Страница:
Джон Шеви
Дело Ван Меегерена
Хенрисиус Ван Меегерен, автор ряда школьных учебников, преподавал английский язык и историю в педагогическом училище Девентера. Приверженец жесткой дисциплины, он не терпел ни малейших отклонений от традиции ни в мыслях, ни в поведении как в своей семье, так и среди учеников. В силу своего строгого нрава он полностью игнорировал и отвергал все, что хоть в малейшей степени было причастно к искусству. И даже известный девентерийский художник Терборх, высоко почитаемый в родном городе, не заслуживал в его глазах снисхождения. И конечно же, этот человек, одержимый любовью к порядку, не мог и думать о том, что кто-либо из его детей сможет когда-то откровенно похвастать сколько-нибудь самобытным воображением.
Хан Ван Меегерен – сын этого школьного учителя. Он родился 3 мая 1889 года и был третьим из пяти детей в семье. Его мать, Аугуста, после замужества была вынуждена отказаться от наблюдавшейся в ней ранее некоторой склонности к музыке и рисованию. Эта заглушенная в ней артистичность натуры нашла свое воплощение лишь в молодом Хане – самом застенчивом и самом хрупком из всех детей. Очень скоро рисование станет для него средством, помогающим компенсировать чувство физической неполноценности. Позднее это позволит ему заявить: «Я воображал мир, в котором я был королем, а моими подданными – львы».
Неизменно подозрительного отца удручало это увлечение мальчика. Он рвал все рисунки сына и запрещал жене выказывать хотя бы малейшее одобрение такой жажде творчества. Но на деле он своими систематическими запретами лишь усиливал в Хане дух противоречия и стремление к самовыражению.
Вполне понятно, что Хан Ван Меегерен уже к девяти годам был горазд на всевозможные и не столь уже невинные проделки. Однажды он запер дверь полицейского участка, когда кто-то оставил снаружи ключ в замочной скважине. Полицейские, утратив всякое чувство достоинства, пытались выбраться из помещения через окна, спускаясь по водосточной трубе. В другой раз в церкви его дядя исчез накануне службы весь запас вина для причастия. Хан любил воевать с символами, будь то символ власти или символ веры.
Решающая для судьбы Хана Ван Меегерена встреча произошла, когда он учился в средней школе. Преподаватель рисования Бартус Кортелинг был в то же время выдающимся мастером живописи, хотя и не пользовался известностью. Очень скоро Ван Меегерен проявил себя в качестве его лучшего ученика. Они становятся подлинными друзьями и эту дружбу сохраняют на всю жизнь.
Несмотря на недовольство своего отца, Ван Меегерен проводит отныне все свободное время в мастерской своего учителя Кортелинга. Учитель прививает ему вкус к старинной манере письма и одновременно обучает его владению этой манерой. Для Кортелинга, а это кредо и его ученика, подлинная живопись кончается XVII веком. Их учителями являются Г. Терборх, Ф. Халс, П. де Хох, Я. Вермер.
Так, благодаря Кортелингу Ван Меегерен находит свой путь, но одновременно определяются и его границы. Под влиянием человека, который считает современную живопись «бессмысленной тратой времени», ученик художника отказывается от современных методов, считая их с технической точки зрения легкими и посредственными, и вменяет себе в обязанность самому готовить краски, как это было принято во времена великих мастеров. Кортелинг тщательно руководит им в этих алхимических изысканиях, которые окажутся особенно полезными для дальнейшей его карьеры.
Киноварь – минерал, содержащий ртуть, дает красно-коричневый пигмент; жженая сиена + (смесь прокаленной глины, гидрата оксида железа и двуокиси марганца) = ярко-красный; желтый цвет художник будет получать, измельчая и промывая самородную охру; белый – из свинцовых белил; черный – из угля и т.д. Естественно, в те времена уже давно пользовались синтетическими красками, и поведение Ван Меегерена, следовавшего своему учителю, достаточно ярко говорит о его выборе: он станет не авангардистом, а продолжателем традиций.
Тем временем непрекращающийся конфликт с отцом находит временное решение. Отец и сын приходят к компромиссу. Школьный учитель вынужден признать, что Хан, дарование которого он не ценит, единственный из его детей, который, как и он в свое время, не довольствуется средним образованием. В 18 лет Хан Ван Меегерен записывается в Делфтский технологический институт, чтобы слушать там, хотя и без особого энтузиазма, курс архитектуры. Отец терпимо относится к такому выбору, который он считает еще как-то совместимым со своими принципами.
Но все же самое большое внимание Ван Меегерен уделяет занятиям в Школе изящных искусств, которую он также посещает. Живопись занимает его гораздо больше, чем архитектура, и он проводит теперь свои каникулы у Бартуса Кортелинга. В это время завершается его формирование как художника.
Тем не менее он из года в год успешно сдает экзамены в институте.
Летом 1911 года, закончив четвертый курс, он встречает Анну де Воохт, евразийку, разлученную со своими родителями. Весной следующего года они вступают в брак, несмотря на возражения отца Ван Меегерена: Анна в это время уже ждет ребенка. Супруги отправляются жить к бабке Анны в Райсвайк. Перспективы их материального положения очень тревожны.
В этих условиях Ван Меегерен, которому 23 года, начинает продавать свои первые картины. Полдюжины его произведений находит покупателей, правда, за очень незначительные цены. Поддерживаемый своей женой, он все серьезнее задумывается над тем, чтобы стать профессиональным художником. Ему приходится, таким образом, сосредоточиться на таких делах, которые, естественно, требуют времени в ущерб его занятиям архитектурой.
В Делфте раз в пять лет организуется конкурс живописи для студентов. Золотая медаль, вручаемая за лучшее произведение, обеспечивает лауреату определенный престиж и сразу же приносит известность, выгодную, помимо всего прочего, и в плане финансовых перспектив.
Ван Меегерен решает попытать счастья. Он приступает к работе над акварелью, сюжет которой выбран с тонким умыслом. Это интерьер церкви Сен-Лоран в Роттердаме. Большая сложность модели позволяет ему использовать свои познания в архитектуре и одновременно продемонстрировать прекрасное владение традиционной манерой письма. Работа над акварелью занимает практически все его время. Он проваливается на экзаменах в институте. Отец дает ему денег в долг под проценты с тем, чтобы он мог повторить этот год занятий.
