосом завершила свою повесть сказительница, - а третий, толстый такой, в больнице умер".
"Ужас! - воскликнула женщина с ребенком лет пяти, тщетно пытающимся обеими руками свить собственное правое ухо в трубочку. - А что, поймали этих бандитов?" "Поймали, - веско сказала дама в шляпе с цветком. - Был показательный суд в Белгород-Днестровске. Сначала им по десять лет дали, но они написали апелляцию, и им уменьшили до семи лет".
"Не может быть! - неожиданно для себя громко сказал я. - Этого не может быть". "Теперь все может быть, - строго сказала женщина в шляпе, бросив на меня слегка пренебрежительный взгляд. - Теперь демократия".
Сраженный последним аргументом, я умолк, но окончательно придти в себя мне удалось не скоро - часа через два, три. Вы спросите, чего я так взвился и какое мне дело до этого убийства? Дело есть, и реакция моя, при всей ее странности, в данном случае вполне адекватна.
Потому что это меня сразу зарезали в кафе озверевшие отморозки.
Последние сомнения на сей счет развеяла пожилая горничная б/о "Искра", где я остановился, дополнив рассказ дамы из электрички красочными, незабываемыми подробностями, вроде безутешного рыдания родных на задворках белгород-днестровского морга, и удивительно меткими характеристиками внешних данных погибших: "люди говорять, шо один был красивый, один толстый, а один ни рыба ни мясо".
Точно! Все правда. Правы, стократ правы были классики русской литературы, свято верившие, что только народ, простой, темный и в зипунах, знает правду жизни. Все именно так и было: вечер, бар, звуки порочной музыки, призывающей к наслаждениям, роковая красавица, пляжная Кармен и острый нож, вонзенный прямо в сердце. Так говорит народ, и тот ничтожный факт, что я живой, не дает мне, жалкому интеллигенту, морального права спорить с легендой. Искусство - что народное, что профессиональное - вещь самодостаточная и самоценная, а, главное, неизменно выигрывающая в споре с жизнью. И кто, собственно, сказал, что все изначально должно было быть так, как произошло в действительности? Может, в небесной канцелярии было задумано поставить в этот вечер эффектную точку в наших биографиях, но какой-то нерадивый ангел перепутал резолюцию, и впоследствии искусство, со свойственной ему чуткостью, лишь восстановило первоначальный узор бытия.
В конце концов, рано или поздно герой уходит, а легенда остается.
Мой путь от скромного вузовского преподавателя к человеку из легенды начался с того момента, когда три друга юности - я и два Олега, Конопенко и Кнежевич - решили вместе отдохнуть на юге. Заметьте, путь в бессмертие всегда начинается с чего-то ужасно прозаического; в данном случае с дяди Конопенко, который занимал важную должность в дрогобычском строительном объединении объединении "Карпатбуд" и любезно раздобыл для племянничка три путевки на базу отдыха "Галичанка" в пгт. З. за 10% стоимости
- Все будет как в юности, - широко улыбаясь, сообщил нам толстый Конопенко. - Помните студенческие времена?
- А, значит, туалет один на всю базу, - сообразил я (всегда был смышлен).
- И душ один на всех, - добавил Кнежевич.
- Зато море, солнце, вольный ветер, и 72 гривны за 12 дней, - весело подтолкнул меня Конопенко, отчего я чуть не упал со стула. - Лично я к тому же рассчитываю похудеть.
- Значит, и кормежка отвратительная, - подытожил Кнежевич. - Ну так что, едем, хлопцы, в этот гадюшник?
- А то как же! - бодро ответили мы и ударили по рукам. Судьбоносное решение было принято; оставалось только найти за неделю до отъезда три билета до Одессы в разгар курортного сезона. С большими хлопотами и переплатой нам удалось достать лишь три боковых плацкарты.
- Ничего, мужики, всего одна ночь, перекантуемся, - бодро заметил Конопенко (этой жирной сволочи досталось нижнее место). - До встречи послезавтра на перроне в двадцать минут восьмого.
Скорый поезд "Львов-Одесса" отправлялся в 19.40. Когда я за полчаса до отправления поезда поднялся на первый перрон, там уже были поезд и Конопенко, сидевший на скамейке возле киоска с провизией и сосредоточенно что-то жевавший.
- Угощайся, -- он вынул из пахнущего ванилью кулька большое круглое печенье и протянул мне.
- Спасибо, я сыт. Кнежевича еще нет? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Как видишь. Но мы рано пришли, мы ж договорились встретиться в 19.20.
Кнежевич не появился ни к 19.20, ни к 19.30, ни к отправлению поезда. Тщетно Конопенко насиловал мобильник - абонент 8-050-564-66-12 не отвечал. Когда с задержкой в пять минут поезд тронулся с места, мы наконец увидели нашего друга, бежавшего по перрону с огромным рюкзаком за спиной. В правой руке он держал вешалку с белым костюмом, заботливо обернутым в целлофан, в левой - бутылку вина. Бежать ему было явно неудобно, и когда нелепая фигура исчезла из нашего поля зрения, заслоненная толпой провожающих, Конопенко обреченно махнул рукой:
- Не догонит!
В тот момент, когда и я в это поверил, из начала вагона донесся мат, произносимый очень знакомым голосом. Через минуту перед нами возник Кнежевич собственной персоной.
- Е-мое, понаставили торб, я чуть бутылку не разбил, -- отрывисто произнес он вместо приветствия. - И ты хорош, -- перевел он взгляд на Конопенко, -- звонишь, как угорелый! Я бегу за поездом, все руки заняты, а тут еще мобильник на боку поет! Что я тебе его, зубами достану!
Тут вагон тряхнуло, и Кнежевич чуть не упал на меня.
- Да сядь ты, придурок! И сними свой рюкзак!
- Чего опоздал? - спросил Конопенко, пряча мобильник.
Костюм утюжил.
"Вот кретин!" - подумал я, а вслух не удержался и спросил:
- На хрена тебе костюм?
- Да и вино ты зря тащил, -- подхватил Конопенко. - Чтоб обмыть отъезд, у меня есть с собой домашний спотыкач на травах. Такой аромат - пальчики оближешь!
- Плевал я на твой спотыкач, -- утирая пот с лица, пробормотал Кнежевич. - Культурные люди в поезде самогон не пьют.
После проверки билетов решено было все-таки ограничиться вином, которое Кнежевич ловко разлил в три пластиковых стаканчика.
- Ну, чтоб нам было хорошо! - бодро провозгласил первый тост Кнежевич и поднес к губам стаканчик. В этот момент вагон снова тряхнуло, Кнежевич подавился и зашелся в судорожном кашле, мое вино выплеснулось мне на брюки, а стаканчик Конопенко упал и залил вином весь столик, подмочив лежащую на нем провизию.
