Шестаков Павел. Три дня в Дагезане

   - Шутки сейчас неуместны.
   - Почему? - Мазин слегка качнул керосиновую лампу в решетчатом чехле, висевшую на крючке, ввинченном в потолок. По тесной, давно не беленной комнате заметались тени. - Без юмора тебе не обойтись. Особенно когда останешься наедине с покойником. Ведь ты надеешься, что его придут убивать во второй раз!
   - Считаешь, что затея неудачная?
   - Наоборот. Потеряешь за ночь пару килограммов. При склонности к полноте это хороший выигрыш.
   - Я думал, что туда пойдешь ты.
   - Я?!
   - Конечно. Убийца наверняка будет следить за мной. А ты сможешь действовать, не привлекая внимания.
   Мазин вздохнул.
   - Я надеялся, тебя заинтересует необычное дело, Игорь.
   - Что ты увидел необычного?
   - Хотя бы то, что никто не слыхал выстрела.
   - Выстрел прозвучал одновременно с громом. Прибавь дождь, гул реки, плюс каменные стены - и все станет на место. Расчет!
   - Как можно рассчитать удар грома?
   - Гроза продолжалась не меньше получаса.
   - Но гром мог и не ударить, когда убийца навел ружье на Калугина. Не мог же он держать его на прицеле несколько минут, дожидаясь очередного раската!
   - Конечно, нет. Ты правильно предположил, что убийца хорошо знаком хозяину. Он без помех взял ружье и поднял его, когда вспыхнула молния. Она предваряет гром на несколько секунд. По вспышке, кстати, можно предположить и силу удара.
   - Да... Хладнокровный наглец. Придется нам повозиться.
   - Желаю успеха.
   - Прекрати, Игорь. Это твой долг. Мы не знаем, когда приедет милиция. Нельзя его упустить. Я все продумал. Ситуация складывается в нашу пользу. Благодаря моей хитрости ты вне подозрений - рядовой врач. Мы делим функции: я брожу по поселку в гороховом пальто с лупой и отвлекаю преступника, а ты делаешь настоящее дело. Разумеется, и я не ограничиваюсь показухой.
   - Ты перегнул, объявив Калугина живым. Мы имеем дело не с дураком. Он стрелял в упор из двух стволов, а ты хочешь убедить его в том, что он промахнулся.
   - Не согласен. Преступление не шахматная задача. Всего не рассчитаешь. И не робот же он! Он должен был опасаться, что Калугин заподозрит его, что кто-нибудь войдет в мастерскую, что гром задержится... И так до бесконечности. В подобном состоянии неуверенность неизбежна. Разве ты не помнишь случаев, когда пуля проходила в миллиметре от сердца? Он...
   - Пуля, но не картечь дуплетом... И почему не она? Что мы знаем о мотивах?
   - Тут я пас. Вообще, это невероятно.
   - Задачка! - произнес Мазин, постепенно отступая под натиском Бориса. - Интересно, что убийца предпримет дальше? Конечно, твой ход типичная авантюра, но лучшего, пожалуй, не придумаешь. Однако всю ночь я там не выдержу.
   - Игорь! Ты настоящий друг. Спасибо, старик!
   - Боря, не будь сентиментальным. Это не идет лысеющему научному работнику. Сделаем так: я незаметно поднимусь в мастерскую, а ты покрутись на глазах. Потом подменишь меня.
   - Обязательно заряди ружье! Патронташ на стенке.
   Они поспешили к даче. Смутная тень мелькнула впереди. Человек шел без фонаря.
   - Ты, Матвей?
   - Я, - ответил егерь. - Дозвонились?
   - Нет. Забери ключ.
   - Дрыхнут, заразы? Ну ничего. Утром подыму.
   Несколько тусклых огоньков светилось в окнах второго этажа и один наверху, в мансарде. Не доходя подъезда, Мазин шагнул в сторону. Сосновский поднялся по ступенькам. Игорь Николаевич услыхал слова Марины:
   - Наконец-то! Мне так страшно...
   - В мастерской никого нет?
   - Нет, я сказала, что он забылся.