Он заканчивает своей «Интерьер церкви Сен-Лоран». Жюри конкурса, покоренное традиционным голландским стилем и виртуозностью исполнения, единодушно присуждает Ван Меегерену первую премию. Он становится местной знаменитостью, и его акварель продается за высокую цену (2500 нынешних франков). Теперь наконец получают признание и другие его картины, и он может продавать их с большей выгодой. Тогда он решает покончить со своими занятиями архитектурой и отказывается сдавать следующую сессию. Теперь он – художник.
Однако он стремится обеспечить себе твердое социальное положение и поступает в Академию изящных искусств в Гааге. Ему присваивают звание мастера искусств 4 августа 1914 г. Ему 25 лет. Начинается первая мировая война.
Через некоторое время Ван Меегерену предлагают место преподавателя в Академии. Он отказывается от него с тем, чтобы иметь возможность посвящать все свое время творчеству. Однако он временно соглашается стать ассистентом профессора Гипса. Такое положение обеспечивает ему больше свободного времени. Но его заработок явно недостаточен, тем более он только что обосновался в Делфте, а его жена ждет второго ребенка. Сумм, выручаемых от продажи картин, не хватает, чтобы решить все финансовые проблемы. Вот тогда-то Ван Меегерен предпринимает шаг, сыгравший в его жизни важнейшую роль: он начинает писать подделку под… Ван Меегерена!
Акварель «Интерьер церкви Сен-Лоран», которая принесла ему золотую медаль, до сих пор остается его самым знаменитым произведением. Он втайне делает с нее копию с намерением продать ее одному богатому коллекционеру. Поскольку этот иностранный покупатель должен вскоре покинуть Делфт, Ван Меегерен намеревается выдать эту копию за оригинал, намекнув, что именно картина, удостоенная премии, является копией. Но задуманный сценарий рушится, поскольку жена художника заклинает его не совершать такого поступка. Итак, копия будет продана только как копия; он получит за нее 100 франков, то есть в 25 раз меньше, чем за оригинал.
Это порождает в Ван Меегерене некоторую озлобленность против рыночной системы, которая правит миром живописи. Ведь для него оба произведения абсолютно идентичны, оба написаны его собственной рукой и имеют одну и ту же ценность.
Между тем Ван Меегерен продолжает утверждаться как художник. Его мастерство возрастает и, хотя сюжеты картин остаются традиционными, он приобретает прочное признание среди небольшого круга любителей, которы видят в нем «мастера, достойного подражания». Вскоре один торговец картинами – Ван дер Вилк заключает с ним контракт, и в 1916 году открывается его первая выставка. Надо признать, что виртуозная техника скрывает отсутствие единства жанра в его произведениях. Среди первых картин зритель с равным успехом найдет интерьеры церквей и портреты спящего сына, купальщиков на пляже, сельские пейзажи как рисованные карандашом, пером или углем, так и написанные акварелью или маслом.
Но критики не отметят этой «разношерстности» произведений; они очень тепло принимают выставку. Все картины проданы, и Ван Меегерен приобретает уважение местного высшего общества, которое отныне будет заказывать ему портреты и приглашать в качестве частного учителя рисования. На следующий год он уже может поселиться в Гааге. Он имеет там мастерскую, где дает уроки группе богатых светских молодых людей, увлекающихся живописью. Постепенно он приобретает легкость в работе и привыкает к ней.
Уже тогда он начинает брать заказы коммерческого характера (афиши, поздравительные открытки), и в этом плане особенно показателен эпизод с ланью. Узнав, что ручную лань, принадлежащую принцессе Юлиане, могут ежедневно приводить в студию с тем, чтобы она служила моделью, Ван Меегерен делает с нее несколько картин. Ему приходит в голову мысль предложить одну из них издателю календарей. Издатель вначале колеблется, но, узнав, что лань принадлежит королевской семье, сразу же приходит в восхищение от красоты картины. Этот рисунок ожидает небывало удачная судьба, поскольку в дальнейшем его репродукции будут печататься в Голландии чаще, чем репродукции любой другой картины подобного жанра.
Ван Меегерен чувствует двусмысленный и несерьезный характер этого успеха. Он по-прежнему любит писать, но уже с полным презрением относится к суждениям других.
А коммерческая деятельность продолжается. Ван Меегерен зарабатывает теперь много денег. Его обогащают картины, которые он пишет именно по заказу. Вместе с тем индивидуальность его творчества постепенно обедняется. Критики начинают ставить под сомнение подлинность его творческого таланта. То там, то здесь проскальзывает мысль, что как художник он кончился и что его ожидает лишь карьера модного портретиста. Он пишет в манере Рембрандта и Халса технически безукоризненные картины, которые как нельзя лучше подходят к вычурной меблировке дома какого-либо главы предприятия или высокопоставленного чиновника (цена за каждую картину, довольно значительная для того времени, колеблется от 6300 до 12 000 нынешних франков).
Однако он отказывается от исключительно выгодного контракта в Соединенных Штатах. Он все еще стремится сохранить свою творческую индивидуальность. Ему кажется, что рано или поздно его гений будет признан, несмотря на растущее безразличие к нему критики. Чем меньше он пишет картин, навеянных собственными видениями, тем больше эти видения одолевают его.
И тогда он переходит в контрнаступление. Поскольку критика молчит, он с двумя своими лучшими друзьями – художником Тео Ван Вайнгаарденом и журналистом Яном Убинком – начинает издавать журнал, цель которого – раздавить чванливую спесь его судей и их притязания на непогрешимость. Этот журнал «De Kemphaan» («Борец») не оставляет камня на камне от современных художественных ценностей и восхваляет с ретроградных позиций великие традиции прошлого. Идет 1926 год. После выхода двенадцати номеров, обошедшихся очень дорого, журнал прекращет свое существование, не вызвав ни малейшего отклика.