И я усомнился, что нам будет хорошо.
- Ничего, -- засуетился Конопенко, пытаясь вытереть винную лужицу на столе мгновенно промокавшими бумажными салфетками, -- ничего, у меня есть еще и хлеб, и колбаса.
В подтверждение своих слов он тут же выложил на столик кучу кульков с различными кулинарными и кондитерскими изделиями. Я заглянул в его сумку и увидел, что она полна провизии. С такими сумками обычно приезжают домой городские родственники со щедрой деревенской свадьбы.
Я с удовольствием подумал, как я умен: один тащит запасы пищи, как в экспедицию на Северный полюс, другой весь наличный гардероб, а я, как европеец, путешествую с одной маленькой спортивной сумкой, и то заполненной лишь на две трети. Правда, потом выяснилось, что я забыл полотенца, бритву, тапочки и пижаму.
Вагон был набит битком - чтоб добраться до туалета, требовалось не менее пяти минут, а чтоб войти в него, еще двадцать. Какие-то загорелые мужики сидели на откидных сиденьях и играли в карты, всюду стояли чьи-то клетчатые сумки, мелкие дети непрерывно шныряли под ногами, и, главное, какие-то бабки, девки, пацаны и мужики непрерывно швендяли взад-вперед по вагону, так что через час у меня начало рябить в глазах. В довершение ко всему снаружи стояла тридцатиградусная жара начала августа, и вскоре дышать стало совершенно нечем. От духоты, выпитого и съеденного (я никогда столько не ем по вечерам!) я отяжелел настолько, что уже в десять вечера понял: надо лезть наверх, на свою полку.
Я вообще в поезде плохо сплю, но здесь о сне и думать не приходилось. Только я закрыл глаза, как где-то вблизи заорал грудной ребенок и орал истошным воем так долго и нудно. Едва младенец затих, кому-то стало плохо и какая-то женщина принялась бегать по вагону в поисках нитроглицерина. Когда у неизвестного страдальца сердце отпустило и в вагоне на миг воцарилась относительная тишина, в купе к проводникам забрели цыгане, затянувшие под гитару песню про калину у ручья. Я хотел было сказать проводникам все, что думаю по этому поводу, но для этого надо было слезть, а на такой подвиг я был уже неспособен. Пришлось наслаждаться молча.
Вiн хотiв мене, калину,
Посадить в своїм саду,
Не довiз, i в полi кинув,
Думав, що я пропаду,
старательно выводил цыганский певец под чей-то (должно быть, проводника из соседнего вагона) восторженный мат:
- Вот, бля, вот это музыканты! Да таких, бля, е-мое, музыкантов на свадьбу, да они все село переворошат! Во поют, бля, мля, твою мать!
Когда часам к трем ночи музыкальный аккомпанемент стих, я начал дремать, и проснулся только раз - когда кто-то пытался за ремень стянуть с багажной полки мою сумку. Я встрепенулся, хрипло со сна спросил "Кто здесь?!" и поднял голову, но увидел в неверном свете луны лишь какие-то смутные стремительно удаляющиеся фигуры.
Из призрачного мира тяжелых неопределенных видений меня вывел бодрый крик проводницы "Просыпаемся, через час Одесса!" и сочный бас Конопенко, рассказывавшего кому-то (как оказалось, вовсе не Кнежевичу, а полной тетке в спортивных штанах из купе напротив) о новой системе похудения. И вдруг иногда такое со мной бывает - неведомо от чего, от рассказа Конопенко, от солнца за немытыми окнами, оттого, что еду отдыхать, что у меня есть друзья, что я еще молод и многое, многое еще впереди - меня охватило острое чувство радости бытия. Я улыбнулся, протер глаза кулаками и слез вниз.
Небритые друзья мои сидели и хитро улыбались, причем Конопенко отчего-то держал правую руку под столиком, уставленным провизией.
- А мы выпили твое вино, соня! - радостно сказал Кнежевич. - Тебе ничего не осталось.
"Какие молодцы", -- растроганно подумал я. Ненавижу пить с утра.
- Да не пугай ты его, -- широко улыбнулся Конопенко и вынул руку из-под столика. В ней был пластиковый стаканчик. - Вот тебе твоя порция.
"Сволочи! Не могли сами все выпить!" К счастью, желание опохмелиться на сей раз возобладало над дружескими чувствами, так что вина в стаканчике было чуть больше половины. Я заел вино сладким орешком и пошел бриться.
Город-герой Одесса встретил нас, как и полагается курорту, солнцем, веселым ветром и шагающей по перрону навстречу приезжим ордой теток с табличками "Сдаю комнату" в руках. До З. мы доехали быстро и с ветерком микроавтобусом "Одесса-Белгород-Днестровский", отправлявшимся прямо с ж/д вокзала. Так же быстро и без труда мы нашли наш дом отдыха "Галичанка", пройдя по центральной улице, застроенной с одной стороны санаториями, домами отдыха и пансионатами, а с другой - всевозможными кафетериями, барами и ресторанчиками.
Директора дома отдыха на месте не оказалось, паспортистка велела нам подождать. Кнежевич и Конопенко сели на скамейку перед входом в администрацию и как подсолнухи, дружно повернули головы к солнцу. Я же решил прогуляться по территории дома отдыха и осмотреться.
Прогулка моя длилась ровно пять минут: больше некуда было идти и нечего смотреть. На небольшом пространстве, кроме администрации, были расположены три ряда нуждающихся в покраске деревянных домиков, столовая, на улице перед которой располагался ряд рукомойников (я сразу вспомнил пионерский лагерь), маленькое приземистое здание медпункта, детская площадка с облезлыми металлическими качелями и горками, две цветочные клумбы и, что мне особенно не понравилось, здание без окон с двумя дверями, над которыми красовались оранжевые буквы "М" и "Ж". "Эге, значит в этих домиках даже минимальных удобств нет", -- подумал я и загрустил. Перспектива кросса через весь дом отдыха в случае острого кишечного расстройства меня не вдохновляла.