   Мазин обогнул дом и огляделся, но ничего подозрительного не обнаружил. Дождь немного ослабел, и гроза прекратилась, зато поток в реке звучал сильнее, тревожнее. Через заднюю дверь Игорь Николаевич проник в прихожую и остановился, припоминая, где находится лестница. Потом на ощупь нашел перила и стал подниматься, избегая шума.
   "Прекрасное начало отдыха", - попробовал Мазин мобилизовать на помощь юмор, но это не помогло. Обстановка была жутковатой. В полустеклянной комнате обосновались холод и сырость. Струйки воздуха, просачиваясь сквозь щелки, колебали язычок пламени на маленьком огарке. Игорь Николаевич пересек мансарду и опустился в кресло так, чтобы мольберт отгораживал его от двери и, он сознался себе, от покойника. "Нервы разболтались", подумал он недовольно, убеждаясь, что присутствие мертвого художника гнетет, мешает осмыслить происшедшее. "Стоило захватить пару свечей. Огарок вот-вот догорит. А может, это и к лучшему? Убийца скорее решится. Если решится! Если попадется на удочку". И словно подстегнутый этой мыслью, огонек затрепетал беспомощно и погас. Наступил полный мрак, но ненадолго. Постепенно окружающие предметы выступили из темноты.
   Мазин поймал себя на том, что ему хочется взглянуть на мертвого. "Чертовщина какая! Прямо "Вий"! Нет, нужно подойти и посмотреть. Убедиться, что ничего страшного нет. Обыкновенный мертвец. Но кто убил этого человека? Зачем?" И снова Игорь Николаевич почувствовал, что не может сосредоточиться. "Хватит!" Он встал и решительно направил луч фонарика на художника... И вздрогнул. Из груди мертвого торчал глубоко всаженный в тело охотничий нож.
   Игорь Николаевич опустил фонарик и перевел дыхание. Первым пришло чувство досады, поражения. "Сам виноват, проболтал, опоздал". Вторым недоумение. "Как он успел? Когда?" Потом стало спокойнее. "Что-то мы и приобрели, заставили убийцу действовать, а значит, оставить новые следы, нервничать. Он был в гостиной, когда Борис сказал, что Калугин жив. Хоть это доказано".
   Мазин покинул мастерскую и спустился на второй этаж. На столе горела керосиновая лампа с низко забранным фитилем. В кресле, положив голову на спинку, дремал Сосновский.
   - Подъем, Борис. Есть новости.
   Сосновский вздрогнул и заморгал.
   - Неужели взял?
   Мазин влил в стакан вина.
   - За блестящую победу криминалистической школы профессора Сосновского!
   - Смеешься? Я ж доцент.
   - Это по табели о рангах. Для меня же ты теперь академик. А также мореплаватель и плотник. И герой на общественных началах. Ты все угадал, Боря... Сходи, посмотри сам... а я, пожалуй, выпью.
   Когда Борис Михайлович вернулся, Мазин заедал вино куском хлеба с холодной медвежатиной.
   - Ничего себе обмишурились!
   - Будем точны и справедливы: не мы, а я. - Игорь Николаевич, отодвинув тарелку, достал записную книжку и карандаш. - Поэтому шутки в сторону. Начнем с наименее подозрительных. Первым я ставлю самого Калугина. Он один из трех наверняка не принимавших участия в убийстве. Двое других - Игорь Николаевич Мазин, о котором мне доподлинно известно, что он невиновен, и Борис Михайлович Сосновский, пребывавший на виду у Мазина.
   - Благодарю за алиби.
   - Оно понадобится милиции. Еще двух людей мне хотелось бы исключить из круга подозреваемых: Марину Калугину и пасечника. И Демьяныч и Марина с самого начала знали, что Калугин мертв, и у них не было необходимости резать его вторично.
   - Тогда вычеркни их.
   - Охотно бы... Однако история слишком запутана, чтобы быть категоричным хоть в чем-то. Пока отчеркну их от других, которых ты мне перечислишь.
   - Кушнарев, архитектор.
   - Бывший архитектор. Есть. Олег, турист. Два.
   - Егерь Филипенко - три. Учительница исключается.
   - Посмотрим. Пишу, Галина - четыре. Постой, а сын? Я его весь вечер не видел, кстати. Валерий - пять, Вот и обойма. Что скажешь?