Дар перекупщика, которым обладает его друг Ван Вайнгаарден, наталкивает Ван Меегерена на мысль взяться за реставрацию малоценных полотен XVII и XVIII веков, приобретаемых по низкой цене у антикваров. Прекрасное владение техникой позволяет ему придать этим картинам-неудачникам достоинство подлинных произведений искусства. Такая деятельность также очень доходна и пока еще остается вполне в пределах порядочности.
Но незаметно его вмешательство как реставратора приобретает все больший размах и начинает уже граничить с подделкой. Однако последний шаг еще не сделан. И тут произошел случай, который окончательно лишил друзей веры в достоинство честности.
В 1928 году Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен обнаруживают картину, в которой они сразу же признают творение Франса Халса. Этот портрет кавалера, который, если бы была установлена его подлинность, стоил бы целое состояние. Поэтому они с особой тщательностью и осторожностью берутся за реставрацию картины, а затем показывают ее известному художественному критику и искусствоведу д-ру Хофстеде де Грооту. Он без малейших колебаний признает в ней произведение великого мастера и даже предлагает найти покупателя.
Как только картина продана, критик Бредиус, бесспорная известность которого создала ему репутацию непререкаемого судьи, заявляет, что это – подделка. А его мнение в таких вопросах значит больше, чем мнение кого бы то ни было другого. Ван Вайнгаарден вынужден вернуть деньги покупателю. Что же касается Ван Меегерена, он жестоко возненавидит эту признанную непогрешимость суждения Бредиуса. Тогда-то Ван Вайнгаарден и решает доказать полную некомпетентность специалистов.
Он решает разыграть Бредиуса. Он показывает ему картину якобы Рембрандта, но на деле совсем недавно написанную самим Ван Вайнгаарденом. Знаменитость с первого же взгляда признает подлинность картины: итак, это Рембрандт, продажа которого принесла бы груду золота. В связи с этим Бредиус замечает Ван Вайнгаардену, что его удостоверение подлинности картины может служить своего рода компенсацией за утраченного Франса Халса.
Но непримиримый Ван Вайнгаарден предпочитает мщение выгоде. Театральным жестом он под застывшим от ужаса взглядом Бредиуса вытаскивает из кармана складной нож и начинает хладнокровно полосовать им своего «Рембрандта». Осмеянный Бредиус тем не менее ничуть не пострадал от этого: биржа живописи сильнее одной, пусть даже блестяще разыгранной мистификации.
А Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен убеждаются более чем когда-либо в некомпетентности искусствоведов и силе условностей, опутывающих мир искусства. Несомненно, эпизод с фальшивым Рембрандтом послужил для Ван Меегерена своего рода испытанием. Он видит в нем опыт, достойный совершенствования.
Ван Меегерену идет сороковой год. После развода с Анной де Воохт шесть лет тому назад он ведет бурный образ жизни. Женщина, с которой он встречается чаще всего, Йо де Бер – жена одного из тех немногих критиков, которые еще относятся к нему благожелательно. В конце концов Ван Меегерен женится на ней в 1929 году, хотя и после свадьбы у него возникают время от времени мимолетные романы с натурщицами. Отношения с отцом полностью разорваны: отец отрекся от него. Ван Меегерен видит в этом лишнее подтверждение, что все от него отвернулись. Он чувствует себя изгоем.
Теперь в его редких творческих произведениях, отмеченных печатью тревожной вялости, отсутствуют яркая самобытность и вдохновение. В них уже не чувствуется того накала, который питал в свое время его злость, резкие выпады и презрение к своим судьям. Скрытая в нем сила, жажда могущества не находят выхода и не обретают своего выражения в живописи. Лишь жена Йо и небольшой круг друзей по-прежнему поддерживают в нем веру в то, что он – непризнанный гений. А все критики теперь уже откровенно издеваются над устаревшим стилем его картин, «населенных изящными косулями, вдыхающими аромат цветущего миндаля, или пианистами, типа Падеревского, вдохновляемыми призраком великого Листа».
В 1932 году, не выдержав создавшейся атмосферы, которую он расценивает как всеобщий заговор против него, Ван Меегерен покидает вместе с женой Голландию. После недолгого пребывания в Италии супруги поселяются в Рокбрюне, в Провансе, где они совершенно случайно натолкнулись на сдававшуюся виллу «Примавера», прилепившуюся на склоне горы. Здесь они проживут шесть лет.
И объективные, и субъективные обстоятельства складываются так, что Ван Меегерен принимает решение найти выход своим честолюбивым замыслам в создании подделок. Он сумеет пустить в ход механизм ремрандтовского таланта с точностью часовщика, снедаемого жаждой мщения. Он хочет доказать, что может стать равным самым великим, каковыми являются в его глазах Франс Халс, Терборх и Вермер. Он желает раз и навсегда ошеломить знатоков. Он хочет, чтобы его восхваляли через имена знаменитостей и также восхищались им самим; раскрыть эту мистификацию он намерен лишь после того, как она достигнет необъятного размаха.
Эта программа потребует от него четырех лет упорной работы, поисков, экспериментов. Он будет продолжать писать картины по заказу (портреты богатых туристов, приезжающих на Лазурный берег) для того, чтобы финансировать свое безумное предприятие. В отличие от обычных подделывателей картин Вам Меегерен ни минуты не сомневается в своей способности произвести на свет нового Вермера или нового де Хоха. Его не смущают эстетические трудности – он уверен в своей виртуозности. Его беспокоят лишь технические вопросы. Как создать такую картину, которую никаким путем, даже с помощью самых тщательных научных исследований, нельзя было бы отличить от полотен трехвековой давности? Сложность проблемы бесспорна. Решение каждого конкретного вопроса порождает новые трудности. Но Ван Меегерен неутомим и поочередно преодолевает их.
Как сделать так, чтобы сам холст и подрамник были подлинными? Очень просто. Довольно легко найти в продаже не представляющую ценности картину XVII века в достаточно хорошем состоянии. Остается счистить несколько слоев живописи, не повредив, однако, подмалевок. Это очень тонкая, но однообразная и длительная операция.