Минут через 15 появился директор, выглядевший куда лучше вверенного ему хозяйства. Это был огромный, лысый толстяк баскетбольного роста с удивительно свежим цветом лица. Обращали ли вы внимание на то любопытное обстоятельство, что худой директор черноморского дома отдыха встречается крайне редко и, по правде говоря, не вызывает доверия? Другое дело крупный, осанистый дядя, принявший нас очень ласково. Он так интересно, так вкусно рассказывал о своем доме отдыха, о чудесном пляже, который в двух шагах (что правда, то правда), о разнообразном и богатом витаминами питании, и в завершение так ловко подвернул разговор к материальным сложностям пополнения инвентарного фонда, что мы как-то механически, как сомнамбулы какие-то, достали по полтиннику и вручили ему с глупыми улыбками на лицах. Деньги так быстро исчезли в кармане его светлых брюк, что я готов был усомниться, что все это было на самом деле. В благодарность директор приказал паспортистке (она же зав. хоз. частью) провести нас в "лучшие апартаменты" и пообещал "лично проконтролировать", чтоб нас кормили, как на убой.
Описание "лучших апартаментов" пропускаю, тем более, что они могли показаться таковыми разве что пламенному поклоннику античных стоиков с их принципом "как много есть на свете вещей, без которых человек может обойтись!" Обед был не лучше. Но, в конце концов, я приехал не обжираться. Море и солнце - вот что главное, и они были рядом.
Выходя из столовой, я глянул на себя в зеркало у умывальника и расстроился. На фоне загорелых, свежих курортников моя физиономия показалась мне мучнисто-бледной, чуть ли не больной, и точно так же неаппетитно выглядела возникшая рядом в зеркале физиономия Кнежевича.
- Да, мы с тобой, как поганки какие-то, -- самокритично признал Олег и тут же выдвинул решение проблемы: -- Немедленно на пляж!
Переодевшись в плавки и прихватив в качестве подстилок большие махровые полотенца (я свое забыл, и мне, к сожалению, пришлось довольствоваться казенным покрывалом), мы ринулись к морю за йодом и ультрафиолетом. Впереди бежал Кнежевич, спеша загореть и поразить прекрасный пол красотой своей божественной фигуры. За ним шел я, держа в объятиях выцветшее покрывало, а замыкал небольшую, но живописную группу Конопенко, передвигавшийся медленными, осторожными шажками. Медленно он ходил всегда, поскольку при весе в центнер не побегаешь, а осторожно двигался потому, что наскоро купленные перед отъездом плавки оказались ему маловаты и он боялся, что при резком движении они треснут по швам.
Море было чистое, теплое и прекрасное - как всегда, зато пляж оказался довольно грязным. Посильный вклад в его загрязнение вносили непрерывно сновавшие взад-вперед продавцы, предлагавшие "сл-ад-кие трубочки с черносливом, орехами, сгущенкой", "пи-иво холодное", "сла-дкий виноград", "до-маш-ние пирожки с капустой, картошкой" и прочую дрянь, включая неизбежные дары моря - какие-то сушеных и вяленых рыбок, мелких раков и креветок. Там, где проходили продавцы трубочек, за ними долго тянулся шлейф сладкого запаха, возбуждавший детей и обжор. Вообще, по моим наблюдениям, никто так много не жрет на пляже, как толстяки. Сидевшая неподалеку от нас огромная тетя в черном купальнике и детской панамке, увидев торговца сушеными рыбками, тут же подозвала его, купила десяток и с аппетитом съела, облизывая пальцы.
- Сволочи, только антисанитарию разводят, -- пробурчал вылезший из воды Конопенко, становясь возле меня и нервно принюхиваясь к витавшему в воздухе аромату трубочек. Видно было, что ему уже хочется есть, но он еще в силах себя сдерживать.
Обсохнув, оба Олега пошли на облюбованное ими место в центре пляжа, а я пренебрег жалкой подстилкой и лег на песочек у самого моря, так что брызги воды долетали до лица. Хорошо! Возле правой руки на влажном песке лежала перевернутая ракушка размером с грецкий орех, в ней поблескивала на солнце вода - маленькая частичка моря, оставшаяся после прилива. Полюбовавшись ракушкой, я закрыл глаза и мало-помалу начал задремывать под вечный шум моря (почти не спал ночью). Очнулся я от протяжного возгласа прямо над ухом "Трубочки, сладкие трубочки по гривне!" и оттого, что мне едва не наступили на ногу. Я открыл глаза: справа налево шустро двигалась торговка сладкими трубочками с подносом в одной руке и сумкой в другой, а слева направо шел фотограф с ручным питоном на шее. С моря дул сильный ветер, и питону, видимо, было холодно: рептилия извивалась и норовила засунуть голову фотографу под майку.
От этого зрелища мне что-то расхотелось лежать, я встал и бросил взгляд на далекие горизонты. Слева был видно все побережье на несколько километров, пляжи и дома отдыха за ними, а в самом конце, в смутной дымке виднелись резко выделявшиеся на фоне прочих приземистых строений две многоэтажки. Мне стало интересно, что это за небоскребы, и я решил пройтись к ним. Оглянувшись, чтоб привлечь к полезной и познавательной прогулке друзей, я убедился, что они и без меня нашли занятия по душе: Кнежевич флиртовал с какой-то рыжеволосой девой в зеленом купальнике, а Конопенко расплачивался с продавщицей трубочек, держа две штуки в правой руке.
- И что тебе на месте не сидится! - искренне удивился он.
- Серега у нас ученый, ему интересно идти в неизведанное, -- засмеялся Кнежевич и подмигнул рыжеволосой гурии, стыдливо прикрывавшей во время разговора рот рукой (явно зубы не в порядке). - Иди, потом нам расскажешь.
Я плюнул в волну и пошел к туманным горизонтам. Идти было необычайно легко и приятно: накатывавшая морская волна освежала ноги, сильный ветер устранял ощущение жары, и даже досадные мелочи вроде коня, трусившего вдоль берега вместе со своим владельцем (фото -7 грн, покататься - 10) или папаши, матом рассказывающего двухлетнему сыну о правилах поведения в воде, не омрачали моего энтузиазма. По пути я видел много забавных мелочей, например, грозный плакат: "Кто утонет, тот в море купаться не будет!", причем в первой "о" была нарисована грустная рожица утопленника, а во второй - венок. Сперва жизнь на пляже била ключом: мелкие дети издевались над медузой, собаки нюхали море, между лежащими на пляже людьми невозможно было пройти, не наступив на чью-нибудь конечность, но чем дальше удалялся я в сторону Одессы, тем безлюднее становился пляж. Там, где железнодорожная насыпь почти вплотную подходила к воде, людей было уже немного, а там, где в воду были навалены огромные каменные плиты, не было никого, кроме двух-трех рыболовов.