   - Не могу даже отдаленно предположить, зачем одному из них понадобилось покушаться на Калугина.
   - Попробуй от противного. Зачем им, вернее, почему не было нужно?
   - Для Кушнарева смерть Калугина - тяжелый удар.
   - Они старые друзья?
   - Как-то Калугин упомянул, что многим обязан Алексею Фомичу. А тот фигура странная. Вроде бы пострадал, претерпел, не смог войти в колею, остался на мели.
   - Любопытно, однако неопределенно. Оставим пока. Следующий - Олег.
   - Его ты знаешь не меньше моего.
   - Почему он живет у Калугина?
   - Тот принимал всех, кто ни появится в Дагезане.
   - Итак, личность случайная, а ограбление исключено. Но есть в нем что-то замкнутое, скрытное. И решительное одновременно.
   - Психология?
   - Увы. Одна психология. Кто на очереди?
   - Матвей. Человек наверняка решительный. С Калугиным отношения неровные. Тот возмущался браконьерством, но охотно покупал у Филипенко мясо и шкуры. Ему привозил патроны.
   - Заметим. Галя? Согласен, что она меньше всех похожа на убийцу, но не все убийства совершаются в одиночку.
   - Чушь! Вычеркни учительницу!
   - Номер пять?
   - Вот это номер, прости, каламбур. Сын. Сам видел, каков. Но в отцеубийство верить не хочется.
   - Мне тоже. Однако где он был весь вечер?
   - Когда мы пришли, Валерий откупоривал бутылки.
   - Ножом?
   - Тем самым?
   - Похожим. Придется проверить. - Мазин посмотрел на часы. - Время бежит. Положеньице... Природа заключила двух сыщиков в старый добрый мир Шерлока Холмса. Даже отпечатки пальцев для нас практически не существуют. Одни умозаключения. А мы избалованы техникой, умными экспертами, энергичными оперативниками...
   Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.
   - Вижу - огонь. Решил зайти сказать. - Он показал пальцем в потолок. - Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?
   - Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?
   - Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.
   Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.
   - Откуда вы знаете про мост? - спросил Мазин.
   - Да сбегал. Я как стал звонить, молчит, зараза. Факт, столбы понесло. Значит, и мосту не устоять. Я ремонтникам двадцать раз говорил: на соплях держится. Все ж, думаю, нужно сбегать. Пошел - точно.
   - Трудно было идти?
   - Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.
   - Выпей, Матвей, согрейся, - предложил Сосновский.
   Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.
   - Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.
   - Хорошее дело - крепкая воля, - сказал Мазин. - Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.
   - Не потревожим? - заколебался Филипенко.
   - Не беспокойтесь.
   В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея Егерь прищурился и наклонился над тахтой.
   - Шестнадцатый калибр, не иначе, - пояснил он профессионально. - Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете...
   Возразить было нечего.
   - Сам-то что скажешь?
   - Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.
   - Связи нет.
   - Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.
   - Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.
   Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.
   - Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.
   - Не один, - согласился Мазин. - Нож вынуть придется, Борис.
   Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.
   - Нож побывал у Валерия. Что предпримем?
   - Самое простое - спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?
   - Хаотичный человек. На каком он счету в заповед нике?
   - Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?
   - Сначала к хозяйке.
   Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.
   - Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. - Она мельком взглянула в зеркало. - Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?
   - Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.
   Марина бросила спицы на туалетный столик.
   - Вы видели... кто?
   - Нет, не видели. Но остался нож. Он не знаком вам?
   Она смотрела на нож долго, будто не понимая, чего же от нее хотят, но, когда сообразила, ответила быстро, торопливо:
   - Никогда не видела. - И повторила: - Никогда.
   - Вечером за столом Валерий открывал бутылки...
   - Бутылки? Ножом?
   Мазин, отвернувшись, рассматривал безделушки на тумбочке. Их было много - матрешки, индийские будды, спутник с усиками-антеннами, язвительный Мефистофель, - двоились, троились, отражаясь в трельяже. Хотелось сдвинуть створки зеркала, убрать лишние предметы.