Как написать картину, используя лишь те же пигменты, что и Вермер? В самом деле, нельзя пользоваться никакими веществами, которые, а это можно установить с помощью химического анализа, вошли в обиход позднее эпохи великого мастера. Но мы знаем, что Ван Меегерен уже давно научился сам приготовлять краски. Он умеет вручную растирать минеральные красящие вещества, из которых получал свои цвета Вермер. Но многие из этих веществ, и в частности ляпис-лазурь, стали редкими и очень дорогостоящими. Ван Меегерену придется доставать их у Виндзора и Ньютона – крупнейших торговцев москательным товаром в Лондоне.
И как приступить к решению заведомо самой важной проблемы – проблемы кракелюр? Именно на этом удавалось разоблачить, как правило, большинство подделок. Дело в том, что масляная живопись сохнет, казалось бы, очень быстро. Но в действительности затвердевает лишь поверхностный слой краски, и известно, что для полного высыхания требуется по меньшей мере полвека. Позднее начинают появляться знаменитые кракелюры (трещины на картине), которые с веками множатся.
Следовательно, если пытаться написать Вермера, нужно искусственно создать густопереплетенную сеть кракелюр, которая появилась бы за триста лет. К тому же для того, чтобы нельзя было обнаружить их искусственное происхождение с помощью рентгеноскопии, необходимо, чтобы эта сетка трещин повторялась в каждом из слоев краски, вплоть до подмалевки с исключительным единообразием и идентичностью. Любая картина, на которой сетка кракелюр в нижних слоях будет иной, чем в верхних, немедленно вызовет подозрения. Гениальная мысль Ван Меегерена заключалась в том, чтобы, очистив прежнее изображение на картине, писать новое, тщательно сохраняя каждую трещинку первоначальной подмалевки. Таким образом, автор подделки как бы заставлял время подняться из глубины картины на поверхность.
Как добиться такого затвердения красок, которое было бы идентично нескольким векам их усыхания (а именно это затвердение ведет к образованию знаменитых кракелюр)? Ван Меегерен проводит многочисленные опыты. Чтобы добиться искусственного затвердения красок, необходима печь. Хорошо, он сделает специальную печь и много другое. Теперь художник пускает в дело свою особую смесь. Он делает лишь наброски. Затем он помещает их в печь. Результат вполне убедительный: кракелюры проступили на поверхности.
И все же стремление к совершенству ведет дальше. Он становится виртуозом в восстановлении кракелюр. Просто сушку в печи он дополняет чисто механическими методами воздействия. Он натягивает полотно на цилиндр, поворачивает его в печи во всех направлениях, слегка проминает пальцами полотно с обратной стороны. Кроме того, нанесенный сверху слой лака, которому он дает высохнуть обычным путем, на воздухе, делает еще совершеннее проявление кракелюр после сушки в печи. Полученная сетка трещин такова, что ей не страшны никакие подозрения.
Но применение лака выявляет другой дефект. На протяжении веков на поверхности картины накапливается пыль, которая въедается в малейшие трещинки в живописи. Такую деталь никак нельзя упускать из виду. И Ван Меегерен находит простое и гениальное решение. После того как высохнет слой лака на картине, он покрывает все полотно тонким слоем китайской туши. Тушь просочится в трещины, заполненные лаком. Напомним, что его краски не поддаются обычным растворителям. Поэтому Ван Меегерену остается затем лишь смыть китайскую тушь и лак с помощью скипидара, а тушь, проникшая в трещины, остается и создает видимость въевшейся пыли. И наконец, чтобы придать картине окончательный облик, Ван Меегерен еще раз покрывает ее сверху слоем лака.
Все компоненты подделки выдержали испытание; теперь фальсификатор может приступить к исполнению своего замысла.
В 1935 году Ван Меегерен приступает к делу. Он пишет одного Франса Халса, одного Терборха, двух Вермеров. Первая из его картин – «Пьющая женщина» (78?66 см) – самая удачная проба. «Мужской портрет» (30?24,75 см), написанный в манере Терборха, остается в стадии эскиза. «Дама, читающая ноты» (57?48 см) и «Дама, играющая на лютне» (63,5?49 см), «предназначенные» Вермеру, могут вполне ввести в заблуждение.
В самом деле, «Дама, играющая на лютне», которую Ван Меегерен так и не закончил, непосредственно перекликается с типичными для Вермера темами. Она даже напоминает «Супружескую чету у клавесина», хранящуюся в Букингемском дворце. Освещение (незавешенное окно в левой стороне картины), тени, зеркало, отражение в зеркале, чисто вермеровские предметы на картине – все это вместе воссоздает атмосферу, присущую творческой манере великого мастера. На первый взгляд не вызывает сомнений, что это Вермер. Точно так же «Дама, читающая ноты» напоминает вермеровскую «Даму в голубом», хранящуюся в Королевском музее. Лицо молодой женщины очень похоже на лицо той, которая, как предполагают, была женой Вермера и позировала ему.
Эта вторая картина обладает и по характеру мазка, и по самому своему духу всеми достоинствами, присущими Вермеру, и, несомненно, нашла бы покупателя. Естественно, она могла быть продана за очень значительную сумму.
Однако Ван Меегерен не стремится продать свое произведение.
Тем, что он не продал «Даму, читающую ноты», Ван Меегерен превзошел предшествовавших фальсификаторов. Эта выдержка уже несет в себе зародыш того, что станет подлинным проявлением его гения.
Скопировать Вермера в его самой известной манере письма мог бы и всякий другой. Ван Меегерен сделал лишь первую пробу. Его замыслы куда более честолюбивы: он нанесет свой удар гораздо тоньше и гораздо сильнее. Он не столько хочет написать картину великого мастера XVII века; он хочет, чтобы за этой картиной было признано решающее место в творчестве мастера настолько, чтобы она полностью изменила направление истолкований его творчества, всех поисков, исследований, посвященных ему. Выбор именно Вермера из всех голландских художников связан с ограниченным числом сохранившихся достоверных картин великого художника, в силу чего его творчество дает основание для гипотез. В то время лишь 28 картин признавались подлинными творениями Вермера. Кроме того, открытие его творчества как художественной ценности произошло лишь в XIX веке, и искусствоведы предполагают, что должно существовать еще немало необнаруженных картин.