У насыпи я остановился передохнуть. Хотя у воды зной и не ощущался, пот с меня все же тек. Я глянул на часы: ого, я иду уже сорок минут, а проклятые коробки по-прежнему торчат где-то на горизонте! Мое путешествие уже начало мне надоедать, но любопытство с упрямством возобладали над здравым смыслом и я поплелся дальше, причем, перебираясь через насыпь, оцарапал до крови большой палец ноги о какую-то дрянь. Уже из последних сил, задыхаясь, добрался я наконец через полчаса к загадочным небоскребам. Подойдя ближе и наконец рассмотрев, что это такое, я не удержался и начал матюкаться.
Передо мной, глядя пустыми глазницами незастекленных окон, стояли заброшенные, недостроенные многоэтажки. Забросили их, похоже, довольно давно - или деньги кончились, или фундамент просел. И ради этого я перся полтора часа по сорокаградусной жаре?
- Ну, что ты увидел? - спросили меня приятели, уже начавшие собираться: солнце стало клониться к закату, а без него на сильном ветру было холодновато.
- Пятизвездочный отель! - злобно ответил я. - Но все люксы уже заняты, так что придется тебе, Кнежевич, стоять в очереди в общий туалет в "Галичанке". А как, кстати, твоя красавица? Что-то ее уже не видно?
Олег махнул рукой.
- Да ну ее, училка младших классов из Кривого Рога. На фиг? Нет, мы тут таких телок найдем, что ого-го...
Животрепещущая тема была продолжена за ужином.
- Не понимаю, кого ты тут рассчитываешь найти, -- пожал я плечами, с отвращением, приобретенным еще в детском садике, глядя на бледную творожную запеканку. - Курорт-то семейный, все парами, да и фотомоделей я здесь что-то не вижу...
- А главное, на хрена они нам? - подхватил Конопенко. - Ты запеканку не будешь? Тогда дай мне... Я сюда приехал расслабиться, а не гоняться за триппером.
- Говори за себя, обжора! Тебе давно ничего не нужно, кроме жратвы. И вообще, глянь на него, Серега, можно сказать, что этому мешку сала всего 33?
- Не хами, пижон. А то я как встану, как двину - ты в шоу уродов будешь членом жюри. Красавец нашелся! Казанова в издании для бедных!
- Да что вы, мужики, как дети, -- счел нужным вмешаться я. - Вон на нас уже люди оглядываются...
- Да он сам сказал, что ему телки не нужны!
- Во-первых, неприлично говорить про присутствующих "он", а во-вторых, мне нужна не телка, а порядочная женщина, умеющая готовить, как моя мама.
"Господи, как мне надоели эти вечные препирательства, -- подумал я. Минус любой компании, где собирается больше двух человек - она тут же превращается в иллюстрацию к басне "Лебедь, Рак и Щука".
После ужина Кнежевич пошел гулять в гордом одиночестве, а мы с Конопенко остались в домике. Я что-то чувствовал себя неважно -- видно, перегрелся. Конопенко уже был красный, как рак, и я понял, что меня ждет та же участь.
- Серега, -- спросил вдруг Конопенко, уже принявший любимое горизонтальное положение, -- а в самом деле, что это за дома там, на горизонте, к которым ты так рвался?
- Фигня... Недостроенные панельные коробки.
- Философия, однако, -- задумчиво протянул Конопенко, но так и не пояснил, какую именно философскую систему он имел в виду.
Спать мы улеглись необычно рано - в десять вечера - по причине сильной усталости. И хотя койка была продавлена, а от окна здорово дуло, заснул я в эту ночь мгновенно и спал, как убитый. Разбудил меня громкий смех моих друзей, причем веселость вызвала констатация того не слишком забавного факта, мы ужасно обгорели. Рыжеватый Конопенко, бедняга, даже покрылся на спине пузырьками. Стало ясно, что на сегодня пляж отменяется.
- Куда ж мы пойдем? - меланхолически протянул Кнежевич, рассматривая свои ярко-красные ноги.
- На завтрак, -- ответил Конопенко, морщась и поливая свои пузыри одеколоном. -- А там видно будет.
После завтрака мы решили прогуляться по поселку, чтобы выяснить, какие еще развлечения, кроме пляжа, здесь можно найти. Развлечения мы нашли быстро: в десяти метрах от входа в наш дом отдыха размещалась доска с объявлениями, напротив которой сидела пожилая женщина приличной наружности в шляпке. Возле женщины стоял на земле стенд с заманчивым заглавием "Экскурсии". Я и Конопенко подошли к нему и принялись изучать программу.
- О, смотри, -- невоспитанно ткнул пальцем Конопенко, -- дегустация вин в Шабо!
- Всего за двенадцать гривен, -- оживилась женщина, -- вы посетите винный завод в Шабо, узнаете все о производстве вина и посетите винный погребок.
- А когда это? Когда будет экскурсия?
- Сегодня в три часа дня.
- Поехали! - толкнул меня в бок Конопенко так, что я едва не упал.
- Да пошел ты! Лучше поехать в Белгород-Днестровскую крепость. И за 9 гривен.
- Белгород-Днестровская крепость - культурно-исторический памятник мирового значения, -- тем же оживленным тоном продолжила просвещать нас продавщица экскурсий. - Вы увидите раскопки античного города Тира и древнюю крепость, заложенную еще в 13 веке генуэзскими купцами.
- Вот, видишь, как интересно! А напьешься дома своим спотыкачем! - я, в свою очередь, толкнул Конопенко, но эта груда мяса даже не шевельнулась.
- На фиг мне твоя крепость! Я уже видел Олесский замок, с меня хватит! А тут не просто, а молодые вина! Это совсем особый вкус! А закуска там будет?
- Конечно, -- с готовностью ответила женщина, -- а как же?
- Тебе лишь бы жрать! Ты ж вроде худеть хотел?
- Мой вес - не твоя забота!
Тут к экскурсоводше подошло многочисленное семейство, также желавшее культурно провести досуг, и мы вынуждены были отойти и продолжить дискуссию под сенью деревьев. Вскоре в нее вмешался Кнежевич, выдвинувший свой план:
Человек из легенды
(из цикла "Истории Сергея Рыжова")
Вам когда-нибудь хотелось стать человеком из легенды? Но чур, отвечать только честно. Хотелось вам, чтоб народ о вас песни слагал, кинематографисты снимали полнометражные ленты, а седовласые старцы рассказывали обступившей их детворе о ваших деяниях, делая многозначительные паузы в самых неожиданных местах для пущего эффекта? Хотелось? Нет? Значит, вы совершенно нормальный человек, не страдающий манией величия ни в легкой, ни в тяжелой форме.