   - Вы его подозреваете, я понимаю, - слышал он голос Марины и не мог составить определенного мнения об этой не столько убитой горем, сколько испуганной, ошеломленной сероглазой женщине с короткими, чуть подкрашенными, бронзовеющими в свете лампы волосами. - Это не его нож. У Валерия никогда не было такого ножа, ведь в доме, в семье, все на виду. Я не обманываю вас. Я думала всю ночь, но никого... ни на кого не могу подумать.
   - Мы, к сожалению, тоже.
   - Особенно на Валерия... Михаил Михайлович о нем очень заботился... любил. Не имеет никакого значения, что он не родной.
   Мазин оставил безделушки.
   - Валерий не родной Михаилу Михайловичу?
   - Нет, он сын его первой жены.
   - Он знает это?
   - Конечно.
   - Никогда бы не подумал! - признался Сосновский. - Михаил Михайлович меньше всего напоминал отчима.
   - Но случались и ссоры? - спросил Мазин.
   - По пустякам. Трудно даже вспомнить. Отец говорит: сегодня чудесный день. А Валерий: нельзя так примитивно воспринимать природу. И раздражаются, злятся.
   - Несхожесть мироощущения? И за этим не было ничего более определенного?
   - Что вы хотите сказать? - насторожилась Марина.
   - Я спросил. Иногда бывает, что за пустяками скрываются другие раздражители, не заметные окружающим.
   - Я ничего не замечала.
   - Понимаю. Борис Михайлович, Марине Викторовне трудно сейчас отвечать на вопросы... Постарайтесь заснуть. А мы посидим внизу, если не возражаете, подумаем.
   Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно-красные искры. Потянуло теплом.
   - Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца - старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.
   - Такой вариант нам не грозит.
   - Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.
   Игорь Николаевич снова занялся поленьями.
   - Не спится, молодые люди?
   Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.
   - Не спится, - согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.
   - Разрешите пободрствовать вместе? - не уловил интонации архитектор. - Вы, доктор, давно навещали Михал Михалыча?
   - Калугину доктор не требуется, - ответил Мазин.
   Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.
   - Как прикажете понимать?
   - Убит Михаил Михайлович.
   - Вот как... - произнес архитектор почти без изумления.
   - Убит, и преступник неизвестен, - подтвердил Борис Михайлович.
   - Вас это больше всего волнует?
   Игорь Николаевич удивился.
   - Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?
   - Важнее знать - почему? А вы спешите на расправу.
   - Возмездие не расправа.
   - Возмездие? Немного изменили слово "месть", и вам уже слышится благородный оттенок?
   - Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич? - спросил Сосновский.
   - Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.
   - И вы простили?
   - Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не поправится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?
   - Месть и правосудие - вещи разные. Убийца нарушил закон.
   - УК РСФСР? - перебил Кушнарев с иронией.
   - Именно, - ответил Мазин серьезно. - Что толкнуло его на преступление - неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.
   - Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж... Только без меня.
   - Мы полагали, что Калугин был вашим другом.
   Кушнарев ответил без желчи и сарказма:
   - Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.
   Мазин отложил кочергу.
   - Вы страдаете комплексом самоуничижения.
   - Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.
   - Что это значит?
   Старик подумал, стоит ли пояснять.
   - Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.
   - Авторитетным лицам?
   Кушнарев усмехнулся.
   - Нет, самому Мише.
   - Не много, - заметил Борис.
   - Ошибаетесь...
   - Не будем спорить. Вы поддержали его морально, и Калугин на долгие годы сохранил чувство благодарности?
   - Именно. Хотя, возможно, не только благодарности.
   - Выходит, человек любил вас, поддерживал, - настаивал Сосновский, и вот он зверски убит. Сначала выстрелом в сердце, потом еще раз, ножом, потому что убийца счел свое дело не доведенным до конца. Неужели ж этого недостаточно, чтобы вызвать справедливый гнев?
   Архитектор нервно заморгал.
   - Как понять ваши слова? Вы обманули нас вечером? Когда сказали, что Миша жив?
   - Я хотел посмотреть, как поведет себя преступник.
   Старик выпрямился.
   - Мне отвратительны такие люди, как вы!
   Сосновский не нашелся, что ответить.
   - За что такая немилость? - спросил Мазин серьезно.
   - Нельзя ставить опыты на людях, живых или мертвых. Вы, как я понял, подозреваете кого-то из нас? Лично я всегда на месте.
   И Кушнарев, круто повернувшись, выбежал из комнаты.