К тому же все известные произведения Вермера носят светский характер (интерьеры, портреты, хранящиеся в Национальной галерее в Эдинбурге картина «Христос у Марфы и Марии»). Подлинность этого полотна была установлена тем самым Бредиусом, который, как мы уже знаем, слыл высшим авторитетом в данной области. Бредиус считал открытие картины самым большим делом своей жизни. Вслед за ним все специалисты по истории искусства стали считать вполне вероятным существование еще целого ряда картин той же тематики. Вот здесь и выступает на сцену Ван Меегерен.
Хан Ван Меегерен – сын этого школьного учителя. Он родился 3 мая 1889 года и был третьим из пяти детей в семье. Его мать, Аугуста, после замужества была вынуждена отказаться от наблюдавшейся в ней ранее некоторой склонности к музыке и рисованию. Эта заглушенная в ней артистичность натуры нашла свое воплощение лишь в молодом Хане – самом застенчивом и самом хрупком из всех детей. Очень скоро рисование станет для него средством, помогающим компенсировать чувство физической неполноценности. Позднее это позволит ему заявить: «Я воображал мир, в котором я был королем, а моими подданными – львы».
Неизменно подозрительного отца удручало это увлечение мальчика. Он рвал все рисунки сына и запрещал жене выказывать хотя бы малейшее одобрение такой жажде творчества. Но на деле он своими систематическими запретами лишь усиливал в Хане дух противоречия и стремление к самовыражению.
Вполне понятно, что Хан Ван Меегерен уже к девяти годам был горазд на всевозможные и не столь уже невинные проделки. Однажды он запер дверь полицейского участка, когда кто-то оставил снаружи ключ в замочной скважине. Полицейские, утратив всякое чувство достоинства, пытались выбраться из помещения через окна, спускаясь по водосточной трубе. В другой раз в церкви его дядя исчез накануне службы весь запас вина для причастия. Хан любил воевать с символами, будь то символ власти или символ веры.
Решающая для судьбы Хана Ван Меегерена встреча произошла, когда он учился в средней школе. Преподаватель рисования Бартус Кортелинг был в то же время выдающимся мастером живописи, хотя и не пользовался известностью. Очень скоро Ван Меегерен проявил себя в качестве его лучшего ученика. Они становятся подлинными друзьями и эту дружбу сохраняют на всю жизнь.
Несмотря на недовольство своего отца, Ван Меегерен проводит отныне все свободное время в мастерской своего учителя Кортелинга. Учитель прививает ему вкус к старинной манере письма и одновременно обучает его владению этой манерой. Для Кортелинга, а это кредо и его ученика, подлинная живопись кончается XVII веком. Их учителями являются Г. Терборх, Ф. Халс, П. де Хох, Я. Вермер.
Так, благодаря Кортелингу Ван Меегерен находит свой путь, но одновременно определяются и его границы. Под влиянием человека, который считает современную живопись «бессмысленной тратой времени», ученик художника отказывается от современных методов, считая их с технической точки зрения легкими и посредственными, и вменяет себе в обязанность самому готовить краски, как это было принято во времена великих мастеров. Кортелинг тщательно руководит им в этих алхимических изысканиях, которые окажутся особенно полезными для дальнейшей его карьеры.
Киноварь – минерал, содержащий ртуть, дает красно-коричневый пигмент; жженая сиена + (смесь прокаленной глины, гидрата оксида железа и двуокиси марганца) = ярко-красный; желтый цвет художник будет получать, измельчая и промывая самородную охру; белый – из свинцовых белил; черный – из угля и т.д. Естественно, в те времена уже давно пользовались синтетическими красками, и поведение Ван Меегерена, следовавшего своему учителю, достаточно ярко говорит о его выборе: он станет не авангардистом, а продолжателем традиций.
Тем временем непрекращающийся конфликт с отцом находит временное решение. Отец и сын приходят к компромиссу. Школьный учитель вынужден признать, что Хан, дарование которого он не ценит, единственный из его детей, который, как и он в свое время, не довольствуется средним образованием. В 18 лет Хан Ван Меегерен записывается в Делфтский технологический институт, чтобы слушать там, хотя и без особого энтузиазма, курс архитектуры. Отец терпимо относится к такому выбору, который он считает еще как-то совместимым со своими принципами.
Но все же самое большое внимание Ван Меегерен уделяет занятиям в Школе изящных искусств, которую он также посещает. Живопись занимает его гораздо больше, чем архитектура, и он проводит теперь свои каникулы у Бартуса Кортелинга. В это время завершается его формирование как художника.
Тем не менее он из года в год успешно сдает экзамены в институте.
Летом 1911 года, закончив четвертый курс, он встречает Анну де Воохт, евразийку, разлученную со своими родителями. Весной следующего года они вступают в брак, несмотря на возражения отца Ван Меегерена: Анна в это время уже ждет ребенка. Супруги отправляются жить к бабке Анны в Райсвайк. Перспективы их материального положения очень тревожны.
В этих условиях Ван Меегерен, которому 23 года, начинает продавать свои первые картины. Полдюжины его произведений находит покупателей, правда, за очень незначительные цены. Поддерживаемый своей женой, он все серьезнее задумывается над тем, чтобы стать профессиональным художником. Ему приходится, таким образом, сосредоточиться на таких делах, которые, естественно, требуют времени в ущерб его занятиям архитектурой.
В Делфте раз в пять лет организуется конкурс живописи для студентов. Золотая медаль, вручаемая за лучшее произведение, обеспечивает лауреату определенный престиж и сразу же приносит известность, выгодную, помимо всего прочего, и в плане финансовых перспектив.
Ван Меегерен решает попытать счастья. Он приступает к работе над акварелью, сюжет которой выбран с тонким умыслом. Это интерьер церкви Сен-Лоран в Роттердаме. Большая сложность модели позволяет ему использовать свои познания в архитектуре и одновременно продемонстрировать прекрасное владение традиционной манерой письма. Работа над акварелью занимает практически все его время. Он проваливается на экзаменах в институте. Отец дает ему денег в долг под проценты с тем, чтобы он мог повторить этот год занятий.