Как и я, впрочем. Потому что слава героя легенд, сказаний, устных рассказов и прочих жанров народного творчества меня никогда не прельщала. Корсаром в младшем школьном возрасте мечтал быть, сознаюсь, а вот фольклорным героем - никогда. Как-то не тянуло. Я вообще человек скромный, хотя и не застенчивый. И когда этим летом в переполненной электричке "Одесса - ст.Солнечная" я услышал леденящую кровь историю об убийстве трех отдыхающих в пляжном баре в августе прошлого года в поселке городского типа З. Белгород-Днестровского района Одесской области, то был настолько потрясен, изумлен и поражен, что даже на некоторое время перестал дышать, и только нехватка воздуха вернула меня к действительности. А полная, знойная и очень общительная дама в шляпе с одиноким лиловым цветком, не заметив моей реакции, продолжала драматичный рассказ о внезапной ссоре из-за роковой женщины (чья личность так и осталась не установленной), с необыкновенной быстротой переросшей в кровавую разборку. "Двух сразу зарезали, - со сдержанным пафосом завершила свою повесть сказительница, - а третий, толстый такой, в больнице умер".
"Ужас! - воскликнула женщина с ребенком лет пяти, тщетно пытающимся обеими руками свить собственное правое ухо в трубочку. - А что, поймали этих бандитов?" "Поймали, - веско сказала дама в шляпе с цветком. - Был показательный суд в Белгород-Днестровске. Сначала им по десять лет дали, но они написали апелляцию, и им уменьшили до семи лет".
"Не может быть! - неожиданно для себя громко сказал я. - Этого не может быть". "Теперь все может быть, - строго сказала женщина в шляпе, бросив на меня слегка пренебрежительный взгляд. - Теперь демократия".
Сраженный последним аргументом, я умолк, но окончательно придти в себя мне удалось не скоро - часа через два, три. Вы спросите, чего я так взвился и какое мне дело до этого убийства? Дело есть, и реакция моя, при всей ее странности, в данном случае вполне адекватна.
Потому что это меня сразу зарезали в кафе озверевшие отморозки.
Последние сомнения на сей счет развеяла пожилая горничная б/о "Искра", где я остановился, дополнив рассказ дамы из электрички красочными, незабываемыми подробностями, вроде безутешного рыдания родных на задворках белгород-днестровского морга, и удивительно меткими характеристиками внешних данных погибших: "люди говорять, шо один был красивый, один толстый, а один ни рыба ни мясо".
Точно! Все правда. Правы, стократ правы были классики русской литературы, свято верившие, что только народ, простой, темный и в зипунах, знает правду жизни. Все именно так и было: вечер, бар, звуки порочной музыки, призывающей к наслаждениям, роковая красавица, пляжная Кармен и острый нож, вонзенный прямо в сердце. Так говорит народ, и тот ничтожный факт, что я живой, не дает мне, жалкому интеллигенту, морального права спорить с легендой. Искусство - что народное, что профессиональное - вещь самодостаточная и самоценная, а, главное, неизменно выигрывающая в споре с жизнью. И кто, собственно, сказал, что все изначально должно было быть так, как произошло в действительности? Может, в небесной канцелярии было задумано поставить в этот вечер эффектную точку в наших биографиях, но какой-то нерадивый ангел перепутал резолюцию, и впоследствии искусство, со свойственной ему чуткостью, лишь восстановило первоначальный узор бытия.
В конце концов, рано или поздно герой уходит, а легенда остается.
Мой путь от скромного вузовского преподавателя к человеку из легенды начался с того момента, когда три друга юности - я и два Олега, Конопенко и Кнежевич - решили вместе отдохнуть на юге. Заметьте, путь в бессмертие всегда начинается с чего-то ужасно прозаического; в данном случае с дяди Конопенко, который занимал важную должность в дрогобычском строительном объединении объединении "Карпатбуд" и любезно раздобыл для племянничка три путевки на базу отдыха "Галичанка" в пгт. З. за 10% стоимости
- Все будет как в юности, - широко улыбаясь, сообщил нам толстый Конопенко. - Помните студенческие времена?
- А, значит, туалет один на всю базу, - сообразил я (всегда был смышлен).
- И душ один на всех, - добавил Кнежевич.
- Зато море, солнце, вольный ветер, и 72 гривны за 12 дней, - весело подтолкнул меня Конопенко, отчего я чуть не упал со стула. - Лично я к тому же рассчитываю похудеть.
- Значит, и кормежка отвратительная, - подытожил Кнежевич. - Ну так что, едем, хлопцы, в этот гадюшник?
- А то как же! - бодро ответили мы и ударили по рукам. Судьбоносное решение было принято; оставалось только найти за неделю до отъезда три билета до Одессы в разгар курортного сезона. С большими хлопотами и переплатой нам удалось достать лишь три боковых плацкарты.
- Ничего, мужики, всего одна ночь, перекантуемся, - бодро заметил Конопенко (этой жирной сволочи досталось нижнее место). - До встречи послезавтра на перроне в двадцать минут восьмого.
Скорый поезд "Львов-Одесса" отправлялся в 19.40. Когда я за полчаса до отправления поезда поднялся на первый перрон, там уже были поезд и Конопенко, сидевший на скамейке возле киоска с провизией и сосредоточенно что-то жевавший.
- Угощайся, -- он вынул из пахнущего ванилью кулька большое круглое печенье и протянул мне.
- Спасибо, я сыт. Кнежевича еще нет? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Как видишь. Но мы рано пришли, мы ж договорились встретиться в 19.20.
Кнежевич не появился ни к 19.20, ни к 19.30, ни к отправлению поезда. Тщетно Конопенко насиловал мобильник - абонент 8-050-564-66-12 не отвечал. Когда с задержкой в пять минут поезд тронулся с места, мы наконец увидели нашего друга, бежавшего по перрону с огромным рюкзаком за спиной. В правой руке он держал вешалку с белым костюмом, заботливо обернутым в целлофан, в левой - бутылку вина. Бежать ему было явно неудобно, и когда нелепая фигура исчезла из нашего поля зрения, заслоненная толпой провожающих, Конопенко обреченно махнул рукой:
- Не догонит!
В тот момент, когда и я в это поверил, из начала вагона донесся мат, произносимый очень знакомым голосом. Через минуту перед нами возник Кнежевич собственной персоной.
- Е-мое, понаставили торб, я чуть бутылку не разбил, -- отрывисто произнес он вместо приветствия. - И ты хорош, -- перевел он взгляд на Конопенко, -- звонишь, как угорелый! Я бегу за поездом, все руки заняты, а тут еще мобильник на боку поет! Что я тебе его, зубами достану!
Тут вагон тряхнуло, и Кнежевич чуть не упал на меня.
- Да сядь ты, придурок! И сними свой рюкзак!
- Чего опоздал? - спросил Конопенко, пряча мобильник.