   - Ненормальный старик, - буркнул Борис смущенно.
   - Ты напрасно прервал Кушнарева, когда он сказал, что Калугин испытывал не только чувство благодарности. Ну ладно. Пошли к Валерию.
   - Странно, что он сам не появляется. Слишком крепкий сон для такой ночи. Впрочем, кто-то идет. Люпус ин фабулис - легок на помине.
   Сосновский ошибся. Протирая глаза, в гостиную вошел Олег. Он увидел людей за столом и надел очки. Заспанное лицо обрело свойственную ему деловитость.
   - Доброе утро. Дежурили у больного? У врача отпуска не бывает? А я собираюсь на Красную речку, посмотреть самолет. Но дождь...
   - Сходите в другой раз.
   - Мне нужно.
   - Нужно? - переспросил Мазин.
   - Да. Я журналист - работаю в аэрофлотской многотиражке.
   - О... Почти летчик, - заметил Сосновский.
   Олег не среагировал на насмешку. Он был гораздо разговорчивее, чем вчера, и чувствовалась в его словах какая-то цель, задача.
   - Иногда в форме принимают за летчика. Однажды сидел я в Батуми, в ресторане...
   "Породистый парень, - думал Мазин, слушая Олега. - Ему должны идти форма: синий китель, фуражка... Но где я слышал его голос? Неужели? Сам подсказывает? Батуми, ресторан. Парень в ладном кителе и седой пожилой грузин". А он, Мазин, пьет цинандали и с удовольствием закусывает вкусной, острой зеленью. Зелень лежит на тарелке длинными пучками, и он берет ароматные стебли пальцами и откусывает маленькими кусочками, заедая кислое, холодное, веселящее вино. А рядом говорят громко, потому что выпили, слова доносятся резко, мешают спокойно сидеть и пить спокойно мешают. Громкие, отрывистые слова раздражают, не задерживаясь в мозгу. Не думал он тогда, что слова эти придется вспоминать.
   "В прошлом году? Коньяк пили?"
   "Армянский. Пьешь - и все становится ясно".
   Но говорил он сумбурно. Говорил о самолете. Сбитом самолете!..
   - Вы надеетесь, что это тот самый самолет?
   - Какой самолет?.. - удивился Олег не очень убедительно.
   Мазин не собирался выдавать себя за Вольфа Мессинга.
   - О котором шла речь в ресторане. Я сидел за соседним столиком.
   - Ну и совпадение! Вы все слышали?
   - Бывает и похлестче, - ушел от вопроса Мазин, потому что запомнил из разговора немногое. - Кажется, вы затеяли поиск вроде Сани Григорьева из "Двух капитанов"?
   Он повторял тогда: "Понимаете, я уверен, уверен!" А грузин поддерживал: "Правильно, дорогой, правильно". Больше Мазин ничего не помнил. Да и стоило ли вспоминать? Зачем ему этот самолет в горах?
   - Пойду умоюсь, - сказал Олег, не распространяясь о Сане Григорьеве. Он повернулся и заметил нож, лежавший на краю стола. Рукоятка выглядывала из-под платка.
   - Откуда здесь мой нож?
   - Ваш?
   - А то чей же? Мне подарил его парень из венгерской делегации.
   - Этим ножом пытались убить Калугина.
   - Почему ножом? Говорили же про ружье. Про несчастный случай.
   - Из ружья Калугин был застрелен. А ножом его пытались убить вторично. Тот, кто думал, что Михаил Михайлович не умер. Вам придется объяснить, как попал нож в руки убийцы.
   - Что за компот! Калугина убили? И меня запутываете? Я вам ничего не обязан объяснять. Вы здесь такой же посторонний, как и я.
   - Не горячитесь, Олег! - прервал Мазин. - Я полагаю, в ваших собственных интересах объяснить, кто мог воспользоваться ножом?
   Олег кусал губы.
   - Вы не разыгрываете меня? Неужели убит? Нож я никому не давал.
   - Ножом открывал бутылки Валерий, - напомнил Мазин.
   - Это ерунда. Открыл и отдал.
   - Хорошо помните?
   - Разумеется. Я положил нож в карман.
   - А дальше?
   - Не помню. Увидел его у вас на столе.