Он заканчивает своей «Интерьер церкви Сен-Лоран». Жюри конкурса, покоренное традиционным голландским стилем и виртуозностью исполнения, единодушно присуждает Ван Меегерену первую премию. Он становится местной знаменитостью, и его акварель продается за высокую цену (2500 нынешних франков). Теперь наконец получают признание и другие его картины, и он может продавать их с большей выгодой. Тогда он решает покончить со своими занятиями архитектурой и отказывается сдавать следующую сессию. Теперь он – художник.
Однако он стремится обеспечить себе твердое социальное положение и поступает в Академию изящных искусств в Гааге. Ему присваивают звание мастера искусств 4 августа 1914 г. Ему 25 лет. Начинается первая мировая война.
Через некоторое время Ван Меегерену предлагают место преподавателя в Академии. Он отказывается от него с тем, чтобы иметь возможность посвящать все свое время творчеству. Однако он временно соглашается стать ассистентом профессора Гипса. Такое положение обеспечивает ему больше свободного времени. Но его заработок явно недостаточен, тем более он только что обосновался в Делфте, а его жена ждет второго ребенка. Сумм, выручаемых от продажи картин, не хватает, чтобы решить все финансовые проблемы. Вот тогда-то Ван Меегерен предпринимает шаг, сыгравший в его жизни важнейшую роль: он начинает писать подделку под… Ван Меегерена!
Акварель «Интерьер церкви Сен-Лоран», которая принесла ему золотую медаль, до сих пор остается его самым знаменитым произведением. Он втайне делает с нее копию с намерением продать ее одному богатому коллекционеру. Поскольку этот иностранный покупатель должен вскоре покинуть Делфт, Ван Меегерен намеревается выдать эту копию за оригинал, намекнув, что именно картина, удостоенная премии, является копией. Но задуманный сценарий рушится, поскольку жена художника заклинает его не совершать такого поступка. Итак, копия будет продана только как копия; он получит за нее 100 франков, то есть в 25 раз меньше, чем за оригинал.
Это порождает в Ван Меегерене некоторую озлобленность против рыночной системы, которая правит миром живописи. Ведь для него оба произведения абсолютно идентичны, оба написаны его собственной рукой и имеют одну и ту же ценность.
Между тем Ван Меегерен продолжает утверждаться как художник. Его мастерство возрастает и, хотя сюжеты картин остаются традиционными, он приобретает прочное признание среди небольшого круга любителей, которы видят в нем «мастера, достойного подражания». Вскоре один торговец картинами – Ван дер Вилк заключает с ним контракт, и в 1916 году открывается его первая выставка. Надо признать, что виртуозная техника скрывает отсутствие единства жанра в его произведениях. Среди первых картин зритель с равным успехом найдет интерьеры церквей и портреты спящего сына, купальщиков на пляже, сельские пейзажи как рисованные карандашом, пером или углем, так и написанные акварелью или маслом.
Но критики не отметят этой «разношерстности» произведений; они очень тепло принимают выставку. Все картины проданы, и Ван Меегерен приобретает уважение местного высшего общества, которое отныне будет заказывать ему портреты и приглашать в качестве частного учителя рисования. На следующий год он уже может поселиться в Гааге. Он имеет там мастерскую, где дает уроки группе богатых светских молодых людей, увлекающихся живописью. Постепенно он приобретает легкость в работе и привыкает к ней.
Уже тогда он начинает брать заказы коммерческого характера (афиши, поздравительные открытки), и в этом плане особенно показателен эпизод с ланью. Узнав, что ручную лань, принадлежащую принцессе Юлиане, могут ежедневно приводить в студию с тем, чтобы она служила моделью, Ван Меегерен делает с нее несколько картин. Ему приходит в голову мысль предложить одну из них издателю календарей. Издатель вначале колеблется, но, узнав, что лань принадлежит королевской семье, сразу же приходит в восхищение от красоты картины. Этот рисунок ожидает небывало удачная судьба, поскольку в дальнейшем его репродукции будут печататься в Голландии чаще, чем репродукции любой другой картины подобного жанра.
Ван Меегерен чувствует двусмысленный и несерьезный характер этого успеха. Он по-прежнему любит писать, но уже с полным презрением относится к суждениям других.
А коммерческая деятельность продолжается. Ван Меегерен зарабатывает теперь много денег. Его обогащают картины, которые он пишет именно по заказу. Вместе с тем индивидуальность его творчества постепенно обедняется. Критики начинают ставить под сомнение подлинность его творческого таланта. То там, то здесь проскальзывает мысль, что как художник он кончился и что его ожидает лишь карьера модного портретиста. Он пишет в манере Рембрандта и Халса технически безукоризненные картины, которые как нельзя лучше подходят к вычурной меблировке дома какого-либо главы предприятия или высокопоставленного чиновника (цена за каждую картину, довольно значительная для того времени, колеблется от 6300 до 12 000 нынешних франков).
Однако он отказывается от исключительно выгодного контракта в Соединенных Штатах. Он все еще стремится сохранить свою творческую индивидуальность. Ему кажется, что рано или поздно его гений будет признан, несмотря на растущее безразличие к нему критики. Чем меньше он пишет картин, навеянных собственными видениями, тем больше эти видения одолевают его.
И тогда он переходит в контрнаступление. Поскольку критика молчит, он с двумя своими лучшими друзьями – художником Тео Ван Вайнгаарденом и журналистом Яном Убинком – начинает издавать журнал, цель которого – раздавить чванливую спесь его судей и их притязания на непогрешимость. Этот журнал «De Kemphaan» («Борец») не оставляет камня на камне от современных художественных ценностей и восхваляет с ретроградных позиций великие традиции прошлого. Идет 1926 год. После выхода двенадцати номеров, обошедшихся очень дорого, журнал прекращет свое существование, не вызвав ни малейшего отклика.
Дар перекупщика, которым обладает его друг Ван Вайнгаарден, наталкивает Ван Меегерена на мысль взяться за реставрацию малоценных полотен XVII и XVIII веков, приобретаемых по низкой цене у антикваров. Прекрасное владение техникой позволяет ему придать этим картинам-неудачникам достоинство подлинных произведений искусства. Такая деятельность также очень доходна и пока еще остается вполне в пределах порядочности.
Но незаметно его вмешательство как реставратора приобретает все больший размах и начинает уже граничить с подделкой. Однако последний шаг еще не сделан. И тут произошел случай, который окончательно лишил друзей веры в достоинство честности.