Костюм утюжил.
"Вот кретин!" - подумал я, а вслух не удержался и спросил:
- На хрена тебе костюм?
- Да и вино ты зря тащил, -- подхватил Конопенко. - Чтоб обмыть отъезд, у меня есть с собой домашний спотыкач на травах. Такой аромат - пальчики оближешь!
- Плевал я на твой спотыкач, -- утирая пот с лица, пробормотал Кнежевич. - Культурные люди в поезде самогон не пьют.
После проверки билетов решено было все-таки ограничиться вином, которое Кнежевич ловко разлил в три пластиковых стаканчика.
- Ну, чтоб нам было хорошо! - бодро провозгласил первый тост Кнежевич и поднес к губам стаканчик. В этот момент вагон снова тряхнуло, Кнежевич подавился и зашелся в судорожном кашле, мое вино выплеснулось мне на брюки, а стаканчик Конопенко упал и залил вином весь столик, подмочив лежащую на нем провизию.
И я усомнился, что нам будет хорошо.
- Ничего, -- засуетился Конопенко, пытаясь вытереть винную лужицу на столе мгновенно промокавшими бумажными салфетками, -- ничего, у меня есть еще и хлеб, и колбаса.
В подтверждение своих слов он тут же выложил на столик кучу кульков с различными кулинарными и кондитерскими изделиями. Я заглянул в его сумку и увидел, что она полна провизии. С такими сумками обычно приезжают домой городские родственники со щедрой деревенской свадьбы.
Я с удовольствием подумал, как я умен: один тащит запасы пищи, как в экспедицию на Северный полюс, другой весь наличный гардероб, а я, как европеец, путешествую с одной маленькой спортивной сумкой, и то заполненной лишь на две трети. Правда, потом выяснилось, что я забыл полотенца, бритву, тапочки и пижаму.
Вагон был набит битком - чтоб добраться до туалета, требовалось не менее пяти минут, а чтоб войти в него, еще двадцать. Какие-то загорелые мужики сидели на откидных сиденьях и играли в карты, всюду стояли чьи-то клетчатые сумки, мелкие дети непрерывно шныряли под ногами, и, главное, какие-то бабки, девки, пацаны и мужики непрерывно швендяли взад-вперед по вагону, так что через час у меня начало рябить в глазах. В довершение ко всему снаружи стояла тридцатиградусная жара начала августа, и вскоре дышать стало совершенно нечем. От духоты, выпитого и съеденного (я никогда столько не ем по вечерам!) я отяжелел настолько, что уже в десять вечера понял: надо лезть наверх, на свою полку.
Я вообще в поезде плохо сплю, но здесь о сне и думать не приходилось. Только я закрыл глаза, как где-то вблизи заорал грудной ребенок и орал истошным воем так долго и нудно. Едва младенец затих, кому-то стало плохо и какая-то женщина принялась бегать по вагону в поисках нитроглицерина. Когда у неизвестного страдальца сердце отпустило и в вагоне на миг воцарилась относительная тишина, в купе к проводникам забрели цыгане, затянувшие под гитару песню про калину у ручья. Я хотел было сказать проводникам все, что думаю по этому поводу, но для этого надо было слезть, а на такой подвиг я был уже неспособен. Пришлось наслаждаться молча.
Вiн хотiв мене, калину,
Посадить в своїм саду,
Не довiз, i в полi кинув,
Думав, що я пропаду,
старательно выводил цыганский певец под чей-то (должно быть, проводника из соседнего вагона) восторженный мат:
- Вот, бля, вот это музыканты! Да таких, бля, е-мое, музыкантов на свадьбу, да они все село переворошат! Во поют, бля, мля, твою мать!
Когда часам к трем ночи музыкальный аккомпанемент стих, я начал дремать, и проснулся только раз - когда кто-то пытался за ремень стянуть с багажной полки мою сумку. Я встрепенулся, хрипло со сна спросил "Кто здесь?!" и поднял голову, но увидел в неверном свете луны лишь какие-то смутные стремительно удаляющиеся фигуры.
Из призрачного мира тяжелых неопределенных видений меня вывел бодрый крик проводницы "Просыпаемся, через час Одесса!" и сочный бас Конопенко, рассказывавшего кому-то (как оказалось, вовсе не Кнежевичу, а полной тетке в спортивных штанах из купе напротив) о новой системе похудения. И вдруг иногда такое со мной бывает - неведомо от чего, от рассказа Конопенко, от солнца за немытыми окнами, оттого, что еду отдыхать, что у меня есть друзья, что я еще молод и многое, многое еще впереди - меня охватило острое чувство радости бытия. Я улыбнулся, протер глаза кулаками и слез вниз.
Небритые друзья мои сидели и хитро улыбались, причем Конопенко отчего-то держал правую руку под столиком, уставленным провизией.
- А мы выпили твое вино, соня! - радостно сказал Кнежевич. - Тебе ничего не осталось.
"Какие молодцы", -- растроганно подумал я. Ненавижу пить с утра.
- Да не пугай ты его, -- широко улыбнулся Конопенко и вынул руку из-под столика. В ней был пластиковый стаканчик. - Вот тебе твоя порция.
"Сволочи! Не могли сами все выпить!" К счастью, желание опохмелиться на сей раз возобладало над дружескими чувствами, так что вина в стаканчике было чуть больше половины. Я заел вино сладким орешком и пошел бриться.
Город-герой Одесса встретил нас, как и полагается курорту, солнцем, веселым ветром и шагающей по перрону навстречу приезжим ордой теток с табличками "Сдаю комнату" в руках. До З. мы доехали быстро и с ветерком микроавтобусом "Одесса-Белгород-Днестровский", отправлявшимся прямо с ж/д вокзала. Так же быстро и без труда мы нашли наш дом отдыха "Галичанка", пройдя по центральной улице, застроенной с одной стороны санаториями, домами отдыха и пансионатами, а с другой - всевозможными кафетериями, барами и ресторанчиками.
Директора дома отдыха на месте не оказалось, паспортистка велела нам подождать. Кнежевич и Конопенко сели на скамейку перед входом в администрацию и как подсолнухи, дружно повернули головы к солнцу. Я же решил прогуляться по территории дома отдыха и осмотреться.
Прогулка моя длилась ровно пять минут: больше некуда было идти и нечего смотреть. На небольшом пространстве, кроме администрации, были расположены три ряда нуждающихся в покраске деревянных домиков, столовая, на улице перед которой располагался ряд рукомойников (я сразу вспомнил пионерский лагерь), маленькое приземистое здание медпункта, детская площадка с облезлыми металлическими качелями и горками, две цветочные клумбы и, что мне особенно не понравилось, здание без окон с двумя дверями, над которыми красовались оранжевые буквы "М" и "Ж". "Эге, значит в этих домиках даже минимальных удобств нет", -- подумал я и загрустил. Перспектива кросса через весь дом отдыха в случае острого кишечного расстройства меня не вдохновляла.