   - Постарайтесь вспомнить до приезда милиции.
   - Компот, - повторил Олег.
   Мазин встал со скамеечки и задул свечу. Комнату наполнил неохотный свет дождливого утра.
   - Пойду погляжу погоду, - сказал он Борису.
   Туман
   Мазин отворил дверь и удивился неожиданной картине. Гор не было. То есть они никуда не делись, конечно, но тучи, плотно укутавшие ущелье, оставляли для просмотра не больше двух сотен метров, и в этом ограниченном непроницаемым туманом пространстве часть Дагезана, видимая с порога калугинского дома, казалась не заоблачным экзотическим поселком, а простенькой подмосковной деревушкой с соснами на косогоре, серыми избами и меланхоличным мычаньем проснувшегося теленка. Игорь Николаевич уловил в сыром воздухе сладковатый запах парного молока.
   Телячий голос доносился справа, а впереди тропка вела к домику Демьяныча, старому, покосившемуся, купленному пасечником у давно покинувших поселок хозяев. Мазин пошел по тропинке, наступая на прошлогоднее сено, разбросанное в особенно вытоптанных местах. Мокрая трава чавкала под ногами. Клочья тумана плавали так низко, что хотелось раздвигать их руками, как занавески.
   Демьяныч стоял у забора в соломенной не по погоде шляпе. Спросил заинтересованно, но без излишнего любопытства:
   - Как ночь прошла, Игорь Николаевич?
   - Скажу, все скажу, - пообещал Мазин, понимая, что старику не терпится узнать, что же произошло на даче. - Устал я...
   - Зайдите, Игорь Николаевич. Живу я, правда, запущенно. Так сказать, жилище человека одинокого.
   В тесноватой избе пасечника в самом деле не чувствовалось заботы об уюте. Даже большая печь не была побелена и выделялась густыми коричневыми пятнами глины, как загрунтованная малолитражка, покалеченная в дорожной катастрофе.
   - Ежели пожелаете, угощу чайком с такой травкой отменной, что усталость как рукой снимет.
   - Не откажусь. - Мазин присел к столу, покрытому голубенькой, в цветочках клеенкой.
   - Сию секунду.
   Демьяныч отворил дверцу настенного шкафчика, на которой была приклеена вырезанная из журнала фотография улыбающегося космонавта Поповича, достал две пачки с чаем, ловко смешал в заварном чайнике и поставил его на раскаленную плиту.
   - Настояться требуется, - пояснил он. - Раздевайтесь пока. У меня не замерзнете. Сам стынуть не люблю.
   Теплая крестьянская изба и основательный старик, такой далекий от невероятной реальности щегольской дачи с гаражом и мансардой, где лежал труп человека, прожившего жизнь в столичной суете, действовали успокаивающе. Не хотелось уходить, разыскивать подозрительного невропата Валерия, выуживать по крохам детали истины, восстанавливая мрачные обстоятельства человеческой смерти. Хотелось спокойно прихлебывать вкусный чай и толковать о повадках пчел.
   Однако Демьяныча интересовало другое.
   - Борис Михалыч - человек проницательный и ловушку расставил умело.
   - Нас перехитрили. Кто-то пробрался в мастерскую, когда мы звонили с почты, ударил Калугина ножом и скрылся.
   - Скрылся? Удивительно, как и многое в жизни.
   Простой этот и даже риторический вопрос поставил Мазина в тупик. При всем желании он не мог ответить на него утвердительно, потому что здравый смысл, логика доказывали, что скрыться невозможно и преступник по-прежнему здесь, рядом. Между тем никто из тех, кого видел до сих пор Мазин, не казался ему убийцей.
   - Вы, Демьяныч, философ, оказывается.
   - Стараюсь смысл понять...
   - Жизни? Трудное дело. Или постигли?
   - Много беспощадного вижу.
   - Опечалены?
   - Не скажу. В этом мудрость.
   - В жестокости?
   - Нет, в беспощадности. Это разное. Волка убить мудро. А зачем? Чтобы овцу не тронул. Так природа распорядилась. Овцу нам. А мы многое сделать можем. Даже на Луну слетать. Поэтому овцу нам, а не глупому волку.
   - Волк не заслужил, выходит?