В 1928 году Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен обнаруживают картину, в которой они сразу же признают творение Франса Халса. Этот портрет кавалера, который, если бы была установлена его подлинность, стоил бы целое состояние. Поэтому они с особой тщательностью и осторожностью берутся за реставрацию картины, а затем показывают ее известному художественному критику и искусствоведу д-ру Хофстеде де Грооту. Он без малейших колебаний признает в ней произведение великого мастера и даже предлагает найти покупателя.
Как только картина продана, критик Бредиус, бесспорная известность которого создала ему репутацию непререкаемого судьи, заявляет, что это – подделка. А его мнение в таких вопросах значит больше, чем мнение кого бы то ни было другого. Ван Вайнгаарден вынужден вернуть деньги покупателю. Что же касается Ван Меегерена, он жестоко возненавидит эту признанную непогрешимость суждения Бредиуса. Тогда-то Ван Вайнгаарден и решает доказать полную некомпетентность специалистов.
Он решает разыграть Бредиуса. Он показывает ему картину якобы Рембрандта, но на деле совсем недавно написанную самим Ван Вайнгаарденом. Знаменитость с первого же взгляда признает подлинность картины: итак, это Рембрандт, продажа которого принесла бы груду золота. В связи с этим Бредиус замечает Ван Вайнгаардену, что его удостоверение подлинности картины может служить своего рода компенсацией за утраченного Франса Халса.
Но непримиримый Ван Вайнгаарден предпочитает мщение выгоде. Театральным жестом он под застывшим от ужаса взглядом Бредиуса вытаскивает из кармана складной нож и начинает хладнокровно полосовать им своего «Рембрандта». Осмеянный Бредиус тем не менее ничуть не пострадал от этого: биржа живописи сильнее одной, пусть даже блестяще разыгранной мистификации.
А Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен убеждаются более чем когда-либо в некомпетентности искусствоведов и силе условностей, опутывающих мир искусства. Несомненно, эпизод с фальшивым Рембрандтом послужил для Ван Меегерена своего рода испытанием. Он видит в нем опыт, достойный совершенствования.
Ван Меегерену идет сороковой год. После развода с Анной де Воохт шесть лет тому назад он ведет бурный образ жизни. Женщина, с которой он встречается чаще всего, Йо де Бер – жена одного из тех немногих критиков, которые еще относятся к нему благожелательно. В конце концов Ван Меегерен женится на ней в 1929 году, хотя и после свадьбы у него возникают время от времени мимолетные романы с натурщицами. Отношения с отцом полностью разорваны: отец отрекся от него. Ван Меегерен видит в этом лишнее подтверждение, что все от него отвернулись. Он чувствует себя изгоем.
Теперь в его редких творческих произведениях, отмеченных печатью тревожной вялости, отсутствуют яркая самобытность и вдохновение. В них уже не чувствуется того накала, который питал в свое время его злость, резкие выпады и презрение к своим судьям. Скрытая в нем сила, жажда могущества не находят выхода и не обретают своего выражения в живописи. Лишь жена Йо и небольшой круг друзей по-прежнему поддерживают в нем веру в то, что он – непризнанный гений. А все критики теперь уже откровенно издеваются над устаревшим стилем его картин, «населенных изящными косулями, вдыхающими аромат цветущего миндаля, или пианистами, типа Падеревского, вдохновляемыми призраком великого Листа».
В 1932 году, не выдержав создавшейся атмосферы, которую он расценивает как всеобщий заговор против него, Ван Меегерен покидает вместе с женой Голландию. После недолгого пребывания в Италии супруги поселяются в Рокбрюне, в Провансе, где они совершенно случайно натолкнулись на сдававшуюся виллу «Примавера», прилепившуюся на склоне горы. Здесь они проживут шесть лет.
И объективные, и субъективные обстоятельства складываются так, что Ван Меегерен принимает решение найти выход своим честолюбивым замыслам в создании подделок. Он сумеет пустить в ход механизм ремрандтовского таланта с точностью часовщика, снедаемого жаждой мщения. Он хочет доказать, что может стать равным самым великим, каковыми являются в его глазах Франс Халс, Терборх и Вермер. Он желает раз и навсегда ошеломить знатоков. Он хочет, чтобы его восхваляли через имена знаменитостей и также восхищались им самим; раскрыть эту мистификацию он намерен лишь после того, как она достигнет необъятного размаха.
Эта программа потребует от него четырех лет упорной работы, поисков, экспериментов. Он будет продолжать писать картины по заказу (портреты богатых туристов, приезжающих на Лазурный берег) для того, чтобы финансировать свое безумное предприятие. В отличие от обычных подделывателей картин Вам Меегерен ни минуты не сомневается в своей способности произвести на свет нового Вермера или нового де Хоха. Его не смущают эстетические трудности – он уверен в своей виртуозности. Его беспокоят лишь технические вопросы. Как создать такую картину, которую никаким путем, даже с помощью самых тщательных научных исследований, нельзя было бы отличить от полотен трехвековой давности? Сложность проблемы бесспорна. Решение каждого конкретного вопроса порождает новые трудности. Но Ван Меегерен неутомим и поочередно преодолевает их.
Как сделать так, чтобы сам холст и подрамник были подлинными? Очень просто. Довольно легко найти в продаже не представляющую ценности картину XVII века в достаточно хорошем состоянии. Остается счистить несколько слоев живописи, не повредив, однако, подмалевок. Это очень тонкая, но однообразная и длительная операция.
Как написать картину, используя лишь те же пигменты, что и Вермер? В самом деле, нельзя пользоваться никакими веществами, которые, а это можно установить с помощью химического анализа, вошли в обиход позднее эпохи великого мастера. Но мы знаем, что Ван Меегерен уже давно научился сам приготовлять краски. Он умеет вручную растирать минеральные красящие вещества, из которых получал свои цвета Вермер. Но многие из этих веществ, и в частности ляпис-лазурь, стали редкими и очень дорогостоящими. Ван Меегерену придется доставать их у Виндзора и Ньютона – крупнейших торговцев москательным товаром в Лондоне.
И как приступить к решению заведомо самой важной проблемы – проблемы кракелюр? Именно на этом удавалось разоблачить, как правило, большинство подделок. Дело в том, что масляная живопись сохнет, казалось бы, очень быстро. Но в действительности затвердевает лишь поверхностный слой краски, и известно, что для полного высыхания требуется по меньшей мере полвека. Позднее начинают появляться знаменитые кракелюры (трещины на картине), которые с веками множатся.
Следовательно, если пытаться написать Вермера, нужно искусственно создать густопереплетенную сеть кракелюр, которая появилась бы за триста лет. К тому же для того, чтобы нельзя было обнаружить их искусственное происхождение с помощью рентгеноскопии, необходимо, чтобы эта сетка трещин повторялась в каждом из слоев краски, вплоть до подмалевки с исключительным единообразием и идентичностью. Любая картина, на которой сетка кракелюр в нижних слоях будет иной, чем в верхних, немедленно вызовет подозрения. Гениальная мысль Ван Меегерена заключалась в том, чтобы, очистив прежнее изображение на картине, писать новое, тщательно сохраняя каждую трещинку первоначальной подмалевки. Таким образом, автор подделки как бы заставлял время подняться из глубины картины на поверхность.
Как добиться такого затвердения красок, которое было бы идентично нескольким векам их усыхания (а именно это затвердение ведет к образованию знаменитых кракелюр)? Ван Меегерен проводит многочисленные опыты. Чтобы добиться искусственного затвердения красок, необходима печь. Хорошо, он сделает специальную печь и много другое. Теперь художник пускает в дело свою особую смесь. Он делает лишь наброски. Затем он помещает их в печь. Результат вполне убедительный: кракелюры проступили на поверхности.
И все же стремление к совершенству ведет дальше. Он становится виртуозом в восстановлении кракелюр. Просто сушку в печи он дополняет чисто механическими методами воздействия. Он натягивает полотно на цилиндр, поворачивает его в печи во всех направлениях, слегка проминает пальцами полотно с обратной стороны. Кроме того, нанесенный сверху слой лака, которому он дает высохнуть обычным путем, на воздухе, делает еще совершеннее проявление кракелюр после сушки в печи. Полученная сетка трещин такова, что ей не страшны никакие подозрения.
Но применение лака выявляет другой дефект. На протяжении веков на поверхности картины накапливается пыль, которая въедается в малейшие трещинки в живописи. Такую деталь никак нельзя упускать из виду. И Ван Меегерен находит простое и гениальное решение. После того как высохнет слой лака на картине, он покрывает все полотно тонким слоем китайской туши. Тушь просочится в трещины, заполненные лаком. Напомним, что его краски не поддаются обычным растворителям. Поэтому Ван Меегерену остается затем лишь смыть китайскую тушь и лак с помощью скипидара, а тушь, проникшая в трещины, остается и создает видимость въевшейся пыли. И наконец, чтобы придать картине окончательный облик, Ван Меегерен еще раз покрывает ее сверху слоем лака.
Все компоненты подделки выдержали испытание; теперь фальсификатор может приступить к исполнению своего замысла.
В 1935 году Ван Меегерен приступает к делу. Он пишет одного Франса Халса, одного Терборха, двух Вермеров. Первая из его картин – «Пьющая женщина» (78?66 см) – самая удачная проба. «Мужской портрет» (30?24,75 см), написанный в манере Терборха, остается в стадии эскиза. «Дама, читающая ноты» (57?48 см) и «Дама, играющая на лютне» (63,5?49 см), «предназначенные» Вермеру, могут вполне ввести в заблуждение.
В самом деле, «Дама, играющая на лютне», которую Ван Меегерен так и не закончил, непосредственно перекликается с типичными для Вермера темами. Она даже напоминает «Супружескую чету у клавесина», хранящуюся в Букингемском дворце. Освещение (незавешенное окно в левой стороне картины), тени, зеркало, отражение в зеркале, чисто вермеровские предметы на картине – все это вместе воссоздает атмосферу, присущую творческой манере великого мастера. На первый взгляд не вызывает сомнений, что это Вермер. Точно так же «Дама, читающая ноты» напоминает вермеровскую «Даму в голубом», хранящуюся в Королевском музее. Лицо молодой женщины очень похоже на лицо той, которая, как предполагают, была женой Вермера и позировала ему.
Эта вторая картина обладает и по характеру мазка, и по самому своему духу всеми достоинствами, присущими Вермеру, и, несомненно, нашла бы покупателя. Естественно, она могла быть продана за очень значительную сумму.
Однако Ван Меегерен не стремится продать свое произведение.
Тем, что он не продал «Даму, читающую ноты», Ван Меегерен превзошел предшествовавших фальсификаторов. Эта выдержка уже несет в себе зародыш того, что станет подлинным проявлением его гения.
Скопировать Вермера в его самой известной манере письма мог бы и всякий другой. Ван Меегерен сделал лишь первую пробу. Его замыслы куда более честолюбивы: он нанесет свой удар гораздо тоньше и гораздо сильнее. Он не столько хочет написать картину великого мастера XVII века; он хочет, чтобы за этой картиной было признано решающее место в творчестве мастера настолько, чтобы она полностью изменила направление истолкований его творчества, всех поисков, исследований, посвященных ему. Выбор именно Вермера из всех голландских художников связан с ограниченным числом сохранившихся достоверных картин великого художника, в силу чего его творчество дает основание для гипотез. В то время лишь 28 картин признавались подлинными творениями Вермера. Кроме того, открытие его творчества как художественной ценности произошло лишь в XIX веке, и искусствоведы предполагают, что должно существовать еще немало необнаруженных картин.
К тому же все известные произведения Вермера носят светский характер (интерьеры, портреты, хранящиеся в Национальной галерее в Эдинбурге картина «Христос у Марфы и Марии»). Подлинность этого полотна была установлена тем самым Бредиусом, который, как мы уже знаем, слыл высшим авторитетом в данной области. Бредиус считал открытие картины самым большим делом своей жизни. Вслед за ним все специалисты по истории искусства стали считать вполне вероятным существование еще целого ряда картин той же тематики. Вот здесь и выступает на сцену Ван Меегерен.