Минут через 15 появился директор, выглядевший куда лучше вверенного ему хозяйства. Это был огромный, лысый толстяк баскетбольного роста с удивительно свежим цветом лица. Обращали ли вы внимание на то любопытное обстоятельство, что худой директор черноморского дома отдыха встречается крайне редко и, по правде говоря, не вызывает доверия? Другое дело крупный, осанистый дядя, принявший нас очень ласково. Он так интересно, так вкусно рассказывал о своем доме отдыха, о чудесном пляже, который в двух шагах (что правда, то правда), о разнообразном и богатом витаминами питании, и в завершение так ловко подвернул разговор к материальным сложностям пополнения инвентарного фонда, что мы как-то механически, как сомнамбулы какие-то, достали по полтиннику и вручили ему с глупыми улыбками на лицах. Деньги так быстро исчезли в кармане его светлых брюк, что я готов был усомниться, что все это было на самом деле. В благодарность директор приказал паспортистке (она же зав. хоз. частью) провести нас в "лучшие апартаменты" и пообещал "лично проконтролировать", чтоб нас кормили, как на убой.
Описание "лучших апартаментов" пропускаю, тем более, что они могли показаться таковыми разве что пламенному поклоннику античных стоиков с их принципом "как много есть на свете вещей, без которых человек может обойтись!" Обед был не лучше. Но, в конце концов, я приехал не обжираться. Море и солнце - вот что главное, и они были рядом.
Выходя из столовой, я глянул на себя в зеркало у умывальника и расстроился. На фоне загорелых, свежих курортников моя физиономия показалась мне мучнисто-бледной, чуть ли не больной, и точно так же неаппетитно выглядела возникшая рядом в зеркале физиономия Кнежевича.
- Да, мы с тобой, как поганки какие-то, -- самокритично признал Олег и тут же выдвинул решение проблемы: -- Немедленно на пляж!
Переодевшись в плавки и прихватив в качестве подстилок большие махровые полотенца (я свое забыл, и мне, к сожалению, пришлось довольствоваться казенным покрывалом), мы ринулись к морю за йодом и ультрафиолетом. Впереди бежал Кнежевич, спеша загореть и поразить прекрасный пол красотой своей божественной фигуры. За ним шел я, держа в объятиях выцветшее покрывало, а замыкал небольшую, но живописную группу Конопенко, передвигавшийся медленными, осторожными шажками. Медленно он ходил всегда, поскольку при весе в центнер не побегаешь, а осторожно двигался потому, что наскоро купленные перед отъездом плавки оказались ему маловаты и он боялся, что при резком движении они треснут по швам.
Море было чистое, теплое и прекрасное - как всегда, зато пляж оказался довольно грязным. Посильный вклад в его загрязнение вносили непрерывно сновавшие взад-вперед продавцы, предлагавшие "сл-ад-кие трубочки с черносливом, орехами, сгущенкой", "пи-иво холодное", "сла-дкий виноград", "до-маш-ние пирожки с капустой, картошкой" и прочую дрянь, включая неизбежные дары моря - какие-то сушеных и вяленых рыбок, мелких раков и креветок. Там, где проходили продавцы трубочек, за ними долго тянулся шлейф сладкого запаха, возбуждавший детей и обжор. Вообще, по моим наблюдениям, никто так много не жрет на пляже, как толстяки. Сидевшая неподалеку от нас огромная тетя в черном купальнике и детской панамке, увидев торговца сушеными рыбками, тут же подозвала его, купила десяток и с аппетитом съела, облизывая пальцы.
- Сволочи, только антисанитарию разводят, -- пробурчал вылезший из воды Конопенко, становясь возле меня и нервно принюхиваясь к витавшему в воздухе аромату трубочек. Видно было, что ему уже хочется есть, но он еще в силах себя сдерживать.
Обсохнув, оба Олега пошли на облюбованное ими место в центре пляжа, а я пренебрег жалкой подстилкой и лег на песочек у самого моря, так что брызги воды долетали до лица. Хорошо! Возле правой руки на влажном песке лежала перевернутая ракушка размером с грецкий орех, в ней поблескивала на солнце вода - маленькая частичка моря, оставшаяся после прилива. Полюбовавшись ракушкой, я закрыл глаза и мало-помалу начал задремывать под вечный шум моря (почти не спал ночью). Очнулся я от протяжного возгласа прямо над ухом "Трубочки, сладкие трубочки по гривне!" и оттого, что мне едва не наступили на ногу. Я открыл глаза: справа налево шустро двигалась торговка сладкими трубочками с подносом в одной руке и сумкой в другой, а слева направо шел фотограф с ручным питоном на шее. С моря дул сильный ветер, и питону, видимо, было холодно: рептилия извивалась и норовила засунуть голову фотографу под майку.
От этого зрелища мне что-то расхотелось лежать, я встал и бросил взгляд на далекие горизонты. Слева был видно все побережье на несколько километров, пляжи и дома отдыха за ними, а в самом конце, в смутной дымке виднелись резко выделявшиеся на фоне прочих приземистых строений две многоэтажки. Мне стало интересно, что это за небоскребы, и я решил пройтись к ним. Оглянувшись, чтоб привлечь к полезной и познавательной прогулке друзей, я убедился, что они и без меня нашли занятия по душе: Кнежевич флиртовал с какой-то рыжеволосой девой в зеленом купальнике, а Конопенко расплачивался с продавщицей трубочек, держа две штуки в правой руке.
- И что тебе на месте не сидится! - искренне удивился он.
- Серега у нас ученый, ему интересно идти в неизведанное, -- засмеялся Кнежевич и подмигнул рыжеволосой гурии, стыдливо прикрывавшей во время разговора рот рукой (явно зубы не в порядке). - Иди, потом нам расскажешь.
Я плюнул в волну и пошел к туманным горизонтам. Идти было необычайно легко и приятно: накатывавшая морская волна освежала ноги, сильный ветер устранял ощущение жары, и даже досадные мелочи вроде коня, трусившего вдоль берега вместе со своим владельцем (фото -7 грн, покататься - 10) или папаши, матом рассказывающего двухлетнему сыну о правилах поведения в воде, не омрачали моего энтузиазма. По пути я видел много забавных мелочей, например, грозный плакат: "Кто утонет, тот в море купаться не будет!", причем в первой "о" была нарисована грустная рожица утопленника, а во второй - венок. Сперва жизнь на пляже била ключом: мелкие дети издевались над медузой, собаки нюхали море, между лежащими на пляже людьми невозможно было пройти, не наступив на чью-нибудь конечность, но чем дальше удалялся я в сторону Одессы, тем безлюднее становился пляж. Там, где железнодорожная насыпь почти вплотную подходила к воде, людей было уже немного, а там, где в воду были навалены огромные каменные плиты, не было никого, кроме двух-трех рыболовов.
У насыпи я остановился передохнуть. Хотя у воды зной и не ощущался, пот с меня все же тек. Я глянул на часы: ого, я иду уже сорок минут, а проклятые коробки по-прежнему торчат где-то на горизонте! Мое путешествие уже начало мне надоедать, но любопытство с упрямством возобладали над здравым смыслом и я поплелся дальше, причем, перебираясь через насыпь, оцарапал до крови большой палец ноги о какую-то дрянь. Уже из последних сил, задыхаясь, добрался я наконец через полчаса к загадочным небоскребам. Подойдя ближе и наконец рассмотрев, что это такое, я не удержался и начал матюкаться.
Передо мной, глядя пустыми глазницами незастекленных окон, стояли заброшенные, недостроенные многоэтажки. Забросили их, похоже, довольно давно - или деньги кончились, или фундамент просел. И ради этого я перся полтора часа по сорокаградусной жаре?
- Ну, что ты увидел? - спросили меня приятели, уже начавшие собираться: солнце стало клониться к закату, а без него на сильном ветру было холодновато.
- Пятизвездочный отель! - злобно ответил я. - Но все люксы уже заняты, так что придется тебе, Кнежевич, стоять в очереди в общий туалет в "Галичанке". А как, кстати, твоя красавица? Что-то ее уже не видно?
Олег махнул рукой.
- Да ну ее, училка младших классов из Кривого Рога. На фиг? Нет, мы тут таких телок найдем, что ого-го...
Животрепещущая тема была продолжена за ужином.
- Не понимаю, кого ты тут рассчитываешь найти, -- пожал я плечами, с отвращением, приобретенным еще в детском садике, глядя на бледную творожную запеканку. - Курорт-то семейный, все парами, да и фотомоделей я здесь что-то не вижу...
- А главное, на хрена они нам? - подхватил Конопенко. - Ты запеканку не будешь? Тогда дай мне... Я сюда приехал расслабиться, а не гоняться за триппером.
- Говори за себя, обжора! Тебе давно ничего не нужно, кроме жратвы. И вообще, глянь на него, Серега, можно сказать, что этому мешку сала всего 33?
- Не хами, пижон. А то я как встану, как двину - ты в шоу уродов будешь членом жюри. Красавец нашелся! Казанова в издании для бедных!
- Да что вы, мужики, как дети, -- счел нужным вмешаться я. - Вон на нас уже люди оглядываются...
- Да он сам сказал, что ему телки не нужны!
- Во-первых, неприлично говорить про присутствующих "он", а во-вторых, мне нужна не телка, а порядочная женщина, умеющая готовить, как моя мама.
"Господи, как мне надоели эти вечные препирательства, -- подумал я. Минус любой компании, где собирается больше двух человек - она тут же превращается в иллюстрацию к басне "Лебедь, Рак и Щука".
После ужина Кнежевич пошел гулять в гордом одиночестве, а мы с Конопенко остались в домике. Я что-то чувствовал себя неважно -- видно, перегрелся. Конопенко уже был красный, как рак, и я понял, что меня ждет та же участь.
- Серега, -- спросил вдруг Конопенко, уже принявший любимое горизонтальное положение, -- а в самом деле, что это за дома там, на горизонте, к которым ты так рвался?
- Фигня... Недостроенные панельные коробки.
- Философия, однако, -- задумчиво протянул Конопенко, но так и не пояснил, какую именно философскую систему он имел в виду.
Спать мы улеглись необычно рано - в десять вечера - по причине сильной усталости. И хотя койка была продавлена, а от окна здорово дуло, заснул я в эту ночь мгновенно и спал, как убитый. Разбудил меня громкий смех моих друзей, причем веселость вызвала констатация того не слишком забавного факта, мы ужасно обгорели. Рыжеватый Конопенко, бедняга, даже покрылся на спине пузырьками. Стало ясно, что на сегодня пляж отменяется.
- Куда ж мы пойдем? - меланхолически протянул Кнежевич, рассматривая свои ярко-красные ноги.
- На завтрак, -- ответил Конопенко, морщась и поливая свои пузыри одеколоном. -- А там видно будет.
После завтрака мы решили прогуляться по поселку, чтобы выяснить, какие еще развлечения, кроме пляжа, здесь можно найти. Развлечения мы нашли быстро: в десяти метрах от входа в наш дом отдыха размещалась доска с объявлениями, напротив которой сидела пожилая женщина приличной наружности в шляпке. Возле женщины стоял на земле стенд с заманчивым заглавием "Экскурсии". Я и Конопенко подошли к нему и принялись изучать программу.
- О, смотри, -- невоспитанно ткнул пальцем Конопенко, -- дегустация вин в Шабо!
- Всего за двенадцать гривен, -- оживилась женщина, -- вы посетите винный завод в Шабо, узнаете все о производстве вина и посетите винный погребок.
- А когда это? Когда будет экскурсия?
- Сегодня в три часа дня.
- Поехали! - толкнул меня в бок Конопенко так, что я едва не упал.
- Да пошел ты! Лучше поехать в Белгород-Днестровскую крепость. И за 9 гривен.
- Белгород-Днестровская крепость - культурно-исторический памятник мирового значения, -- тем же оживленным тоном продолжила просвещать нас продавщица экскурсий. - Вы увидите раскопки античного города Тира и древнюю крепость, заложенную еще в 13 веке генуэзскими купцами.
- Вот, видишь, как интересно! А напьешься дома своим спотыкачем! - я, в свою очередь, толкнул Конопенко, но эта груда мяса даже не шевельнулась.
- На фиг мне твоя крепость! Я уже видел Олесский замок, с меня хватит! А тут не просто, а молодые вина! Это совсем особый вкус! А закуска там будет?
- Конечно, -- с готовностью ответила женщина, -- а как же?
- Тебе лишь бы жрать! Ты ж вроде худеть хотел?
- Мой вес - не твоя забота!
Тут к экскурсоводше подошло многочисленное семейство, также желавшее культурно провести досуг, и мы вынуждены были отойти и продолжить дискуссию под сенью деревьев. Вскоре в нее вмешался Кнежевич, выдвинувший свой план: